Стоим с группой паломников на просторной смотровой площадке у крутого склона высокого холма. Внизу плавный изгиб широкой реки, а за ней бесконечные дали: поля, леса, между которыми разбросаны редкие посёлки, угадываемые по блеску оцинкованных жестяных крыш. Серая ленточка шоссе с мелькающими машинками. Цепочка грузовых вагончиков медленно ползёт вдоль опушки леса. Игрушечный тепловозик давно скрылся за деревьями, а вагончики всё тянутся и тянутся... По всей этой неизмеримой шири, в глубокой тишине которой онемели все признаки деятельного присутствия человека, неспешно движутся тени облаков. На недолгое время участок ландшафта погружается в сумрак, но вскоре вновь оживает, освещённый ещё высоким послеполуденным солнцем. Музыка света звучит в безмолвии души.
Молчим, любуемся. Глаза начинают утомляться от рассматривания мелких деталей пейзажа. Поднимаю взор к небу - облака. Какое разнообразие размеров, форм и цветовых оттенков! Ряды полукружий формируют границы, подчёркивая объём. Края кое-где вызолочены солнечным светом. Как не вспомнить строки поэта Ивана Никитина: "В синем небе плывут над полями / Облака с золотыми краями..."
- Как благодатно-то, Андрей! - негромко восклицает стоящая по соседству уже не молодая женщина, обращаясь, видимо, к своему супругу, листающему цветной буклетик на мелованной бумаге, изданный здешним монастырём. - И облака. Как они близки к земле, словно и их тянет к святому месту... Ты знаешь, я вчера после исповеди спросила батюшку: бывает, говорю, сделаю что второпях, несколько небрежно, хотя забот-то по дому много, спать ложусь уже заполночь. Стою на вечернем правиле, а мысли всё кружатся - может, исправить? Или скажу кому что строго, а потом мучает беспокойство: не обидела ли? Или ещё случается: сладенького вдруг так захочется. Ну, съем конфетку, а потом опять сомнения: не сластолюбие ли? Словом, недоумеваю часто - согрешила иль нет? Помогите, говорю, разобраться. Батюшка помолчал немного и отвечает: "А ты взгляни на небо, на облака. Какие они все разные, какие у них причудливые, порой едва уловимые границы. Некоторые такие тоненькие, почти прозрачные, словно тюлевая дымка. Но всегда можно точно сказать: вот это облако, облачко, дымка, а это уже бездонная синь. Так и совесть наша всегда даст верную оценку тому или иному поступку, несмотря на всю размытость, кажущуюся неопределённость черты, за которой лежит грех. И как края облака, когда освещены солнцем, становятся яркими, острыми, контрастными, так и совесть, просвещённая евангельским словом и молитвой, сделает границу между добром и злом отчётливой, ясной".
Андрей аккуратно сложил буклет, посмотрел вверх и устало заметил:
- Да, в небе не так туманно, как в твоей голове... Да и в моей тоже.
Тёплый ветерок внезапно сменился порывами прохлады, зашумела листва на одинокой берёзке, растущей у обрыва. Потемнело. Пейзаж, которым мы только что любовались, как-то сразу сжался, стал однообразно серым, непривлекательным. Большая тяжёлая туча стремительно приближалась, расширяясь влево и вправо, силясь как можно больший участок неба охватить собой. Вскоре яркая молния вырвалась из её тёмно-синего чрева. Несколько секунд - и раскаты грома раскололи пространство над самой головой. Да, совесть не только ненавязчиво, кротко подсказывает, но подчас и угрожает нелицеприятным судом и воздаянием.
Вся наша группа быстро покинула площадку и поспешила в комфортабельный автобус, в котором не страшны ни ветер, ни гроза, ни дождь. Вот только от совести, как известно, никуда не спрячешься.
Высокий тугашевый вольво с запылёнными бортами развернулся и медленно отправился в обратный путь, петляя по бетонке, проложенной в густом сосновом бору. Крупные капли заскользили длинными наклонными штрихами по стёклам, а я достал из рюкзачка ватрушку с творогом и упаковку яблочного сока. После монастырской трапезы прошло уже достаточно много времени, и небольшой перекус не будет в угоду сластолюбию.