Случилась эта история ранней весной 1985-го года. Был я тогда невысоким щуплым совершенно белобрысым мальчуганом тринадцати лет от роду. Весна в тот год в нашем северном краю выдалась на редкость холодная и слякотная. До сих пор внутренне содрогаюсь, вспоминая промозглые майские дни, проведенные в деревне Новинка, что всего в пятнадцати километрах от столицы нашей республики.
Надо сказать, что восемьдесят пятый год был, для меня, годом двух откровений, возможно, самых главных откровений в моей жизни. Первое откровение пришло вместе со смертью моей родной бабушки, по материнской линии. Именно тогда узнав, что баба Лида умерла, я до конца осознал всю безысходность и предрешённость человеческого существования. В ту ночь, лежа в кровати, я настолько явственно представлял себе клубки червячной плоти вперемешку с гнилью моего тела, что лоб мой то и дело покрывался испариной. Плакал ли я? Конечно плакал.
"Потом... потом ни будет ничего", - кричал мне распаленный истерикой разум. - "Пустота! Нет хуже, пустоту можно осязать, а там, там будет ничто...смерть, ничего...".
Странная штука время, оно лечит раны. Сейчас, когда пишу эти строки, я её не боюсь. Почти... И меня не пронизывает страх, когда я произношу слово "ничего"...
"Ничего" - теперь это слово полно для меня смысла. Я говорю "Ничего" и перед моим внутренним взором из пелены Средиземного моря вырисовываются контуры русской практической эскадры Балтфлота, зимовавшей в 1908 году неподалёку от побережья Апеннинского полуострова. Я говорю: "Ничего" и вспоминаю о катере, пришвартовавшемся к борту "Цесаревича".
- Помогите, чем можете, - кричал с катера командир порта Аугуста, обращаясь к стоящим на мостике русским офицерам. - На вас вся надежда!
И русские помогли...
"Ничего" - говорили наши матросы, помогая итальянцам освободиться из-под завалов.
"Ничего" - утешали они раненых.
"Ничего" - шептали они, валясь с ног от усталости, и шли к новым развалинам, из-под которых слышались призывы о помощи.
Ничего...
1908 г. собрал кровавую жатву. 14 декабря, случилось одно из самых страшных землетрясений в истории Италии, которое полностью разрушило Мессину - портовый город на северном побережье Сицилии. Итальянский народ просил о помощи, и наши моряки оказались первыми, кто откликнулся на этот призыв.
За свою беспримерную храбрость моряки русской эскадры, и все мы, их потомки, получили самую великую награду - память. Там на жарком побережье далекой Италии, где царствует безжалостный сирокко, до сих пор помнят героизм и мужество наших матросов. Этот случай, произошедший почти столетие назад, и великолепно описанный Куприным в одной из миниатюр, какими-то незримыми нитями пронизывая время, переплетается с историей, которую я хочу рассказать.
***
Ночь переживаний сменил рассвет. В лучах восходящего солнца мои страхи быстро теряли власть и отступали в недра подсознания, пряча в его непроницаемой бездне свои хилые умозрительные тела.
В то утро после завтрака родители сообщили, что на днях они отправят меня в деревню, погостить у бабушки Веры и дедушки Володи.
- В деревню так в деревню, - проворчал я и принялся за сборы.
***
-Говорят, там есть дурдом, - сказала мать, поцеловав меня на прощание, - Обещай, что ты и близко к нему не подойдешь.
- Обещаю!
- Ну, беги, автобус уже отправляется.
"Ха не подойду! Как же!" - ликовал я, усаживаясь на своё место. - "Да я туда прямо с автобуса направлюсь на психов смотреть".
Во время поездки я мог думать только об одном, все мои мысли, так или иначе, возвращались к "дурдому". Не на шутку разыгравшееся воображение рисовало живописнейшую картину одинокого мрачного здания, с бледно-желтыми, в подтеках, стенами, черепичной крышей, и высоким забором, окутанным километрами колючей проволоки. Последняя, по моему разумению, непременно должна была быть подключена к источнику питания высокого напряжения. Не сильно покривлю душой, сказав, что в те минуты я практически видел перед собой перекошенные злобой безумные лица обитателей этого заведения. Однако как это часто бывает - реальность не имела ничего общего с фантазиями.
Вписавшись в последний поворот автобус, выскочил на окраину деревни. От нетерпения я даже привстал с кресла, вертя головой во все стороны. Меня ожидало жестокое разочарование.
"Психушка" оказалась аккуратным бетонным зданием, с шиферной крышей, выкрашенным в кардинально зеленый цвет. И уж конечно вокруг не было железной решётки с колючей проволокой, а был лишь невысокий забор из дюймового штакетника. Автобус проехал мимо центральных ворот и я успел прочитать небольшую вывеску, висевшую на калитке -"Психоневрологический Интернат". "ПНИ" - эта аббревиатура сложилась в голове сама собой, непроизвольно, я обречено вздохнул и сел в кресло.
Надо ли говорить, что никаких озлобленных лиц по ту сторону ограды не было. По территории "Пней" вальяжно разгуливало человек десять. Одетые в старую заношенную одежду, в большинстве своем не бритые и глубоко антипатичные ко всему окружающему миру.
Когда автобус поравнялся с гуляющими, я заметил среди всей этой "серой" братии исключение. Несколько человек в модных спортивных костюмах стояли чуть в стороне от основной массы гуляющих и о чем-то разговаривали между собой. В прочем я не обратил на них особого внимания.
Не смотря на постигшее меня разочарование, я решил, что за время каникул обязательно придумаю какую-нибудь леденящую кровь историю, которой по возвращению домой, поделюсь со своими друзьями. Это будет обязательно страшная история - иначе не может и быть. Каникулы, проведенные в деревне впустую, могли основательно подорвать мой авторитет в глазах друзей.
Справа из-за ивовой заросли появилась небольшая остановка, сложенная из грубоотесанных бревен. Автобус стал притормаживать, и я понял, что мне пора выходить. Подмигнув на прощанье весёлой рожице выцарапанной гвоздем на спинке соседнего сиденья, я перекинул через плечо лямку рюкзака и поплелся к выходу.
***
Первая неделя пребывания в деревне промелькнула как один день. За это время я сделал одно небольшое открытие. К моему великому удивлению оказалось что обитатели "ПНей" не только не содержаться в своем заведении за колючей проволокой, но и имеют свободный выход в деревню - не все конечно.
Вы спросите, что делали в деревне эти душевно нездоровые личности? Ответ прост - всё! За бутылку водки они пахали и сеяли, за пачку сигарет - кололи дрова на зиму и латали крыши, за кружку сахара - кормили скот и пропалывали грядки. Фигурки этих неутомимых тружеников в серых одеждах можно было увидеть практически на каждом дворе. Эти простые и не особо глубокомысленные люди могли без устали трудиться весь день, получая гроши и при этом быть счастливыми и благодарными своим "работодателям".
"Серые" люди были настоящей ломовой лошадью деревни Новинка - доброй, улыбчивой и немного картавой. И только "пижоны" - так я прозвал тех в спортивных костюмах - попусту слонялись по деревни целыми днями. Сейчас, на вскидку, я могу назвать несколько причин, по которым человек слабый душой предпочитает нахождение в "Пнях", нахождению в других учереждениях, таких как армия, тюрьма. А тогда, тогда эти люди были для меня непонятными - а от того и немного страшными... Мой дед, видя их, всегда произносил только одну фразу: "Сорное семя".
Время от времени дед Володя, как и все в деревне, пользовался услугами обитателей интерната. Для этого он приглашал Плюшку и Капитана. Не знаю, почему он остановил свой выбор именно на них, но факт оставался фактом, кроме Плюшки и Капитана к нам на работы больше никто не приходил.
Первое время я побаивался их, стараясь держаться в тени. Особенно от Плюшки. Плюшка - здоровенный детина, около ста килограмм весом, имел совершенно безобразное лицо с огромными выпученными глазами и отвислой нижней губой. Один только вид его вызывал во мне волну протеста, чего нельзя было сказать о Капитане.
Капитан мне нравился. Относительно молодой, лет около сорока, статный, подтянутый, всегда гладко выбрит, аккуратно причесан, кителёк на нем всегда чистенький, штаны приклёшенные отутюжены, в общем, и не скажешь про него что в "Пнях" он живет - с виду человек совершенно нормальный - в деревне не каждый мужик так за собой следил. Но в том то и беда что с виду. Бывало работают они с Плюшкой на дворе по хозяйству, Капитан вдруг в сторону отойдет, за голову схватиться и сидит - толи рычит, толи плачет, и уже после этого до конца дня мрачный ходит словно тень. А спросишь что, молчит как рыба и только глазами зыркает - глянет аж сердце обмирает, глаза как у собаки избитой, печальные и мутные какие-то, с поволокой что ли? Хочешь, не хочешь, а от такого взгляда и у самого мурашки побегут и на душе тоскливо станет. Боль человеческая она ведь, как и радость от сердца к сердцу передается.
Со временем я подружился с Капитаном и Плюшкой. Мы стали вместе ходить на реку удить рыбу, да в лес по грибы. Капитан оказался удачливым рыболовом, и хорошим знатоком леса. Как-то раз мы с Капитаном возвращались с рыбалки, Плюшка в тот день с нами идти не захотел. Когда до деревни оставалось около километра, Капитан спросил у меня:
- Андрей хочешь на мой Камень п-по-смотреть?
- Конечно, - ответил я.
Мы свернули с тропы и минут пятнадцать шли лесом, я уже стал немного беспокоиться, и опасливо поглядывать на Капитана, когда мы вышли на небольшую опушку, посреди которой стоял Камень. Это была огромная яйцеобразная глыба метров пяти высотой. Я сразу же оценил находку Капитана.
- Класс! Откуда он здесь? - спросил я оглядывая поляну в поисках других камней и не находя их.
- Н-н-не знаю, - ответил Капитан.
Я как завороженный смотрел на Камень, было в нем что-то притягательное. Казалось что этот обомшелая глыба, горделиво расположившаяся почти в центре поляны, самим своим существованием кидал вызов окружающим его деревьям, как бы говоря: "Вот я какая огромная и сильная. Стою себе на солнышке бед не знаю, а вы хлюпики так и проживёте всю жизнь в тени!".
На обратном пути Капитан попросил меня, что бы я ни кому не рассказывал про Камень - я пообещал.
2
Подходила к концу вторая неделя моих каникул в деревне. Неделя моего второго откровения. Неделя первой любви. Да! Да! Я влюбился! Я втрескался, как это было модно тогда говорить, по самые кончики ушей. Предметом моего вожделения стала соседская дочка - Аделина - белокурая нимфа вышедшая из древнегреческих мифов. Её ладная фигура и божественное лицо впервые пробудили во мне мужчину. Встречая её на улице, я чувствовал, как сладкая истома наполняла меня, и нечто новое неосознанное рождалось в глубинах сознания, придавая жизни совершенно незнакомый вкус. Я так не разу и не заговорил с ней. Не знаю почему. Возможно, потому что в кругу моих сверстников считалось унизительным влюбляться в девчонок, а возможно во всём была виновата застенчивость. Так или иначе, но любовь моя оставалась платонической и безответной.
В то воскресное утро, на исходе второй недели, я проснулся от приятного тёпла разливающегося где-то в низу, и тут же вспомнил свой сон. Мне снилась Аделина. Обнаженная, лежащая в стогу свежескошенного сена. Во сне она была еще прекрасней, её упругое молодое тело манило меня к себе, и я, наклонившись, целовал её грудь, шею, живот... Несколько минут я еще лежал в кровати, наслаждаясь обрывками сновидения. На дворе громко прокричал петух. "Пора вставать", - подумал я, соскакивая с кровати.
Одевшись и умывшись, я уселся за стол завтракать. Завтрак мне приносила баба Вера. Рано утром, прежде чем пойти на скотный двор, она заходила ко мне в комнату, и оставляла еду на столе, прикрыв её полотенцем. В то утро это было парное молоко и целая тарелка моих любимых блинчиков с мясом.
Я уже проглотил половину содержимого тарелки, когда в комнату вошел дед Володя. Он тяжело перевалился через высокий порог, вздохнул и вытер рукавом пот со лба.
- Ну что внучок проснулся? - спросил он, снимая берет с которым никогда не расставался.
- М-гы... - ответил я с набитым до отказа ртом.
- Эко вы городские спать горазды, - заявил дед, присаживаясь за стол напротив меня. - Просыпаетесь, а день уж и к закату идет.
Я промолчал, так как сказать ничего не мог - упрямые блинчики не как не хотели проскакивать в пищевод.
- Ты вот что, - сказал дед, встал из-за стола, и стал заправлять свою вечнозеленую рубашку в спортивки. В другой одежде за всё мое пребывание в деревне я его и не видел. - Ты как поешь, сбегай до свинарника. Я туда Плюшку послал, что-то его долго нет. Передай ему сигареты и пусть он идет к себе, мне сегодня больше помощи его не надо. А я в столярку пойду, топорище тесать.
Новость о том, что Плюшка кормил свиней на скотном дворе заставила уплетать меня завтрак с удвоенным энтузиазмом. Еще бы, ведь Плюшка был лучшим другом Капитана и кому как не Плюшке знать, где находиться Капитан, за здоровье которого я признаться немного волновался. Дело в том, что он, Капитан, обещал зайти ко мне в гости еще накануне вечером, но почему-то не пришёл.
Прикончив завтрак, я со всех ног кинулся на свинарник, и чуть не столкнулся с бабой Верой стоящей на крыльце.
- Привет баб! - кинул я, огибая огромный корпус её тела.
- Ой, господи! - вскликнула испугавшаяся баба Вера, осаживая назад и придерживая за душку очки, которые, воспользовавшись моментом, попытались соскочить с её небольшого немного приплюснутого носа. - Ты хоть позавтракал чертёнок!?
- Да спасибо! Очень вкусно! - протрубил я.
Плюшку я застал за обычным для него занятием. Этот здоровенный боров сидел на пропитанном навозом полу, что, по всей видимости, не приносило ему никакого дискомфорта и, вылавливая из бадьи какие-то непонятные шмотки, тут же отправлял их в рот, испытывая при этом, судя по его лучезарному лицу, запредельное блаженство.
- Привет! - сказал я, остановившись в дверях.
Плюшка вздрогнул и поднял на меня в глаза. Увлеченный своим занятием он даже не заметил, как я вошел. В ту же секунду я пожалел, что испугал его. Во взгляде Плюшки, сидящего в обнимку с бадьёй наполненной свиными помоями, как в раскрытой книге, читались растерянность и страх маленького ребенка. Я мысленно отвесил себе здоровенный подзатыльник.
Как же я мог забыть! Ведь не поздней как на прошлой неделе дед застал Плюшку за поеданием свиных помоев, за что и выпорол бедолагу розгой. Ну, если быть точным то не выпорол, но по огородам погонял.
- Это я! Не бойся, я деду ничего не скажу, - поспешил исправить я свою оплошность.
Плюшка просиял.
- Пливет Андлейка! - воскликнул он и радостно хрюкнул. Плюшка всегда хрюкал, когда сильно нервничал.
- Давай выливать эту бодягу свиньям, - предложил я, надевая перчатки, которые лежали тут же на притолоке. - А то ты свиней совсем голодными оставишь.
Мы опрокинули бадью в лоток и свиньи, до того момента жалобно смотревшие как бездонный Плюшка уплетает их пайку, с радостным визгом бросились к еде.
- Ну вот и все, - сказал я, подавая Плюшке тряпку. - На вот оботрись.
Плюшка недоуменно взглянул на меня.
- Давай, давай, вытирайся, - подтрунил я его.
***
Наблюдая за тем, как Плюшка придается столь не привычному для него занятию, я думал о том, откуда у этого человека взялась такая тяга к поглощению всего и вся. Плюшка пожирал окружающий его мир с завидным упорством. Он ел все: молодые побеги и почки, завалявшийся хлеб и свиные помои, с наслаждением вылизывал консервные банки и фантики от конфет, последних у него была целая коллекция. Верхом же его прожорливости являлось жевание засохшего коровьего навоза, который он называл не иначе как плюшка, за что и получил свое прозвище. Я жалел Плюшку, считая, что его родители, алкоголики, поступили с ним не очень-то хорошо, воспроизведя его на свет. Жизнь, проведенная в интернате не самая лучшая на этом свете. Но с другой стороны кто его знает - Плюшка был абсолютно счастлив в своем обжорстве. Если в жизни кому и не повезло так это Капитану...
- Слушай Плюшка, - сказал я, когда мы вышли на двор. - Ты Капитана давно не видел?
- Капитана? - переспросил Плюшка. - Капитана видел. Капитана к тебе плидет, он вчела коз пас там, у леки, а севодня плидет. Он тебе дуду сделал - класивая. Я плосил, но он не дал, сказал Андлюшке дуда.
Мы еще немножко поболтали с Плюшкой о Капитане и я, отдав ему сигареты, отослал его "домой".
- Плюшку хочешь? - спросил он на прощание.
- Спасибо я завтракал, - ответил я и вошел в дом.
***
В деревне Капитана знали все, знали и любили. Мужики за руку здоровались, бабы ещё издали кланялись, а детишки те вообще не отставали, табуном за ним бегали - игрушки резные выпрашивали, которые Капитан сам искусно резал из замысловатых сучков.
Бывало, идет он по дороге вроде сам себе на уме, и дела ему ни до чего нет, но только вдруг остановиться, глянет цепким взглядом в лес, резачок из-за голенища достанет и к обочине - сук приглянувшийся вырезать. А потом вечером на берегу реки из сучьев этих фигурки резные вытачивает. В ту пору игрушки капитанские почитай в каждой избе были, думаю, их еще и сейчас хранят - как память. В общем, уважали Капитана в деревне. Да и было за что. Магнетизм в нем крылся какой-то. Кажется, что с него взять дурак интернатовский, а поговоришь с ним пять минут и вроде на душе легче становиться. Не знаю уж, какая сила в этом человеке жила, но сила была эта могучая, его даже "пижоны" побаивались, не трогали.
***
Как-то я спросил у бабушки:
- Бабуль, а почему Капитана Капитаном зовут?
Оторвавшись от газеты, баба Вера приспустила очки и, глядя на меня поверх них, сказала:
- А потому что он капитан.
- Самый настоящий? - недоверчиво спросил я.
- Самый настоящий.
- Где же он служил?
Бабушка, которая вновь было, принялась за чтение, на этот раз отложила газету и сказала:
- Ты внучек сбегай на кухню кашу посмотри, не сбежала ли, а потом я тебе о Капитане всё расскажу, что от тети Иры слышала.
Тётя Ира, хорошая знакомая моей бабушки, работала в интернате заведующей, она то и рассказала бабе Вере историю жизни Капитана.
***
Илья Семенович Радченко - Капитан второго ранга Северного Морского Флота до восемьдесят второго года служил в Североморске на военном корабле, ходил в рейды, патрулировал границу, неся свою нелегкую офицерскую службу. А на берегу его ждала молодая жена с двумя дочурками Катей и Анютой. Осенью восемьдесят второго случилось несчастье. Во время очередного рейда в одном из жилых ярусов корабля начался пожар. Огонь быстро распространялся по отсекам. На гражданском судне давно бы уже паника приключилась, но то на гражданском. Военные моряки люди организованные, пожар быстро локализовали, отрезав ему пути распространения. Не прошло и получаса, а пожар был практически потушен.
Тушением пожара на третьей палубе руководил капитан второго ранга Илья Семенович Радченко. Огонь с неохотой уступал завоёванную территорию, но в конце концов, его удалось загнать в угловой отсек, и матросы радовались, предвкушая скорую победу. Вот тогда-то из дыма и пара вышел на них матрос, обгорелый весь, еле на ногах держится.
- Товарищ капитан второго ранга, там двое...с отдыхающей вахты, - только и успел сказать он, прежде чем потерял сознание.
Наступила пауза.
- Товарищ капитан второго ранга можно я пойду - робко предложил совсем еще зеленый матрос.
- Отставить разговорчики, - сказал Радченко, застегивая верхнюю пуговицу кителя. - Старшим на тушении остается мичман Золоторев.
Сказал и исчез. Скрылся за густой пеленой дыма, а через несколько минут вынырнул обратно, неся на руках чуть живого паренька.
- Этого в санчасть, вроде дышит ещё, а я за вторым - прокричал Радченко на ухо Золотореву и вновь исчез в клубах дыма. Несколько секунд спустя в задымленной части палубы грохнул взрыв.
Радченко нашли в каюте. Офицер лежал на полу, крепко обняв уже мертвого матроса. Взрыв сбил пламя, и это спасло капитана.
Около года капитан Радченко провел в госпитале. Врачи хорошо потрудились, излечив его тело, но вылечить душу оказалось выше их возможностей. Узнав, что муж безнадежно болен, Нина Радченко собрала вещи и уехала к родителям в Самару - с тех пор она ни разу его не навещала.
А капитан Радченко вследствие контузии, потерявший память стал просто Капитаном добродушным немного заикающимся мужичком. Но вот единственное чего он не потерял так это человеколюбия, усердия, гордости и достоинства. Видимо эти качества кислотой въедаются в душу российского офицера.
Радченко был сиротой, и кроме жены и дочек у него родственников не было, поэтому врачи, недолго думая, определили его в интернат.
***
Вечером, как и обещал Плюшка, пришел Капитан.
- Привет Андрей! - поздоровался он с порога.
- Привет, - сказал я, откладывая в сторону "Таинственный остров" Жюль Верна.
- Пойдешь н-на реку?
- Не могу, только что мать звонила, сказала, чтобы я вечерним автобусом возвращался домой.
Узнав, что я уезжаю, Капитан очень огорчился и спросил, не останусь ли я еще на пару дней.
- Нет, - ответил я и, подумав, что это прозвучало грубо, добавил. - Я бы с удовольствием, но...
- Да, р-р-родителей надо слушаться, - согласился он, заметно погрустнев.
* * *
Мы сидели на остановке и ждали автобус. Неподалеку прогуливался провожающий меня дед.
- Ты еще приедешь? - спросил Капитан, задумчиво ковыряясь гвоздем в теле скамьи.
- Возможно, - соврал я, зная, что вряд ли когда-нибудь вернусь.
- Я б-буду скучать, - пробубнил он.
- Я тоже, - сказал я искренне желая, чтобы Капитан забыл обо мне как можно скорей, так будет легче ему - так будет легче мне.
- Вы все уезжаете, - сказал Капитан совершенно отчетливо. - И потом вас не вернешь.
Я с изумлением посмотрел на него - взгляды встретились, и сердце моё сжалось. В глазах Капитана обычно весёлых и беззаботных читалась неприкрытая тоска и боль.
- Передай привет Катюшке с Анютой - прошептал он, сунув мне в руки свёрток.
В этот момент к остановке подъехал автобус. Я соскочил со скамьи.
- До встречи Капитан, - сказал я протянув ему руку.
- Пока! - сказал он, отвечая на рукопожатие, и это был все тот же Капитан, к которому я привык. "Наверное, показалось" - подумал я, протискиваясь в автобус. Двери за мной захлопнулись, двигатель надрывисто заурчал, и автобус плавно покатился по гравию дороги. А Капитан, Капитан еще долго стоял на обочине и махал мне рукой. Когда его силуэт скрылся в клубах пыли, я развернул сверток, который он мне дал, и на руку мне выпали две миниатюрные резные собачонки.
P.S. Капитан погиб два года спустя летом восемьдесят седьмого. В доме напротив интерната случился сильный пожар. Пьяный хозяин, приревновав свою жену к соседу, подпалил дом вместе с супругой и ребенком. Женщине каким-то чудом удалось вырваться из плена огня, и она металась между односельчан моля о том, что бы спасли её годовалую дочурку. Но никто не решался войти в горящий дом. Вдруг в толпу зевак вихрем ворвался капитан второго ранга Илья Семенович Радченко и, несмотря на окрики, бросился в огонь, а минуту спустя из окна дома вылетел закутанный в дымящееся одеяло ребенок. Отчаявшаяся мать, кинулась к ревущему чаду. Развернула одеяло, осмотрела - цел, слава Богу, цел.
Из дому больше никто не вышел...
Так капитан Радченко обрел покой, обманув свою судьбу - свой злой рок.
Мир праху твоему Капитан. Твой Камень до сих пор стоит на небольшой солнечной опушке близь деревни Новинка - гордый и независимый, среди хлипких деревьев теснящихся в тени.