Не вспомню ль ночь, когда проснулся
мальчишкой лет семи-восьми,
из мрака к свету повернулся
и вскрикнул: "Славно ж, чёрт возьми!"
За окнами мерцала площадь,
и шевелилась полумгла,
туман башкой мотал: он - лошадь,
седлом, седлом на нём ветла.
Блестели крупно бляхи-звёзды.
Бубенчик даже побренчал -
оттуда, где журавль бесхвостый
ведро на клюве раскачал.
Когда ж я, прыгнув за оконце,
стоял на площади села -
в седле-ветле сидело солнце,
а конь ушёл из-под седла.
"Эй, солнце! Слезь: ты не поскачешь,
нет лошади-то под тобой!
Куда ушла? Да не иначе ж,
Как нà реку, на водопой".
Послушно солнце было: слезло,
хоть и не сразу, хоть не вмиг,
но пересело в тучу-кресло.
А кур - кур насмешил мой крик.
С плетней, сверкавших перламутром,
загоготали петухи...
И так бывало каждым утром,
пока я не сложил стихи.
Бывает и теперь - не сплю я,
когда все спят в краю родном:
я вижу, как сверкает сбруя
светил полночных за окном.
Однако ныне по-иному
любуюсь в полночь светом звёзд:
в окно не прыгаю из дому
к коню, ушедшему под мост.
Вращая луч, как веретёнце,
как бы прядя кудель стрехи,
теперь на стол мой смотрит солнце
и ждёт, когда прочту стихи.
Прочту - и вспомню, как проснулся
мальчишкой лет семи-восьми,
из мрака к свету повернулся
и вскрикнул: "Славно ж, чёрт возьми!"
1964.