Аннотация: Нас, двадцать остриженных новобранцев, в комфортабельном "Икарусе" везли в горы...
Нас, двадцать остриженных новобранцев, в комфортабельном "Икарусе" везли в горы. Часа три мы любовались местными красотами, удобно устроившись в мягких креслах. "Экскурсовод", капитан, был молчалив, да и мы не испытывали большого желания о чём-то расспрашивать. Но вот вроде бы приехали. Долина размером в два футбольных поля. Автобус тут же укатил, и мы увидели проходную и улыбающегося с физиономией кирпичного цвета старшину. Капитан, сопровождавший нас, заявил сослуживцу:
- Принимай пополнение, Юрченко.
Дядька добродушно оглядел нас и объявил:
- Пошли-ка поначалу в баню, ребятки.
Вымытым и голеньким выдал нам солдатскую амуницию. И что нас впервые за день порадовало - повёл в столовую.
Курс молодого бойца мы проходили целых два месяца. Нам повезло - попали мы в батальон связи. Здесь тщательно и терпеливо обучают радиоделу первые месяцы, даже в караул не посылают. Только на кухню раз в неделю. Там с утра до ночи поработаешь, но спать в казарму. Берегли нас... Начальство знало, если сейчас морзянку и другие тонкости ребятки не освоят - потом время на тренаж скорее всего и не найти. Опыт накапливали годами...
Обучал нас морзянке старшина Бородин. Через неделю из всей нашей команды он оставил только пятерых. Остальных отправили в другие подразделения. Я остался при Бородине, во взводе радиотелеграфистов. Очень радовался, а зря. Некоторым счастливчикам повезло куда больше. Они попали во взвод, где учили передавать радиосигналы не азбукой Морзе "ключом", а набирая их на приборе - "пишущая машинка". Буквы там расположены точь-в-точь как на этой штуке. Попади в этот взвод - не пришлось бы мне свои статьи и диссертации печатать тремя пальцами, выискивая буковки. А забракованных Бородиным везунчиков другие спецы учили работать вслепую...
Но вышло иначе. Подвёл слух и хорошее владение кистями рук. Городки, лапта, баскет, губная гармошка... Наш строгий старшина умело оттачивал наше "мастерство". И очень огорчался, когда нас отправляли на кухню.
Старослужащие нашей роты смеялись: "Ничего-ничего, скоро ваша курортная жизнь закончится. Будете, как и мы, - через день на ремень (караульная служба с автоматом через плечо), через два на кухню".
А место, куда мы попали, в самом деле "курортное". Вокруг поросшие смешанным лесом горы, мягкий воздух, быстрая речка подбегает к самой столовой. Живи и радуйся.
В один из солнечных октябрьских дней вся наша рота бездельничала на спортплощадке. У нас даже час физподготовки был ... Занимались кто во что горазд. Сержанты, развалясь на травке, вели трёп. Вдруг раскрываются ворота и въезжают две радиостанции. Из машин появляются помятые, но весёлые парни. Все сержанты, и старшие и младшие. Человек восемь. Были на каких-то важных учениях.
Интересные вещи рассказывали. Оказывается, выстукивая азбукой "Морзе" слово яйцо или несёт - получается музыкальная дробь. Под неё можно или маршировать, или песенку напевать. И ещё называли весёлые словечки, тоже несущие музыкальный смысл. Смеясь, выстукивали 99. На жаргоне радистов означающее дурачок. Прощаясь, радиолюбитель шлёт своему товарищу 73 - наилучшие пожелания. Как слышишь? ( ЩСА?) поднаторевший в своём деле радист отбивает одним махом, не разделяя знаки, а лишь подавая "мелодию". А как они передавали морзянку! И скорость, и чистота. За ними легко было записывать даже нам, только выучившим азбуку Морзе.
Мы, новобранцы, с первых дней почувствовали доброе отношение к себе. Служба проходила спокойно, без окриков и "фокусов" с чьей-либо стороны. Казалось, что это умно настроенный и хорошо работающий коллектив единомышленников. Где нет и не может быть ни мерзавцев, ни подонков, ни прочей нечисти...
Где-то к концу "курортного сезона" новобранцев наш взвод в очередной раз нёс трудовую повинность на кухне. Чистили картошку. Старшие товарищи научили, как это делать "легко и непринуждённо". Набираешь нужное количество вёдер картошки, высыпаешь на бетонный пол и водой из шланга под сильным напором моешь. На кухне было специальное помещение: там бетонный пол с отверстиями для отвода грязной воды и в углу могучая картофелечистка.
Отмытый картофель мы забрасывали во всё пожирающую и никогда не ломающуюся "центрифугу", и крутили её до тех пор, пока не исчезали последние, глубоко спрятавшиеся, глазки. Мы заглядывали в "бетономешалку", рассматривали уже почти грецкие орешки картофелин, и кто-то из нас произносил:
- Пора выключать, а то и есть нечего будет...
Мы проверяли "свою" работу. Что-то надо бы подправить. Немного, правда. У нас были ножи. Большие, острые, не на один призыв сработанные. Но это уже пустяки...
А в юные годы я здорово метал финку. Их у меня было несколько. После войны многие мальчишки имели оружие. И холодное, и "разное". У нас на шкафу в тряпке были припрятаны "вальтер" и коробочка патронов к нему. Времена были суровые. Держали на всякий случай. Но мне к пистолету притрагиваться было запрещено.
Зато я метал ножи. Наловчился. Брал в ладонь рукоятку, лезвие уходило к локтю, и с силой бросал нож в доску или дерево на визуально отмеренное расстояние с чётным числом шагов: два, четыре, шесть. Дальше я не пробовал. Лет-то мне было сколько? Нож крутился в воздухе и вонзался в цель. Где-то на самом исходе моего интереса к этим упражнениям я стал не только отмечать расстояние до цели, но и менять силу посыла ножа. И финка вонзалась в цель с любого разумного расстояния. Ребята во дворе были в восторге, и я тоже.
Вот и здесь, "в горах", каждый раз после чистки картошки мы с Генкой Рыбниковым выходил к речке и минут десять, может быть, чуть больше, метали кухонные ножи в рядом стоящий могучий бук. Я вспоминал, как это у меня раньше здорово получалось. Генка учился. И мы, видать, несколько увлеклись...
Вдруг из чёрного хода вылетает старшина, дежурный в этот день по кухне. Мы его до этого дня и не знали. А чёрный ход в солдатской столовой - это громадные двустворчатые ворота. Грузовики с провизией заезжают в глубь здания и там, у кладовых помещений или холодильных камер, сгружаются ящики с мороженой рыбой, тушами, овощами и прочей быстро поедаемой батальоном "калорийностью".
Физиономия у старшего по кухне была серой и морщинистой, хуже, чем у нашего бука.
- Что вы здесь прохлаждаетесь?- разъярённо заорал двадцать лет добровольно отбывающий не службу, а, похоже, срок, старшина.
Он сверлил нас потерявшими цвет злыми глазами.
На меня, да и, наверное, на Генку никто так никогда не орал. В мальчишеских драках мы бились молча, стиснув зубы.
Я вырос в военных городках. Но в годы моего детства что-то не припоминаю сверхсрочников. В конце войны и немного позже солдаты ждали дембеля. Отвоевали две войны. Финская не в счёт. Этих и не осталось. После госпиталей служили ещё год-два. В частях присутствовало воинское братство.
Дураки попадались, но их быстро куда-то определяли. Я мальцом купался в этом братстве.
А тут, гад, пороху не нюхал, перед новобранцами властью упивается... Мы с Генкой подошли к "ожидавшему нас" буку, вытащили свои ножи и пошли на оторопевшего старшину. Я посмотрел ему в глаза. Генка тоже смерил его взглядом. Мы опустили ножи. Обошли перетрусившего ублюдка. Я справа, Генка слева, и отправились к ребятам. А там наш взвод собрался возле котла, в котором повар, парень из деревушки где-то под Мукачево, жарил треску на весь батальон. Отведали и мы по паре горячих кусочков. Теперь эта рыба по чьей-то глупости сделалась деликатесом, а в те не такие уж и далёкие времена - обычная солдатская пища. "Подавали" ко второму с картошечкой...
... Дурной старшина в тот день к нам с Генкой больше не приближался.