Пьеса из сборника 'Пьесы и сценарии для мультфильмов'. Электронная книга распространяется бесплатно: https://ridero.ru/books/pesy_i_scenarii_dlya_multfilmov/
Действующие лица
Мальчиш Кибальчиш. Молодой человек в спортивном костюме.
Мальчиш Плохиш. Высокого роста слегка полноватый мужчина в дорогом костюме.
Бармен. Приятный мужчина чуть старше 30.
Пустой бар. За стойкой бармен неторопливо протирает бокалы.
Бармен: По мне, так люди для того и созданы, чтобы иногда зайти в бар попустить стаканчик, поговорить... А можно и не иногда...
Входит Мальчиш Кибальчиш и садится на табурет за стойку.
Бармен: Чего желаете?
Кибальчиш: Чего-нибудь от жажды.
Бармен: Надеюсь, вы не мормон?
Кибальчиш: Нет, а что?
Бармен (ставя перед посетителем рюмку водки): Не люблю мормонов. Алкоголь нельзя, чай нельзя, кофе нельзя... дай им волю, они запретят все, кроме воды. Другие, правда, тоже не лучше.
Кибальчиш: Оставь бутылку.
Кибальчиш залпом выпивает водку.
Бармен: Как скажете.
Бармен ставит на стол бутылку. Кибальчш во время дальнейшего разговора несколько раз наливает себе и пьет.
В бар входит Мальчиш Плохиш. Он садится у стойки рядом с Кибальчишем.
Плохиш: Как обычно.
Бармен ставит перед ним бокал с коньяком. Наслаждаясь напитком, Плохиш минуты две посматривает на Кибальчиша, затем удивленно восклицает:
Плохиш: Киба!
Кибальчиш (с легкой неприязнью в голосе): Мы знакомы?
Плохиш (радуясь встрече): И вправду Киба! Вот так дела!
Кибальчиш: Давно меня так не называли.
Плохиш: Еще бы! Ты герой, легенда. Ты не можешь себе принадлежать, как не можешь быть Кибой. Киба, Коба... Клички бандитов с большой дороги. У героев другие имена.
Кибальчиш (гневно): Ты мне Кобу не тронь!
Плохиш: Конечно. Ты за него готов мне горло перегрызть.
Кибальчиш: Да кто ты такой, что так хорошо меня знаешь?
Плохиш: Не узнаешь?
Кибальчиш внимательно смотрит на Плохиша.
Кибальчиш (неуверенно): Плохиш?
Плохиш: Он самый.
Кибальчиш (презрительно): Иудушка!
Плохиш: Сам ты... И нечего тут передо мной героя корчить. Я не пионер - салют мальчишу. Это для них ты герой Кибальчиш, а для меня - засранец Киба и друг детства. Тем более что ты всем обязан мне.
Кибальчиш (удивленно): Тебе?!
Бармен: Это уж точно.
Кибальчиш (огрызаясь): Тебе-то откуда знать?
Бармен загадочно улыбается. Вместо него отвечает Плохиш.
Плохиш: Он знает. Знаешь, кто сделал Иисуса Христом?
Кибальчиш (раздраженно): Религия - опиум для народа.
Плохиш: Временами и опиум лекарство.
Кибальчиш (слегка высокомерно): И кто же?
Плохиш: Иуда.
Кибальчиш (удивленно): Иуда?!
Бармен: Иуда.
Кибальчиш: Предатель?!
Бармен: Если бы не было предательства, не было бы и креста, а без креста не было бы воскрешения. Иисус никогда бы не стал Христом. Да и предательством это не было.
Кибальчиш: А что это, по-вашему?
Бармен: Инсценировка. Зрелище на потеху публике.
Кибальчиш: Можете говорить, что хотите. Легенда вытерпит все.
Бармен (удивленно): Легенда?
Плохиш: Он атеист.
Бармен (удивленно): Атеист, здесь?!
Плохиш: Он даже в загробную жизнь не верит.
Бармен: Но это уж слишком.
Кибальчиш (гордо): Я не предаю идеи!
Плохиш (язвительно): Как трогательно! Бывший герой...
Кибальчиш (перебивая Плохиша): Бывший?
Плохиш: Бывший, бывший. Теперь там другие герои.
Кибальчиш: И кто же эти герои?
Плохиш: Колчак, Деникин, царская семья.
Кибальчиш (разозлившись): Врешь, собака!
Бармен (тихо сам себе): Дети, дети на качелях...
Кибальчиш: Что ты бурчишь там под нос?
Бармен: Он прав. Злодеи становятся героями, герои злодеями и наоборот. История снова и снова раскладывает свои пасьянсы. Не ты первый, не ты последний.
Кибальчиш (растеряно): Но как?
Бармен: Как? Ты думаешь, герои всегда будут героями, а злодеи злодеями?
Кибальчиш: Конечно, и у героя могут быть минуты слабости.
Бармен: Я не об этом.
Кибальчиш: Не об этом?
Бармен: Маска героя - это не цвет волос, не группа крови, не черта характера. Герой - это оценка со стороны, каприз толпы, веяние моды. Но ничто так не переменчиво, как настроение черни.
Кибальчиш пытается возразить, но бармен не дает ему вставить слово.
Бармен: Хорошо, не чернь, народ. Сегодня ты злодей, преступник, а завтра бог, или наоборот. Народ - это мерзкая шлюха с лицом демона.
Кибальчиш (гневно): Замолчи, человеконенавистник. За что ты ненавидишь людей?
Бармен: Я ненавижу народ. Но я люблю людей, а это, заметь, не одно и тоже. В России так население всегда было врагом народа.
Кибальчиш: Герой - это герой, злодей - это злодей.
Бармен: Не скажи. На самом деле это одни и те же люди, да и движут ими одни и те же мотивы. Только для одних они герои, для других злодеи.
Кибальчиш: И ради этого...
Бармен (перебивая): Ты прекрасно знаешь, ради чего.
Кибальчиш (с вызовом в голосе): И ради чего?
Бармен: Ради нее, родимой, ради славы. Ради этой капризной шлюхи, предпочитающей кровь бриллиантам.
Кибальчиш: Но почему кровь?
Бармен: Такова слава героя. Кем бы были Цезарь, Жанна Д'Арк, Ленин, Сталин, Лазо без крови, без моря крови? И без своих предателей?
Плохиш: Да и у вас, помнится, не обошлось без разборок в саду.
Бармен: Имеющий уши, да не болтает языком.
Плохиш: Это точно. И мой бокал пуст.
Бармен: Повторить?
Плохиш: На этот раз чего-нибудь легкого и изысканного, как музыка Шопена.
Бармен подает Плохишу бокал вина.
Плохиш: И себе. Выпьем за встречу.
Бармен: Спасибо, не откажусь.
Бармен, наливает себе виски.
Плохиш (обращаясь к бармену): Вот всегда хотел вас спросить: вам то это зачем?
Бармен: Я всегда хотел быть барменом.
Плохиш: Я имею в виду, крест, воскресение... театральщину, одним словом.
Бармен: С ними по-другому нельзя. Они непробиваемы. А тут еще как назло кто-то... я уже и не помню, написал, как это должно быть. И попробуй хоть на шаг в сторону от протокола... Иуду пришлось подставлять.
Плохиш: А где он, кстати?
Бармен: Поехал затариваться. Никому больше нельзя доверить.
Кибальчиш (заметно опьянев): Так все это было зря?!
Плохиш: Почему зря? Глянь, какой бар.
Кибальчиш: Я не об этом.
Плохиш: Тоже не зря. Очень поучительная история вышла. С моралью. Даже с двумя. Как у него. (Кивает в сторону бармена).
Кибальчиш (непонимающе): Как это с двумя?
Плохиш: Ну, на первом плане героическая сказка для дураков с предателем и героем. Те же, кто поумнее, видят в ней руководство к действию.
Кибальчиш: Хочешь сказать, что все умные - предатели?
Плохиш: Одним нужны бананы, другим ящики для бананов. Кому что нравится. Одним слава, другим варенье с печеньем. Причем варенье с печеньем - это всегда хула. Как бы ты их ни зарабатывал - все равно будешь гадом. Восхищение у толпы вызывает только подвиг, причем, чем глупее, тем лучше. У них там культ глупости. Только они называют это нравственностью, и зорко следят друг за другом.
Бармен (с чувством): Ох уж эта нравственность! Вы здесь совсем недавно, а я с ними намаялся до поворота. Они что там жить не умели, что здесь.
Плохиш: Но одно доброе дело они все же сделали.
Бармен: Умерли?
Плохиш: Заставили вас подписать мирный договор.
Бармен: Ты представить себе не можешь, какая тут с ними была тоска.
Плохиш: Зато сейчас рай.
Бармен: Если бы не мормоны.
Плохиш: Чем они вам так насолили?
Бармен: Заявятся в лучшее время и начинают: То им накурено, то алкоголь - это грех, чай, кофе - грех, девочки - и те грех. Все настроение клиентам портят.
Плохиш: О здоровье на том свете надо было думать.
Бармен: Так и я о том же. Ладно, говорю я им, предположим, что там это все вредно, но здесь, здесь, что вам мешает?
Плохиш: А они?
Бармен: Не для того, говорят, мы Иисусу служили, чтобы тебя здесь слушать.
Плохиш, удивленно: Так и говорят?
Бармен: Так и говорят.
Плохиш (удивленно): И никто не узнает?
Бармен: Представляешь, из этих - нет. А твой приятель даже в жизнь после смерти не верит.
Кибальчиш (с вызовом в голосе): Я комсомолец, и идеи не предаю.
Плохиш (язвительно): Так они сейчас в церквях во втором ряду. Аккурат за коммунистами.
Кибальчиш (рассерженно): Ты коммунистов не тронь! Я за это...
Плохиш: Ну да, жизнь отдал, помню. Только ты не кипятись. Жизнь идет, времена меняются. Коммунисты теперь тоже другие.
Кибальчиш: Все равно не тронь.
Плохиш: Хорошо, хорошо, остынь только. Давай лучше еще выпьем. И себе, - напомнил он бармену.
Бармен (наливая всем): Спасибо.
Плохиш (Кибальчишу): А крутой мы тогда фейерверк устроили.
Кибальчиш: Полгорода как не бывало.
Бармен: Вы же вроде в степи были?
Плохиш: Ага. Сказка, как и про тебя. А когда склад рванул, так полгорода и накрыло.
Бармен: И не жалко тебе было людей взрывать?
Плохиш: Я то тут при чем? Это наш герой не знал, с какой стороны к орудию подходить. А на меня все свернули.
Бармен: Мы вот, помнится, тоже разок погуляли. Погуляли так погуляли. Даже глухой Лазарь прибежал попросить шуметь потише.
Плохиш: Так ведь он был мертв.
Бармен: Это ребята уже для понта приврали.
Плохиш: Это точно. Про нас вон тоже анекдоты ходят.
Кибальчиш: Не слышал.
Плохиш: Рассказать?
Бармен: Он еще спрашивает.
Кибальчиш: Я от третьего лица. Слушайте: Мальчиш-Кибальчиш бегает по бастиону, красным знаменем размахивает: 'Измена! Измена!'. Плохиш, уплетая варенье за обе щеки: 'Да? А меня на хавку пробило'.
Бармен с Плохишом смеются.
Кибальчиш (раздраженно): Вот только этого не надо. Этой мелочной пошлости не надо.
Бармен: Хороший анекдот. Чем тебе...
Кибальчиш (перебивая бармена): Не надо пошлости. Как вы не понимаете, что это подло, низко. Это еще хуже предательства.
Плохиш: Это слава. Тут ничего не поделаешь.
Кибальчиш (с раздражением): Избавь меня от такой славы. Мы не ради такой славы шли погибать.
Плохиш (заводясь по мере произнесения): Вы? Вы шли погибать? Это киты идут погибать, когда на берег выбрасываются. Вы же шли убивать, пожирать друг друга, а вместе с собой на тот свет старались прихватить как можно больше народу. Умирать они шли! Ну и что получилось? Что?
Кибальчиш: Кто же мог знать, что получится именно так. Идея...
Плохиш (передразнивая): Идея! (далее на повышенных тонах) А ты не знал, что чем красивее идея, тем в большее дерьмо попадаешь в результате? Не знал? Вон у него спроси. Тоже ведь про любовь говорил, а сколько костров зажгли? Сколько?
Бармен (тоже на повышенных тонах): А ты знаешь, сколько бы их было без меня?!
Кибальчиш (крича на Плохиша): Сам то ты кто, чтобы так говорить?!
Плохиш (тоже крича): Я жертва вашего героизма. Ваши подвиги прошли по мне асфальтовым катком. 1000 лет христианства и три четверти века большевизма сделали жизнь на одной шестой суши невыносимой. А у меня там дети. И все из-за таких, как вы. Перекоп, дом Павлова, Брестская крепость... Да лучше бы я сейчас немецкое пиво пил. Ну и что, что под домом Павлова погибло больше людей, чем при взятии Парижа? Париж вон стоит, до сих пор стоит, а что от дома Павлова осталось? Что? Тоже мне герои! (бармену) Водки!
Бармен (спокойно, наливая водку): Ты не прав. И в первую очередь ты не прав по отношению к этим людям. В большинстве своем это хорошие, достойные люди. Люди, которые были изначально преданы такими, как ты. Большинство из них погибло, а выжившие - дважды герои. И второй их подвиг на порядок выше первого, если конечно можно сравнивать подвиги. Им предстояло жить каждый день. Брошенным и всеми забытым, а многим еще предстояло пройти через ад, заботливо предоставленный родной страной.
Плохиш (пьет, затем спокойно): Подло все это, гадко.
Кибальчиш: Потому, что когда мы гибнем, вы жиреете.
Плохиш (вновь заводясь): А ты пробовал жиреть, герой хренов?!
Кибальчиш (язвительно): Твоими молитвами.
Плохиш: Нет, не моими. Я такая же кукла, как ты. Ирония судьбы такова, что предатель оказывается, предан еще раньше своей жертвы. Таков закон предательства.
Кибальчиш: А у предательства есть законы?
Бармен: Все есть закон.
Плохиш: Героизм - как уровень лейкоцитов в крови. В повышенном состоянии он хорош только во время болезни. В момент выздоровления они выходят гноем вместе с поверженным врагом. В мирной жизни герой будет только мешать. Лезть везде со своими подвигами, куда его не просят, обличать, экстремалить. Мешать людям спать в честно захваченных тепленьких креслах. Кому это надо? Герой же сам не живет и другим не дает. Поэтому нужен предатель, как защитный механизм общества. Точно также в организме все железы существуют со своими антиподами, которые служат для того, чтобы уровень секрета, не дай бог, не поднялся выше допустимого уровня. Предатель - это антигерой. К тому же предатель сам обычно бывает обманут. В конечном счете, его ждет скорая смерть и позор. Ибо те, кто загребает жар чужими руками, очень заботятся о сохранении тайны, как и об облике героя, о внешнем торжестве справедливости. Но справедливость торжествует всегда только после смерти героя, когда он уже не опасен, когда его можно подретушировать, подредактировать, подкрасить, поменять фасад. Предателя же ждет только позор, и зачастую предатель страдает сильнее героя.
Кибальчиш (язвительно): Какие мы бедные и исстрадавшиеся.
Плохиш: Какие есть. И не тебе судить. А кое-кто пошел на предательство, как на подвиг.
Бармен: Это и был подвиг. Он бы предал, если бы не совершил.
Кибальчиш (разозлившись): Что вы несете?! Предательство - это подвиг?.. конечно...
Плохиш (взволнованно, перебивая его): Ты же не понял, о чем... о ком идет речь!
Кибальчиш: Ну и о ком?
Плохиш: О ком? Да спроси хотя бы у него, как был предан Иуда.
Бармен: Никто его не предавал. Ни он, ни его. Наши роли были написаны задолго до нашего появления на свет. Кто-то должен был стать предателем, чтобы я пошел на крест. А на такое дело абы кого не отправишь. Гаутаме с учениками повезло больше.
Плохиш: Да и с судьбой, пожалуй, тоже.
Бармен: Я не жалуюсь на судьбу. К тому же по сравнению с Мансуром, я отделался легким испугом.
Кибальчиш (обиженно): Что за дурная привычка перебивать?
Бармен (не обращая внимания на реплику Кибальчиша): У Гаутамы был Ананда, который был его тенью двадцать четыре часа на протяжении двадцати лет, если я не путаю, ну да срок здесь не важен. И то каждая сутра начинается словами: 'Я слышал'. Не 'Будда сказал', а 'я слышал'. Каково?
Плохиш: Все правильно. Будда мог сказать слово в слово, но совсем другое. Как бы точно не был написан текст, одной погрешности Ананда все равно не мог избежать. В тексте нет облика Будды.
Бармен (с горечью в голосе): Моих же интересовало лишь, кто какой куш урвет в царстве небесном. Настоящим учеником был один Иуда, да и тот должен был умереть.
Плохиш (сочувственно): Если бы только умереть.
Бармен: Так было написано. И я не мог поступить иначе. Евреи хуже чиновников - ничего не хотят видеть дальше своих книг.
Плохиш: Все равно они в тебя не верят.
Бармен: Да, но первые христиане были евреями.
Плохиш: Первыми и последними.
Бармен: Не скажи.
Плохиш: А кто еще?
Бармен: Франциск, например.
Плохиш: Франциск был Франциском.
Бармен: Так точно. Я, кстати, тоже не был христианином в их понимании.
Плохиш: Иудеем ты тоже не был.
Бармен: Я был собой, и в этом моя религия. Итак. Я подозвал к себе Иуду, пока все спали, и рассказал ему все. Я не скрывал от него, какая участь его ожидает. 'Учитель, скажи мне, мы встретимся там?' - спросил он меня. 'Сразу же после смерти', - ответил я. 'Когда я смогу прийти к тебе?' 'Дней через несколько'. 'Я сделаю, как ты скажешь'. Больше он ничего не сказал, но я видел, что он близок к нервному срыву. На пиру я всячески пытался подбодрить его, но все переврали.
Плохиш: Прости их, Господи, они не знают, чего творят.
Бармен: Этого я тоже не говорил. На кресте, знаешь ли, не до лирики.
Плохиш: Но слова вполне в твоем духе.
Бармен: Не знаю, сколько там моего духа.
Плохиш: Много. Ты слишком яркая личность, чтобы тебя можно было полностью убить написанным словом.
Бармен: Ты не ведаешь силы слов. Иуда сделал все, что я ему сказал.
Плохиш: Не совсем все.
Бармен: Ты прав. Но это был наш последний поцелуй в той жизни. Как видишь, никто никого не предавал.
Плохиш: Иуду предали мы. И продолжаем предавать своими хулениями, забывая, что это он помог тебе стать Христом. Мы клеймим как предателя единственного преданного тебе ученика. Тогда как настоящие предатели те одиннадцать.
Бармен: Не будем вспоминать им эту минутную слабость. К тому же в дальнейшем...
Плохиш: Один только Фома умер своей смертью в Кашмире?
Бармен (наливая всем): Давайте лучше помянем их. Помянем стоя.
Встают, пьют, не чокаясь, садятся.
Кибальчиш (удивленно): А разве они не здесь?
Бармен: Здесь. Все живы, здоровы. Каждый занят, кто чем.
Кибальчиш (непонимающе): Но тогда...
Плохиш: Тебе не понять.
Бармен (Кибальчишу): Расскажи лучше о военной тайне.
Кибальчиш, (гордо): Это был блеф.
Плохиш (бармену): Дурь это была мальчишеская. Сам посуди: Откуда таким соплякам знать тайну, да еще и военную. Смех, да и только. На допросе все под столы попадали от хохота, когда этот заявил, что ни какие пытки не заставят его выдать военную тайну.
Кибальчиш (растерянно): Я...
Плохиш (не давая ему сказать): Наш герой готовился к пыткам, мучениям, к железу каленому, а его встретили хохотом. Как тут не обидеться?
Кибальчиш (заводясь): Никто не может надо мной насмехаться!
Плохиш (язвительно): Отож. И парень заговорил. Он выболтал все, что услышал от папика с братцем. Те наивно полагали, что он спит...
Кибальчиш (с демонстративным достоинством): Я доказал...
Плохиш (язвительно): Доказал, доказал. Когда он заговорил, все охренели.
Кибальчиш (гордо): Но я не выдал настоящую тайну.
Плохиш (насмешливо): Конечно. Ты и не мог ее выдать. К тому моменту, когда к тебе стали относиться с должным уважением, ты вдруг понял, что тебе уже не о чем молчать, героически перенося пытки. Ты все выболтал. Пришлось придумывать тайну.
Кибальчиш (гордо): И я выдержал пытки.
Плохиш (еще более насмешливо): Да, ты перенес пытки, а потом и расстрел. Честно говоря, в первый раз вижу такого идиота.
Кибальчиш (с обидой в голосе): Тебе не понять.
Плохиш: Ты прав. Мне не понять. Я могу понять человека, который делает все, чтобы избежать пыток, для этого они и придуманы. Ты же сделал все, чтобы тебя пытали.
Кибальчиш (словесно нападая): Да, я умер героем, а ты в это время варенье жрал.
Плохиш (смеясь): Варенье. Видел бы ты это варенье, сам бы бросил свой героизм и присоединился ко мне. Варенье. Похоже, это предел фантазии автора сказки.
Кибальчиш (защищаясь): Не так уж я плох, если...
Плохиш (насмешливо): Ты думаешь, это из-за тебя? Не смеши. Да если бы ты вовремя покинул позицию, никто бы о тебе и не вспомнил. Ты был побочным явлением, досадным недоразумением. Муха, влетевшая в дом, и то заслуживает больше внимания.
Кибальчиш (со злостью): Врешь, собака!
Плохиш (слегка кривляясь): Нет, милый. Это тебе другие врут, я же говорю правду. Но ты, да и не только ты, все мы настолько привыкли ко лжи, что готовы поверить всему, кроме правды.
Кибальчиш: Мне надо выпить.
Бармен: Чего налить?
Кибальчиш: Водки.
Плохиш: Мне тоже водки. И себе.
Бармен (наливая всем): Спасибо.
Плохиш (с легкой издевкой в голосе): Эти пролетарии никогда не предложат.
Кибальчиш (зло): Буржуйская морда!
Бармен (повышая голос): Давайте только без ваших классовых штучек! Это вам не бордель "У Ильича".
Плохиш: А что, такой имеется? Ясли я правильно помню, у них в партии была только одна проститутка, да и та Троцкий. Ему изменили пол, или это клуб для геев?
Бармен: Не забывай партийных жен.
Плохиш: Тоже мне жены сенаторов.
Бармен: Такие же шлюхи.
Плохиш: Как и мужья.
Бармен: Это точно.
Плохиш: А где Мария?
Бармен: Она отдыхает. Девочка вчера капризничала.
Кибальчиш (презрительно): Эта проститутка?!
Плохиш: Сам ты проститутка.
Кибальчиш (бармену): Как ты можешь с ней жить? У нее же перед тобой...