Однажды скифский мудрец Анахарсис, странствуя в поисках истины и знания, прослышал что есть такой греческий философ Солон, автор выражения "ничего сверх меры".
Через некоторое время (для настоящего мудреца время всегда относительно) он уже стучал рукояткой меча в ворота Солона. К вышедшему рабу-привратнику Анахарсис обратился с таким заявлением:
- Слышал я, твой хозяин Солон великий мудрец. Передай ему, что путешественник из Скифии, мечтает побеседовать с ним, а если богам будет угодно, то и стать ему другом.
Привратник с недоверием измерил Анахарсиса взглядом и скрылся в доме. Через некоторое время он появился, но теперь его голова гораздо надменнее сидела на волосатой шее.
- Хозяин сказал, что друзей принято искать у себя на родине, - раб уже готовился закрыть дверь, когда молодой и сильный гость оперся на косяк, не давая воротам закрыться.
- Тогда сходи и передай уважаемому Солону, что он как раз находится у себя на родине, так почему бы ему не обзавестись другом?
Через некоторое время из дома, глядя себе под ноги и улыбаясь, легким шагом вышел Солон - высокий и худой грек с веселыми глазами. Обняв погрустневшего в ожиданиях Анахарсиса он ввел его в дом как друга.
Пока молоденькая служанка омывала гостю ноги, Солон отдавал распоряжения прислуге, как принимать гостя. Солон жил скромно и не хотел изменять себе даже ради внезапного гостя. Поэтому ни одно животное не было принесено в жертву этой неожиданной встрече. На столе появились лишь свежие, обсыпанные мукой лепешки, белый, пористый сыр и кувшин фалернского вина. Большинство мудрецов всегда в большей или меньшей степени вегетарианцы.
Когда Анахарсису вытирали ноги Солон даже отломил для пробы кусочек сыра - не суховат ли. Затем он хлопнул в ладоши и в зал вошел мальчишка владеющий искусством игры на двойной флейте. Мальчишка встал в углу, рядом с окном и не дожидаясь больше никаких приказаний начал играть. Служанка уже подхватила таз с водой, и Анахарсис в замешательстве не знал как себя вести, посматривая то на музыканта, то на Солона, ставившего чаши, то на стол. Когда же Солон обратился к нему, он только и нашел, что искренне поблагодарить его за прием, оказанный совсем незнакомому человеку.
- Подожди благодарить, наша встреча еще не началась, пока ты встречался с моей служанкой. А теперь проходи к столу. Какой же мудрости ты ищешь в мире: мудрости о природе вещей и явлений, мудрости о божествах, мудрости о военной науке или мудрости о человеческой душе?
Гость как раз начал жевать лепешку с сыром, поэтому после воцарившейся паузы, значившей, что нужно отвечать на вопрос, некоторое время он боролся с пищей во рту.
- Хочу я того, что Фалес называл философией - умения говорить о вещах, о которых говорить язык не поворачивается, знания того, что хорошо, а что - плохо.
- Тогда тебе нужно учиться риторике.
- Нет, не риторике. А может и риторике. Дело в том, что я хочу научиться разговаривать об этом с самим собой.
Вино было прекрасным. Неторопливо разговаривая о таких важных и необходимых вещах оба мыслителя прикладывались к чашам. Мальчишка музыкант продолжал играть, лишь изредка останавливаясь, чтобы сглотнуть слюну, а завеса скрывала подглядывающую за мужчинами молоденькую рабыню-служанку - уж очень ей понравился молодой светловолосый гость.
- Ты хочешь научиться разговаривать со своей душой? Это очень трудно. Некоторым, правда, это искусство даровано с рождения, тем же кто не получил такого дара от богов приходится часами сидеть прислонившись к стене, пытаясь поговорить с самим собой о самых простых вещах. Например повторять самому себе часами: "Я хочу с тобой поговорить, отзовись!" Ну а наиболее преуспевшие могут говорить с собой и о сложных вещах - как устроен мир и как должен жить человек.
- А ты разговариваешь с собой о Солон?
- Конечно. Каждый день. И даже скажу тебе о чем, друг мой. Каждый день я спрашиваю сам у себя: "Кто ты такой? Какая у тебя душа?"
Анахарсис оторвался от сыра и повернул голову к Солону:
- И каков ответ?
- Каждый день что-нибудь новенькое. Иногда я слышу: "Я - пустое место, а душа моя словно внутренность надутого бурдюка". Иногда такой: "Почаще оставайся наедине с собой - тогда ты останешься наедине с богами".
- Растолкуй мне смысл выражения "ничего сверх меры".
- Смысл этого выражения - должно нам помнить один главный закон - все, к чему мы прилагаем руку должно происходить по справедливости, так как установлено богами. В природе, среди животных этот закон неукоснительно соблюдается. У людей же не всегда. Высшая справедливость есть мера поступкам, желаниям, потребностям. Родители вырастили тебя - отдай им меру своей жизни; ты устал и проголодался - съешь сколько надобно; нарушил закон - предстань перед судом...
- А мудрости это как-нибудь касается?
- А как же: знай меру в своих притязаниях на истину - она доступна только богам. Не торопись в познании, иначе оно наскучит тебе.
Анахарсис лукаво посмотрел на Солона.
- Кто бы измерил эту меру в притязаниях на истину для меня...
- Ну... Расскажи мне в каких странах ты был и каких мудрецов видел.
Анахарсис задумчиво смотрел на стройную фигуру Солона. Ходил слух, что он одно время увлекался мальчиками, но все же доказал, что его разум способен властвовать вожделениями, оставил прекрасного своего друга - юного Теркла.
- А, Анахарсис?
- Да. Есть много разных стран. Эллада первая, куда я направился, поскольку она ближе и поскольку здесь самые сильные мудрецы. Но от купцов и воинов слышал я много о других странах, где мудростью называют совсем не то, что здесь в Элладе. Есть, к примеру, Индия, там высшими мудрецами считаются способные ничего не делать и обо всем забыть. Или страна желтых людей, лежащая еще дальше на востоке, народ которой думает, что единственная мудрость быть тем кто ты есть. В некоторых странах мудростью считается слушаться богов или подчиняться человеческим законам и только в Элладе мудростью называют бесстрашие перед лицом неведомого, способность назвать это неведомое человеческим именем.
- А что в твоей Скифии?
- Там у нас единственная главная мудрость: не жди и нападай первым. Это хорошее правило, но вряд ли его можно считать способным сделать человека счастливым.
- Не надейся, что мудрость сделает тебя счастливым, Анахарсис.
Так два мудреца общались довольно долго, мальчика музыканта отпустили как только стало смеркаться, после этого служанка еще два раза приносила им вина и лепешек. Это была та самая молодая девочка, которая из за завесы разглядывала молодого иностранца, а перед тем омывала ему ноги. О многом говорили два мужа - и чем больше вина было выпито, тем интереснее и разнообразнее становились темы: об уме женщин, о небесном устройстве, о государстве муравьев, о смерти и рождении, о языках и искусствах, о власти и мудрости... Но вино кончилось и у Солона уже слипались глаза.
- Анахарсис, друг мой, а почему бы нам не продолжить наш разговор завтра?
- А что мы будем делать сейчас?
- Я буду спать. Ты же можешь делать в моем доме все, что вздумается.
- Наверное я тоже пойду спать.
Постель Анахарсису должна была стелить Икмена - толстая и верная Солону рабыня. Она уже несла кувшин с водой в палаты для гостя, как путь ей преградила Ирина - та самая молоденькая девочка.
- Икмена, позволь мне постелить гостю!
- И ты туда же - молода еще для таких подвигов!
- Я взрослая уже шесть лун!
- Нечего тебе к нему идти, он варвар.
- Если ты меня не пустишь, я всем расскажу, что ты брала из хозяйских запасов пшено для того старого раба!
Анахарсис зевал и чесал голову, когда Ирина появилась перед ним с кувшином в руках.
- Господин, я принесла тебе воды.
Он даже вздрогнул, увидев перед собой совсем другую, более откровенную одежду, не очень умело накрашенное на манер гетеры лицо.
- Тебя кажется зовут Ирина?
- Да, господин.
- А что будет, Ирина, если ты останешься на ночь с иностранцем?
Поскольку более глупых вопросов Ирина за свою короткую жизнь не слыхивала и как отвечать не знала, она просто скинула одежду и осталась перед Анахарсисом во всей своей природной красоте.
А через некоторое время они лежали уже отдышавшись и смотрели в разные стороны. Ирина смотрела в окно, на звездное небо и "стареющую" луну, а Анахарсис смотрел в пустоту, ни о чем не думая, словно индийский гимнософист. Где-то в своих покоях спал Солон, где-то похрапывала толстая Икмена. Но и об этом не думал начинающий философ Анахарсис, не думала об этом и молодая рабыня Ирина, они просто лежали и ни о чем не думали.