Среди актеров и технической группы "Еврейского Театра" этот спектакль назывался просто словом "Гибиртиг", хотя название его на идиш было гораздо длинней.
Открытая площадка среди центрального городского парка была неухоженной. Несмотря на то, что она была под навесом, пол сцены вспучился и начал крошиться. Краска на скамейках, составленных рядами перед сценой, поблекла и шелушилась надувающимися и лопающимися волдырями, переходящими в свисающие струпья, как у больных с сильными ожогами, а трава вокруг была вытоптана. Возле сцены не было предусмотрено никаких помещений, чтобы использовать их под грим-уборные или складские комнаты. Уже освобожденный от декораций грузовик подогнали к заднему краю сцены, чтобы организовать в нем гримёрки. И лишь вечером где-то сбоку от сцены выгрузили несколько пластиковых химических туалетов.
Техническая группа театра как всегда начинала работать с утра. Нужно было подготовить сцену, поставить декорацию, повесть софиты, установить звукоусиление, проверить, как все вместе работает. Вдобавок ко всему их было лишь четверо, когда в Израиле этот спектакль устанавливали всемером.
Первая заминка была в том, что достаточно высокие стены декорации не входили по высоте. Трубчатые переборки навеса сцены были ниже, чем нужно. Джорджа, лучше других оснащенного разными инструментами, загнали на лестницу-стремянку, чтобы он развинтил мешающие трубы, и это делалось, когда не присутствовало местное начальство, чтобы не последовал запрет на просьбу о разрешении разобрать потолок. В результате чего декорация поместилась, но уже не за что было цеплять фонари софитов. Пришлось изобретать другие крепления для фонарей.
Мимо площадки в парке постоянно кто-то ходил. Люди срезали угол, сокращая дорогу через парк. На велосипедах катались дети. Как раз за неделю до того у польских школьников наступили каникулы. Пару раз проезжали мимо какие-то мотоциклисты в кожаных куртках, в шлемах с рогами по типу немецких времен Первой Мировой.
Часам к шести вечера почти все было готово. Мастер по свету Виталик ждал сумерек, чтобы, наконец, произвести направку осветительных приборов на нужные точки сцены. Уже был проверен звук, и репетировал оркестр.
Джордж взял микрофон и начал напевать. Он всегда любил под мелодию одной песни подложить слова другой. Чаще всего это были слова из песен уголовного происхождения или каких-нибудь "садистских" куплетов. На увертюру "Гибиртига" хорошо легли слова о том, как "Дедушка в поле гранату нашел, и с этой гранатой к райкому пришел..."
Когда это происходило в Израиле, то обычно это могло лишь кого-нибудь развеселить, но тут одна из актрис резко возмутилась: "Ты, что? Будешь в Постсоветской Европе про райком петь?!"
Уже было темно. Жители городка расселись на скамейках, выставленных рядами напротив сцены. Спектакль начался. Многие пришли со своими складными стульями, потому что знали, что мест на скамейках не хватит. Кто-то смотрел спектакль, сидя верхом на велосипеде. Вдруг тишина парка была нарушена ревом мотоциклетных моторов, и в боковые проходы ворвались молодчики на мотоциклах в черных, кожаных куртках, в немецких металлических касках, на некоторых из которых нескрываемо рисовалась свастика. Рев моторов и яркие блики фар, включенных на дальний свет, нарушили только что начавшийся спектакль, но фары погасли, моторы заглохли, и спектакль продолжился, хотя нервозное напряжение осталось. Полиция не успела даже приблизиться, чтобы навести порядок. Многие из актеров вспомнили, как незадолго до отъезда в Польшу их предупредили, что этот городок славится своими фашистскими организациями - их здесь целых три. Говорилось о том, чтобы не ходили поодиночке, не объявляли вслух об израильском гражданстве, а ночью, чтобы вообще не высовывали нос из гостиницы. По ходу спектакля все, похоже, забыли о молодчиках-мотоциклистах, которые сидя верхом на своих "байках" досидели спектакль до самого конца. Пьеса отчасти была и про них. Она заканчивалась сценами гибели евреев в краковском гетто, среди них был и знаменитый еврейский поэт и бард Мордехай Гибиртиг. Спектакль закончился. Публика долго аплодировала. Мотоциклисты незаметно разъехались. Еще было несколько часов на разборку декорации, света и звука, и все это делалось почти в темноте. Напоследок Джордж спросил у своего польского коллеги Мартина, часто ли в их городке бывают театры? На что тот ответил, что на его памяти этот театр был первым. В этот момент снова послышался треск мотоциклетных моторов, и три черных "байка": два "BMW" и один "Урал" вкатились на пустырь, где недавно шел спектакль. Мартин махнул им рукой, и они подъехали ближе. Один из байкеров, у которого на спине была большая свастика, сошел с мотоцикла и подошел к Джорджу. Он пожал ему руку и выразил свои восхищения спектаклем. Мартин извлек из сумки куртку с облаченной в "крылышки" свастикой, надел каску, сел вместе с ним на его "байк", и вся компания с жутким ревом понеслись куда-то по городу.
Техническая группа не спеша по темным улицам дошла до гостиницы, потому что обещанный автобус за ними так и не приехал.