Знойное, июльское солнце, раскалив асфальтовое покрытие платформы до температуры кухонной плиты, разогнало по углам всех станционных обитателей и теперь, с удовлетворением наблюдало за творением лучей своих, хотя смотреть собственно было не на что, кроме самой платформы, да будки кассира, в которой томилась румяная дородная тетка. Скорее всего, она отсчитывала последние часы своей жизни. В углу, под дверью, распластался драный станционный пес. Судя по выражению его морды ничего хорошего от жизни он уже не ждал. Рядом стояла почти полная миска, на которую он изредка поглядывал с откровенным отвращением, проклиная, в душе, добросердечную кассиршу, которая, навалив ему еды, не позаботилась о воде. О себе поди не забыла. Пес отвернулся от миски и уперся носом в, переливающийся на солнце жиром, кусок копченой колбасы. Благодетели, мать их так. Нашли чем угощать в такую жарищу. Где-то за лесом послышался шум приближающейся электрички, на что пес даже не соизволил среагировать.
С нарастающим гулом, вереница зеленых вагонов вылетела из-за деревьев и, сделав плавный реверанс, подкатила к платформе. Из дверей посыпались мешки и каляски, в сопровождении дачников. Все, как на подбор, словно из одного ателье. Панамки, рюкзаки, тележки. Последней из второго вагона вышла элегантная дама средних лет, смотревшаяся на фоне мешочников не то чтобы нелепо, но как-то неуместно. Сойдя на платформу, она растерянно огляделась. Во взгляде ее проскальзывало легкое беспокойство, хотя во всем остальном чувствовалось, что женщина она волевая, привыкшая скорее подчинять, нежели подчиняться. Однако сейчас она была явно не в своей тарелке, тем более, что толпа дачников растворилась, рассредоточившись по разбегающимся во все стороны тропкам и дама осталась на платформе в полном одиночестве, не считая кобеля, который дамами, даже в прохладное время мало интересовался.
Женщина начинала нервничать, что было заметно по тому, как подрагивали ее пальцы, когда она прикуривала сигарету. Нервно и глубоко затянувшись пару раз, выдохнула она с явным облегчением. Глаза ее радостно сверкнули и, приветливо взмахнув рукой, провожаемая взглядами двух пар осоловевших глаз, она направилась к противоположному краю платформы...
Ч А С Т Ь 1. М А Р А
Полоса отчуждения. Закон парности.
- Послушайте, господин майор, - крикнул через плечо Маслов, - долго вы еще намерены по кущам шастать? Наркоз кончается. Скоро доктор по живому начнет резать.
Для верности, он бросил палку в кусты, где минут пятнадцать назад скрылся Смирнов. В ответ оттуда вылетела целая оглобля. Рассекая воздух, подобно городошной бите, она просвистела сантиметрах в десяти от голов сидящих у костра, от чего один из них, а именно ранее упомянутый доктор, резко нагнувшись, едва не поцеловал тлеющие угли. Вслед за этим из кустов появился Николаич. Вид у него был, как у сказочного лешего. Зеленый, пятнистый, весь в паутине и мелких ветках. Даже на левой брови висела какая-то колючка.
- В сколь гнусной кампании я оказался. - загудел он, выбираясь из канавы. - Низкие материалисты и циники. Вы посмотрите вокруг. Трава, листва, воздух.
- Вырвался из вольера. - съязвил Маслов. - Глядите, уже и гербарий собрал.
- А ты что, водку пьянствовать сюда приехал?
Смирнов швырнул в лицо оппонента букет из свежесобранных листьев и упал рядом с умирающим костром. Перевернулся , словно медведь, с живота на спину и, набрав полные легкие, с чувством выдохнул:
- Красота. Что еще нужно человеку, для счастья. Ты Маслов можешь не отвечать, твой ответ однозначен. Кстати, картошку заложил?
- Гляньте-ка на него. - Виктор толкнул в бок доктора. - Налазился по буеракам до рвоты и вернулся с инспекторской проверкой, начальничек.
- Вас не проверишь, считай остался голодным.
- Конечно, где нам без руководящей и направляющей длани обойтись? В следующий раз прихвати с собой парочку подчиненных, дабы, было кого строить возле вешалки, простите у кустов.
- Шел бы ты. - благодушно отозвался Смирнов. - Плесни лучше, а то совсем забыл о своих обязанностях.
От возмущения Маслов засопел, как еж, но распоряжение выполнил добросовестно. Смирнов пристально следил за его действиями и, по завершении, провозгласил:
- За мое начальство.
- За новое или старое?
- За старое.
- Вот это номер. Ты ведь его на дух не переносил.
- Вот и хочу выпить за его повышение. Теперь вряд ли увидимся.
- Не страдай, оно к тебе еще с проверочкой заявиться. Вот тогда и похохочешь.
- Вы, Маслов, простите за плагиат, пошлый человек. - огрызнулся Смирнов. - Вечно умудритесь испортить самое радужное настроение. Не удивительно, что жена с вами и года не протянула.
- Она ушла...
- Из-за не понимания твоих устремлений. Да на тебя с похмелья с другой стороны улицы смотреть жутко, не то, что с соседней подушки. Причем, на сколько я помню, она была не первая.
- Да я...
- Стоп. - резко скомандовал Баранов.- Выпили и расслабились. Еще драки из-за баб, для полноты ощущений не хватало. А ты, Михалыч, зря ерепенишься. По закону парности...
- Господи, - взмолился Маслов, - только не это. Мне эту тему уже как-то освещали и спасло только то, что я был слегка выпивши. Очень смахивает на "белую горячку".
- Не знаю, что там тебе и кто рассказывал, но я с этим законом, чуть ли не каждый день сталкиваюсь.
- Ну, конечно, - взвился Виктор, - сейчас начнешь на примере эпидемий доказывать. Возьмем, к примеру, грипп...
- Не дури, эпидемии тут не при чем. Я сам готов подписаться под этим самым законом.
- Ты бы лучше объяснил народу, что это за птица такая, ваш закон. - потребовал, валявшийся меж двух рюкзаков, помалкивающий до той поры, Маховский.
- Ладно, в двух словах. Закон парности - это когда, примерно в одном месте, происходят одни, по сути, события. К примеру, рядом с нашей клиникой есть тихий такой переулочек. Так вот люди, не все конечно, попадая туда ломали себе ноги.
- Дорожки асфальтировать надо. - хмыкнул Маслов.
- Представь себе, после, не помню уж какого случая, заасфальтировали. Так ровно через неделю, ветром повалило сухой тополь и придавило проходившего по переулку мужика.
- Перекройте вы его и дело с концом. - посоветовал Маховский.
- Перекрыли. Там трубопровод какой-то вести собрались. Вырыли траншею метра в три глубиной, а сам переулок перегородили забором. И что? На следующий день два пацана полезли туда играть и обоих присыпало обвалившимся грунтом. Едва откачали, хорошо не далеко нести. Один до сих пор не выписался.
- Ну, дети они всегда...
- При чем здесь дети? - возмутился Баранов. - Траншея в пол километра длиной, а обвалилась именно в переулке.
- Постой, - перебил Маховский, - Что-то не сходится. Ты говорил о парности, а тут уже не парой пахнет.
- Это только так называется - "Закон парности", а случаев может быть сколько угодно.
- И все в твоем переулке?
- Да не в переулке дело. Вот вам еще пример. Бронхиальная астма у старушки. Ну, возраст, силы на исходе, короче, померла. В квартиру ее вселяется племянница, приехавшая не то из под Архангельска, не то еще откуда. И через пол года поступает к нам с той же астмой.
- Естественно, - снова влез Маслов, - при нашей экологии, нервотрепке и прочих прелестях.
- Хорошо, - нервно бросил Баранов, - еще пример. Мужик. Последняя стадия рака. Ничего уже не помогало. Сами знаете, таких случаев тьма. Но после того, как его похоронили, поступает очередной клиент, с тем же диагнозом. И самое интересное, что они оказались соседями. На одной лестничной клетке жили.
- Вот удивил, - хмыкнул Виктор, - а вы с дозиметром по их дому ходили? Сейчас, чуть ли не каждый день публикуются материалы о радиоактивных стенах, квартирах, а то и целых домах. Так что...
- Не спорь с ним, Палыч, - вмешался Смирнов, - все равно не переубедишь. У этого "знахаря" на все болезни есть причины. Вот я вам сейчас из своей практики пару случаев подброшу.
- Да откуда у вас в "ментовке" всплыть закону парности, - возмутился Маслов, - если в вашем департаменте вообще никакие законы не котируются. Беспредел.
Николаич только усмехнулся. Его довольно трудно вывести из себя, а уж когда выпьет, просто не пробиваем, Он неспешно достал из пачки сигарету, прикурил и принялся пускать кольца в небо. Продолжалось это минуты две. Первым, как обычно, не выдержал Маслов:
- Хватит над людьми измываться. Ты не у себя в кабинете.
Смирнов, насытившись, наконец, никотином, раздавил окурок о высокий армейский ботинок:
- Короче, Палыч прав. Закон это или как там еще, ни и у нас порой нечто подобное случается. Например...
- Например, - констатировал Маслов, - в одном и том же отделении набили морду двум совершенно разным гражданам.
Николаич не обратил на этот выпад никакого внимания.
- Совсем недавно, группа квартирных воров "сгорела" как раз на этом самом законе. В одной высотке, на крайнем этаже, обчистили квартиру, причем столь профессионально, что никто из нас не сомневался - стопроцентный "висяк". А один опер на хозяина кивнул. Дескать слишком все гладко. С крыши спустились на балкон, вырезали стекло и все, как есть, вынесли. Даже телевизор.
- Довольно проблематично, - заметил Баранов, - если по веревке.
- Вот именно, - согласился Смирнов, - это и наводило на подозрения. Короче, сидим мы в квартире, вникаем. Понятых, свидетелей отпустили, хозяина пока не трогаем. В конце концов, думать надоело, решили перекурить. Выходим на балкон и, с изумлением, наблюдаем, как у нас на глазах, на соседний спускается с крыши какой-то "скалолаз".
- Везет ментам. - засмеялся Виктор, - Это что ж за лохи такие в одном подъезде две квартиры подряд громить надумали?
- А они вообще никакого отношения к первому делу не имели. Накладочка вышла.
- Ну, а с первой квартирой что? - поинтересовался Маховский.
- С первой? - Смирнов почесал ухо. - С ней, как и думали, муженек бывший постарался. Что-то там не поделили при разводе, вот он и решил, пока не разъехались, прибарахлиться.
- Ну, и чего здесь общего? - не унимался Маслов. - В одном случае отвергнутый и обделенный муж, а в другом - какая-то не везучая шантрапа.
- Какая разница? - возразил Баранов. - Кража есть кража.
- Во, - Николаич многозначительно, словно классный наставник, поднял палец, - товарищ понимает. И потом, ты со своими репликами совсем нить разговора потерял. Речь не о том, кто у кого дубинку украл, а о существующей закономерности или, как говорит Палыч, законе парности, который кстати чаще всего подтверждается серийными убийцами.
- Ну, то вообще психи.
- Не в этом дело. Вот "пасли" мы одного маньячишку. Другого слова и не подобрать. По показаниям очевидцев метр с кепкой на коньках. И вот это чудо повадилось, словно Черномор, налетать на местных девиц. Причем так. Налетит, поцапает за всевозможные места и в тину. Тут и вреда-то - страх один, но паника великая сила. Бабки про него такое плели, куда там твой маркиз де Сад. Короче, пришлось сесть в засаду. Три дня по кустам шастали. По нашему поводу уже звонки в милицию пошли. Смех, да и только. Но, по крайней мере, страдали не напрасно. На четвертый день, хватаем типа на месте преступления и только диву даемся. Вместо дедка детина под два метра. Втроем еле справились. Дальше больше. Начинаем наводить справки, оказывается, сбежал хлопчик из психушки, куда угодил по женскому делу.
- Кстати, прекрасный тост. - съерничал Виктор.
- А вот еще. - хрумкнув огурцом сказал Маховский. - Помните, аккурат в мой день рожденья, мимо окон сосед пролетел?
- Ну?
- Гну. Мало того, что ранее его с балкона служба спасения снимала, так еще во время строительства из его квартиры монтажник вывалился.
- Да, ладно, Стас, - улыбнулся Маслов, - ты еще и не то расскажешь, в поддержку своему корешку. Мало того, что вместе в "дубовых" войсках служили, так и до сих пор, можно сказать не разлей вода. Даже на рыбалку, в основном, вдвоем ездите. А это наводит на мысли...
- Иди ты. - отмахнулся Маховский.
Шаг назад. Дом над рекой.
Игривое потрескивание дров в костре, невообразимые пляски веселых искорок и нежный, едва уловимый, шелест речной волны создавали поистине идиллическую обстановку. Сидя на бревне, Маховский зачарованно смотрел сквозь языки пламени на, едва заметное, движение темной воды, где, в окружении озорных звезд, купалась полная луна. Глубокую, почти не проницаемую, тишину, лишь изредка, нарушал плеск резвящейся на стремнине рыбешки.
На другом берегу, на фоне темно-лилового неба, смутно вырисовывались контуры заброшенного дома. Других строений поблизости не наблюдалось. Глядя на неровные очертания стен, Стас размышлял о странностях бывших хозяев особняка, выбравших, для поселения, столь странное место. Интересно было и то, куда хозяева подевались? Спросить, однако, было не у кого. Кроме Стаса, где-то рядом, мог находиться только один человек, да и тот, в данный момент, забравшись в кусты, предавался пагубной страсти - рыбной ловле. Можно было, конечно, пройтись вдоль берега, поискать его, да лень-матушка не позволяла подняться с бревна, на котором Маховский так удобно устроился. Посему, оставалось одно. Теряться в догадках, пока не соизволит, с рыбой или без нее, явиться Смирнов. Он, хоть и городской житель, но в погоне за рыбьими хвостами, излазил местность вдоль и поперек. К тому же, в километрах трех отсюда живет его прабабка. Та еще старушенция. Сколько ей лет не знает даже правнук. Как-то с пьяна, он брякнул, что живет она вечно. Вечно не вечно, однако, думается достаточно долго, чтобы знать обо всем, что происходит в округе. Кое-что, возможно, перепало и Николаичу.
Подбросив в костер пару поленьев, в следствии чего искры заметались в каком-то бесовском танце, Стас снова посмотрел в сторону темнеющей напротив громады. Дом, действительно, был довольно большой. Определить это можно было по трем рядам окон, что, не смотря на темноту, черными пятнами выделялись на фоне обращенной к реке стены. И тут, сквозь пляшущие искры, Маховский увидел такое, что невольно приподнялся с бревна. Дело в том, что в заброшенном доме, который он созерцал на протяжении последнего времени, мелькнул свет. Поначалу Стасу показалось, что это оптический обман, однако, в следующее мнгновение, он увидел отблеск в одном из окон. Через секунду в другом. Свет двигался! Маховский словно остолбенел. Стоял и, как под гипнозом, следил за, блуждающим по дому, источником света.
- Ты чего столбом стоишь? - Смирнов, словно Коперфильд, материлизовался из плывущего над водой тумана.
Маховский, не понимающе, посмотрел на него. Николай хмыкнул и, пожав плечами, покачал головой:
- Тебя, оказывается, нельзя одного на долго оставлять. Что стряслось, пока меня не было?
Стас, наконец, пришел в себя:
- Слушай, там что, кто-то живет?
- Где? - не понял Смирнов.
- В том доме. - Маховский ткнул пальцем в сторону противоположного берега.
- Окстись, там и крыша, как сито.
- Но там свет горит.
- Ты что, принял, пока меня не было? Какой, к чертям, свет?
Маховский резко обернулся. Все было на своих местах. Река, камыши по берегам, дом на фоне ночного неба. Не было только света. Стас даже опешил:
- Яйца на отсечение, минуту назад видел свет в окне, причем не в одном.
- Это от голода. - успокоил Смирнов. - Ничего, сейчас перекусим. Уху придется отложить на не определенное время, пока она там изволит свариться, но у нас и без нее припасов навалом. Пойди вылови пузырек, он там в камышах, а я пошинкую.
Стас еще раз глянул в сторону дома. Ничего. Махнув рукой, побрел к камышам, где в старомодной авоське охлаждались всевозможные напитки.
Ужин на берегу реки, ночью, в нервном отсвете костра, действо поистине ни с чем не сравнимое. В такие минуты забывается все на свете. Запах, поджаривающегося на открытом огне сала, доводит до исступления. Хочется самому забраться в костер, дабы почувствовать себя истекающим соком, съеживающимся и постепенно стекленеющим куском. К тому же Маховский так проголодался, ожидая этого рыцаря крючка и удилища, что, под стакан прохладной водки, готов был проглотить пару, орущих неподалеку, лягушек.
Смирнов священнодействовал. Глядя на его одухотворенное лицо, можно было подумать, что происходит рождение шедевра. Стасу он доверил лишь водку разлить, что тот давным-давно сделал и теперь сидел напротив, сглатывая слюну, как пес у дверей чебуречной. Ему уже начинало казаться, что пытка эта никогда не закончится и тут послышались волшебные, ласкающие слух слова:
- К столу.
В этот момент Стасу стало понятно, что испытывает его кот, глядя на банку "Вискаса". Водка, нарушив правило народной присказки, сразу пролетела " соколом". Следующие несколько минут Стас молча поглощал, приготовленную Смирновым закуску. Вместе с уменьшением снеди, постепенно, приходило состояние томной сытости, а вторая порция "горячительного", бросила в сети расслабляющего блаженства. Закурив, Стас бездумно уставился на мерцающие угли, однако, не дававший покоя вопрос, снова всплыл в подсознании:
- Слушай, Николаич, кого это угораздило отгрохать такой особняк в этой дыре?
- Ты о чем? - не понял Смирнов, занятый уборкой объедков.
- Да вон, напротив.
- А, этот. Понимаешь, толком никто не знает. То же, что рассказывают местные старухи, а, тем паче, моя прабабка, больше похоже на сказки, кои рассказывают детям младшего и среднего школьного возраста, дабы они пораньше возвращались домой со своих гульбищ.
- Ну, хорошо, представь, что перед тобой школьник, не желающий рано возвращаться под родительский кров.
- Ладно, - усмехнулся Смирнов, - только посуду помою.
Пока он полоскал в заводи тарелки, Стас решил повнимательнее приглядеться к странному дому, но, бросив лишь беглый взгляд в сторону реки, тут же, осознал всю бесперспективность этого занятия. Вязкий густой туман, всей своей тяжестью, навалился на поверхность воды. Даже в десяти шагах ничего не было видно, что уж говорить о, находящемся на другом берегу, пусть и трехэтажном строении.
Смирнов закончил, наконец, свои хозяйственные потуги и, сложив посуду под кустом, уселся на бревне. Плеснул по стаканам, закурил. Терпению Маховского мог позавидовать и кот, дежурящий у мышиной норки, лишь нога его непроизвольно подергивалась. Смирнов усмехнулся:
- Ладно, не дергайся. Расскажу я тебе об этом доме. Только без претензий на правдоподобие. Все это я услышал от прабабки.
В деревне дом этот называют по разному. Одно из названий - "Кошкин дом", никакого отношения к кошкам не имело. Хозяином был некто Кошкин. Художник. Терпеть не мог, когда его по фамилии называли. Что это за фамилия для художника? Не Кончаловский, не Филонов, даже не Петров - Водкин. Кошкин. При имени Эдуард, такая фамилия - форменное издевательство. Предпочитал, чтобы его называли, просто, "Художник". Это в деревне-то. Вместо этого он получил кличку "мазила" и название собственному дому. После этого Кошкин скис окончательно. Его и раньше-то не часто на людях видели, теперь же он и вовсе заперся в своем доме, словно отшельник.
К слову, дом зтот он не строил, а восстанавливал, раньше он принадлежал местным барям. Однако, объективности ради, надо сказать восстанавливал довольно быстро, деньги шли не малые. Откуда они у Кошкина никто не знал. Так же, как никто не знал, откуда взялся сам художник. Друзей у него не было. Жил один. Точнее, почти один. Единственным человеком, с которым он общался, была старая полоумная Арина. В доме у него она была и за кухарку, и за прачку, и за уборщицу. Там же и жила. Периодически Арина появлялась на деревенском рынке, набирала продуктов на неделю и, не проронив ни слова, она почти всегда объяснялась на пальцах, возвращалась в " Кошкин дом". Сам же Кошкин не выходил за стены своего дома никогда. Во всяком случае, никто его не видел. Даже рыбаки, что давно облюбовали здешние берега. Так что о художнике, постепенно, начали забывать и, возможно, забыли совсем, если б в один прекрасный день в местное отделение милиции не прибежала растрепанная Арина. Когда она с порога заявила, что Кошкина убила баба, участковый, Рюмин кажется, чуть со стула не свалился. Откуда могла взяться женщина в доме человека, давно живущего жизнью отшельника? Потом, с пол часа, Рюмин терпеливо слушал старуху, стараясь не придавать особого значения ее бредням. Но постепенно, в душе его стало зарождаться не ясное беспокойство. По всей видимости, в "Кошкином доме", действительно, произошло нечто не ординарное, если тихая, не разговорчивая, сторонящаяся всех и вся пожилая женщина, находится в таком возбужденном состоянии. Но тащиться на ночь глядя по разбитой дороге в... Однако, Арина не успокаивалась и пришлось Рюмину пересиливая лень и раздражение, плестись к своему мотоциклу.
До места, не смотря на все происки сельской дороги, добрались без особых приключений. Собственно, скорее всего, он тут же махнул бы обратно, но пристально пронзительный взгляд Агафьи заставил слезть с "аппарата" и двинуться вдоль стены особняка. Обошел два с половиной раза и, не обнаружив внешних проявлений криминала, мысленно перекрестившись, взялся за ручку входной двери.
По углам комнат первого этажа витал дух обреченности и запустения. Однако и здесь ничего подозрительного не наблюдалось. Пришлось подняться по винтовой лестнице и вот тут Рюмин просто-таки обалдел. Весь второй этаж оказался одним огромным залом. По центру стояло кожаное крутящееся кресло, в котором сидел Кошкин. Глаза его были широко раскрыты, однако, с первого взгляда, было ясно, что художник мертв. Лицо сковала маска ужаса. Халат, некогда желтый, был теперь багровым от крови. Рядом валялся окровавленный кинжал старинной работы, с инкрустированной драгоценными камнями рукояткой. Но не это потрясло Рюмина. Поразила его окружающая обстановка. По всему периметру зала стояли картины. На всех были увековечены женщины. И хотя наряды и позы были различны, везде была изображена, Рюмин едва не обалдел от этого открытия, одна женщина. Жгучая брюнетка презрительно смотрела со всех сторон на окровавленное тело художника, в груди которого, впоследствии, насчитали двенадцать ножевых ранений, хотя ему, с лихвой, хватило бы и одного. У каждой картины стояло по бронзовому подсвечнику, с потухшими огарками и залитыми парафином подставками.
Смирнов замолчал. Затем подбросил в костер пару крупных веток и, прикурив от одной из них, задумчиво уставился на огонь. Сидел он в этой позе минут пять, хотя, судя по выражению лица, это могло продолжаться и до утра.
- Ну, и на долго сия пауза? - не выдержав, возмутился Маховский. - Что ты, как Стивен Кинг, атмосферу нагнетаешь? Осталось еще заухать филину и появиться нетопырям.
Где-то в лесу глухо ухнул филин, потом еще раз и, в ту же секунду, прямо над головами пронеслись две летучие мыши. Смирнов захохотал:
- Что ты дергаешься? Ночь длинная, куда спешить? И, вообще, не знал, что ты так сказки любишь. На чем я там остановился? А, ну да.
Когда Рюмин пришел в себя, то занялся, как положено, осмотром места происшествия. Он еще раз обошел все двенадцать картин, причем теперь, более внимательно вглядывался в лица, точнее в лицо. Он еще раз отметил, про себя, с какой злостью эта красивая женщина смотри на мертвого художника. И больше ничего. Единственное, что отметил Рюмин, так это портрет на который, не видящими уже глазами уставился Кошкин. Портрет этот, явно был написан совсем не давно. Возможно, перед самым убийством. Краска была совершенно свежей. Появившаяся, в этот момент, в зале Арина, подтвердила, что Кошкин "намалевал энту намедне". Она же, по утверждению старухи, и ударила художника кинжалом в грудь. Сошла с холста, сняла кинжал со стены и ...
Смирнов снова умолк. Так и сидел, задумчиво глядя на скрывающий противоположный берег, клубящийся над водой туман. Это было просто невыносимо.
- Слушай, - с издевкой, произнес Стас, - ты как сказки из "Тысячи и одной ночи" рассказываешь. Поговорит, помолчи, снова побубнит.
- Успокойся, - отмахнулся Смирнов, - обещаю сегодня закончить. Не много осталось.
В общем, после последнего заявления Арины, Рюмин едва дождался прибытия следователя с экспертом. Даже самому себе ему было стыдно признаться, что больше всего он боится оказаться рядом с Кошкиным. От такой собеседницы, как Арина, ожидать можно было всего, что угодно. Для самого Рюмина все было ясно, как день. Старуху, в туже ночь арестовали, только проку в этом, как оказалось, было мало. На следствии она, с упорством полоумной, твердила, что Кошкина убила женщина, сошедшая с портрета. Дескать, он ее нарисовал, а она ... Короче, сказка про белого бычка.
Правда, во время следствия выяснились некоторые причины странностей художника. Оказалось, что до приезда сюда, жил он где-то под Питером. Жил в доме своего друга, который только-только женился. В один прекрасный день друга этот пропал. Вроде как зарезали его. Крови в спальне было, как на бойне. Молодая жена также исчезла, как сквозь землю провалилась. На Кошкина ничего не было, алиби железное. Какая-то там тусовка, на которой его видело с десяток человек. И потом, все знакомые, в один голос, утверждали, что относился он к покойному, как к брату. Следователь, не мудрствуя лукаво, списал все на исчезнувшую жену, тем более, что вместе с ней испарились деньги и драгоценности. В общем, как говаривал персонаж популярного сериала: " Кто-то должен быть при чем..." После всей этой катавасии, Кошкин покинул окрестности Питера и нарисовался здесь.
Это официальная версия. Арина же, твердила, что это сам Кошкин порешил и своего друга и его жену. Дом он восстанавливал на деньги, что забрал у убитого. Арину он тоже прихватил из Петербурга с собой, как прислугу. Работала из страха. Никто, понятно, ее не слушал. Точнее, следователь сделал свои собственные выводы. Сошлись на том, что, в свое время, Кошкин угробил своего благодетеля, а теперь экономка зарезала его. Из чувства мести или от страха, это уже не важно. Дело закрыли, а старуху отправили в сумасшедший дом. На этом все.
От возмущения Стас выбросил не докуренную сигарету:
- Вот спасибо. Начал за здравие, кончил за упокой. Кто-то где-то жил, кто-то кого-то убил. Еще бы закопал и надпись написал.
- А я предупреждал, что это сказка.
- Но ведь дом стоит. - возразил Стас.
- Дом стоит, а все остальное черт знает, кто придумал. И, кстати, пора уже...
Договорить он не успел. С противоположного берега, как раз с того самого места, где стоял, не видимый в тумане дом, донесся тягостный, полный тоски и ужаса крик. Смирнов замер с не прикуренной сигаретой в руке. Затем, вопросительно посмотрел на Стаса, словно хотел убедиться в беспочвенности своего беспокойства, однако, по выражению лица его понял, что слуховые галлюцинации здесь не при чем. Несколько минут оба вслушивались в повисшую вдруг над водой тишину, одновременно, пытаясь, хоть что-то разглядеть сквозь клубящийся над поверхностью туман, но он, казалось, поглощал все и звук, и свет. Вдруг, с середины реки донесся плеск воды. Чувствовалось, что там кто-то нервно барахтается, борясь с течением. Маховский привстал с бревна, а Смирнов подошел к кромке берега. Звук приближался. И вот, сквозь туман, уже можно было разглядеть плывущего к берегу мужчину. Через минуту другую он был почти у берега. Стас, удивился выражению его лица. Это было не лицо, а маска. Маска ужаса. Можно было подумать, что за ним гонится сама Смерть.
Выскочив на берег, незнакомец, словно не видя Смирнова, что стоял у него на пути, метнулся в сторону камышей. На мнгновение, у Стаса зародилось сомнение по поводу умственной состоятельности пловца, поэтому, на всякий случай, он поставил ногу поперек траектории его движения. Как и следовало ожидать, он ничего не заметил и со всего маха, грохнулся на землю. Упал и затих. Смирнов удивленно посмотрел на Стаса:
- Ты что, ошалел?
- В смысле?
- Вдруг он убился?
Полоса отчуждения. Вещие сны.
Из омута воспоминаний Маховский вынырнул под полуистеричный ор Маслова и, еще не до конца вернувшись к действительности, на полном серьезе поинтересовался:
- Кто убился?
- Вот вам, - кивнул в его сторону Виктор, - еще одно чудо природы, постоянно витающее меж, им самим же созданных, фантастических образов. В хорошенькую я попал кампанию: ненормальный борзописец, не совсем адекватный псмхиатр и ментяра, с задатками и того, и другого. И эта шарашка имеет наглость периодически наставлять на путь истинный человека...
- Какая муха его укусила? - уже более твердым голосом, спросил Стас Баранова. - Что это он базлает, подобно одному из твоих подопечных?
- А то, ты дружка своего не знаешь? - Павел с досадой сплюнул себе под ноги. - Помнишь, детский стишок?
В одном переулке стояли дома,
В одном из домов жил упрямый Фома.
Ни в школе, ни дома, нигде, никому,
Не верил упрямый Фома ничему...
Тот же диагноз и здесь. Я бы советовал...
- Я бы советовал, - перебил его Маховский, - поаккуратней с диагнозами, ибо судя по выражению лица оппонента, ты сам можешь, в скором времени, заработать диагноз, но не в психиатрии, а в травмотологии.
В ответ на эту его попытку к примирению враждующих сторон, со сторон этих в его адрес послышалось чисто змеиное шипение, причем с обеих сразу. Оставалось лишь пожать плечами и обратиться к молчаливому наблюдателю, в образе Смирнова:
- Слушай, Николаич, возможно, я что-то пропустил. Задумалось как-то.
- Поменьше думай, здоровей будешь. - буркнул в ответ Николай. - В принципе, Пашка прав, ошиблись слегка родители нашего приятеля с выбором имени. Фома было бы в самый раз. Какую тему не подними, все принимается в штыки, причем совершенно не мотивировано.
- А, если ближе к поднятой теме?
- Можно и ближе. Тему мы с Палычем подняли, не то чтобы вселенскую, но довольно актуальную.
- Конкретней, пожалуйста. - не обращая на боковые выпады внимания попросил Маховский.
- Пожалуйста, конкретней. Обсуждали мы теорию вещих снов.
- Серьезно?
- Куда серьезней? Или ты, как твой корешь считаешь...
- Как я к этому отношусь, ты прекрасно знаешь. Но, вот от тебя, заскорузлого материалиста, подобное слышать, как-то непривычно.
- Дело не в мировозрении, - разволновался Смирнов, - а в фактах.
- А что, есть и таковые?
- Сколько угодно. Я как раз хотел рассказать один из случаев, так этот балбес, - Николай кивнул в сторону нахохлившегося Виктора, - поднял хай до небес.
- Ну, теперь-то он помалкивает, так что можешь продолжать.
- Продолжать. Да, я и начать не успел. Доктор открыл тему, ну и вспомнил. Неделю назад, заезжал ко мне Пашка Рыжов. Ты его должен помнить.
Стас молча кивнул.
- Значит должен помнить, что отлетав в ВВС, он, вместо того чтобы, как все нормальные люди, уйти в запас, поперся в испытатели. Летуны и так, по жизни, ненормальные, а уж испытатели... Но суть не в этом. Выпили мы с ним слегка, разомлели и, так, между прочим, рассказал он мне историю, четка вплетающуюся в тему нынешнего спора.
На аэродроме обычные учебные полеты. Все шло своим чередом. Каждый знает, что делать, а потому никто никому лишних вопросов не задает. Одним словом, обыкновенная аэтодромная рутина, эдакое броуновское движение. И вдруг он замечает, что из этого круговорота выпадает одна частица, в переносном, естественно, смысле. Его друг, кажется Валентин, с которым не один пуд соли был съеден, ходит сам не свой. Летчик, отличавшийся в любой кампании остроумием и разговорчивостью, граничащей с болтливостью, бродил под стенами диспетчерской в состоянии полнейшей прострации. За версту было видно, что человек не в своей тарелке. Он к врачу. Интересуется на счет предполетного осмотра. Тот начинает плести о давлении, пульсе, прочей ерунде. На вопрос же о настроении, дескать не заметил. В общем тихо, без лишнего шума, вычеркивает Пашка своего дружка из плана и, также спокойно предлагает ему пойти отдохнуть. Тот, по ходу, даже не понял, что ему говорили. Молча кивнул головой и отправился в комнату отдыха. Рыжов же вернулся к исполнению своих обязанностей.
Все шло, как по маслу. Отрабатывали, в прнципе, не сложные упражнения, так что он почти не смотрел на, проносящиеся над взлетной полосой "сушки". И вдруг, даже не услышал, а почувствовал изменения в работе двигателя летящей "с проходом" "спарки". Они должны были иммитировать посадку, после чего уйти, с набором высоты. Вместо этого самолет нырнул вправо вниз, зацепился за локатор и, прямо-таки, "разложился" вдоль взлетно-посадочной полосы. Все это произошло на глазах десятков людей, которые спокойно стояли и курили под стенами диспетчерской. Через несколько мгновений, все бросились к месту катастрофы. Все, кроме Валентина. Он даже из домика не вышел, но на это, во всеобщей суматохе, никто, как-то, внимания не обратил.
Где-то через час Павел зашел в комнату отдыха и застал там Валентина. Он, по всей видимости, как уселся в углу, так и просидел все время, уставившись пустым взглядом в одну точку. Рыжов и рта не успел открыть, как услышал:
- Они упали возле полосы, зацепившись за локатор?
- Ты видел? - удивился Павел.
- Видел, но не сейчас, а раньше. Во сне. И там, на заднем сидении был я.
- Ты и сегодня там должен был сидеть.
- Знаю. Спасибо тебе.
Потом, недели через две, Рыжов снова завел разговор на эту тему, хотя прекрасно видел, что тому она не приятна. Почему-то Валентин считал себя виновным в смерти, заменившего его инструктора. Но, кое-как Павел его разговорил. Когда же Валентин описал свой сон, Павлу стало попросту не по себе. Это был точный хронометраж полета, закончившегося катастрофой. Даже переговоры экипажа с землей, он воспроизводил слово в слово, а под конец, как-то обреченно произнес:
- Ну, - отозвался тот, - в принципе действительно можно. Дело в том, что в сновидениях нам являются образы, которые мы видели или о которых слышали ранее, не обращая внимания.
- Какие к чертям образы? - разозлился Смирнов. - Где он раньше мог видеть свою смерть? От кого о ней слышать? Что ты мелешь?
- Тогда не знаю. - пожал плечами Павел. - Но вот ты рассказом своего приятеля, навел меня на собственные воспоминания.
Двое моих знакомых, после окончания университета они занимались неорганической химией, решали одну и туже проблему. Оба были чрезвычайно талантливы и столь же честолюбивы. Каждый стремился закончить работу раньше другого. Все вроде шло нормально. Здоровая конкуренция, без применения грязных технологий, что в современной научной среде большая редкость. И вот однажды, один из них, без объяснения причин, начинает уговаривать своего оппонента прекратить намеченные опыты. Можете представить себе реакцию противоположной стороны? Короче, кончилось все оскарблениями в адрес сие предложившего, а ведь с университета были друзьями не разлей вода. Мне тогда позвонили прямо в клинику, приглашая в арбитры. Не пришлось. Через час в лаборатории произошел страшный взрыв. Погибло шестеро сотрудников, а самого руководителя проэкта, нашего приятеля, так и не нашли, словно он дематерилизовался. Потом было расследование, приезжала высокая комиссия, которая, к слову, так ни до чего не докопалась. Тот же, кто пытался предотвратить трагедию, сказал мне, что все видел во сне. Все, до самых незначительных мелочей, до которых спецы не докопались. А потом, ушел из института, да и из науки вообще.
- И где он теперь? - поинтересовался Маховский.
- В монастыре.
- Уж не в местном ли?
- Где-то на Севере.
- Знаешь, - Маховский повернулся к Маслову, - ты от своего сарказма скоро скиснешь, а между тем, за подобными случаями на Север ехать вовсе не надо. Под боком полно. К примеру, мой двоюродный брат во сне никак не мог напиться. Сначала пил из кружки, потом из кастрюли, таза и даже из ванны. Все без толку. Когда стало невмоготу, выбежал из дома и бросился к реке. Пол часа стоял на четвереньках и тянул воду, словно мерин. Хорошо, это было во сне, а то бы точно лопнул. Через несколько лодка, в которой он находился, перевернулась и он запутался в расставленной им же, сети. Одна радость - подоспел рыбнадзор. Они его откачали и в больницу отправили. Правда, когда оклемался, штрафанули за браконьерство, но это мелочь, главное жив остался. С тех пор, даже на удочку с берега рыбу не ловит.
Или взять соседа по лестничной клетке. Тот вообще шага не делает, не заглянув в гороскоп, а уж о снах знает все, что только можно. Досконально проанализирует и растолкует самый безумный кошмар и, если что не так, может на работу не пойти. Возьмет больничный, прикинется покойником, но из квартиры ни ногой. В конце концов, кончилось все это довольно плачевно. Приснилось ему как-то, что падая с лестницы, сломал он себе ногу. Проснулся утром и заметался по квартире мартовским котом. Выйти из дома надо по зарез, иначе "бабки" большие уплывут, а выйти... Вот вам дилема: и "жаба" душит, и суеверие не пускает. Дошло до того, что спустился со второго этажа по бельевой веревке. Не побоялся, что она оборвется или руки сооскользнут. Но, тогда ему все было по барабану, лишь бы не лестница. Обошлось. Побежал на электричку. На платформу взобрался где-то сбоку. Перемазался весь, как котяра подвальный, но главное - не по ступенькам. На станции назначения через переход не пошел, это ж смерти подобно! Спрыгнул с платформы, после чего пришлось ему под шестью железнодорожными составами на четвереньках проползти. Один из них, тем временем, тронулся, но соседа это нисколько не испугало. Рельсы не лестница, хоть и похожи слегка. Оставалось лишь метров десять подняться по откосу. Вот тут он подскользнулся и сломал ногу. Никуда, естественно, не попал, "большие бабки" улыбнулись, но не это терзало его душу. Никак не мог понять, как это с ним могло произойти? Чуть умом не поехал, лежа в больнице, да и нога плохо сросталась. Врачи не знали, что и делать, только руками разводили, а человек буквально на глазах таял. Не известно, чем бы все это кончилось, но в палату поселили старого железнодорожника. По словам санитаров, тот, по пьной лавочке, свалился с откоса и сломал себе сразу три ребра, что с пьяными случается крайне редко, не допил видать. Он и поведал, что когда-то в том месте, где он скатился, была деревянная лестница. Со временем, ступеньки подгнили, но ремонтировать их не стали, а попросту засыпали землей. Вот он забыл об этом и, в результате, оказался на больничной койке. Надо было видеть, какая с соседом произошла метаморфоза. Он, просто-таки, заново родился. Нога стала заживать, сам поправился и даже слегка раздобрел, не смотря на скудость больничного пайка. А как же? Все встало на свои места, уложившись в рамки пророческого сна.
- И ты туда же, - усмехнулся Маслов, - хотя с твоей писаниной...
Маховский благоразумно решил не развивать темы, тем более, что из головы никак не выходил, тот самый, дом над рекой.
Шаг назад. Дом над рекой. /продолжение/
Маховский нервно, словно от холода, передернул плечами. Осторожно, на цыпочках, подошел к неподвижно лежащему телу. Взял за плечи и почти нежно перевернул. Крови не было, лишь лицо почернело, но, как оказалось, не от удара. Падая, бедолага ткнулся физиономией в старое кострище. Смирнов подошел с котелком. Немного подумав, выплеснул всю воду в лицо, лежащему на спине парню. Холодный душ произвел однако совершенно не тот эффект, которого, по всей видимости, ожидал Николаич. Очнувшись, этот " пришелец", выпучив глаза, словно рак, стал отползать к кустам. Пришлось Стасу схватить его за ноги. В ответ, он мертвой хваткой вцепился ему в горло. Не известно чем бы все это закончилось, но Смирнов вовремя влепил этому ненормальному хорошую плюху, что подействовало гораздо эффективней воды. Парень, наконец, окончательно пришел в себя. Ни бежать, ни ползти больше не пытался, даже в глазах появилось осмысленное выражение, приправленное, правда, удивлением и страхом. Но одно то, что этот тип перестал кидаться на людей уже радовало, хотя внешний вид его оставлял желать лучшего. Всклокоченные волосы, мокрая порванная местами одежда, расцарапанные лицо и руки. Ко всему, остаточный не здоровый блеск серых глаз. Более-менее в себя он пришел лишь после того, как Смирнов налил ему водки. Теперь пришла очередь Стаса.
- Ну, что, молодой человек, - спросил он, протягивая сигарету и зажигалку, - От кого это вы так драли? Волков здесь, на сколько мне известно, нет. Кстати, как звать-то?
- Петр.
- И все?
- Тихонов.
- Очень хорошо, Петр Тихонов, кто ж тебя так напугал?
Тот затравленно глянул в сторону реки.
- Тихонов, - вмешался Смирнов, - это ты орал на том берегу?
Он, как раз, приготовил несколько бутербродов и, вместе с очередной порцией "горячительного", преподнес все дрожащему не то от холода, не то от страха Петру. Выпив, он несколько минут молча жевал. Стас с Николаичем молча созерцали сие действо, решив дать ему возможность окончательно прийти в себя. Выпивка с закуской сделали свое дело. Тихонов порозовел и блеск глаз его принял совершенно иной оттенок - хмельной. Человек возрождался. Он находился на той грани, за которой следуют застольные песни. Эйфорию снова прервал Смирнов:
- Ну, так в чем дело? Что произошло?
- Где? - глупо улыбаясь спросил Тихонов.
- В ... Караганде.- рявкнул Стас. - Там откуда тебя принесло.
Резкий окрик, судя по всему, вернул Петра к действительности. В глазах снова мелькнули искры страха. Сидя на бревне, он бросал нервные взгляды со Стаса на Смирнова. Рука с сигаретой заметно дрожала.
- Слушай, Николаич, - шепнул Стас, - плесни ему еще чуток, а то он того и гляди в обморок грохнется или того хуже, взбесится.
- А ему не будет?
- Ничего, не повредит.
Смирнов пожал плечами и побрел к берегу.
- Ну, что, оклемался? - поинтересовался Стас, когда Тихонов выпил. - Давай рассказывай, а то, клянусь, шею сверну. Нам твои припадки порядком уже поднадоели.
Для убедительности, Маховский наглядно, на руках, продемонстрировал, как будет происходить операция по сворачиванию шеи, однако, как оказалось, это было излишним. По глазам Петра было видно, что в душе у него произошел надлом. Теперь, ему просто необходимо было выговориться. И хотя, не смотря на выпитое, он все еще заметно нервничал, однако дергаться перестал. Правда, первая же фраза заставила дернуться слушателей.
- Она зарезала его тем же самым кинжалом.
- Каким, тем же самым? - как можно спокойнее спросил Смирнов, решив, по всей видимости, не поддаваться на мелкие провокации.
- Тем же, что и Кошкина.
- Какого Кошкина? - Николаич даже глазом не моргнул.
- Да вы что? Здесь же художник жил. Слегка тронутый и страшно богатый.
- Что-то в этой дыре не попадались мне богатые художники. - усмехнулся Смирнов. - В Москве да. Шилов, Глазунов, Церетели.
- Церетели - скульптор. - поправил Стас.
- Ой, ли, а то я его картин не видел.
- При чем тут картины. - возмутился Тихонов. - Он не на картинах разбогател, а на крови.
- Ну, пошло поехало. - махнул рукой Смирнов. - У попа была собака, он ее любил. Она съела кусок мяса, он ее убил. Убил и закопал и ...
- Точно, - пискнул Тихонов, - закопал. И я примерно знаю где, но это так все мелочи. Главное - те деньги, которыми он завладел, грохнув Воскресенского.
- Это еще кто?
- Друг его лучший.
Стас, с удивлением, посмотрел на Смирнова. Все, что рассказывал сейчас Тихонов, он слышал, пол часа назад, от самого Николаича. Тот лишь плечами пожал, давая понять, что сам поражен подобным совпадением. Вопрос же он задал, именно тот, что вертелся на языке у Стаса:
- Слушай, Петро, а ты то откуда все это знаешь?
- От бабки. - совершенно спокойно ответил он.
Смирнов так и подскочил на месте. Хлопнул себя ладонью по лбу:
- Что за дырявая башка? Тихонов. Внук Арины Тихоновой.
И тут Стас совершил ошибку. Не произвольно, забыв, что происходило несколько минут назад, брякнул:
- Ну, ладно, это, как ты сам говоришь, мелочи. Ответь, все-таки, от кого ты так драл.
Тихонова словно током шарахнуло. Он весь, как-то сжался, скукошился и, чувствовалось, снова хочет драпануть. Чувствуя это, Маховский, предусмотрительно, придвинулся ближе:
- Нет, дружок, теперь ты никуда не удерешь. Давай-ка, как на духу, рассказывай, что ты тут делал? И без глупостей. Мы и так достаточно сказок наслушались. Кстати, я и сам мастер небылицы плести. Вот он знает.
- Но, ведь меня посадят. - жалобно простонал Тихонов.
- За что? - удивился Смирнов. - За то, что по развалинам лазил, а потом орал средь ночи?
- Мне никто не поверит, - не слушая его, лепетал Петр, - что это она его, а не я.