в двадцать шестой год правления Ванора те-Малье Турессу, отца Гонта те-Малье Турессу
Хижина, срубленная на невысоком холме еще столетия назад, не привлекала внимания деревенских уже столько же времени. Там, в низине, всего в нескольких часах ходу, раскинулся поселок в три десятка домов. Несколько раз в день церковные колокола, словно метроном, отбивали такт жизни крестьян, а площадь на окраине с недавних пор стала принимать в себя купцов, держащих путь на городские ярмарки.
Как-то, лет дцать тому назад, в поселок зашел заблудившийся караван. Сквозь мат купца местные пытались понять, куда тот идет. Нерадивого проводника уберег от плети словоохотливый священник, готовый отпустить своего старшего сына показать дорогу. На следующий же день караван тронулся в путь.
Когда купец несколько поостыл, его юный проводник рискнул пискнуть, что, собственно, дорога через их деревню – кратчайшая в город. Просто окрестности неспокойные, вот караваны и дают крюка. Чудом избежавший смерти проводник закивал, словно китайский болванчик. Он уже раздумывал, в какой момент удрать от купца в местные леса, дабы избежать расправы – священник-то, как ни крути, остался в деревне, и вскоре наниматель вспомнит-таки его оплошность...
Купец насупился; сын священника умолк; проводник шумно вздохнул и снова начал осторожно осматриваться, прикидывая, в какой местности они окажутся к темноте. Тогда-то и заметил хижину – в стороне, на холмике. Насколько его глаза смогли различить, домик был обжитой. Дыма из трубы не видно, но ведь тепло... А на склоне мирно паслись пяток овец – вполне можно предположить, что не деревенские туда их загнали, далеко слишком от поселка.
– Там ведьма живет, – сын священника проследил взгляд проводника. – Уже несколько веков.
– Что, все несколько веков живет? – усмехнулся мужчина, поглаживая бородку.
– Все несколько, – кивнул юнец.
Проводник перестал улыбаться и хмуро посмотрел на него:
– Так если бы несколько веков, ее сожгли бы уже.
– Так пытались, – в тон ему ответил юноша. – А как к дому подходили, глядь, там и нет никого. Как и не было.
Опешившие мужики перевернули все, что нашли. Осмотрели каждый угол, спустились в подпол, поднялись на чердак, заглянули в сараи... И никого не нашли. Все постройки были пусты, будто хозяева оставили домик те же столетия назад. Недолго думая, решили поджечь – так вернее.
Закидав хлипкие постройки огнем, отошли на пару десятков шагов, а убедившись, что костер занялся добротно, потопали обратно в деревню. Обернувшись уже на полпути, все разом перекрестились.
Пожара не было. А была хижина и пара сарайчиков. С низким забором. И пяток овец на склоне холма.
– Так, может, не подожгли, – крякнул проводник.
Сын священника посмотрел на него и усмехнулся.
Ночь застала караван еще в пути. Вооруженное сопровождение споро выстроили повозки вокруг костра, разбились на группы, готовые стоять в дозоре... Проводник, вроде бы, уже устроился около одной из повозок, как и прежде; купец скрылся в шатре; сын священника завернулся в плащ около огня; немногочисленные помощники давно сопели...
А во время смены дозора проводник весьма проворно для его плотной комплекции перекатился под повозку и бросился в лес, не разбирая дороги. Его не пугала даже оговорка сына священника, что окрестности кишат разбойниками. По чести, он и сам уже был готов стать одним из них. Все лучше, чем умереть от руки нервного купца.
Но ноги сами вынесли проводника обратно к деревне. Выйдя из леса, он стал в задумчивости. Левее – поселок. И вряд ли там встретят его с распростертыми объятиями. Правее – треклятая хижина ведьмы на холмике. И если верить рассказу сына священника, то он обнаружит...
– Заброшенный дом, – выдохнул проводник, осторожно толкнув дверь.
Пока он бродил по лесу, пока взбирался на возвышенность, ночь уже отступала; на востоке забрезжил рассвет. И единственное, что сейчас хотелось мужчине, это спать. Хоть в заброшенном доме, хоть в чистом поле, хоть у ног самой ведьмы.
Сделав несколько робких шагов внутрь домика, проводник осмотрелся. Никаких следов погрома или сборов в спешке. Два маленьких окошка, до сих пор затянутых слюдой; тонны пыли и паутины; печка с осыпавшейся известкой; скамья вдоль нее; пара табуретов. Пахло – пустотой. Именно так, решил проводник: ничем. Но и ничего зловещего в домике не было. Может, из-за лучей солнца, скупо пробивающихся сквозь слюду на окнах, может, он слишком устал, чтобы бояться...
Было только одно неудобство: в хижине было холодно. Не то чтобы замерзнуть, уснув. Но как-то зябко. А с другой стороны, сюда никто не сунется, если вдруг купец бросится искать его.
На чердаке нашлись пара тюков с тряпьем. Брезгливо осмотрев их, проводник спустился, решив обойтись лишь собственным плащом. Бросив дорожную сумку под голову, улегся на скамье перед печкой и тут же уснул.
– Ой, еще один...
Девочка лет семи стала на пороге, распахнув дверь. Отстегнув плащ, бросила его на кресло и подошла к спящему мужчине. Большие черные глаза с любопытством ощупывали плотную фигуру незнакомца. Поведя рукой, заставила его поморщиться, отмахнуться от несуществующей паутины...
– Кто еще один, Гуря?
Светловолосый мужчина ступил в дом и вздохнул, также рассматривая пришельца.
– Медом им тут намазано, что ли...
Воздух дрогнул, черная вуаль начала сползать с комнаты, и мужчина прикрыл глаза, заставив магию остановиться. Девочка повернула голову к мужчине, оправляя комбинезончик. Вздохнув, ведьмак подцепил ее плащ и сам застегнул на плечах:
– С печкой справишься?
Гуря хмуро кивнула, ее губы начали шептать заклинание, а глаза обернулись в истинную черную пустоту. Мужчина поспешно вышел из дома, задержав жену на крыльце:
– Не снимай вуаль пока.
Светловолосый и голубоглазый ведьмак казался белой вороной рядом со своими женщинами: и мать и дочь были черноволосы, смуглы кожей и с большими черными глазами. Впрочем, объяснение было совершенно простым и даже не магическим: Гуринэ был уже год, когда ее мать встретила ведьмака.
Встретила не случайно.
Райгон искал ее вот уже полгода. Слухи, коими поделился с ним Витольд Нарье, были весьма пространными и туманными, и где конкретно искать чернокнижников, казалось, не знал никто. Даже оборотня брать с собой не было смысла: ведьмак сам фонил бы, мешая почувствовать присутствие себе подобного.
Райгон не вызывался на поиски, это была просьба Вита. Сильнейший среди них, он уже был слишком прочно завязан на королевском замке, чтобы сниматься с места надолго. И молодой ведьмак не нашел повода отказать. Его ничего не удерживало от путешествия по землям королевства.
Райгону понадобилось всего полгода, чтобы отыскать ее. На границе королевства, в маленькой лесной хижине... Когда-то это был домик егеря, а теперь стал прибежищем для молодой чернокнижницы с дочкой. Поняв, что раскрыла себя – совершенно бездарно, разве что не на глазах странствующего ведьмака – Варьяна той же ночью покинула деревню, отыскав сию хижину. Но озадаченный странник уже вывешивал в небе тревожный знак...
И Райгон отыскал ее.
Вит не требовал от молодого боевого ведьмака сцепляться с чернокнижницей. Он просил лишь разыскать ее и собирался сам выдвинуться на место. Но Райгон не торопился. Он уже нашел ее. Он ее не упустит.
Наблюдая за женщиной, ведьмак лишь недоумевал, как она умудрилась выдать себя. Более осторожной чернокнижницы сыскать было бы сложно. Или она затаилась после прокола?
Через месяц Райгону откровенно надоела охота, а сотворенное им убежище в густых кронах деревьев начало наводить скуку. Варьяна даже и не думала… злодействовать. Все ее магические потуги сводились исключительно к быту. Да и если вспомнить тот первый «донос», то странствующий ведьмак сообщал просто об использовании черной магии.
Развеяв свое «гнездо», Райгон, наконец, решился на знакомство. Вдохнув поглубже, деликатно постучался в домик егеря. Он ожидал, что Варьяна попробует убежать, спрятаться, ударить... А она просто открыла дверь и выжидающе посмотрела на гостя. И сбитый с толку боевой ведьмак, пришедший убить ее, тупо выпалил:
– Здрасьте...
– Заблудились? – улыбнулась Варьяна, пропуская мужчину в дом.
Спросила – как будто всегда жила только здесь, словно знает всю округу лучше любого топтаря, а заблудившиеся мужчины стучатся в ее дверь каждую неделю.
– Что-то вроде того, – пробормотал Райгон, переступая порог.
Он не торопился уходить, а она его не гнала.
Сначала было, наверное, уже поздно для разговоров о дорогах: путник как бы устал, его надо накормить да спать уложить... Наутро оказалось, что путник, в общем-то, не торопится, и пара дней отдыха не будут лишними... А через неделю Райгон, наконец, спросил, какого же черта она его не проверила, прежде чем использовать магию. Он уже понял, как она выдала себя. Только вот что теперь делать он понятия не имел.
И ужин грозился превратиться в бойню.
Райгон, готовый к любому виду атаки, молил звезды, чтобы чернокнижница не ударила. Бесполезно ведь. Он отобьет сейчас, что угодно. А ответный выпад, скорее всего, убьет ее. То, что Варьяна никогда не была на поле брани, а если и знает боевые заклинания, то только в теории, Райгон прекрасно понимал. И Вита вызывать сюда – только время терять.
– И Гурю тоже убьешь? – опустила голову Варьяна.
Райгон молча покачал головой. И даже скот перебил бы, успей она обзавестись хозяйством.
– Я же никому не навредила, – шептала Варьяна. – Никого не убила. Даже порчи не навела... Никогда... Хочешь проверить? – она вскинула на мужчину влажные глаза, в черноте которых затеплилась надежда.
Если он проверит ее, он увидит – должен увидеть! – что она чиста, что ее не за что убивать! А уж Гуринэ и подавно!
– Я не оборотень, чтобы листать твое прошлое, – ровно ответил Райгон.
И надежда, только зародившись, умерла.
– Я же не сделала ничего... – бесцветно бормотала Варьяна, сгорбившись на табурете. – Никому... Ничего плохого...
Райгон шумно выдохнул, перебирая в уме прецеденты. И не мог вспомнить ни одного, когда чернокнижников не убивали. Впрочем, и о мирных среди них он не слыхивал. Иначе звезды записали бы такое, правда ведь?
– Забери Гуринэ, – вдруг предложила Варьяна. – Забери, выдай за свою. Я слышала, если воспитать ребенка варлока... ведьмой... Если не учить ее... И я сниму всю защиту, я не буду защищаться... Только забери Гурю, не убивай ее...
– Это сказки, Варьяна, – ведьмак поднялся. – Это ее природа. И воспитание тут ни при чем.
Махнув рукой, отбросил стол в стену; женщина вздрогнула, сгорбившись еще больше. Ей нечего противопоставить боевому ведьмаку.
Осмотревшись, Райгон перевернул в домике всю мебель; подумав, осыпал часть известки с низкой печки, метнув пару молний. Гуринэ, с полчаса назад как уснувшая, начала тревожно плакать, неумело выставляя хлипкую защиту вокруг себя. От челов убереглась бы...
Одну из стен домика пару раз лизнул огонь ведьмака, обуглив бревна...
– Пару кобыл нарисуй, – распорядился Райгон.
Он не знал прецедентов, чтобы варлоков оставляли жить. Но он не знал и мирных среди них. Пока не увидел Варьяну. И пока она трясущимися руками собиралась, пока шептала заклинания, через слово сбиваясь, Райгон выстроил звезды в знаке уничтоженных варлоков – молодая женщина и ее ребенок мертвы; отец ребенка – чел, не представляет интереса.
Вит, прочитав координаты убежища варлоков, нахмурился. Путь не близкий. Да и стоит ли не доверять Райгону. Раз не вызвал сильнейшего, значит понадеялся на свои силы. И вот, убил-таки. Молодец, то есть.
Ответ Нарье Райгон прочитал уже на следующую ночь и развеял свой знак, отпустив светила в их созвездия. Выедет ли Вит в ту избушку, пошлет ли кого проверить – не имеет значения. Любая проверка обнаружит следы боя, а ведьмак почувствует сильнейший фон присутствия обеих школ магии.
Куда они идут, Райгон и сам не знал. Огибая пристанища оборотней и известные ему убежища ведьм, мужчина вел варлоков «куда подальше». И хмурился. Если они попытаются укрыться в соседнем королевстве, там вскоре откроется такая же охота: то, что Варьяна опять выдаст себя, он не сомневался. А он уйти из королевства вот так сразу не может. Прознав об этом, Витольд точно оставит королевский замок и с головой окунется в последние события.
И уже на следующий день Райгон неожиданно резко свернул на север. Если Варьяна и встревожилась, то виду не подала. Путешествие с годовалым ребенком на руках было не из легких. Девочка постоянно требовала внимания, не давала отдыхать ночами, и по истечение недели молодая женщина была измотана, аки кобыла на борозде.
Очередная ночь застала путников у редкого пролеска. Разведя костер и соорудив нехитрый шалаш, Райгон заговорил:
– У тебя есть два выхода. Покинуть королевство или остаться в этих землях. Если решишься на первое, я пойти с тобой не смогу. А у тебя просто талант раскрывать себя. Если остаешься здесь, есть только одно место, где сможешь укрыться – в моем доме.
Такое решение пришло в голову Райгона совершенно неожиданно и было единственно верным. Дома ведьм никогда не были проходным двором. Если кто из них нужен – звезды послужат гонцами, незачем тревожить покой и уединение личными визитами.
– Через два дня, – продолжал Райгон, – мы можем быть либо на границе, либо у меня. Выбирай.
– И зачем тебе пара варлоков в своем доме, – вслух размышляла Варьяна. – Ты и так не убил нас. Прознают, свои же разорвут тебя.
– Вот именно, – кивнул Райгон, устраиваясь перед костром на ночь. – И если ты в соседнем королевстве выдашь себя, есть шанс, что все откроется. Не большой шанс, конечно. Но есть.
– Так твои же домашние и выдадут меня, – грустно улыбнулась Варьяна, наблюдая за пляской огня.
Райгон внимательно посмотрел на женщину и только сейчас понял, что они оба ни черта не знают об обычаях и образе жизни друг друга. Ведьмы и варлоки, такие похожие и такие, оказывается, чужие.
– Мы отшельниками живем, – нахмурился Райгон. – У нас нет «домашних», если нет своей семьи.
– Откуда же семья, если отшельниками, – пробурчала Варьяна, устраивая Гуринэ в шалаше.
Девочка, неожиданно начавшая клевать носом, не могла сделать матери лучшего подарка.
– Ну, знаешь ли... – неожиданно разозлился Райгон. – Можно подумать, варлоки живут табунами.
– А иначе мы не были бы такой легкой мишенью, – Варьяна зацепила мужчину взглядом. – Мой... табун накрыли в Ропетрии, полгода назад. И теперь я единственная из семьи Бертонов. Точнее, мы с Гуринэ теперь единственные. А было нас пятнадцать варлоков.
– Пятнадцать, – эхом повторил Райгон, – варлоков.
Беглая чернокнижница. Интересно, Витольд знал, на кого посылает его? Если знал, то – поверит ли, что Райгон убил их?
– И ты умудрилась раскрыть себя в Тастонии. Замечательно.
Похоже, он тянет за собой самый настоящий комок неприятностей. Прикрыв глаза, Райгон проклял тот день, когда не нашел причины отказать Витольду. Нарье нашел бы кого еще!
– Утром укажи мне дорогу на границу, – попросила Варьяна. – Чтобы я не узнала, где твое убежище.
Открыв глаза, Райгон уставился на звезды и поджал губы. Когда варлок скрылась в шалаше, выкинул руку, поддерживая жизнь в огне. Если она вернется в Ропетрию, уже максимум через год будет историей. И Гуринэ тоже. А Витольд, прочитав в небе об уничтожении «варлока с ребенком», сумеет сложить два и два. И вряд ли поленится нанести уже личный визит соседям...
И против Вита Райгону не выстоять в кругу огня.
Тем более – против разозленного Вита.
Когда утром Варьяна выползла из шалаша, боясь разбудить дочь, Райгон уже седлал кобыл. Поленья весело потрескивали в костре, напрочь отвергая холод рассвета. А в примятой траве около шалаша ожидал сотворенный ведьмаком завтрак. Улыбнувшись, Варьяна уселась перед костром, кутаясь в плащ и уплетая теплый хлеб с сыром.
– Тебя зовут Каролина, – тихо завел Райгон, присев около женщины. – Ты дочь пекаря из деревни в Ропетрии, графство Паро. Гуринэ – наша дочь. Твой отец отказал мне в сватовстве, местный священник поддержал его, и теперь мы в моих родных землях. Все это время мы надеялись умолить твоих родителей, а ты все никак не решалась оставлять родной дом без их благословения... Ну и прочая такая ерунда.
Варьяна перестала жевать, большими глазами уставившись на ведьмака.
– Короче, теперь вот ты решилась, потому что ребенку нужна нормальная семья и мама с папой, а не дрязги и бесконечные скандалы. Ну и чтобы бастардом не осталась. Поняла?
Варьяна сглотнула.
– Ну так мы поженились или как? – неожиданно спросила она.
– Нет. Сказал же, тот гад священник поддержал твоего отца!
– Ну да, – Варьяна дотянулась до кувшина с молоком, опустошив тот на половину единым залпом. – Долго придумывал?
– Мой дом стоит слишком близко от деревни. Точнее, они умудрились разрастись за последние года... Меня там знают. Более-менее. И ты можешь вызвать ненужное любопытство.
– Резонный вопрос: а почему мы не обвенчались, когда покинули Ропетрию?
– Потому что если мы обвенчаемся где-то еще, а не в той деревне, это будет подозрительно.
– Очень романтично, – согласилась Варьяна, плавным движением руки уничтожая остатки завтрака.
– Тебе жить хочется или романтики? – Райгон повернул голову к женщине. – И колдовать заканчивай, кстати. Ты обычный чел.
– А через тридцать лет ты мне запретишь из дома выходить? – поинтересовалась Варьяна. – Я стареть не собираюсь.
– Через тридцать лет, если ты нас не выдашь, конечно, мы будем далеко. С новой историей.
– Дай догадаюсь, Гуря будет моей сестрой.
– Хорошая мысль.
Графство Паро было единственным, которое Райгон знал в Ропетрии. Нынче там жила его сестра, и просьба Вита разыскать варлока застала ведьмака как раз в день, когда он вернулся от сестры в родную Тастонию. Живет ли там какая Каролина – наверняка, и не одна. И сколько пекарен во всем графстве, Райгону пересчитывать было не досуг. И вообще подобное занятие не пришло бы ему в голову. Как, впрочем, и кому другому. А посему подобная история казалась ведьмаку идеальной.
Сам же он, успев примелькаться в деревне, оставался для крестьян темной лошадкой. Отказываться от своего дома только потому, что деревня за последние пару десятков лет успела разрастись, Райгон не торопился. Этот дом выстроил его отец, очень давно, при жизни еще первой жены. И тогда не было даже намека на какое-то поселение у подножия холма.
Райгон был сыном последней жены его отца, а нынче оба родителя уже в земле. Мать унесла болезнь, отец сгинул на войне, в которой вообще не обязан был принимать участия. Подобное случалось очень редко, как правило, ведьмаки умели защищаться. Только вот отец уходил, чтобы не вернуться уже.
Нарье, вернувшись с поля брани, рассказал Райгону, что его отец стал на пути перевертыша, бросившегося на короля... И не выставил щита. Вит отбросил оборотня молниеносно, но снять своего щита с короля не смел, а отец Райгона даже и не подумал защититься.
В пылу схватки, в образе животного, видя только челов, распознав ведьмака лишь в Витольде, держащем щит перед королем, перевертыш снова атаковал... И Нарье рискнул. Оставив Ванора беззащитным, Вит выстроил стену на пути оборотня, пытаясь утянуть старого ведьмака подальше от месива. Какого черта он вообще спустился следом за королем, было загадкой.
Ведьмаки, как и арбалетчики, оружия дальнего действия. И чтобы успеть выставить щит перед королем, ринувшимся в атаку, и чтобы метать свои молнии, и чтобы плеваться огнем... – им не нужно спускаться к самому полю брани. А старик, вот, последовал за Ванором, когда тот лично повел королевский эскадрон.
Витольд прекрасно знал: этот эскадрон вступает в бой только чтобы добить уже противника. Своих лучших людей Ванор бережет пуще собственных детей. Он готов пожертвовать кем угодно из вассалов, но только не королевской кавалерией.
И если эти бойцы выступили на поле брани – можно начинать праздновать победу.
Полностью сконцентрировавшись на фигуре короля, Витольд не уследил, когда отец Райгона покинул безопасный холм... А утягивая старика от озверевших перевертышей, краем глаза наблюдая за Ванором, отплевываясь молнией от стальной туши, снова и снова атакующей ведьмаков, Витольд уже понимал и не хотел верить: оборотень сумел дотянуться лапой до шеи старика.
Лишь третий раз наткнувшись на струю воздуха и получив разряд молнии в пасть, пантера отступил... Они встретятся очень позже. И боец пантер, узнав Вита, спросит, какого черта тот вообще делал в поле...
Когда Нарье дотащил старого ведьмака до спасительных шатров на холме, тот был уже мертв. Отцу Райгона было за двести лет. И молодой Витольд Нарье, уже похоронивший собственного отца, был обречен закопать и этого ведьмака, закончившего его обучение несколько лет назад.
Райгон не рассказал Виту, что после смерти жены его отец только и делал, что искал смерти. Словно юный ведьмак, только сейчас понявший, что действительно обречен пережить чела, он не хотел мириться с ее смертью.
И сейчас Райгон упрямо отказывался оставлять дом отца.
Когда он был мальчишкой, деревня у подножия холма насчитывала всего несколько домов. Сегодня было уже три десятка. Выросла церковь; появилось нездоровое любопытство к хижине на холме, хозяева коей не слыли сколь много гостеприимными или ищущими встречи с соседями. Однако, чтобы не вызывать совершенно ненужных вопросов, мать Райгона часто спускалась с сыном в деревню, покорно посещая церковь.
Так парень и вырос – вроде бы и на глазах поселка, а вроде как ничего о нем и не знает никто. И день, когда Райгон привел в деревенскую церковь Варьяну, стал для него точкой обратного отсчета.
Священник, конечно же, развернулся с вопросами. Однако ни один из ответов не мог удовлетворить его любопытства. Банальнейшая история, скороговоркой рассказанная Райгоном, напрочь лишила святого отца возможности задать новые вопросы: что тут непонятного-то? Молодые родили дочь, а не венчаны. То есть теперь каются, да впрочем не виноваты, делов-то. «Обвенчай, батюшка, окрести дочурку и давай разойдемся миром», – как изрек Райгон, давая понять, что тема исчерпана.
– И... Каролина согласна? – священник указал на молчаливую женщину около Райгона.
«А куда она денется», – чуть не выпалил ведьмак.
– Конечно! – Варьяна опередила ответ «избранника».
Черные глаза впились в священника, и тот невольно перекрестился, сглотнув.
В тот же день обвенчал, а на следующий уже окрестил Гуринэ. И молодые заточились в своей хижине. Оно и понятно, дело молодое...
– Ты бы глаза пореже поднимала, – посоветовал Райгон, когда они добрались до домика на холме. – Напугала бедолагу.
Спустившись в деревню через месяц, ведьмак поймет, что напугана уже вся деревня. А его жена за глаза названа ведьмой. И только головой покачает: их бы устами... Проявлять агрессию открыто, впрочем, крестьяне не торопились. Райгон был им, как-никак, свой... каким-то боком. А «ведьма» не мозолила глаза, предпочитая не появляться в деревне.
О том же, что дети – цветы исключительно на могиле своих родителей, ведьмак испытал на себе. В шесть лет Гуринэ улизнула из родной хижины, в гордом одиночестве дотопав до деревни. Когда границы мира ребенка столь резко раздвинулись, девчушка даже забыла испугаться, что оказалась среди незнакомых людей в совершенно чужом для нее месте.
Дела до нее никому из крестьян не нашлось несколько часов. Не все отроки в столь юном возрасте были приспособлены к помощи взрослым целыми днями. И несколько часов в день единственной задачей детей неизменно оставалось искусство не мешать. Шестилетняя варлок, интуитивно выставив всю мыслимую и немыслимую защиту, уже нашла общий язык с крестьянскими детьми, когда сбившийся с ног Райгон ворвался в деревню, разыскивая дочь.
Только приметив Гуринэ, ведьмак облегченно вздохнул, спешиваясь с кобылы. А взрослые, набежавшие на шум, недоуменно смотрели на дочь и отца, так поразительно друг на друга не похожих. Папа, похоже, вообще не принимал участия в процессе.
Впрочем, это не было бы сколь большим поводом для подозрений, разве что шептаться начали бы. И в свете реальных проблем семьи, Райгону было ох как не до злословий деревенских. Но никакие увещевания родителей не спускаться в деревню не могли уже подействовать на девочку. Даже занудные наставления Райгона по пути домой не подействовали на Гуринэ.
И в течение следующего года ведьмак находил дочь в поселке не один раз. Можно было и наказать. И даже запереть. И – начать истинную войну. Но вместо этого Райгон настоял, чтобы Варьяна несколько ускорила обучение дочери. Кое-как подобрали слова, чтобы объяснить ребенку, что не все вокруг нее – варлоки и ведьмы.
Завершая разговор, Райгон решился на совершенно грязный шантаж. Понимая, что запрещать использовать свою силу ребенку просто невозможно, он изрек, что одно-единственное, даже самое безобидное заклинание в деревне приведет к тому, что Гуря будет неминуемо разлучена со своим любимым барашком.
– Это почему? – опешила Варьяна, уставившись на мужа.
– Потому, – тот пробуравил ее взглядом, благодаря за «поддержку», – что нам придется очень спешно уходить, и все барашки... будут убиты!
Гуринэ тут же залилась слезами, а Варьяна икнула, представив расправу над ни в чем не повинными овцами.
– Когда же она вырастет! – одними губами произнес Райгон, подняв глаза к потолку.
За все эти годы ведьмак так и не сумел рассмотреть в варлоке женщину. И если Гуринэ заняла в сердце мужчины вполне законное место, то ее мать оставалась для Райгона чужой – варлоком.
Они сумели разве что привязаться друг к другу – по-человечески. Но отношений не строили. Райгон приучал себя к мысли, что очень скоро ему придется-таки оставить дом отца. И даже не варлоки были тому причиной. Деревня уже наступала на пятки. Рано или поздно холмик будет неминуемо частью поселка. А это уже не убежище для ведьмака.
Варьяне же ничего не оставалось, как быть благодарной Райгону и ждать. Ждать – когда подрастет дочь, когда можно будет освободить ведьмака от своего присутствия. Подобное вряд ли можно было бы назвать хоть какой жертвой со стороны обоих, с учетом их весьма долгого века. Да и Райгон с Варьяной сами разве что снова и снова проговаривали планы будущего, то отметая сомнительные, то детально обдумывая наиболее реальные...
Смыслом их жизни стало только будущее.
А вот такие залетные гости, как толстяк, сейчас мирно сопящий на лавке у печи, – досадной помехой.
Покидая хижину на несколько дней, хозяева пришли к мысли, что было бы разумным поставить на домик вуаль: единственное заклинание, способное держаться без постоянного контроля, было в распоряжении только варлока. Райгон не рисковал пользоваться черной магией, вполне разумно опасаясь за собственный рассудок.
Недавнее массовое помешательство всех крестьян разом, решивших принести «ведьму» в жертву какому из своих богов, чтобы единым махом прекратить засуху, заставил Райгона несколько поторопиться с планом смены места обитания. И в этот раз не охота и не городская ярмарка выгнали троих магов из их хижины на несколько дней, а осмотр окрестностей на границе королевств. Побоявшись оставлять варлоков одних в доме, Райгон настоял на «семейной прогулке».
Вот, нагулялись. А вернувшись, застали толстяка на лавке.
– И сколько он там проваляется? – Варьяна большими глазами уставилась на мужа.
– Хочешь спросить его? – огрызнулся Райгон.
– Прогнать и всего делов, – предложила варлок.
– Сам уйдет. У нас и так проблем хватает.
А пока не ушел, семья магов будет поддерживать вуаль, стараясь не обращать внимания на холод. Декорации заброшенного дома выстроены исключительно для челов. И единственное неудобство для хозяев дома – стараться не наткнуться на толстяка. С пожаром было сложнее...
– Ты в Ропетрию собрался? – перевела тему Варьяна, махнув рукой на упрямство мужа.
– Уже подумываю о Даринии, – Райгон постучал костяшками пальцев о перила крыльца. – Там порт есть. За морем нас уж точно не знают.
За последние шесть лет ведьмак оставлял свою хижину надолго лишь несколько раз. Дважды его «просил» к себе Витольд, один раз чистили леса от полукровок... А год назад Райгон снова навещал свою сестру в Ропетрии. Она и рассказала ведьмаку о морском порте в Даринии, посетовав, что кто-то там из ее соседей собирается за море, а она никак не может – дети еще малы для таких путешествий.
– За каким морем? – опешила Варьяна.
– Соленым, – в упор посмотрел на нее Райгон. – И главное – широким.
– Я не поеду ни за какое море, – прошептала варлок.
– Не сомневаюсь, – ровно отозвался ведьмак. – По воде ходят, а не ездят.
– Какое море, Райгон, – Варьяна пропустила его слова мимо ушей. – Это... далеко.
– Вот и хорошо, – ведьмак уселся на перила, сложив руки. – Там нас не знают, тут уже забудут, если решим вернуться. Какая разница, где жить-то.
Историю «уничтоженных варлоков», похоже, в Тастонии все забыли. Райгон уже шесть лет просидел в королевстве с того дня. Теперь его желание сменить земли обитания ни у кого не вызовет подозрений. Главное, чтобы Витольд не напрягся.
– Хорошо, хорошо, – прошептала Варьяна. – Ты езжай... иди... ходи, куда угодно. Я с Гурей осяду на границе с Ропетрией. Там есть вполне уютные горы.
– Пум, – подсказал Райгон. – Поверь мне, они не самые лучшие соседи. Хоть и апатичные. На чистке несколько лет назад я был как раз с отрядом пум. Эти уравновешенные перевертыши разве что деревья не пошинковали на своем пути. А с чего вдруг такое желание разделиться раньше времени? Гуре всего семь.
– Я не хочу ни за какое море! – повысила голос Варьяна, цепанув ведьмака взглядом. – Моя родина здесь!
– В Ропетрии, если быть точными, – Райгон выдержал ее взгляд, – где о тебе тут же вспомнят, как только почувствуют следы черной магии. Я сомневаюсь, что на земле осталось сколь много табунов варлоков.
Звук пощечины врезался в мозг Варьяны, для нее самой став неожиданностью.
– Табор, – процедила она сквозь зубы. – А не табун.
Отворившаяся дверь домика заставила магов резко замолчать.
– Там холодно, – пожаловалась Гуринэ.
Райгон подхватил девчушку, усадив ее к себе на колени. Растирая ее плечи, пустил тепло от ладоней.
– Пап, а когда он уйдет? – Гуря повернула голову, демонстрируя самые наипечальнейшие глаза, на которые только была способна.
– А мы вот маму сейчас туда запустим... пар выпустить, – Райгон усмехнулся, посмотрев на жену. – И он тут же уйдет. Правда, милая?
Гуринэ восторженно посмотрела на мать, и Варьяна молча скрылась в доме, на ходу шепча заклинание.
Девочка снова поежилась, плотнее прижимаясь к отцу. Вопрос чужака она уже считала закрытым. А вот совершенно не понятное и с точки зрения семилетнего ребенка бессмысленное путешествие в несколько дней до каких-то скучных гор и степей занимало ее и не давал покоя. И усевшись на коленях отца поудобнее, Гуринэ набрала в легкие побольше воздуха и начала засыпать Райгона вопросами. Дипломатично закончив допрос самым, на ее взгляд, важным:
– Мы ведь все вместе едем, да?
И замолчала. Если на все другие вопросы она отводила отцу всего несколько секунд для ответа, то сейчас просто замолчала, подобно матери зацепив его взглядом черных глаз.
– Я тебе уже говорил, что подслушивать не хорошо? – поджал губы Райгон.
– Да, – опустила голову Гуринэ.
– Хорошо. Думал, забыл.
Резко распахнувшаяся дверь домика выплюнула на свежий воздух толстяка, с дикими воплями сбежавшего с крыльца. Спотыкаясь, цепляясь плащом за ветки деревьев, тот налетел на низкий заборчик, стараясь перелезть его. Понаблюдав за ним с полминуты, Райгон осторожно распахнул калитку с расстояния, которая, впрочем, была навешана всего в трех метрах от карабкающегося на изгородь проводника.
Отчаянно скрипя петлями, та отворилась. Толстяк замер, округлив глаза. Задрожав пуще прежнего, не отрывая взгляда от зловещей калитки, проводник победил, наконец, заборчик и мешком упал с другой стороны. Гуринэ махнула рукой, с треском закрывая калитку.
Толстяк вскочил на ноги и припустил с холма, ежесекундно оглядываясь. Когда он скрылся, Варьяна прикрыла глаза, быстро сминая вуаль.
Обернувшись уже с подножия холма, проводник стал как вкопанный: «заброшенный» дом красовался уютным дымом из печной трубы... немногочисленные деревья, предательски цепляющие его плащ сухими ветками, роскошно цвели... а на склоне паслись овечки. Хижина дышала летом и гостеприимством.
Перекрестившись, проводник попятился. А потом, развернувшись, побежал прочь и от этого холма, и от всей проклятой деревни, так и не сумевшей спалить дом ведьмы.
Райгон не ответил Гуринэ, ссадив ее с колен и скрывшись в доме. Поднявшись на второй этаж, заглядывал в комнаты, прикидывая, какими вещами можно пожертвовать... Один он снялся бы с места налегке. Но Варьяна вряд ли согласится на такое. Возможности творить в дороге может и не случится: странствующих любопытных ведьм слишком уж много, а Райгону хотелось бы покинуть эту часть суши челом.
Разве что Витольда все равно придется предупредить, что он снимается с места и покидает королевство. Чем ведьмак и занялся, как только стемнело. Сняв слюду с окошка на чердаке, Райгон выстраивал звезды, рассказывая о своем скором путешествии.
Когда приподнялся люк, огоньки ведьмака колыхнулись от сквозняка. Рука мужчины дрогнула от неожиданности. Не дочерченный знак поплыл в небе, светила словно в возмущении поблекли, грозясь вырваться из-под власти ведьмака.
Он не раз просил ее не беспокоить начертание знаков. Процедура требовала от него слишком много концентрации, непослушные звезды норовили ускользнуть от руки ведьмака, недовольные вмешательством в их размеренное... свечение.
В такие моменты Райгон завидовал Витольду. Тот подчинял себе искорки без труда, и они послушно и быстро выстраивались в тот же знак, что был начерчен на полу огнями сильнейшего ведьмака.
Придерживая длинную юбку платья, Варьяна обошла зависшие над полом огни и затихла в кресле в уголке. Наблюдая магию ведьмака, она не уставала поражаться, как он может быть сильнее варлока. Как могло получиться, что пятнадцать чернокнижников не сумели если не убить тех боевых ведьм, так хотя бы отбиться от них, чтобы успеть уйти.
Правда, тут же напоминала себе, что в домике егеря и сама была совершенно беззащитна перед Райгоном. И ударь он, ее защиты хватило бы разве что развеселить его.
– Твой морок продержится только шесть минут, – протянула Варьяна, когда ведьмак закончил и единым махом затушил огоньки на полу. – Твой сильнейший аркан – огненный. А щит способен выдержать максимум пять прямых ударов.
Райгон поднял бровь, подперев стену и сложив руки на груди.
– Если все боевые ведьмаки настолько... слабы... Как вы смогли уничтожить варлоков?
– За шесть минут остановленного времени я могу преодолеть не одну сотню метров, – в тон ей ответил Райгон. – Мой огонь превращает в пепел даже камень, столкнувшись с ним. А к пятому удару по щиту мой противник будет мертв уже два раза от простейшей молнии. Варлоки уступают нам хотя бы даже в первом: твоя вуаль не способна остановить время. И даже обнаруживая меня в мороке, ты ничего не можешь сделать в течение целых шести минут: идолы недвижимы по умолчанию. Шесть минут, как ты понимаешь, в случае боя – это целая вечность.
– Я не могу двигаться, – согласилась Варьяна. – Но змея может.
Райгон поморщился, вспомнив способность варлоков призывать на помощь змей из черного огня. И это первое, что делает любой боевой варлок, встретив ведьму.
– Милые создания, – кивнул Райгон. – Заставляют нас терять несколько минут в мороке. Но чаще нам даже не приходится останавливать время, Варя.
– А если змея доберется до ведьмака, – варлок проигнорировала его слова, – то он уже совершенно обезврежен. А значит – мертв.
– Гипотетически. Это что, поединок?
– Пытаюсь понять, – улыбнулась женщина.
– Удалось?
– Нет.
Она не была боевым варлоком. Легко сидеть и размышлять, представляя поединок. Но любое заклинание отнимает силы, требует концентрации и внимания. И то, что кажется простым в теории, неожиданно оказывается невозможным в бою.
Когда всего трое ведьмаков напали на их табор, она пыталась защищаться. Пыталась построить аркан, даже сумела разжечь черный огонь в руке и призвать змею... И в ту же секунду пропустила «простейшую молнию», оглушившую ее. Концентрация спала, змея растворилась... Вот и все ее возможности.
Ведьмак, ударивший ее, даже добивать не стал, снова увлекшись двумя варлоками, насевшими на него. Двумя! А между делом еще заметил и ее магию, попутно сбив, устранив, словно помеху.
– Варь, мы мечем молнии с огнем, даже не задумываясь, как, – Райгон присел на корточки перед женой. – Наше внимание в основном на защите. Это и есть боевой ведьмак. С твоей стороны то же самое. Ни один из нас, хоть ведьмак, хоть варлок, не задумывается, атакуя. Защита важнее. Что ты здесь делаешь, кстати?
– Ты твердо решил за море? – она подалась вперед, понизив голос.
– Я твердо решил выжить и спасти тебя с Гурей. Иначе все последние шесть лет можно слить к черту.
Женщина шумно вздохнула, откинувшись на спинку кресла. Луна скупо осветила ее лицо, радуясь окошку без слюды.
– Мы же решили, только когда Гуре будет пятнадцать, – опустил голову Райгон. – Не раньше.
– Мы также решили не покидать этот дом до ее пятнадцатилетия.
– Одного пожара тебе мало? – он поднял глаза, встретившись с хмурым взглядом варлока.
Не спускайся Гуринэ в деревню, проблем было бы значительно меньше. И не факт, что на новом месте история не повторится. Если только они не сумеют осесть где подальше от людей. Варьяна, привыкшая жить в шумном таборе, воспринимала идею отшельничества, конечно же, без радости. Но уже понимала, как ведьмам удалось выжить: по одиночке.
Даже о том, что Райгон вот уже шесть лет живет не один, а с семьей, не знал никто, кроме крестьян в деревне. Да и те – посвящены вынужденно.
– Ты понимаешь, что она сама не захочет отпускать ни одного из нас? – не дождался ответа Райгон. – Ты вообще видишь, что она меня папой называет?
– А в пятнадцать она тебя как будет называть? – прошипела Варьяна. – Неожиданно по имени?
– Она будет способна понять больше. Иди и попробуй объяснить ребенку, что ее папа не папа, а злой боевой ведьмак, шесть лет назад разыскавший ее же, чтобы убить...
Резко поднявшись с кресла, Варьяна рывком распахнула люк в полу и сбежала по крутой лестнице. Райгон устало поднялся, не спеша последовав за женой. Он слышал, как она торопливо идет в комнату дочери, как хлопнула дверь... Всех слов разобрать было невозможно, лишь обрывки фраз на повышенных тонах.
Проснувшись, Гуринэ не могла понять, что мать говорит. А когда уловила смысл, испугалась. Черные глаза ребенка широко распахнулись, тут же увлажнившись. Отец, молча ставший на пороге, опустил голову.
Не сводя с него глаз, девочка заплакала, безмолвно требуя от него подтверждения слов матери.
– Да скажи же ты ей! – закричала Варьяна.
Подняв глаза на жену, Райгон впервые пожалел, что не убил ее шесть лет назад. «Мирные» варлоки, значит...
– Мама пошутила, Гуря, – он посмотрел на дочь. – Шутки у нее такие... дурацкие.
– Мы же все вместе едем... да? – прорыдала девочка, осторожно отодвигаясь от матери и вжимаясь в подголовник кровати.
– Конечно, вместе, – выдавил улыбку Райгон и пересек комнату.
Оттеснив Варьяну, занял ее место, снова укладывая дочь под одеяло.
Варлок плюхнулась в кресло, не веря своим ушам. Какие, к чертям, шутки! Что он делает! Одно его слово сейчас могло... изменить все! В корне! Он покинул бы эти земли, а они с Гурей осели бы где в горах на границе королевств...
– Если ты сейчас уснешь, – вещал Райгон, – я завтра расскажу тебе конец этой... сказки, что мама начала рассказывать сейчас. Договорились?
– Сказки? – недоверчиво переспросила Гуринэ.
– Конечно, сказки, – подтвердил Райгон. – Мама просто ее сейчас вспомнила и очень захотела рассказать!
Варьяна закрыла глаза. Как сквозь вату в ее сознание пробивались голоса дочери и Райгона. Шутка... Сказка... Выдумка... И вся их жизнь, вот уже который год похожая на ночной кошмар. Ее – с тех пор как ведьмаки накрыли табор. Его – когда он приютил у себя двух варлоков. Потому что пожалел. Или рука не поднялась на не боевых. Да еще и годовалого ребенка...
Голоса затихли, и Варьяну окутала спасительная темнота.
Обернувшись, Райгон беззвучно выматерился.
– Всё, спать, – скомандовал он, щелкая пальцами.
Гуринэ тут же погрузилась в сон. Ведьмак редко прибегал к столь радикальному способу убеждения. Всегда оставался шанс, что девочка так и не уснет, пока действует заклинание. А щелкать пальцами всю ночь напролет было не самой интересной перспективой.
А вот Варьяну он в сознание не стал приводить. Уложив женщину в кровать, устроился в кресле, твердо вознамерившись хоть немного отдохнуть. Хотя бы сидя. Уже сквозь дремоту ведьмак расслышал участившееся дыхание Варьяны, приходящей в сознание, и тут же щелкнул пальцами. Теперь пара часов у него точно есть.
Проснувшись под утро, Райгон обнаружил себя укрытым пледом и с подушкой под головой. Варьяна мирно посапывала на кровати. Размяв затекшие мышцы, ведьмак закинул ноги на кровать, пытаясь устроиться хоть сколь удобнее. Плестись в свою комнату было уже откровенно лениво.
– Почему ты хочешь за море? – Варьяна открыла глаза, посмотрев на ведьмака.
– Я хочу хоть к черту на рога, только подальше от Нарье, – Райгон растер лицо, понимая, что теперь уже не отдохнуть.
– Какого Нарье?
– Витольд Нарье, сильнейший боевой ведьмак. И против него в поединке я не выстою. Собственно, никто из нас не выстоит. Помнишь тех, кто напал на твой та...бор? Так вот, это были просто боевые ведьмаки. А сильнейший – это все они вместе взятые. А разозленный Вит – это армия из тех, кто напал на вас.
– Если он такой... сильный... почему он до сих пор не знает, что я жива?
– Я сказал сильнейший, а не всемогущий.
– Он может узнать от меня, что угодно, если обнаружит... – догадалась, наконец, Варьяна.
– И судя по тому, что ты пришла к этому выводу лишь спустя шесть лет жизни с ведьмаком, он узнает все быстрее, чем ты поймешь, кто стоит перед тобой, – огрызнулся Райгон.
– Но ты же сам сказал тогда, что не можешь узнать мое прошлое!
– А причем тут твое прошлое? – растерялся Райгон, посмотрев на жену. – Ему будет нужно только твое подсознание. Это оборотни увлекаются картинками. Мы берем информацию из... других источников. Из закрытых, так скажем. А чем ты занималась неделю назад, поверь, его заинтересует в последнюю очередь.
– Просто демон какой-то... – пробормотала Варьяна.
– Да мы все не ангелы, – согласился Райгон, прикрывая глаза. – Сделай мне одолжение, а. Займи Гурю чем-нибудь. Дайте мне отдохнуть хотя бы до обеда...
– То есть, – Варьяна пропустила его просьбу мимо ушей, – мы все повязаны друг с другом... навсегда. И у тебя уже наверняка заготовлена какая-нибудь речь на пятнадцатый день рождения Гуринэ... Потому что... не важно, когда меня обнаружат... я выдам и Гурю... и тебя...
– Мы все выдадим друг друга, – тихо отозвался Райгон. – А пока держимся вместе, мы сильнее, и обнаружить варлоков около ведьмака сложнее.
Ночной кошмар, который не закончится... никогда.
– Неужели мы с Гурей виноваты только своим происхождением, – прошептала Варьяна, глотая слезы.
Райгон скрестил руки на груди, шумно вздохнул. Не говорить же ей, что «мирные» варлоки – это издержки ее расы. Так же, как «мирные» ведьмы. Так же, как мирные оборотни. Они все рождены, чтобы сражаться. Друг с другом. С челами по необходимости. Даже с природой-матушкой. И выживут лишь сильнейшие. Естественный, мать его, отбор.
– До недавнего времени я думал, что среди чернокнижников нет «мирных». Что вы все бойцы. И потому настолько агрессивны. Ты знаешь свою историю, Варьяна? Ты знаешь, что варлоки пытались истребить всех – вообще всех, кто не-чернокнижник? Это было очень давно, с тысячу человских лет назад. Потерпев поражение, твои предки рассредоточились среди людей. Ты уже догадываешься, что сжигая «ведьм», челы отправляют на костер себе подобных, а не варлоков? До сих пор, Варьяна. Им даже не интересно, что ведьмы и варлоки – это две совершенно разные расы. Мы все для них «ведьмы». Впрочем, этот факт ни вас, ни нас не особо беспокоит. Страшнее именно желание твоих предков уничтожить все живое.
– Насколько я знаю, – тихо, но твердо перебила его Варьяна, – расы людей уничтожались уже три раза...
– По воле природы, Варя, а не по воле... варлоков. И заметь, людей, а не ведьм и оборотней.
– И теперь, вот уже тысячу лет, вы истребляете нас. Одного за другим.
«Вы оборотная сторона ведьмовой монеты», – чуть не сорвалось с языка Райгона.
– Скольких ты убил за эти шесть лет?
– Вас не так много осталось, – нахмурился Райгон. – Иначе та... охота шесть лет назад была бы заурядной. И нам не пришлось бы отсиживаться здесь, чтобы не вызвать подозрения, покинув королевство.
– Не много? – переспросила Варьяна, подняв глаза на мужа.
Он кивнул. За шесть лет он не слышал ни об одном обнаруженном таборе.
– Я не верю, что варлоки вот так, ни с того ни с сего, все разом помешались.
– По идее, твои предки должны были оставить хоть какую информацию среди звезд... Но если я начну сейчас копаться, то это вряд ли ускользнет от Вита. Уж проще спросить его самого при таком раскладе...
– Мы пользуемся водой...
– Это сейчас, – согласился Райгон. – А когда-то давно мы были единым целым. И вы ударили в спину. Среди ведьм погибли очень многие таким образом.
– А ты вдруг пощадил двух варлоков.
– Надо было убить? – усмехнулся Райгон.
– Пожалуй что, – протянула Варьяна, снова уставившись в потолок.
– Мы были единым целым, – повторил ведьмак. – И я верю, что снова станем. Со временем. Просто надо с чего-то начать.
– А твой Нарье думает так же?
Райгон вздохнул. Думай Вит так же, он сам выехал бы к табору Варьяны. И попробовал бы начать переговоры. А не прочитал бы сухой отчет звезд об их истреблении.
Об их истреблении...
– Как тебе удалось уйти от ведьмаков? – неожиданно спросил Райгон.
Промелькнувшая догадка ускользала. Поманив его, пощекотав неожиданно обострившиеся чувства, вильнула хвостом и лисой мелькнула вдалеке, заманивая в прошлое. Они сосредоточились на будущем, строя планы, проговаривая, что будет. Вместо того чтобы найти все свои ответы в прошлом.
– Быстро перебирая ногами, – Варьяна поднялась с кровати, двигаясь к двери, но Райгон окликнул ее:
– Мне нужно твое подсознание.
***
Плоть от плоти, Кровь от крови, Дух от духа, Мысли прочь. В этот час, Этой порою Сын родной Уходит прочь.
А над морем Пляшут тени, Чайка белая Парит. Не туда, Забытый всеми, Сын в изгнание Спешит
Макарова Ирина
Новелла седьмая. Покровитель
Эхо шагов еще долго жило среди камней коридоров. Вытягиваясь по струнке, стражи затаивали дыхание. Тяжелые, подбитые мехом, плащи идущих, лоснящиеся в свете факелов, вторили сквозняку с балконов. У покоев короля коридор расширялся. Завидев пришельцев, стражи все разом лязгнули доспехами, распахивая массивные двери.
Сермуш стянул перчатки и ступил в кабинет брата, вздохнув. Дурб остался в коридоре, кивнув, что двери можно закрывать. Франциск присел на подоконник и опустил голову. Пепельные волосы ведьмака отливали серебром.
– Я против, чтобы ты ехал, Франки, – вместо приветствия сказал Сермуш, кивком головы выпроваживая камердинера из комнаты.
– Все готово?
– Когда я сажал тебя на трон, я не подразумевал нос короля на каждом пожаре его королевства, – улыбнулся Сермуш. – И уж тем более – королевы, – склонил голову на бок на показавшуюся в дверях гардеробной Амалию в дорожном костюме.
– Это она нас проводить вышла, – ведьмак сцепился взглядом с женой.
– Не сомневаюсь, – протянул Сермуш, дойдя до столика с вином.
– Я тоже еду, – откашлялась Амалия.
Коранету-старший улыбнулся и отхлебнул вина. Скажи ему такое его жена, он вряд ли даже попробовал бы перечить. Но королева была челом – юным двадцатидвухлетним созданием с весьма сомнительным представлением о мире, пожарах и беспорядках.
– Так... дети мои, – королевич сделал театральную паузу. – Королевство не может остаться без своего короля только потому, что вам обоим пригрезилось...
– Ваше высочество забывает, что он говорит с королевской четой, – Амалия сделала несколько шагов.
Сермуш не помнил Русту. Запоминай он всех, кто склоняется в реверансе перед его высочеством, ему и пятидесяти голов не хватило бы. И когда караван герцогини Ларунье добрался-таки до замка Коранету, кошка с Дурбом уже решили, что Сермушу и не нужны лишние думы. Планам их не суждено было сбыться. От королевича сложно было скрыть неожиданно ставшую счастливой физиономию младшего брата, а повозка циркачей, прогромыхавшая по подъемному мосту несколькими днями позже, и вовсе развеяла все сомнения. Артисты остались в замке придворными.
Сермуш так и не простил Амалии, что она покинула замок все еще Рустой, окунув Франциска в пропасть отчаяния.
Поравнявшись с ятровкой[1], королевич возвысился над ней на целую голову:
– Уверен, ваше величество, вы не позволите мне забыть об этом, когда жену ведьмака будут бросать в священный огонь. К сожалению, вас не четвертуют перед этим, и у вас не будет достаточно времени, чтобы выкрикнуть все свои титулы.
– Хватит, Серм, – попросил Франциск.
Сермуш быстрым шагом пересек кабинет, ухватил брата за отворот камзола и прижал к стене:
– Ты какого черта вообще куда-то собрался, – зашипел он. – Мне только тебя и не хватало в селениях!
– Два года, Серм, – спокойно ответил ведьмак. – Это безумие длится два года, я вернее остановлю его.
– И как, интересно? Заберешься на лобное место и будешь рассказывать анекдоты про ведьм?
– Сориентируюсь на месте.
– Амазонку свою будешь сам от сажи отмывать, – пообещал королевич. – Шевелитесь, скоро рассвет... дети мои.
Кошка, разлегшаяся на спине единорога, выплюнула соломинку, когда шаги мужа и Дурба прогремели по камням до конюшен.
– Дай догадаюсь, – она повернула голову, – мы спасаем не только положение, но еще и дитё. Переговорщик из тебя, высочество, как из меня – монашка.
Фигура короля-ведьмы вместо восстаний и бунтов неожиданно породила войну между подданными. Курим, действиями Сермуша освобожденный от заботы об ученых мужьях Сомонии, сосредоточился на крестьянских волнениях, стараясь свести их на нет. Получилось сие лишь точечно. Чем дальше отстояли владения вассалов, тем сложнее оказалось влиять на подданных.
Со временем нервничать начали не только крестьяне, но и их господа. И в оппозиции к преданным королю двадцати семьям, чьи представители сидели в совете, стояли очень многие из остальных вассалов. Не обошлось, конечно же, без церкви. Там, куда Курим сумел дотянуться, святым людям пришлось несколько пересмотреть свое отношение к ведьмам.
Сермуш пообещал Тео, что распнет его на крепостных стенах, если хоть один священник встретится с создателем – Курим пообещал новые вспышки волнений, если зачинщиков хотя бы оставлять на свободе.
– Убей священника за его проповеди – и мы получим еще одного мученика! – бушевал Сермуш перед Тео.
– Не убей – и подконтрольный регион снова взбунтуется, – парировал Тео.
– Значит, поставь своих священников, – требовал королевич.
– Мне шпикам сан раздать?
– Да хоть дьяволу! – закончил разговор Сермуш.
Идея внедренных священников и правда возымела успех. Однако несколько регионов королевства так и остались непреклонными. Прикинув навскидку, какой величины армия выстроится под стенами замка Коранету, если эти графы с баронами и маркизами сумеют объединиться, Сермуш решил действовать более жестко, нежели переворот в мозгах подданных.
Естественно, речь шла о землях бывшего Лазатона.
– Ваше высочество, – Сермуш поднялся в седло, – ее величество желают играть на моих нервах...
– Серм, ты становишься похожим на своего не-отца, – прыснула Кара, усаживаясь в седле. – Ваши пикировки с Амалией просто очаровательны... – кошка осеклась, заметив королевскую чету. – Она ведь не едет с нами?
Сермуш усмехнулся, облокотившись о седло.
***
Мориса разбудил шорох снаружи пещер: мелкие камушки сорвались, стремительно проскрежетали по более устойчивым камнями и затихли в свободном полете в ущелье. Снова прикрыв глаза, пума обратился в слух. Так ничего больше и не услышав, нахмурился и встал с кровати, быстро одеваясь. Жена даже не проснулась, лишь тут же заняла его место, свернувшись клубочком и радостно натянув на себя все одеяло.
Факел мужчина разжег уже в коридоре и потопал наружу. Подумал было разбудить парочку бойцов, но так и не постучал в их двери – мало ли камней осыпается...
Морис распахнул дверь наружу, поежился от февральского ветра и закрепил факел на стене. Уже кошачьими глазами осмотрел темное пространство. И перекинулся, выходя на воздух пумой. Небо на горизонте обещало скорый рассвет. Сделав пару шагов, Морис сел на камни в задумчивости. И что же заставило его вылезти из теплой постели в февральское утро?
Он поднял голову слишком поздно: с характерным шипением полукровки на пуму обрушилась закованная в сталь фигура, сбивая на землю. Повиснув на мощной шее кошки, полукровка занес кинжал, и Морис прижал подбородок к груди, принимая лезвие макушкой. А когда клинок сломался, пума перекатился на спину, тут же поменявшись с полукровкой местами. Упершись позвоночником в камни, Морис выкинул задние лапы, выталкивая напавшего к ущелью.
Полукровка заскользил по насту, его ноги ухнули в пропасть. И со стороны степи запрыгали вниз тени, наступая на Мориса: два десятка полукровок щерились кинжалами и лязгали зубами. Пума издал боевой рёв, сотрясая горы.
***
Когда в дверь Курта замолотили, тут же ее и распахнув, волк хотел уже послать по матери, но передумал: боец только хмуро кивнул, тут же выйдя вон. К землянке волков полукровки пришли так же бесшумно и непрошено. Не имея возможности пройти внутрь, начали рушить окошки в земле, бросая вызов. А когда ближние к выходу пять бойцов выскочили наружу, полукровки тут же напали – по трое-четверо на каждого волка.
Курт выскочил из землянки уже в стали и сбил с ног первого попавшегося полукровку, покатившись с ним по земле. Позади себя они оставили труп волка, который не увернулся от клинка в глаз.
Через минуту столкновение превратилось в хаос. Оборотни пытались дотянуться до незащищенных голов; полукровки – до глаз соперников. Шипение, вой и рык смешались воедино. Кто-то из непрошеных гостей юркнул в землянку. Услышав визг мирных, Курт отбросил навалившегося на него полукровку и скрылся под землей, идя на зов.
Он нашел полукровку за одной из дверей. Когда вожак толкнул створку мордой, стальная фигура выкинула руку в сторону, рассекая горло женщины. Детский визг из угла подал сигнал к атаке. Потом Курту казалось, что он сумел порвать полукровку даже через стальную чешую...
***
Леопарды Тастонии облюбовали лес на севере еще тысячи лет назад. И в первую очередь – высокие ветвистые деревья с широкими сучьями. Наиболее легкие из кошачьих, гибкие и верткие, им нечего было делать на земле. Вся жизнь их прототипов проходит наверху, за исключением часов охоты. Последняя, впрочем, также могла загнать леопардов на деревья ради желания полакомиться обезьяной.
Мраморные красавцы выстраивали свои жилища на густых раскидистых ветвях, не имея четких границ своих владений. В отличие от многих других оборотней, леопарды не утруждали себя посевами, сосредоточившись лишь на охоте. Шкуры ценились всегда и в любом поселке, обеспечивая перевертышей всем необходимым.
И до них полукровкам было добраться проще всего. Также ловкие на деревьях, стальные нечисти с яростным шипением накинулись на хлипкие жилища, разнося их в клочья. Мирных жителей леопардов погибло в ту ночь больше всего среди всех оборотней.
Максимум восьмидесяти килограммовые, закованные в сталь, мраморные жители леса метались от дерева к дереву, сбивали полукровок на землю; огромные сильные клыки дробили черепа, дотянувшись. Удар лапы этой кошки может разве что оглушить, но никак не убить. Когда леопарды подводили итоги, не досчитались десяти бойцов, а в качестве трофеев оставили себе трупы пятнадцати полукровок; остальным удалось уйти.
***
Лучше всех к подобным налетам оказались подготовлены гиены. Огромные собаки, способные похвастать отменным обонянием и всегда выставляющие посты дозорных на ночь, они уже устали ждать приближающихся полукровок, когда те подошли к землянке.
И схватка оказалась неравной. Наиболее многочисленный клан среди оборотней королевства, гиены подпустили нечисть вплотную к своему дому и тут же окружили, победив полукровок количеством. Из последних не выжил никто.
Осматривая трупы, гиены отмечали плохонько сработанные кинжалы и потрепанный человский вид напавших. Полукровки вряд ли были избалованы великой организованностью или приличным жильем. Более того, обнаружив себя в плотном кольце и потеряв какой-либо контроль над ситуацией, некоторые из них попробовали бежать в разгаре схватки. Но гиенам не привыкать загонять свою добычу, пока та не утомится...
И степь на западе Тастонии в ту ночь умылась кровью.
***
Волк обернулся человеком только перед самым рвом Кружев. С капитаном гарнизона на подступах к замку Курт говорил хмуро и тихо. Хотя бы этот чел соизволил запомнить частого гостя среди оборотней к графу Нарье. Проблемы нелюдей не были большой заботой капитана, и Курт разве что бросил, что его сиятельство нужен ему желательно еще вчера. Шумно вздохнув, капитан сам озаботился опущенным мостком к калитке и лично проводил волка в апартаменты графа. И лишь убедившись, что Торель не имеет ничего против гостя, удалился в свою вотчину.
Натянуто улыбаясь Нолле, Курт поймал глаза ведьмака, рекомендуя тому избавить свою жену от нежелательных дум. И пока лакей разыскивал барона Шанода, а тот, в свою очередь, немного задержавшись в апартаментах Нарье для приличия, искал поводы увести Ноллу, в комнате заряжался воздух и росло напряжение. Со стороны, впрочем, беседа выглядела непринужденно.
– Завтра – конец света? – поднял брови Тор, когда они с Куртом остались, наконец, наедине.
– Было бы неплохо, – буркнул волк в ответ. – Несколько ночей назад все кланы оборотней королевства подверглись нападению полукровок.
Торель посмотрел на Курта, как на умалишенного.
– Им опять надоело жить?
Отряды полукровок никогда не блистали хорошими знаниями ведения военных действий. Бойцы среди них были, тем не менее, все: жизнь обязывала. Больше разбойники, они жили где придется, как придется и чем придется. Некоторым иногда удавалось вести и человский образ жизни в деревнях и даже городах. Но не долго: нелюбовь к нечисти переходила все разумные пределы, и рано или поздно даже самый мирный полукровка оказывался в лучшем случае изгнан и присоединялся к себе подобным. Обиженным, оскорбленным и лишенным всякой надежды на жизнь. У них было право только на существование.
В какой-то момент прошла волна самоубийств среди полукровок. Не имея возможности рассчитаться с собственной жизнью традиционными человскими способами и за недостатком знаний приготовить себе яд, нечисти уходили в горы, подыскивая наиболее высокую скалу...
Однако такой радикальный метод не вычистил даже сотой доли полукровок. Плакать о них было некому, а ведьмы, всегда и обо всем узнающие тем или иным способом, только вздыхали, передавая звездам свои новые знания.
Организовать полукровок пытались лишь несколько раз за всю историю. И все попытки провалились. Они оказались слишком упрямыми в своем безумии жить вольно, и жесткая дисциплина кланов, которую ведьмы ставили им в пример, не впечатлила.
За отсутствием этой самой дисциплины отряды полукровок и сотрясались стычками бойцов между собой. То они делили добычу, то женщину, то место вожака... Последний, впрочем, никогда не был способен удержать свое место дольше нескольких месяцев и стремился к нему неизменно из-за привилегий. Когда вожак надоедал, свои же его и убивали, тут же начиная спорить о новом претенденте. Кто поумнее – сам не желал скорой смерти, кто пожаднее – проживал те же несколько месяцев на своем новом посту и... все начиналось сначала.
И посему, слушая сейчас от Курта подробности кровавой ночи, Тор только нервно икал, вливая в себя вино.
– Выловить их всех по лесам просто нереально, но будем, конечно же, опять пытаться, – вещал волк. – Нас четыре клана. Если уведем большую часть бойцов на чистки, дома останутся без должной защиты, так что нужны ведьмы в помощь. Те, кто послабее и не присоединятся к бойне.
– А с других земель есть какие вести? Там полукровки тоже с ума все разом посходили?
– Нет пока новостей. Но я не удивлюсь, если из Ропетрии к нам придут медведи или пантеры... Ты вот что, Тор... Рамор в Балье ведь...
По логике вещей максимум через неделю в лесу волков соберутся все ведьмы, случившиеся сейчас в королевстве. И Торель будет тем ведьмаком, который сегодня же заговорит со звездами, оповещая о случившемся и вешая путеводный маячок в небе. При желании присоединятся и ведьмы с соседних земель, если успеют. Кто не застанет общий сбор, добравшись до куртовой землянки, рассредоточатся по домам оборотней, помогая защищать на случай новых набегов, пока остальные чистят леса.
Полукровки могут быть приняты высшими. А могут быть и вычищены. И звезды не возмутятся: преступление на лицо.
– В Балье, – эхом отозвался Тор.
Оборотни с ведьмами будут прочесывать леса Тастонии несколько недель. Не оставят в живых ни одного полукровку, кого найдут, не пощадив и детей, если обнаружат. Пока они чистят, об инциденте узнают соседние королевства, и ведьмы на местах подтянутся к границам, чтобы перехватить спасающихся бегством нечистей.
Сколь надолго хватит такой меры, никто заранее не скажет. Но прецедент подобному случился еще тысячи лет назад, и высшие уже давно отработали такие чистки.
– Уведи его на Аубердинию, – буркнул Курт.
– Он не может оставить Неополя одного так надолго...
– Тор, его пошинкуют, – повысил голос волк.
***
Спустя два с лишним года бывший королевский замок Лазатона, практически полностью разрушенный в ходе военных действий, был отстроен лишь частично. Облегчалась задача тем, что грунт готовить уже было не нужно, донжон хоть и наполовину, но уцелел, а крепостные стены и вовсе устояли практически полностью: воздушным эскадронам они были просто не интересны. И тем не менее о заселении замка говорить пока не приходилось.
Архитектор обозначал еще лет шесть, если не нанять больше людей. Франциск, впрочем, и не торопил его. Пуще королевской резиденции в Лазатоне ему хотелось закончить со строительством школ. Некоторые уже были отстроены, а двадцать первый чиновник в совете короля не снимал хмурую маску с лица, пытаясь придумать, как заставить крестьян неожиданно возлюбить идею просвещения.
Однако проблема, поднявшая этим утром Сермуша с отрядом в небо, только обещала новые неприятности на недавно завоеванных землях. Отстоящие от сердца Сомонии достаточно далеко, просторы вопили о представителе на месте. Довопившись, получили аж целого герцога, которому отписали земли и замок Деровье.
Его светлость герцог Ренольд Лепорье перебрался в область Лазатон, как было решено обозначать присоединенное королевство, первым делом заставив внести в Книги Бытия Лазатона и Сомонии запись о переименовании замка на «Замок Лепорье». Дальше последовали замены гобелен, гербов, флагов, символики на подъемном мосту... Полгода герцог не был в состоянии заставить себя именно представлять молодого короля на месте, утрясая бытовые вопросы.
Удовлетворившись видом своего нового дома, герцог призвал к себе вассалов – из семи родовых замков Лазатона. Те уже давно устали ожидать своего нового сюзерена, гадая, кто им будет: сам король или кто на месте.
Герцог Лепорье был отличным военным тактиком и любителем дворцовых интриг. И к своим сорока годам он успел возвести свои таланты практически до идеала. А скакнув с графа до герцога, был искренне счастлив и готов служить своему королю до конца дней своих правнуков.
Тут же переженив и выдав замуж свое многочисленное потомство за выводки вассалов, Лепорье установил крепкий мир и заручился поддержкой всех без исключения. А говоря от имени короля, суды вершил, опираясь исключительно на интересы знати, молясь, чтобы его возлюбленные вассалы не нашли, что делить между собой. Впрочем, боги были пока что милостивы к герцогу.
Весть о ведьме на престоле пошатнула сонное течение жизни в Лазатоне. Волнения крестьян Лепорье встретил хмуро. А когда селения неожиданно разбились на лагеря «за короля» и «против оного», тут же выдвинул свои войска, лично вырезав и тех, и других. Вассалам было разрешено присоединиться к бойне, но не обязательно: герцог не желал лишних бойцов, мешающихся под копытами боевых коней.
Быстро поняв, что высшая власть Лазатона не одобряет стычки крестьян, а их собственные господа не смеют ослушаться, простолюдины тут же перешли от активных действий к подпольным. И вот это уже стало головной болью вассалов Лепорье. И к своему ужасу уже через год герцог обнаружил, что господа и сами разделились на лагеря «за» и «против».
Получив такую весть, Курим озверел, назвал Ренольда «тупым ублюдком» и пришел к Сермушу, не оставляя королевичу много выбора новостью.
Однако снова воевать с Лазатоном Сермуш не собирался, тем более силами остальных вассалов короля. Оставив подобный шаг на крайний случай, королевич с женой подняли в небо лишь свой отряд... с королевской четой, вот... Шестнадцать всадников, без каких-либо знаков отличий в одеждах, плавно уходили в сторону Лазатона. Желание Амалии облачиться в свой королевский походный костюм не встретило понимания Сермуша, и девушке пришлось нацепить такие же темные одежды, как и у всех всадников.
Семью Коранету не ожидали в Лазатоне, и королевич не горел желанием предупреждать о своем визите.
***
Сермуш повел отряд на снижение лишь на закате – к ближайшему постоялому двору, который заметил с высоты. Телохранителям было не привыкать к таким марш-броскам, Кара также не жаловалась, а вот два юных создания устали, как черти. Амалия выпала из седла в руки мужа, одарила королевича хмурым взглядом и, ступив в здание гостиницы, с порога накинулась на двух девушек, на свою беду обслуживающих постояльцев за столами.
– Научи ее манерам, или это сделаю я, – Сермуш удержал брата в дверях. – Нам не нужны свидетели с хорошей памятью.
Вздохнув, Франки уже в сотый раз за день пожалел, что не сумел уговорить Амалию остаться в замке.
Все два года замок Коранету следил за пикировками Сермуша и Амалии. Истинная дочь королевской семьи, девушка не собиралась находить общий язык с окружающими, считая титулы превыше здравого рассудка. Боялась она разве что Кару, которой было и вовсе на нее наплевать. Попытавшись пару раз «ввести девочку в семью Коранету» и потерпев полный крах, кошка махнула рукой.
Сермуш только фыркал на заносчивость ятровки, а Франциск уже потерял всякую надежду перевести худой мир в более крепкий и искренний. Впрочем, он прекрасно понимал, что Амалию его семья принимает исключительно из-за него самого. Иначе Кара уже давно оттеснила бы и эту Ларунье куда подальше, чтобы не слышать ее и не видеть.
Сказать, что такое положение вещей Франциску было безразлично, нельзя. Он не раз пытался поговорить с женой, но встречал лишь ее полное непонимание, а корректировать ее сознание не решался. Он желал видеть около себя Амалию, а не создание, выделанное ведьмаком под семью Коранету. Его наставник полностью согласился с учеником, предложив Каре и Сермушу обтесывать королеву по-человечески. Ради Франки, опять же.
Обтесывания результата не приносили; кошка веселилась, наблюдая отношения Сермуша с Амалией; Франки хмурился; а королева, с полгода назад родившая милую девчушку, стала пропадать большей частью в детской. И никто не ожидал, что она сорвется с мужем от дочери.
– Я тоже был против, чтобы она ехала, – напомнил Франциск.
– Проблемы это не решает, – заметил Сермуш. – Если она сейчас поднимет переполох в гостинице, я оставлю на тебя вырезание всех постояльцев, чтобы сохранить наше передвижение в тайне.
Ступив следом за Амалией, Кара взяла девушку под локоть и мягко развернула лицом к себе. Королева ткнулась в зеленые глаза оборотня.
– Еще раз крикнешь, я тебе шею сверну, – тихо пообещала кошка, отпустила руку Амалии и подошла к Дурбу, уже распоряжающемуся о комнатах и ужине.
– Забавное путешествие нам предстоит, – летун повернул голову к Каре.
Та сморщила нос, махнув рукой.
Гостиница оказалась полупустой, и летуны даже смогли расположиться по одному в комнате. А Франки настоял на ужине наедине с супругой. Сермуш только вздохнул, совершенно не веря, что брату удастся осадить свою жену.
– Смирению ее явно забыли обучить, – протянул королевич.
Он с женой и отрядом заняли длинный стол в таверне гостиницы. Летуны промолчали на замечание своего принца – им не по статусу критиковать королеву. Лишь Дурб заметил, что ее высочество также не может похвастаться сказочным характером, за что тут же и получил пинок под столом от Кары.
***
Рамор медленно передвигался от дерева к дереву, срезая кору. Увязавшаяся за ним Веста постоянно болтала, к чему полукровка давно уже привык. Поддерживая разговор с девушкой, Рамор то по новой объяснял ей свойства различных трав, то рассказывал какие истории из своих скитаний и днях, проведенных в королевском замке...
Больше чем быть помощницей лекарю, Веста не сможет, как еще полтора года назад понял полукровка. Искусство врачевания не задерживалось в мозгах девушки. Но Рамор был рад и такому помощнику. С недавних пор Балья начала принимать разве что не каждую неделю ходоков из родной деревни Весты: за лекарем. Скучающий полукровка не отказывал в помощи, часто сам приезжая в деревню, если больной был уже не в состоянии передвигаться.
Со временем стали приходить и с других деревень. Парень только вздыхал и покорно ехал – лечить. И порой мог отсутствовать в Балье целую неделю. Здоровье Неополя было на удивление стабильным, слушать титулы для табуретов Рамор устал уже давно и был искренне рад провести дни вдали от старика.
И Торель, подошедший к кованым воротам поместья, застал в маленьком замке только Неополя... Дворецкий отчитался, что барон в «дальней деревне», и ведьмак выматерился: до того поселения день ходу. А к вечеру он обязан вывесить маячок в небе. И для этого ему нужна либо его круглая комната в замке, либо свой домик в горах.
Потребовав бумагу с пером, ведьмак быстро нацарапал послание Рамору и распорядился выслать вслед барону хоть кого, способного разыскать лекаря в деревне. Дворецкий попытался сопротивляться, Тор повысил голос, и на шум спустился Неополь. Хмуро окинув взглядом ведьмака, цыкнул на дворецкого, и тому ничего не оставалось, как подчиниться.
– Что же за дело заставляет ваше сиятельство разыскивать его милость в такой спешке? – полюбопытствовал Неополь.
– Дело жизни и смерти, – выдавил улыбку ведьмак, тут же откланявшись.
Экс-король покивал головой, задумавшись, когда Тор выскочил за двери. Та встреча с Ноллой была единственной. Ведьмак, понимая, что таиться уже бессмысленно, представил тогда Неополю свою жену: «Ее сиятельство графиня поль-Лазан Нарье». Экс-король согласился, Нолла и вовсе как язык проглотила. Они провели в поместье четыре дня, дожидаясь Франциска, но с девушкой Неополь больше не пересекался: Тор сделал для этого все возможное, по ее же просьбе.
И тем не менее, Неополь не желал усмирять своего любопытства. Он терзал Рамора каждый раз, когда предоставлялась такая возможность. Равно как и Сермуша с Франки, когда те приезжали в Балью. Больших результатов его расспросы не принесли. Разве что Сермуш спросил отца, чего он, собственно, добивается.
– Девочка предпочла умереть, считайте этот мир – чистилищем, – улыбнулся он бывшему королю.
– Это очень похоже на измену, ваше высочество, – искренне ответил Неополь сыну, прогуливаясь с ним в саду.
– Да что вы, ваша светлость, – хохотнул Сермуш, – а было бы лучше, не вылови ее Кара тогда?
– Это был выбор герцогини, – насупился Неополь.
Сермуш подавил острое желание напомнить отцу, что он в свое время также предпочел умереть очень условно, и улыбнулся:
– Ваша светлость, так я и послужил нашей герцогине, согласно ее выбору. И она умерла.
***
Кара выскользнула из-под одеяла бесшумно и мягко; на пути к двери уже оделась. Ее три часа минули, а валяться в постели до рассвета, уставившись в потолок, весьма сомнительное удовольствие. К тому же, кошка с удивлением отметила, что голодна.
Шмыгнув на кухню и не обнаружив ничего съестного, быстро нашла ход в подпол и спустилась вниз по узкой лестнице. У последней ступени обнаружилась горелка, которой кошка пренебрегла: глаза оборотня и то лучше, чем это изобретение воспаленного мозга человека. На утро хозяин двора будет, скорее всего, немного в ярости, но делать нечего – ее высочество проголодалась!
Трапезу прервали мягкие шаги и шепот наверху. Кара поморщилась: какие же челы шумные... Скользнув по лестнице наружу, кошка быстро осмотрелась и даже не потрудившись заковаться в бронь, ушла в тень, коих в условиях глухой ночи было видимо-невидимо.
– На коня сядешь уже за воротами, да шагом веди с милю! – наставлял чем-то знакомый голос, искренне пытаясь шептать. – Депешу передашь лично в руки графу Пакто. Понял? Лич-но!
Тот, кого наставляли, видимо, кивал, голоса его кошка так и не услышала. Впрочем, и первый голос тоже удалялся: собеседники шли на выход. Уже в дверях наставник обернулся на тихий шорох; так ничего и не увидев, поспешно выпихал гонца на крыльцо, прикрыл дверь гостиницы и повел к конюшням.
Оседланный рысак уже ожидал. Пихнув поводья в руки невысокому человеку, мужчина пожелал ему удачи и глазами проводил до ворот постоялого двора. Лишь потом скрылся в гостинице.
За воротами гонец утягивал коня за собой от силы шагов десять. Наплевав на все наставления, поднялся в седло и тут же ощутил давление на шее. Он так и не заметил, как плащ взвился вверх, перекрыв доступ воздуха. В следующую секунду материя накрыла его голову, приглушая хрип и лишая обзора. Напавший резко дернул в сторону, и гонец вывалился из седла в стальной захват. Щадящее беспамятство украсило его последние секунды жизни.
Потянув депешу из-за отворота сюртука парня, Кара опустила ее в карман, сняв бронь, и спихнула тело несостоявшегося гонца в канаву. Прежде чем его там обнаружат, пройдет не один день. Расседлав рысака, хлопнула того по крупу. Какое-то время конь будет мирно пастись, перед тем как вернуться: его бесшумно убить не получится. Выбросив седло также в грязь и уже талый снег канавы, кошка перемахнула частокол и глазами выхватила окна их с Сермушем комнаты. Третий этаж... Потолки не в пример паласовских низкие, но так высоко и ей не подпрыгнуть, а если сразу не ухватится за подоконник, только нашумит.
Зато на втором этаже – летуны. Найдя наиболее небрежно прикрытые ставни, Кара взвинтилась вверх, ухватившись за дерево и рывком снимая запор. К чести Дурба, он проснулся. Либо года в телохранителях сказывались, либо близость полукровки.
– Ты первая женщина, решившая забраться в комнату к мужчине ночью, – смеялись его глаза.
Вкатившись в помещение, Кара приложила палец к губам и подошла к камину, распечатывая конверт.
– Ты бы оделся, – бросила она Фаррину. – Застать нас в одной комнате ночью – это полбеды. Но застать одного из нас полуголым при этом... А кто такой граф Пакто?
– Лазатонец, – зашуршал одеждой летун.
– Какое ценное замечание на границе с Лазатоном, – согласилась Кара; она уже прочитала депешу, предупреждающую об отряде королевича у бывшей границы королевств. – Он с нами или он покойник? – она посмотрела в упор на Дурба.
– Между этими двумя крайностями, – признался Дурб. – Ты меня посвятишь?
– Либо нас ведут, либо здесь шпики не только от Тео, – улыбнулась Кара, скармливая огню поленья.
Фаррину закрыл ставни, повертел в руках безнадежно испорченный запор, задумавшись. Они преодолели очень большое расстояние на единорогах. На рысаках тащились бы далеко позади. С другой стороны, по небу путешествуют не только из королевского замка. И расчет Сермуша был тот, что здесь никого из них в лицо знать не должны.
– Из замка весть о нашем передвижении могла прийти только также по небу, – тихо говорила Кара. – Иначе не успели бы предупредить. Наш «демон» успел засветиться здесь раньше?
– Все может быть, – протянул Дурб. – Гонец, я так понимаю, уже на пути в рай?
– Но не тот, кто послал его, – вздохнула кошка. – Я его не видела.
– Вырезать всю гостиницу – безумие.
– Согласна.
– А наша миледи не успела возопить свои титулы?
– Я проверю с утра, – нахмурилась Кара и тут же резко повернулась к Дурбу с неожиданной идеей. – А ну-ка присядь...
Прежде чем Фаррину успел понять, что кошка затеяла, та уже утонула в его глазах, очень подробно изучая события минувшего вечера. Кто бы ни послал гонца к графу Пакто, он должен был по крайней мере уделить летунам больше внимания, чем праздные любопытствующие. Кара заметила бы, пересекись она взглядом с особо настырным наблюдателем. Но сего не случилось. Тем не менее, остается надежда на остальных летунов.
– Если я поклянусь, что не посылал гонца, ты мне поверишь? – мотал головой Дурб.
Кара снова уставилась в огонь: глаза Фаррину также не дали ей ответа.
***
Рамор не хотел будить Весту ни свет ни заря, но они провели в деревне с неделю, и парень начинал нервничать. Старик, к которому позвали лекаря, был уже стабилен, местная знахарка вполне сможет поставить его на ноги, если будет следовать указам полукровки.
Когда в Балью пришли первые ходоки с два года назад, Рамор уехал с ними, конечно же. Но, вернувшись, тут же ворвался в комнату Весты, спрашивая, зачем она рассказала деревенским о лекаре-при-герцоге в Балье. Девушка не нашла сколь вразумительного ответа, и полукровка только вздохнул. Отказывать ходокам он так и не научился.
В доме больного старика сколь много свободного места не было, и лекаря с его ассистенткой разместили на чердаке; даже ширму подняли, чтобы разделить их спальные мешки. Просыпаясь среди ночи, полукровка всю неделю спускался к старику, а потом морозился на крыше дома, встречая рассвет. В этот раз, как только горизонт озарился поднимающимся солнцем, Рамор мягко спрыгнул с крыши и вошел в дом.
Хозяйка была уже на ногах. Кивнув ей, парень поднялся наверх, обернув глаза и привыкая к темноте. Наткнувшись на ширму, повалил конструкцию и чертыхнулся.
– Веста!
Девушка приподнялась на локтях:
– И этот человек учил меня быть тихой... – фыркнула она.
– Мы уезжаем, поднимайся давай.
Когда Веста спустилась, Рамор давал последние указания хозяйке, та кивала... Еще раз проведав старика, полукровка попрощался с ним. Скорее всего, он больше не увидит его: от старости пока еще никто отваров не нашел. И следующий перепад температуры опять уложит бедолагу в кровать. Из-за простуды к полукровке не придут. А когда старика охватит лихорадка, Рамор уже не успеет приехать, разве что на похороны.
Подсадив Весту на рысака, полукровка поднялся в свое седло, и всадники покинули деревню, пустив рысью. Рамор не говорил деревенским и половины того, что видел и понимал. Старику сейчас никак нельзя даже носа совать наружу. И никто этого указа не послушает. Только поднявшись с подстилки, он тут же выползет во двор, и дочь, которой велено хоть даже силой держать отца в тепле, не посмеет перечить.
Когда поселок остался позади, Рамор свернул к лесу; Веста повела коня следом. Спешившись у первых деревьев, полукровка стянул с седла дорожную сумку, достал кинжал... Девушка уже привыкла, что парня не оттащить от сборов такой глупостью, как холод.
– Ты, вроде, спешишь к герцогу, – напомнила она, спешиваясь.
Рамор утвердительно промычал.
– Через лес ближе.
Веста с сомнением посмотрела на темноту среди частых деревьев:
– А по дороге безопаснее.
– Хочешь, расскажу о лесных духах? – хихикнул Рамор. – О тех, что питаются человскими душами…
Веста подцепила немного снега и бросила в полукровку, тот закрылся рукой, засмеявшись.
– Нашла чего бояться – леса!
Утягивая за собой рысака, Рамор потопал вглубь чащи, выискивая новое дерево, кора которого ему может сгодиться. Веста плелась рядом. За два года она ни разу не видела около полукровки какой девушки. Набравшись смелости, как-то спросила его, кто сумел украсть сердце юноши. Рамор только хмыкнул, коротко ответил, что никто и закрыл тему.
Ни Телла, ни Рамор не относились к своему увлечению хоть сколь серьезно. И когда Коранету покидали Балью, молодые люди расстались без сожалений. Девушка последовала за своей госпожой в дом ведьмака, как и две другие служанки; сейчас она была в Кружевах, и Рамор знал это. Тор как-то заговорил о Телле, но полукровка только поморщился, и ведьмак больше не касался этой темы. Тем более что молодая служанка также ни разу не просила госпожу отправить ее обратно в Балью.
Среди двух десятков слуг поместья были и миловидные девушки, но Рамор сторонился их. Посещая деревни, игнорировал все взгляды юных созданий, и любопытство Весты росло с каждым днем.
Молодой человек подошел к дереву, снова срезая кору. Девушка подперла ствол спиной, поправила капюшон подбитой мехом накидки.
– А если герцог умрет... – начала она.
– Когда умрет, – спокойно поправил ее Рамор; смерть для него была естественным биологическим процессом, а не страшным переходом души в загробный мир.
– Когда герцог умрет, – повторила Веста, – ты покинешь Балью?
Рамор отвлекся от ствола дерева и в упор посмотрел на девушку:
– Предложи мне лучшую тему для раздумий?
Когда Веста опустила глаза, смутившись, полукровка усмехнулся и срезал кусок коры.
– Ну, может... – тихо заговорила она, но Рамор неожиданно зажал ей рот рукой, прислушиваясь.
Глаза полукровки обернулись, уши заострились; Веста невольно вздрогнула, боясь дышать. Рамор осматривался. Шорох, что он засек секундой раньше, не мог издать человек. Челы вообще слишком шумные, только оборотень способен двигаться настолько тихо.
Фыркнул конь, начал топтаться на месте. Резко повернув голову в его сторону, Рамор встретился глазами со стальной гиеной. Чешуя смяла одежды юноши. Уворачиваясь от прыжка гигантской собаки, полукровка закрыл собой Весту. Вот тебе и безопасный лес...
***
Лакей, пришедший в деревню, истерзал с десяток крестьян, прежде чем нашел дом старика. Но и ввалившись в избу, услышал ответ, что лекарь из Бальи уехал еще на рассвете. Гнать рысака обратно сей же час разумным не было, а в деревне не нашлось коней для столь быстрого передвижения, и мужчина напросился на отдых.
***
Нолла никак не могла понять, почему ей нельзя с мужем.
Торель вывесил маяк минувшей ночью, ведьмы королевства подтянутся к лесу в сердце Тастонии уже через несколько дней. А кто близко – и того раньше. И Тор должен быть сейчас в землянке волков, ожидая. Но Нолла проявляла редкостное упрямство, а Настьен только вздыхал, исчерпав все предлоги, чтобы увести ее от ведьмака. Он уже жалел, что в свое время был против их с Изабель брака: его сестра, по крайней мере, была жителем этого мира, она бы поняла, почему граф противится брать ее с собой в клан волков.
– Не удержать мне ее здесь, – тихо говорил барон Тору, пока Нолла не проснулась. – Она ускачет в Балью, что вполне резонно, а не найдя тебя там, одним звездам известно, куда поведет рысака.
– Сам знаю, – огрызнулся ведьмак. – Ты как представляешь ее на чистке лесов??
Чтобы барон Шанод понял всю глубину проблемы, Тору пришлось поведать ему гораздо больше, чем человские сказки о битвах оборотней. У Настьена волосы дыбом вставали от рассказов, как перевертыши будут «чистить» стоянки полукровок, но выслушал всё и с тех пор только хмурился. Конечно, Ноллу отпускать с Тором никак нельзя. Как один из сильнейших, ведьмак будет в рядах зачистки, а не в землянке какой прохлаждаться. И себя он защитит, если что, а вот Нолла станет первой мишенью для полукровок.
– Усыпи ее!
Тор посмотрел на Шанода и вздохнул. Единственное, что он может сделать, это превратить жену в растение, и она никогда вообще никуда не захочет. А вот «спать» она будет только пока под контролем сознания ведьмака, и как только он минет крепостные стены замка, тут же очнется. Описания человеку возможностей ведьм не входили в планы Тора.
– Я тебя лучше усыплю. Все равно бесполезен.
Хуже всего было то, что даже увезти Ноллу в замок Нарье уже не представлялось возможным: она просто не поедет. Девушка совершенно отчетливо поняла, что муж собирается на опасное мероприятие, и отпускать его не собиралась.
– Может, я тоже поеду? – предложил Настьен. – Буду около Ноллы... Если что...
– Если что, – передразнил его ведьмак, – вы оба станете трупами. Ты не услышал ни одного моего слова, Настьен? – взвился Тор. – Это не паршивая бойня челов, а у меня не будет возможности следить за ходом резни и прикрывать ваши с Ноллой спины! К тому же, ты остаешься вместо меня выпускать эти чертовы караваны, – сбавил он тон.
Нолла не нашла в королевском замке сколь много развлечений. Впрочем, их и правда не было, считай. А дамские сплетни девушку не привлекали. Порой ей было интересно послушать какие глупости, но, быстро начиная скучать, маленькая графиня отправлялась на поиски мужа или Настьена.
– Уезжай сейчас тогда, – опустил голову Шанод. – Когда она проснется, я сделаю все возможное, чтобы она не бросилась следом. Если все же сорвется, я поеду с ней, к чертям твои караваны. Сам приведу ее к твоим волкам, дальше – посмотрим.
– Ты еще более безумен, чем Нолла, – фыркнул ведьмак.
– Предупреди волков, что останутся в землянке, – прошипел Настьен, – что мы можем прийти. Это все – время, Тор. Пока я держу ее здесь, пока мы добираемся, пока тебя «ищут» по лесам, что мы в землянке...
– Сумасшествие какое-то.
– А уж как потом будешь уворачиваться от летающих пуфиков, что улизнул, пока она спит, дело твое, – широко улыбнулся барон.
***
Сермуш поманил брата пальцем из комнаты, удостоив Амалию кивком головы. Королева двинулась было следом, но кошка, юркнувшая в дверь, преградила ей путь. Когда створка закрылась, Кара пресекла новую попытку девушки уйти, отпихнув ее от выхода.
– Амалия, мне искренне наплевать, зачем ты увязалась с нами, – начала кошка тихо. – Но раз уж ты здесь, давай попробуем договориться: ты забываешь свой статус, свое имя и становишься не больше чем единицей отряда.
Кара не особо переживала за Франциска, пожелавшего присоединиться к брату в этом походе: все-таки, парень – ведьмак. Как бы они ни опасались за его спину, он способен защититься от многих выпадов. А вот Амалия – обуза. Да еще и весьма неразумная обуза.
– Своими королевскими выходками ты можешь погубить всех нас, – продолжала кошка. – Когда вернемся в замок, продолжишь играть в свои титулы. Но сейчас, среди нас, тебе стоит быть очень тихой и незаметной, чтобы даже я забыла, кто ты.
– Дерзите, ваше высочество, – прищурилась Амалия, собрав все мужество, какое только отыскала.
Кошка усмехнулась: черта с два она поймет хоть что-нибудь. Хорошим решением было бы доставить прелестницу обратно, предварительно отправив в страну снов резким выпадом. Но воевать с Франциском Каре не хотелось.
– Амалия, нас всего пятнадцать боевых единиц и ты. Мы приближаемся к Лазатону, половина жителей которого очень не любят своего молодого короля. Если хоть кто узнает, кто мы, твоя заносчивость и твой титул смогут спасти нас? Или, может, как раз наоборот?
Девушка сглотнула, попятившись от кошки.
– Тебе рассказать, что крестьяне пожелают сделать с женой ведьмака? Страшнее всего, что солдаты многих лордов также захотят поучаствовать в расправе. Эти земли были присоединены чуть больше двух лет назад, посредством войны, о которой ты, конечно же, знаешь. И люди плевать хотели, почему эта война вообще была. И кто был прав, а кто – нет. Они увидят молодого короля-ведьму и его жену, очень громко всем рассказывающую, кто она такая. Хочешь попробовать раздать королевские приказы неуправляемой толпе? Или вооруженным солдатам, мечи которых будут обращены против тебя же?
– Я им не позволю.
– «Я» – это армия, которая осталась в замке? Или ты рассчитываешь, что тебя, орущую свои титулы, защитят пятнадцать человек?
Кошка прошлась по комнате, раздумывая.
– Забывай свои звания, Амалия. Иначе мы с Сермом найдем, как поговорить с Франциском, чтобы отправить тебя обратно. Мы не будем рисковать людьми из-за твоих игр в королей. Мы все обращаемся друг к другу сейчас только по первым именам. Даже не по кличкам. Так что «демонов» тоже забудь. И старайся держаться между кем-нибудь из летунов, кстати. Дальше мы путешествуем по земле.
***
Веста визжала, боясь отлепиться от узкого ствола дерева, Рамор, уже несколько раз крикнувшей ей скакать обратно в деревню, мог разве что уворачиваться от гиены, уводя собаку все дальше и дальше от девушки. Которая забыла даже свое имя от страха.
А когда земля сотряслась под тушами еще трех сотен гиен, Рамор и сам побледнел. Напавший на него оборотень перестал атаковать, сев в талый снег вперемешку с грязью. Полукровка осмотрелся: их окружили стальные гиены, все как один щерясь.
Веста тут же перестала кричать. Обходя дерево, она испуганными глазами смотрела на перевертышей, сжимающих кольцо. Когда несколько гиен оказались около нее, втянули воздух носом, переглянулись. Веста зажмурилась, оседая в снег.
От круга отделился вожак, с интересом рассматривая Рамора. Присутствие человека около полукровки смутил гиен. Бойцы клана подтягивались к куртовой землянке, чтобы оттуда уже разойтись по отведенным им зонам, в сопровождении одной-двух ведьм. Конечно же, встреть перевертыши по пути отряд полукровок, тут же расправятся – меньше работы потом.
Но перед ними стоял один полукровка. И человская девушка.
Вожак перекинулся, поднявшись на ноги:
– Бронь скидывай, – процедил он; видя, что Рамор медлит с выполнением столь самоубийственной команды, мужчина шагнул к нему. – Ты и в стали своей дольше минуты не проживешь против всех бойцов гиен.
– Она по ту сторону двери, – Рамор не сразу понял, о какой кошке спросил вожак; равно как и со скрипом сообразил, откуда гиены вообще ее знают.
Молодой человек только потом поймет, что ответь он неправильно, на него тут же накинулись бы. Вожак, конечно, увидел, что полукровка делал в ночь нападения на оборотней, но лишняя проверка никогда никому не вредила.
Весть о кошке Гонта в свое время разнеслась по кланам очень быстро. Еще века назад уставшие чистить леса, перевертыши, тем не менее, хотели знать разумных среди полукровок. Чтобы не зацепить случайно.
Когда Кара уберегла Рамора от отряда отморозков, Курт был первым, кто разнес эту новость по кланам Тастонии. И тем не менее, сейчас волк не посоветовал бы молодому лекарю соваться с Бальи: мирных в нынешнем безумии погибло слишком много, а нервы оборотней – не железные, не в пример их позвоночникам.
И вполне могли бы наброситься и на кошку, и на ее подопечного – единственных известных «разумных» полукровок королевства.
– На рысаков поднимайтесь оба, – скомандовал вожак. – Мы вас проводим. И к кошке пошли кого-нибудь. А лучше сам... в гости отправься...
– Не могу я, – буркнул юноша, пытаясь привести Весту в чувства.
– Ты все также в Балье? – вожак кивнул бойцам перевернуться, а то они никогда не тронутся в путь, если чел не оправится от испуга.
Впрочем, это тоже не помогло.
– В Балье, – кивнул Рамор.
Вожак со вздохом подхватил Весту на руки; кто-то из бойцов хмуро зацепил поводья одного из рысаков за седло другого, и полукровка поднялся на коня, принимая девушку. Гиены снова окружили путников, рысью уводя в лес.
В пути Веста пришла в себя. И первое, что увидела – стальные спины их сопровождения. Рамор успел только зажать ей рот рукой. Ткнувшись в его хмурый взгляд, Веста тихонько всхлипнула.
– Куда они нас ведут? – она отняла руку молодого человека от своего лица.
Несколько гиен скосили глаза на звук ее голоса; кто-то из оборотней мотнул головой, фыркнув от летящей в глаза грязи.
– Домой, – тихо ответил Рамор.
Ни о каких долгих остановках и уж тем более, чтобы срезать кору, речи не было; седло разрешили покинуть только пару раз. А вот спать ночью оказалось недоступной роскошью: оборотни даже слышать не хотели о столь долгой остановке.
– Без вас мы уже пришли бы к землянке, – отрезал вожак.
Рамор попробовал напомнить, что не просил о «конвое», получил хмурый взгляд мужчины и замолчал. Веста, наотрез отказавшаяся пересаживаться на своего рысака, вздрогнула от прикосновения крепких рук вожака, подсаживающего ее в седло.
Тронув бока коня, полукровка в который уже раз обругал себя: держись они дороги, переночевали бы в деревне по ходу к поместью. И вообще перевертышей не встретили бы. Несколько гиен, идущие по правую руку Рамора, неожиданно издали звуки, похожие на смесь лая собаки с волчьим воем. Рысаки заволновались, замедлив ход. Вздрогнув, Веста прижалась к Рамору; крик застрял где-то в горле.
Остановившись, гиены медленно развернулись вправо, принюхиваясь. Через несколько секунд между деревьев замелькали факелы; оборотни ощерились. Рамор попытался привлечь внимание вожака, но гиены быстро рассредоточивались за ближайшими деревьями, окружая приближающихся.
Спешившись, юноша стянул с седла Весту и шагнул за деревья, утягивая ее за собой: глаза оборотня выхватили в свете факелов стальные фигуры полукровок.
***
Тор медленно мерил шагами пространство перед землянкой волков. Леопарды с пумами уже подтянулись, ждали только гиен. Успели прийти даже три ведьмы: две женщины и совсем молодой юноша, чем-то напомнивший Тору Франциска. Окинув его взглядом, Нарье тут же определил его оставаться в землянке во время зачисток.
Поляну окружали невысокие огни ведьмаков, послушно висящие над землей – чтобы неожиданностей не было. А несколько в стороне от жилища волков развели живой огонь – греться. Впрочем, мраморные тут же поднялись на деревья, не желая студить задницы на земле, а пумы набились в землянку волков, перевернувшись людьми. И у костра, сотворив несколько бревен, сидели только ведьмы, тихо переговариваясь.
С мирными жителями леопардов, пум и гиен остались по пять десятков бойцов, на случай новых налетов. Но и многие из них скоро уйдут также в леса – как только вожаки договорятся о зонах для патрулирования, а ведьмы подтянутся, помогая уже немногочисленным бойцам охранять родной дом.
– Где этих собак носит, – прогремел Курт, выходя на свежий воздух.
Его комната уже больше походила на загон щенков: отроки волков проявляли очень живой интерес к пумам, упросив кого-то перевернуться кошкой.
– Нолла с Настьеном могут здесь появиться, – задумчиво протянул Тор.
– Ты рехнулся?
– Настьен не удержит ее долго в Кружевах. Мы договорились, что он сам приведет ее сюда. Даран проводит.
– И что с ними здесь делать?
– Делать вид, что ищут меня, – прищурился ведьмак.
– Вот своего батьку и оставляй здесь, – кивнул волк. – Невестку стеречь.
То, что Витольд придет, ни у кого сомнений не вызывало. Если уж ведьмак два года назад подвинул Сомна и вопреки всем доводам рассудка пришел в Тастонию разбираться в предстоящей войне ради сына, то чистку лесов точно не пропустит. Тор старался не думать, пришел бы отец поддержать своего человского сына, или нет.
– Курт, ты своих полукровок хоть когда видел? – неожиданно спросил ведьмак.
Волк вздрогнул от вопроса и хмуро посмотрел на Тора. Тот сложил руки, прислонившись к дереву. Курт был повесой всю свою сознательную жизнь. Недавно отметил тридцать восьмой день рождения, и предположение, что у него есть бастарды-полукровки среди отрядов отморозков, было вполне резонным. Тор усмехнулся, опустив голову.
– Ты их прогнал так же, как и Кару?
– Никто не приходил, – буркнул волк.
– А Плант и правда никогда не выходит на зов среди бела дня?
Бывший вожак клана оставался днем в землянке с тех пор, как сложил с себя управление. Если он и был уже бесполезен как боевая единица, то разум старика оставался вполне ясным, а Курт не гнушался прислушиваться к его советам. Да и в отсутствие Курта в землянке Плант выполнял роль вожака; как когда-то и его предшественник.
– Он сказал бы мне, – настаивал волк.
Торель прикрыл глаза и откинул голову на ствол дерева, проглотив слова. Черта с два Плант сказал бы, понимая, что перед ним стоит отпрыск Курта.
Волк ушел в землянку, и Тор открыл глаза, вздохнув. Поздновато уже для расспросов.
***
Франциск только хмурился, слушая брата. Сам виноват – не сумел донести до жены простых, казалось бы, истин. Сермуш увел его аж к конюшне, чтобы не было даже случайных ушей. Ему самому не нравилась идея вставать между молодыми людьми, вбивая в мозги Амалии резко изменившиеся правила игры. Но безрассудный риск Сермушу нравился и того меньше.
То, что никого из них в лицо здесь, все же, не знали, было совершенно ясно. Даже внешность молодого короля пока еще не засвечена столь далеко от замка Коранету. И единственной причиной отосланного гонца к лазатонцу о приближении отряда «демона» могла быть только Амалия, выдавшая их с головой. Несколько подорванный авторитет Франциска в глазах жены казалось уже грошовой ценой.
– Я поставлю свою жизнь за тебя, Франки, но я не отправлю весь свой отряд на верную смерть только потому, что эта дура не умеет молчать! А если она не заткнется, все встречные-поперечные будут знать, кто путешествует.
Сермуш понимал, что совершать истинный переворот в своих мозгах молодой королеве будет сложно. А уж подчиняться ему или, тем паче, Дурбу, Амалии откровенно противно. От Франциска Сермуш не ожидал даже толики непонимания ситуации, за плечами братьев был не только королевский замок.
Прекрасно зная Кару, Франки мог представить, как она разговаривает с Амалией. И убитый ночью гонец не сделал кошку пушистой. К тому же, все еще оставался открытым вопрос, кто отправил юношу с депешей. Еще на рассвете летуны очень ненавязчиво рассредоточились вокруг постоялого двора, мягко пресекая попытки людей покинуть территорию. И кошка нервничала, безуспешно отыскивая крысу. В таком состоянии и ушла говорить с королевой, когда та проснулась.
Выскочив наружу, Кара разыскала Дурба у частокола.
– Есть что-нибудь?
Фаррину отрицательно покачал головой. Расспрашивать постояльцев было бы очень неосторожно. Все ждали, когда разыскиваемый ими человек начнет нервничать, но тот, похоже, только затаился. Нервы у него, казалось, были железными. И кошка теряла терпение: она даже зацепку использовать не могла, а Франки запретила ощупывать челов, сомневаясь, что получится незаметно. Раскрой их нечеловеческие способности, и информация, кто был крысой, уже так и так не пригодится: если их и не знают в лицо, то тут же вспомнят, кто единственные ведьмак и оборотень королевства.
Да и цепанет парень только эмоции, а то, что нервничают уже все обитатели гостиницы, одиноко торчащей на дороге, сомневаться не приходилось: с час назад летуны не разрешили покинуть двор какому-то графу.
Поравнявшись с мужем, Кара шумно вздохнула:
– Уводи людей. Я нагоню. Оставь мне Дурба с Натолем и Шаниром.
Счет на дни или часы не шел. Но жить в этой гостинице Коранету, все же, не собирались. А не сработавший план вычислить крысу обрек постоялый двор.
– Я останусь вместо Шанира, – бросил Сермуш, отстегивая плащ и двинувшись к Дурбу.
– Зачем он останется? – побледнел Франциск.
– Я не найду лучших слов для Амалии, – проигнорировала его вопрос Кара. – Если она подведет нас еще раз, один из летунов доставит ее обратно в замок. Понял? Игры закончились.
Летуны молча и быстро седлали рысаков, Дурб ушел в гостиницу за Амалией. Сермуш отыскал во дворе повозку, свистнул пару летунов помочь ему впрячь кобылу. Кто-то вывел пяток детей разных возрастов с двумя молоденькими девушками. Одна из них заверила, что умеет управляться с вожжами.
Натянуто улыбнувшись, Натоль подсадил девушку на козлы:
– На севере есть деревня, – он старался, чтобы голос не сорвался, – два дня ходу на такой повозке. Там останетесь.
– А батька? – пискнул кто-то из детей.
– Он приедет... Попозже.
Кара отвернулась, ткнувшись в глаза Дурба; тот вздохнул.
Девушка на козлах получила кошелек и выслушала наставления, что и как делать в деревне. Скорее всего, растеряется, добравшись, подумала Кара. Когда повозка скрылась за воротами, летуны вывели следом всех коней. Дурб молча подсадил Амалию в седло; Сермуш пинками загнал брата на гнедого.
– Пойдете рысью, – велел королевич Шаниру. – Через милю – шагом. А там мы уже нагоним.
Один из летунов оседлал белоснежного и поднялся в небо, уводя за собой всех остальных единорогов к замку; он уже не присоединится к отряду.
Неоседланных лошадей свистом отогнали подальше от гостиницы; рысаков для «отстающих» привязали к калитке у ворот. Сермуш проводил всадников взглядом и ступил обратно во двор, с силой пнул створки закрываться.
Уже подходя к трехэтажной деревянной постройке, Кара вытянула клинки и оделась в сталь.
Она старалась припомнить, когда ей доводилось убивать мирных... Солдаты, уходя на службу, знают, что их ждет. А обитатели этой гостиницы оказались виновны лишь в длинном языке их королевы и стальной выдержке крысы, не обнаружившего себя за полдня. Знал ведь, что его ждут люди в темном, окружившие двор. А не вышел.
Натоля оставили в дверях. Сермуш вообще отказался бы и от Дурба здесь, и от Натоля, но понимал, что упустить никого нельзя. Быстро обошли нижний этаж, и первые сдавленные крики разрезали воздух.
Началась паника.
Натоль, краем глаза заметивший прыгнувшего мужчину из окна второго этажа, выкинул кинжал. Тут же в его плечо ткнулась дородная баба с сумасшедшими глазами. Сильным движением прижав ее к стене, летун вытянул второй кинжал с пояса и резко выкинул руку в сторону, полоснув по горлу.
Кара поднялась на третий этаж, толкнув первую створку. Запоздало вспомнила, что это была комната королевской четы и шагнула дальше. Паника гнала людей вниз, и на этаже кошка нашла лишь графа, которого утром развернули от ворот обратно к гостинице. Между ним и Карой стали три телохранителя.
Она убила уже трех молоденьких девушек; конюха, пытавшегося укрыться за высокими сундуками; и сына хозяина, отчаянно, но неумело фехтующего кочергой. Ей было уже все равно. Кошка сделала два шага, рукой отводя обнаженный меч стоящего близ графа телохранителя . Следующий метр она преодолела со скоростью оборотня, и мужчина принял в сердце ее клинок.
Перехватив рукоятку и вытянув кинжал из плоти, кошка выкинула руку вправо; оба тела ухнули на пол одновременно. Третий завел графа за себя, неожиданно резко, без разгона, опуская меч на голову полукровки. Поймав сталь на запястье, кошка скользнула рукой по клинку и зажала тот в ладони, дернув на себя. Отказываясь выпускать эфес, мужчина подался вперед, за секунду до смерти понимая, что это было ошибкой.
Кошка перевела взгляд на графа и быстро сократила расстояние между ними, отправляя мужчину вслед его телохранителям.
Когда Кара спустилась вниз, летуны уже ждали ее. Хмуро переглянувшись, люди в темном вышли из омертвевшей гостиницы. Мужчины обложили нижний этаж сеном из конюшни; огонь занялся быстро.
Окунув кинжалы в бочку с водой, Кара смыла с клинков кровь и провела ими по камзолу, высушивая. Все четверо молча прошли за ворота к рысакам... Застегнули плащи... Поднялись в седла... И снялись с места галопом, не оглядываясь.
Отряд ждал их в миле от постоялого двора. Шагом так и не пустили, просто остановившись. Франциск был бледен, как снег. По щекам Амалии катились слезы. Молодые люди поняли, почему четверо задерживаются в гостинице, только когда занялся пожар. Губы девушки что-то шептали.
Сермуш молча обогнул отряд и мотнул головой, пуская рысью. Он сделал все, чтобы не пересечься взглядом с Амалией: толкни его на такой шаг Кара, королевичу было бы проще самому удавиться.
***
Гиены сжали кольцо стремительно, и факелы тут же попадали в снег. Полукровки не ожидали встретить клан оборотней – шли, не таясь. Даже не все были в стали, когда собаки набросились. Ночной воздух пронзили лай, вой, крики и шипение.
Веста вздрогнула, и Рамор развернул ее к себе:
– Смотри на меня! Не смотри туда!
Глаза девушки невольно скользнули мимо его лица: оборотни грызлись всего в двадцати метрах от них. Рамор чертыхнулся, резким движением поменялся местами с Вестой и прижал ее к дереву.
Когда хрустнула кость черепа под стальными зубами гиены совсем рядом, девушка вскрикнула и зажмурилась; Рамор больно стиснул ее плечи. Ни Кара, ни Тор никогда не рассказывали ему о зачистках и причинах, их начинающих. Да и сейчас вожак гиен не утруждал себя подробностями. Лишь сказал, что несколько ночей назад полукровки напали на стоянки кланов.
Рамору ничего не оставалось, как поверить. Делиться информацией зацепкой вожак не собирался, а лекарь не хотел рисковать жизнью Весты, настаивая. О том, что еще может заставить три сотни бойцов клана идти лесами в сторону куртовой землянки, полукровка даже думать боялся.
Веста вцепилась в накидку Рамора, плотно застегнутой на груди, и заревела:
– Давай ускачем! Пока они дерутся!
Полукровка встряхнул ее, разозлившись. То, что за ними тут же кинутся несколько гиен, сомневаться не приходилось. Их вообще спасло только чудо. Вожак вполне мог и проигнорировать «разумность» Рамора и статус подопечного кошки. А уж кто погрыз полукровку с челом, оказавшихся не в том месте не в то время, история умолчала бы. И постарайся они сейчас улизнуть, так и случится.
Заведя руки девушки себе за спину, Рамор прижал ее к себе, что-то нашептывая на ухо – сам потом не вспомнит, что. Его глаза скользили по месту схватки: гиены валили стальные фигуры в кровавый снег; клыки опускались на лица полукровок.
Закрыв глаза, Рамор скомкал ткань накидки Весты. Было время, он сам собирался присоединиться к отряду полукровок. Остался бы с ними, увидев? Или стал бы таким же, как они?
И сейчас вполне мог оказаться среди этих трупов, остывающих под луной.
Кто-то ткнулся в дерево стальным позвоночником, и Веста вздрогнула. Хотела оглянуться, но Рамор не позволил ей. Распахнув глаза, он встретился со взглядом себе подобного перед тем, как того повалили. Вскинув руки, Рамор зажал уши Весты, но она все равно услышала хруст черепа; слезы снова покатились по ее щекам.
Гиены быстро обернулись людьми, осматривая трупы: минус еще один отряд полукровок. Вожак подошел к Рамору, коротко бросив приказ подниматься в седло. Кто зацепил поводья коней к деревьям перед схваткой, оставалось только гадать.
Подсадив Весту, Рамор поднялся сам и заметил, что девушка дрожит. Бросив на них хмурый взгляд, вожак обернулся последним, быстро прошел вперед, задавая темп, и все продолжили путь, оставляя позади себя три десятка трупов. Гиены не потеряли ни одного бойца.
***
Плант уходил чистить леса на своем боевом веку два раза. Темпераментом Курта он похвастать не мог, однако когда вожак вошел в его комнату, рыком выгнав пум вон, только вздохнул, поерзав на стуле. Таким злым старик видел своего преемника не часто.
Врать смысла не было. Судя по состоянию Курта, он и зацепкой не пренебрежет, грызни оборотней сейчас только и не хватало.
– Ну а что бы ты сделал? – грустно усмехнулся Плант. – Клану приказал бы принять полукровок в землянке? Не глупи, Курт. Тебя никто под юбки челов не пихал.
– Да хоть кошке сдал бы! – повысил голос волк.
– Кара живет на два мира, ей и без твоих бастардов забот хватает. Не думаю, что все из них такие же... разумные, как парень-лекарь.
– Ты должен был сказать мне, – процедил Курт, опустившись на кровать старика. – А что уж я сделал бы с этими знаниями, мое дело.
– Хочешь собрать сейчас всех бойцов, что уже пришли, и спросить, кто из них отказался бы от зачистки, не желая рвать своих же бастардов? – тихо спросил Плант, помня о слухе оборотней.
– А скольких ты порвал, старик?
– Не поверишь, – тут же отозвался тот. – Ни одного.
Планту было всего двенадцать, когда у этой же землянки собрались четыре клана и десяток ведьм, планируя чистку. Пока вожаки договаривались, обозначая районы для патрулей, пока Витольд разбивал ведьм на группы, любой мог услышать переговоры; не разрешалось лишь встревать в разговор, мешая. И любопытный молодой волк уже тогда узнал больше, чем мог понять даже. Понимание пришло много позже.
Первые тревожные колокольчики забились в голове Планта, когда вернулись бойцы клана, а среди них – очень хмурый и резко постаревший дядька будущего вожака, Напт. Потрепав встречающего их племянника по лохматой шевелюре, он лишь устало вздохнул и ушел к себе.
Почему волк разучился улыбаться, Планту пыталась объяснить мать, совершенно в этом не преуспев. Ей на помощь пришел вожак клана, беспощадно бросив: «Мы наткнулись на двух его бастардов. Я им отказал пару лет назад».
Бедной матери пришлось объяснять двенадцатилетнему сыну значение слова «бастард»... Объяснить же, почему полукровкам, а уж тем более – полюбившимся челам, нечего делать в клане, было в разы сложнее. Впрочем, после вопроса сына, почему полукровки нападают на стоянки перевертышей, женщина и вовсе рассердилась, кликнув мужа и заставив отдуваться уже его.
Вожаком Планта выбрали, когда ему стукнуло двадцать шесть. К тому времени дядька все еще не выбыл из рядов бойцов, но в деревни с той чистки больше не отлучался надолго. А однажды перед рассветом разбудил племянника: он должен был оповестить вожака, что покидает клан.
– Нет во мне толку. Боец я уже никудышный, а сидеть в землянке сутками без дела не по мне.
Подобных случаев было немало среди перевертышей. Желающих жить отдельно от клана никто не держал: не рабы, чай. К тому же, некоторые уходили жить среди челов, пытаясь построить семью. Счастливых финалов таких историй звезды до сих пор не записали.
А когда еще через десяток лет Витольд снова собрал кланы у землянки волков, отряду Планта достался участок на границе с королевством далеко на северо-западе, аж за горами пум. Растянувшись вереницей по горизонту, волки шли по редкому лесу, не выпуская друг друга из виду; расстояние между каждым из них не превышало пятидесяти метров.
Обнаружив отряд полукровок, один из бойцов завыл. Но подбегающие волки только в растерянности усаживались в траву, благодаря звезды, что вожак клана с ними. Его по-любому пришлось бы разыскивать, скалясь на Напта: старый волк стоял между своими бывшими кланками и двумя десятками полукровок, так и не обернувшимися в сталь, повинуясь команде Напта.
– Я заметил его еще издалека, конечно же, – вспоминал Плант. – Даже ход замедлил, размышляя, сколько минут потребуется девятнадцати волкам порвать нас всех. Я-то уж точно не был готов наброситься на дядьку.
Вожак не стал спрашивать, с чего Напт вдруг с отрядом полукровок. Вполне возможно, что отыскал кого из своих же бастардов, в деревне при матери уцелевшем во время прошлой зачистки. А вглядываться в лица, обнаруживая в ком-нибудь из полукровок схожие семейные черты, не отважился.
– Ты знаешь, что за вами будут идти, пока не выгрызут, – Плант обернулся человеком и отвел Напта в сторону.
– Не будут, если наши глаза подтвердят, что никто из нас не принимал участия в нападениях, – упрямо возразил старый волк.
Перевертыши никогда не озадачивались зацепками перед чисткой. Они и без того понимали, что уничтожают не только тех, кто нападал. А превращать недели бойни в долгие месяцы никто не желал. К тому же, чем меньше останется свидетелей последней зачистки, тем лучше. Каждый раз, возвращаясь домой, оборотни надеялись, что новые отряды полукровок не будут столь безумны.
– Закрывай, куда уходить собрались, – принял решение Плант. – Я пока остальных проверю.
Напт не знал, кто будет прочесывать этот район. Только помнил, что это территория всегда была за одним из отрядов волков. И понимал, что за Плантом обязательно пошлют.
Пока вожак общался с полукровками, кто-то из бойцов метнулся за Витольдом. Ведьмак пришел только к вечеру. Перепуганные полукровки ютились у костра, за весь день не проронив ни слова. Спешившись на ходу, Вит покачал головой и от души чертыхнулся, единственный за всю историю чисток проронивший:
– Хоть кастрируй вас, скотов чистокровных!
– Меня уже бесполезно, – отозвался Напт.
– Цыкни на них, чтобы не закрывались, – бросил ведьмак.
– Они знают, – кивнул волк.
Усмехнувшись дальновидности Напта, Вит прошел к костру, касаясь сознания полукровок. Растениями он их не сделал, как опасался старый волк, а наоборот даже: опьяневшие подопечные Напта демонстрировали ведьмаку свою истинную сущность. Волки Планта в недоумении косились на Витольда, когда кто из полукровок лез разве что не обниматься. Но в основном остались у костра, всё такими же напуганными.
В сталь не обернулся никто.
– Ты продлил их жизнь на количество своих оставшихся лет, Напт, – протянул ведьмак, щелкая пальцами. – Надеюсь, ты не увидишь с высоты звезд, как их вычистят через пару десятков лет.
Сложно сказать, какую услугу оказал старый волк этим полукровкам. В ту ночь волки и Витольд проводили отряд Напта в соседнее королевство. Коротко переговорив с ожидающими беглецов на границе, чтобы пропустили и не преследовали, тастонцы вернулись.
Больше Плант не видел ни дядьку, ни его подопечных. Впрочем, он не вспомнил бы лиц, столкнувшись.
Когда Плант замолчал, Курт выскочил из землянки, расталкивая пум и волков. Ведьмак все так же подпирал дерево, провожая глазами луну на небе.
– Наптов лес! – заорал волк, напугав всех вокруг громом голоса.
Тор повернул к нему голову:
– Если еще раз крикнешь, эту поляну назовут уже твоим именем. Посмертно.
***
Как бы Веста ни хотела, уснуть она не могла, несмотря на все увещевания Рамора. Они отъехали от места бойни метров на триста, когда полукровка резко натянул поводья. Гиены в недоумении уставились на него, и молодой человек, видимо, твердо решивший умереть этой ночью, отрезал, что Весте нужен отдых.
Перекинувшись, вожак в упор посмотрел на Рамора, сдвинув брови. И уступил. Сошлись на четырех часах стоянки. Вожак отправил пару десятков бойцов к куртовой землянке. Так долго задерживать всех уже просто неприлично.
Расчищая место у широкого дерева с высокими корнями, просматривающимися даже поверх снега, Рамор бубнил, что они вполне хорошо и сами добрались бы до Бальи; ответа он удостоен не был.
Полукровка расседлал рысаков, пристроив седла под корни дерева, бросил свой плащ в качестве подстилки. Но Веста наотрез отказалась. Рамор попробовал настоять: ему только ее нового обморока и не хватало. Гиены с интересом наблюдали за ними, людьми окружив костры.
Разозлившись, Рамор забрался на корни, поманив Весту. При таком условии она согласилась. Но уснуть все равно не могла.
– Что они с нами сделают? – прошептала Веста, подняв голову.
Рамор знал, что ей уже не холодно. Но прижимаясь к нему, она все равно дрожала.
– Ничего не сделают, – буркнул юноша как можно тише. – Мы идем в Балью, я же говорил тебе.
– Балья в стороне осталась, – вздохнула Веста.
Рамор посмотрел на нее недоверчиво. География никогда не была его талантом, а до деревень они добирались всегда лишь по дорогам. Черт его дернул в этот раз кору срезать... За забором поместья такие же деревья...
Веста подтянулась на руках, в который раз пытаясь уснуть полусидя, но уже через пару минут зашептала на ухо Рамора:
– Если мы не свернем на запад, то уйдем даже за королевский лес. А на северо-востоке – горы пум. Если верить деревенским...
– Если верить деревенским, то мир плоский и стоит на китах, – свистящим шепотом ответил Рамор.
– Вполне возможно, – подумав, согласилась Веста. – Но горы пум – все равно на северо-востоке. А Балья в стороне уже давно. Мы ее огибаем.
Обогнуть земли Бальи можно разве что пожертвовав несколькими днями пути. Даже двигаясь рысью. Между тем Рамору оставалось только признать правоту слов Весты: лес должен был сократить их дорогу, а не заставить ночевать под деревьями. Только вот дорогу выбирали теперь оборотни. И вместо того чтобы забирать на запад, уходили только на север. Но Веста, дрожащая от страха, не потерялась в пространстве. В отличие от Рамора.
Вожак гиен поднял голову к небу. Маяк ведьмака висел среди звезд, которые вот уже двое суток были выстроены причудливыми иероглифами. Знак сверху рассказывал об итогах нападения на клан волков: минус пять мирных и три бойца. Знак справа – о пумах: они потеряли лишь двух мирных. Самым тревожным был иероглиф слева от маяка, о мраморных леопардах: аж пятьдесят мирных в минусе. Сведения о клане гиен радовал больше остальных: они пережили вторжение вообще без потерь.
Вожак действительно хотел отвести полукровку с челом в Балью. Целых пять минут хотел. А потом мягко повернул, уводя бойцов и пленников на север. Гиены лишь молча подчинились: в их клане вообще сначала подчинялись, а потом даже размышлять не смели.
Шепот Весты не минул уха вожака. Виду он не подал – если пленники решат бежать, он не задумываясь распорядится порвать обоих. А пока ведут себя смирно, волноваться не стоит. И приведет он их туда, куда считает нужным.
***
Отряд быстро уходил в сторону поселка. Это были уже земли графа Пакто, но Сермуш не торопился наносить визит его сиятельству. Тем более что они еще издалека приметили зарево пожара. А когда подошли ближе, с удивлением отметили, что горит церковь. Брови всех без исключения поползли вверх.
Пространство перед высокой деревянной постройкой, претендующей на самый высокий пожар в истории этих земель, было забито людьми. Десяток мужиков держали в руках факелы. По толпе проносились крики; кто-то крестился.
Сквозь треск огня послышались громкие стуки в дубовые двери церкви изнутри постройки и истерические крики. Распихав толпу, к пожарищу побежали женщина и два парня. Но жар уже не позволял даже подступиться. Обернувшись к толпе, женщина сыпала проклятиями вперемешку с мольбами. Когда она набросилась на первого попавшегося мужика с факелом, тот одним движением оттолкнул ее от себя, бросив: «Ведьма!»
По толпе прошел взволнованный ропот; люди как по команде сделали пару шагов назад. Женщину рывком подняли с земли, и двое парней повисли на руках мужиков; их тут же оглушили. А когда ее потащили к полыхающей церкви, пришельцы, наконец, очнулись.
Сермуш взял рысака Франциска под уздцы и хмуро кивнул Дурбу.
Четверо летунов спешились вслед Фаррину. Остальные взяли в круг Коранету.
Резкими движениями освободив женщину, отвели ее в сторону; впрочем, был еще вопрос, чей конвой лучше: деревенских мужиков, твердо решивших сжечь ее с остальными в церкви, или пришлых господ.
Парни, пытавшиеся защитить женщину, пока не подавали признаков жизни, и летуны споро оттащили их также в сторону.
Окинув притихшую толпу взглядом, Дурб заговорил, спрашивая, по какому такому провидению загорелся дом божий... Он искал предводителя.
Франциск сглотнул, снова и снова осматривая гигантский факел. И прикрыл глаза, шепча, оправдывая ожидания Сермуша, оставшегося рядом с братом. Резкий щелчок кнута поставил рысака под юношей на дыбы. Ведьмак потерял концентрацию, и огонь, вроде убывающий, занялся с новой силой.
Совладав с конем, Франки зло посмотрел на брата. Тот подвел своего рысака к нему снова вплотную:
– Спаси этих людей – и нам придется вырезать весь поселок.
– Они еще живы, Серм.
Глаза Амалии округлились; тихонько сглотнув, она опустила голову, губы прошептали: «Демон».
– Ведьмы боятся огня! – послышались вопли из толпы в ответ Дурбу. – Если они праведники и угодны богу, они не умрут!
Брови Сермуша снова метнулись вверх: железная логика. И усмехнулся, переглянувшись с братом:
– Мне нравится ход их мыслей.
Франциск тронул бока коня, на несколько шагов приблизившись к церкви.
Сермуш поймал взгляд Дурба и спешился, присоединяясь к нему. Теперь их задача – удерживать внимание толпы, чтобы никто не заметил магию ведьмака, уже потянувшегося сознанием к заточенным в постройке людям. К тому же, Сермушу все еще было любопытно, с чего деревенские додумались поджигать церковь.
– А ты, значит, огня не боишься, – усмехнулся королевич, стягивая перчатки.
– А я не претендую быть праведником или ведьмой, – парировал мужик, ступив вперед.
Господа были не знакомы деревенским. А все, кто не их лорд и не король, не в счет. Ну, господин, ну, с охраной... А их тут – деревня в пять десятков домов, за исключением тех, что сейчас уже изжарятся в церкви.
– Бедолаги посягнули на титул праведников? – спросил Сермуш.
– Мы хотели сжечь только ведьму, – признался другой мужик, – а наш священник вдруг сказал, что все твари угодны богу, раз землю топчут.
С чего священник, первый обязанный, вроде бы, искоренять ведьм, совершил сие самоубийство, спрашивать у толпы смысла не было.
– И как я слышу, – продолжал с улыбкой Сермуш, – вы отыскали в деревне еще с десяток... ведьм.
– Они пытались принять сторону священника!
– И недолго думая, вы решили сжечь их всех прямо в церкви. Вместе с дурными помыслами, – вопросом это не было, но мужики закивали.
Дурб вздохнул, расхаживая перед толпой.
Двое юношей, недавно пытавшихся защитить женщину, очнулись. Сев на земле, они отчаянно боролись с головной болью и дурнотой.
В церкви было десять человек. Когда огонь только занялся, они пытались колотить по дверям, но бесполезно. Двое мужчин метнулись наверх, к колокольне: путь оказался свободен, но высота не оставляла сомнений, что выжить не удастся, прыгнув. И спустились вниз; все уселись в круг. Священник – мужчина тридцати с небольшим лет – даже не молитвы читал, а завел рассказ из писаний.
Церковь сложена из дуба, и гореть ей долго.
Не всех людей, волей случая оказавшихся сейчас окруженными огнем, связывало что-то. Священник был пришлым: лишь с год в деревне; с собой привел и жену с двумя ребятишками, которых матери чудом удалось прогнать вон, когда деревенские уже размахивали факелами.
А остальные восемь – прихожане, из соседнего поселка, стоящего всего в нескольких часах хода запряженной повозки. С чего они бросились на защиту священника и вовсе было непонятно. Он сам-то уже плохо понимал, как умудрился так бездарно погубить их всех.
Срывающиеся перекрытия утопили в шуме стук копыт пришедшего отряда Сермуша. Заточенцы вздрогнули, но массивные бревна не зацепили их. Подняв голову вверх, один из мужчин отметил, что вскоре обрушатся и остальные балки. Передвинулись ближе к алтарю.
Кто-то, все-таки, не выдержал, когда упали новые деревяшки, а дым уже начал душить: подхватив длинную скамью, попытались вынести дверь... Скамья поддалась первой, и три человека снова метнулись к колокольне. Когда они взлетели вверх, лестница за ними обрушилась.
Теперь им либо прыгать вниз, либо ютиться на небольшой площадке, которая, впрочем, скоро также рухнет под напором огня.
Шанир поднял глаза и сам пожалел. Что его заставило вообще посмотреть на горящую постройку! Амалия проследила его взгляд и невольно вздрогнула: по колокольне метались три человека. Шанир спешился, бесцеремонно стянул девушку из седла и заставил отвернуться. Остальные летуны в седлах тут же сомкнули крупы животных, отрезая обзор.
Шум огня перекрыл звук встретившихся с землей тел. А Шанир не вздрогнул, провожая их взглядом, сколь мог.
Франциск уже давно не слышал ни голосов людей, ни треска огня. Он видел, что происходит в церкви и, перебрав доступные ведьмаку варианты, отметил заточенцев уже плотно сбившимися у алтаря. Довольно улыбнувшись, Франки забрал их в щит.
Когда юноша тронул бока коня, еще на пару шагов приближаясь к церкви, Сермуш с Дурбом одновременно выпалили вопросы; деревенские недоуменно переглянулись, и движение Франциска осталось незамеченным. Только спасенные летунами женщина и двое парней около нее во все глаза наблюдали за юношей с пепельными волосами.
Улыбнувшись, Сермуш чуть склонил голову, отдавая Дурбу привилегию говорить: он только сейчас заметил, что у ведьмака появились три наблюдателя.
Когда церковь начала стремительно рушиться, все забыли расспросы господ и зароптали. Многие из деревенских понимали, что настолько стремительно такая постройка рухнуть не может. Но у Франциска выбора не было: если заточенцев и не убьет теперь огонь с обрушивающимися балками, то удушит дым.
Верхние этажи ведьмак отбросил в сторону, мотнув головой. Пронзительный звук ударившегося о землю колокола на несколько минут оглушил всех вокруг. Потолок нижнего этажа Франки, не долго думая, беспощадно обрушил, резко надавив сверху кубом воздуха. Подняв головы вверх, не видя щита ведьмака, все семеро заточенцев закричали: на них стремительно опускались бревна и доски. Жена священника сделала самое лучшее, на что способен человек в такой ситуации: потеряла сознание.
Все внимание толпы уже было приковано к церкви, и ведьмак, вынужденный помогать себе выброшенной рукой, так и остался замеченным лишь тремя деревенскими.
Уцелели лишь фундамент, невысокие ступени и настил первого этажа. Скамейки отлетели еще когда в пол ухнул распадающийся куб воздуха. А среди дыма к алтарю жались люди. Поседевший священник держал на руках жену.
Франциск снял щит и опустил дрожащую руку.
Сегодня он убил троих людей.
***
Витольд ворвался в поляну, где брала начало куртова землянка, когда солнце уже клонилось к горизонту. Он загнал двух рысаков, чтобы прийти вовремя. Маяк Тора был различим даже днем, и Вит косился на небо разве что не каждую минуту, стегая коня, молясь, чтобы не появился знак, что высшие уже вышли на чистки.
К этому времени вокруг живого костра уже собрались все тастонские ведьмы, порядком уставшие от ожидания: гиены еще не пришли. Разве что маялись поблизости несколько их гонцов, высланные сюда сразу же после нападения – доложить обстановку. А меж тем Курт и слышать не хотел о распределении зон. Утянув Мориса с Тиграном – вожаком леопардов – к Торелю, волк по пятому разу пытался доказать, что всем очень нужно в соседнее королевство. А именно – в наптов лес!
– И что же ты там собрался искать? – спросил Тор, отходя от костра; волк очень вовремя отвлек его от разговора с парой ведьм, несших истинную чушь и начинающих уже действовать Нарье на нервы.
– Тот Напт увел своих полукровок в соседнее королевство! И с тех пор один из лесов среди нас называют наптовым, – повторил волк. – Не просто же так!
– А на Аубердинии один из лесов до сих пор называют проклятым, – резонно заметил Тор, – хотя кошара оставила его, дай бог памяти, уже сколько лет назад...
– Твой Напт давно помер, – вставил Морис.
– Напт-то помер, но ведь он был с полукровками! – стоял на своем Курт.
– Волчик, ты ведь не надеешься застать там тех полукровок? Да и зачем они тебе? У нас здесь своих до звезд, вырезать устанем.
Торель скользнул взглядом по фигуре приближающегося отца, кивнул, здороваясь. Витольд, неожиданно радостный новой встрече с сыном, обнял его, и Тор растерялся. Впрочем, поддержал отца в его порыве.
Нарье никогда не могли похвастать особо теплыми отношениями между собой, как и многие семьи ведьм. Если оборотни жили кланами, то у ведьм было заведено оставлять своих выросших детей. Очень редко кто из них оставались вместе. А раз все равно уходить, то лучше приучить себя к этой мысли заранее.
И Витольд, давший сыну все, что мог, пихнул его в Кружева и с легким сердцем потопал смотреть мир. Держался он как можно дальше от Тастонии и даже преуспел в своем намерении не мешать Торелю жить. Пока ноги словно сами не принесли его в Ропетрию. Удрученно поняв, что таким образом он снова скоро окажется в Тастонии, ведьмак приказал себе осесть в Ропетрии.
Ни уходя из родных земель, ни принимая решение «не мешать жить», Витольд не потрудился спросить сына, что, собственно, он-то сам хочет.
– Может, Напту удалось сделать то, что никому еще не удавалось? – настаивал Курт, и Витольд повернул к нему голову:
– Все, что добился Напт, это лишние годы жизни своим полукровкам. Если ты думаешь, что ему удалось организовать колонию, то ошибаешься. Старик первый озаботился бы о том, чтобы о таком месте узнали.
– Курт, я составлю тебе компанию в твой чертов лес, но после чистки, – предложил Тор.
– А мне нужна твоя помощь сейчас, ведьмак, а не после чистки, – волк пробуравил его взглядом.
«Ты правда собрался убедить кланы не трогать полукровок? Особенно леопардов», – разозлился Тор.
«Гиены заблудились, похоже. Есть время».
«Они придут не сегодня-завтра».
«И осядут здесь, – резонно заметил волк. – Без меня все равно никто никуда не двинется. Как и мы сейчас бездельничаем без них».
«Да тебя Плант заменит на распределении территории».
«Я ему голову откушу».
Тор опустил глаза, чуть заметно кивая. Ему сейчас очень не хватало кошки рядом: отправить ее в наптов лес было бы более разумно.
– Я пойду в твой чертов лес, – удрученно изрек Тор. – И вывешу в небе ответ, как доберусь. Отец заменит меня здесь. А ты, волчик, дождешься гиен, и вы все выдвинитесь, согласно планам.
Ему очень хотелось надеяться, что Курт послушает доводы рассудка. Но волк только разозлился, бросив:
– Какой толк в чистках, если через десятки лет они снова сбиваются в такие же стаи! Это бесполезно!
– А это и вовсе уже слепая месть! – взревел Курт. – И через двадцать-тридцать лет ты опять потеряешь своих мирных, Тигран!
Оба Нарье синхронно выкинули руку; волк и леопард ткнулись в невидимую стену, сделав шаг навстречу друг другу.
– Так-так-так, – протянул Морис, – наш Курт воспылал любовью не только к челам с Бальи, но еще и ко всем полукровкам мира. Правда, они тебе взаимностью не ответили. У тебя самого потери, в том числе и среди бойцов.
– Если есть возможность загнать полукровок в колонию, почему бы не попробовать, – подал голос Тор.
– Да нет никакой колонии! – повысил голос Тигран. – Есть чертов лес, в котором Напт на цепях держал своих полукровок. И они стали головной болью наших соседей, когда старик умер!
– Ты ведь не можешь знать этого наверняка, – нажимал Тор.
– Мне до звезд, кто из Нарье будет представлять ведьм, – выплюнул Тигран. – Но если ты уйдешь в наптов лес сейчас, Курт, ты вернешься уже не вожаком.
Леопард был совершенно прав: в подобной ситуации оставлять клан безглавым совершенно дурная мысль. Да и их же закон – «кровь за кровь» – не позволял Курту даже говорить о возможности оставить полукровок безнаказанными.
– Если не провести чистку, – ровным голосом заговорил Витольд, – полукровки вскоре повернут на деревни. И будет очень неинтересный хаос. В таком случае нам придется воевать не в лесах, а среди челов. После уже нескольких выпадов встрепенутся жители замков. И попрут они против оборотней. Что, согласитесь, самоубийственно, но их будет гнать страх и полное непонимание ситуации. Если есть какая колония, то мы можем успеть загнать туда полукровок. Но если колонии нет...
– Их уже пытались организовать, – напомнил Морис. – И все бестолку.
– Им пытались навязать жизнь чистокровок, – поправил его Тор.
Курт сделал пару шагов назад, словно отказываясь от своих же слов. Принимая пост вожака, он ведь знал, что легко не будет. И роль первого среди волков – не только разговоры с ходоками от челов, не только решения споров между кланками и уж тем паче не только его искусность на охоте и человских полях брани. Именно сейчас и здесь Курт либо отрекается от волков, ему доверившихся, либо остается их вожаком. Остается – волком.
Когда Курт скрылся в землянке, Тор вздохнул и отвел отца в сторону:
– Твоя невестка может прийти. С Шанодом. Застанешь – я буду тебе признателен, если она так здесь и останется.
– И как я ее узнаю? – опешил ведьмак.
– А что, здесь толпы челов каждый день? – хмыкнул Тор, подхватывая седло с земли.
***
Когда вожак гиен неожиданно скомандовал привал, брови Рамора метнулись вверх; Веста встрепенулась, еще теснее прижавшись к полукровке. Бойцы тут же развели бурную деятельность, следуя коротким командам вожака: кто-то ушел в лес за дровами – аж пять десятков утопали; еще два десятка метнулись охотиться.
Предательские мурашки забегали по спине Рамора. Какие дрова, какая охота... Ссадив Весту, спешился сам и снова осмотрелся. Лес кончился неожиданно. Только что стояли деревья, плотно жавшиеся друг к другу – и вдруг они вышли к длинной и узкой поляне, упирающейся в высокие горы. Справа, метрах в двадцати, чернел лаз с огромными валунами рядом. Чуть дальше скалы и лес смыкались конусом.
А слева, насколько хватало глаз, тянулись все те же плотные стены из деревьев и гор напротив них.
– Мы надолго остановились? – Рамор подошел к вожаку.
– Через час тронемся, – бросил тот и ушел к лазу в горы.
Чтобы миновать его, рослому вожаку пришлось согнуться почти пополам. Рамор хотел было тоже проявить любопытство, но несколько бойцов стали на его пути, посоветовав использовать остановку в своих биологических нуждах. Полукровка согласился, что резон в их словах есть.
– Мне страшно, – проскулила Веста, когда Рамор присоединился к ней у рысаков.
– Мне тоже, – признался юноша; легче, впрочем, не стало.
Спрашивать за Балью, наверное, уже не было смысла. Оставалось все также следовать за гиенами, даже если они ведут их на седьмой круг ада. По крайней мере, пока их никто не трогал и агрессии не выявлял.
Запасы еды, прихваченные в деревне, подходили к концу. Рамор не рассчитывал на долгую дорогу. Он вообще уже должен быть в своей комнате в Балье. И Веста – в соседней, отчаянно пытающаяся освоить грамоту. Девушке сие не импонировало, но Рамор умел быть настойчивым, и ей приходилось подчиняться.
Стряхивая каменную пыль с волос, вожак вышел наружу из пещеры и коротко свистнул. Гиены, возвращающиеся с охапками сучьев и длинными узкими стволами, ныряли в лаз, там и оставляя свои ноши. Рамор сбился со счета, сколько раз каждый из них посетил пещеру.
Вернувшиеся с охоты также скормили туши черному глазу лаза. Несколько бойцов расседлали рысаков и унесли седла опять же в пещеру. И Рамор заметил, что остальные гиены уже окружили их с Вестой, усевшись в снег. Медленно подошел вожак:
– Вы останетесь здесь.
– Чем же Балья не угодила? – попытался улыбнуться Рамор. – Там камни, по крайней мере, выложены в большем порядке.
– В Балью вернетесь, когда можно будет, – не оценил его юмора вожак.
Веста ткнулась в плечо полукровки, всхлипнув.
***
Дом священника не мог вместить всех господ. А Сермуш не радовался мысли задерживаться надолго: им еще до гостиницы надо добраться. Отец Ертон подсказал, что одна есть в соседнем поселке, значительно большем, чем эта деревня.
Отбить «чудом спасшихся» от мужиков из толпы оказалось утомительной задачей. Как только крестьяне поняли, что люди, все-таки, уцелели, тут же поднялась суета. Кто-то падал на колени, треть толпы разбежались, а мужчины из первых рядов шагнули вперед с твердым намерением испытать новоявленных святых чем под руку попалось.
Их пыл охладили одиннадцать телохранителей Сермуша, еще долго гоняя меж деревенских домов. Королевич разве что шепнул Дурбу, чтобы зачинщик с прапрадедом познакомился сегодня.
То, что оставаться священнику в деревне теперь нельзя, было понятно всем, кроме самого святого отца. Сермуш не настаивал; его больше интересовали разговоры о короле-ведьме. Ертон поделился всеми сплетнями, что знал, а вот на вопрос, с чего сам заступился за какую-то «ведьму», обреченную на костер, вразумительно ответить не смог.
– Ведьмой кого называя, нужно хотя бы уметь отличать нечисть от алхимика! – воскликнул Ертон.
Кара, подпирающая стену, повернула голову к священнику:
– Много нечисти встречали, отец?
– Нет, – тут же признался он, – но алхимика распознаю.
– И где же эта ведьма сейчас? – глухо спросил Франциск.
– Так ваши же воины сами снарядили им повозку в соседнее село. Надеюсь, она уже на пути куда подальше от этих мест.
– Что и вам желаю, – Сермуш снова попытался вразумить святого отца, но тот остался непреклонен.
Кара подошла к окну. Летуны уселись на скамьи вдоль дома в ожидании Коранету; Дурб недовольно косился на солнце: как бы близко ни стояло поселение с гостиницей, доберутся уже только затемно.
– Каждую заблудшую душу можно вывести на свет при... божий! – выпалил Ертон; брови кошки метнулись вверх; Сермуш нахмурился.
– С вами останутся два моих человека, – тон королевича не подразумевал возражений. – Утром вы покинете эти земли. Куда вы уезжаете – узнаете от моих же людей.
– Я не могу, – священник на ощупь нашел табурет, присаживаясь, – никак не могу.
– На свет признания, правда ведь, отец? – подала голос кошка; Ертон сглотнул.
Сермуш выскочил из дома священника, чуть по привычке не бросив: «В небо!» Оговорки, похоже, заразительны.
Лишь отъехав от деревни достаточно далеко, всадники пустили шагом, переговариваясь. Их уловом были обозленные деревенские мужики и шпик Тео, с головой себя выдавший своими познаниями в алхимии и оговорками перед королевичем. Последнее, впрочем, ему было простительно: не признал, все-таки. Зато все сплетни выдал, как на духу.
– Хоть школу для шпиков открывай, – процедил Сермуш. – Имени Теодора Курима, – Дурб невольно усмехнулся.
– Следующее поселение, судя по описанию, небольшой городок, – подала голос кошка. – Может, там будет что поинтереснее.
Сермуш тронул бока рысака, снова задавая темп галопа. Ночевать под звездами ему хотелось меньше всего.
Гостиница оказалась на удивление оживленным местом. И комнат на всех хозяйка найти не смогла. Летуны даже усом не повели: все валились с ног и были готовы спать хоть друг на дружке. Счастливая, что господа не отказались-таки от ночлега, женщина кликнула двух пацанят проводить новых постояльцев в комнаты и скрылась в кухне, распоряжаясь о позднем ужине.
Впрочем, еды кошка не дождалась, к своему удивлению провалившись в сон, как только голова коснулась подушки. А разбудили ее тихие голоса. Говорившие не таились, просто старались не шуметь. Прислушиваясь некоторое время, Кара вздохнула и повернула голову к миниатюрному балкону в комнате. Разговаривали Сермуш с Франциском, и меньше всего ей хотелось мешать им сейчас.
Откинув плед, кошка заторопилась вниз – снова искать еду глухой ночью.
У всех были первые...
– Я их столкнул, Серм, – полушептал Франциск, присев на деревянные перила. – Их страх... их эмоции... так... фонили.
Ведьмак боялся посмотреть брату в глаза, боялся увидеть осуждение или, того хуже, пренебрежение и брезгливость. Он подбирался к этим словам, казалось, целую вечность, и Сермуш покорно слушал путаные объяснения, на чем построена магия ведьмы и почему крики толпы Франциск не слышал, а животный страх людей на колокольне, полоснувший по щупальцу ведьмака, мог обречь остальных семерых на смерть в огне.
Да и не нужен ему опыт... боевого ведьмака. А без огня уже не останется...
Не прав оказался наставник Франциска. Без огня молодой ведьмак, уж точно, не остался, даже крещение огнем принял. А вот боевой опыт ему сейчас очень пригодился бы, чтобы суметь отсечь чужой страх и, может, даже вывести людей сверху меж огня.
– Понимаешь? – с надеждой спросил Франки, глянув, все-таки, на брата. – Там все рушилось уже... Отвлекись я на тех троих, щит спал бы... Они погибли бы... Семеро против троих...
Сермуш со вздохом притянул брата к себе. Из двадцатилетнего короля он снова превратился в маленького напуганного мальчика – и опять напуганного самим же собой.
– Серм, мне к Тору надо съездить, – прошептал Франциск.
Троих свидетелей работы ведьмака королевич не спешил отправлять к праотцам – эти люди ему потом понадобятся. Поначалу мелькнула мысль отослать в королевский замок еще кого из отряда, но священник, неожиданно оказавшийся приставленным Теодором, решил проблему: на рассвете Шанир с Натолем лишь проводят за пределы деревни «отца Ертона» с семьей, и еще троих. И смогут вернуться.
А дальше уже сам же «священник» проследит, чтобы его прихожане не улизнули по дороге.
Франциск прижался лбом к плечу брата, что-то шепча себе под нос. Но не было рядом его наставника, чтобы почувствовать неладное, чтобы успеть уберечь юношу от демонов, только и ждущих, когда еще неустойчивая и хрупкая броня молодого ведьмака даст трещину, открывая им путь обратно.
Франки смял камзол брата и стиснул зубы, чтобы не закричать, требуя наставника к нему прямо сюда и сей же час. Ему одному не выстоять.
***
Рамор обошел пещеру вот уже в пятый раз и в пятый же раз констатировал, что выхода – нет. Их тюрьма представляла собой полутемный каменный мешок, разделенный на несколько помещений естественными стенами. А с одной стороны открывался совершенно неописуемой красоты путь на свободу: заснеженная степь, деревца, кое-где уже проталины... И широкая пропасть между их скалой и просторами.
Задрав голову, начал новый обход пещеры, пока не стемнело: факелами их обеспечить позабыли. Но никакого «колодца» не обнаруживалось. Вздохнув, Рамор подхватил охапку веток и побрел вглубь пещеры разводить огонь. От голода и холода им точно умереть не суждено, а значит, есть время что-нибудь придумать. Например, рецепт отвара от старости...
Веста сидела прямо на каменном полу, дрожа то ли от холода, то ли от слез. Рамор достал кинжал и протянул девушке:
– Ужин сообрази.
Та вскинула голову и в недоумении уставилась на юношу:
– Ужин? – слезы тут же высохли, в глазах блеснул гнев. – Какой ужин, Рамор! Мы в чертовой пещере! Заперты!!
Лекарь вздохнул, сложил ветки домиком и начал выбивать искру. Похоже, недостатка в звуках тоже не будет.
***
Городок, как оказалось уже поутру, был все же немаленьким. Ворвавшиеся в грязные улицы ночью, летуны не могли оценить масштабов поселения, мечтая лишь об отдыхе. После завтрака же, слушая трактирщика, как найти церковь святого Патория, Дурб честно старался не потеряться в череде поворотов и опознавательных знаков. И когда мужчина замолк, летун понял, что уже не помнит первый пяток проулков.
Трактирщик опустил глаза, заметив замешательство на лице постояльца.
– Может, пацаненка вам в провожатые дать? – спросил он.
– Да! – икнул Дурб. – Было бы отлично...
На плечо летуна мягко опустилась женская рука:
– Не надо пацанят, – уверенно проговорила Амалия. – Я все запомнила.
– Как пожелаете, – пожал плечами трактирщик, скрываясь в кухне.
Проводив его взглядом, Фаррину со вздохом посмотрел на королеву:
– Ты остаешься здесь. А мне нужен тот волшебный пацаненок. Хозяин! – крикнул в проход кухни.
– Я – еду, – жестко отрезала Амалия. – Или я вспомню это неповиновение, когда мы вернемся! Скройся! – шикнула она на вновь показавшегося хозяина гостиницы.
Дурб скрипнул зубами. Взяв девушку под локоть, потащил ее к лестнице под поток сыпающихся на него проклятий и угроз. Немногочисленные гости двора начали оборачиваться на шум. Какой-то знатный молодой человек, принявший ситуацию весьма однозначно, стал на их пути:
– Милейший, дама не желает следовать за вами.
– Дама сама не знает, чего она желает, – огрызнулся Фаррину, отодвигая мужчину в сторону.
– Помогите! – неожиданно завопила Амалия, и уже все вокруг обернулись, буравя Дурба глазами; летун прикрыл веки и мысленно застонал.
Молодой человек обнажил короткий меч.
– Если я крикну еще раз, – очень тихо проговорила Амалия, – они все набросятся на тебя.
– А я лично отвезу тебя обратно в замок, – мстительно отозвался Дурб.
– И оставишь Серма? – хмыкнула девушка.
Фаррину отпустил локоть королевы, развернулся на каблуках и вышел из гостиницы, рыкнув оседлать двух рысаков.
Амалия подошла к молодому человеку, сверкнув глазами:
– Вы – мой спаситель, – и заторопилась вслед графу, довольно улыбаясь.
Облокотившись о седло, Дурб наблюдал, как девушка неуклюже забирается на рысака, привычная к подсадке. Метнув на него злой взгляд, Амалия победила стремена и подтянулась на руках, наконец.
– Вы запомните это на всю жизнь, граф, – прошипела Амалия, поравнявшись с ним.
– Надеюсь на это, ваше величество, – одними губами ответил Фаррину.
Девушка тронула бока коня каблуками, пуская рысью.
Кара, оставив братьев в гордом одиночестве обсуждать, как, все-таки, зародить любовь к просвещению в душах крестьян, вышла на балкон. Сейчас им оставалось только ждать – и возвращения Натоля с Шаниром, и Дурба, который должен встретиться со шпиком Тео. После этой встречи и будут ясны следующие шаги их отряда.
Амалия, уставшая от споров мужчин, ретировалась еще с полчаса назад, за что Кара была ей искренне благодарна. В замке они за год встречаются, право слово, реже, чем в этой поездке. А уж увещевания кошки, как королева должна вести себя, и вовсе разрушили хрупкий мир между женщинами. И Кара уже обдумывала строительство еще одного крыла паласа по приезду в замок: имени ее высочества принцессы Сомонии, куда будет закрыт доступ только королеве...
От гостиницы удалялись два всадника, и Кара чувствовала, как глаза наливаются кровью, а откуда-то из-под желудка поднимается злость.
Церковь – цель их поездки – оказалась в людном проулке. Амалия и правда запомнила дорогу. И не только не заблудилась, но еще и смогла сократить путь, приметив несколько сквозных улиц. Спешившись, Дурб перехватил Амалию, уже шагнувшую ко входу:
– Тебе нельзя, ты в мужском.
– Не подумала бы, что человек с руками по локоть в крови может быть набожным, – фыркнула девушка.
– Тебе. Нельзя, – Дурб отчеканил слова.
Фаррину даже не оглянулся убедиться, послушалась ли Амалия, и зашагал к церкви.
С амвона батюшка стращал подробностями распятия, многочисленные прихожане внимали; изредка поерзывали на скамейках. Войдя, Дурб тут же шагнул в тень, стянув шляпу. Надрывно громыхнул орган. Священник покосился на юнца за клавишами и чуть покашлял, намекая, что тот вступил рано. Виновато пискнув нотой, музыка тут же стихла.
Подобное разнообразие в ежедневно-скучной речи батюшки и позволило графу тенью юркнуть в дверку по левую руку, с еле заметного кивка головой органиста.
Амалия, помаявшись около рысаков пару минут, заскользила взглядом по окрестностям. Невысокие двух-трехэтажные постройки уже давно забыли первоначальные цвета фасадов. Равно как и многие одежды горожан, снующих по улицам. Откуда-то сверху разнеслось громкое: «Поберегись!», – и Амалия инстинктивно подняла голову, на всякий случай сделав пару шагов в сторону. На мощеную дорогу вырвалось вонючее содержимое лоханки, со смачным шлепком размазавшись по камням.
Амалия зажала рот рукой в надушенной перчатке, отчаянно стараясь удержать завтрак в желудке. А резко отвернувшись, ткнулась носом в долговязого мужчину. Аромат от него не оставил девушке даже шанса, и, перегнувшись через коновязь[2], молодая королева лишь едва успела придержать шляпу, чтобы та не кувырнулась с головы в свежие нечистоты.
Чуть скривив губы в ухмылке, мужчина поднял руку с зажатым в кулаке коротким бруском и резко опустил его на затылок девушки, за шкирку удержав ее от падения. Рысаки фыркнули, переминаясь с ноги на ногу.
***
Курт обернулся уже на подходе к поместью. Девять волков последовали его примеру, резво поднимаясь на ноги с кувырка.
Гиены ввалились на поляну всем своим шумным трехсотголовым табуном уже через несколько часов, не оставив вожаку волков больше времени отсиживаться в своей комнате. Скупо извинившись за задержку – «повстречали несколько полукровок, вот и задержались» – вожак гиен хмуро окинул поляну взглядом. Не приметив младшего Нарье, спросился о ведьмаке.
– Старший Нарье может удовлетворить твое любопытство? – Вит отошел от живого костра, чуть улыбаясь.
Гиена скрипнул зубами, нахмурился еще больше и разве что не скомандовал начинать раздел территории для чистки.
Впрочем, радостным не был никто. И даже не недавнее нападение полукровок и потери среди мирных омрачали сейчас вожаков, а желание одного из них поступиться вековыми традициями.
Вышедший из землянки Курт кивнул Витольду, и тот развернул карту королевства в воздухе, привычно расчерчивая рукой зоны. Численность кланов изменилась не на много с его последнего рейда. А если кто вдруг останется без работы, вожаки найдут им занятие.
– Балья – моя, – Курт опередил желание леопарда забрать себе центр.
Тигран поджал губы, гиена сложил руки на груди:
– Твоя – степь за западным лесом. Лес около Бальи слишком близок отсюда, чтобы искать там недоумков.
– С каких пор пес лезет в волки? – тихо спросил Курт, и гиена напрягся, тут же поймав выразительный взгляд Витольда: ведьмак был готов предотвратить склоку совсем не щитом.
– Да отдай ты ему чертову Балью, – процедил Морис. – Пусть своего пацаненка проведает. Только давайте шевелиться, мне эта поляна уже в страшных снах грезится.
Когда, наконец, договорились о зонах, ветви деревьев вокруг поляны ожили – леопарды стекали на землю, лениво потягиваясь. Зычные голоса вожаков разбили группы; бойцы коротко кивали звериными головами: переворачиваться людьми все равно смысла не было, их мнение никому не интересно.
Ведьмы поднялись в седла боевых коней, готовые сопровождать. Витольд еле успел выцепить молодого юнца, со слов сына оставляя его в землянке волков. Тот попытался перечить, но подошедший Курт за шкирку пихнул юнца в землянку, закрывая вопрос.
И к воротам Бальи волк подходил взвинченный до предела.
Садовник пытался сопротивляться желанию перевертышей посетить маленький замок. Глаза Курта обернулись, клыки резко вытянулись, и вожак рыкнул, подходя к кованке вплотную:
– Или ты открываешь ворота, или мы входим сами.
Результат не заставил себя ждать: садовник опрометью побежал к поместью, вопя не своим голосом. Курт, а за ним и бойцы, молча перевернулись волками и легко перепрыгнули каменный забор, потрусив к постройке с балкончиками.
Заклиненная засовом дверь осталась незамеченной непрошеными гостями: серые чешуйчатые шкуры нырнули в окна первого этажа, кое-где вынося рамы с мясом. Курт громко рыкнул; вжавшаяся в угол служанка, не успевшая укрыться в подсобке, завизжала и упала в обморок. Волк мотнул головой и завыл. Если Рамор в поместье, он его услышит. Но полукровка не появлялся.
Неополь распахнул дверь, когда трое волков были уже на этаже, мордами отворяя все комнаты на пути. Вышедший в коридор экс-король заставил их резко повернуться и шумно втянуть воздух носами. Неополь сглотнул, вцепившись в ручку двери.
– Где Рамор?
Голос Курта не сразу пробрался сквозь страх в мозг экс-короля, и вожак бесцеремонно встряхнул Коранету, пощелкав пальцами перед его носом:
– Где Рамор??
***
Тор добрался до соседнего королевства лишь на рассвете. Минуя весьма условную границу, бормотал себе под нос проклятия всему живому, что двигается на четырех лапах, носит серую шкуру и называется Куртом. В очередной раз пообещав самому себе, что лично кастрирует волчика, махнул рукой дозорным ведьмам вдалеке, неспешно прогуливающимся по опушке леса в ожидании беглецов-полукровок из Тастонии.
Где наптов лес, Тор знал очень условно. И немного поколебавшись, пустил коня рысью, нагоняя местных. А поравнявшись с ними, не нашел ничего лучше, как с ходу начать расспрашивать дорогу.
– Ты, никак, решил наших полукровок одолжить? – хмыкнула ведьма, впившись черными глазами в Тора; ее напарник заржал, еле удерживая топчущегося под ним коня.
Нарье склонил голову, рассматривая «амазонку». Не то чтобы он был знаком со всеми ведьмами своего мира, но слышал о многих. А вот об этой никто не упоминал. Черноволосая-черноглазая девушка, слишком хрупкая – как и многие из их породы – ее, казалось, может выбить из седла даже слабым порывом ветра.
– Свои скоро закончатся, скучно будет, – поддержал шутку Тор. – Мне бы парочку наптовых. На размножение.
– Курта попроси, – «амазонка» подалась вперед, на ее губах заиграла ехидная улыбка, – он еще пару десятков настругает.
– Черт побери! – неожиданно рассмеялся Тор. – Да волки обречены на известность!
«Амазонка» опустила голову, посмотрела на своего напарника, терпеливо ожидая, когда приступ смеха закончится.
– Нечего тебе делать в наптовом лесу. Пусто там.
– Но ты же не против, если я проверю, правда? – все еще улыбался Тор.
Ведьмы снова переглянулись; мужчина вздохнул.
– Я провожу тебя, – приняла решение «амазонка». – Время еще есть.
Нарье хотел было спросить, время до чего, но девушка уже тронула бока коняшки, покидая опушку леса. Поравнявшись с ней, ведьмак пустил рысью, постоянно скашивая глаза на «амазонку».
– Из какой же ты семьи? – спросил, наконец.
– А ты все семьи знаешь? – задала свой вопрос девушка.
– Витольд подскажет, если сам не вспомню, – кивнул Тор.
– Ах, Витольд, – понимающе протянула «амазонка», резко натягивая поводья; конь под ней недовольно фыркнул, переходя на шаг.
Проскочив вперед, Торель резко развернул своего рысака, и тот неожиданно начал нервничать, затоптался на месте. Тяжелые февральские облака подмяли утреннее солнце; ветер зальстился по снегу степи, взвинтился вверх, взъерошив золотистые волосы ведьмака.
– Гуринэ я, – девушка поравнялась с ним. – Из семьи Бертонов. Витольд вспомнит такую?
– Да я и без Вита скажу, что ты либо врешь, либо передо мной призрак. Варлоки... перевелись еще до моего рождения.
Гуринэ улыбнулась краешками губ и снова пустила коняшку шагом, кивком головы призывая Тора следовать за ней дальше.
– Перевелись? – тихо спросила она. – Или всех перебили. Стараниями твоего же батюшки, Нарье.
– Как я вижу, не всех.
Тор все еще раздумывал.
Он не слаб, но тягаться ли ему с черной магией, не знал – случая не представлялось раньше. Это не демонов из безусого юнца выгонять. И скорее всего, его весьма скупых знаний о магии чернокнижников не хватит, чтобы выстоять.
– Тебе представится случай не сожалеть об этом, ведьмак.
Тор чиркнул рукой в воздухе, но Гуринэ опередила его, выставляя щит; огонь лизнул черный полог ее защиты, кони стали на дыбы.
– Тебе не нужна моя смерть, Тор.
***
Райгон был близок к отчаянию. Он испробовал и гипноз, и сон, но защита Варьяны, казалось, только крепла, подминая события семилетней давности все глубже и глубже в подсознание варлока. С челами, честное слово, проще.
– Варьяна, ты сопротивляешься, – он растер виски, присаживаясь на кровати напротив варлока.
– Просто обрушивай защиту, – варлок подтянулась на руках, усаживаясь.
– Ты сама не понимаешь, о чем просишь.
Как ни странно, сейчас Райгон был бы очень рад помощи перевертыша: долго, но зато эффективно.
– Всё, что нужно, – ведьмак сжал кисти варлока, заставив ее смотреть прямо перед собой, – это расслабиться и поверить, что я не причиню тебе вреда.
Варьяна кивнула, сделав глубокий вдох.
– Может, я просто расскажу, что было?
– Ты уже рассказывала. Смотри на меня... Не закрывай глаза!
– Ты же сказал расслабиться.
– А смотря мне в глаза, ты не можешь? Я такой страшный?
Райгон уже прикидывал, кому из перевертышей можно довериться, и жалел, что так и не сблизился ни с одним из них – как-то не довелось.
Варьяна смотрела в глаза мужа, отгоняя прочь мысли, кто перед ней; но с каждой секундой всё больше и больше нарастала тревога, заставляя сердце отбивать сумасшедший ритм.
– Я знаю свою историю, Райгон, – тихо заговорила Варьяна; ведьмак хотел попросить ее молчать, но передумал: белки глаз варлока постепенно наливались чернотой. – С детства я живу в страхе и ненависти к ведьмам, в понимании, что если нас найдут – табор обречен.
Никто не успел отреагировать быстро и верно: трое ведьмаков напали столь стремительно, что уже через минуту небольшая поляна – стоянка табора – превратилась в мешанину из трупов, крика и плача. Огонь по периметру, зависший в пяди над землей, взвивался к небесам, когда женщина пыталась бежать. Землю сотрясали удары обеих школ магии, струи воздуха и черные змеи, сталкиваясь, ухали вниз, умирая.
– Лишь через несколько минут двум варлокам удалось снять ведьмов огонь вокруг поляны, и я побежала к лесу.
Глаза Варьяны уже полностью съела чернота, руки судорожно сжимали ладони Райгона, подрагивая.
– Обернись, Варьяна, – приказал ведьмак, – обернись и опиши мне напавших.
Секунда промедления – верная смерть. Пока ее не заметили, пока ведьмаки слишком заняты, у нее есть шанс убежать.
– Обернись!
Варьяна бежала, не разбирая дороги, не слыша крика младенца на руках, но новая дрожь земли бросила ее на траву; висок взорвался болью, с размаху встретившись с камнем. Когда Варьяна снова открыла глаза, казалось, прошла целая вечность. Звуки боя то отдалялись, то снова приближались, волнами накрывая сознание варлока. Поднявшись на дрожащих руках, Варьяна села и обернулась, с трудом фокусируясь – и встретилась взглядом с одним из ведьмаков. Махнув рукой, тот забрал себя и двух варлоков в морок, разжег огонь в ладони, подпалив черных змей.
– Опиши мне его, Варьяна, – слова Райгона еле пробивались, назойливой мухой жужжа над ухом.
Ведьмак, казалось, медлил. Змеи уже лежали мертвыми у его ног, защита варлоков подмята: еще несколько ударов, и трупов станет на два больше. Снова подняв глаза на Варьяну, ведьмак движением кисти сбросил искорки молнии с пальцев и зашептал, очерчивая рукой новый круг огня по периметру поляны. Прежде чем замкнуть маленькие пламена, мужчина перекинул морок на Варьяну.
Девушка инстинктивно зажмурилась, прижимая к груди драгоценный сверток, ожидая удара... но огонь неожиданно метнулся к небу, надежно отрезая ее от бойни.
Варьяна осторожно открыла глаза. Голова разрывалась на тысячу мелких осколков, ноги и руки дрожали – не то от боли, не то от страха. Поднявшись, пошатнулась и только сейчас поняла, что до сих пор в ведьмовом мороке: ни шороха ветра, ни звуков – застывшая картинка, куда ни глянь. Обернувшись вокруг себя, Варьяна подобрала юбку и заставила себя сделать шаг в сторону леса. Время остановлено не было – ей давали уйти.
– Черт побери! – рыкнул Райгон, резким движением выдергивая руки из ладоней варлока.
Ему не увидеть ничего, пока Варьяна сопротивляется. А для нее все ведьмаки на одно лицо – его лицо.
– Обрушивай защиту, – перед Райгоном сидела уже пришедшая в себя варлок, снова вернувшаяся в настоящее из утра своего побега, – если тебе так важно увидеть напавших.
– Мне важно, чтобы ты мне доверяла.
Варьяна закусила губу, опустив глаза.
– Тысяча лет рейдов, убийств и жесточайших экзекуций – и ты просишь доверия? Табор был моей жизнью и моей семьей. И за считанные минуты их всех не стало – быстро, чисто и эффективно, да, Райгон? Всего три боевых ведьмака, чтобы уничтожить пару десятков мирных варлоков.
– На «мирных» хватило бы и одной минуты, – не кстати заметил ведьмак. – А на женщину с годовалым ребенком – десяти секунд. Что, согласись, гораздо меньше шести лет, которые, тем не менее, не заслуживают твоего доверия.
– Зато именно ты продлеваешь агонию. Мы же обречены, Райгон. То, что ты называешь жизнью – всего лишь прятки от неминуемого. Что изменится, если мы сбежим за море? Или когда Гуря подрастет? Мы расскажем ей, что надо скрываться? Что надо чураться каждой ведьмы? Жить отшельником?!
Райгон плавным движением поставил на комнату заслон и запечатал дверь – голос жены уже грозился долететь даже до деревни.
– Тебе дали уйти, – сделал новую попытку ведьмак, – вместо того чтобы убить. Никто из мирных не способен сбежать...
– Кому-то захотелось поиграть в кошки-мышки!
– ...и мне надо знать, кто это был. Ты не можешь описать ни одного из напавших, но если я увижу их твоими глазами – я их узнаю.
– Высокий, светловолосый, худой!
– Как и большинство ведьмаков. Включая меня.
– У тебя есть все права на меня и мою дочь! – выплюнула Варьяна, подавшись вперед. – Используй свою силу и сними защиту, чтобы увидеть! Раз это так важно для тебя!
– Силу, Варьяна? – прищурился Райгон, не веря своим ушам. – Разве я когда-нибудь использовал силу? Я дал тебе выбор, что делать и куда ехать. Я привез тебя в свой дом и вот уже шесть лет лезу вон из кожи, чтобы Виту не взбрело в голову навестить меня лично – мы с Нарье несколько ближе, чем просто два ведьмака! Я покидаю дом отца и увожу тебя с Гурей за море – не из тяги к путешествиям, а чтобы вы обе жили!
– Наша жизнь уже давно закончилась, Райгон, а выбор с первой минуты делал только ты, опасаясь того же... Нарье!
Райгон застыл, поневоле вдруг увидев ситуацию глазами Варьяны – безо всякой магии и сопротивления. Боевой ведьмак, не поднявший руку на беззащитных женщину и ребенка... не позволивший ей принять решения... спрятавший их в святая святых любой ведьмы – своем доме... убивший их своей слабостью.
Десять секунд против веков жизни в страхе.
– Так ты все шесть лет, каждый день ждешь, что я вас обеих убью-таки?
Райгон сам не поверил в то, что сейчас сказал, но молчание Варьяны было красноречивее любого ответа. Когда он их разыскал, сопротивляться было бесполезно; по дороге в неизвестность – слишком опасно; а уж в доме ведьмака, на его территории, – просто глупо. Даже бежать некуда: Варьяна уже убедилась, как просто ее обнаружить. Она приняла его условия, ни секунды не сомневаясь в милосердной смерти.
– Это не жизнь, Райгон.
Ведьмак откинулся на кровати, пытаясь подобрать слова, предательски застрявшие где-то в глотке. Руки зачесались ударить Варьяну – то ли чтобы в чувства привести, то ли от обиды; мозг же пролистывал последние шесть лет, предательски подсовывая лишь дни, проведенные с Гурей, ставшей центром его вселенной.
– Ну и какой же метод ты выбрала? – Райгон изучал потолок.
– Я не могу бегать всю жизнь...
– Какой метод? – повысил голос ведьмак.
– Любой. Только быстро.
– Десяти секунд тебе уже много?
Варьяна не ответила, прикрыв глаза; а когда открыла их, Райгон протягивал небольшой флакончик с прозрачной жидкостью. Женщина взяла яд, покрутила в пальцах...
– Есть пожелания для Гури? – Райгон все также любовался потолком.
– Ты можешь сделать так, чтобы она просто уснула?
– Без проблем, – легко согласился ведьмак, неопределенно помахав рукой в воздухе. – Даже сказку расскажу. Со счастливым концом.
– Райгон...
– Пей, – тихо приказал мужчина.
– Я хочу попрощаться с ней...
– Ты ее только снова напугаешь, – Райгон, наконец, повернул голову в сторону жены. – Помешаешь мне убивать. Советую поверить в загробный мир. Пей.
– Не будь таким жестоким.
– Ты только что попросила меня убить твою родную дочь – и это я жестокий? Истинно, женская логика – непостижимая вещь. Пей!!
Варьяна сжала флакончик в кулаке, руки задрожали; неожиданно проснувшийся инстинкт самосохранения вытеснил всё прочее, тревожным колокольчиком ввинтившись в мозг с единственной мыслью: жить! Хоть в бегах, хоть за морем, хоть под самой землей – но жить!
Размахнувшись, Варьяна бросила яд в стену, но Райгон опередил ее, поймав флакон. Стальные пальцы зажали горло женщины, пригвоздив к кровати. Варлок хватала ртом воздух, отбиваясь от мужа, в панике забыв все заклинания разом. Все произошло слишком быстро – и холодная жидкость уже сочилась по горлу, вытягивая из тела жизнь.
Отпустив затихшую жену, Райгон снял заслон и распечатал дверь, покидая комнату.
***
Трое всадников в темных одеждах и широкополых шляпах вихрем ворвались в небольшую площадь перед церковью. Резко натянув поводья, заставили коней плясать на месте, оглядываясь. Оставалась надежда, что Амалия в церкви вместе с Дурбом, однако шляпа с кокетливым розовым пером на земле около коновязи развеяла и их: вряд ли королева выбросила головной убор по доброй воле.
– Может, она с Фаррину, – прошептал Франки.
– Скорее, в моей печенке, – огрызнулась Кара, спешиваясь.
Дурб прошелся по небольшой комнате, осматриваясь. На низких резных столиках хаотично стояли несколько незаконченных скульптур в ожидании руки мастера; на табурете – светская одежда органиста, такая же неприметная, как и он сам; а на подоконнике ютились кувшин с водой и несколько фруктов, о которых, скорее всего, уже давно позабыли.
– Я ждал вас завтра, – юноша вошел так тихо, что Дурб вздрогнул от неожиданности на звук его голоса.
– Я и приехал бы завтра, если бы не талант проводника.
– Заблудились? – улыбнулся юноша, подхватывая свою одежду и скрываясь за ширмой у стены.
– Почти. Где мы можем поговорить?
– Да где угодно, – хохотнули из-за ширмы. – По чести, граф, весь Лазатон уже пару лет как одна большая безразличная помойка. И герцог Лепорье – самая жирная крыса оной.
– Вы говорите о представителе короля...
– ...которому я очень не завидую, – бесцеремонно перебил юноша, складывая ширму и открывая неприметную дверь, жестом приглашая графа следовать за ним.
– Королю или герцогу?
– Им обоим.
Дурб в задумчивости шагнул следом за юношей, размышляя, все ли шпики Тео столь дерзки, или ему просто повезло.
Узкий коридор освещался лишь небольшими окошками под потолком, и глаза боролись с полумраком, осваиваясь. Дурб нащупал стены по обе стороны от себя, осторожно продвигаясь вперед; а вот его проводник шагал намного увереннее – он использовал этот ход постоянно и знал каждый миллиметр пространства.
– Насколько я успел узнать, – вещал юноша, чуть повернув голову к графу, – в прошлом Лазатон был весьма процветающим и мирным местечком. Последнего монарха не особо любили, но ему досталось все готовое, нужно было просто не сделать жизнь подданных хуже, не более того. В чем он и не преуспел.
– Да вы просто кладезь информации, – процедил Дурб, начиная раздражаться.
– Дальше будет интереснее, – пообещал юноша. – За год подвешенного состояния – без короля и его представителя – лазатонцы привыкли жить, как получится. И получалось у них это весьма неплохо, если честно. Но вот прибыл герцог Лепорье – и через полгода устроил массовую резню всех, кто его не устраивал...
– Эти «все» были теми самыми восставшими? – предположил Дурб, зажмурившись от яркого солнца: юноша распахнул дверь наружу.
– Ваше сиятельство, мы не на суде, чтобы обвинять или оправдывать, – улыбнулся молодой человек, пропуская графа вперед себя. – Я констатирую факты.
– И подводите меня к мысли, что Лепорье не сделал ничего, от него ожидающегося.
– Как раз наоборот, – юноша закрыл дверь и медленно повел Дурба вокруг церкви, – он сделал все, чтобы местная знать чувствовала себя комфортно и уютно. И чтобы все поняли, что представитель короля – бесхребетное создание. Его можно обойти или просто банально игнорировать, если действовать более-менее осторожно: он сам ничего не хочет знать, пока крестьяне снова не возьмутся за вилы и не выстроятся под стенами его же замка. Иными словами, герцог – это маленький островок власти, прочно запертый в замке, а Лазатон – это обширная бесконтрольная территория, которая рано или поздно поглотит этот островок...
Юноша осекся, став как вкопанный. Проследив его взгляд, Фаррину ткнулся в хмурого брата. Облокотившись о коновязь, стояла кошка, поглаживая розовое перо на шляпе ее величества; Франки нервно теребил поводья своего рысака. Увидев Дурба без Амалии, король опустил голову, сжав кулаки.
Когда молодой человек рухнул на одно колено, Фаррину молча сжал его плечо, поднимая на ноги и осматривая площадь: несколько зевак уже проявляли неподдельный интерес к происходящему.
– Зачем ты взял ее с собой? – тихо спросил Сермуш, подводя коня к кузену.
– Ты хорошо знаешь, что здесь происходит? – кошка не дала Дурбу возможности оправдаться, обращаясь к информатору.
Юноша поднял глаза на королевну, закивав, словно китайский болванчик.
– Где может быть молодая привлекательная знатная женщина?
– Где... – голос информатора сорвался, и он откашлялся, – где угодно.
– Сколько времени ты провел внутри? – продолжала допрос Кара, обращаясь теперь уже к Фаррину.
– С полчаса, – тот так и смотрел на брата, не в силах встретиться взглядом с Франциском.
Кара осмотрелась, вздохнув. С площади вели три улочки, одна другой уже. Змейки низких домов разветвлялись куда придется, и Амалия может быть равно как и в одном из строений, так и за городом к этому времени.
– Поедешь со мной, – приняла решение кошка, за шкирку выдергивая информатора и подталкивая его к рысаку Амалии. – Он смирный, не укусит... – заверила юношу, заметив, что тот не решается подняться в седло.
– Мы с Франки проверим переулок слева, – Сермуш дернул поводья рысака брата, выводя молодого человека из ступора. – Дурб – направо...
– Вы все заблудитесь, – осмелился подать голос информатор. – А миледи, возможно, нужна будет помощь...
– Ее все в состоянии оказать, – возразила, было, Кара, но юноша только покачал головой:
– Серьезная помощь. Это трущобы, ваше высочество...
Франки стеганул коня, рысью скрываясь в переулке, не желая слушать неутешительные прогнозы, и Сермуш развернул рысака, последовав за братом.
– Он может быть прав, – откашлялся Дурб, цепляя шляпу и поднимаясь в седло. – Я здесь точно заблужусь.
– Зато мы с Франки всегда найдем друг друга, – кивнула кошка, трогая бока коня и кивком головы приглашая Фаррину следовать за ней – третий проулок придется оставить на потом, как ни крути.
Улица оказалась недлинной, и всадники проскочили ее за полминуты, выехав неожиданно к подобию рынка. Кара резко натянула поводья, осматриваясь – в такой толпе даже свои мысли найти сложно. Гомон тут же окутал, затягивая; всадников моментально зажали со всех сторон, и рысаки занервничали, переминаясь с ноги на ногу.
– Трущобы? – недоверчиво переспросила кошка, оборачиваясь к информатору; тот пожал плечами и опустил голову.
Снова осмотревшись, Кара отстегнула от седла кнут, развернув его легким движением запястья. Взвившись в небо, кожаная змея зычно щелкнула, перекрывая людской шум...
***
Тор подбросил в живой костер веток и уселся на корягу, снова и снова осматривая свою пленницу. Живой варлок! До сегодняшнего дня он был уверен, что динозавра встретить проще.
Они мерились силой в степи долгих полчаса, обмениваясь условиями сквозь завывания февральского ветра и треск молний с огнем. Гуринэ не уступала, но и атаковала предельно осторожно, больше защищаясь. И Тор принял ее тактику за малый боевой опыт. Однако стоило ему расслабиться, как девушка молниеносно выплюнула из ладони юркую змею. От челюстей гадюки ведьмак уклониться успел, а вот на хвост не рассчитывал: тот смачно прошелся по гладко выбритой щеке мужчины, оставив кровавый след.
Озверев подлому выпаду, Тор отбросил галантность, уходя в морок и останавливая время. Выставить вуаль щита Гуринэ уже не успела: кобыла под ней рухнула, как подкошенная, а руки оказались туго стянуты в локтях за спиной. Ведьмак шагнул из морока, подхватив пленницу за шкирку и спасая ее от незавидных переломов под тушей лошади.
До леса варлок добралась унизительно переброшенной через седло. Каждый шаг рысака отдавался в животе и ребрах, но Гуринэ зареклась жаловаться, всячески изображая полное смирение.
У пролеска Тор смилостивился, сбросив пленницу с седла и разведя живой костер; даже очистил небольшой пятачок от снега и художественно бросил пару коряг, дабы не морозиться на стылой земле – правда, магией все же.
Ему не меньше варлока нужна была небольшая передышка: в первую очередь, чтобы понять, что теперь делать с этим чудом природы.
– И как же варлок сумела выжить столь долго?
Гуринэ поерзала на своей коряге, прижимаясь спиной к дереву:
– Не хуже, чем ведьмы. Мы все из одного теста. Тор, – она неожиданно подняла голову к серому небу, – Тор... – словно примерила имя, нахмурившись. – У кого-то из челов был такой бог...
– Грома и молнии, – подсказал Нарье. – Но вряд ли Витольд ориентировался на него. Меня нарекли Торелем.
– Вполне можно объяснить любовью Тора к элю, – философски заметила Гуринэ без тени улыбки. – Что ты ищешь в наптовом лесу, ведьмак?
Тор усмехнулся, бросив в огонь еще несколько веток; варлок явно не чувствовала себя пленницей, скорее делала одолжение, оставаясь побежденной и связанной. Да и тугой жгут на локтях, казалось, совсем не беспокоил ее.
– Я тебе не представлялся, – Тор проигнорировал вопрос, – и раньше мы не встречались...
– Ты уверен? – улыбнулась девушка.
– Я бы запомнил.
– Приму это как комплимент, – она склонила голову на бок. – Вы с отцом очень похожи, Тор. Роди сына-ведьму хотя бы из любопытства, продолжится ли такое поразительное сходство...
– Я знаю одного юношу, – перебил Тор, – который также виртуозно уходит от прямых ответов, уводя тему в сторону. Но ему это по статусу положено.
– Я впервые в статусе пленницы, не все правила знаю.
Вздохнув, Тор поднял глаза к небу, считывая бледный иероглиф: чистки начались. Сейчас всем не до варлока. Оставлять Гуринэ под присмотром безусого юнца-ведьмака в землянке волков – все равно что отпустить ее. Отвлекать же Витольда от чисток – лишать оборотней сильного тыла.
Гуринэ проследила взгляд ведьмака и ухмыльнулась:
– Я узнала о предстоящих чистках на днях, не думай обо мне хуже, чем я есть на самом деле.
– Что же прикажешь о тебе думать?
– А женатым ведьмакам разрешается думать о свободных варлоках? – Гуринэ кивнула на широкое кольцо, украшающее палец мужчины.
Тор поднялся, начиная раздражаться – разговаривать с варлоком решительно невозможно.
– Мне нужен твой отец, ведьмак, – неожиданно призналась Гуринэ. – Я никуда не убегу. Так что твой жгут совершенно не к месту.
– Вы прославили себя ударами в спину, – Тор плавным движением руки затушил костер, стащил девушку с коряги и развеял все признаки стоянки, даже желтую траву снова припорошил снегом, – придется потерпеть.
– Ты наслушался сказок.
– Звезды ими не грешат.
– И ты веришь мертвым звездам больше, чем живому человеку?
Тор подвел Гуринэ к рысаку и легко подсадил ее; девушка не решилась отказываться от возможности сидеть, а не болтаться переброшенной, словно мешок с мукой.
– Звезды я вижу каждую ночь пятый десяток, а тебя – первый раз, – резонно заметил ведьмак, поднимаясь в седло.
– Ты и наптов лес видишь впервые, – закусила губу Гуринэ, когда конь начал медленно продвигаться по узкой тропинке между деревьев, – но почему-то веришь, что он безопасен.
– Ты боишься пауков?
– Я опасаюсь мужских истерик, – осторожно ответила варлок.
***
Десять стальных волков подошли к деревне глухой ночью, вынырнув из леса. Отведенную им территорию даже не пробежали – пролетели. Завидев вдалеке факелы, Курт долго медлил, зарывшись в снег: вдруг свернут к «соседям»... Но полукровки были настырны в своем безумстве, и вожаку ничего не оставалось, как напасть, потеряв драгоценные минуты в схватке.
Перепуганные постояльцы Бальи не могли сказать ничего вразумительного. Даже Неополь, более-менее знающий Курта, выжал из себя лишь несколько слов; а дворецкий и вовсе рухнул в обморок, объяснив весьма условно, где та самая деревня, в которую ушли барон Польск с Вестой.
Мысли Курта были уже очень далеки от вероятности встретить своих бастардов в чистке: сейчас все полукровки были для него лишь досадной помехой. Все, кроме одного.
Раздробив череп последнего живого, Курт быстро окинул взглядом кровавый снег и мотнул головой, уводя бойцов из леса. По пути волки ныряли в редкие жесткие сугробы, избавляя стальную чешую от потеков крови. А подойдя к низким домам, сняли сталь, отряхнулись – как и подобает приличным волкам в приличном обществе, – и кувырнулись через голову, барабаня в двери.
Когда уже вся деревня была на ногах, отыскался загостившийся курьер из Бальи. Едва разлепив глаза, мужчина протянул Курту записку от Тора, и волк зло рыкнул, инстинктивно обернув глаза; выскочили клыки...
– Тебе было велено найти его! – кричал Курт, вытряхивая из гонца остатки сознания. – А не кувыркаться на сеновале!!
Вожака оттащили от полуживого курьера лишь через несколько минут, что, впрочем, также не приблизило волков к цели их поисков: никто понятия не имел, куда подался лекарь и почему не вернулся в Балью в срок.
Зато кто-то из деревенских успел разглядеть нечеловеческие глаза и вытянувшиеся клыки... Курт выпускал пар, даже не обернувшись волком. Девять его бойцов отчаянно пытались выступить дипломатами, заверяя, что пришли с миром. Слушали их мало – приходилось защищаться.
Волна деревенских схлынула лишь когда около злосчастного сеновала стонали уже с десяток мужиков.
– Тупик, – Курт осел на снег, потирая зудящие костяшки: на кулаках он не махался с щенячьего возраста.
– Дядька...
Как девчушка пронырнула к волкам, никто не уследил. Оборотни разом обернулись на голос, уже кошачьими глазами уперевшись в тщедушную фигурку. Из ближайшей к сеновалу избы выскочила молодая женщина, наперекор страху бросившись за дочерью. Двое волков поймали ее за руки, не подпуская к своему вожаку.
– Дядька, – повторила девчушка, по-детски бесстрашно приблизившись к Курту, – я видела нашего лекаря...
– Не губите, – прорыдала женщина, повисая на руках волков.
– Да звери мы, что ли, – Курт вытер разбитую в драке губу, под рукавом втянув клыки, неожиданно застеснявшись смелости ребенка, так близко подошедшего к оборотню. – Его вся деревня видела, – со вздохом поведал девчушке.
– Он в лес ушел, – насупилась девочка, обиженная снисходительным тоном волка, – я видела!
Курт осторожно притянул ребенка к себе и поднялся на ноги, усадив девчушку на плечо.
– Ну-ка ткни пальчиком, в который лес, – тихо попросил он, – а то у вас тут одни чертовы леса кругом.
Женщина заголосила по новой, вырываясь из рук мужчин.
– Вон в тот! – девочка заерзала, вытягивая руку, и тут же склонилась вперед, заглядывая в лицо волка. – Покатай!
– Я тебя и так уже катаю, – проворчал Курт, стягивая ребенка с плеча.
– Неее, на зверике!
Девять пар глаз уставились на растерянного вожака; даже мать перестала голосить, ожидая ответа.
– Мама не разрешит, – ляпнул Курт, опуская ребенка на землю.
Ублюдков народил, да ни одного не вырастил, злорадно огрызнулся мозг, вот и стоишь сейчас идиот-идиотом... суровый вожак волчьей стаи оборотней...
– Ладно, в следующий раз... – сдался Курт, начиная поддаваться подрагивающим губам девочки. – Когда теплее станет... – добавил неуверенно.
– Обманешь, – капнула первая слезинка. – Все обманывают.
Развернувшись, девчушка обиженно потопала к дому. Миновав мать, растерявшуюся не меньше волков, не без усилия открыла дверь и от души хлопнула ею, скрывшись в тепле. Курт вздрогнул от звука:
– С характером пигалица.
***
Убедить Франциска покинуть окрестности церкви удалось лишь к ночи. От Сермуша он просто отмахивался, кошку и вовсе отпихнул струей воздуха с глаз долой, зато неожиданно прислушался к Дурбу. Как оказалось в гостинице – не просто так.
Ворвавшись в свою комнату, тут же затребовал к себе Фаррину и Кару, и так, впрочем, не отходившую от него ни на шаг.
– Что происходит? – Натоль осторожно прикрыл дверь в комнату, которую делил еще с двумя летунами.
Их с Шаниром задержала в пути в город неожиданно налетевшая пурга, и оба летуна терялись в догадках, отчего такая суматоха.
– Королева пропала, – коротко ответил Панир.
– Навсегда? – брови Шанира метнулись вверх.
Дурб на своем веку выслушал не одно наставление, вполне успешно пережил не единый выговор... и ни разу не чувствовал себя настолько виноватым. Пожалуй, даже никогда.
Глубоко вздохнув, вежливо тронул створку костяшками и решительно распахнул дверь, войдя. Кара по своему обыкновению сидела в окне, игнорируя февраль; Сермуш, так и не расставшийся с хмурой маской, подпирал стену около нее; и лишь Франки расхаживал из стороны в сторону, не в состоянии сдерживать эмоции.
Только свои. И все молчали.
– К утру будет план города, – Кара нарушила тишину первой, – тот пацан...
– Коринт, – тихо подсказал Дурб, – Курим.
– Куримов становится слишком много, – усмехнулась кошка.
– Он сын Тео.
– Определенно, чересчур много... Короче, он обозначит районы, с которых стоит начать поиски... То-то я смотрю, хамоватый информатор!
– Дурб, зачем ты взял ее с собой? – Сермуш перебил жену, повторив свой вопрос.
– А ты пробовал сказать ей поперек? – Кара снова не позволила Дурбу ответить.
– Почему не взял с собой в церковь? – подал голос Франциск.
– К информатору? – искренне удивилась кошка. – Будь он хоть сто раз Куримом, он – информатор!
– Кара, ты правда считаешь, что Фаррину не в состоянии говорить? – Сермуш в упор посмотрел на жену, заставив ту, наконец, замолчать.
– Амалия была в мужском костюме, – Дурб поймал глаза брата, – могла привлечь ненужное внимание местных. К тому же, Кара права – Тео обычно дает четкие указания, не взирая на родство и дружеские связи. Как правило, от этого зависит жизнь его шпиков.
– И давно вы друзья? – неожиданно повысил голос Франциск, остановившись. – Несколько лет назад ты был готов перегрызть ему глотку!
– Франки... – начал было Сермуш, но Дурб уверенно перебил:
– Было по-разному.
– По-разному? – сдавленно переспросил Франциск, шагнув к летуну. – Я, вот, помню совершенно неизменную константу: за жену ты готов был и приказ нарушить. И убить.
– И по сей день готов... ваше величество, – опустил голову Дурб, уже понимая, куда клонит молодой король.
– И я готов, Фаррину, – покачал головой Франциск, выбрасывая руку.
Кара оделась в бронь в прыжке. Хлипкий подоконник треснул, и стальные ступни полукровки оставили в дереве вмятину. Ткнувшись в спину Франки, кошка протащила юношу через комнату; Сермуш едва успел оттолкнуть Дурба в сторону. Струя воздуха ухнула в стену, отбросив нелюдей назад, и стальной позвоночник вмял обшивку стены. Развернув Франциска лицом к себе, кошка зашипела.
– Найди себе по силам, ведьмак!
Выставив щит, Франки скользнул на пару метров назад, разжигая в руке огонь. Но вместо красно-синих язычков в ладони ведьмака заплясала чернота; уголки глаз юноши начали наливаться темной пустотой.
– Франки... – растерялась кошка, когда перед ней выросла широкая спина мужа.
Рука ведьмака замерла, братья схлестнулись взглядами.
– И меня убьешь? – процедил Сермуш, сам не зная, на кого злится сейчас больше.
Черный огонь метнулся в пол, утопив в себе стон юноши; оставив обугленный след в половицах, смертоносный шар умер, повинуясь воле ведьмака: прикрыв глаза, тот постепенно успокаивался.
Кара уминала бронь, хмурясь и вспоминая их с Тором поединки – такие же нешуточные, столкнувшие напарников, казалось, на смерть, ни одна из причин не заставила златовласого ведьмака прибегнуть к магии варлоков.
– Я хочу увидеть, что произошло, глазами Фаррину, – глухо проговорил Франки. – Кара, – на просьбу это походило мало.
– Теперь тебе нужна еще и зацепка? – повысил голос Сермуш.
– Франки, это же Дурб, – кошка ступила из-за спины мужа, все еще надеясь, что это просто дурной сон.
– Который допустил похищение моей жены!
– А будь там я, ты и меня захотел бы проверить? – королевич шагнул к брату, ухватив его за грудки. – Лучше научил бы свою жену манерам! Или прибавил бы ей мозгов!
– Мозгов?! – прошипел Франциск, стряхивая руки Сермуша. – А никому из вас не приходило в голову проявить побольше терпения?
– О каком терпении ты говоришь, когда Амалия ставит под угрозу жизни всех окружающих!
Кошка нервно сглотнула, косясь на дверь: ведьмак не выставил заслон, и все постояльцы гостиницы вполне уже могут быть свидетелями ссоры королевской семьи.
– Хватит! – бас Дурба закончил спор братьев. – В конце концов, Франки прав, – став напротив Кары, летун поймал ее взгляд. – К тому же, вдруг зацепка еще и поможет... в поисках.
Кошка отвела глаза, все еще отказываясь выступать орудием в руках взбеленившегося юнца.
– Кара, – Дурб тронул ее подбородок, понизив тон, – это всего лишь зацепка. И всем сразу станет легче.
– Это всего лишь придурь, – возразила та; метнула злой взгляд на Франки, посмотрела на еще более хмурого Сермуша – и подняла глаза к Дурбу, зацепив.
***
Лес, казалось, не закончится никогда. Тор был уже вынужден пустить рысака шагом, однако отказываться от коняшки не торопился – тропинка так и виляла между деревьев, заманивая все глубже в чащу. Гуринэ по большей части молчала. Пару раз она пыталась завести непринужденный разговор ни о чем, но Тор его не поддерживал, ограничиваясь лишь неопределенным мычанием, и щебетание птиц снова становилось единственным звуком.
В какой-то момент ведьмак неожиданно поежился, невольно вздрогнув: сознания коснулось что-то, до сих пор ему не знакомое. По спине побежали мурашки, и тревога сжала сердце. Натянув поводья, Тор начал осматриваться. Однако никаких признаков опасности не наблюдалось: деревья не собирались нападать на путников и явно не прятали за широкими стволами каких разбойников; да и следов на насте февральского снега не наблюдалось.
Казалось, Тор с Гуринэ были единственными, решившими проехать сквозь лес за последние пару столетий.
– Ты все еще хочешь осмотреть весь лес? – спросила варлок.
Ничего не ответив, Тор тронул бока рысака и решительно повел его вперед. Признаваться в своих страхах он не собирался.
Вскоре деревья начали заметно редеть, и наконец перед путниками вырос высокий частокол с широкими двустворчатыми воротами. Остановившись, Тор в задумчивости смотрел на тонкий белый дымок из-за ограды: кто-то топил печку.
– В лесу пусто, значит? – насмешливо спросил ведьмак, спешиваясь.
Гуринэ молча пожала плечами, разминая руки: Тор так до сих пор и не заметил, что варлок вот уже полчаса как совершенно свободна от его пут. И полностью поглощенный своей находкой, продолжал проявлять чудеса невнимательности.
Толкнув створки, Тор услышал тихий щелчок: чуть подавшись внутрь, ворота начали открываться наружу, приветливо приглашая пришельцев войти. И ведьмак сделал несколько осторожных шагов, осматриваясь.
Это был небольшой поселок: с десяток низких аккуратных домиков, постройки кузницы и пекарни, колодец, невысокая церквушка – точнее, то, что может ею служить, судя по лепнине над входной дверью...
– Мельница за пределами деревни, – Гуринэ подошла к Тору, остановившись около него. – За церковью – сеновал. А справа от нас, за домами – небольшой плац с мишенями для лучников.
Варлок сделала несколько шагов, развернувшись к Тору лицом:
– Добро пожаловать в мой дом, Нарье.
Дверь одного из домиков растворилась, обозначив на пороге недавнего напарника Гуринэ. Улыбнувшись, молодой человек оперся о перила крыльца.
– Мы с братом так и остались в своем доме, когда поселок опустел, – продолжала варлок. – И со времен Напта здесь так никто и не появился. Так что можешь считать себя первым гостем за последние полвека. Хотя нам и без тебя не было скучно.
Тор смотрел на Гуринэ, подбирая наилучший момент, чтобы ударить – с учетом еще и брата, которому вряд ли понравится идея связанной сестры.
– Не делай глупостей, Тор, – мягко попросила варлок. – Ты не можешь использовать здесь магию. Ее здесь нет.
Ведьмак поднял руку, пытаясь уйти в морок и остановить время – но лишь снисходительные улыбки варлоков были ему ответом; раскрыл ладонь – но огня не было. Молодой человек на крыльце покачал головой и сбежал по ступенькам, приближаясь к пришедшим:
– Джардан, – он протянул руку, и Тору ничего не оставалось, как ответить на приветствие.
Варлоки мало походили друг на друга: высокий широкоплечий Джардан красовался темно-русой шевелюрой волос и смотрел на ведьмака пронзительно-голубыми глазами; даже черты лица ничем не выдавали родства с миниатюрной Гуринэ.
– Так зачем ты в наптовом лесу, ведьмак? – девушка сцепила руки за спиной, повторив свой вопрос.
***
Волки нашли следы Рамора и Весты без труда – как и еще трех сотен оборотней вокруг; как и остывшие трупы полукровок неподалеку. И были ли лекарь со своей спутницей среди них – Курт боялся узнать. Он долго сидел волком в снегу, осматривая поле боя, а его бойцы не решались нарушить это странное молчание, лишь бродили среди трупов, сами не зная, что ищут.
Наконец, Курт поднялся и начал систематично обходить тело за телом. В большинстве было уже не узнать человекоподобных: лиц уцелело мало. Но вожак смотрел одежды – вряд ли отряды полукровок могли позволить себе добротную ткань, и уж тем более ни одна женщина не натянет юбку, размахивая кинжалом.
Завершив обход, Курт снова уселся в снег, задумавшись. И через минуту пошел по новой. Зародившаяся надежда, что Рамора и Весты нет среди трупов, росла. А третий круг и вовсе укрепил волка в этой мысли.
Отойдя от места бойни, Курт нашел более-менее четкий след, присев около него. Ясно очерченные когти четырехпалой лапы практически не оставляли сомнений в принадлежности гиене. Вздохнув, волк проводил следы взглядом – они уходили за границы территории его отряда. Посмотрел на бойцов, столпившихся около вожака...
«Я пойду», – один из волков поймал взгляд Курта.
Тот опустил голову, все еще размышляя. Он не может оставить рейд, а одного рядового бойца никто не хватится – никто, кроме своего вожака. Только усидит ли Курт на месте, оставаясь в неведении?
Подняв голову, волк зацепил своего бойца взглядом, передавая образ полукровки и его спутницы.
***
Гуря сложила ладошки перед собой и заговорила скороговоркой, медленно разводя руки в стороны. Райгон вздохнул, наблюдая за дочерью, и щелкнул пальцами, пресекая магию:
– Ты что творишь?
– Повозку, – насупилась девочка.
– Тогда почему я слышу какие-то совершенно запредельные цифры?
– Большую повозку, – уточнила Гуря.
– Ты собралась уместить внутри нее весь дом?
Райгон присел около дочери, снова складывая ее руки и разворачивая девчушку лицом к поляне за избушкой.
– Давай-ка со значениями, что я тебе говорил...
– Тогда там не поместится барашек!
– Барашек? – Райгон не верил своим ушам: она запомнила его угрозу. – Я сотворю тебе сотню таких барашков, когда приедем в новый дом!
– А я хочу этого, – Гуря топнула ногой, прихлопнув ладошками; земля чуть содрогнулась, и Райгон выставил руку в сторону, резко распахнув ладонь вниз, прекращая баловство дочери:
– Не смей!
Гуринэ сложила руки на груди, усевшись на траву и отвернувшись от отца.
– Так мне самому рисовать повозку, или ты, все-таки, соблаговолишь представить свое умение?
Девочка ничего не ответила, и ведьмак поднялся с корточек, сложив руки перед собой и зашептав. Когда он уже был готов завершить магию, Гуря звонко хлопнула в ладошки, пресекая сотворение.
– Поганка!
Взвизгнув, девчушка подскочила было на ноги, но Райгон поймал ее поперек талии и закинул на плечо, двигаясь к дому. А почувствовав нити сплетающегося заклинания, потянул дочь вниз, усадив у себя на руках. Куб воздуха поколебался, так и не завершенный, и распался, обдав Райгона с Гурей свежей струей с ног до головы.
Подняв руку, маленькая варлок хотела было сотворить новый, но отец применил единственный безотказный прием против всех магических потуг Гури: начал щекотать ее, – и звонкий смех вперемешку с жалобами, что «так не честно», разбудил Варьяну.
Открыв глаза, женщина осмотрела комнату, боясь пошевелиться. А когда вспомнила последние события, испугалась, резко сев на кровати. Голова тут же закружилась, перед глазами заплясали темные круги... Пошатываясь, варлок вышла из комнаты, сбежала по ступеням – и новый раскат смеха дочери врезался в ее сознание, отметая наихудшие опасения, что той уже нет в живых.
– Тяни! – приказал Райгон, остановившись на крыльце, и Гуря протянула руку, открывая дверь.
На пороге стояла Варьяна. Шагнув назад, она прислонилась к стене, прикрыв глаза; плечи начали сотрясать беззвучные рыдания. Райгон примерился к солнцу:
– Гуря, ты проиграла, мама проснулась раньше. Так что повозка все-таки за тобой!
Варьяна медленно сползла по стене на пол, всхлипнув.
Опустив дочь с рук, Райгон подтолкнул ее с крыльца, закрывая дверь в дом и опускаясь напротив жены.
– Понравилось быть мертвой?
– Скотина! – Варьяна распахнула влажные глаза; рука взметнулась в воздухе, оставив на щеке мужа след пощечины. – Нравится чувствовать свою власть над двумя беззащитными варлоками, ведьмак? – прошипела сквозь слезы; Райгон не уклонился и от второй пощечины, лишь махнул рукой, выставляя заслон. – Гордый боевой ведьмак! – уже кричала Варьяна. – Который не может прибить женщину с ребенком! Но который и глазом не моргнул бы, будь он в рейде на табор!!
Варьяна распахнула ладошки, выкинув руки в стороны – в обеих плясал черный огонь; змеи, зашипев, метнулись к лицу ведьмака, и он резко отклонился назад, пропуская гадюк перед самым своим носом. Подняв руки, Райгон поймал обеих змей, сдавив; те зашипели и выплюнули струи яда – последнее, на что способны эти создания, чтобы защитить варлока, умирая. Выбросив туши змей, Райгон перехватил руки жены, уже готовой метнуть в него огонь, и сложил ее ладони, запечатав в своих.
– Так в чем ты винишь меня, варлок? – Райгон с силой прижал женщину к стене. – Что не убил, или что меня не было в том рейде? Было бы тебе легче, окажись это я, кто отпустил тебя?
Варьяна снова тихо заплакала, опуская голову.
– Что ты ждешь от меня! – повысил голос Райгон, встряхивая женщину. – Что спустя шесть лет я неожиданно начну убивать женщин с детьми?! Дура!!
Варлок всхлипнула, утирая слезы.
– У тебя появился шанс жить, – кричал ведьмак, – а ты только и делаешь, что ждешь смерти!
– Это не жизнь! – Варьяна перебила его пламенную речь. – Это четыре стены изо дня в день, вечный страх, что найдут...
– А в таборе ты не того же боялась?!
– В таборе я была свободной! И умереть должна была свободной!
Но вопреки призывам старейшины табора, в тот самый момент «свободы», как только представился случай, молодая варлок побежала, инстинктивно спасая и себя, и дочь. Предавая и свои принципы, и свой табор, и себя – лишь усмешка неизвестного ей ведьмака, открывшего женщине дорогу к отречению, была намеком на ту самую свободу, которую она оставляла в прошлом с каждым шагом к лесу.
– Я должна была умереть, – Варьяна билась в руках растерянного мужа, ведьмака, которому идея подобной свободы была и чужда, и безумна. – Должна была! Я их всех предала!
Истерика набирала обороты, а Райгон не решался даже легко коснуться сознания женщины, чтобы успокоить... Лишь крепче прижимал ее к себе, слушая уже бессвязную речь сквозь рыдания.
Когда Райгон вышел к дочери, оставив все еще всхлипывающую варлока в доме, на поляне красовалось нечто, меньше всего похожее на повозку, в окружении щепок – остатки от совсем уж неудачных попыток, по всей видимости.
– Гуря, – протянул ведьмак, – а что это такое?
– Повозка, – девочка помрачнела от удивленного тона отца.
– Больше похоже на сарай на колесах. А кучер?
Гуринэ развернулась на каблуках и быстрым шагом ушла в дом.
– Зато целое стадо баранов поместится, – вздохнул Райгон, развевая результат магических потуг дочери.
Задрал голову, уставившись на иероглиф, вывешенный им на днях: Витольд дорисовал несколько искорок, желая счастливого пути... И всё? Райгон ожидал просьбу завернуть к нему по пути, или даже скорее требование сего. Но вместо этого Вит просто отпускает его? Решив, что он безнадежно отстал от жизни, сидя в своей глуши, Райгон ушел в дом.
Ни к обеду, ни к ужину Варьяна не спустилась, а ведьмак так и не нашел каких-либо слов, сам не понимая, то ли утешать ее, то ли жалеть, то ли обрадовать напоминанием, что она вот уже шесть лет вполне успешно живет и без табора; по крайней мере, они с Гурей живы, в отличие от остальных.
Собирая вещи Гуринэ, варлок то и дело замирала, перебирая в уме, что может понадобиться в пути: Райгон весьма не двузначно дал понять, что по дороге своими способностями ей пользоваться будет запрещено вплоть до нового места их обитания. Которое черт знает когда еще обозначится. И женщина боялась упустить что-нибудь, запасаясь всем необходимым заранее.
Пару раз Райгон предлагал свою помощь, но славливал хмурый взгляд жены и тут же ретировался от греха подальше. Варьяна, казалось, снова приняла его правила игры, подчиняясь здравому смыслу и благополучию дочери, хотя бы даже и видимому.
В ночь перед отъездом никому не спалось: Райгон слышал, как Варьяна ворочается на кровати, то и дело взбивая подушку; как шепчет заклинания Гуря, отчаянно пытаясь приказать себе провалится в страну снов... А когда ему самому удалось, наконец, задремать, дверь тихонько приоткрылась, и девочка скользнула в комнату отца. Распахнув одеяло, ведьмак притянул дочь к себе, на автомате прошептав, что ей просто приснился плохой сон...
– Мамы нет, – также тихо отозвалась Гуря.
– Что значит нет? – тут же проснулся Райгон.
Он нашел Варьяну на чердаке: сняв с окошка слюду, варлок сидела прямо на полу, уставившись на полную луну. Накинув на плечи жены плед с кресла, Райгон присел рядом с ней:
– Если хочешь, давай просто уедем в горы. Найдем Гуре какого козла вместо барашка – она будет в восторге...
– Нет уж, – вздохнула Варьяна, – поехали за твое море – широкое и соленое. Ты обещал Гуре показать дельфинов. Бассейн с рыбами в горах будет проблемой.
– Я понятия не имею, увидим ли мы дельфинов, – признался Райгон.
Варьяна положила голову на колени, посмотрев на мужа:
– Так ты еще и лжец, ведьмак.
– Я сотворю парочку, если что... Если вспомню, как они выглядят. И какого размера.
– И все-таки, мне жалко отсюда уезжать, – неожиданно вздохнула Варьяна, перебив откровения Райгона о дельфинах. – Я успела привыкнуть к твоему дому.
– А уж как мне-то жаль, – проворчал ведьмак, чуть поеживаясь от ночного воздуха, разгуливающего по чердаку.
– И к тебе – тоже, – не обращала внимания на его слова Варьяна.
Развернувшись, провела пальцем по подбородку мужа. Райгон хотел было возразить неожиданной ласке, но варлок уже запечатала его губы своими. Тело мужчины отреагировало моментально, заглушая разум, и все мудрые слова о дурных привычках, вместе с одеждами, полетели к чертям – на поверку варлоки оказались такими же женщинами, как и ведьмы, собственно. А долгие воздержания, как оказалось, отметают еще и идеологические принципы.
Натянув на них обоих плед, Райгон еще долго прижимал Варьяну к себе, пытаясь собрать осколки сознания, когда пальцы женщины снова забегали по его телу, запрещая возвращаться в реальность.
Что-то сломалось в душе варлока – в тот самый момент, когда она проснулась, поняв, что смерть снова откладывается. Всю свою сознательную жизнь Варьяна жила в ожидании, страхе и с навязанным желанием умереть свободной – это было что-то вроде ее предназначения и судьбы, избавиться от которых можно было лишь покинув табор. Но ни один из них не представлял себе жизни вне шумного балагана: так жили их предки, так жили и они, почтительно неся свой крест.
Не зная ничего иного.
И всего за несколько минут златовласый ведьмак перечеркнул весь мир Варьяны, выпустив ее в утро иной свободы – давая шанс выбора. И варлок утонула в свободном плавании, снова запечатав себя в клетку страха и ожидания смерти. Натянутые нервы не выдержали, затребовав разорвать узел – прохладная жидкость из флакона ведьмака, казалось, принесет долгожданное освобождение.
– Рассвет, – прошептал Райгон, выдергивая Варьяну из дремы.
Уминая ее сопротивление прошлым утром, ведьмак и сам не понимал, что прочно вытеснил из сознания женщины все догмы и правила прежней жизни, к которым ей уже не вернуться, проснувшись.
– Не шевелись, – попросила Варьяна, – не торопи утро.
И Райгон мягко забрал их в морок, остановив время: шесть минут – это, порой, целая вечность.
***
Дурб встретил рассвет на крыльце гостиницы. Усевшись на ступени, провожал взглядом первые лучи солнца, отгоняя мысли о наступающем дне. В эту ночь не спал никто: Коринт раздобыл планы города быстрее обещанного, и Сермуш с кошкой всю ночь размечали зоны, разбивая телохранителей королевича по улочкам. Те, в свою очередь, послушно кивали, отчаянно пытаясь не зевать.
Фаррину никто не трогал. После зацепки Кара, поджав губы, быстро передала картинки ведьмаку – и летун скрылся с глаз долой королевской семьи. Сердиться оставалось лишь на себя самого, и Дурб увлеченно погрузился в самоедство, когда на крыльцо вышел Сермуш, присев рядом с кузеном.
– Я старею, Серм.
– Лариса считает так же?
– Я старею для роли телохранителя, – уточнил Дурб.
– Ты мой телохранитель, а не Амалии. И уж точно не ее нянька.
– Ваше высочество, вы собственник, – Фаррину развернулся к брату, спиной облокотившись о крыльцо. – Ты был не прав, Серм, – брови королевича метнулись вверх. – Ты оспорил решение короля.
– Это не многим дозволено. Порой полезно.
– Серм, Франки уже давно вырос. Отпусти его. Ты не можешь до конца своих дней держать его за ребенка.
– Так заметно? – грустно усмехнулся Сермуш, опуская голову.
– Ты сделал все, что мог. Отпусти его, – снова попросил Фаррину. – Он справляется.
– Я тебе напомню эти слова, когда Михалка подрастет.
– Моему сыну, по счастью, на троне не сидеть, – вздохнул Фаррину, проглотив слова, что Франциск едва ли сын королевичу. – Серм, сколько раз ты меня отчитывал?
– Я сбился на втором десятке, – признался Сермуш.
– Я никогда не был виноват... Ну, почти, – поморщился Дурб, заметив насмешливый взгляд кузена. – И никогда не чувствовал себя так погано. Надо было покалечить половину таверны, но притащить Амалию наверх и сдать на руки Франки. А не уступать капризам...
– Ты уступил ее капризу? – усмехнулся Коранету, покачав головой. – И то правда, Фаррину, ты стареешь.
– Раньше я так не промахнулся бы.
– А кто намного раньше отпустил меня за Карой в пасть пумы?
– Давай, давай, добивай, – губы летуна тронула улыбка, снимая напряжение прошедшей ночи. – Много ты меня слушал!
– Вот и она не послушала.
– В том-то и дело, что послушалась. Около церкви Амалия неожиданно подчинилась, оставшись снаружи. Внутри ей ничего не грозило бы. А я уперся, как баран, забыв, что она просто девчонка!
– А Курим с тобой встретился бы, заметив спутника?
Дурб долго смотрел на брата, прикидывая, стоит ли задавать провоцирующий вопрос. Наконец, решился:
– Ты спросил бы о Куриме, будь на месте Амалии Кара?
Сермуш перевел взгляд на солнце, задумавшись.
– Всё относительно, да, Серм?
– Нет. Кара и без посторонней помощи находит неприятности, – напомнил королевич, – и я уже давно с этим смирился. Ответственность была бы только на ней, если что. А Франки так до сих пор и не понял, что такое его жена. И ищет виновных. Это разные вещи, – Сермуш снова посмотрел на брата. – Да, Дурб, я спросил бы о Куриме.
– Тео был прав, – Фаррину покачал головой, – время всё переворачивает.
– Всего лишь делает нас старше и циничнее.
– Ты из тех же циничных соображений утвердил состав воздушного кадетского отряда?
Сермуш прикрыл глаза, молча застонав.
– Утвердил состав лейтенант, я не занимаюсь кадетами...
– Не придирайся к словам, – перебил Дурб. – Я же просил тебя.
Заветная бумага легла на стол королевича с неделю назад – простая формальность, по сути дела. Однако пробежав ее глазами, Сермуш отложил перо, вздохнув: среди прочих значилось имя виконта Фаррину. Он так и отослал своего секретаря, не отдав листок. Несколько дней раздумывал, как бы поговорить с кузеном поконструктивнее; но тут подоспели дурные новости с Лазатона, и стало уже не до своевольничающих отпрысков.
И секретарь королевича мог только беспомощно разводить руками на вопросы лейтенанта над кадетами, почему до сих пор нет резолюции его высочества.
– А ты уверен, что вычеркнув Миху, я решу все проблемы? – осторожно спросил Сермуш, распрощавшись с идеей конструктивного разговора.
– Я уверен, что он не попадет в воздушный отряд.
Сопротивление Дурба желанию сына подниматься в небо уже граничило с истерией. Вступив в замечательный возраст тринадцати лет, виконт незамедлительно объявил родителям о своем желании пойти по стопам отца – как и следовало ожидать от юноши его лет, в ультимативной форме. Лариса потеряла дар речи, Дурб – остатки терпения, уже год как воюющий с норовом сына.
И в итоге твердое «нет» отца благополучно разбилось об упрямство отрока: вспылив, Дурб потерял какую бы то ни было возможность влиять на сына. Минуя лейтенанта над кадетами, Фаррину ворвался в кабинет брата, впервые решив использовать свое положение.
Сермуш слушал его терпеливо, однако едва ли понимая доводы, почему Михалке под страхом смерти его матери запрещено казать носа в кадетском корпусе воздушных войск его величества. На всякий случай кивнув пламенной речи Дурба, Сермуш решил вернуться к этому разговору, когда лейтенант непосредственно утвердит состав кадетов...
И сейчас он очень жалел, что потерял те драгоценные дни, чтобы поговорить с братом в более спокойной обстановке.
– Ты с Михой вообще разговаривал? – Сермуш сделал новую попытку.
– Франки в двенадцать был ангелом по сравнению с Михой сейчас, – огрызнулся Дурб.
– Понятно, – пробормотал Сермуш. – Давай и на него Тора натравим? – попытался пошутить, но лишь словил хмурый взгляд брата. – Дурб, я могу вычеркнуть Миху, но это лишь усугубит ситуацию. Для начала всем Фаррину надо несколько успокоиться...
А потом он попытается понять, почему мятежный сын, покинувший отчий дом ради неба, так отчаянно желает лишиться своего единственного отпрыска, повторяя ошибку своего же отца.
– Мне его не убедить, Серм.
– А надо ли? Ему всего тринадцать. Ну пройдет через воздушный кадетский – да он еще не один раз задумается, оставаться ли там! Их лейтенант истинный зверь...
Последние слова были, наверное, лишними, но это Сермуш понял лишь произнеся их. Либо парень сломается... либо стиснет зубы и закалит свое упрямство еще больше.
– Я ничего не подписал, Дурб, – сдался королевич.
Кара распахнула дверь гостиницы, кошачьими глазами посмотрев на братьев:
– Франки ушел.
***
Рамор осторожно повернул вертел, любуясь результатами своего труда: это была уже третья тушка, которую он коптил. Поняв, что быстро не освободиться, полукровка решил сосредоточиться на текущих нуждах, а именно: на тушах, которые непременно начнут смердеть, если их так и оставить сваленными в кучу.
Веста по большей части металась по пещере, а когда уставала – усаживалась около Рамора на подстилке из веток с наброшенным поверх плащом и начинала упрекать молодого человека, что тот ничего не предпринимает для их освобождения. Упреки сменялись просьбами, просьбы – слезами, и завершалось сие представление бурной, но короткой истерикой.
Рамор предпочитал молчать.
Он провел около обрыва не один час, чтобы увериться, что перепрыгнуть ущелье ему не под силу. Прикинув навскидку расстояние, полукровка начертил углем две полосы в пещере, практикуясь в прыжках, но все его старания были напрасны: он неизменно приземлялся в зоне «пустоты».
Перерыв же ветки, оставленные гиенами на дрова, Рамор только вздохнул: самый широкий и прочный ствол не выдержит даже ребенка.
Торопливые шаги снова предупредили полукровку о начинающемся вечернем спектакле, и он поспешно ретировался к ущелью, не желая выслушивать новые упреки. Окинул степь за обрывом – этот пейзаж он уже мог бы в точности воспроизвести на холсте по памяти – и улегся на камнях, свесив голову вниз.
Закрыв глаза, Рамор снова перебирал доступные способы побега; и недоступные тоже, совокупляя их с первыми, отчаянно цепляясь за любую идею, даже самую сумасбродную.
– Надеюсь, твой герцог помрет, пока мы здесь, – язвительно бросила Веста, подойдя к полукровке.
– Я тоже, – ровно ответил Рамор, не желая подыгрывать истерике девушки.
Открыв глаза, он смотрел на отвесную скалу, уходящую в небо. Выцепил несколько выступов... примерился к углублениям... Прищурившись, Рамор пытался рассмотреть каменную глыбу до самого ее пика.
– Черт... – пробормотал он, поднимаясь на ноги.
Зацепившись рукой за камень пещеры, Рамор высунулся наружу, повиснув на руке – сталь быстро прошлась по его телу, повинуясь воле полукровки.
– Черт, – прошептал снова, беззвучно проклиная самого себя: как же быстро он позабыл свою природу в уютной Балье, среди людей, без единой капли опасности рядом...
Кошачьи глаза посмотрели на Весту, ожидающую объяснений подобного поведения. Он не сможет забрать ее с собой. Один – преодолеет скалу, вскарабкается... Но не с Вестой.
Перекинув вес тела обратно в пещеру, Рамор прижался к камню пещеры, снимая сталь.
– Я могу выбраться отсюда, – осторожно начал он, – один.
– Как это один? – пролепетала Веста, широко распахнув глаза.
– Я не удержусь на скале с тобой.
– Ты – бросишь меня здесь? – ее голос сорвался, глаза увлажнились, а по спине побежали мурашки – не то от холода, не то от предчувствия неизбежного: он оставит ее здесь, в этом каменном мешке, одну, без какой-либо надежды вообще.
– Я приведу сюда волков, – Рамор говорил медленно и тихо, приказывая голосу не дрожать, а самому себе – верить в свои же слова, – и мы сможем отодвинуть валун от входа...
– Не оставляй меня здесь, – слезы покатились по щекам девушки, ноги предательски подкосились, и Веста села на камень пола, давясь рыданиями.
Глубоко вздохнув, Рамор опустился напротив нее:
– Если я не уйду один, мы вообще не выберемся отсюда, – пытался достучаться до рассудка девушки. – Это – единственный шанс. Я тебе обещаю вернуться.
– Не оставляй меня... – плакала Веста, и Рамор сжал ее плечи, встряхивая и рывком поднимая на ноги.
– Веста! С тобой я не удержусь на скале!
– Не оставляй... – она не слышала его слов, зациклившись лишь на мысли, что останется здесь одна.
Рыдания становились все громче; Веста билась в руках полукровки, вцепившись в его камзол, словно малый ребенок не желая отпускать его от себя. Подхватив девушку на руки, Рамор отнес ее на подстилку, усевшись рядом. Всхлипывания начали постепенно затихать; укачивая Весту, поглаживая ее по голове, полукровка шепотом повторял, что он здесь и никуда не уйдет, искренне завидуя ведьмам с их способностями успокаивать быстро и эффективно.
Вволю наплакавшись, Веста уснула, и Рамор осторожно встал, укрыв ее своим плащом. Подавив острое желание улизнуть, пока она спит, полукровка снова перевернул тушку над огнем, усевшись у костра.
Когда его хватятся в Балье? Когда Коранету прибудут снова навестить Неополя и заметят, что лекарь не при «герцоге»? Или Курт, на крайний случай, изнывающий от скуки в своей землянке, снова заглянет в поместье... Если, конечно, гиены не отвлекли его от подсчета мух...
Вздохнув, Рамор посмотрел на спящую Весту; если он не выберется отсюда, они так тут и сгинут.
Сняв докоптившуюся тушку с огня, лекарь скормил костру побольше веток, да так и задремал, спиной прислонившись к камню стены. Он не может уйти, пока она спит.
Когда Рамор открыл глаза, была уже глубокая ночь. Инстинктивно прислушался к дыханию Весты:
– Я знаю, что ты не спишь.
Девушка повернулась к нему лицом, встретившись с зелеными глазами полукровки в темноте. Она уже давно поняла, что Рамор умеет быть бесшумным, когда захочет. И проснувшись, долго лежала отвернувшись, боясь обнаружить, что он таки бросил ее одну.
– Ты не ушел, – прошептала.
– Да, Веста, не ушел, – вздохнул Рамор.
Костер давно погас, и холодный ветер пробрался в их закуток, насвистывая нехитрый мотивчик пурги снаружи. Веста приподнялась на локтях и тут же зашлась кашлем, резко сев.
Приблизившись к девушке, Рамор положил руку ей на спину, прислушиваясь к спазмам. Ладошка метнулась ко лбу Весты, и полукровка тихо выматерился.
– Ты вся горишь.
Победив, наконец, кашель, Веста упала на подстилку, кутаясь в плащ.
– Ты же не бросишь меня больную одну, правда? – она посмотрела на полукровку, заново разводящего огонь; метнув на нее быстрый взгляд, Рамор отрицательно покачал головой.
Не бросит. И даже сумеет сбить жар остатками трав в сумке. Но вскоре всё повторится заново: в пещере слишком холодно, а легкие Весты слишком слабы, чтобы противиться болезни.
Разозлившись собственной беспомощности, понимая, что не сможет выходить девушку здесь, зная разве что не до часа, когда ее организм сдастся окончательно, Рамор ломал ветки, рывками швыряя их в костер.
Не бросит. И она спокойно умрет у него на руках, побоявшись остаться одна и поверить, что он вернется за ней.
Веста снова начала кашлять, свернувшись под плащом.
***
Ты умеешь быть человеком, ведьмак?
Тор открыл глаза, тут же застонав – голова раскалывалась, а желудок грозился вывернуться наизнанку. Подтянув ноги, услышал металлический звон – широкая цепь вилась до стены его тюрьмы, исчезая в ночной черноте.
Он помнил ровно столько, сколько ему позволили; и последними словами черноглазой бестии было насмешливое: «Ты умеешь быть человеком, ведьмак?»
Брат с сестрой провели Тора по небольшому аккуратному поселку, рассказывая истории каждого дома, каждой постройки и каждого обитателя оных. Гуринэ помнила имена всех полукровок и могла без запинки перечислить их увлечения и таланты; а Джардан перехватил инициативу, как только их троица добралась до церквушки.
Эта постройка была лишена каких-либо перегородок и даже чердака: плоская крыша венчала прямо первый и единственный этаж хижины, поддерживаемая несколькими массивными балками.
– Когда Напт привел своих подопечных, – говорил Джардан, прохаживаясь по домику церкви, – мы едва ли верили, что старику удастся сдерживать этих бестий. Тем более в условиях, когда он сам не может перекинуться волком.
– Почему не может? – удивился Тор, проводя рукой по пыльному алтарю.
– А ты считаешь, что оборотни перекидываются усилием воли? – хмыкнула Гуринэ.
Тор выдавил из себя улыбку, отчаянно стараясь перестать нервничать: без своих способностей он чувствовал себя голым.
– Но идея Напта сработала. К моему личному удивлению, – признался Джардан. – Он сумел дать полукровкам смысл.
– Смысл чего? – не понял Тор.
– Жизни, – улыбнулся Джардан.
– Тогда жаль, что он умер. Я бы тоже не отказался от такого подарка, – нахмурился ведьмак. – И насколько я понимаю, этот самый смысл почил вместе с ним?
Гуринэ усмехнулась ехидству Тора, прикрыв глаза:
– Мы тебя сюда не звали, ведьмак, так что придержи свой язык.
– Отнюдь не почил, – Джардан, похоже, решил компенсировать все колючки сестры, не обращая внимания на тон Тора. – Но то, что сработало с двумя десятками полукровок, никогда не будет благом для тысяч.
Раскрыв ларец на алтаре, варлок начал выкладывать на стол деревянные амулеты размером с ладонь:
– Кузнец, – кругляш с вырезанным изображением наковальни перекочевал на алтарь, – пекарь, – на этом красовался дымящийся каравай, по всей видимости, претендующий выглядеть аппетитным, – мельник, – водяное колесо ясно указывало тип мельницы, – пахарь, – лишь после пояснения Джардана Тор понял, что вырезанное изображение было сохой, – винодел, – усмехнулся варлок, демонстрируя амулет с виноградной лозой, – хотя я назвал бы это прокисшим соком. Мясник, – этот кругляш вмещал изображение не то кинжала, не то меча с укороченной рукоятью. – Догадаешься, каких амулетов здесь нет? – спросил Джардан, продолжая выкладывать остальные кругляши.
– Воина и лекаря, – тут же ответил Тор.
– Некоторые из вас и правда достойны титула высших, – хохотнул варлок. – Полукровки получили возможность выстроить свой мир в пределах одного поселения. И почувствовать себя людьми, оставив высших и челов далеко за пределами частокола. Никто из них ни разу не пытался покинуть лес: здесь они были полезными друг другу, а там – никому не нужными.
– Если все было настолько идеально, – ведьмак рассеянно перебирал амулеты, – почему поселение просто вымерло?
– Это была утопия, Тор, – подала голос Гуринэ. – Начни деревушка поглощать лес, она вышла бы за пределы аномалии, вернув нелюдям их возможности. И всё вернулось бы на круги своя.
– Насколько я знаю, – откашлялся ведьмак, – полукровки не бесплодны...
– Это было условие Напта: они – последние в своем роду.
– А вы двое, значит, эдакие стражи его воли, – Тор сложил руки на груди, присев на алтарь.
– Мы, Тор, жили здесь еще до Напта, – Гуринэ сверкнула глазами, – и эта толпа тварей совершенно не была для нас подарком свыше. Тем не менее мы приняли их и помогли старому волку осуществить его утопию, подыграв.
– Конечно, приняли, – усмехнулся ведьмак, – ведь он мог уйти и рассказать всем и каждому о милой аномалии в лесной чаще и паре варлоков, так удачно в ней скрывающихся.
– На твоем месте, Тор, я бы думала прежде чем говорить, – призналась Гуринэ. – Нас двое против тебя одного. И мы с Джарданом уже давно привыкли быть людьми в своем доме. А ты умеешь быть человеком, ведьмак?
И вот как раз этого Тор не умел.
Он видел вскинувшуюся руку Джардана, но мозг все еще противился принимать новые правила игры, истерично приказывая уйти в морок, или выставить щит, или ударить молнией... А еще лучше – всё сразу... И ведьмак разве что обрек себя на смазанный удар, инстинктивно подняв руку, чтобы безуспешно погрузиться в беззвучную жижу.
А придя в себя уже ночью, лишь обреченно обошел небольшую хижину – насколько цепи хватило. Даже лишенное всей мебели, помещение не казалось большим. В окошко, затянутое слюдой, приветливо светила неполная луна, иногда скрываясь за редкими облаками. Набродившись вволю, Тор присел у стены.
И как же одному из лучших боевых ведьмаков удалось так бездарно оказаться на цепи, словно псу?
***
Сермуш снова склонился над картой города, глазами провожая росчерки пера кошки и ее же надписи поверх линий улиц. Открывшаяся дверь впустила в комнату Дурба с Коринтом: парень надеялся подремать хотя бы пару часов, но летун бесцеремонно снял его с кровати, даже обуться не позволил – молодой Курим прыгал на одной ноге по пути в комнату королевичей, натягивая сапоги.
– Где она может быть в первую очередь? – Сермуш поднял глаза на Коринта.
– Где угодно, честно говоря, – отозвался юноша, причесываясь пятерней, – но я бы начал с запада. Неразумно тащить похищенную женщину через весь город...
– Неразумно вообще похищать знатных особ, – отозвалась кошка от окна, перекатив голову на камне проема.
Коринт лишь пожал плечами на это замечание:
– Если миледи была одета так же, как и его сиятельство, то ее могли принять за зажиточного горожанина...
– Ваша милость, – супруги Коранету, по всей видимости, не были настроены позволять парню закончить хотя бы одно высказывание, – я задал предельно четкий вопрос: где она может быть в первую очередь? «Запад города» – понятие слишком растяжимое.
– Где... – начал было Коринт, но Сермуш лишь вздохнул, с легкой улыбкой посмотрев на Дурба:
– Если он еще раз скажет «где угодно», я его загрызу.
Летун усмехнулся, кошка снова уставилась в окно.
– Так это правда, ваше высочество, – промямлил Коринт. – Миледи может быть где угодно, начиная с... запада...
– Знаешь, почему твой батюшка отметил больше пяти десятилетий живым? – Сермуш перевел взгляд на молодого барона. – Он всегда знал, что отвечать.
Дурб подтолкнул Коринта к столу с картой, ткнув пальцем в череду линий за квадратиком с крестом:
– Вот здесь – рынок, к которому мы выскочили. Здесь, – провел пальцем дальше, – начинаются поля. Дальше – городская стена и снова поля. Где в череде этих чертовых полей ты собрался искать миледи?
Коринт передвинул руку Дурба левее:
– Это – «поля» увеселительных домов и таверн. По эту сторону реки какие бы то ни было законы сдохли еще до своего рождения, – взяв перо из чернильницы, юноша четче обозначил границы речки, перечеркивающей город с запада на восток, а потом забрал в круг тот самый район без закона, захватив добрую четверть города. – Вот отсюда я и начал бы.
– Вот и начинай, – улыбнулся ему Сермуш. – А к вечеру я хочу знать результаты твоих начинаний.
Королевич не планировал участие молодого барона в поисках Амалии, но шагнувший в морок брат заставил его пересмотреть тактику поисков.
– Я не успею к вечеру, – возразил Коринт, но Дурб уже подталкивал парня к выходу, чтобы спихнуть на руки двум летунам, которых Кара еще ночью отписала прочесать этот район.
Вытолкав барона за дверь, Фаррину развернул его лицом к себе, взяв за отворот камзола:
– У твоей дерзкой информаторской милости инстинкт самосохранения вообще работает?
– Что же мне отвечать, если миледи действительно может быть где угодно!..
– В этом случае, – Дурб развернул парня, пихнув его в спину вдоль коридора и двинувшись следом, – надо подключать к процессу размышления мозги!
Сермуш несколько секунд смотрел на закрывшуюся за Фаррину дверь:
– Куда же он мог уйти...
Он сам не понимал, почему так поразительно спокоен; почему новость об исчезнувшем Франки даже не удивила его; почему он не испугался за брата – хотя бы мимолетно... Похоже, страх потерять Франциска восемь лет назад навсегда вытеснил это чувство из набора ощущений Сермуша.
Кара сползла с подоконника, прикрывая створки:
– Прогуляться до жены, я так понимаю.
– Он знает больше, чем мы? – Сермуш повернулся к кошке.
– Будет знать, – кивнула та.
Франциск вынырнул из морока лишь за городскими стенами. Натянул вожжи и спешился на ходу; коняшка, резко потерявший вес человека на спине, описал небольшой круг, недовольно фыркая.
Ведьмак осмотрелся: поле покрывал наст чистого снега, ничем не побеспокоенный – вплоть до апреля никто сюда не придет, и земля спала под белым покрывалом, набираясь сил для нового лета.
Чуть поодаль были срублены несколько навесов, служившие укрытием и для пахарей в непогоду, и для временного пристанища урожая, пока возница нарезает круги от своего амбара до поля. И судя по размерам и расположению навесов, земли у городских пахарей хватает с лихвой, экономить место не приходится.
Левее, далеко на горизонте, в небо поднимались заснеженные пики гор – не меньше нескольких дней пути, прикинул навскидку Франциск. Гораздо ближе до леса справа – первые деревья стояли не так уж и далече.
Ведьмак стянул перчатки... расстегнул накидку до горла, стесняющую движения... откинул капюшон... и снег под ногами юноши подернула дымка – очерчивая неровный круг, показалась промерзшая земля. Франциск моргнул, являя февральскому солнцу почерневшие белки глаз – словно прячась от взора ведьмака, принявшего в себя демонов, светило поспешно спряталось за тяжелыми облаками.
– Помоги мне, Эми.
Он не может найти Амалию сам – у него никогда и не было связи с ней.
Он не может пустить щупальца своего сознания – он не знает, куда.
Но он может заставить ее дочь найти свою мать – их дочь.
Сермуш перехватил руку жены, распахивая окно – воздуха неожиданно стало не хватать, – и февральский ветер ворвался в комнату гостиницы, взъерошив волосы Коранету.
– Он нам больше не доверяет, – прошептал Сермуш.
– Он не доверяет себе, – поправила его кошка. – Ты видел его глаза?
Королевич хмуро посмотрел на жену.
Франциск скинул плащ с плеч, устелив им землю... осторожно опустился коленями на материю... пальцы рук сцепились в замок, гармонично замыкая фигуру ведьмака...
– Он не справился, Серм, – кошка первая сказала то, в чем Сермуш боялся признаться самому себе. – Нам нужен Тор.
Ставня с треском ударилась о камень проема окна, подчиняясь злости королевича; Кара быстрым шагом покинула комнату, чтобы раздать новые указания.
– Эмлей, – довольно улыбнулся Франциск, когда полугодовалая девочка заявила о своем появлении перед отцом испуганным криком.
Коснувшись сознания ребенка, Франки успокоил ее, а усадив к себе на колени, закутал в плащ. Согреваясь, Эмлей заулыбалась; страх отступил, и маленькая ведьма с любопытством смотрела на отца, распахнув голубые глаза.
На какое-то мгновение Франциску показалось, что при дочери он не сможет снова коснуться магии чернокнижников – Эми доверительно ухватилась за его руку... избавилась от защиты... беззаботная улыбка ребенка отрицала существование какого бы то ни было зла во всех мирах...
Франки сжал руку дочери, прикрыв глаза и зашептав единственные верные сейчас слова: «Плоть от плоти, кровь от крови...» Улыбка Эмлей начала таять, и первое осознание того самого зла, которое никогда и ни при каких условиях не должно было прийти от отца-ведьмака, острой иглой вонзилось в сознание полугодовалой ведьмы.
Плоть от плоти, кровь от крови...
Эмлей заплакала, и Франциск сжал ее руку сильнее, не разрешая разрывать их связь.
Он не мог остаться в гостинице и позволить кошке отговорить его. Кошке, которая испугалась за него в тот самый момент, когда он поддался-таки демонам, впустив их в себя. Но прежний Франциск не смог бы найти Амалию, и для него не существовало выбора – он сделал то, что верно сейчас. А что будет потом...
Плоть от плоти, кровь от крови...
***
Когда дверь открылась, Тор лишь лениво повернул голову на звук, так и оставшись сидеть у стены. За несколько последних часов он успел подружиться с мышью, что несколько раз выглядывала из своего убежища, наблюдая за непрошеным гостем.
Поначалу Тор решил, что сходит с ума. Но когда серая спинка грызуна мелькнула перед ним в третий раз, отметая версию галлюцинации, ведьмак осторожно протянул руку, соорудив препятствие на ее пути. Испуганно пискнув, мышь прыгнула в сторону и тут же скрылась в норе. Однако уже через минуту показалась снова, подгоняемая любопытством.
– Кошек на вас нет, – усмехнулся Тор, замирая на одном месте, когда мышь начала осторожно приближаться.
Мысль о кошке заставила его погрустнеть: зеленоглазая напарница пропускает очень много, не оказавшись по эту сторону двери нынче. Хотя, в условиях аномалии, ее глаза так и не обернулись бы кошачьими, оставшись человскими...
Держась в лунной дорожке, мышь приблизилась к человеку, каждую секунду готовая юркнуть обратно. Тор медленно подтянул ногу, подманивая серошкурую. И та сделала еще несколько аккуратных шажков; бусинки глаз не мигая смотрели на него...
А когда мышь смело взобралась на протянутую ей ладонь, Тору показалось, что природная аномалия выветрилась – уж слишком легко пугливое создание поверило человеку... Но огонь в руке так и не разжигался, а морок отказывался приходить на помощь своему нерадивому хозяину.
Лишь серошкурая мышь доверительно смотрела в глаза человеку, подергивая усами. Распахнувшаяся дверь заставила зверька спрыгнуть с руки нового знакомца и скрыться в норе.
– Я не знаю твоих пристрастий в еде, – заговорил Джардан, – так что сегодня твой завтрак – на мой вкус.
Тор недоверчиво посмотрел на луну, словно упрекая ту, что задержалась на небе дольше обычного.
– Мы привыкли рано вставать, – Джардан проводил его взгляд, опуская на пол невысокий стол-поднос с мисками и кувшином воды.
– И как долго вы решили кормить меня завтраками? – безучастно спросил Тор. – Ведьмы живут дольше оборотней, устанете ждать, пока откинусь.
– Если бы мы хотели убить тебя, то уже сделали бы это, – резонно заметил Джардан, жестом приглашая ведьмака позавтракать; Тор поморщился.
– Гуринэ говорила, что ей нужен мой отец. Она с детства страдает суицидальными наклонностями?
– Ты же не знаешь, зачем ей твой предок, – Джардан подпер стену, скрестив руки на груди; разговор начал забавлять его.
– Он будет занят в рейдах пару недель, – поведал Тор. – Достаточно времени, чтобы рассказать?
– И что же, всё это время никто так и не хватится одного из сильнейших? – усмехнулся варлок, но Тор лишь вздохнул:
– На пару десятков волков вашего гостеприимства не хватит?
– Пережили нечистей, переживем и их, – кивнул Джардан.
Ведьмак несколько секунд смотрел на него, не веря своим ушам. Он что, действительно не понимает разницы?
– Джардан, нечисти были смирными под лапой Напта. А когда хватятся меня, сюда придут два-три десятка очень любопытных бойцов клана волков. И зная их вожака, я вам обоим сочувствую. Варлоками у вас больше шансов выжить против них.
– Кто тебе сказал, что мы оба варлоки?
– Да хоть черти рогатые, – не удивился Тор.
– Никто сюда не придет, ведьмак. Это не наптов лес.
***
Рамор бежал, не разбирая дороги; ловя низкие ветки на стальные руки, зло отшвыривал их в стороны; теряя порой тропинку, увязал в невысоких сугробах, но даже тогда не останавливался, на ходу отыскивая звериными глазами следы дороги.
Ему нельзя останавливаться.
Организм нечистей не в пример человеческому выносливее, но сбейся он с ритма бега, позволь себе передышку – и дыхание собьется, ноги отяжелеют, отказываясь нести его дальше, а легкие разорвутся от огня мороза. И Рамор остановится, теряя драгоценные минуты, секунды, мгновения.
Сколько Веста продержится одна?
Он не смог смотреть, как она умирает. Будь хоть капля надежды на скорое спасение – поддался бы ее мольбам, остался бы ждать хоть самого дьявола... Но понимая, что счет пошел на дни, полукровка принял решение за двоих. Дождавшись, когда девушка снова провалилась в сон, Рамор подошел к обрыву, одеваясь в сталь. И подтянулся на руках, ухватившись за первый выступ в скале.
Ему понадобился лишь час, чтобы вскарабкаться наверх. Вниз спускался разве что не кувырком. И как только ноги коснулись земли – побежал.
Балья должна быть правее, а за ней – землянка волков. Отгоняя назойливые мысли, что гиены также ушли к волкам, Рамор во весь опор несся к городу-под-землей, единственному месту, где он может сейчас попросить помощи. А если гиены хозяйничают теперь и там... И ему и Весте тогда все равно умирать.
Вынырнув из беспокойного небытия, Веста обвела закуток глазами. Костер грозился вот-вот потухнуть, и девушка закуталась в плащ плотнее, тихо позвав Рамора. Решив, что он не слышит, собрала остатки сил и попробовала крикнуть – получился лишь сиплый шепот.
Кое-как поднявшись с подстилки, Веста дотянулась до веток, предусмотрительно оставленных лекарем рядом с ее лежбищем, и подкинула несколько в огонь. Мозг отказывался принимать очевидное: Рамор не свалил бы дрова в их закутке, не собирайся он уйти; не оставил бы все запасы воды в изголовье ее подстилки...
Вернувшись под меховой плащ, Веста свернулась калачиком и тихо заплакала, практически тут же снова провалившись в сон: организм требовал сил, чтобы хоть как-то бороться с лихорадкой, ему не интересны ее стенания из-за полукровки, все-таки бросившего ее одну в каменном мешке пещеры.
Во сне Веста слышала, что к валуну подошел одинокий волк, выискивая уже исчезающие следы... что он скулил у камня, а потом завыл, долго прислушиваясь, будет ли ответ... а через четверть часа, помявшись, ушел ни с чем. Она отвечала ему, злясь, что огромное животное не слышит ее; она кричала и билась в истерике; срывая кожу на руках в кровь, молотила по валуну – но волк ушел, так и не расслышав шепота девушки.
Проснувшись, Веста протянула к костру руки, пораненные о ветки ее подстилки. Сон, это всего лишь сон, успокаивающе шептало сознание, убаюкивая, снова утягивая в спасительное небытие: ей лучше быть далеко, когда тело сдастся болезни.
Все-таки Рамор остановился. Заметив стальные шкуры между деревьев, полукровка замедлил шаг и рукой поймал низкий сук дерева, подтягиваясь. Добравшись до пятой, надежно широкой, ветки, Рамор замер, восстанавливая дыхание.
Гиены приближались. Три десятка бойцов, рассредоточившись в шахматном порядке, рысцой прочесывали отведенный им пятачок, постоянно принюхиваясь и отфыркиваясь.
Карабкаться выше было уже поздно: и услышат, и заметят движение. Затаив дыхание, Рамор вжался в ветку, ведя гиен глазами. Одна из собак, приблизившись к дереву, на мгновение замерла, принюхиваясь. Но уже через секунду продолжила свой путь, недовольно фыркнув непонятно на что.
Выждав с десяток минут, Рамор облегченно вздохнул. А когда уселся на ветке, осмотревшись, ткнулся в пару кошачьих глаз, с любопытством рассматривающих его с соседнего дерева.
***
Кто поедет за Тором, вопросов не вызывало – Кара. Путь не близкий, и выносливая полукровка покроет расстояние быстрее любого чела. Да и кому еще идти в мир магии, как не его жителю.
– Франки тебя не тронет, – говорила кошка Сермушу, – я буду полезнее курьером сейчас.
Кого больше убеждала – сама не знала. Франциску уже не двенадцать лет, и что в его голове нынче, даже Тор не сказал бы. В тайне надеясь, что Сермушу все же не удастся разыскать брата, пока она далеко, Кара покинула двор гостиницы, со слов всезнающего хозяина взяв курс на ближайшую ферму единорогов.
Никто из них даже не задумался, чтобы отправить с кошкой кого из сопровождения: делов-то, привезти Тореля... Дурб нахмурился было на заявление Кары, куда она отправляется, но лишь отмахнулся от мрачных мыслей: это же кошка, она вернее несет опасность, чем что-то угрожает ей...
И отряд Сермуша лишился полукровки.
Плоть от плоти, кровь от крови, разносил ветер по заснеженным просторам; поднимал в горы, скользил по городским улицам, заглядывал в каждую постройку, холодя кровь в жилах; утопал в замершей реке, льстился по мостовым, теребил голые ветви деревьев... Плоть от плоти, кровь от крови...
Эмлей разразилась отчаянным плачем, все еще отрицая принуждение; билась в руках отца, неумело пытаясь закрыться от черной магии. Разбив ее хрупкий блок, Франциск продолжил поиски, выворачивая сознание дочери наизнанку. И плач младенца подхватила налетевшая пурга, разнося по миру.
Распахнув глаза, Амалия резко вдохнула морозный воздух, тут же закашлявшись. Она лежала на спине; руки надежно привязаны к бортам открытой повозки, подпрыгивающей на кочках. Возница обернулся на звук, безучастно посмотрев на женщину, и снова легонько стеганул кобылу, прибавляя ходу: они почти на месте.
Амалия пыталась рассмотреть своего похитителя, но видела лишь спину в залатанном тулупе; надеялась понять, где находится, но пейзаж вокруг не изобиловал большим разнообразием: поля с редкими деревьями, лес далеко слева, да горы, приближающиеся к ним с каждым шагом лошади.
В голове молодой женщины крутились тысячи вопросов, все до единого сводясь лишь к одному:
– Где я?
Мужчина ничего не ответил. Собственно, он даже не обернулся на звук ее голоса. Начиная злиться, Амалия повторила вопрос, пытаясь выдернуть руки из бечевки. Но чем больше она дергалась, тем туже веревка впивалась в кожу запястий, снова и снова причиняя боль.
Затихнув на тюках с зерном, Амалия уставилась в серое небо, переводя дыхание, а потом предприняла новые попытки разговорить возницу. Но ни один из ее вопросов не был удостоен ответом. И молодая королева перешла к угрозам. Слушая, какая ужасная смерть ждет его, когда их обнаружат, мужчина хмыкал, покачивая головой и ведя кобылу во двор.
Амалия осеклась, снова осматриваясь. Невысокая хижина да грубо срубленная постройка чуть в стороне, обнесенные забором в человеческий рост – вот и все хозяйство. Спрыгнув с козел, мужчина закрыл ворота и повел кобылу с повозкой за дом. Лишь освободив животное от сбруи да отведя в стойло, достал охотничий нож и резким движением освободил руку Амалии.
И отошел, наблюдая реакцию.
Плюясь обвинениями и проклятиями, молодая женщина села на тюках, гордо вскинув подбородок. Смысл ее слов вряд ли доходил до похитителя, столь витиеваты были изречения. Понял он только, что успокаиваться женщина не собирается, и ухватил один из верхних тюков, взвалив себе на спину.
Когда мужчина скрылся в ближайшей постройке, Амалия резко замолчала, потеряв своего единственного слушателя.
– Куда же я попала, – прошептали ее губы, и страх, доселе надежно прятавшийся за гонором и чувством собственной правоты, окутал молодую королеву, притупив все прочие чувства.
Она уже давно не в городе, и вряд ли кто-нибудь сумеет определить, в какую сторону ее увезли. Когда ее хватились? Сколько Фаррину говорил с информатором? А хватившись – где начали искать?
Помотав головой, словно стряхивая дурные мысли, Амалия напомнила себе, что она – королева! А значит, ее будут искать все и везде... Абсолютно все...
А собственно, кто – все? Жители Лазатона, которые не любят своего молодого короля и вряд ли питают теплые чувства к его жене? Или отряд Сермуша, который первый обрадуется, узнав, что она пропала?
Мужчина снова подошел к повозке, подхватил следующий тюк и потопал обратно к постройке, даже не глянув на Амалию.
Если хоть кто узнает, кто мы, твоя заносчивость и твой титул смогут спасти нас?
Холодок пробежал по спине королевы. Лихорадочно вспоминая, успела ли она выкрикнуть похитителю свой титул, Амалия смотрела на двери постройки; и вздрогнула, когда те распахнулись, выпуская ее похитителя.
Остановившись, тот в упор смотрел на свой трофей.
Тебе рассказать, что крестьяне пожелают сделать с женой ведьмака?
Амалия сглотнула, поежившись. Больше похожая сейчас на взъерошенного воробья, нежели на знатную особу, женщина опустила голову, свободной рукой потерев ноющее запястье. Когда лезвие ножа неаккуратно скользнуло по нежной коже, освобождая руку Амалии, она разве что закусила губу, теперь уже боясь издать хоть какой звук.
Рывком сняв ее с повозки, мужчина протащил ее до дверей хижины и пихнул внутрь, плотно прикрыв дверь снаружи. Оказавшись в полутемных сенях, Амалия замерла. Воздух в хижине был спертым; отчаянно воняло чем-то кислым. Ступив пару шагов, женщина различила в углу слева небольшую печку, а справа – несколько широких тряпок, подвешенных под потолком и служивших, по всей видимости, подобием ширм.
Окно во всей хижине было лишь одно, и судя по температуре воздуха, мало чем отличающейся от уличной, оно явно было лишним: вырубленная в стене дыра, без слюды или окна-мозаики... Даже без ставен.
Не было в доме и стола; его роль выполнял, по всей видимости, высокий сундук, ютившийся у печки. И судя по отсутствию каких-либо скамей-табуретов, сидеть предполагалось прямо на полу.
Слабый ветерок, лениво скользнувший в окно, качнул занавески-ширмы, и Амалия зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть: на тюке сена, у одной из стен, сидела женщина... точнее – труп женщины с остекленевшими глазами. А у нее на руках копошился младенец, просыпаясь.
Когда дверь хижины распахнулась, впуская хозяина, Амалия не удержалась-таки, вскрикнув...
Франциск открыл черные глаза и замолчал. У него есть направление.
Эмлей уже не плакала, лишь безвольно лежала на руках отца. Укутав дочь поплотнее, Франциск потянулся щупальцем сознания к городу, отыскивая проводника...
Сермуш поднялся в седло и кивнул Дурбу, готовый выдвинуться со двора гостиницы. Многие его телохранители уже были в пути, громкими голосами разгоняя горожан с пути.
Натоль и Шанир, минуя ворота, резко натянули поводья: мимо них брела растрепанная женщина в хлипком тулупе – слишком уж бедно она одета, чтобы позволить себе постой в гостинице... Переглянувшись, телохранители его высочества спешились, ведомые шестым чувством, так остро развитым за годы службы, и стали на пути женщины, выспрашивая...
Особенно их интересовал объемный сверток из мехового плаща. Не ответив ни на один вопрос, женщина протянула господам свою ношу, тут же упав в снег тряпичной куклой.
Прежде чем лишиться сознания, посыльная ведьмака видела, как один из господ привлек внимание своего принца и Фаррину, подзывая... как все четверо всполошились, громкими голосами призывая хозяина и требуя от него лекаря... как Сермуш, раскутав сверток, на ходу в тепло гостиницы пытался растереть тело младенца, согревая...
***
– Наптов лес – это сказка, Тор, – говорил Джардан, присев у противоположной стены напротив своего узника, – которую мы же с Гуринэ первые и рассказали, когда старик пришел к нам. А если спросить хоть кого – никто не сможет поклясться, что хоть раз видел самого Напта или его полукровок. Они все жили недолго, но счастливо – здесь, в этом самом месте, в обычном лесу без названия. А тот, что все считают наптовым... он значительно ближе к границе с Тастонией. И там нет ровным счетом ничего, кроме деревьев.
Тору оставалось только молча слушать Джардана, поражаясь самому себе: с чего же он решил, что Гуринэ приведет его именно в наптов лес? А с чего он вообще поверил варлоку, спрашивается? Ему стоило развернуться обратно в тот самый момент, когда черноглазая бестия оказалась в плену его магических пут, а не шляться... по лесам.
Но в ту минуту он был полностью уверен, что одолел ее, а пленники, по какому-то странному древнему убеждению, не способны оказывать сопротивления... И ведьмак сам позволил ей привести его в аномалию без магии.
– И будут тебя искать, или нет, – продолжал Джардан, – не имеет никакого значения. Пока я не позволю, никто сюда не ступит.
– Не так уж и сложно прочесать несколько лесов, – убеждал себя Тор.
– Не сложно, – согласился Джардан. – А вот обнаружить этот поселок – невозможно. Даже мельницу на реке обойдут стороной.
Его глаза лучились неподдельной гордостью за свое творение, но ведьмак все еще отказывался отпускать надежду:
– Варлокам нынче подвластны природные аномалии?
Джардан вытянул руку, показав Тору ладонь; и медленно повернул ее тыльной стороной... снова показав ладонь.
– Я не варлок, Тор. Я – ламия.
Нет никакой аномалии, есть ведьмов морок внутри вуали чернокнижника, подвластные одному-единственному ламии, полуведьме-полуварлоку.
– Морок не может длиться вечно, зато может остановить время, – смеялись глаза Джардана, – а вуаль не может остановить время, зато длится сколько угодно, даже без участия варлока... И одно внутри другого дает потрясающий эффект.
Если варлоки были прошлым, то ламии – сказками. Не ведьмы и не варлоки, они всегда оставались полукровками, не способными в совершенстве овладеть одной школой магии, чтобы стать боевыми – если верить древним записям звезд.
Зато ламии были идеальными иллюзионистами. Совокупляя возможности ведьм и варлоков, они получали головокружительные эффекты, на подобии такой вот «аномалии поселка без магии», главной чертой которых всегда оставалась нерушимость этих фокусов сторонней силой.
– Так же как и наптовы подопечные, я тоже полукровка, Тор, – ламия грустно улыбнулся, поморщившись на первые лучи рассвета. – Гуря поддалась моим уговорам подыграть старику, когда он пришел сюда.
Тут же отпал вопрос, как варлок выжила столь долго: это не мудрено, если ты в иллюзии ламии, полностью отрицающей наличие какой бы то ни было магии; стала понятна и крепкая фигура Джардана, не характерная ни для одного представителя магической расы: ламиям приходилось компенсировать свою ущербность физическим превосходством. Оставался только вопрос...
– Сколько же вам лет?
– Не так уж и много на самом деле. Мне лишь шестьдесят. Гуря постарше.
Мышь, уставшая сидеть в норе, высунулась наружу, и Тор скосил на нее глаза, все еще пытаясь осознать слова ламии. Протянув руку, Джардан подставил серошкурой раскрытую ладонь:
– Вот где ты, проказница. Я ее уже неделю ищу, – беззаботно поделился с Тором, усаживая мышь себе на плечо.
– Ну а я-то вам зачем? – вздохнул ведьмак.
– Да совершенно незачем, – Джардан отвлекся от мыши, снова посмотрев на пленника. – Сам напросился. Мы ведь даже не домой шли, а в Тастонию, когда ваш знак заметили. Гуря надеялась перехватить Витольда до чисток, да не вышло.
– То есть вы всех гостей сажаете на цепь? – поинтересовался Тор, звякнув кандалами.
– Только тех, кто атакует, – улыбнулся Джардан.
***
Для любого чела возница, сотворенный ведьмой, был обычным и ничем не примечательным. Даже разговор мог поддержать, если сотворившему вдруг захотелось наделить его мозгами. Единственный недостаток таких кукол было их крайне недолгое существование.
И Райгон, критически осмотрев творение дочери, развеял-таки кучера, сам усевшись на козлах. Несмотря на все старания Варьяны, тюков оказалось не так уж и много, и они все вполне гармонично уместились на крыше повозки, надежно удерживаемые бечевками.
Барашка не взяли. И тут уж супругам пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить Гурю в полной абсурдности ее желания. Девочка не разговаривала с родителями битых два дня, но взрослые без сожаления заплатили такую цену.
А когда повозка подкатила к трехэтажному дому мельника в графстве Паро в Ропетрии, мир в семье был уже прочно восстановлен. Спрыгнув с козел, Райгон открыл дверцу повозки, протягивая руку жене.
– Клянусь звездами, твоя сестра – гений оладушек!
Пальцы Варьяны задрожали в руке Райгона, когда она бросила быстрый взгляд мимо мужа на златовласого ведьмака, вышедшего на порог дома и аппетитно заталкивающего в рот остатки сладкого жареного теста.
– Витольд, – прошептал Райгон, поймав глаза жены.
– Это он, – только и сумела выдохнуть та.
Чуть сжав руку Варьяны, Райгон отпустил ее, когда Нарье приблизился к повозке; и обернулся, натянуто улыбнувшись:
– И что же ты здесь делаешь?
– Ты так активно противился моему личному визиту, – Витольд мягко отстранил друга в сторону, – что мне стало нестерпимо любопытно, кого же ты прячешь.
Заглянув в повозку, Нарье подал руку Варьяне:
– Сударыня.
Легкая улыбка тронула губы ведьмака – улыбка, которую варлок не забудет до самой своей смерти. Вжавшись в стенку повозки, она замерла, обняв дочь.
– Сударыня, я уже поджарил бы всю повозку, если бы хотел убить вас, – тихо заметил Витольд, настойчивее предлагая руку.
Как во сне Варьяна приняла его жест... выбралась наружу...
– Миледи, – Витольд сладко улыбнулся Гуринэ, выуживая и ту.
Дверь дома отворилась, выплевывая на улицу пышногрудую блондинку – сестру Райгона. Не замечая напряжения на лице брата, та встречала гостей, как и подобает любой хозяйке – радушно и с удовольствием. Маркиз гостил у нее уже битую неделю, обещая приезд Райгона.
И не обманул: собираясь в долгое путешествие за море, ведьмак не мог не навестить сестру перед отъездом. Подталкивая гостей к дому, блондинка одновременно и лопотала глупости, и знакомилась с женой-падчеричей своего брата... Витольд непринужденно отшучивался за гостей, разом потерявших дар речи.
А галантно пропустив дам вперед себя, ведьмаки схлестнулись взглядами. Райгон осторожно прикрыл дверь, оставшись с Витольдом на крыльце.
– Если хочешь спрятаться, научись быть непредсказуемым, – посоветовал Витольд.
– Зачем ты здесь, Вит? – перефразировал свой вопрос Райгон.
– Не поверил в сплетни звезд, – отшутился ведьмак, – захотел сам убедиться, что ты приютил варлоков.
– Все шесть лет не верил?
– Твоя правда, объяснение никуда не годится, – Витольд облокотился о перила крыльца, доверительно оставляя друга за спиной. – Ну и как долго планировал бегать?
Райгон пожал плечами, не находя сил подыгрывать Нарье; разговор был бессмысленным с самого начала.
– Неужели жизнь в бегах настолько привлекательна?
– Смотря что поставлено на кон.
– А, собственно, что? – Витольд резко повернулся к другу, сложив руки на груди. – Два беглых варлока? Хотя младшую сложно назвать непосредственно «беглой»...
Райгон склонил голову на бок, раздумывая. Ему уже нечего терять – игра в кошки-мышки проиграна и закончена.
– Два варлока, которые стали моей семьей.
– Невеселую же судьбу ты им уготовил, – хохотнул Витольд. – Сначала заставил вольнолюбивую чернокнижницу жить затворницей, а теперь и вовсе собираешься лишить... главы семейства.
– Они ни в чем не виноваты, Вит... – эти слова были, пожалуй, лишними – Нарье не хуже Райгона знал, кто и в чем не-виноват; да и прозвучали они несколько жалко из уст ведьмака, уже шесть лет как предавшего себе подобных – как и Варьяна, впрочем.
– Даже и не знаю, что предъявить тебе в первую очередь, – признался Витольд. – Что не убил-таки, или что ко мне не пришел за все шесть лет.
– Хочешь обвинить меня в своем же преступлении? – усмехнулся Райгон. – Ты же отпустил ее из бойни.
– Конечно, я, – улыбка Витольда стала шире.
И отправил Райгона по ее следу.
– А ты и не убил, и за нее в круг огня не встал.
То, что ты называешь жизнью – всего лишь прятки от неминуемого.
Витольд ждал его – терпеливо, отлично понимая, что Райгон сам сколотил свою же тюрьму. Он мог в любой момент приехать сам, но все еще надеялся... не желал припирать к стенке... хотел осознанного решения друга...
И дождался – нового витка бегства.
– Они обе проигрывают и в том, и в другом случае, – поделился Райгон.
Дверь приоткрылась, выпуская на крыльцо Варьяну. Она не усидела в доме, дожидаясь развязки и решения их с Гурей судеб. Прислонившись к косяку, некоторое время варлок молчала, сцепившись взглядом с Витольдом.
Взяв ее руку, Нарье покрутил в пальцах обручальное кольцо.
– Идите в дом, сударыня. Разговоры ведьм смерть, как скучны.
Варьяна растерялась.
Она вышла стать между мужчинами – а застала спокойный разговор оных. Решилась принести себя в жертву, разом разрубив столь ненавистный ей узел – а встретила светско-вежливую просьбу не мешать мужской беседе.
Не дожидаясь, когда Варьяна уйдет, Витольд улыбнулся и вновь посмотрел на друга:
– Знаешь, как я встретил свою первую жену? Презабавная история, на самом деле, – снова потеребив обручальное кольцо на пальце варлока, ведьмак отпустил ее руку. – Я был с отцом в рейде на, простите, сударыня, – мимолетно глянул на Варьяну, – табор. Первый рейд, первые усы, – развеселился Витольд. – В самый разгар боя мне на спину с диким криком бросается нежное создание. Можешь себе представить? – Варьяна невольно окинула взглядом не настолько уж и крепкую фигуру Нарье, мысленно еще и сбросив несколько килограммов, раз «первые усы»-то. – Вот так просто разбежалась – и мне на загривок. Я лбом протаранил собственный щит, сбил с ног очумевшего от неожиданности варлока, вместе с его змеей – у той, кажется, даже глаза округлились – и выпал за пределы ведьмова огня по периметру. Как успел лазейку-то приоткрыть, чтобы не изжариться, до сих пор гадаю. А девчонка вцепилась мертвой хваткой и по макушке меня колотит. Я даже не помню, кто варлока обратно утянул, от меня подальше, – Райгон натянуто улыбнулся, ненавязчиво притягивая жену к себе, отстраняя ее от Витольда. – А когда я эту безумную с себя стянул, чуть дара речи не лишился: чел!
– Как – чел? – невольно вырвалось у Варьяны, зачарованной подобным рассказом сильнейшего боевого ведьмака – демона, которого она боялась больше смерти вот уже шесть лет, в ночных кошмарах к ней приходившего, сейчас небрежно облокотившегося о крыльцо и рассказывающего байки о своей безусой юности.
– А вот так, – еще пуще развеселился Витольд, – милое юное создание, которое несколько лет жило в таборе...
– И твоей женой стала девушка, которую ты лишил... дома? – не поверила Варьяна.
– Моей женой стала бывшая наложница сына старейшины табора, – поправил ее Витольд, – и когда она была девушкой – она и сама уже не помнила. Наш рейд лишил ее не дома, а освободил от... плена, – подобрал слово, – предполагающегося быть вечным. Она была готова уже на самого черта запрыгнуть, только бы всё закончилось... поскорее... – Витольд на несколько секунд задержал взгляд на Варьяне, и та опустила глаза. – Не всё и не всегда оказывается таким, каким видится изначально, да, Райгон?
Райгон открыл дверь и подтолкнул жену:
– Иди в дом, – время сказок закончилось.
Та сделала пару шагов, но вдруг обернулась к Витольду:
– Что случилось с твоей женой?
– Она умерла через год.
Когда Варьяна скрылась за дверью, Витольд тихо спросил:
– Ты, кстати, знаешь, что варлоки никогда не признают детей от челов? В таборе может остаться только младенец, родившийся от обоих чернокнижников. Они очень ревностно относятся к чистоте крови.
Райгон вопросительно посмотрел на друга – зачем ему такая информация?
– Ну конечно не знаешь. Иначе не начертил бы в знаке, что отец Гури – чел, – усмехнулся Витольд; собственно, вообще обошел бы эту тему, если бы действительно убил варлоков.
– А от ведьм? – неожиданно для самого себя спросил Райгон.
– Ламии-то? Они перевелись еще с начала нашего противостояния, как ты мог бы и сам догадаться.
Витольд был младше Райгона по годам – и старше, по своей принадлежности к семье Нарье. Младший сын-ведьмак, он никогда не должен был стать преемником – а остался единственной наследной ведьмой, когда его брат и сестра сгинули. Витольду пришлось очень рано и слишком быстро повзрослеть, занимая место умершего отца. И всего лишь за год из беззаботного юнца он превратился в сильнейшего, достойного своего имени.
Все это случилось не так уж и давно, особенно по меркам ведьм... А Райгону казалось, что он уже целую вечность не узнаёт друга, с которым вырос.
– Я не откажусь от своей семьи, Вит.
– Не по зубам ты себе семью выбрал, – припечатал Нарье, в секунду избавляясь от дружеского тона, и Райгон непроизвольно напрягся – сейчас он не рискнул бы оставить Вита за спиной. – Даже спрятать не смог.
Райгон выставил щит больше интуитивно, нежели заметив мимолетное движение руки ведьмака – огненный шар, подгоняемый струей воздуха, ухнул в препятствие, слизнув сразу половину его оборонительной способности. Подпорки крыльца жалобно загудели, грозясь сдать позиции.
– Не устоишь ведь, – чуть улыбнулся Витольд, медленно спускаясь по ступеням вслед Райгону.
– Мне есть за что попытаться, – заверил его ведьмак, отвечая на огонь молнией.
Витольд, так до сих пор и не выставивший щита, пригнулся, упав на колено; кулак с силой впечатался в летнюю пыль, колыхнув всё на метры вокруг ведьмака, и Райгон развел руки, воспарив. Ему в грудь тут же ткнулись две струи воздуха, пробившие остатки защиты. Отлетев назад, Райгон уже не смог выровняться, и нырнул спиной в землю.
Витольд неторопливо поднялся с колена.
По всем правилам, сейчас он должен забрать их обоих в круг, объявляя звездам о дуэли – заставляя их быть свидетелями. Но ведьмак медлил, сам же не подстрекая первые пробы сил перерасти в поединок.
– Всего лишь пара варлоков, – тихо произнес Нарье, подходя к другу, и тут же был вынужден снова уклониться от разряда молнии – слова, призванные отрезвить, только разозлили Райгона.
Не давая Витольду возможности собраться, ведьмак выкинул шар огня, тут же разжигая его копию в другой руке. Нарье упрямо отказывался ставить щит, лишь уворачиваясь от атак и снова отступая к крыльцу. А когда второй огненный шар, словно мяч, отскочил от земли, метясь ему в грудь, повернулся вполоборота, выкидывая руку и норовя повторно сбить друга с ног струей воздуха.
Райгон пошатнулся, теряя концентрацию и запоздало выставляя щит.
Красно-синяя сфера с тихим шипением пронеслась перед Витольдом, устремившись к двери дома мельника.
Случившееся далее Витольд впоследствии назовет непроизвольным рефлексом, но в подтверждение этому определению будет служить лишь факт, что всё произошло слишком быстро.
Вопреки всем законам поединков, Райгон отвел глаза от Нарье, отвлекшись на открывающуюся дверь дома; сердце стукнуло, казалось, в последний раз, входя в пике.
– На землю!! – оглушил самого себя громом голоса.
Словно поддерживая нарушение всех канонов и правил, Витольд резко обернулся – распахивающаяся створка норовила явить шару огня Варьяну, упрямо не пожелавшую оставаться в доме.
Мой огонь превращает в пепел даже камень, столкнувшись с ним.
Щит Витольда разнес дверь в щепы, с натужным уханьем обрушиваясь между варлоком и сферой. Зажмурившись, Варьяна вскинула руки к голове и запоздало осела на пол.
От прикосновения варлок невольно вздрогнула, всхлипнув.
– Сударыня, я же просил вас оставаться в доме, – ровно произнес Витольд, поднимая женщину на ноги.
Ему в спину ткнулся белый, как мел, Райгон.
Шагнув в сторону, Нарье уселся на ступеньке, закрыв глаза и подставив лицо теплу солнца. Он еще долго слышал, как Райгон дрожащим голосом утешал жену, безуспешно убеждая, что все закончилось; как пытался отправить ее снова в дом, но та лишь упрямо цеплялась за его камзол, на сей раз отказываясь оставлять; как выбежали сестра Райгона и Гуринэ – неровный строй голосов наперебой спрашивал о двери, требовал ответа, что случилось и какого черта Варьяна в истерике…
А когда всё, наконец, стихло, Витольд со вздохом облокотился о перила крыльца, тихо спросив:
– А ты почему не идешь в дом?
Гуря немного помялась и осторожно присела рядом с ведьмаком.
– Ты нас не отпустишь, да?
Витольд развернулся к девочке, долгую секунду смотря в ее глаза, слишком серьезные для ребенка.
– За море – конечно, не отпущу. Нечего тебе там делать.
– Мне и здесь нечего делать, – хмуро поведало юное создание.
– Смею предложить миледи несколько занятий на выбор, – ведьмак остался серьезным; но прежде чем он продолжил, Гуря смело перебила:
– Отпусти нас, и я найду, чем заняться.
– А вдруг заскучаешь? – усмехнулся Витольд.
– Тогда я найду тебя. И спрошу новых идей.
Черные глаза смотрели на ведьмака – не просительно и не умоляюще, не заискивающе и не выжидательно – никак. Гуря, казалось, даже не предполагала каких-либо вариантов: она уже высказала единственный возможный исход событий.
– Подними руку, – попросил Витольд, демонстрируя, как: согнув в локте, сам поднял раскрытую ладонь вверх.
В паре миллиметров от его руки завис небольшой серебряный ромб, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Детская ладошка поравнялась с рукой мужчины, доверительно распахнувшись.
– И пообещай найти меня, – ромб начал вращаться быстрее, ускоряясь с каждым словом ведьмака, – когда тебе понадобится помощь, – Гуря, с интересом рассматривающая волчок, посмотрела в глаза ведьмака, – когда тебе будет некуда пойти, – зачарованная взглядом Витольда, девочка слушала его голос, словно колыбельную, – когда смысл заблудится в тени света, а клятвы умрут; когда тебе станет одиноко в толпе лиц, а слова потеряют надежду…
Витольд замолк и несколько секунд смотрел на маленькую варлока, доверительно открывшуюся ему с первых же звуков, – и щелкнул пальцами.
Гуря вздрогнула. Серебряный ромб приятно щекотал ее ладошку, замедляя вращение. Наконец, покачнулся и упал, блеснув на солнце алмазными гранями.
Витольд осторожно коснулся конуса своего подарка двумя пальцами, тут же резко отпустив его и стряхнув запястье – повинуясь его движению, тонкая серебряная цепочка с тихим звоном устремилась вниз с ладони Гуринэ, раскачиваясь.
– Обещаю, – прошептала девочка, не помнившая ни единого слова ведьмака.
Витольд поднял глаза, поверх нее посмотрев на показавшегося в проеме Райгона. Обернувшись, Гуря подскочила, беззаботно хвастаясь отцу подарком – мужчины одновременно улыбнулись – и вбежала в дом, разыскивая мать. Для нее больше не существовало никаких спорных вопросов: они уже договорились со златовласым ведьмаком.
– Ты обязан был прийти ко мне, Райгон, – тихо, но твердо произнес Витольд, когда ведьмак уселся рядом с ним. – Я не ожидал, что ты спрячешься. Было время, мы доверяли друг другу.
В голосе Вита было лишь разочарование, уступившее место злости, которая спасовала перед женщиной – варлоком, даже не подумавшей ни защититься, ни атаковать в ответ.
– Ты бы не понял, – протянул Райгон. – Для тебя они все чернокнижники, без пола и возраста. Ты отправил меня по их следу, словно пса на добычу – добить…
– Добить? – хохотнул Витольд, скрещивая руки на груди. – Райгон, я никогда не просил тебя добивать. Я просил тебя найти их.
Райгон посмотрел в смеющиеся глаза друга, всё еще отмахиваясь от мысли, что шесть лет были одной сплошной ошибкой – они могли провести их значительно разнообразнее, если бы он… что? – Был бы достаточно сумасшедшим, чтобы решиться встать в круг огня за варлока, защищая ее право на жизнь? И обнаружить…
– Ты хоть знаешь, сколько варлоков соглашаются уйти из бойни? – добивал Витольд. – Они же чертовы фанатики в массе своей. И подобный метод распознавать тех, кто способен встать у истоков нового союза, был еще в планах моего отца. Но он столкнулся с другой проблемой: не все ведьмы согласны давать варлокам новую жизнь. Многие даже не желают слышать, что без них мы, по факту, слабее – ведь две школы магии на одной стороне всегда лучше.
– И ты решил доработать план батюшки, – глухо проговорил Райгон, начиная постепенно злиться не то на самого себя, не то на друга, использовавшего его в темную.
– Я решил найти союзников, – согласился Нарье.
– Которые осмелятся встать в круг огня против сильнейшего, защищая вчерашних врагов. Витольд, ты скотина.
– Ты не оригинален, друг мой, – поморщился ведьмак. – Я всего лишь должен быть уверен, что ты не отречешься от них ни при каких условиях.
– И сколько же у тебя… союзников?
Витольд откинулся на перила крыльца, улыбнувшись.
– Если увезешь семью за море, – он проигнорировал вопрос друга, – я не смогу помочь, когда понадобится. Какого черта ты снялся со своей избушки, дело твое. Но мой совет – останься с этой стороны соленой лужи. Ну и раздробление ведьм на лагеря нам тоже ни к чему, так что не откровенничай, Райгон, – закончил свое напутствие Витольд. – Считай, что я – твой единственный союзник, на очень много лет вперед.
***
Рамор выскочил к землянке волков лишь под вечер. Всю дорогу он кожей чувствовал присутствие другой полукровки, был уверен, что та двигается за ним, но запрещал себе останавливаться снова, чтобы проявлять любопытство.
Еще только спрыгнув с дерева, Рамор ожидал нападения. Помня их с Карой спарринги, прекрасно понимал, что вряд ли устоит против хотя бы более-менее хорошо подготовленного воина – и побежал, пользуясь нерешительностью незнакомки.
Но та лишь проводила его глазами, давая уйти, и мягко спустилась из своего укрытия, тронувшись следом. Она держала Рамора на почтительном расстоянии – достаточном, чтобы не потерять его из виду, но и не позволить неожиданно атаковать, развернувшись.
И как только парень смело перепрыгнул ведьмовы огоньки по периметру поляны, пружинисто оттолкнулась от земли, карабкаясь на ближайшее дерево: встречаться с перевертышами у нее не было в планах.
Не сбавляя хода, Рамор оглянулся, последует ли его непрошеная знакомая и сюда, когда тут же был сбит с ног волком, покатившись с ним по умятому снегу. Прижав полукровку передними лапами, серый рыкнул, разинул пасть и – клацнул зубами в воздухе, неожиданно получив под хвост мощную струю воздуха и пролетев над своим пленником добрых два метра.
– Ой… – молодой ведьмак, выскочивший из землянки вслед волку, виновато посмотрел на перевертыша, едва сдерживающегося, чтобы не наброситься на осточертевшего юнца.
– Свои! – завопил Рамор, поспешно обретая человеческий вид и поднимаясь на ноги.
Волк кувырнулся, мимолетно глянул на знакомца и шагнул мимо него, ухватив ведьмака за отворот камзола:
– Если ты, ошибка природы, еще раз покинешь землянку, я зарою тебя в ядре планеты!! А ты какого черта здесь делаешь? – рыкнул на Рамора, отпихнув молодого ведьмака от себя.
– Веста в пещере, надо проход открыть, я один не могу, – на едином дыхании выпалил полукровка.
– Какая, к звёздам, Веста!
– Больная, – начал сердиться Рамор, посмотрев на волка исподлобья.
– Парень, леса кишат больными на голову полукровками, а в землянке всего два десятка бойцов…
– И если оставить ее там, – нагло перебил лекарь, – то больных на голову полукровок станет на одного больше!
Волк запнулся… и посмотрел на молодого ведьмака, расплываясь в улыбке.
– Я не могу покинуть эту поляну! – икнул юноша, бледнея.
Но боец уже скрылся в землянке, пихая на выход двух собратьев – кто покрепче, чтобы камни ворочать. Не обращая внимания на слабые попытки ведьмака сопротивляться, повелел волкам перевернуться и за шкирку затащил парня на одного из них, кивнув Рамору взбираться на второго.
– И чтобы этого, – ткнул пальцем в ведьмака, – я здесь больше не видел!
– А как же землянка! – голос юноши сорвался, когда волки мощно оттолкнулись, в секунды разгоняясь; вцепившись в шерсть, ведьмак пригнулся, проглотив слова о распоряжении Нарье и его будущем недовольстве.
Рамор склонился к уху перевертыша, ведя того к пещере. Еще издалека приметив свою знакомую на широкой ветке одного из деревьев, лишь скользнул по ней взглядом – и тут же забыл, снова сосредоточившись на дороге.
Перевертыши двигаются быстрее, они просто обязаны успеть, убеждал себя Рамор, не может же Веста так легко сдаться, не должна… Что-то внутри робко подсказывало, что и не сдалась бы, убеди он ее в своей правоте, оставь ей уверенность, что он вернется… Вместо того чтобы сбежать, понадеявшись прийти вовремя.
Когда вдалеке замаячили стальные спины гиен, сердце Рамора учащенно забилось: не дай бог волки затормозят, с головой выдавая полукровку… И снова склонился к уху перевертыша, прошептав: «Не останавливайся».
Почувствовав волнение седока, волк мотнул головой. Делить с гиенами ему нечего, равно как и до звезд удовлетворение их любопытства – и издал несколько коротких громких звуков, предупреждая об их приближении и требуя дорогу.
Гиены остановились, навострив уши и втягивая носами морозный ночной воздух. А когда волки во весь опор пронеслись мимо, не сговариваясь развернулись, с места разогнавшись.
К пещере подошли с первыми лучами солнца. Кувырнувшись, волки ходили около валуна, скептически качая головами – если они сдвинут этот булыжник хоть на пядь, то уже будут героями. И тем не менее, подгоняемые Рамором, налегли на камень, покряхтывая.
– Помогай давай! – набросился на ведьмака лекарь.
– Его так не сдвинуть, – выдал парень.
Волки первые почуяли неладное; а может, просто уже привыкли за последние дни чураться гениальности молодого ведьмака. И когда ветвистая молния упала на валун, то были надежно в стороне от камня. В отличие от Рамора. Ощутив тупой толчок, лекарь отлетел от валуна, отброшенный мощным зарядом расстаравшегося ведьмака.
Булыжник глухо запел, закрасовавшись трещиной; скалы вторили ему, отдавая должное земному притяжению мелкими камнями. Собирая себя разве что не по частям, Рамор медленно поднимался на ноги, услышав уже знакомое: «Ой…»
– Идиот, – просипел лекарь.
Стараясь пригладить ставшие дыбом волосы, полукровка зелеными глазами оборотня посмотрел на ведьмака, подавляя острое желание наброситься на него.
– Парень прав, Рамор, – подал голос один из волков. – Если валун не расколоть, мы его не сдвинем.
– Веста внутри пещеры, – откашлялся лекарь. – Велика вероятность обрушения.
– Придется рискнуть.
– Ну… можно огнем попробовать, – робко подал голос ведьмак. – Вполне вероятно, что валун рассыплется в камни…
– Или мячиком отскочит от валуна, если ты ошибешься, – огрызнулся Рамор. – В любом случае, нам точно не миновать обвала. Давай свою чертову молнию… Только – осторожно!
Волки зажмурились. Рамор отошел за ведьмака, логично рассуждая, что тот первый примет на себя удар, если что-нибудь пойдет не так… И трещина в валуне увеличилась, добравшись до земли. Все четверо проводили глазами новые камешки, сорвавшиеся с вершины скалы.
…Тюкали по булыжнику добрых полчаса, каждый раз опасливо посматривая наверх и прислушиваясь к звукам из пещеры. Пару раз Рамор морщился, отмечая срывающиеся сталактиты. Но больше всего его беспокоило другое – Веста молчала. Следуя логике происходящего, она уже давно должна была заявить о себе – хоть как-нибудь. Рамор был бы рад сейчас даже выбеги она из закутка к валуну… Но девушка не подавала признаков жизни, и волки с сомнением посматривали на полукровку, резонно сомневаясь, что в пещере кто-то есть.
И как только трещина в валуне разрослась, Рамор подтянулся, срывая кожу на пальцах об острые углы истерзанного камня, протискиваясь в свою недавнюю тюрьму. Спотыкаясь во мраке, не дожидаясь, когда глаза оборотня адаптируются, лекарь добрался до подстилки, откидывая плащ.
Пещера загудела – молодой ведьмак все еще расширял трещину, чтобы волки могли откатить остатки валуна, полностью расчистив проход…
Тронув плечо Весты, Рамор осторожно потряс ее, не решаясь повернуть лицом к себе. Судя по углям в костре, девушка не поддерживала огонь, равно как не притронулась и к мехам с водой. А сейчас не отвечала на его прикосновения. Набравшись духу, полукровка перекатил Весту на спину, прислушиваясь к ее дыханию.
И еле слышный шепот был ему ответом, сладкой негой разлившийся по позвоночнику лекаря: «Ты пришел…» Слабо улыбнувшись, выпавшая из небытия лихорадки, Веста пыталась протянуть руку, чтобы убедиться, что это не мираж.
Пещера содрогнулась в последний раз. Волки замахали на ведьмака руками, веля остановиться, и протиснулись в щель, уперевшись в камень, но тут же бросили свои усилия, когда к валуну подошел Рамор с закутанной в плащи Вестой на руках. Передав им девушку, парень начал выбираться наружу.
А как только он миновал раздробленный булыжник, дрожь земли возвестила о стремительно подходящих гиенах. Волки тут же кувырнулись, одевшись в сталь и ощерившись; по телу Рамора прошлась металлическая чешуя, и полукровка зашипел, принимая на себя тушу вожака.
Юный ведьмак, не удержавшийся на ногах с Вестой, осел в снег и сглотнул – чистки казались значительно привлекательнее, пока он не стал свидетелем стального боя.
Рамор и вожак катались по снегу, порыкивая друг на друга; волки щерились на стайку гиен, понимая, что численность не на их стороне. Спустя уже минуту лекарь признавался самому себе, что до сих пор жив лишь благодаря прибавившей сил злости: у него вряд ли есть шансы против такого противника.
Повернув голову, мельком глянул на ведьмака с Вестой – и тут же зажмурился: на них с вожаком во весь опор мчался волк, опасно игнорируя прочих бойцов. Курт, всё едино, не усидел в пределах одного леса, когда его боец принес неутешительные новости.
Единым махом сняв гиену с Рамора, с разбегу впечатал собаку в камень скалы, тут же отскочив в сторону и кувырнувшись через голову.
– Что за черт здесь происходит, Скраз! – громыхнул его голос.
Подав руку Рамору, рывком поднял полукровку на ноги; хмуро посмотрел на ведьмака, припоминая, где тот должен быть; кивнул своим бойцам перевернуться – в том числе и тем, кто пришел сейчас с ним… И снова пробуравил взглядом вожака гиен, требуя ответа.
Скраз резво кувырнулся, став напротив волка.
– Я не оставлю полукровку разгуливать на воле, пока идут чистки, – проникновенно поведал он, прищурившись, – каким бы разумным он ни был. И если хочешь видеть его среди живых, ты сам вернешь его в эту пещеру.
– Рамору есть, где укрыться, и там значительно уютнее твоей скалы!
– Я ему не доверяю, чтобы оставлять на воле, – рыкнул Скраз.
– Кому интересно доверие собаки! – не остался в долгу Курт.
Полукровка опустился около ведьмака, забирая у него с рук Весту:
– Нужна кобыла, – коротко бросил он юноше, не обращая внимания на грызню вожаков. – И повозка. Любая.
***
Кара не стала падать на Кружева с неба, разумно не желая новых проблем к уже имеющимся, и к крепостным стенам подвела единорога по земле. Капитан лишь вздохнул, обнаружив еще одного посетителя к графу Нарье.
– А что, столь многие приходили по ведьмову душу? – усмехнулась кошка.
Услышав в ответ о Курте, удивилась не особо: мало ли что привело волка к Тору, может и банальная скука. А вот барон Шанод, коего разыскали вместо Нарье, не мог поделиться с Карой приятными новостями. Утянув полукровку в памятную смежную комнату со своей вотчиной, тихо рассказал о чистках и лишь развел руками на вопрос, где же конкретно искать Тореля.
Не успел Настьен договорить, как дверь распахнулась, обозначая на пороге Ноллу – она не могла пропустить прибытие однорогого. И приезд Кары за Тором послужил детонатором: теперь маленькую графиню уже не удержать в Кружевах.
Чертыхнувшись, Настьен выскочил из кабинетов вслед за девушкой, едва успев прихватить шляпу с накидкой.
Поднявшись в седло, озадаченная кошка с интересом наблюдала за пререканиями Ноллы с Настьеном… за торопливой работой мальчишки-конюха, визгом графини подгоняемым «седлать быстрее»… за отчаянными попытками барона достучаться до сознания ее сиятельства, что сейчас «в лесах не безопасно»… На этих словах Кара лишь прикрыла глаза: Торель же именно в лесах, какого же черта Настьен несет…
И голос Ноллы взвился ввысь, взяв столь желанную всеми менестрелями ноту «до» пятой октавы. Тем не менее, когда графиню подсадили в дамское седло, Шанод и сам был уже на рысаке, не желая отпускать Ноллу лишь с кошкой. Тронув бока единорога пятками, Кара пустила животинку рысью, надеясь прекратить поток споров или хотя бы оставить их позади.
И к Балье троица подходила уже в гробовом молчании, еще издали приметив Рамора в весьма странного вида повозке, запряженной откровенно клячей, того и гляди норовящей рухнуть замертво. Разношерстное же сопровождение лекаря и вовсе заставило кошку крякнуть от удивления: несколько десятков волков и гиен топтали снег по обе стороны от повозки, косясь друг на друга и время от времени порыкивая.
Облокотившись о седло, Кара терпеливо ждала приближения процессии. Она уже поняла, что быстро ведьмака не разыскать, а родной мир сегодня полон сюрпризов – и стальных шкур.
– Скраз, – протянула кошка, когда толпа с клячей во главе приблизилась к кованке, – давненько не виделись. А ты не изменился за последние пятнадцать лет, – склонила голову на бок, рассматривая животное.
Вожаки кувырнулись, бойцы волков без лишних разговоров перепрыгнули ограду – садовник вряд ли вернулся в свою хижину, чтобы распахнуть ворота. И лишь получив хмурые кивки в знак приветствия, Кара двинулась следом за всеми в поместье.
Нолла старалась держаться поближе к Настьену; и хотя на них так до сих пор никто и не обратил внимания, чувствовала себя неуютно. А когда «замок» Бальи закрасовался своими балкончиками, жители Кружев непроизвольно натянули поводья, удивленно распахнув глаза.
– Здесь прошел смерч? – нахмурилась кошка, спешиваясь.
Рамор подхватил Весту, а Курт уже молотил в двери поместья, своим же басом отговаривая распахнуть их. И потеряв терпение, волки снова вошли в окна, наспех забитые ставнями, уцелевшими с их последнего визита, сами отворили двери…
– Доволен? – угрожающе спросил Курт, посмотрев на Скраза.
– Она – останется здесь же! – вожак гиен ткнул пальцем в кошку; та икнула.
Рамор метался по дому, за шкирку вытягивая перепуганных слуг из подвалов и чуланов, игнорируя вожаков стай, снова сцепившихся в препирательствах. Нолла, едва ли растерявшая боевой запал, по пятам следовала за полукровкой, все еще стараясь разузнать хоть что-нибудь о Тореле, когда Рамор толкнул дверь в комнату Неополя, замерев на пороге.
Маленькая графиня ойкнула.
– Скраз, не забывайся, – посоветовала Кара, – твоя собачья пасть вряд ли удержит меня в Балье…
– А несколько сотен перевертышей, очень расстроенных потерями? – гиена, закусивший удила, не собирался отступать от своих принципов.
– Сомневаюсь, что кто-то не знает кошку Гонта! – огрызнулся Курт.
– Лично у моих бойцов приказ рвать любого полукровку!
– Даже не сомневаюсь, – фыркнула Кара. – Твои и на поле брани чуть не покусали меня.
Краем глаза кошка заметила Ноллу, выскочившую за дверь. А чуть шагнув в сторону, через проем окна увидела, что девушка уже карабкается на своего рысака. Победив стремена, графиня тронула бока коняшки.
– Черт! – отмахнувшись от Скраза и Курта, кошка вышла в окно.
Нолла и сама плохо понимала, куда стоит податься теперь. Она пыталась добиться хоть что-нибудь от Рамора, но тот лишь досадливо отмахивался, суетясь вокруг Весты и порыкивая на слуг. Старалась расспросить многочисленных оборотней, но гиены предпочитали делать вид, что не замечают ее. Лишь один из волков посоветовал прочесать лес на севере – там-де должен быть Нарье-старший.
О каком лесе идет речь, Нолла понятия не имела, как выглядит старший из Нарье не знала, и куда сейчас ведет рысака – лишь задавалась вопросом. Впрочем, всплывшее имя лесничего, который уж наверняка должен знать именно леса, прибавило девушке уверенности. Оставалась сущая ерунда: найти его избушку в череде деревьев, среди которых Нолла уже оказалась. И растерянно осмотревшись, графиня призналась самой себе, что она даже дорогу к замку сейчас не найдет…
А посему камнем упавший с неба единорог с Карой на спине показался Нолле разве что не ангелом-спасителем.
Кошке было не досуг нянчиться с девушкой. Понимая, что та все равно упрямо покинет замковые стены, она даже и не заикнулась о возвращении графини домой. Они обе ищут Тореля – по пути, собственно. К тому же, после часов рядом с Амалией Кару сам черт уже не выбьет из равновесия.
Избушку Дарана обошли стороной, и вскоре наездницы минули, пожалуй, единственный безопасный лес – вотчину клана волков, сердце Тастонии. От оставшихся в землянке бойцов Нолла снова услышала магическое: «Нарье-старший в лесу на севере».
– А младший? – Кара разговаривала даже не спешившись – зимы неизменно делали проходимыми практически любые леса.
– В наптов лес ушел, – буркнул волк.
– В чей лес? – брови кошки метнулись вверх.
Боец вздохнул, разведя руками – он понятия не имеет, где этот лес, знает только, что в Ропетрии, где-то около границы с Тастонией.
– Да он вернуться уже должен, – заверил боец. – Три дня как ушел-то.
Кара покосилась на Ноллу: вот теперь эта красава начнет только мешать. Окажись Тор где на зачистке, привела бы ее к мужу – и стало бы возвращение девушки в Кружева заботой уже ведьмака. Но рыскать-разыскивать этого же ведьмака с Ноллой за спиной может оказаться очень утомительным занятием.
Словно прочитав мысли кошки, маленькая графиня посмотрела на нее умоляюще, и Кара мотнула головой, приглашая следовать за ней, приняв самое что ни на есть наипростейшее решение: пусть девчонку нянчит хоть кто с последним именем «Нарье».
***
Франциск увидел забор в человеческий рост еще издали. Натянул поводья, пуская коня шагом. Теперь торопиться некуда.
Он уже нашел ее. Он ее не упустит.
Самым простым решением было бы, пожалуй, не мудрствуя лукаво, дотянуться до Амалии – уже отсюда, покрывая последние сотни метров щупальцем. И забрать ее с собой. Компанию ведьмаку составляли лишь ночь да ветер на мили вокруг, нет ни единого свидетеля. А уж кто там за забором… демоны разберутся.
Это было бы правильно – для ведьмака, магия которого, впрочем, и не может именно забрать. А для варлока, способного на подобные фокусы, это было неприемлемо. И глаза Франциска, уже подернувшиеся темной дымкой, впитали черноту, растворив ее в белках: он хочет лично увидеть человека, осмелившегося отнять у него жену.
Сермуш постепенно терял терпение, все чаще и чаще заставляя себя обуздывать гнев. Хоть какого лекаря искали с час – Эмлей была уже вполне согрета и практически довольна своей незатейливой жизнью, когда невысокий мужчина средних лет, наконец доставленный в гостиницу, склонился над ней.
Едва лекарь успел сказать, что девочка в полнейшем порядке, то был определен к женщине – также, впрочем, уже в сознании стараниями летунов. Отпиваясь горячим вином, она, разве что, не могла внятно объяснить, где же взяла ребенка. Лекарь разводил руками – ему не ведомо ни что произошло, ни почему женщина ни черта не помнит; Сермуш сердился; Дурб мягко пытался отодвинуть брата от горожанки, дабы самому поговорить с ней, пока его высочество не вспомнил, к чему у него одноручка на бедре.
Все было бы ничего, но к ночи ближе прибыл Коринт, о котором Сермуш, по чести, уже практически позабыл, вместе с его заданием прочесать все бордели города. Отыскав королевича в таверне гостиницы, в самом дальнем-тихом-темном углу, юный Курим бесцеремонно плюхнулся на соседний табурет, тут же вполголоса начав доклад.
Еще когда вернулись первые летуны, поставившие на уши отведенные им улицы, стало понятно, что подобная мера совершенно лишена смысла: Амалии в городе нет. И на каждый новый отчет своих телохранителей Сермуш лишь хмуро кивал – чудес сегодня не случится.
Хотел Коранету признаваться самому себе, или нет, но сейчас был только один не-человек, способный привести их к Амалии – Франциск. И именно он решил сделать все в одиночку, отмахнувшись от помощи брата и его отряда.
Сермуш сжал кружку, упрямо отказываясь поднимать веки, когда Коринт заговорил. Он был совершенно уверен, что сумел ото всех спрятаться в этом углу, среди пьяного гомона таверны; он практически погрузился в Нирвану, расслабленно откинувшись на стену и потягивая пиво, когда в ровный строй его мыслей ввинтился Курим.
Открыв-таки глаза, Сермуш смотрел на барона, поймав себя на мысли, что пытается отыскать сходство парня с Тео. А не слушает его доклад, и так понятно, что совершенно бесполезный.
– Замечательно, – выдал, наконец – только потому, что Коринт замолк, выжидательно смотря на королевича. – Теперь ты сгинешь?
– А предпринимать что-нибудь… будем? – пролепетал Коринт.
Сермуш через силу улыбнулся, еще крепче сжимая кружку.
– Ваша милость, – Дурб спас Курима от несправедливого гнева королевской особы, а Сермуша – от лишних эмоций: глянув на Фаррину, молодой барон тут же подскочил с табурета и быстрым шагом направился к лестнице.
– Если бы я не был свидетелем твоих войн с Михой, никогда не поверил бы, что у тебя с ним проблемы, – Сермуш снова прикрыл глаза, расслабившись. – Она что-нибудь вспомнила?
Дурб опустился рядом с братом, отрицательно покачав головой:
– Подозреваю, что и не могла вспомнить.
– Всё было бесполезно уже с утра, – протянул Сермуш. – Эти поиски… курам на смех, – из-под полуопущенных век он следил, как несколько девушек снуют между столами, обслуживая; одна направилась к нему, заметив взмах руки господина. – Самое тошное, Дурб, что я должен сейчас сосредоточиться на чертовой цели своего визита сюда… раз все равно бесполезен в поисках уже обоих детей, – Сермуш подставил кружку, замолчав, пока служаночка наливала пиво; Дурб лишь отрицательно покачал головой в ответ на предложение девушки угоститься. – Выслушать всё, что наш барон не успел рассказать тебе – и действовать… По обстоятельствам. А я думать ни о чем не могу, кроме этой стервы.
Фаррину благоразумно молчал, гадая, сколько кружек пива Сермуш успел влить в себя.
– Способен лишь сидеть, перебирая в голове варианты, где еще можно… поискать. Уже подумываю поднять все рога в воздух. Включая толстокожих, – прибавил, подумав. – Правда, пока не определился с приказом: «сжечь всё», или «сжечь всё, кроме».
Рысак под Франциском занервничал, когда ведьмак прикрыл глаза, пытаясь дотянуться до своего творца – Сермуш сможет увести Амалию. Не почувствовав кошки рядом с братом, подивился…
– Мне сейчас кажется, – продолжал королевич, – что я за кошку переживал меньше, чем сейчас за нашу канатоходку…
С этим Дурб, пожалуй, не согласился бы, но опять предпочел промолчать.
– А всё, что Франки оставил нам – это сидеть и ждать… Когда он окончательно угробит самого себя, разыскав свою… жену, – столик жалобно загудел, когда Сермуш опустил на него ладонь, оставляя на поверхности монеты за выпивку.
Дурб еле заметно вздрогнул. Покачиваясь, Коранету поднялся и побрел к лестнице, твердо пообещав себе погрузиться в дела с утра – хоть у кого-то из их семьи голова должна оставаться трезвой; и по старшинству получается, что именно у него.
Когда Сермуш, вцепившись в перила лестницы, тяжело опустился на ступеньку и зажмурился, Дурб снялся с табурета. Распихивая постояльцев, бросился к брату. Шум таверны слился в голове Сермуша в единый пронзительный писк; сосуды глаз не выдержали, лопнув. На мгновение мир поблек, погрузившись в черноту; королевич шарил в воздухе рукой, пытаясь уцепиться за камзол брата.
– Седлай, – просипел он, притянув, наконец, Фаррину к себе.
***
Витольд поднял голову к ночному небу – третий день от Тора не было никаких вестей. Сколько же можно искать этот чертов лес… Нарье-старший уже жалел, что не сам отправился туда. А еще больше – что поддержал Напта в его безумии тогда. Снова чертыхнувшись, осторожно тронул бока коня, шагом двигаясь за отрядом леопардов.
Они не встречали полукровок вот уже несколько часов, значит, скоро должны наткнуться на очередную стайку оных. Поднявшись в своей бессмысленной войне против чистокровных, нечисти, как правило, предпочитали довольствоваться лишь короткими передышками, снова и снова подтягиваясь к стойбищам перевертышей.
Леопарды мягко и бесшумно продвигались вперед, оставляя следы на снегу; Витольд держался в полусотне метров позади них – вполне достаточно, чтобы поддержать мраморных, вместе с тем не помешав им.
Несколько оборотней одновременно замерли на месте, резко выдохнув; кошачьи глаза моргнули, прищуриваясь… переговариваясь… И два десятка кошек, одевая сталь, начали мягко запрыгивать на ближайшие деревья. Витольд спешился, забрал коня в морок и шагнул за широкий ствол, подперев тот. Сложив руки на груди, ведьмак откинул голову, снова уставившись в небо, пока леопарды выжидали: да вывеси ты уже знак, Торель!
Когда воздух пронзил первый рев перевертыша, Витольд вышел из-за дерева, чиркнув полосу огня за спинами полукровок, отрезая им отступление…
Кара натянула поводья, и Нолла, проскочившая вперед, развернула рысака. Глаза полукровки обернулись, уши навострились – по нервам полоснула магия ведьмака.
На век Кары чистки еще не выпадали, и она могла лишь догадываться, как они проходят… Стараясь не думать, что отряды перевертышей выгрызают ей подобных… Нечистей, никому не нужных… Ими же и порожденных… Не за территорию, не за идеалы, даже не из принципа – а потому что те опять заявили о себе войной, снова обозлившись на своих же отцов…
– Держись за мной, – глухо скомандовала Кара, пришпоривая.
Витольд выставил щит, краем глаза заметив приближающегося полукровку, и стальная фигура с разбегу ткнулась в преграду, зашипев. Выкинув шар огня, ведьмак тут же упал на колено, уклоняясь от второго нечисти – земля содрогнулась, бросая обоих атакующих навзничь.
Человеческая фигура среди стальных неизменно вызывала неподдельный интерес полукровок. Находя ведьмака, не защищенного броней, наиболее легкой целью, они устремлялись выплеснуть на него свой праведный гнев, как только замечали.
Перевертыши не возражали. Расправившись с остальными, они начнут по одному оттягивать полукровок от ведьмака – всех, кого тот еще не успел убить, удерживая на себе.
Не поднимаясь с колена, Витольд с силой опустил ладони на снег – кубы воздуха ухнули на обоих полукровок, моментально расплющивая. Долгие игры с прессом не входили в планы ведьмака.
Конский топот, утонувший в звуках боя, привлек внимание Нарье слишком поздно. Сначала он нахмурился, на секунду отвлекшись от очередной пары полукровок, с шипением набросившихся на него. Потом быстро обернулся, пнув нечистей струей воздуха от себя подальше, – и его брови поползли вверх.
Когда к Нолле метнулась стальная фигура, та лишь успела пронзительно завизжать, прежде чем ее выбили из седла. Кошка зашипела, одевая сталь. Пружинисто снявшись с места, Кара ткнулась в полукровку, покатилась с ним по снегу и с силой впечатала в ближайшее дерево, рукой зажав горло. В кошачьих глазах ей подобного мелькнуло удивление.
Витольд рывком поднял графиню с земли, заводя за себя и выставляя новый щит. Ни жива ни мертва, Нолла цеплялась за его короткую меховую накидку, отчаянно стесняя движения. В преграду ткнулся очередной полукровка, и девушка вскрикнула, встретившись с его глазами всего в метре от себя.
– В сторону! – пытался докричаться до кошки Витольд, но та не желала слышать его.
И Нарье пнул обоих полукровок струей воздуха, разделяя их и тут же посылая огненную сферу. Кара, метнувшаяся было в сторону своего оппонента, ухнула в снег, закрываясь от ведьмого огня.
Нолла завизжала. Поморщившись от звука ее голоса, Витольд вскинул руки, рисуя в воздухе круг и тут же резко разводя их в стороны: трое полукровок, устремившиеся к ведьмаку, отлетели на несколько метров назад; одного из них, поймав на лету, прижал к земле леопард. Увидев, как клыки огромной кошки сжимаются на лице нечисти, Нолла еще сильнее вцепилась в ведьмака, разве что не повиснув на нем.
Кара подняла голову, осматриваясь. Леопарды один за другим оборачивались к Витольду, забирая на себя атакующих его полукровок, а Нарье старался отбрасывать нечистей в их пасти. Больше он не мог атаковать – зацепит перевертышей. Линия огня почти сошла на нет: бежать уже практически некому.
Поднявшись, Кара начала снимать бронь, когда ведьмов щит неожиданно заставил ее резко присесть на корточки, скрывая под собой – леопард беспомощно ткнулся в преграду, удивленно рыкнув. Оборотни схлестнулись взглядами; кошка подмигнула, улыбнувшись ровным строем заостренных зубов. Мраморный зарычал и тут же получил в пасть разряд молнии.
– Остынь, – посоветовал ему Витольд, медленно разжигая в руке огонь.
Леопард развернулся, вымещая злость на ближайшем полукровке.
– Что ты здесь делаешь? – Нарье подал Каре руку, снимая щит; мраморным он теперь только помешает добивать оставшихся.
– Мне нужен Тор, – кошка сняла бронь, став спиной к полю брани – ее не воодушевляла сия бойня.
– Я сам был бы не против увидеть его, – хмыкнул ведьмак, за руку вылавливая Ноллу из-за своей спины. – А это что за довесок?
Кошка ехидно улыбнулась:
– Знакомьтесь, ваша милость, ее сиятельство графиня поль-Лазан Нарье.
***
Ворвавшись под навес конюшни, Дурб пинками растолкал мальчишек, пихнув их в стойла рысаков; спросонья молодые конюхи никак не могли взять в толк, каких конкретно животных седлать. А когда Фаррину свистнул, привлекая внимание телохранителей брата в ближайших окнах, мальчишки заткнули уши, вжав голову в плечи.
– И вот этих двух, – Дурб махнул в сторону рысаков Панира и Натоля, сам вбегая обратно в гостиницу.
Но ему навстречу вышел Сермуш – как-то разом протрезвевший и в отличной форме; ничто не намекало на недавний приступ, лишь местами покрасневшие белки глаз выдавали неладное. Дурб несколько смешался, попятившись.
– Серм, ты как? – тупо выпалил он.
– В порядке, – брови королевича метнулись вверх.
Панир с Натолем коротко кивнули, распахнув дверь.
– Сёдланы, господин, – ломающийся голос паренька-конюха заставил Фаррину вздрогнуть; Сермуш мягко отстранил брата в сторону, ступив с крыльца.
Амалия отказывалась что-либо понимать. Сидя в темноте чердака, она рассеянно прижимала к груди недавно успокоившегося мальчугана. Молока у нее уже давно как и не бывало – при Эмлей была кормилица. Но проблема голодного младенца решилась ее предусмотрительным пленителем: пинками загнав молодую женщину на чердак, он оставил ей коровий рог и несколько колебасов[3] с молоком.
Амалия с сомнением осмотрела столь скромный запас и неожиданно для самой себя тихо выговорила, что этого хватит только до утра… Хмуро глянув на нее, мужчина покинул чердак, не позабыв запереть тот.
Через маленькое окно-дыру Амалия видела, как мужчина роет могилу для женщины… как укладывает ее прямо в землю, накрывая хворостом… как споро забрасывает землей. Холмика не оставил, равно как и не стал озадачиваться хоть какой памяткой. Утоптав землю, быстро ушел в сарай; судя по звукам, он перетаскивал свои мешки обратно в телегу.
Амалия забилась в самый дальний от окна угол, поеживаясь от холода и кутаясь в меховой плащ-накидку. Пролезть в дыру-в-стене было решительно невозможно, люк в полу и не думал поддаваться, а крыша оказалась сработана неожиданно на совесть, и девушке ничего не оставалось, как тупо ждать, что будет дальше.
Когда солнце еще только начало садиться, мужчина поднялся на чердак, оставив для Амалии мех с водой и сомнительного вида лепешку. Судя по ее вздутой сердцевине – с начинкой. Желудок девушки, оживший было при виде еды, тут же благоразумно затих, не желая испытывать судьбу.
– Зачем я тебе? – жалобно проскулила Амалия.
– Мне ты совершенно ни к чему, – мужчина впервые удостоил ее ответом.
И спустился с чердака, снова заперев люк.
Вот Амалия и сидела, растерянно уставившись на осколок луны. Если она не нужна ему, зачем вообще привез сюда? Все смахивало на страшный и очень абсурдный сон, только проснуться не получалось. Впервые за последние дни пожалев, что вообще поехала в Лазатон, Амалия прикрыла глаза, откинувшись на бревенчатую стену и беззвучно заплакала, когда крик снаружи заставил молодую королеву броситься к окошку.
Франциск подвел рысака к забору шагом. Он ждал достаточно, Сермуш должен быть уже рядом. Спешившись, осторожно подергал ворота. А убедившись, что те заперты, пружинисто оттолкнулся от земли и перемахнул их, мягко опустившись с другой стороны, коленом гася инерцию. Двор был небольшим и совершенно пустым; у хозяйственной постройки стояла телега, наполовину заполненная мешками; а сам дом казался давно заброшенным и не обжитым: ни света, ни дыма из трубы, лишь февральский ветер тихо завывает, лихо протискиваясь в немногочисленные окна-дыры.
Тишина давила.
Когда дверь сарая начала отворятся, Франциск повернул голову, неожиданно для самого себя тихо зашипев. Вытянувшиеся, чуть загнувшиеся внутрь, клыки порезали кожу, а в черных глазах обозначился еле различимый вертикальный зрачок.
Как только мужчина показался снаружи, черная мамба стремительно прыгнул вперед, сбивая его с ног. Тупой толчок в грудь бросил мужчину на спину, а мешок за плечами только ускорил и без того стремительное падение.
Франциск выпрямился, с интересом рассматривая своего оппонента. Крестьянин, коих миллионы. Судя по богатырскому сложению, привычный к сохе. Впрочем, может оказаться и кузнецом.
– Ты знаешь, что такое ад, человек? – прошипел змея; черные глаза под полой шляпы моргнули, а в руке заблестели синие искорки молнии.
Мужчина сглотнул, зажмурился и потряс головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Он даже испугаться забыл, лицезрея не-человека. Характерное шипение выдавало змею, но в общем и целом перед ним стоял все же человек – не такого уж и крепкого сложения, юнец, только вчера оперившийся…
Поднявшись на ноги, мужчина двумя руками ухватился за мешок с зерном и, натужно размахнувшись, отправил тот вперед, намереваясь единым ударом избавиться и от наваждения, и от змеи, и от юнца.
Черная вуаль приняла упругий снаряд на себя, а выброшенная правая рука ответила на выпад молнией, впрочем, лишь пнув мужчину назад – Франциск не собирался убивать столь быстро.
– Ад, человек, – продолжил змея, медленно ступая вперед, – это когда смерть начинает казаться избавлением.
Он не спросил, где Амалия – он знает, что она здесь и относительно в порядке.
Он не спросил, зачем ее вообще похитили – ему это просто не интересно.
Он видел перед собой человека, которого хотел убить за нее – всё остальное отошло на задний план. Даже она.
Когда черный огонь метнулся в мужчину, тот инстинктивно закрылся руками, закричав… Но пламя, окутав, лишь время от времени подпаливало одежду, добираясь до кожи; жалило, оставляя бурые отметины; обещало адские муки, не торопясь знакомить с ними.
Франциск поднял руку, запястьем описывая круг в воздухе и бросая раскрытую ладонь к земле – фигура в огне на несколько секунд взвилась в воздух, обернувшись, и с глухим «шмявк!» встретилась с землей…
Амалия пыталась рассмотреть хоть что-нибудь, но лишь слышала глухие стуки, треск и крики; слышала родной голос, смешавшийся со змеиным шипением; слышала шуршание огня – и кожей чувствовала опасность.
Крик, поначалу застрявший где-то в глотке, вырвался, наконец, наружу.
– Франки!!
Черная мамба резко повернул голову, посмотрев на чердак. Поднявшийся ведьмов ветер смешался с февральским собратом, устремившись к люку в потолке, с размаху снимая запор и открывая девушке путь к свободе. Перехватив на руках мальчугана, Амалия закусила губу, рассматривая контуры змеи из воздуха и дыма. Чердак неожиданно начал казаться единственным безопасным местом посреди всего двора ее похитителя.
Провисев в воздухе еще несколько секунд, черты змеи растворились, претендуя остаться в памяти никогда не существовавшим миражом. Амалия осторожно ступила вперед и заглянула в люк. Проснулся ребенок, недовольно покряхтывая. Помедлив еще немного, девушка начала спускаться по скрипучей лестнице.
В отличие от Франциска, летуны не стали церемониться с воротами. А ведьмак лишь чуть повернул голову в ответ на с треском вынесенные створки. Картина, представшая видавшим многое летунам, заставила их нервно сглотнуть, а запах паленой кожи – поморщиться. Реакции на нечеловеческий крик уже не осталось.
Франциск снова обернулся, отвлекаясь от похитителя, и на Сермуша воззрились глаза черной мамбы:
– Уводи ее.
– Франки…
Когда Амалия вышла из дома, не заметил никто. Огибая дом, девушка двигалась на крик – как зачарованная, вместо того чтобы бежать подальше от леденящих душу звуков… Пробовала приказать самой себе хотя бы остановиться, но ноги не слушались; руки все крепче прижимали к груди младенца, а мозг отказывался верить в сумасшествие своей хозяйки; загнанным зверем билась мысль, что надо бежать – и как можно дальше.
Первым, что она увидела, был черный костер. А переведя взгляд на Франциска, отказывалась верить, что это – он. И вместо того чтобы шагнуть к Сермушу, бросилась к мужу, повиснув на его выкинутой руке; ребенок пронзительно закричал, на какой-то момент перекрыв возгласы фигуры в огне, по щекам Амалии заструились ручейки слез, а губы, как молитву, повторяли: «Остановись…»
Взгляд черных глаз впился в лицо девушки, вспыхнув злобой…
Сермуш опередил Дурба. Разорвав расстояние до Франциска, ухватил Амалию поперек талии и рванул на себя, падая с ней в снег – струя воздуха ухнула в забор, в щепы разнеся несколько досок. Амалия вскрикнула, а Сермуш уже рывком поднимал ее, утягивая к дому; когда он прижал ее к стене за углом, разряд молнии оставил в бревнах ветвистый слег ожога.
Летуны тут же укрылись снаружи забора. Выглянув, Дурб цепко следил за Франциском: сейчас он – единственные глаза для кузена.
– Сермуш, – проплакала Амалия, цепляясь за накидку королевича, и он мельком глянул на нее, снова переведя взгляд на Фаррину, – не позволяй ему…
– Теперь я «Сермуш», а? – не удержался от ехидства.
Дурб выждал еще несколько секунд, убедившись, что Франциск снова повернулся к своей жертве, и призывно махнул рукой.
– Сейчас ты побежишь, – тихо заговорил Сермуш, как с малым ребенком, – очень быстро. Видишь Фаррину? – Амалия так и смотрела ему в лицо, и Коранету мягко встряхнул ее, заставив посмотреть на Дурба. – Ты должна добежать до него…
Амалия закивала, открыла было рот снова попросить остановить Франки, но Коранету сжал ее руку и дернул, вместе с ней выбегая из-за угла. Черная мамба чуть обернулся; Сермуш обхватил плечи Амалии и придал ей ускорение, толкая вперед. Когда она выпала в руки Дурба, скрывшись за забором, Франциск улыбнулся и отвернулся.
Его жертва уже мало походила на человека. Одежда полностью истлела, кожа покрылась волдырями, но ведьмак снова и снова заставлял фигуру стремительно проворачиваться в воздухе, изредка осыпая мужчину разрядами молний. Когда крики, казалось, немного затихали, а сознание похитителя находило путь в небытие, Франциск неизменно возвращал его в реальность, не намереваясь отпускать из этого мира столь рано.
– Ему не нужна была я, – прорыдала Амалия Дурбу. – Не я… Он не знал…
Все так и прижимая ребенка одной рукой, другой Амалия комкала плащ Фаррину, сквозь рыдания пытаясь докричаться до его сознания, а Дурб лишь крепко обнимал девушку, не позволяя ей осесть на снег, мягким голосом стараясь прекратить истерику. Когда же он увидел, что Сермуш сделал шаг в сторону брата, – побледнел, тут же передав Амалию на руки Натоля.
– Франки, – позвал Сермуш, – пойдем, Франки.
Осторожно ступая, Коранету двигался вперед, стараясь не смотреть на мужчину в огне. Ведьмак повернул голову, краем глаза ведя Сермуша:
– Уводи ее, – повторил. – И уходи сам. Я скоро буду.
Сермуш, пожалуй, уже привык гасить вспышки гнева молодого ведьмака, уклоняясь от струй воздуха; звуком собственного голоса останавливать огненные шары и «заземлять» разряды молний… Но что делать с тем, что стояло сейчас перед ним, не имел никакого понятия. Он пришел за Амалией, и сам же не раздумывая атаковал ее, когда та пыталась помешать, и вряд ли даже творцу сейчас под силу совладать со своим детищем.
– Я не уйду без тебя, Франки, – нащупывал почву Сермуш, гадая, какой будет реакция брата и успеет ли он снова увернуться.
Панир осторожно приблизился к бреши в заборе, открывшей ему обзор фигуры в огне – он нашел единственный способ завершить весь этот кошмар; Дурб медленно подошел к Сермушу, став рядом – авось успеет оттолкнуть.
– Я не оставлю тебе выбора, – предупредил Франциск.
Разрезав предутренний воздух, два кинжала вонзились в плоть мужчины в огне, в момент обрывая крик. В неожиданно обрушившейся тишине шипение черной мамбы показалось раскатом грома. Глаза ведьмака прищурились, впившись в Панира, а рука выбросила огонь, ускорив его струей воздуха.
– Панир… – только и успел прошептать Сермуш, когда его телохранитель пропахал спиной снег, затихнув на земле.
Истерика Амалии тут же прекратилась; Натоль разжал руки, оставляя девушку одну, и бросился к Паниру. А когда он вскочил на ноги, двинувшись к Франциску, Сермуш с Дурбом смогли остановить его лишь вдвоем.
До сегодняшнего дня личный отряд его высочества не потерял ни одного из них.
***
Леопардов не нужно было убеждать долго, что от полукровки необходимо избавиться – они легко отпустили Витольда сопровождать дам в безопасное место. Очаровательно улыбнувшись бойцу, отведавшего молнию ведьмака, Кара поднялась в седло и поравнялась с хмурым Нарье.
– Землянка Курта сейчас вряд ли много спокойное место, – говорил Витольд, то и дело скашивая глаза на Ноллу, – будете ждать в Балье.
– Ты ведь не серьезно? – спокойно спросила кошка. – Мы только оттуда.
– Кара, мне не до споров сейчас, – Витольд посмотрел на женщину. – На полукровок идет охота… – он резко замолк, проглотив слова о графине-обузе, лишь мельком глянув на ту. – Один я быстрее разыщу Тора, вы обе будете только тормозить меня.
– Я достаточно сидела в замке, – тихо проговорила Нолла, даже не посмотрев на ведьмака. – Я не останусь в Балье, чтобы снова ждать.
Кара усмехнулась, Витольд крякнул от растерянности. А через секунду натянул поводья, забирая себя и кошку в морок. Та по инерции проехала еще несколько шагов, остановившись, и облокотилась о седло.
– Забирай девчонку и сидите в Балье, – процедил Нарье.
– Не знаю, заметил ли ты, – лениво протянула Кара, – но забрать ее сейчас не под силу никому.
– Я не собираюсь воевать с ней, просто сделаю растением…
– Хочешь воевать с сыном – делай, – кошка безразлично пожала плечами. – Ты не тому условия выдвигаешь, Витольд. Мне нужен Тор – у Франки проблемы. И последнее, что меня сейчас волнует, это бренчит ли его жена шпорами рядом со мной. Ты просто решил снова забеспокоиться о сыне – то есть нам по пути. Мой совет воспринимать Ноллу как подвеску-украшение. А не тормозить друг друга бесполезными спорами и условиями.
– Надо было скормить тебя медведям два года назад! – разозлился Нарье.
– Мы все сильны задним умом, – кивнула Кара, усмехнувшись.
Витольд развернул коня, тронул его бока – и выскочил из морока, разрывая магию. Кара тихонько свистнула, привлекая внимание Ноллы, мотнув ей головой.
Ведьмак не намеревался делать женщинам поблажки, и расстояние до границы с Ропетрией трое всадников преодолели единым марш-броском. Когда они выскочили за пределы Тастонии, Кара покосилась на Ноллу, приметив ее бледность и искушенную в кровь губу: девушка молчала всю дорогу, но столь долгую сумасшедшую скачку, да еще и в дамском седле, сложно назвать легкой. Когда Витольд натянул поводья, замедляя ход, Нолла качнулась и вцепилась в гриву рысака.
– Ты хоть знаешь, где этот лес? – спросила Кара.
– Понятия не имею, – буркнул Нарье, взглядом отыскивая ведьмов патруль на границе.
И резко замолчал, заметив одинокую всадницу на вороном коне, медленно двигающуюся в их сторону. Проследив его взгляд, кошка обернула глаза; клыки вытянулись, уши заострились, а по спине опрометью промчались мурашки. И что заставило ее так отреагировать на хрупкую фигуру черноволосой ведьмы, она не сказала бы, но опасность, исходившая от девушки, была практически осязаема.
– Не ждала тебе так скоро, – улыбнулась Гуринэ, приблизившись к путникам и кивком головы приветствуя ведьмака, – чистки же…
Мимолетным взглядом окинула Ноллу; подольше задержалась на кошке:
– Еще одну стаю полукровок у себя я не вынесу, – хмыкнула.
Кошка зашипела, одеваясь в бронь и снимаясь с седла.
Гуря выставила защиту, одновременно разжигая черный огонь и огрызаясь змейкой; Витольд тут же сбил Кару в сторону струей воздуха, спасая ее от зубов пресмыкающейся. Приземлившись, кошка покатилась по снегу. Ведьмак поймал змею за хвост и подпалил ее.
– Остыньте обе!
Кошка, уже вытянувшая кинжалы, бросила на него быстрый взгляд; Гуринэ так и не сняла щита, скопировав ее движение.
– Зачем ждала меня? – хмуро спросил Витольд.
– Твоя полукровка не располагает к беседе, – призналась Гуря.
– Поднимайся в седло, Кара. Силой мериться будете без меня.
– Ты совершенно очарователен в своей доброте, – Гуринэ нехотя развеяла щит и обернула глаза, наблюдая, как кошка сминает свою бронь. – У нас проблемы, Вит.
– Догадываюсь, что не просто поздороваться забежала. Знакомьтесь, кстати… – ответил на недавнее ехидство кошки.
***
Тор цокал языком, привлекая внимание грызуна и подставляя ладошки, выстраивая лесенку – в последнее время это было его единственным развлечением. Джардан лишь приносил еду, больше не развлекая пленника разговорами и игнорируя все вопросы Тора. А несколько часов назад ведьмак услышал конский топот снаружи, стремительно удаляющийся от поселка: кто-то из Бертонов покинул деревню.
Впрочем, эта информация ничем не помогала Тору: кто бы ни остался, ему сбежать не удастся. Зачем его здесь держат, Нарье мог лишь выстраивать догадки, равно как и когда отпустят. И отпустят ли. Пробовал он и поразмышлять, зачем Гуринэ понадобился его отец – точно также безуспешно, впрочем.
И придя к мысли, что он банальная наживка для Нарье-старшего, Тор успокоился, сосредоточившись на серошкурой: роль заложника была ему внове и начинала раздражать, а подобные эмоции всегда только мешают в самый ответственный момент.
Когда ворота чуть скрипнули, отворившись, Тор напряг слух, накрыв пискнувшего грызуна ладошкой: среди прочих звуков он совершенно ясно различил голос отца.
Спешившись, Кара подошла к рысаку Ноллы, вылавливая девушку из седла – уставшая, та уже очень плохо понимала, где они и зачем здесь. Несостоявшаяся схватка полукровки с варлоком впечатлила ее мало, после недавно пережитой битвы среди мраморных леопардов у девушки не осталось сил на какие бы то ни было эмоции вообще.
Кошку же эта экскурсия раздражала. Когда они только тронулись следом за Гуринэ, она пробовала настоять на сию-же-минутном путешествии непосредственно в наптов лес, за Тором, но лишь словила хмурый взгляд Витольда и насмешливый – варлока. Руки зачесались свернуть черноглазой шею; и скрипнув зубами, кошка последовала за ведьмаком, поклявшись себе вернуться к их с Гуринэ поединку как-нибудь позднее. Когда ведьмака не будет поблизости, как он и предложил.
Всю дорогу Витольд и Гуря говорили ни о чем – они вполне походили на старых знакомых, волею судеб давно не пересекавшихся и сейчас забвенно делящихся новостями последних десятилетий. Однако когда они минули ворота поселка, напряжение уже можно было рубить топором...
Впрочем, вышедшему к ним Джардану Витольд приветливо улыбнулся, приветствуя.
– Так что случилось, Гуря? – ведьмак сложил руки, выжидательно посмотрев на варлока.
Девушка достала небольшой мешочек бордового бархата и высыпала на ладошку ромбики с ниспадающими от них цепочками – все как один черные. Витольд молчал несколько долгих секунд, рассматривая «волчки».
– Откуда они у тебя?
– Я нашла своих, – голос Гуринэ погрустнел как-то резко и совершенно неожиданно для кошки, в недоумении уставившейся на черные алмазы в ее ладошке.
Не то чтобы Кара была знатоком драгоценных камней, но насколько помнила, эти красавцы алмазной семьи были самыми редкими… Подняв глаза, кошка впервые заметила на груди варлока цепочку с таким же «ромбическим» украшением – только белым.
– Ты нашла их трупы, – уточнил Витольд, зацепив Гуринэ взглядом. – И я не слышал о рейдах в своих краях.
– Я нашла их за морем, – варлок не выдержала взгляда ведьмака, опустив глаза.
– Я же просил… оставаться здесь! – процедил тот.
– Я хотела найти своих, – упрямо повторила Гуря.
– Ты их нашла – довольна?
Вздрогнула даже Кара.
– Вит, на нас открыли охоту, – откашлялся Джардан, оттягивая внимание ведьмака на себя. – Мы фактически шли по следам убийц, отставая всего на несколько дней. Убивают всех, кого ты отпустил…
– Всех, кто упрямо не послушался! – отрезал Нарье. – И вы оба полезли в самое пекло! Где Райгон! – рявкнул он.
– Он укрыл оставшихся… Кого мы успели разыскать первыми… – ответила Гуря.
– Вот в это я охотно верю! Что Райгон опять спрятался!
– Если бы он не спрятал нас сейчас, и мы с Джарданом вряд ли стояли бы здесь! – повысила голос Гуринэ.
Тема пряток до сих пор была для нее болезненной.
Витольд поджал губы, сейчас искренне благодарный ламии за иллюзию на поселке – не выдержал бы, выплеснув злость на бесшабашной варлоке.
– Ты в семь лет была благоразумнее, чем сейчас, Гуря, – выдал, наконец.
Витольд встречался с семьей Райгона с того памятного дня не единожды. Ведьмак послушал совета Нарье, оставив идею пересечь море, но куда увел своих варлоков не открывал долго, вплоть до рождения их дочери-ламии. И Джардана Витольд увидел впервые пятилетним.
Помощи у зачинщика всего этого безумия просили крайне редко, и всегда вовремя; Вит вмешивался ненавязчиво, оттягивая внимание особенно любопытной ведьмы на себя, пока смешанные семьи укрывались в новом месте. С момента последних рейдов на варлоков прошло слишком мало времени, чтобы всё обнародовать и успешно подмять сопротивление особо ярых противников чернокнижников.
К тому же, Витольд надеялся перевести в союзников без малого всех рано или поздно: как ни крути, ведьмам нужны варлоки, до конфликта такие напарники были самыми эффективными в любой ситуации, гармонично дополняя идеологию друг друга.
И новый виток противостояния никак не вписывался в планы Нарье. Кто бы ни открыл охоту на «его» варлоков, Витольд не хотел, чтобы оставшиеся в живых ударили в ответ, объединившись: у него одного больше шансов уладить назревший конфликт… Было бы больше шансов, узнай он все пораньше, а не постфактум, когда пролилась уже совсем не первая кровь.
– Как обеспечено укрытие? – чуть поостыв, голова ведьмака начала работать в верном направлении.
– Ламией, – поспешил заверить Джардан.
– Вот и пусть там сидят, – отрезал Витольд. – А когда эти чертовы чистки закончатся, я жду Райгона у себя.
– А если… – Гуринэ облизнула губы, испугавшись своего же вопроса, – не усидят?
– Тогда помяни мое слово, из стычки выйду живым только я.
– Мне так и передать Райгону?
– Слово в слово, – прищурился Витольд. – Нам нужен союз, а не счеты за старые обиды. Кто открыл охоту – моя забота. Но если варлоки снова хотят войны, мне разве что придется признать, что я в вас всех ошибся.
– Устоишь один против всех? – усмехнулась Гуря.
– Как звезды лягут. Я по-любому не желаю видеть новую войну ведьм и варлоков. Так или иначе, лично я останусь в выигрыше. Сможете пройти мимо меня – будете выгрызать друг друга до конца веков. Не сможете – пеняйте на себя. Так что очень советую сделать всё, чтобы – усидели, – проникновенно закончил Нарье.
– А твой сын, ведьмак, станет спиной к спине с тобой? – спросила Гуринэ.
Витольд, уже двинувшийся к своему коню, посчитав разговор оконченным, резко обернулся и снова шагнул к варлоку:
– Даже не думай вмешивать его.
– Он здесь, Витольд, – вздохнул Джардан. – Он наткнулся на нас, разыскивая чертов лес…
На секунду Каре показалось, что ведьмак разорвет своих знакомцев голыми руками и прямо здесь, безо всякой магии – она дорого отдала бы, чтобы больше никогда не увидеть такого взгляда Вита.
– Как – здесь? – ожила Нолла, впервые встряв в разговор незнакомых ей людей.
Кошка перехватила ее за руку, удерживая, и Витольд двинулся к постройке, на которую кивнул Джардан, в одиночестве. Какую бы кашу ни заварил старший Нарье, он не зря не заручался поддержкой собственного сына, не по его воле теперь во все посвященного. И сейчас им лучше не мешать – для своего же здравия лучше…
– А у вас тут миленько, – осклабилась кошка.
Серошкурая юркнула с плеча Тора за его спину, когда дверь распахнулась, впуская Витольда. Высунувшись, долго принюхивалась, а потом сочла за благо укрыться в норе – пришелец был решительно не знаком ей.
Присев, Вит молча щелкнул замком кандалов отобранным у Джардана ключом. Тор вздохнул, не торопясь покидать свою тюрьму.
Бертоны не рискнули узнавать слишком поздно, на чьей стороне Нарье-младший, тем более в свете погибших сородичей. И атака Тора в ответ на откровенность Гуринэ решила дилемму: она захотела из уст Витольда услышать, что происходит в семье Нарье.
А не будь Тор его сыном, вряд ли вообще был бы живым сейчас.
– И когда ты собирался рассказать мне? – Торель откинулся на бревенчатую стену, усевшись поудобнее – разговор обещал быть неприятным.
– Тебя кошка ищет, – Витольд проигнорировал вопрос сына.
– Я последний мужчина во всех мирах, по которому пушистая будет скучать, Вит.
– У твоего ученика проблемы, – протянул Нарье. – И вот это – твоя жизнь, Торель. А не тысячелетнее противостояние ведьм и варлоков. Твое поколение родилось уже свободным от рейдов, и я хотел оставить всё как есть для всех вас.
Тор усмехнулся, опустив голову:
– У тебя всегда и на все есть ответ, да, Витольд?
– А ты хочешь принять мою сторону просто по долгу рождения?
– Я впечатлен, ты помнишь, что я твой сын! – грустно рассмеялся Тор, тут же посерьезнев. – Ты вообще себя слышишь, Вит? Мы говорим о тысячелетней войне, которая никогда не закончится одним поколением. Тем более – моим, когда еще полвека назад ты сам же атаковал таборы.
– И что я должен был делать? Рассказывать тебе сказки на ночь о добрых варлоках и злых ведьмах?
– А что я должен делать, если варлоки выстроятся в очередь за твоей головой! – повысил голос Тор, проглотив слова, что он едва ли вообще слышал хоть какие сказки от отца в детстве.
– То, что сочтешь правильным, – ровно ответил Витольд.
– И я счел правильным атаковать варлока, Вит, – Тор поднялся, приблизившись к отцу. – Ты не мог бы расколоть нашу семью еще больше, даже если бы очень постарался.
***
Франциск долго не решался открыть дверь в их с Амалией комнату. Стоял, тупо уставившись в створку. Наконец, опустил голову и вошел-таки. Девушка обернулась, оторвавшись от созерцания двора за окном.
Натоля с Амалией отправили со двора вперед. Сермуш привел в чувства своего телохранителя весьма резко и жестко, силой отговорив от мысли набрасываться на, собственно, своего короля, как ни крути. Слова, что это, к тому же, еще и совершенно бесполезно, а силы не равны, королевич проглотил.
Франки возвращался в мир людей долго и нехотя, сам пытаясь понять, как сбросить незнакомую доселе личину. А когда вышел за ворота к брату и Дурбу, молча поднялся в седло и не оборачиваясь выкинул руку. Постройки за его спиной занялись ведьмовым огнем.
– Что у тебя с глазами? – проявил заботу.
– Если бы ты озаботился человеческим способом сообщить, куда ехать, были бы в порядке, – кивнул Сермуш.
Дурб тронул каблуками бока коня, посылая того вперед.
– Ты убил Панира, – тихо напомнил королевич.
– Я предупреждал уходить, – Франциск спокойно посмотрел на брата и снова отвернулся.
Вот и поговорили.
Всю дорогу до гостиницы так и молчали. В молчании же разошлись по комнатам… И Франциск долгие минуты собирался с духом, чтобы посмотреть жене в глаза.
– Почему Эми здесь? – тихо спросила Амалия.
– Я должен был найти тебя.
– А метал в меня молнии – чтобы спасти?
– Метал бы в тебя, мы не разговаривали бы сейчас.
– И на том спасибо.
Амалия двинулась на выход, и Франциск удержал ее у двери:
– Ты хоть иногда думаешь головой! – глаза ведьмака начали подергиваться чернотой, и девушка невольно вздрогнула, тут же растеряв весь свой праведный гнев. – Твое упрямство сведет в могилу всех нас!
– Или твоя жажда крови! – сказала – и сама испугалась, столь стремительно обернулись глаза Франциска, снова явив вертикальный зрачок змеи.
Стиснув плечи жены, ведьмак неожиданно резко отпустил ее, шагнув вглубь комнаты и успокаиваясь. Он сам не знал уже, радоваться, что все же контролирует себя, или ступить в черный огонь, разом избавляясь и от демонов, и от гнева, волнами накатывающего в ответ на любой раздражитель.
– Жертв будет больше, если ты не научишься думать о последствиях, – предупредил Франциск, прежде чем Амалия вышла.
Сермуш слушал Коринта, сидя в жестком кресле и откинувшись на спинку, прикрыв глаза – голос молодого Курима усыплял. Их разговор с Дурбом должен был занять не один час, судя по болтливости молодого барона. Отметая ненужную информацию, королевич по ходу доклада выстраивал в голове план действий.
И первое, что билось в его мозгу: Коринт больше не может оставаться в Лазатоне. Тео будет, мягко говоря, недоволен, но его информатор теперь раскрыт, и Сермуш не был в настроении высказывать слова сочувствия придворному сыщику в ближайшем будущем.
Барон поерзал на мягком табурете напротив королевича и замолк. Уже зная парня, Сермуш понял, что через пару секунд тот непременно найдет, о чем рассказать еще – совершенно бесполезном и ненужном.
– Отлично, – Коранету рывком поднялся, зарубая на корню новый всплеск болтливости. – Выметайся и разыщи Фаррину.
Коринт поднялся, шагнув к двери, но снова обернулся к королевичу:
– А зачем мне его сиятельство?
Сермуш в упор посмотрел на барона.
– Он мне нужен. А не тебе.
Ткнувшись в дверях в грудь Франциска, Коринт упал было на колено, но молодой человек поднял его за шкирку и выпихал вон, прикрыв створку.
– Куримы неподражаемы, – Франки поджал губы. – Всё не так, как мы предполагали, да?
– Всё хуже, – отозвался Сермуш. – Хорошая новость только одна: Тео занервничал вовремя. Промедли он, сам собирая сведения по Лазатону, и нас застали бы врасплох.
– Войны избежать удастся?
– Войны? – переспросил королевич, улыбнувшись. – Война в этих краях еще и не прекращалась, Франки. И не будь ты ведьмой, здесь были бы недовольны твоими вполне человеческими качествами.
– Тогда… что же…
– Что ты здесь делаешь? – Сермуш присел на подоконник, сложив руки; очень хотелось сказать: «Мешаешь». – Учишься. Раз уж не послушал меня и не остался в Сомонии. К сожалению, учишься на себе. Ты должен был просто выслушать в замке мой отчет, что здесь происходит и какие меры приняты.
– Зато в будущем я смогу ориентироваться лучше…
– Какой ценой! – перебил Сермуш.
Франциск поджал губы, отказываясь соглашаться со словами брата.
– Ты ошибся в Лепорье, – продолжал королевич.
– Ведьмы не ошибаются.
– Ты ошибся по-человечески, Франки. К его лояльности это не имеет никакого отношения. Мы отброшены на два года назад теперь. И как только Кара вернется, перейдем к активным действиям. Потому что если дело дойдет до полноценных сражений с твоими новыми подданными, мы погрязнем в войне до скончания веков.
– Где она, кстати? – неожиданно встрепенулся Франциск.
– Ты же хотел видеть Тора, – дипломатично отозвался Сермуш.
– И кошка, значит, тут же поскакала исполнять… каприз королевской особы? – хмыкнул Франки.
Сермуш лишь устало улыбнулся брату, и тот быстро вышел, от души хлопнув дверью. Сам виноват, собственно, вот теперь и пожинает плоды своего безумства. Всё верно… С Тором рядом Сермушу будет значительно спокойнее – и за себя… и за него же.
***
Настьен осторожно приоткрыл дверь в комнату Весты и тихо вошел. Рамор сидел на кровати девушки, ее голова лежала на коленях полукровки. Откинувшись на подголовник, лекарь рассеянно поглаживал темные волосы, не находя сил подняться.
– Уснула? – прошептал Шанод.
Он откровенно прозевал отъезд Ноллы с Карой. Когда не нашел графиню в поместье, истерзал всех перевертышей, все еще болтающихся в «замке», но те лишь рычали в ответ. Наткнувшись на Курта, Настьен получил вполне исчерпывающий ответ: «Унеслись».
И барону ничего не оставалось, как благоразумно остаться в Балье – Нолла с Карой, лучшего телохранителя и не найти, успокаивал себя Шанод.
– Она умерла, Настьен, – отозвался Рамор.
– Как – умерла? – остолбенел барон.
– Совсем умерла, – огрызнулся полукровка, рывком поднимаясь с кровати и покидая комнату.
Повинуясь распоряжению полукровки, в комнату Весты юркнули служанки, лишь недавно обмывшие тело Неополя. Поместье уже давно было окрещено «черным», а последние события да еще и два трупа за несколько дней только укрепили сие народное название.
Рамор выскочил на улицу, свернул к конюшне и рывком снял с перекладины седло. Где искать Скраза он не имел ни малейшего понятия, но сейчас, когда кровь кипела, а слепая ярость заглушала слова разума, это не имело никакого значения. Он выскочит на первый попавшийся отряд перевертышей и не оденет бронь, заставив их отвести его к вожаку гиен.
Мозг тихо пискнул, что его хозяина, скорее всего, разорвут еще на подходе – Рамор мотнул головой, раскрывая воротца загона с кобылой – и тут же оделся в сталь, зашипев. Лошадь встала на дыбы, забив копытами в воздухе; Рамор едва успел отскочить в сторону, когда животное проскакало вперед, вырываясь на волю.
Полукровка поднялась на ноги и вжалась в стену, шипя в ответ.
Кара рассказывала в пути – она и так уже слишком задержалась в своем мире, чтобы тратить лишние часы. Тор хмурился, не перебивая.
Они покинули поселок втроем. Кошка пробовала достучаться до рассудка ведьмака, что Нолла слишком устала для обратной дороги, но Торель лишь усадил жену впереди себя, а выехав за пределы иллюзии ламии, без лишних раздумий усыпил, беспощадно щелкнув пальцами. И в Тастонию путники возвращались шагом.
– Я нужен сейчас здесь, Кара.
– Ты нужен Франки, – поправила его кошка.
– Он себя контролирует. Не играйте на нервах парня, и останетесь живы…
– Мне послышалось, или черную магию в руках ведьмака ты назвал «контролем»?
Кара не ожидала встретить сопротивление Тора.
– Если он не справится сам, вскоре и я не смогу помочь.
– Он уже не справился!
– Это ты так решила?
– Что он должен сделать, чтобы и ты решил так же?
– Перестать контролировать себя.
Тор аккуратно перекинул вес Ноллы на другую руку и снова посмотрел на кошку:
– Ты забеспокоилась бы, вырежи Сермуш полкоролевства, разыскивая тебя? – не дождавшись ответа, ведьмак усмехнулся. – Франки спровоцировали – он пошел по пути наименьшего сопротивления. Я вижу вполне здравомыслящего двадцатилетнего парня с нормально работающей головой…
– Надеюсь, это будет частью твоей речи на моей могиле?
– Я тебя слишком люблю, кошара, чтобы хоронить так рано. И уж точно не отпустил бы сейчас обратно одну, будь Франки опасен. Поверь мне, он в порядке.
– Не сомневаюсь, твоя любовь спасет меня, когда он снова начнет кидаться черными шариками, – фыркнула Кара.
Рамор отбросил седло и вытянул кинжалы. Мозг начал отчаянно подавать сигналы тревоги, напоминая, что воина из лекаря так и не получилось – полукровка огрызался, что ему сейчас не до подобных глупостей: злость билась в нервах, электризуя стальной позвоночник и требуя выхода энергии.
Незнакомка лязгнула ятаганом, выжидая. И Рамор стремительно напал, пытаясь вспомнить все уроки кошки разом. В чем и не преуспел.
Ловя клинки на изогнутую сталь, девушка змеей скользила вокруг лекаря, лишь защищаясь. Шипение полукровок слилось воедино, фигуры молниями метались по конюшне, сталь подпевала – и вскоре на входе под навес собрались практически все жители Бальи, сопровождая визгами, оханьем и вскриками каждый вираж дуэлянтов.
А когда незнакомка взвинтилась вверх, цепляясь за перекладину потолка, Рамор слишком поздно наметил движение в сторону, и полукровка обрушилась на него, повалив. Стальной клубок покатился по дощатому полу.
Встретив доски затылком, Рамор поморщился, на секунду потеряв ориентацию.
– Я пришла с миром, – прошипела незнакомка, нависнув над лекарем.
В подтверждение своим словам быстро избавилась от брони. На Рамора воззрились голубые глаза. Наконец сфокусировавшись, лекарь рассмотрел смешно вздернутый носик и россыпь веснушек; голову юного создания венчали пушистые, коротко подстриженные волосы – совершенно белые. Подивившись, что лишь сейчас отметил сей факт, Рамор скинул девушку с себя и поднялся, возвращаясь в человеческий образ.
– Железякой своей размахивала тоже в мирных целях?
– Ты меня напугал.
Барон обернулся к толпе слуг у входа, рык пумы смешался с человеческим голосом:
– Вам делать больше нечего?
Кара рассеянно обвела подступающий лес глазами.
– Тор, я не могу вернуться без тебя…
Ведьмак улыбнулся, натягивая поводья.
– Можешь, кошара. И вернешься. Если Франки будет действительно в беде – он придет ко мне сам. А няньки ведьмам не нужны.
– А если не придет? – кошка силилась осознать, что Сермуш сейчас наедине с ведьмаком, едва ли способный противостоять новым способностям брата.
Тор шумно выдохнул, подвел рысака к единорогу и передал жену на руки Каре:
– Дуй в Балью, раз ты на крыльях. Я подтянусь по земле.
Если не придет, то не Торелю тягаться силами с первым, как ни крути – обучение Франциска давно закончено; если парень не захочет выстоять перед своими демонами, они легко компенсируют его боевую неопытность, разорвав и творца, и учителя, и всех остальных, кто приблизится.
Забрав у Кары поводья коня Ноллы, Тор пришпорил, галопом уносясь вперед. Каменный дом-в-горе появился не случайно, и кошке этого лучше не рассказывать сейчас.
Полукровка медленно поднялась, предельно осторожно убрав ятаган в кожаные ножны за спиной; Рамор перевел на нее взгляд:
– Что ты здесь делаешь?
– Здесь… безопасно, – подобрала слово незнакомка. – Я видела тебя с оборотнями, тебя не тронули.
Чуть поежившись от налетевшего ветра, девушка обхватила плечи руками.
– В лесу на дереве безопаснее, – Рамор, наконец, сообразил, что именно ее видел по пути к волкам.
– Я уйду, когда все успокоится, – поспешила заверить незнакомка. – И никого из поместья не трону.
Рамор посмотрел на отброшенное им седло… проводил взглядом кобылу во дворе, вырвавшуюся из загона…
Хочешь, расскажу о лесных духах? О тех, что питаются человскими душами…
– Пойдем в дом, здесь холодно.
Не оборачиваясь, Рамор побрел к поместью, по пути водрузив седло на место.
***
Кара опустилась во двор поместья, тут же скинув все еще спавшую Ноллу на руки Шанода – девушку не разбудил даже толчок от соприкосновения копыт единорога с землей.
– Тор спрашивал о тебе, – поделилась кошка, топая в дом.
– Зачем? – икнул Настьен.
– Понятия не имею. Кажется, хочет порвать на тряпочки…
Минуя гостиную, забрала из рук Рамора, в задумчивости сидящего на кушетке, кубок с вином и осушила, оставив пустую посудину на перилах лестницы.
– Что нового? – спросила, не останавливаясь.
– Неополь умер, – Рамор откинулся на кушетке, ленясь подниматься за новым кубком. – И Веста. А в гостевой – полукровка.
Кара рассеянно кивнула, вряд ли услышав хоть слово: она еще не сомкнула глаз с тех пор как покинула отряд мужа. И идея «вернуться поскорее» уже была далеким миражом по сравнению с желанием отдохнуть.
Толкнув дверь спальни, исторически закрепленной за супругами Коранету, кошка отбросила плащ со шляпой и рухнула на кровать, тут же забывшись сном. А когда она открыла глаза, голос Тора из гостиной океанической волной накрыл барабанные перепонки. Шанод огрызался значительно тише, Нолла и вовсе попугаем повторяла лишь одну фразу, не обращая внимания на гнев супруга.
– Я хочу домой, – неожиданно для самой себя прошептала кошка, сползая с кровати.
В Балье становится слишком уж оживленно, несмотря на два трупа.
Нацепив шляпу, Кара шагнула из спальни, застегнула плащ и двинулась к лестнице, когда входная дверь поместья, ухнув в стену, возвестила о прибытии Курта, снова не усидевшего в своем лесу: Тор успел вывесить для него свой знак, прежде чем накинуться на Настьена.
– Рассказывай! – волк развернул ведьмака к себе, разом помиловав Шанода и Ноллу.
– Вы бы заткнулись, – кошка свистнула, привлекая внимание слуг, – принесите пожрать…
Глаза ткнулись в окно: около самого забора Рамор воевал с промерзшей землей, роя могилу.
– Нет там ничего, – вздохнул Тор, – ни твоего Напта, ни колонии…
– А что есть? – встряхнул его Курт.
– Есть легенда, волчара, – ведьмак посмотрел на оборотня в упор, – которая ничем тебе не поможет. И всё.
– А четыре дня ты сказки слушал? – рыкнул Курт.
– Старых знакомых отца встретил, – не дрогнул Тор. – Они меня задержали своей болтовней…
Незачем волчику лишние знания о варлоках и ламиях, ведьмак сам еще не решил, что делать с таким кладом новостей, и Курт может только помешать.
Кара подошла к Рамору не таясь, парень лишь мельком повернул голову в ее сторону, продолжая долбить землю.
– Мне жаль Весту, Рамор, – осторожно сказала кошка.
– Мне тоже, – без эмоций отозвался лекарь.
– Тебе здесь нечего больше делать, раз Неополь скончался. Поедешь со мной?
Рамор снова бросил взгляд на кошку:
– Серм в порядке?
– Ты можешь понадобиться, – подобрала слова Кара.
Рамор с размаху воткнул лопату в землю, всадив по самый корешок; поднял тело Весты и прыгнул в яму, укладывая девушку на землю. Кошка подала приготовленные елочные лапы.
– Боишься, что порвут походя? – усмехнулся Рамор. – Как видишь, трогают кого угодно, только не меня… какого-то черта!
– Весту не клыки убили…
– Если бы нас не посадили в каменный мешок, она была бы жива!
Кара вытянула руку, помогая Рамору выбраться наружу.
– А если бы мы не наткнулись на тебя в деревне, ты сейчас тоже был бы мертв скорее всего. Эта мысль согревает?
– Не особо, – Рамор начал засыпать могилу.
– Никто тебя здесь не тронет, если сам в пасть не полезешь, – вздохнула Кара. – И бояться мне не за что. Ты действительно можешь понадобиться на Аубердинии.
Другого повода увести полукровку подальше от Скраза и занять хоть чем-нибудь она не смогла придумать.
– А с Бальей что?
– А что с Бальей? Слуги вздохнут с облегчением.
– Ты помнишь, что здесь полукровка? – Рамор удивленно посмотрел на Кару.
Когда кошка ворвалась в дом, шагнув к гостевой, волк мягко, но твердо прижал ее к стене:
– Увози Рамора отсюда.
– Стараюсь, – прищурилась Кара, отпихивая серого в сторону.
– И его новую знакомую – тоже.
Кошка могла поклясться, что у нее моментально выросла шерсть на загривке, с единственной целью – встать сейчас дыбом.
– Почему я всё всегда узнаю последней!
– Помочь выловить? – хмыкнул Курт.
– Убирайся к черту в свой лес, – прошипела кошка, но волк шагнул за ней следом.
Так и вошли в комнату вдвоем, озираясь в недоумении – помещение, казалось, было пустым. А когда стальная молния отпружинила из темного угла, намереваясь сбить их с ног, синхронно обернули глаза; клыки оборотней вытянулись. Волк рыкнул, Кара зашипела – и тут же обнаружила себя на полу. Обернувшись, кошка увидела гибкую фигуру полукровки, стремительно разрезающую пространство коридора.
– Тор!!
Ведьмак повернул голову на звук голоса Кары, оборвав очередной виток споров с женой и Настьеном на полуслове. Едва успев оттолкнуть Ноллу в сторону, выбросил струю воздуха в летящую прямо на него стальную молнию. С натужным «у-ух!» та отбросила полукровку назад.
«Замок» чуть содрогнулся, принимая девушку в стену.
Упав на доски пола, она отжалась на руках, легким прыжком подтягивая ноги – и покачнулась, замотав головой, зашипела, злясь на дезориентацию и темные круги перед глазами… Щит ведьмака куполом накрыл полукровку, удерживая на месте.
Подняв глаза на ведьмака, она лязгнула зубами, моргнув.
– Несомненно, ты помог, – Кара бросила взгляд на волка, поднимаясь.
– Не прибивать же ее, – резонно заметил тот.
– Скраз тебя не слышит…
Присев около девушки, кошка постучала по куполу, привлекая ее внимание:
– Бронь снимай. Мы тебя не съедим.
Девушка медлила, схлестнувшись взглядом с Карой.
– Послушай, красавица, мне проще отпустить тебя на все четыре стороны, – тихо заметила та. – Так что если ты пришла, чтобы тут же сбежать, так и скажи, не трать мое время. Но если хочешь помощи, снимай бронь и рассказывай.
– Знакомитесь, смотрю, – Рамор вошел в гостиную, безучастно посмотрев на знакомую под ведьмовым щитом. – Они со всеми так знакомятся, – запоздало предупредил ее и потянулся к кувшину с вином.
Избавившись, наконец, от чешуи, беловолосое создание выжидающе посмотрела на ведьмака, и тот резко поднял руку вверх, встряхнув запястье.
– Меня зовут Аша.
Кара лишь еле заметно качнула головой, снова отнимая у Рамора кубок с вином. Курт и вовсе забрал весь кувшин у полукровки, сам разливая бордовую жидкость.
Рассказывать оказалось мало чего. Начались чистки; Аша покивала головой на призывы вожака «перебить всех к чертовой матери» – и при первой же возможности улизнула из отряда. Встречала лишь гиен, быстро сообразив, что наверх они не смотрят, а по деревьям не лазают…
– А прототип кто? – перебила Кара.
– Леопард, – голубые глаза в упор посмотрели на кошку. – Мраморный.
– И как, предка встретила, когда мирных резала? – недобро усмехнулась та, отставив кубок.
Рамор чуть кашлянул; Курт опустил голову; Тор остался безразличным, заранее подозревая ответ, пока девушка еще медлила, отвечать ли.
– Хорошо, по твою душу не собрались еще, волчик, – не удержался ведьмак. – Армия пришла бы…
– Ну, встретила – и встретила, – кошку также не тронула откровенность девушки. – Где мой чертов ужин? Мне возвращаться пора…
– Они потеряли пять десятков мирных, Кара, – тихо напомнил Курт.
Кошка прошлась по гостиной, дернув шнур звонка.
– Сочувствую. Пять десятков раз. Земля сейчас, как камень, могилы рыть устали, поди…
Волк сделал шаг в сторону кошки, тут же ткнувшись в щит ведьмака, и бросил на Тора злой взгляд.
– Спокойно, серый.
– Курт, я была полукровкой, – проникновенно сказала Кара, – и я ею остаюсь. Ни твоя лояльность не сделают меня волком, ни титулы не превратят в человека. И мне безразличны потери леопардов, которые не что иное, как результат их беспечности и развлечений.
– Ты не можешь знать этого наверняка! – повысил голос волк, с размаху ударив ладонью по щиту.
– Тут ты прав – не могу. Зато я отлично знаю, что такое быть полукровкой! – потеряла свое равнодушие кошка. – Мне тошно быть частью мира, который убивает своих детей, от них же отказавшись парой десятилетий ранее, и их же презирая!
– Их никто не трогает, если они не нападают!
– Но и не принимают!
Так же как и наптовы подопечные, я тоже полукровка, Тор.
– Каждый из нас всего лишь хочет обрести дом, Курт. А не слушать причины отказа!
– Их не толкают жить разбоем по лесам, – зарычал волк. – Даже челы в состоянии организовывать цивилизованные поселения!
– А ты так за мраморных переживаешь, – вклинился в спор Тор, – или за своих полукровок оправдываешься?
Курт наметил движение в сторону ведьмака, но тот неожиданно резко снял щит, став между оборотнями:
– Хочешь дотянуться до кошары – придется пройти мимо меня, серый, –тихо предупредил Тор.
«Я даже Вита порву за своего творца, Курт, – уточнили глаза ведьмака. – И мне до звезд ваши споры, у кого стали больше».
Рыкнув, волк развернулся на каблуках и быстрым шагом вышел из дома. Его уже в лесу заждались…
– Неудачное время ты выбрала для подобных споров, – бросил через плечо Тор.
***
Слушая Сермуша, Дурб лишь кивал. Они выехали за пределы города – неспешные прогулки на февральском воздухе полезны. И резко сокращают количество ушей. «Нагулявшись», братья вернулись в гостиницу – как раз ко времени обеда.
Всё прямо-таки кричало о стайке богачей, праздно проводящих зиму вдали от своих угодий, себе в удовольствие. Как только кто из сторонних постояльцев покидал гостиницу, продолжая свой путь, комнаты занимали телохранители Сермуша, постепенно «захватывая» все помещения трехэтажного зданьица.
Хозяин лишь с любопытством посматривал на господ, тщетно пытаясь угадать, к какому дому те «приписаны». Впрочем, совсем уж не настаивал в своей жажде знаний: платили они отменно, погромов не устраивали, а многие все чаще и чаще оставляли монеты в цепких лапках многочисленных ночных бабочек.
Даже одна из дам, сопровождающая странных господ, поначалу не вызывавшая каких-либо положительных эмоций, нынче была тиха и незаметна. По крайней мере «чернью» служанок больше не называла.
И когда сие присмиревшее юное создание вошла в комнату Сермуша, только вернувшегося с «прогулки», королевич лишь удивленно поднял брови, избавляясь от шляпы и накидки.
– Я хочу домой, – закусила губу Амалия, прикрыв дверь и спиной прижавшись к косяку.
– Хотел бы сказать, что ваше желание для меня закон, миледи, но должен разочаровать – это невозможно нынче, – улыбнулся Сермуш.
Впрочем, если бы он знал, каких усилий молодой королеве стоили эти слова, то был бы помягче в своем сарказме.
– Или ты дашь мне сопровождение, или я уеду одна.
– Ты меня с Фаррину перепутала, – королевич подошел к ятровке. – Сделаешь шаг со двора – узнаешь, что человек может быть страшнее ведьмы. Теперь ты останешься с отрядом до конца.
– Детям… здесь не место, – привела свой последний довод Амалия.
– Не сомневаюсь, ты хочешь сбежать именно ради их благополучия, – Сермуш хмыкнул, ненавязчиво опершись рукой о дверь, надежно блокируя возможность открыть ее. – Ты сюда рвалась, Амалия – ты здесь. Мне жаль, что развлечение наскучило тебе.
– Я его боюсь, Сермуш, – увлажнились глаза девушки.
– А мне страшно вспоминать, что он шагнул в пропасть именно из-за тебя, – не дрогнул перед слезами королевич. – Себя бояться начинаю.
Вернувшись, меньше всего Сермуш хотел узнать, что Амалия покинула замок Коранету – и отпускать ее сейчас не собирался. А ведь сбежит, чертовка, предпочтя переждать бурю в более спокойном месте, подальше от собственного супруга. К тому же отряду она теперь проблем не доставит: обуза превратилась в украшение – прибитое и тихое. Просто ожившая мечта Сермуша.
Конский топот со двора привлек внимание королевича, и он быстро подошел к окну. Кара подняла голову, встретившись с ним взглядом. Распахивая дверь, Сермуш бесцеремонно отпихнул Амалию в сторону.
Франциск лениво подтянул ногу и повернул голову в сторону всадников, минувших ворота двора. Он сидел на перилах балкончика своей комнаты уже битый час, изредка прикрывая глаза и прислушиваясь к самому себе. Притихшие, демоны словно знакомились со своей жертвой, норовя заглянуть во все уголки сознания.
Франки хмурился и выталкивал их из святая святых; черные змеи недовольно шипели, отступая; ведьмак грустно улыбался и обозначал их место: как можно дальше от его мыслей.
Кара спешилась. Посмотрев на Франки, вздохнула и присела на корточки, пружинисто оттолкнувшись от земли. Когда полукровка мягко опустилась на балкон, ведьмак выжидательно посмотрел на нее. Тихий голос оборотня не поспевал за ее глазами, делясь новостями…
Франциск отвел взгляд и коротко кивнул. Он принял приглашение наставника. И ему, несомненно, очень жаль отца.
– Где Тор? – Сермуш мягко перехватил жену, когда та вышла из комнаты ведьмака; обнимая, шептал, самому себе приказывая не нервничать: вместо Нарье с кошкой прибыл Рамор.
– Не приедет он, Серм, – кошка заглянула в глаза мужа, – у него леса полукровок… стынут.
Хотела рассказать подробности, но Сермуш утянул ее в комнату, заперев дверь: «Я соскучился». Как обмануть ведьмака и притупить его ощущения, заставить пропустить волнение творца, не придать значения всплеску эмоций… оставить в неведении…
Франциск поднял глаза на заходящее солнце, вздохнув.
Избавляя жену от одежды, Сермуш обрывками фраз передавал последние события, сам уже не верил, что успеет рассказать всё, прежде чем сам же сдастся, послав к черту все миры и их ведьмаков…
– Неополь умер, – неожиданно прошептала Кара ему на ухо.
Рука Сермуша дрогнула на ее спине.
Змея предприняла новую попытку добраться до сознания ведьмака, и тот мягко поставил блок, выталкивая настырную наружу. Еще не время.
***
Тор присоединился к отряду Курта прямо перед очередной схваткой, и оба от души выплескивали злость, накопившуюся за последние дни. В сознании ведьмака мысли о варлоках сражались со словами отца, по собственной воле отказавшегося от поддержки сына, вычеркнув того из своей жизни. Курт все чаще и чаще закрывал глаза, атакуя; отталкивал своих бойцов, забирая их противников, снова и снова заглушая рычанием слова кошки…
А в конце недели ведьмы с предводителями отрядов оборотней подтянулись к волчьей землянке, делясь новостями и ожидая от обоих Нарье новых указаний. Витольд споро отмечал на карте районы, ставшие безопасными; Тор старался не пересечься с ним взглядом, обозначая новые – более дальние – зоны, все еще требующие чёса.
Перевертыши хмуро кивали; вожаки распределяли свои отряды…
– Нарье-младший, я смотрю, почтил нас своим присутствием, – голос опоздавшего Скраза вклинился в инструктаж.
Бросив взгляд на уже расчерченную карту, кликнул предводителей своих отрядов, скороговоркой перечисляя квадраты для каждого.
– Скраз, ты бы тявкал поменьше, – посоветовал Тор, – у меня пятнадцать лет руки чешутся накормить тебя молнией.
– Долго раскачиваешься, хамелеон, так и помру без твоей милости.
– Хамелеоны отличаются великим терпением и способны дождаться, пока обед придет сам, – улыбнулся Тор.
– Если вы закончили, я хотел бы услышать, что леса со степью на востоке очищены, – подал голос Витольд.
– Вполне, – кивнул Скраз.
Его внимание привлекло движение у входа в землянку: Нолла вышла на воздух, устав от болтовни надоедливого молодого ведьмака, вернувшегося-таки к волкам.
Тор не преуспел в убеждении жены ретироваться в королевский замок. В итоге сам привез ее в землянку, ехидно заверив, что «здесь тоже опасно!» И оставив их с Шанодом на попечение серых, ушел к отряду Курта. В леса Нолла уже не последовала, ей вполне хватило пережить одну-единственную схватку.
Ткнувшись в хмурый взгляд Витольда, графиня кивнула.
– Курт, ты превзошел самого себя, – хмыкнул Скраз, – доставляя в землянку своих шлюх.
Великое терпение хамелеона лопнуло, и Витольд не успел отреагировать на выпад сына – гиена впечатался в ближайшее дерево. Поморщившись и пробормотав что-то вроде: «Так это твоя…», – оборотень с силой оттолкнулся от ствола, в прыжке переворачиваясь; Тор присел, пропуская стальную тушу над собой. А когда гиена коснулся лапами земли, его тут же накрыл щит Витольда – молния Тора голубыми искорками прошлась по куполу.
– Довольно! – рявкнул Витольд.
Скраз перевернулся, Торель вздохнул, уминая огонь в ладони.
Воевать между собой, и то верно, не дело…
***
Людей в темных одеждах в течение месяца видели в разных районах Лазатона. А если бы свидетели их появления потрудились сопоставить свои знания, то поняли бы, что замечали темные фигуры везде практически одновременно.
Мысль, что Тор не подопрет спину своего ученика, угнетала Сермуша не долго. Поддавшись фатальным настроениям, королевич окунулся, наконец, в текущие дела. Тем более что сведения молодого Курима очень уж не радовали его королевский слух.
Сказки о ведьмах будоражили умы лишь крестьян, обитатели замков ставили суровый реализм превыше сплетен. И оставив челядь на будущую заботу нового герцога, Сермуш первоначально пожелал разобраться с господами.
– Подданные без страха в сердцах – все равно что мяукающая собака: весело, но бесполезно, – улыбался королевич.
Обнаружить целое королевство беспощадно отброшенным в прошлое было не интересно, и Сермуш считал дни до встречи с его светлостью Лепорье.
С подачи молодого Курима телохранители его высочества получили описания информаторов в интересующих Коранету районах и способы связи с ними – и практически все были беспощадно отосланы от своего принца: подтягивать дополнительные силы из замка Сермуш не собирался.
Дав бойцам фору в неделю, королевич с оставшимися с ним людьми покинул гостиницу – к великому сожалению ее хозяина. Тот, поди, уже решил, что господа поселились навсегда.
Особое же распоряжение – доставить в замок тело Панира и вполне живых младенцев – легло на плечи Натоля: Сермуш вполне здраво рассудил, что летуна лучше отослать сейчас подальше от Франциска.
Не мудрствуя лукаво, королевич проложил путь до замка графа Пакто – всё едино они в его землях, нечего лишнего крюка давать.
– Он же… неопределившийся, – тихо проговорила кошка, поравнявшись с мужем.
Слишком много трупов она видела за последние дни – даже для нее лимит уже вычерпан. Люди, по всей видимости, были иного мнения.
– Бог разберется, – Сермуш посмотрел на жену, – кто не был достаточно лоялен к его помазаннику. Кара, два года уже потеряны. Я не влюблен в виды Лазатона, чтобы часто наведываться сюда из-за каждой сумасбродной идеи лазатонских выскочек.
– Значит, все? – кошка подняла на него зеленые глаза.
– Все.
Между тем, глубоко в душе, Сермуш был откровенно рад, что всё повернулось именно традиционным боком, сведясь к мысли «свергнуть». Причины сего королевича отныне интересовали лишь в познавательных целях.
Возжелай же подданные что-то от своего короля, не готовясь к его смене, Сермушу было бы уже сложнее лавировать, а «виды Лазатона» успели бы осточертеть.
Когда пришельцы вошли в трактир замкового города, человек в темном, вот уже день как готовый к их появлению, лениво скользнул по ним взглядом и снял с колен барышню, отсылая. Расположившись за длинным столом, господа потребовали еды и… пива – Курим отрекомендовал пробовать местные вина.
Спустя полчаса кошка снова нацепила шляпу и вышла из трактира, неспешно прогулявшись целый квартал. Здесь, подперев стену одного из домов, и дождалась телохранителя, отосланного своим принцем: нагнав королевну, мужчина склонился к Каре, в непринужденной беседе рассказывая все, что успел узнать о графе Пакто.
Кивнув, кошка отлепилась от стены и растворилась в темноте.
Она нагнала отряд мужа, втянувшего в себя первого «изгнанника», через несколько дней, уже на подступах к следующему городу следующего замка. И снова потянулась за шляпой, собираясь прогуляться…
Новости о таинственных убийствах не поспевали за убийцами.
Так и не предупрежденные о приходе отряда королевича, лазатонцы ударились в панику, разыскивая крысу среди своих же. Оставшиеся в живых, коих к концу месяца были уже считанные единицы, покидали замки, сами же приходя в руки кошки, и она нагоняла постоянно разрастающийся отряд мужа все быстрее и быстрее: никому из лазатонцев так и не пришло в голову забаррикадироваться в собственном донжоне, подняв мост.
***
Тео быстрым шагом пересек коридор до покоев его высочества. Коротко кивнул стражам, и те распахнули створки, лязгнув латами.
– С каких пор ваше высочество распоряжается моими людьми!
– Как же я скучал по твоему голосу, Тео, – поморщился Сермуш.
Они только что прибыли, тут же оживив замок суетой и распоряжениями с дороги. Молодого короля уже ожидал у его кабинета камердинер – как только отряд был замечен с бартизанов, его сиятельство начал спешно собирать пергаменты для подробного отчета их величеству о текущих делах.
Франциск сам помог жене спешиться, опередив лакея – тот тут же ретировался. Задержал было ее руку в своей, но Амалия, закусив губу, мягко шагнула в сторону, высвобождаясь, и быстро скрылась в паласе, окруженная фрейлинами. Она не обернулась в дверях, и Франки лишь скрипнул зубами, распоряжаясь о купальне и свежем костюме.
Сермуша же ожидал визит Курима-старшего… Так сложилось… исторически: у каждого Коранету своя свита.
Королевич не успел даже накидку отстегнуть, когда Тео ворвался в его кабинет. Перебирая аккуратно сложенные секретарем листки о его излюбленной торговле, Сермуш с каждой секундой влюблялся в молодых советников: они умудрились ничего не загубить. Перенаправлять тропки караванов он им категорически запретил, даже если замок завалят уже ненужными товарами – и советники не посмели ослушаться, четко и щепетильно выпуская и принимая повозки.
Кошка распахнула створки, усевшись в окне, и Тео кивнул ей, наконец, заметив. Та ответила тем же, отвернувшись.
– Коринт не должен был приезжать!
– Мы его раскрыли, Тео, – Сермуш отбросил накидку на кушетку и в упор посмотрел на барона.
– Я способен позаботиться о своих людях, ваше высочество.
– Ради всего святого, парень мог быть уже мертв, пока ты заботишься.
– Это не повод снимать с места моего человека!
– Тео, почему меня беспокоит благополучие твоего сына больше, чем тебя? – усмехнулся Сермуш, присаживаясь на стол и лениво раскапывая вторую стопку бумаг…
Взгляд выцепил список состава воздушного кадетского отряда. Королевич прикрыл глаза – имя виконта Фаррину словно вопило о своем присутствии, напоминая просьбу Дурба.
– Может быть, пытаетесь замолить свои прошлые грехи передо мной, ваше высочество, – ехидный голос барона вернул Сермуша из размышлений.
– Упаси меня бог так подумать, – заверил его королевич.
Кошка лениво потянулась и спрыгнула с окна: купальня для ее высочества уже готова. Подмигнув Тео, Кара скрылась в смежной комнате.
– Искренне надеюсь, вам не придется больше пользоваться услугами непосредственно моих людей, – процедил барон; он не случайно настаивал на встрече Коринта именно с Дурбом, а не Сермушем, не желая, чтобы королевич сунул свой нос в личность информатора. – По крайней мере, его милость был вам полезен?
– Более чем, Тео, не переживай.
– Значит, он вполне может возвращаться…
Сермуш склонил голову на бок и посмотрел на придворного сыщика, чуть улыбнувшись. Давно они с Тео… не спорили.
– Личный помощник королевича обязан оставаться при своем королевиче, – ровно произнес он. – Постоянно.
– Сермуш, ты переходишь все границы, – икнул Тео, впервые, пожалуй, позабыв о субординации.
– Мне приятно, что ты рад карьере своего отпрыска, – кивнул Коранету. – Сгинь, барон, я устал, как собака.
Когда Курим выпал из кабинета королевича, Сермуш снова поднес к глазам злосчастный список, зачем-то перечитывая. И коротко свистнул, привлекая внимание стражей у двери:
Долго искать виконта не пришлось: узнав о возвращении королевича с отрядом, Михалка уже перебирал в голове варианты, как бы попасть в кабинет оного. Опыта просить аудиенции у парня не было, равно как и привилегии отца входить в покои его высочества в любое время дня и ночи.
Ноги сами собой вынесли молодого человека на верхний этаж паласа, где на него и наткнулся отправленный за виконтом лакей.
Нервно облизнув губы, виконт замер у дверей кабинета, намереваясь собираться с духом как минимум полжизни, когда стражи синхронно потянули створки, издав характерный металлический звук. Михалка вздрогнул; лакей пихнул молодого человека в спину, и тот ввалился в кабинет, широко распахнув глаза и тут же преклонив колено – перед книжной полкой.
– Истинно, там есть несколько достойных переплетов, – Сермуш глазами проследил траекторию падения юноши.
Михалка медленно развернулся в сторону королевича, подметая идеально вычищенный пол:
– Ваше высочество.
– Это еще ничего, я как-то раз перед винным столиком рухнул вместо короля. Пьян был, что поделать.
Если Сермуш хотел разрядить обстановку, рассмешив Михалку, у него это совершенно не получилось: парень был слишком взволнован своей первой в жизни аудиенцией у королевской особы, мало что Кара постоянно таскала его на охоту три далеких года назад.
– Поднимайся давай, твоя милость, – вздохнул Сермуш, и виконт нерешительно встал, чуть пошатнувшись и подняв глаза. – Ну, зачем ты здесь, думаю, лучше меня знаешь, – Михалка кивнул, не зная, можно ли издавать звуки, пока его высочество не задаст прямого вопроса. – А раз лейтенант вписал тебя…
– Миха! – Кара выпорхнула из купальни – посвежевшая и ожившая после ванной.
Шшух! – виконт упал на колено. Сермуш снова вздохнул.
Не сразу сообразив, что она лишняя, кошка успела поднять юношу с поклона и задать дюжину вопросов, как дела, мама, друзья, девушки…
– Ваше высочество, шли бы вы как раз проверить, как его… мама, – тихо посоветовал Сермуш, и Кара запнулась на полуслове – виконт не имел ни малейшей возможности ответить хоть что-нибудь. – Так вот, – прочистил горло королевич, когда его жена быстро покинула кабинет, осторожно прикрыв створки, – раз лейтенант вписал тебя, значит уверен, что может поручиться передо мной за твои будущие достижения…
Распахнувшаяся дверь кабинета впустила секретаря Сермуша.
Шшух!
– Перед ним не надо, Миха, – вздохнул королевич.
Опешивший Назар по стенке прошел к столу высочества, зашуршав бумагами; красный до корней волос виконт поднялся на ноги. Отвлекшись на секретаря, Сермуш быстро перебрал бумаги, что-то передавая в руки Назара, что-то все еще оставляя… Мужчина глянул на список, и королевич коротко бросил: «Погоди».
Видит бог, речи – не в достоинствах Сермуша.
– Миха, – тихо позвал он, и юноша измученно посмотрел на королевича; если сейчас тот скажет прыгнуть в окно, он непременно так и сделает, просто чтобы уже перестать позориться, – ты готов доказать своему отцу, что я ссорюсь с ним ради будущего маршала Сомонии?
Виконт нервно сглотнул, мозг парня в замешательстве скукожился, отказываясь верить, что его высочество сейчас действительно подмахнет список, оставив имя виконта нетронутым…
– Отца ты можешь подводить сколько угодно раз, он всё простит тебе, на то он и отец… – продолжал Сермуш. – Ну, и меня заодно простит, – добавил, подумав. – Но меня ты подведешь только один раз, Миха. И если я подписываю список ради сиюминутной прихоти юнца, твоя жизнь при дворе закончится не начавшись.
Виконт закивал, как китайский болванчик, разом позабыв свою пламенную речь, которую сочинял, шлифовал и репетировал вот уже полтора месяца, ожидая возвращения его высочества – с тех самых пор, как узнал, что кадетов не укомплектовывают именно за отсутствием резолюции Сермуша, так и умчавшимся в Лазатон, не разрешив начать обучение…
Макнув перо в чернильницу, Коранету решительно подписал список, склонившись к столешнице. Назар присыпал чернила, положил листок поверх остальных бумаг и засеменил к двери, повинуясь кивку головы королевича. Михалка большими глазами проводил заветный пергамент, проплывший мимо него…
Сейчас он еще не осознавал значение слов «доказать отцу», он видел пропуск в мечту – и был влюблен во весь белый свет, открывший ему путь в небо.
– Свободен, твоя милость, – усмехнулся Сермуш, краем глаза заметив, что служанки уже снова приготовили купальню, оставленную Карой.
И горячая ванна была для него сейчас ничуть не хуже мечтой, чем небо для младшего Фаррину.
***
Оборотни останавливались долго и даже нехотя. С одной стороны, все уже давно хотели снова осесть в своих домах; с другой – а чего они там не видели-то. И полукровок гоняли по лесам-степям добрый месяц.
Вернувшись с дальних лесов, Курт первым делом завернул в Балью. Что понесло его туда – сам не сказал бы. Два десятка слуг, вроде уже оправившиеся после недавних потрясений, снова всполошились. Садовник у ворот, наученный горьким опытом, быстро распахнул кованку, тут же за нее и спрятавшись. Даже не глянув на него, волки молча прошелестели к поместью, сняв сталь. Обернулись только у дверей дома.
Отдав кувшины вина на растерзание своим бойцам, Курт прошелся по комнатам, отыскивая Ашу. Несколько служанок, встретившиеся ему по пути, подтвердили, что девушка «где-то здесь». Понятие сие было растяжимо. «Замок», прежде казавшийся волку слишком тесным, неожиданно раздался, когда в нем остались лишь слуги, по долгу службы обязанные быть незаметными и сливаться с гобеленами.
Закрыв последнюю дверь, Курт нахмурился и решительно покинул дом.
Аша нашлась в конюшне. Свернувшись клубочком, девушка мирно спала под самым потолком, в куче сена на открытом чердаке. И как она пропустила приход волков, оставалось загадкой. Правда, они окна не крушили в этот раз.
Подтянувшись на руках, Курт бесшумно опустился на корточки около девушки. А заметив, что та подрагивает время от времени, метнулся в поместье за пледом. Они ушли пока она еще спала.
Поддержав сына на последнем сборе оборотней у куртовой землянки, Витольд незаметно покинул сход под самый конец. Когда поляна начала постепенно пустеть, отпуская пришлых перевертышей по домам, Торель поискал глазами – но отца уже не увидел. Махнув рукой, потушил ведьмовы огоньки по периметру. Витольд никогда не умел и не любил прощаться; а уж сейчас им обоим и подавно вряд ли есть что сказать друг другу.
Кружева встретил Нарье полнейшим безразличием. Настьен пришел в замок еще двумя неделями ранее, дабы за Тора выпустить очередной караван – и к волкам больше не вернулся: Нолла была в полнейшей безопасности среди перевертышей, а молодой ведьмак вычерпал все запасы терпения барона. Проблем же, требующих присутствия именно мага, так и не случилось. Последних, впрочем, Тор не видал уже давненько.
Нолла распахнула окна, впуская в комнаты свежий мартовский воздух. Замковые помещения, еще недавно пугавшие девушку, нынче казались родным домом – после непривычного города-под-землей это было неудивительно.
Когда ведьмак осторожно обнял жену, присевшую на подоконник, служанки заторопились вон из комнат. Варлок с ламией уже давно покинули лес в Ропетрии, снова воссоединившись с Райгоном… А Витольд вернулся к себе ждать старого друга, дабы услышать, что они оставили своему покровителю: воевать с ними же, или с тем, кто посмел встать поперек его воли… И скоро придет Франциск – придет в любом случае, кошка задала неправильный вопрос, а Тор не поправил ее.
– Давай заведем ребенка, – прошептал ведьмак.
Семье Нарье нужна свежая кровь.
[Декабрь 2012 - июнь 2013 г. Португалия, Вузела]
Примечания
1
Ятровка – сестра брата.
2
Коновязь – место для привязывания лошадей: столб с кольцами или колья с протянутой по ним верёвкой (в нашем случае – перекладина на козлах).
3
Колебас – сосуд для жидкостей из тыквы-горлянки.