После взлёта не прошло ещё и десяти минут. Звено истребителей едва набрало нужную высоту и легло на курс перехвата, когда в наушниках лейтенанта Фёдора Михалкова возник голос командира звена капитана Петраковского:
- У меня неполадки... а, чёрт! У меня неполадки в правом движке! Теряю тягу.
В эфире щёлкнуло несколько раз, после чего к переговорам добавился ещё один встревоженный голос.
- "Петрозаводск" вызывает "двадцатого" и "тридцать седьмого"! "Двадцатый", "тридцать седьмой" - на связь!
- "Тридцать седьмой" на связи! - немедленно отозвался Фёдор.
- Я... мать твою! Я - "двадцатый", на связи!
- "Двадцатый", это "Петрозаводск", что у вас происходит?
- У нас происходит такое, что я того и гляди загремлю с девяти тысяч прямо на землю! Движок правый у меня накрывается медным тазом, вот что происходит!
- "Двадцатый", это "Петрозаводск"! Капитан, прекрати орать и доложи конкретно!
- Конкретно говоря, у меня начались перебои в работе правой турбины. Я попробовал переключить режимы и регулировать мощность вручную. - Теперь лейтенант Михалков сообразил, отчего идущий впереди справа и чуть выше от него истребитель лидера последние пару минут дёргался, как в эпилептическом припадке. - Сейчас у меня идёт неконтролируемое снижение тяги. Плюс ощущаю сильную вибрацию.
- "Двадцатый", это "Петрозаводск". Попробуй сбросить тягу обоих двигателей, потом вернись в рабочий режим.
- А заглушить их и с "толкача" потом завести мне не попробовать? Я докладываю русским языком - у меня серьёзная неполадка в правом двигателе! Я не уверен, что вот-вот не навернусь с размаху! Прошу разрешения прекратить вылет и вернуться.
- "Двадцатый", это "Петрозаводск"! Ты что, не понимаешь? У вас боевой вылет, а не покатушки от скуки! У нас нарушитель прёт через всю страну!
- "Петрозаводск", это "двадцатый"! Я не понимаю, чем помогу перехвату нарушителя, если превращусь в порцию тушёнки в мятой консервной банке. Не ори на меня! Лучше подними запасное звено.
- Какое... "Двадцатый"!
В этот момент истребитель командира звена ощутимо рыскнул и одновременно накренился вправо, а эфир наполнился отборным матом в исполнении капитана Петраковского. Из сопла правого двигателя его самолёта вылетело заметное чёрное облако с искрами.
- А, чтоб тебя! - Лейтенант Михалков инстинктивно дёрнул ручку влево, чтобы уйти в сторону.
- "Двадцатый", "двадцатый", это "Петрозаводск"! Что у тебя?
- Отказ правого двигателя! Тяга упала... а, чёрт драный! Тяга упала до десяти процентов! Я глушу правый движок, пока он не развалился и не разнёс мне весь самолёт! Возвращаюсь на базу! Готовьте аварийную бригаду!
Тон голоса "Петрозаводска" сразу изменился.
- "Двадцатый", немедленно возвращайся! Капитан, держи машину и иди домой. Снижайся и если будут проблемы, не рискуй - катапультируйся. "Тридцать седьмой", слышишь меня? "Тридцать седьмой", на связь!
Фёдор не сразу сообразил, что обращаются к нему.
- Да... я... "Тридцать седьмой", на связи!
- "Тридцать седьмой", это "Петрозаводск"! Слушай приказ, лейтенант! Вернуться на курс перехвата, выйти в точку предполагаемого местонахождения нарушителя и найти этого засранца. Если мы сможем поднять в ближайшее время запасное звено, то ты там окажешься не один. "Тридцать седьмой", ты всё понял?
Лейтенанту Михалкову внезапно стало холодно. Очень холодно и очень одиноко. Он проводил взглядом "сушку" командира звена, уходящую правым виражом вниз и обратно в сторону аэродрома. Губы у Фёдора сделались сухими и непослушными.
- "Петрозаводск", это "тридцать седьмой". Приказ понял. Возвращаюсь на курс.
***
- А что в такой ситуации положено делать по... ну, я не знаю... протоколу, инструкции, уставу?
Начальник Генерального штаба Вооружённых сил России генерал армии Нефёдов с трудом поборол желание закатить к потолку глаза и издать страдальческий вздох. Беседа с Верховным главнокомандующим причиняла ему невыносимое страдание. Вовсе не потому, что он боялся получить разнос за то, что неизвестный самолёт-нарушитель беспрепятственно нарушил государственную границу и вот уже почти час вольной птицей парил в нашем небе. Сложно боятся того, кого не уважаешь. Для генерала Нефёдова, офицера давней, ещё имперской, выделки, прошедшего колоссальный карьерный путь и четыре вооружённых конфликта, было физически тяжело видеть перед собой бесхребетного слюнтяя, не способного достойно воспринять информацию о происшедшем инциденте, не впадая при этом в предистеричное состояние. А именно так выглядел сейчас главнокомандующий всея страны.
Нефёдов знал, что тот испугался сразу. С одной стороны, не каждую субботу без предупреждения является собственной персоной начальник Генерального штаба. Тревога здесь абсолютно уместна. Только вот в этом вся разница. Тревога - уместна. А этот - испугался. Его подбородок, едва различимый в обычное время на фоне зажиревшей шеи, утратил малейшее подобие формы. Глаза забегали по сторонам, старательно пытаясь уклониться от прямого взгляда генерала. Рука, протянутая для приветствия, была мокрой от испарины, так что Нефёдову стоило большого труда не полезть сразу же в карман за носовым платком. Вместо этого он принял официальную стойку "смирно", прижав правую, увлажнённую президентским потом ладонь к штанине. Пару секунд поколебался, какое обращение выбрать. Поскольку "товарищ главнокомандующий" по его представлениям никак не хотело увязываться с бегающими глазками человека напротив, он решил выбрать второй вариант, подчёркнуто гражданский:
- Господин президент! - и дальше коротко и чётко доложил о происходящем. Во время его рапорта "господин президент" плавно дрейфовал бочком по направлению к креслу в теневом углу кабинета. Достигнув его, он немедленно уселся, вцепившись в кожаные подлокотники побелевшими от напряжения пальцами. То ли потому, что боялся, как бы пол не начал раскачиваться под ним, то ли для того, чтобы скрыть мелкую дрожь, которой затряслись эти самые пальцы.
В принципе, в таком поведении не было ничего удивительного. Генерал прекрасно знал, каким образом и почему человек, сидящий, а точнее сказать - прячущийся в кресле перед ним, оказался на вершине иерархии. Он никому не мешал и этим всех устраивал. Именно бесхребетность, отсутствие собственной воли и абсолютная управляемость позволили ему не только занять место своего предшественника после той загадочной катастрофы, но и сохранить его на постоянной основе. Кроме того, Нефёдов был практически уверен, что вольно или невольно нынешний президент был заранее учтён в игре элит, как наиболее подходящий кандидат. Он был уже известен в своё время в качестве первого лица, за ним тянулся лёгкий флёр из бестолковых популистских инициатив и высказываний, он не был ястребом для международной арены (хотя сейчас это вряд ли имело значение), а во внутренней политике слыл добряком. Но самое главное - он знал своё место и не пытался лезть, куда не следует. А если иногда президента всё же заносило, его можно было достаточно мягко и незаметно вернуть в мир реальности. Пепел предшественника очень кстати стучал при этом ему в грудь.
Всё это генерал армии Нефёдов знал и прекрасно понимал. Но ничего не мог с собой поделать. В глубине его естества никак не хотела приживаться мысль, что человек настолько непригодный к руководству великой страной - а Нефёдов верил в это величие всей своей армейской душой, - так вот, такой человек этой страной не только формально руководил, но и являлся её лицом. И это лицо страну, мягко говоря, не украшало. Поэтому если обычно президент вызывал у него просто раздражение, то сейчас, в кризисной ситуации, его трусливая паника и нежелание взять на себя малейшую ответственность выглядели сущим оскорблением.
Деваться, впрочем, было некуда. Начальник Генерального штаба вынужден был признать правоту своего старого товарища - командующего воздушно-космической обороны. В сложившихся обстоятельствах иметь прямой приказ сверху было бы оптимальным вариантом. И если ради этого приходится терпеть жалкое зрелище - что ж тут поделаешь. Можно даже получить из этого своеобразное извращённое удовольствие, наблюдая, как елозит в кресле Верховный главнокомандующий, пытаясь всеми силами отмазаться от необходимости принять решение.
- Господин президент, любой действующий, как вы говорите, протокол, устав или инструкция предусматривают один единственный вариант. Нарушитель воздушного пространства должен быть остановлен. Сделать это можно двумя способами. Либо перехватить его силами истребителей ПВО и принудить к посадке, либо уничтожить дистанционно зенитными ракетами. Решение, как именно нам поступить, должны принять вы, как верховный главнокомандующий.
- Но разве силы ПВО не должны сами решать, что именно им делать с нарушителем?
- Силы ПВО отрабатывают все те действия, что они должны выполнять. Они отслеживают передвижение цели, - здесь генерал армии сознательно соврал, уж кто-кто, а он прекрасно знал, что следить за целью в том районе физически нечем. Но зачем давать президенту в руки лишний козырь? - Подняты истребители-перехватчики, которые должны найти цель и вступить с ней в непосредственный контакт.
- А, так значит истребители уже в воздухе?
- Так точно. Мы рассчитываем, что в течение ближайшего получаса они смогут обнаружить нарушителя и вступить с ним в визуальный контакт.
- Ну, так это значит, что всё под контролем? Какое ещё решение я должен, по-вашему, принять?
- Принципиальное, господин президент. Всё-таки нарушитель в нашем воздушном пространстве уже почти час. Нам неизвестно, с какой целью он проник и чем в данный момент занимается. Вы можете отдать прямой приказ уничтожить его немедленно, и в течение десяти минут зенитные ракетные дивизионы из Архангельской области смогут поразить цель. Или вы можете отдать приказ дождаться перехвата нарушителя истребителями, но тогда мы не сможем гарантировать, что нарушитель не успеет до этого момента нанести нам какой-либо ущерб.
- Какой ущерб?
- Этого мы не знаем, господин президент.
Верховный главнокомандующий качнулся в кресле из стороны в сторону. Видно было, что он мучительно сдерживается, чтобы не начать елозить на месте, а то и вообще - вскочить и выбежать из комнаты.
- И всё-таки, генерал, о какой именно угрозе может идти речь?
- Повторяю, господин президент - нам это неизвестно. Мы даже не можем определить тип этого летательного аппарата, пока перехватчики не установят визуальный контакт.
- Ну, хорошо, а если зайти с другого конца - для чего он может представлять угрозу? Есть по пути его следования какие-то объекты, города или ещё что-нибудь, что могло бы быть для него целью?
"Ты смотри-ка", - подивился внутренне начальник Генерального штаба: "А он всё же может иногда задавать разумные вопросы!"
- Нет, господин президент. Он идёт по маршруту, где нет ни одного крупного города, военной цели или объекта инфраструктуры. Там даже деревень-то толком не осталось, только леса и болота на сотни километров. К относительно густонаселённым областям он приблизится не раньше, чем через час.
- А истребители, вы говорите, найдут его через полчаса? - в голосе президента чувствовались явные нотки облегчения. Судя по всему, можно было отложить принятие решения.
- Я думаю, что быстрее. Полчаса - это крайний срок.
- Ну что же, - верховный главнокомандующий обмяк, откинулся в кресле, выпустил подлокотники и сплёл пальцы на животе. - Вот и прекрасно. Давайте не будем пороть горячку, генерал. Дождёмся доклада истребителей.
- Слушаюсь, господин президент. Я немедленно доложу, когда перехватчики обнаружат цель.
Генерал армии Нефёдов коротким движением подбородка обозначил кивок, подчёркнуто чётко развернулся кругом и вышел из кабинета.
***
Сандрин Чанг ощущала себя кошкой. Нет, не в том смысле, что она уснула и видела сон или вспомнила о классической героине комиксов. Всё гораздо проще. Она ощущала себя обычной домашней кошкой, которая способна сидеть несколько часов на подоконнике и бездумно пялиться на мир за окном. Или это только кажется, что бездумно? Она вспомнила, что когда была подростком, у неё жила обычная серо-полосатая котейка, которую незатейливо звали Китти. Так вот, помнится, Сандрин всегда забавляла эта самая способность сидеть и неподвижно смотреть в окно, так что глядя с улицы не всегда понятно - это живая зверюшка за стеклом или просто хорошо сделанное чучело?
Теперь же сама специалист по кибербезопасности Чанг являла собой пример такого кошачьего поведения. Она подкатила своё кресло к окну, отрегулировала высоту сиденья, облокотилась на подоконник и, положив подбородок на руки, созерцала ночь. За её спиной коллеги по ночной дежурной смене преодолевали, как могли, вынужденное безделье. Кто-то задремал в кресле. Кто-то играл на планшете или смартфоне. Эрик Шульц вполголоса болтал с новеньким пареньком, которого Сандрин ещё не знала. Слышала только, что он приехал откуда-то из Европы, кажется, что из Восточной. За разговором парни жевали шоколадные батончики и запивали всё это тонизирующей газировкой. Ну, а куда деваться! Вся ж бытовая техника работала от электричества. Стоило лишиться всего лишь одного этого блага цивилизации и всё, привет! Ни кофемашину не запустишь, ни сэндвич в микроволновке не разогреешь. Народ поначалу предложил было заказать пиццу и кофе с доставкой из города, но охрана технопарка эту тему забанила. Заявили, что в таких чрезвычайных условиях, когда не работает даже видеонаблюдение, они не могут допустить посторонних на территорию.
Сандрин сама уже испробовала все способы скоротать время. Минуло почти пять часов с момента аварии. Дело двигалось к трём часам ночи. Адреналиновый азарт, поступивший в кровь сразу после инцидента, совсем выдохся. Из новостей в интернете они уже примерно представляли себе общую картину. Знали, что всё началось с дорожной аварии в Уричсвилле, где потерявший управление грузовик протаранил трансформаторную подстанцию. Вскользь упоминалось, что водитель серьёзно не пострадал, но выход подстанции из строя спровоцировал каскадную перегрузку сети. Где-то мелькнуло короткое интервью с каким-то ответственным чином из энергоснабжающей компании, который сухим, но чётким голосом пояснил, что во избежание возможного ущерба для муниципальных сетей и систем жизнеобеспечения им пришлось обесточить ряд неприоритетных промышленных объектов. При словах про "неприоритетные" собравшиеся в комнате сотрудники дежурной смены немедленно возмутились, но довольно быстро утихли. Дежурный по технопарку вызвал среди ночи главного механика, тот - своих помощников и все вместе они, неистово матерясь - так, по крайней мере, рассказывал Фрэнк Вудс, бывший тому очевидцем - пытались починить дизель на резервном генераторе. Так что теперь им всем оставалось только ждать, что произойдёт раньше: даст ток "Уилинг Электрик Пауэр", заработает генератор или наступит утро.
За окном же, в ночи, в которую без всякого смысла и усилия смотрела Сандрин, текла обычная, рутинная, ничем не примечательная жизнь. Поток машин по развязкам и путепроводам сократился до минимума. Погасли почти все окна в расположенном в отдалении жилом пригороде Кантона. Уличные фонари перешли в режим энергосбережения, приглушив яркость. По железнодорожной ветке шёл товарняк, влекомый локомотивом, на борту которого горели в ряд оранжевые габаритные огоньки. К северо-западу от технопарка в небе на фоне сплошной облачности периодически мигал движущийся синий аэронавигационный огонёк. Наверно, летел дежурный вертолёт или небольшой самолёт. Неважно. В левом ухе Сандрин, во вкладном наушнике, нежный и немного нарочито ломкий голос певицы нашёптывал на фоне переливчато-звонких гитарных аккордов про то, что ей не нужно никого и ничего, кроме тебя. Сандрин тихонько покачивала головой в такт мелодии, бесцельно уставившись расширенными зрачками в ночь. Совсем как кошка.
***
Су-27 шёл, как собака по следу. Если точнее - по конденсационному следу, двум колеям из водяного пара, образованным работой двигателей идущего в нескольких десятках километров впереди самолёта. Крупного самолёта. Лейтенант Фёдор Михалков понял это сразу, как только нашёл эту дорожку, оставшуюся в небе. Произошло это вскоре после того, как бортовая радиолокационная станция РЛС Н001 засекла нарушителя, причём примерно там, где ему и надлежало быть по расчётам наземных диспетчеров. Не успел Михалков доложить о появлении устойчивой отметки на радаре, выслушать похвалы и бурную радость от удачно выполненной экстраполяции предполагаемого курса нарушителя, как заметил впереди в абсолютно чистом небе эту самую дорожку. Широкую, постепенно расползающуюся в стороны, чтобы со временем превратиться в длинное перистое облако. Но, тем не менее, состоявшую из двух чётко раздельных частей. Сейчас, когда истребитель быстро шёл вдогонку, деление на полосы стало ещё более ясным. Из этого можно было сделать некоторые выводы.
Во-первых, цель наверняка была крупной. Только на большой машине двигатели разнесены достаточно далеко друг от друга, чтобы нарисовать две колеи. У относительно небольших самолётов, вроде "сушки" Фёдора, след от близко расположенных турбин очень быстро сливается в одну ленту. Кроме того, только мощные двигатели способны выдать такие густые и отчётливые полосы конденсата.
Во-вторых, это не беспилотник. Те летают либо на одном движке, либо их моторы расположены так близко друг к другу, что дают один общий след, или не дают его вообще, потому что для беспилотника главное - быть максимально незаметным.
В-третьих, и это самое главное - всё вышеперечисленное являло весомый повод для беспокойства, а в случае Фёдора едва ли не для паники. Крупная двухмоторная машина, нагло и прямолинейно прущая в чистом небе на мощных движках в направлении центра страны. Бомбардировщик? Зачем? Да и кому придёт в голову начинать войну с такого одиночного вторжения? Да и просто - начинать войну? Разведчик? Опять же - зачем? Всё, что можно разглядеть с воздуха, гораздо проще увидеть из космоса. Десант? Тайная операция? Диверсанты?
Чёрт побери, лейтенант Михалков имел все основания для паники. При полном отсутствии реального боевого опыта и весьма скромных навыках лётной практики, ему предстояло столкнуться с самой серьёзной угрозой за время службы. Причём не только столкнуться, но и предотвратить эту угрозу. Поэтому чем ближе становился к нему источник двух конденсационных струй, тем активнее лейтенант психовал, мучительно пытаясь вспомнить, чем он располагает и что ему надлежит сделать. Так, бортовой определитель "свой-чужой". Километров за 10 от цели он его запустит и если не получит отклика, будет знать, что самолёт перед ним - враг. Шесть ракет "воздух-воздух" на подвеске - больше вешать не стали, чтобы увеличить радиус полёта. Пушка в правом крыле, 150 снарядов к ней, каждый пятый в ленте (Фёдор будто проговаривал про себя учебник по вооружению) - трассирующий. Это на случай ближнего боя. На случай обороны - станция обнаружения облучения и блоки постановки помех. Обороны? Мать твою! А если и в самом деле этот чувак впереди вооружён? Какого чёрта об этом никто не подумал? Какого чёрта он делает тут один? Ведь ему обещали, что следом подымут ещё самолёты, и они будут здесь одновременно с ним! Где они?
- "Петрозаводск", это "тридцать седьмой", повторяю, это "тридцать седьмой", ответьте.
- "Тридцать седьмой", это "Петрозаводск", слушаю тебя.
- Где моя поддержка?
- Какая поддержка?
- "Петрозаводск", вы сказали, что поднимаете ещё истребители, и они догонят меня. Где они?
Голос в наушниках немного помолчал.
- "Тридцать седьмой", мы смогли поднять второе звено только через полчаса после вашего вылета. Они идут в твоём направлении, но, как ты должен понимать, прибудут к тебе на подмогу через эти самые полчаса. В лучшем случае, минут через двадцать. Пока что в зоне перехвата ты один.
- Но, может быть, мне тогда сделать круг, дождаться их?
- Нет, "тридцать седьмой", ответ отрицательный. Ты должен как можно скорее установить с целью визуальный контакт, чтобы определить, что это такое. Какой у тебя остаток горючего?
Лейтенант спохватился, что забыл проверить этот показатель. Посмотрел на приборы и похолодел уже окончательно.
- "Петрозаводск", это "тридцать седьмой"! У меня горючего осталось всего ничего! Я успею только догнать нарушителя, пару минут посмотреть на него и мне надо будет тут же разворачиваться, иначе я не дотяну до базы. Разрешите вернуться!
- "Тридцать седьмой", это "Петрозаводск". Ответ отрицательный, - в голосе с командного пункта возникли нотки раздражения. - Ты обязан долететь до цели, опознать её и доложить нам. И ты это сделаешь.
- А что, если цель вооружена и будет защищаться?
- А ты, что, на "кукурузнике" туда летишь? Оценишь уровень угрозы, отреагируешь соответственно ей. Если нарушитель попытается тебя атаковать, собьёшь его. Постоянно докладывай, что происходит, мы тебе подскажем, как поступить. Давай, давай, лейтенант, подбери сопли и догоняй ублюдка! Это приказ.
***
Беннета МакКрейна немного беспокоил пейзаж под ним. Ему казалось, что на всём протяжении пути он должен будет видеть слева от себя береговую линию Балтийского моря. Поначалу так оно и было, но затем водная гладь ушла за горизонт, а под брюхом самолёта, выполнявшего рейс NP412, раскинулся сплошной ковёр лесов, прорезанный ленточками рек, разнообразными по форме лужицами озёр и бурыми пустошами болот. Честно говоря, Беннет не был уверен, есть ли тут подвох или нет и как именно должен выглядеть этот ландшафт. За свою карьеру он ни разу не летал между Европой и Скандинавией и понятия не имел, какие здесь наземные ориентиры. Обычно после трансатлантического перелёта через приполярные области самолёт проходил вдоль побережья Норвегии на Северном море. Однако в этот раз обходной маршрут вокруг бури увёл их настолько далеко к северу, что двигаться приходилось над неизвестной местностью, опираясь только на показания аэронавигационной системы. "НАПС" сомнений командира экипажа не разделял и уверенно сообщал, что внизу - Швеция. МакКрейн электронике привык доверять и поэтому не вдавался в размышления по поводу своего смутного беспокойства, а просто внимательно осматривал горизонт, ожидая, что вот-вот снова покажется большая вода, означающая на этот раз, что полёт над Скандинавским полуостровом подходит к концу. Внезапно он увидел нечто, что заставило его забыть о пейзаже и отсутствующей Балтике. Из-за спины слева и повыше от них возник и стремительно пролетел вперёд предмет, который он никак не ожидал увидеть. Удлинённый, с хищно наклонённой передней частью, раскрашенный в серо-голубые оттенки самолёт. Боевой истребитель.