Балтийский государственный технический университет
им. Д. Ф. Устинова "Военмех"
На правах рукописи
УДК 168.5
МАЙКОВ
Андрей Владимирович
Наука и вненаучные когнитивные практики
Специальность 09.00.08 - философия науки и техники
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
кандидата философских наук
Санкт-Петербург
2006
Диссертация выполнена на кафедре философии Санкт-Петербургского государственногоуниверситета аэрокосмического приборостроения и
кафедре философии Балтийского государственного технического
университета "Военмех" им. Д. Ф. Устинова
Научный руководитель: доктор философских наук, профессор,
заслуженный деятель науки РФ Валерий Николаевич Михайловский
Официальные оппоненты: доктор философских наук,
профессор Борис Ильич Иванов;
доктор философских наук,профессор Валерий Петрович Горюнов
Ведущая организация: Петербургский
государственный университет
путей сообщения
Защита состоится "9" июня 2006 г. в 15:00 на заседании диссертационного совета К212.010.01 по защите диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук в Балтийском государственном университете им. Д. Ф. Устинова "Военмех" по адресу: 190005, Санкт-Петербург, 1-я Красноармейская ул., д. 13, ауд. 401 (УЛК).
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Балтийского государственного технического университета им. Д. Ф. Устинова "Военмех".
Автореферат разослан "__"_________ 2006 г.
Ученый секретарь диссертационного совета
кандидат философских наук, профессор О. П. Семенов
Общая характеристика диссертационного исследования
Актуальность темы диссертационного исследования
Актуальность исследования определяется рядом обстоятельств, которые приобрели особенное значение в последние десятилетия. Границы науки никогда не были установлены строго, но раньше в этом и не было столь насущной нужды. Ранняя наука была социологически проницаема. Ею занимались не профессионалы, а любители, не имевшие специального образования. Следовательно, возможность выступать от лица науки была общедоступной. С появлением же обособленного научного сообщества, состоящего из узкодисциплинарных специалистов, это право оказалось монополизировано. В связи с этим назрел вопрос об основаниях такой монополизации. В какой мере монополия специалистов обоснована их профессиональным когнитивным опытом? Как далеко она может простираться? В какой мере не-специалисты могут с ними соперничать и подвергать их высказывания сомнению? Каким образом общество может осуществлять контроль за деятельностью специалистов?
Проблема стоит тем острее, что в отличие от ранней, естествоведческой науки, наука современная стремится проникнуть во все сферы общественной жизни. Она постулирует экономические и культурологические истины, изобретает психологические и социально-политические технологии. Она прямо указывает "правильный" образ жизни индивидуума, обнаруживая тем самым свою идеологичность. В то же время претензии науки на эксклюзивную истину в гуманитарной области менее убедительны, чем в естествознании. В значительной своей части "гуманитарная", или "общественная", сфера является сферой повседневного опыта. Кроме того, о ней высказываются философы, публицисты, писатели. Специфика "научных" высказываний в гуманитарной области относится больше к форме и социологической принадлежности дискурса, нежели к его содержанию. Таким образом, экспансия науки в гуманитарное пространство обостряет вопрос о границах науки, равно как вопрос о когнитивных практиках по другую сторону установленной границы. Признаем ли мы гуманитарные вопросы вненаучными или установим границу между "наукой" и "не-наукой" внутри гуманитарной области, в любом случае эту границу придется обозначить.
Но даже там, где дилетант заведомо уступает специалисту, профанное отношение к знанию является такой же социально-гносеологической данностью, как и профессиональное. Более того, расширение горизонтов науки соответствующим образом расширяет горизонт дилетантства. Давно говорится о дегуманизации современной науки в связи с неизбежным распространением и углублением узкой специализации. Даже лучший специалист в какой-либо предметной области в остальных областях является профаном, т. е. располагает лишь малым и с каждым поколением суживающимся фрагментом картины мира. Этот феномен не просто дробит культурное пространство, позволяя вести речь о "цивилизованном варварстве", но порождает своеобразную культуру дилетантства, каковое становится объединительным цементом культуры в целом. Интеллектуалов прошлого объединяла причастность к науке. Интеллектуалы современности зачастую вынуждены искать общий язык на почве дилетантизма. И не только интеллектуал, но всякий человек не может отгородиться от окружающей среды, в т. ч. техногенной, которая пробуждает разносторонний когнитивный интерес, ставит перед субъектом вопросы из любых областей познания, на большинство которых он не способен компетентно ответить и вынужден принимать "авторитетные мнения", часто недостаточно их понимая и тем более не имея возможности их проверить.
Также диссертация вносит вклад в оживленную дискуссию об измельчании и исчерпании науки, которое провозглашают многие авторы. Исходя из представлений о плюрализме когнитивных практик, прогнозируется картина интеллектуальной жизни в постнаучную эпоху.
Наконец, специфика современной российской ситуации, состоящая в фактическом "сворачивании" науки, ставит вопрос о том, куда перенаправляется в кризисной ситуации интеллектуальный потенциал общества. В каком-то смысле это ситуация локального "конца науки", могущая иметь некоторую предсказательную ценность.
Степень разработанности проблемы
Проблема плюрализма и дифференциации когнитивных практик является малоразработанной, поскольку традиционный подход предполагает науку монополистом в деле теоретического миропознания или, самое большое, разделяет эту монополию с философией.
Исключение составляют два аспекта. Широкое обсуждение имели вопросы соотношения философии и науки, а также идиографического (в старых терминах исторического) и номотетического (в старых терминах философского) знания, в частности в их отношении к знанию гуманитарному и естественному.
В связи с первым вопросом следует упомянуть имена О. Конта, Г. Спенсера, Фр. Энгельса, М. Троицкого, Э. Маха, Т. Рибо, Р. Авенариуса, Фр. Ницше, Т. Липпса, Н. Грота, Дж. Дьюи, Й. Петцольдта, Х. Хана, О. Нейрата, М. Шлика, Р. Карнапа, Л. Витгенштейна и др.
В связи со вторым (не включая уже названных) - Фр. Бэкона, Т. Гоббса, Ж. Даламбера, А. Ампера, Н. Арно, А. Бэна, Г. Гельмгольца, В. Дильтея, В. Виндельбанда, Г. Риккерта, Я. Лукасевича, Фр. Хайека и др.
Сравнительно широко обсуждалась также проблематика внеакадемического знания. Его культурное значение отстаивалось Т. Ридом, А. Маслоу, Р. Бартом, П. Фейерабендом, Р. Рорти, П. Козловским, Н. Смирновой. Важный вклад в его понимание внесли в том или ином отношении Дж. Бентам, Ч. Пирс, М. Полани, М. Фуко и др. С другой стороны, резкая его критика развита Г. Левиным.
Большое значение в контексте плюрализма когнитивных практик имеют идеи Дж. Хоргана, продемонстрировавшего кризисное состояние науки в современную эпоху и этим стимулировавшего поиск альтернатив. Проблемы кризиса науки затрагивались также М. Вербицким, И. Касавиным, О. Крыловым, Е. Мамчур, Ю. Плюсниным, Б. Пружининым, Т. Романовской, И. Цапенко, А. Юревичем и др.
Вместе с тем необходимо отметить, что работы перечисленных авторов не образуют единого дискуссионного пространства. Их сведение в общий контекст является одной из задач диссертационного исследования.
Цели и задачи диссертационного исследования
Цель диссертационного исследования - показать, что познание мира осуществляется в рамках множества когнитивных практик, среди которых наука не занимает исключительного положения, а также рассмотреть состав этих практик и их отношение друг к другу. Эта цель реализуется в решении следующих задач:
--
Анализ внутренней неоднородности понятия "наука" и вычленение внутри него самостоятельных когнитивных практик,
--
Анализ когнитивной деятельности вне номинальных границ науки, знания "растворенного в культуре".
--
Оценка перспектив различных когнитивных практик в современной исторической ситуации.
Методологическая основа диссертационного исследования
Основным методом диссертационной работы является рефлексия различных видов познавательной деятельности, соответствующих им социальных структур и текстовых форм, а также понятийных систем, служащих их самоидентификации, в т. ч. в историческом, компаративном и дифференциально-аналитическом аспектах.
Научная новизна диссертации
Новизна диссертационной работы заключена уже в постановке целей и задач - анализе внутренней неоднородности науки и вычленении из нее самостоятельных когнитивных практик, функционирующих по отличным от науки принципам. В соответствии с этим разработана система понятий, отражающая плюрализм когнитивных практик, показано место, занимаемое каждой из них в культуре, и их взаимоотношения, в т. ч. перспективы каждой из них в современной исторической ситуации. Исследовано раздвоение сознания на интуитивный и рассудочный пласты, определяющее различие между двумя категориями когнитивных практик. Проанализировано место философии по отношению к другим когнитивным практикам, на основании чего исследована ее историческая судьба. Показано, что кризис философии в начале XX в. был связан с конкуренцией со стороны молодой узкоэкзистенциальной когнитивной практики - психоанализа. Также показана необходимость частичного восстановления энциклопедизма в пределах гуманитарного знания.
С другой стороны предпринята попытка проанализировать спектр "внеакадемических" (т. е. не связанных с научными учреждениями) когнитивных практик (не включая в него разного рода лженаучные предприятия) и сравнить их возможности с возможностями практик, объединяемых в понятии "наука". Показана решающая роль референтных групп и "дискурсивных площадок" в конституировании когнитивных практик. Исследован феномен неспецифического выражения дискурсивного содержания в форматах художественной литературы и анекдота. Проанализированы различные способы интеграции дискурса в художественный текст. Наконец, рассмотрена роль Интернет-технологий, и особенно блогов, в становлении внеакадемического дискурса и его демократизации, которые имеют неизбежным следствием популяризацию и углубление внеакадемических форм познания мира.
Положения выносимые на защиту
1. Содержательные критерии дифференциации когнитивных практик задают релевантный этим практикам предмет (или его свойства). К ним относятся критерий энциклопедичности или специализированности, критерий идиографичности или номотетичности, а также критерий "эмпириоскопичности" или "репрезентноскопичности" и критерий "новизны" или "повторности". "Эмпириоскопичность" подразумевает, в самых общих словах, обращение непосредственно к фактам (в форме наблюдений или экспериментов), а "репрезентоскопичность" - обращение к их репрезентациям в сознании (в форме "кабинетных размышлений"), необходимое в тех случаях, когда затруднительно "эмпириоскопическими" методами выделить в потоке событий атомарные объекты и причинные факторы.
2. Философской когнитивной практике присущи энциклопедизм, номотетизм, "репрезентоскопизм" и новизна. Научная когнитивная практика отличается от нее тем, что предполагает специализированность и "эмпириоскопичность". Однако на практике критерии соблюдаются нестрого. В науку включаются идиографические, "репрезентоскопические" и "тезавристические" (воспроизводимые, а не первооткрываемые) содержания. Вследствие этого понятие "научности" оказывается противоречивым, однако отказаться от критериев нельзя, поскольку в таком случае граница между "научным" и "ненаучным" вообще исчезнет.
3. Социологически можно разделить когнитивные практики по тому признаку, входит ли их предмет в сферу "обыденного" знания ("экогнозия"), или в сферу "профессионального" (профессиогнозия), или не входит ни в ту, ни в другую ("экзогнозия"). В первых двух случаях новизна когнитивного продукта может состоять только в "репрезентоскопическом" анализе ("осмыслении") "эмпириоскопического" опыта, данного в повседневной практике. Во втором случае необходимо сперва получить "эмпирископические" данные, а затем "репрезентоскопически" их "осмыслить". Более частное социологическое деление когнитивных практик определяется "референтными группами", т. е. конкретными сообществами людей, заинтересованных в той или иной познавательной деятельности.
4. "Эксплицистическая" (в частности "философская") когнитивная практика образуется соединением номотетического и "репрезентоскопического" критериев. Важнейшим аспектом "эксплицистической" деятельности является терминотворчество. "Неэксплицированный" поток событий представлен субъекту в интуитивном, т. е. образном и подсознательном, виде. Задача "эксплицистики" состоит в преобразовании этого потока в формализованную, рассудочную форму. Но рассудок оперирует словами, многозначность и недостаточность которых не позволяют выдвигать истинные суждения. Поэтому содержание человеческого рассудка чаще всего ложно, хотя на интуитивном уровне тот же человек имеет верное понимание вещей, и единственным способом это расхождение преодолеть является введение новых, однозначных и релевантных терминов.
5. Неправомерно считать науку монополистом в теоретическом познании мира. Будучи "эмпириоскопической" когнитивной практикой, она не может включать в себя "экогнозические" и "профессиогнозические", но только "экзогнозические" вопросы, причем не все, а только часть из них. Скрытая множественность когнитивных практик обнаруживается, во-первых, внутри номинальной "науки", во-вторых, в различных формах обыденного и профессионального познания, например в журналистике, литературной деятельности, психологических практиках. Поэтому рационализм (как деятельное стремление к знанию) гораздо шире сциентизма, и сведение первого к второму на самом деле антирационалистично, поскольку игнорирует большинство когнитивных практик или загоняет в неподходящий сциентистский формат.
Теоретическая и практическая значимость диссертации
Диссертационная работа имеет в первую очередь мировоззренческое значение. Она показывает несостоятельность сциентистских претензий на эксклюзивное обладание истиной и эксклюзивное право исследовать истину. В своей бытовой и профессиональной деятельности человек обладает высокой степенью интеллектуальной самодостаточности и не нуждается в научном патронаже. Таким образом, отстаивается интеллектуальное достоинство человека, умаление которого со сциентистских позиций является скрытой формой иррационализма.
В работе всесторонне анализируется внутренняя неоднородность понятия "наука", из которого вычленяются вненаучные когнитивные практики и исследуются особенности функционирования каждой из них. Кроме того, рассматривается место каждой из этих практик в более широком контексте внеакадемического знания.
Практическое значение работы состоит в том, что она закладывает фундамент для совершенствования институциональных систем науки и образования, которые в настоящее время исключают плюрализм когнитивных практик и вследствие этого проповедуют неспециализированный подход к ним, стремятся подвести под сциентистские стандарты те исследования, которые по природе своей ему чужды. Реформирование институциональных систем в соответствии с реальным составом и спецификой когнитивных практик способствовало бы более эффективному их функционированию.
Кроме того, материалы работы могут быть использованы при чтении курсов лекций и написании учебных пособий по философии науки, социологии знания и другим смежным дисциплинам.
Апробация работы
Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на кафедре философии СПбГУАП, а также на кафедре философии БГТУ "Военмех". Основные положения диссертации нашли отражение в пяти публикациях автора, в том числе одной монографии.
Структура и основное содержание работы
Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии по теме исследования.
Во введении обосновывается новизна и актуальность избранной темы, рассматривается состояние ее разработанности, определяются цели и задачи исследования.
В главе первой"Плюрализм когнитивных практик в историческом разрезе" излагаются и обсуждаются теоретические идеи, затрагивающие проблему дифференциации когнитивных практик, а также отдельные исторические аспекты этой дифференциации.
В параграфе первом отмечается, что с древности было принято различать "историю" и "философию", понимая под первой, в современной терминологии, идиографические, а под второй номотетические труды. Соответствующее употребление термина "история" широко встречается в названиях авторитетных трудов Античности и Нового времени. Его теоретически закрепляют Бэкон и Гоббс, оно фигурирует в даламберовском предисловии к Энциклопедии. Его отражает первоначальная структура Баварской академии наук. Однако в дальнейшем это противопоставление было утрачено. Вместо двух самостоятельных когнитивных практик, "истории" и "философии", была конституирована одна - наука, и уже внутри нее были разделены "конкретные" и "абстрактные" науки, позднее переименованные в "идиографические" и "номотетические" соответственно.
В параграфе втором рассматривается историческая ситуация, связанная с переходом от философской парадигмы миропознания к научной, и рефлексия этой ситуации в работах различных философов. Указывается, что данный переход имел много аспектов: методический (эксперимент вместо умственного анализа), структурный (дисциплинарность вместо универсальности), персональный (наукой занимаются одни, а философией другие), номинальный (слово "наука" вытесняет слово "философия") институциональный (формирование специфических научных институций - академий) и эдукативный (в основу занятий наукой ложится специальное образование). Обращается внимание на то, что переход имел постепенный и неравномерный характер. Вплоть до начала XIX в. авторитетнейшие научные труды именовались "философскими", а термин "scientist" появился в англоязычном обороте только в 1833 г. Еще при жизни Дж. Ст. Милля "физика" и "естественная философия" считались в английском языке синонимами. Вплоть до сер. XIX в. естествознание было скорее синкретичным, чем дисциплинарно разделенным. Еще Ампер, Ламарк, Гельмгольц, Пастер обнаруживают удивительную по нынешним временам широту научных интересов. Вплоть до конца XIX в. отсутствовало специальное естествонаучное образование. Видные представители науки либо учились на адвокатов, богословов, врачей (Галилей, Виет, Ферма, Гюйгенс, Лавуазье, Авогадро, Дарвин), либо высшего образования не имели (Паскаль, Левенгук, Ампер, Лаплас, Дальтон).
Тем не менее, философам приходилось осмысливать конкуренцию со стороны науки и ревизовать поле своей деятельности, причем особую актуальность эта проблема имела для сциентистски ориентированных мыслителей. Самые амбициозные из них усмотрели в философии обобщающую настройку над наукой (Конт, Спенсер, Мах). Другие, более самокритичные, заявили о конце философии (Рибо), отождествили ее с наукой (Петцольдт) или свели философию к "личной мудрости" (Троицкий, Грот). Но чаще всего проблема игнорировалась или решалась противоречиво и эклектически (Энгельс, Авенариус, Виндельбанд, Кюльпе). Представляет интерес точка зрения Липпса, отождествляющая философию с гуманитарным познанием, но в силу исторических причин она оказалась невостребованной.
Еще одной попыткой найти новое место философии стало "прояснение высказываний" Витгенштейна и Венского кружка, которое фактически конституировало новую, независимую от науки (и не совпадающую со старой "философией") когнитивную практику. Однако сторонники этой идеи сами способствовали ее дискредитации. Хотя в манифесте Карнапа, Хана и Нейрата отмечается троякость прояснения: логический аспект (раскрытый Витгенштейном), психологический (раскрытый Фрейдом) и социологический (раскрытый Марксом) - в практике логического позитивизма внимание уделяется только первому. Во-вторых, представители логического позитивизма придали прояснительной деятельности исключительно негативный характер - характер разоблачения нелепостей - но игнорировали, вопреки своему названию, позитивную - выдвижение правильных высказываний о мире. В-третьих, они фиксировали внимание на естествознании, тогда как релевантная проблематика сосредоточена в первую очередь в гуманитарных областях.
В параграфе третьем обсуждается проблема разграничения идиографического и номотетического знания с одной стороны и гуманитарного и естественнонаучного с другой. Указывается, что разделение "физики" и "этики" было общим местом уже в Античности. "Естественную" и "нравственную" философии противопоставлял Петрарка, а позднее Бэкон и Гоббс. Особо отмечается точка зрения Гельмгольца, по мнению которого отличие гуманитарных дисциплин от естествознания состоит в ведущем значении интуитивного метода познания (TaktgefЭhl). Обращается внимание на то, что дифференциация естествознания и гуманитарного знания с одной стороны и идиографического и номотетического с другой существовали исторически независимо друг от друга (в частности у Бэкона и Гоббса). Арно, Конт, Спенсер и Бэн противопоставляют "конкретные" (идиографические) и "абстрактные" (номотетические) науки внутри естествознания. Аналогичным образом, Дильтей, Виндельбанд и Риккерт, хотя и соотнесли идиографическое знание - преимущественно с гуманитарным, а номотетическое - преимущественно с естественным, допускали, тем не менее, идиографическое естествознание и номотетическое гуманитарное знание. Следовательно, усилия неокантианцев имели реальным результатом окончательное поглощение идиографии ("истории" в старом смысле слова) номотетикой (наукой), что контрпродуктивно по отношению к декларированной цели - подтвердить высокое значение исторических исследований и их автономию от "позитивистского" естествознания.
В параграфе четвертом рассматривается та роль, которую мыслители разных эпох отводили внеакадемическому знанию. Отмечается заслуга Рида, впервые систематически противопоставившего здравый смысл философии, хотя отдельные сентенции в этом духе мы находим у более ранних авторов, в частности Гоббса и Декарта. К тому же направлению можно причислить Авенариуса, для которого задача философа - возвратиться к незамутненному "естественному" понятию о мире. Своеобразный водораздел между академическим и внеакадемическим знанием провели Бентам и Пирс, разделившие коэноскопические (т. е. общедоступные) и идиоскопические (т. е. доступные только специалистам) науки.
Во второй половине XX в. проблематика внеакадемического знания была в острой форме поднята Фейерабендом. Справедливо критикуя науку за ее претензии на исключительную роль в познании мира, за изоляцию от критики и связанные с этим злоупотребления, Фейерабенд уравнял с наукой заведомо иррационалистические практики (астрологию, религию, миф) и потребовал решать споры между ними (например, между креационизмом и дарвинизмом) народным волеизъявлением, в котором рационалистическая точка зрения обречена на поражение. Таким образом, Фейерабенд подменил поиск рациональных альтернатив науке апологией иррационализма.
Идею плюрализма когнитивных практик развил М. Фуко, предпочитавший однако говорить о плюрализме дискурсов. Другой известный французский мыслитель, Барт, показал равноправие гуманитарной науки и литературы с точки зрения компетенции в предмете, но в то же время их неравноправие с точки зрения статуса. Еще дальше пошел Рорти, по мнению которого литература (очевидно, выражающая внеакадемическое знание) является не просто соперницей, но исторической преемницей философии.
В современной России значение вненаучного знания отстаивается Н. Смирновой, отмечающей его родство с "неявным" ("личностным") знанием М. Полани. В этой связи указывается, что экспликации "неявного" знания, как обыденного, так и научного, образуют ту самую когнитивную практику, которую члены Венского кружка называли "прояснением высказываний".
В параграфе пятом рассматриваются идеи Дж. Хоргана, раскрывшего тенденции исчерпания фундаментальной науки и тем самым поставившего вопрос о формах актуализации когнитивной интенции в постнаучную эпоху. Отмечается усугубление "иронических тендеций" в науке последних лет. Анализируются взгляды отечественных авторов, солидарных с Хорганом в его оценке состояния дел в науке..
В главе второй"Когнитивные практики внутри и вне номинальных границ науки" выдвигаются критерии дифференциации когнитивных практик, на основании которых, во-первых, анализируется внутренняя неоднородность научной по названию деятельности, внутри которой выделяются собственно наука и другие формы познания мира, во-вторых, обсуждается значение тех когнитивных практик, которые не вписываются в сложившееся понятие науки.
В параграфе первом определяется перечень основных когнитивных практик исходя из содержательных и социологических критериев их деления. Традиционные представления принимают во внимание единственный содержательный критерий - дисциплинарный, т. е. деление наук соответствует делению областей мироздания. В противоположность этому предполагается, что одни и те же области реальности могут быть исследуемы в разных аспектах разными когнитивными практиками. Выдвигается четыре содержательных критерия: (1) энциклопедичность или специализированность, (2) идиографичность или номотетичность, (3) "эмпириоскопичность" или "репрезентоскопичность", (4) новизна или повторность.
"Эмпириоскопия" имеет дело НЕПОСРЕДСТВЕННО с фактами (изучаемые пассивным наблюдением или активным экспериментированием), тогда как "репрезентоскопия" обращается к фактам КОСВЕННО, имея дело с РЕПРЕЗЕНТАЦИЯМИ последних в сознании. "Эмпириоскопический" подход в принципе более эффективен, но не всегда употребим. Ему могут препятствовать следующие обстоятельства: (1) невозможность эксперимента по техническим, этическим или иным причинам, (2) "теоретическая нагруженность" экспериментальных результатов, (3) психологизм проблемной области, (4) многофакторность проблемной ситуации, (5) эксплицистическая "засоренность" при отсутствии неразрешенных эмпиристических вопросов.
Первый пункт можно проиллюстрировать следующими примерами. Мы не можем пробурить скважину до центра земли, совершить путешествие в другую галактику или воспроизвести события прошлого. Мы не можем изменять в научных интересах политические решения правительств или ставить опасные для здоровья опыты над людьми. Некоторые технические ограничения постепенно преодолевается, и это важнейший двигатель научного прогресса. Но в отношении других нет надежд на их устранение.
"Теоретическая нагруженность" предполагает, что некоторые объекты не доступны прямому экспериментальному наблюдению. Их нельзя увидеть даже в самый лучший микроскоп или, наоборот, телескоп. Это объекты микрофизики и космологии. Мы можем судить у них только косвенно. Но по мере громождения косвенных умозаключений в "строгие рассуждения" легко может закрасться ошибочная гипотеза.
"Психологизм" проблемной области присущ практически любой гуманитарной проблематике и подразумевает необходимость разбираться в мотивах человеческих поступков, что невозможно без опоры на субъективный, интроспективный опыт.
"Многофакторность" также присуща в основном человеческой мотивации, которая может определяться в каждый момент десятками факторов (влечений изнутри и обстоятельств среды извне). Такое множество факторов практически невозможно изолировать друг от друга в эксперименте.
Наконец, "эксплицистическая засоренность" порождается употреблением неясных, путанных, многозначных терминов даже в отношении простых, хорошо исследованных вещей.
В отношении идиографического знания следует отметить тот момент, что его необходимо исключить из понятия "науки". Предметы номотетических исследований отбираются по критерию общности. Идиографические знания этому критерию по определению не соответствуют и релевантность их для исследователя определяется их культурной "ценностью". Но, в свою очередь, критерий "ценности" неприменим к номотетическим исследованиям, большинство которых культурологически ничтожно. Наконец, мы не можем отменить оба критерия, потому что в таком случае внимание науки должно быть распылено по бесконечному множеству ничтожных фактов. Поэтому единственный выход - признать, что по существу мы имеем дело с двумя разными когнитивными практиками.
Следует обратить внимание и на то, что сочетание критерия идиографичности-номотетичности с критерием "эмпириоскопичности"-"репрезентоскопичности" образует четыре разные когнитивные практики, которые можно расположить в следующей таблице:
"эмпириоскопия"
"репрезентоскопия"
"номотетика"
"фактономия" (наука)
"эксплицистика"
"идиография"
"фактография"
"фактоанализ"
В терминах этой таблицы философия является "энциклопедической эксплицистикой", а наука - "специализированной фактономией". Вообще говоря, "фактономия" может и не иметь специализации, а следовательно не являться в строгом смысле наукой. Так и было в эпоху раннего, синкретического естествознания (вплоть до XIX в. и даже в его первой половине), вследствие чего наблюдалось смешение терминов "натурфилософия" и "наука". По своей энциклопедичности ранее естествознание было философским, а по своей "эмпириоскопичности" научным. Однако в наше время "фактономия" не может обходиться без специализации и потому неотличима от более узкого понятия "наука".
Наибольшие сложности сопряжены с пониманием "эксплицистической" когнитивной практики, поэтому ей посвящен отдельный параграф диссертационной работы. Результаты "эксплицистики" являются отправной точкой "фактоанализа", который носит, таким образом, дедуктивный характер. Однако сложность дедукции в условиях множественности причинных связей (демонстрируемая психоаналитической теорией и практикой) обязывает везде, где можно, предпочитать в идиографии "фактографические" методы, т. е. не "додумывать" события, а более полно исследовать исторические источники.
Все перечисленные когнитивные практики стремятся открыть новое знание и поэтому могут быть объединены в одном термине "неогнозия". Однако наряду с этим стоит другая задача: сохранять и воспроизводить знания, накопленные предыдущеми поколениями. Решение этой задачи образует особую когнитивную практику, которую можно назвать "тезавристикой".
Наряду с содержательными критериями дифференциации когнитивных практик имеют место социологические. Реальность может быть разделена на три области ("гносеосферы"), первая из которых ("экосфера") являет себя в обыденном опыте, вторая ("профессиосфера") - в опыте профессиональной деятельности, а третья ("экзосфера") - исключительно в академических исследованиях. Когнитивные практики могут быть разделены по отношению к этим областям, в самом общем виде - на "экогнозию", "профессиогнозию" и "экзогнозию". Гуманитарные знания относятся в основном к первой, технические - в основном ко второй, естественные - в основном к третьей. Важность "гносеосферного" критерия состоит в том, что он накладывает существенное ограничение на компетенцию науки. В "экогнозии" и "профессиогнозии" "эмпириоскопический" этап познания, т. е. накопление опытных данных, уже пройден. Проблема может заключаться только в их "осмыслении", т. е. в "репрезентоскопических" процедурах. Но наука является по определению "эмпириоскопической" практикой и поэтому не имеет релевантного предмета ни в "экосферной", ни в "профессиосферной" области.
На практике социологическая дифференциация когнитивных практик принимает более частные формы. Когнитивную практику определяет та или иная "референтная группа", т. е. круг людей читающих и оценивающих тексты, в которых эта практика себя выражает. Например, социальная философия, социология и публицистика могут интересоваться одним и тем же предметом, но образовывать разные референтные группы, а следовательно и разные когнитивные практики. Автор может не иметь непосредственного выхода на референтную группу ("писать в стол"), но, как минимум, такая группа должна существовать в объективной реальности, что, с одной стороны, дает автору надежду "пробиться" к ней, с другой, обязывает выполнять требования этой референтной группы даже при отсутствии непосредственного давления с ее стороны, потому что в противном случае текст будет заведомо отвергнут. Если нет хотя бы такой, потенциальной, референтной группы, а следовательно надежды на материальное и моральное вознаграждение, мотивация к исследованиям резко ослабляется.
С точки зрения референтных групп когнитивные практики можно разделить на экзотерические и эзотерические. Первые обращаются к широкому, а вторые - к избранному кругу читателей. Современная наука очевидным образом эзотерична. Философия допускает оба подхода. Референтные группы могут накладывать значительные ограничения на формат текста (дискурса). Например, научные статьи должны быть написаны сухим, безличностным языком, строго соответствовать теме, содержать обильное цитирование предшественников и т. д. Формальные требования такого рода оказывают влияние и на содержание текстов, а через него - на содержание исследований. Таким образом, несогласие с формальными ограничениями референтной группы при отсутствии альтернативных референтных групп выключает автора из исследований соответствующей проблемной области.
В параграфе втором рассматривается специфика "эксплицистической" практики. Главная ее проблема - терминологическая. Многозначность какого-либо термина делает ложным большинство содержательных высказываний с его употреблением, поскольку то, что верно в отношении одних значений, оказывается ложно применительно к другим. При этом многозначность выявляется в подавляющем большинстве слов как обыденного, так и научного языка. А следовательно, сознание любого человека наполнено заблуждениями. В то же время эти заблуждения существуют только на вербальном, рассудочном уровне. На уровне образном, интуитивном те же самые люди имеют адекватные представления о вещах.
Основная задача "эксплицистики" заключается, таким образом, в том, чтобы привести содержания рассудка в соответствие содержаниям интуиции, которые сами по себе неустойчивы, неформализуемы и невыразимы интерсубъективно. Для этого необходимо реформировать язык, заменять многозначные термины однозначными. Но язык является объективной данностью. "Эксплицист" может лишь вносить предложения по реформе языка, а приживутся ли они в узусе - зависит от сложной совокупности факторов. При этом невозможно заменить все "плохие слова" разом. Реформа языка может иметь только постепенный, медленный характер.
Акцент на терминотворчестве придает деятельности "эксплициста" креативный характер. Изобрести удачный неологизм, как правило, сложнее, нежели уяснить его необходимость из сравнительного анализа рассудочных и интуитивных содержаний. Кроме того, неологизм должен быть "обкатан" самим автором с целью изучения его "удобности", благозвучности, совместимости с различными контекстами, возможности образовывать производные грамматические формы и, наконец, необходимости его введения. А следовательно, терминотворчество неотделимо от текстописания. Письменное выражение мыслей является неотъемлемой частью собственно мышления. Но формат текста предзадан требованиями референтной группы, что существенным образом сковывает действия "эксплициста", который и без того работает в самом сложном жанре дискурса. Очевидно, например, что формат научной статьи, с его упором на "эмпириоскопические" данные и обильное цитирование, для "эксплистического" дискурса не годен.
Работа "эксплициста" сопряжена со многими сложностями. Она носит заведомо критический характер по отношению к традиционным представлениям, а потому всегда встречает сопротивление. Но прежде этого "эксплицист" должен преодолеть инерцию собственного сознания, искоренить неадекватные шаблоны мышления заложенные в период детства и юношества, когда критическое мышление еще недостаточно развито. В "эксплицистике" принципиально не работают процедуры доказательств, как логических, так и эмпирических. Апелляция к интуиции субъективна и непроверяема. "Эксплициста" легко упрекнуть в "отсутствии новизны" (поскольку эксплицированное содержание рассудка присутствует в интуиции до "эксплицистической" процедуры). А поскольку решающую роль в детерминации поведения играют, как известно из психоанализа, подсознательные факторы, "эксплицистика" имеет только абстрактно-теоретическую, но не практическую ценность.
Понятие "эксплицистики" необходимо для правильного понимания описанной Хорганом ситуации "конца науки". Хорган интерпретирует эту ситуацию таким образом, что многие научные дисциплины достигли своих границ, исчерпали свой материал. Поэтому усиливается тенденция подменять реальные исследования ироническими. Но в свете вышеизложенного эта трактовка не совсем точна. На самом деле познание мира не достигает границ, но останавливается в шаге от них - на той дистанции, где исчерпываются "эмпириоскопические", научные методы и должны быть применены методы "репрезентоскопические", а именно "эксплицистические". Но вместо этого происходит противоположное - то, что Хорган называет "иронической наукой" - спекулирующей как раз на граничных неясностях миропознания и не только не проливающей на них свет, но способствующей их затемнению. Никаких предпосылок к преодолению этой тенденции не просматривается. Наоборот, вероятным представляется дальнейшее усугубление разрушительной иронии.
В параграфе третьем рассматривается проблема сохранения и воспроизводства научных (а также "эксплицистических" и идиографических) знаний, которая именуется в дальнейшем "тезавристической" проблемой. "Тезавристическая" задача формально противоречит научной. Научным считается только тот результат, который содержит новизну. То же самое можно сказать о результатах "эксплицистики" и идиографии.
Нет специальной институциональной системы для осуществления "тезавристической" миссии. Тем не менее, "тезавристическая" проблема латентна, обсуждается она редко и вяло, а следовательно не имеет насущной остроты. Этот парадокс объясняется прежде всего тем, что "тезавристические" задачи частично решаются в рамках науки, во-первых, образования, во-вторых, и практической деятельности, в-третьих. Но все эти решения паллиативны и неудовлетворительны.
Для "неогнозиста" (ученого, "эксплициста", идиографа) "тезавристические" функции (имплицитно подразумеваемые в частности системой цитирования) служат обременением к основной деятельности. Объем "тезавристического" материала в подавляющем большинстве областей знания разросся в наши дни до неохватных для индивидуума величин. Ознакомиться с ним более-менее полно невозможно, даже на уровне чтения публикаций, а тем более на уровне повторения соответствующих экспериментов, который только и может обеспечить воспроизводство подлинных знаний, а не принятых на веру убеждений. Поэтому знакомство всегда носит произвольно-избирательный характер, но даже в таком виде возлагает неоправданную нагрузку на "неогнозических" исследователей. Эту проблему долгое время смягчал экспоненциальный рост науки, когда число исследователей в каждом последующем поколении значительно превышало число таковых в предыдущем, что позволяло распределять "тезавристическое" бремя сравнительно малыми долями. Но в связи со стабилизацией (а то и сокращением) численности академических сообществ этот механизм перестал работать. Между тем, "тезавристический" багаж только утяжеляется. Почему же проблема до сих пор не закричала о себе в полный голос? Потому что в ситуации конца науки происходит негласное вытеснение научной деятельности "тезавристической". Но так как происходит это неофициально, возникает конфликт между номинальной и фактической функциями академических институций.
Система высшего образования также не способна справиться с "тезавристической" миссией. Виной тому целый ряд причин. Во-первых, образование призвано подготавливать студентов к той или иной профессиональной деятельности, а следовательно утилитарные знания предпочитаются фундаментальным. Во-вторых, образование призвано снабдить каждого студента той или иной специальности одними и теми же "базовыми" знаниями". "Тезавристика", наоборот, требует максимальной дивергенции компетенций. Каждый "тезаврист" должен сохранять какой-то фрагмент культурного наследия, и чем меньше эти фрагменты пересекаются - тем, в принципе, лучше работает "тезавристическая" система. Все, что не входит в "базовые знания" системой образования упускается. В-третьих, образовательные программы носят (в связи со своей обширностью) обзорный, поверхностный характер. До студентов, как правило, доводятся краткие результаты исследований, а как эти результаты были получены не разъясняется. Тем более, не повторяются исходные эксперименты. Обучение носит книжно-лекционный, догматический характер, т. е. учит фактически не знанию научных истин, а вере в них.
Что касается практики, она, по идее, является лучшим "тезавристом". Однако все те знания, в т. ч. естественнонаучные, которые не имеют практической востребованности, а лишь теоретическую или культурную ценность, не могут быть "тезаврированы" подобным образом.
"Тезавристика" имеет свою специфику в идиографии, "эксплицистике" и науке. Основная сложность "идиографической" тезавристики связана с неисчерпаемостью культурного материала. Каждое поколение оставляет после себя необозримое множество достойных внимания артефактов. Более того, по мере усложнения культуры, дифференциации функций различных индивидуумов внутри нее, а также по мере совершенствования и демократизации инструментов архивирования этих артефактов (бумага, фотография, электронные носители текстовой и мультимедийной информации), наконец просто по мере увеличения населения Земли, поток артефактов нарастает с каждым поколением. Например, ежегодное количество литературных публикаций (включая Интернет) в одной только России измеряется в сотнях тысяч - объем непосильный для самого трудолюбивого литературоведа. Поэтому неизбежно смещение функций идиографов от "тезаврирования" самих артефактов к "тезаврированию" ссылок на них, способов их найти.
"Эксплицистическая тезавристика", имеющая дело с гуманитарными и иными теориями, наиболее затруднена. Она вообще не может быть осуществлена в полной мере, потому что это подразумевает абсолютное совпадение интуиций "тезавриста" с интуициями "тезаврируемого". В тех моментах, где такого совпадения нет, "тезаврист" может в лучшем случае понять смысл "тезаврируемых" идей, но не их основания. Однако и эта задача сопряжена с многочисленными герменевтическими трудностями, не позволяющими восстановить "тезаврируемые" идеи с достаточной полнотой. Дело осложняется и тем, что выбор достойных теорий для "тезаврирования" определяется субъективными интуициями, которые прогрессивное меньшинство не в состоянии передать конформному большинству, отчего наибольшие шансы на успех имеет, как правило, не лучшая точка зрения. Но даже чаще единого, "общепринятого" мнения вообще не складывается, а вместо этого наблюдается конкуренция нескольких теоретических школ. В таком случае задачей историка науки (т. е. "тезавриста") считается "объективное" отражение всех соперничающих точек зрения, многочисленность которых усугубляет поверхностность в их трактовке. Таким образом, решающее значение в "эксплицистической тезавристике" имеет не количество, а сложность "тезаврируемого" материала.
Наконец, трудности научной "тезавристики" связаны с тем, что ей нельзя ограничиваться знакомством с текстами предшествующих поколений, но необходимо воспроизводить соответствующие эксперименты, что требует больших финансовых затрат и потому не реализуется на практике.
В целом же необходимо отметить следующее. Современность является переходным этапом между эпохой "неогнозии" и эпохой "тезавристики", что особенно актуально в отношении научных исследований. Этот переход должен отразиться в модернизации академических институций, во-первых, и аксиологического отношения к критерию новизны, во-вторых, в том смысле, что необходимо преодолеть пренебрежительное отношение к "тезавристическим" задачам в академической среде и широких кругах населения. В противном случае человечество ждет массовая утрата культурных достижений прошлого. Кроме того, "тезавристическое" мышление является конструктивной альтернативой "постмодернистскому" в худшем смысле этого слова, т. е. таком, которое подразумевает пренебрежительное, ироническое отношение к истине - как раз в связи с тем, что стало гораздо труднее, чем раньше, сочетать истину и новизну, и в этой ситуации многие предпочли приносить первую в жертву второй.
В параграфе четвертом рассматривается судьба философии в связи с представлением о конкуренции когнитивных практик. Как уже отмечалось выше, философия представляет собой энциклопедическую и "репрезентоскопическую" практику, которая, на протяжении всего Нового времени неуклонно вытеснялась специализированной и "эмпириоскопической" научной. Вплоть до конца XIX в. этот процесс затрагивал главным образом естествознание, однако с начала XX в. в него интенсивно включились гуманитарные области. Однако, в противоположность естествознанию, эти области "экосферны", а следовательно "репрезентоскопичны". Кроме того, связь между различными аспектами человеческого бытия гораздо теснее, нежели различными областями природы. Рассмотрение этих аспектов в отрыве друг от друга оказывается односторонним и ущербным. Из этих соображений необходимо признать сциентификацию гуманитарного познания негативным процессом. Тем не менее, он состоялся, и полезно разобраться почему. Такие причины, как подражание успешному естествознанию и желание повысить институциональную значимость через внутреннее дробление и разрастание, не являются исчерпывающими. Одна из важных причин кризиса философии - утрата экзистенциального авторитета в глазах общественности в связи с появлением молодого и перспективного конкурента - психоанализа. Начиная с античности, философский подход состоял в том, что учение о человеке должно базироваться на учении о природе. Однако успехи биологии в XIX в., по существу продемонстрировавшей материальность души, тривиализовали подобные основания. В то же время философы утратили компетенцию в отношении естествознания (которая перешла к науке), а общественность, в свою очередь, утратила к нему интерес. Поэтому философский подход (строить "этику" на "физике") уступил место чисто экзистенциальному, предложенному Фрейдом и другими классиками психоанализа, которые не только рассматривали человеческое бытие глубже и подробней - не отвлекаясь на "физику" - но практиковали реальный опыт изучения и исцеления психических страданий, в отличие от кабинетных умствований философов. Это позволило им преодолеть ханжеский взгляд на человеческие потребности, и в частности продемонстрировать связь неврозов с сексуальной фрустрацией, тогда как большинство философов оставалось в плену идеологической традиции.
Однако к концу XX в. психоаналитический подход обнаружил свою ограниченность. Теории "измельчились" и стала очевидной недостаточность "чистой психологии" вне широкого социального контекста. Это обостряет (и ранее актуальную) необходимость частичного восстановления универсализма в пределах теоретического гуманитарного знания, чему, однако, препятствует утрата соответствующих дискурсивных форм.
В параграфе пятом рассматриваются те когнитивные практики, которые "растворены в культуре", т. е. не имеют институционализации и, как правило, интегрированы в утилитарную или гедонистическую деятельность. Это относится к большей части "экогнозического", т. е. "обыденного", а также профессионального знания.
"Обыденное" знание распадается на три пласта. Большинство индивидов - имея адекватное представление о вещах на уровне подсознания, интуиции - на уровне рассудка преисполнено заблуждений, которые не пытается подвергнуть рефлексии, поскольку они не наносят ущерба практической деятельности. Вторую группу составляют "латентные интеллектуалы", для которых характерна рефлексия и критика рассудочных содержаний, ироническое отношение к ним, при отсутствии, однако, систематических усилий по их коррекции. И лишь немногие пытаются заменить ошибочные и неточные содержания рассудка правильными и строгими. Это требует больших затрат времени и труда, что побуждает к социализации когнитивных результатов через написание "философских" (т. е. "эксплицистических") текстов.
Аналогичные группы можно выделить применительно к профессиональному знанию. В ситуации кризиса науки оно принимает компенсаторные функции, поскольку аккумулирует в себе интеллектуальный потенциал общества, не находящий прямого выхода. Однако возможности такой компенсации ограничены, т. к. профессиональное знание является, как правило, частным, изменчивым и дегуманизированным, а кроме того решающим в достижении профессиональных целей является обычно не когнитивный, а волевой компонент деятельности.
В части не-утилитарных когнитивных практик следует отметить культуру самопознания, не одну тысячу лет существующую на Востоке, а в западном обиходе укоренившуюся благодаря психоанализу. Самопознание в каком-то смысле противоположно познанию мира. Оно экономично, т. к. объект всегда находится в распоряжении исследователя и не требует издержек на инструментарий. Кроме того, вокруг него сложилась развитая субкультура. В восточной традиции преобладает "эмпириоскопическое" самопознание (медитация и т. п. практики), в западной - "репрезентоскопическое" (психоанализ), однако в настоящее время оба подхода практически слились. Номинально психологические практики обычно заявляют утилитарный характер ("психотерапия", "личностный рост"), но фактически имеют в основном когнитивно-гедонистическую самоценность при неудовлетворительности "терапевтических результатов".
Наконец, следует упомянуть о культуре эрудиции, надводная часть которой институционализирована в различных интеллектуальных шоу (с постоянным костяком участников). Подобно культуре самопознания, эрудическая культура "экономична" в том смысле, что стремится к минимализации сложности. Ей присущи "фактографизм", во-первых, и "тезавристичность", во-вторых, что облегчает когнитивную задачу до минимума и облегчает совместительство с утилитарной жизнедеятельностью. Но в такой культуре сводится на нет самостоятельность мышления. Напротив, ценностным критерием выступает знание общепринятой, "справочной" точки зрения, а по существу - согласие с ней.
В параграфе шестом рассматриваются общедоступные "дискурсивные площадки", могущие служить выражению внеакадемического знания. Примером такой площадки является художественная литература, многие произведения которой характеризуются как "философские". Литературный дискурс не только демократичен с точки зрения автора, но и популярен у читателей. Объективные данные (статистика интересов пользователей блоговых сервисов) показывают более чем десятикратное превосходство художественных жанров над строго дискурсивными.
Существуют различные способы вплетения дискурса в беллетристическую канву. Как минимум, всякий художественный текст является имплицитно литературоведческим дискурсом. Далее, всякое лирическое произведение является дискурсом о чувствах, а иногда даже единственно возможным дискурсом такого рода, поскольку сухой академический формат препятствует адекватному обсуждению эмоциональной жизни, которая не только "субъективна" (а потому не вписывается в канон научности), но зачастую содержит интимные подробности, строго-фактуальное высказывание которых нарушает психологическую безопасность дискурсанта, в беллетристическом же контексте эти подробности могут быть приписаны персонажам, идентичность которых автору не обязательна. В противоположность преимущественно лирическим малым жанрам, романная форма часто выступает культурологическим дискурсом, особенно интересным в отношении экзотических обществ, маргинальных субкультур и минувших эпох (в тех случаях когда авторы имели непосредственное знакомство с предметом). В некоторых романах элементы дискурса присутствуют в виде отступлений из повествовательного контекста, однако такой метод совмещения - не самый совершенный. Гораздо изящней другой вариант интеграции, когда ткань романа служит наглядным выражением той или иной философской идеи.
"Народным" аналогом дискурса-в-литературе является анекдот. Анекдоты не всегда дискурсивны. Наряду с дискурсивными анекдотами существует ряд других, например построенные на игре слов, а многие анекдоты совмещают в себе несколько типов. Анекдоты - самое первичное выражение "обыденной мудрости". Их иронизм выражает не только диссидентскую критику идеологии, и не только либеральную критику конформизма, но, гораздо шире, критику неадекватно вербализованных содержаний рассудка со стороны более непосредственного интуитивного сознания. Более того, ирония - единственный способ осуществить такую критику без полномасштабного привлечения тяжеловесных процедур "эксплицистики", слишком сложных для популярного дискурса и слишком смелых для академического.
Однако не всякое дискурсивное содержание может быть встроено в беллетристический контекст. В рамках последнего затруднительно обеспечить обстоятельность изложения и систематичность аргументации, а тем более осуществить полноценные экспликации. Кроме того, в беллетристике уместна не всякая тематика, и не всякий раз присутствует объективная и субъективная целесообразность придумывать художественную оболочку рассуждений. Зачастую эта обязанность обременительна и бессмысленна. Полноценное выражение (а следовательно существование) когнитивной практики требует специфичного для этой практики дискурса.
Возможности к оформлению такого дискурса открылись благодаря Интернет-технологиям, т. е. благодаря созданию единого информационного пространства, в котором каждый желающий может бесплатно или за минимальную плату разместить любую информацию, так что она будет мгновенно доступна Интернет-пользователям по всему земному шару. Однако публикация сама по себе не гарантирует читателей. Как показала практика, на регулярную читаемость могут рассчитывать только крупные проекты. Кроме того, референтная группа предполагает не просто наличие читателей, но дискуссии с ними, организовывать которые в формате персонального сайта неудобно. Наконец, создание и поддержание сайтов требует известных навыков и хлопот, которые готов взять на себя далеко не каждый автор.
Все эти проблемы разрешила технология блоггинга, поддерживаемая различными Интернет-порталами, из которых наиболее известен, особенно в России, www.livejournal.com. Эта технология позволяет любому желающему вести публичный дневник (предоставляя с этой целью готовый интерфейс), а также комментировать дневники других авторов и вступать с ними в дискуссию. Но, что гораздо важнее, эта технология включает в себя механизм "френдования", посредством которого каждый пользователь сервиса формирует индивидуальную ленту читаемых авторов. И в этом случае известность не приходит сама по себе, но требует активного промоутинга, и зависит от многих факторов помимо качества текста. Однако каждому под силу собрать в разумные сроки референтную группу из нескольких десятков заинтересованных читателей. При этом референтные группы не являются замкнутыми, как в "оффлайне", но в значительной степени пересекаются друг с другом, что способствует популяризации релевантных для этих групп идей и проблематик. Далеко не все блоги пишутся интеллектуалами (а скорее лишь малая их часть). Однако среди пользователей блоговых сервисов много представителей интеллектуальной элиты России (писателей, журналистов, публицистов, политиков), чьи тексты безусловно имеют вес в общекультурном контексте. Блоги не только выводят из тени обширный пласт рефлексии над обыденным опытом, но существенным образом эту рефлексию стимулируют, поскольку она становится востребованной читателями. Благодаря блогам функция описания культурных феноменов переходит в руки непосредственных носителей культуры, а не внешних по отношению к ним "антропологов, "психологов", "социологов" и т. п.
В заключении подводятся общие итоги исследования, формулируются основные выводы.
Основные положения и выводы диссертационного исследования нашли отражение в следующих публикациях автора:
--
Майков А. В. Роль психоанализа в кризисе философии. // Сборник докладов 7-й аспирантской сессии СПбГУАП. - СПб., 2004 - 0,5 п. л.
--
Майков А. В. Проблема статуса гуманитарного знания. // Сборник докладов 7-й аспирантской сессии СПбГУАП. - СПБ., 2004 - 0,6 п. л.
--
Майков А. В. Дискурсивная литература // Сборник докладов 8-й аспирантской сессии СПбГУАП. - СПб., 2005 - 0,5 п. л.
--
Майков А. В. Демократизация дискурса благодаря блогам. // Сборник докладов 8-й аспирантской сессии СПбГУАП - СПб., 2005 - 0,1 п. л.
--
Майков А. В. Границы науки и плюрализм когнитивных практик. - СПб., 2005 - 10,5 п. л.