В войну это случилось. В самом начале жестокой зимы 45 года, где-то в глуши, в названии города было что-то электрически-магнитное и до сих пор, когда она его вспоминала, во рту оставался холодный металлический привкус. Сиротой она была - откуда взялась никто и не помнил, в войну такое бывало, воспитывали ее двое, муж и жена, со своими тремя детишками, двумя мальчиками и девочкой, и взяли эту сиротку - Линку, дочке в подружки. Жили они не богато и не бедно, не были ни счастливы, ни несчастны, как все. К сиротке относились по-божески, но характер ее живой и яркий быстро подчеркнул то, что они с самого начала от нее не скрывали - чужая она, не своя.
"Как все" Лине не нравилось, может по молодости ей так казалось, но висел в том городке ясно ощутимый, зябкий металлический вкус безнадежности.
Никак оттуда было не выбраться молодой девушке пятнадцати лет всего и с ужасом она бывало думала о том, как повзрослеет, волосы станут седыми и морщины исполосуют лицо, желания и мечты уйдут, растворившись в горьком разочаровании, а вокруг будут все те же лица и ничуть не изменившиеся улицы и то же унылое, рутинное, обрыдшее постоянство.
Таких мыслей она боялась ничуть не меньше войны.
А война была вроде бы и близко - ушли молодые мальчики по призыву и из каждого радио и телевизора звучала война и гимны, и имена мертвецов, но настоящей стрельбы здесь никто не слышал. Только бывало грохотали по железной дороге, далеко, через Лес, поезда с солдатами и оружием.
Поговаривали что территорию их округа немцы оккупировали, но видели их здесь редко - не было никакой стратегической пользы в городке, посадили только немецкого начальника в областной центр, да и то где-то далеко. Под немцами жилось так же как и раньше, разве что партизаны в Лесу объявились.
Лес был темным местом и даже в мирное время туда гулять детей не пускали. И вовсе не потому не потому что жутко и страшно, в таком сознаться можно было только на кухне за стопкой, когда дети спать уложены. А не пускали туда никого потому что, заблудиться, мол, легко и ям и рытвин много, проще простого ногу сломать или вывихнуть и кто тебя найдет потом в Лесу, таком густом, что кричи не кричи - все чаща поглотит, только волк или медведь на твой крик придут.
Потому даже грибы и ягоды собирать ходили только компаниями, никак не меньше трех-четырех и сказки страшные рассказывали, мол люди там пропадают и лешие водятся, а на одной из полян, где-то в чаще - кладбище древнее травой поросло, кресты каменные резные торчат.
На опушке Леса выгуливали коров и овец те, кто хозяйство свое имел и Лина с сестрой сводной ходили иногда туда помогать и в тот день тоже пошли.
Они шагали по дороге, все дальше удаляясь от городка, смеялись, шутили, как это у девочек заведено, делились своими маленькими секретами, когда услышали что их смеху вторит еще чей-то, чужой.
Девочки переглянулись и Лина, не задумываясь, схватила сестру за руку и дернула ее скорее за стену покосившейся старой кузни, одна из стен совсем разрушилась, а от угла остались только осколки бетона с торчащей арматурой. Девочки выглянули осторожно и увидели на опушке костерок, машину и сидящих вкруг молодых людей. Хоть девочки ни разу немецкого не слышали и форму только по телевизору видели, они сразу поняли, кто перед ними.
Лина сильно сжала руку сестры и потянула прочь.
- Пойдем, тише, - сказала она, - скорее убежим, дорогу с их стороны не видно.
- Нас и тут не видно! - ответила сестра жалобно и смотрела жадно на пришлых, - ты посмотри, красивые какие.
Немцы и впрямь были красивые - молодые парни, белокурые, голубоглазые, шутили и веселились так заразно, что Лина забыла даже в какой-то момент про оружие у них на плечах и в кобурах: они выглядели совсем безопасно. Заворожили ее нездешние и уже тем красивые лица. Молодые, веселые, устали ехать неизвестно куда, сделали привал.
Вдруг тишину разорвала пулеметная очередь, немцы повскакивали со своих мест, выхватывая оружие, двое, подстреленные, так и остались сидеть, у одного кровь из раны на голове побежала по лицу и щедрым ручьем полилась на воротник. Немцы разбежались в укрытия, а сестра Лины испуганно вскрикнув вдруг сдуру метнулась к людям в русских телогрейках, бегущих со стороны леса. Лина крикнула ее имя, но никак не успела ни остановить ни бросится вслед за ней - один из партизан, не разбираясь, пустил по ней очередь.
Будто в замедленной съемке Лина видела как руки девушки взлетают вверх будто бы в удивлении, очередь отбрасывает ее спиной назад, а платье на груди заливает красным.
Лина зажала себе рот, чтобы не закричать. Из своего убежища она видела уставившиеся в небо стеклянные глаза сестры - мертвее мертвой. Лина бросилась назад к дороге, скорее обратно в город, и нос к носу столкнулась с одним из немцев.
В сине-голубых глазах мелькнуло удивление, а Лину охватило странное настроение, безжалостное и ясное - или он, или она! Она обеими руками и всем совим весом толкнула солдата в грудь, чтобы убрать с дороги и мимо пробежать, а он споткнулся и спиной налетел прямиком на ощетинившуюся арматуру.
Какую-то секунду Лина еще думала что ничего не произошло, а потом один из прутов вышел из его груди и в глазах, по-прежнему удивленных, появилась боль.
Лина бросилась в обратную от города сторону прямо в Лес.
Ветки и кусты царапали ей лицо и ноги, но она бежала и бежала, спотыкаясь, пока звуки стрельбы не стихли далеко-далеко. Когда она уже потеряла счет времени, под ноги ей попался кривой корень и она со всего размаху упала, едва успев выставить руки и чудом уберегла лицо от колючек и веток, которые тут же вцепились в ее платье и плечи.
Лежа на холодной, успевшей промерзнуть земле Лина наконец горько и обессиленно заплакала. Она убила человека. Немца убила!
Она забралась под большую ель, подобрав ноги, пытаясь накрыть их полой пальто. Когда горячка бега прошла, ее начала бить крупная дрожь.
"Выхода никакого нет", - пришло ей в голову. Не станут отчим с мачехой убийцу покрывать, не простят ей что сестру не уберегла. Во всем городе никто за нее не заступится, все побоятся немцев сердить.
Если она еще из Леса выбраться сможет. Слезы снова побежали по ее лицу и она уткнула голову в колени, содрогаясь от рыданий и холода. Глядишь и не успеет от голода умереть, думала она, нужно только уснуть на морозе, говорят совсем просто такое - уснешь так и больше не проснешься.
Она боялась, что придет какой зверь и пыталась плакать потише. Через какое-то время она почти успокоилась, чувствуя как начинают замерзать ноги. Может, ей все-таки удастся куда-нибудь, дойти, хоть бы до поезда на том конце Леса. Хотелось бежать отсюда, где дохнула ей в лицо смерть, и не возвращаться. Может зашумит и сегодня состав через весь Лес и выведет ее как-то.
Пока она думала эти хоть чуть успокаивающие мысли, за ее спиной что-то захрустело.
Лина тут же будто примерзла к дереву, ни жива ни мертва, все тело пробрал холодный пот. Ей показалось что она здесь так же заметна как если бы села посреди чистого поля.
Позади в чаще замолкло, будто кто-то там, олень или волк, прислушивался или принюхивался к следу. Лина зажмурилась, шепча про себя детское "Я в домике, я в домике".
Хруст возобновился и теперь сомнений не было никаких - это были шаги и они приближались.
"Я в домике, я в домике" - шептала она, а шаги замолкли прямо перед ней. По мерзлой земле шаги звучали будто бы не от лап, а от человеческих сапог.
Партизане? Или кто из городских все же бросился искать ее, несмотря на неминуемое наказание? Не было у Лины таких друзей, не припоминала она ни в ком такого, но, может, ошиблась, и был рядом с ней преданный друг?
Она открыла глаза, пугаясь и надеясь, и увидела что перед ней и впрямь стоял человек.
Чувствуя как ком застрял в горле, не давая даже крикнуть жалобно, а сердце вот-вот пробьет грудную клетку, она узнала его.
Перед ней стоял, серьезно сведя брови на переносице, белокурый немец, которого она только что убила.
Увидев что она открыла глаза, он улыбнулся - даже ласково. Серая форма на нем была совсем целая - ни дырочки, ни пятнышка.
"Он пришел меня убивать", - ясно подумала Лина, но с места не сдвинулась, все мускулы от страха словно окаменели, - "Или...".
- Я умерла? - спросила она его, трудно говорить было, язык едва поворачивался от ужаса, - Ты меня провожать пришел?
Он продолжал молча смотреть на нее, чуть-чуть улыбаясь. Улыбка у него была совсем не жуткая, а теплая и ласковая. Затем он снова нахмурился, заметив как пробрала девочку мерзлая дрожь. Мертвый немец шагнул к ней, быстро расстегивая куртку и, опустившись на одно колено закутал ее всю и сам сел рядом.
Куртка с плеча мертвеца была почему-то теплой и от него самого исходило тепло. Он обнял ее за плечи и Лина так и замерла, чувствуя как по венам потекла горячая, согретая кровь, наполняя ее энергией.
- Как же ты живой-то можешь быть? - спросила она, хоть он и не понимал скорее всего ни слова, зато слушал, все не самой с собой говорить, - Я сама видела, тебя насквозь проткнуло.
Он дышал ей куда-то в волосы, весь обратившись в слух.
- Значит не можешь ты быть живой. Значит - призрак. - закончила она свою мысль, ощутив как побежали по рукам и спине мурашки и тут же вспомнив что ей в городе будет за убийство.
- Нельзя мне возвращаться, - сказала она снова зачем-то вслух, - не знаю что и делать теперь. В город нельзя, а дальше немцы повсюду ходят, и там, и там смерть. Зачем ты пришел, я уже замерзала тут, может уже бы спала, - сказала и сама заплакала от своих слов. Ей совсем не хотелось умирать в самом деле, она была очень молода, она хотела жить и полюбить хотела, а не замерзнуть одной в лесу с мертвецом.
Он слушал-слушал молча, чуть-чуть покачивая ее, а когда она успокоилась, то почувствовала что совсем согрелась, даже ноги, ничем не накрытые, в ботиночках на тонкой подошве потеплели.
Тогда немец встал и протянул ей руку, приглашая. Лицо у него было самое решительное и даже какое-то смешно бойкое - словно они дети и он предлагал ей поохотится на привидение с темном лесу или взять штурмом снежную крепость.
И, хоть тысячи раз в страшных сказках говорили о том, что нельзя за мертвыми идти, она протянула руку в ответ и сжала теплую ласковую ладонь. И он повел ее куда-то, совсем не туда откуда она пришла.
- Куда ты меня ведешь? - спросила она через какое-то время, но он только обернулся, посмотрел на нее ободряюще и ничего не ответил. А потом Лина поняла, каким-то шестым чувством - он выводит ее из Леса.
Тяжелый путь им выдался. Лине казалось что уже много часов они идут и идут преодолевая темные чащи и непролазные заросли. Ветки и колючки исхлестали бы ей лицо, изорвали бы платье в клочья, но мертвый немец вел ее осторожно, словно она была хрустальная, отводил ветки, предупреждал о рытвинах и рвах. И молчал.
Лина же удивлялась что совсем не чувствует голода. И теплу руки сжимающей ее руку удивлялась и тому, что совсем не страшно ей рядом с призраком идти по жуткому Лесу, про которое чего только не рассказывали.
"Да и какой-же он призрак?" - думала она приглядываясь к нему получше, - "Совсем живой!" Вон и румянец на щеках у него есть и руки теплые и пар изо рта вырывается когда идет. Чем дольше они шли правда, тем бледнее он был и круги начинали проступать под глазами, ну так может он просто устал!
Лине жгуче было интересно как выглядит она сама, не заплаканной ли лахудрой?
Но со временем все холоднее становилось и ей, и страх начинал пробираться куда-то глубоко под кости. Куда он так долго ее ведет и почему солнце все так же висит где-то за облаками, хоть давно должно было стемнеть?
- Как долго еще идти? - жалобно спросила она. - Я устала, давай повернем, мы только-только полянку хорошую прошли!
Почувствовав что она хочет сказать, он помотал головой и помог ей ступить на замерзшую речку, чтобы по льду перейти на другой берег. Через тонкие подошвы она тут же ощутила замораживающий, лишающий жизни холод льда. Она поспешила, чтобы скорее оказаться на другом берегу, но немец вдруг замер тревожно прислушиваясь.
- Пойдем пожалуйста! - сказала Лина и потянула его за руку нетерпеливо, чувствуя как замерзают пальцы. Немец остался на месте, продолжая напряженно слушать.
- Я так насмерть замерзну! - заплакала она и почувствовала как холод накрыл ее с новой силой, пробравшись и под пальтецо, и в самые кости вонзая ледяные зубы. Она снова отчаянно дернула его за руку и тут услышала то что слышал он - голоса. Русские голоса.
Лина только-только успела испугаться, как немец притянул ее к себе и поднял, на руки, прижимая покрепче и замирая. Она ощутила, словно он закрывает ее собой, размывает ее силуэт, прячет. Лина спрятала лицо, ухом прижимаясь к его груди, а другим прислушиваясь - голоса приблизились и неторопливо следовали мимо, продолжая болтовню. Совсем рядом будто на расстоянии вытянутой руки шли! Но каким-то чудом не видели их, не замечали.
Голоса пропали и через какое-то время замолкли далеко-далеко.
Немец пошевелился - впервые за долгие минуты и посмотрел на Лину. Она заметила что лицо его стало еще бледнее и круги под глазами углубились и почернели.
"Он умирает", - поняла она так, как приходит понимание во сне - само по себе, - "Он уже был мертв, а теперь умирает".
Дальше они шли рука об руку. Мертвой хваткой Лина сжимала руку и локоть немца, пока они перешагивали через коряги и продирались через кусты. Время уходило и она почувствовала это так, словно оно текло через ее тело.
Рука, которую Лина сжимала уже не была такой теплой.
- Я не хотела тебя убивать, - прошептала она и почувствовала как по лицу потекли слезы - одна из левого глаза и вторая, чуть запоздав, из правого, - Если ведешь меня в чистилище, ты знай это, пожалуйста.
Казалось Лесу не будет конца, и они так и останутся блуждать среди деревьев как призраки. Но в какой-то момент Лина увидела у себя под ногами тропу. А еще через минуту, тропа вывела их к станции.
Тогда немец споткнулся. Не упал он только потому что Лина обеими руками держала его локоть, и тут же, испугавшись приняла его вес на свое плечо.
- Что же ты, пойдем!
Она взглянула в его лицо - теперь такое страшно-бледное и увидела как из его глаз стремительно уходит жизнь. Это зрелище она запомнила навсегда - как быстро, словно сумеречное небо, темнели его глаза.
Он упрямо помотал головой, отгоняя смерть и потянул Лину вперед. Они поднялись на станцию, заполненную людьми в форме и без. На них никто не обращал внимания, повсюду - беспокойно и тревожно звучала немецкая речь. Мертвец едва мог стоять, но упрямо крепился.
Подъехал с длинным гудком поезд и люди хлынули внутрь. Лина очень ясно почувствовала что поезд - ее. Но она обеими руками держала за плечи немца и из глаз, непрошеные и незваные потекли слезы.
- Пойдем со мной, - умоляла она, - ну пожалуйста, ты сможешь, как же я одна...
Сунув руку в карман он достал сложенное письмо и вложил его ей в руки. На нем был написан немецкий адрес, которого ей никак не удалось бы разобрать.
- Не бросай меня, - просила она, отчаянно тряся его за плечи. Он покачал головой и изо рта у него потекла струйка крови. Поезд дал гудок и Лина поняла, что еще немного и он уедет.
Что-то говорил ей кондуктор из открытой двери, но она не разбирала ни слова. Немец снял ее руки со своих плеч, сильно сжал и снова указал на письмо, призывая беречь его.
Затем изо всех сил толкнул ее от себя к руки кондуктору.
Поезд уже тронулся и, повиснув на поручне, вся в слезах, она провожала его взглядом, поняв вдруг, что не знает даже его имени.
Он выстоял до самого момента пока поезд не скрылся за поворотом и она больше не могла его видеть. Только тогда он позволил себе упасть. На груди проступали кровавым раны. Он улыбнулся, потому что хорошо постарался, сделал все что мог, и так его и нашли потом - тело успел запорошить снег, но открытые глаза и улыбка промерзли на его лице навсегда.
Поезд ехал долго. В широких вагонах почти не было места чтобы сидеть и Лина стояла рядом со многими, пустым взглядом уставившись в окно и прижимая к груди письмо на непонятном ей языке. Она была слишком оглушена чтобы думать о том, что будет дальше. Весь поезд был заполнен немцами, но у нее не осталось сил даже на то, чтобы бояться.
Через какое-то время поезд прибыл на новую станцию и люди повалили прочь. Лина осталась стоять, не зная что делать дальше. Седой усатый кондуктор подошел к ней и спросил что-то, но она покачала головой, не понимая ни слова. В ответ она протянула ему письмо.
Кондуктор пробежал глазами по строкам на конверте, отдал его обратно Лине, решительно взял ее саму под руку и провел через станцию в другой поезд. В этом были теплые купе и мягкие сидения и кондуктор провел ее мимо всех них в единственное пустое. Через минуту он принес ей булочку и чай в толстой чашке и, поглядев на все это Лина вдруг расплакалась.
Седой кондуктор гладил ее по голове и говорил что-то пока поезд отправлялся неизвестно куда.
Дальше все слилось в сплошную полосу и Лина помнила путь плохо - долгая дорога, остановка в большом городе где все было на немецком. Кондуктор вызвал для нее машину и что-то объяснил водителю, показывая ему письмо. Тот повез ее куда-то в город, затем остановил машину перед домом и показал ей на зеленую дверь с золотистым молоточком.
Он проследил, как она поднялась на крыльцо и нажала на дверной звонок. Дверь ей открыла пожилая женщина, поздоровалась и недоуменно уставилась на тощую оборванку, стоящую у нее на пороге. Лина протянула ей письмо.
Женщина опустила взгляд и приняла письмо из ее рук, прочла на нем что-то, что заставило ее глаза широко открыться. Она взяла Лину за руку и втянула в дом, что-то приговаривая.
В доме все было незнакомое и все привлекало взгляд Лины, выведя ее немного из того ступора, в котором она находилась в дороге. Она оглядывалась по сторонам, чувствуя почему-то, как согревается сердце, словно она наконец попала домой.
С лестницы раздался молодой мужской голос, задающий какой-то вопрос и, обернувшись, Лина так и приросла к месту.
В первую секунду ей показалось, что перед ней, живой и здоровый, стоит ее спаситель и смотрит на нее так, будто бы узнал. Но наваждение развеялось: они совсем не были похожи, но сердце у Лины продолжало радостно колотится, будто было между ними что-то глубоко общее.
Мужчина улыбнулся смущенно и чуть-чуть потеряно, будто сам увидел привидение и, предложив ей руку, отвел ее в другую комнату, уютнее и с креслами, где их уже ждала женщина, встретившая Лину, и крепкий строгий мужчина, поприветствовавший девушку учтивым кивком.
Они усадили ее напротив и стали читать вслух.
Когда письмо кончилось, повисла печальная тишина. Хозяйка дома встала и крепко обняла Лину.
Лина прожила в Германии до конца своей жизни, так никогда и не вернувшись в Россию. Ей и не хотелось - дома она себя наконец почувствовала только здесь. Семья, куда ее привело письмо, заботилась о ней, как о родной дочери, а в их сына она влюбилась с первого взгляда так горячо, что эта любовь не угасла до самой их смерти.
Часто-часто он смотрел на нее так, будто поверить не мог, что она и правда здесь, в его руках.
Только спустя три года, когда ее немецкий стал лучше, они с мужем достали то письмо, которое привело ее сюда и она смогла прочесть его сама.
"Дорогой Карл,
Случилось чудо - я нашел ее! Мы с детства с тобой были близки, мой дорогой брат, но, уехав на чужбину, кажется я стал видеть твои сны. И я увидел во сне ту, про которую ты так часто рассказывал, девушку которая тебе снится. Я все сердился на тебя, за то что ты не обращаешь внимания на настоящих девушек, влюбленный в свой сон - прости меня за это! Сегодня я встретил ее. Она в беде, но, мой дорогой Карл, я сделаю все что смогу, чтобы спасти ее и привести к тебе.
Позаботься о ней, утешь родителей и не горюй о моей смерти, она ничего не значит. Мы с тобой одна душа.