Соперники, как донимали вы меня!
Хоть в драках побеждал вас, но и сам я плакал,
когда Гали, напавшего из-за плетня
с рессорою, едва не посадил я на кол.


Ах, шибздик хворый!
Напал с рессорой.
Да на того ль?
Ну что ж, изволь!


Рессору отобрал я, выбросил в Чаган,
а нападателя я над плетнём подбросил,
и рухнул на плетень он задом, как чурбан,
потом в опилках выл близ пилорамных козел.


Ну, ухажёры!
Берут рессоры,
чтоб насмерть бить.
Таких щадить?


А схлынуло зло с сердца - страх меня забрал,
я плакал с ужаса: ведь довели же черти
до бешенства, ведь шибздик он, а я амбал,
простить бы, а я... Случай спас его от смерти.


Крутясь он падал,
руками прядал.
И сам, и тень
бах на плетень.


Он сел бы прямо на кол, да спасло ведро,
что на колу висело, и, попав под чресла,
дырявым боком лишь царапнуло бедро,
а в задницу ведро широким дном не влезло.


Спасло. Не то бы
в дыру утробы
кол - до плетня,
в тюрьму б меня...


Он выл. Но, к счастью, жив был и не инвалид.
В нём страх прошёл. А мне, как вспомню бой тот, дрожно:
с тех пор соперника, коль драться норовит,
бью без подбрасываний, очень осторожно.


Хоть забияки
бесчестны в драке,
да ни к чему
мне лезть в тюрьму.


1956, 1958.