Во дворе дома, что на проспекте Гагарина, Василь и Иванка появились недавно. Все скоро узнали, что они из семьи Иванцевичей, беженцев из Украины. Вели себя брат и сестра сдержанно, можно даже сказать, осторожно, с какой-то опаской. Ребята этого и соседних домов были в курсе событий, происходящих на Украине, понимали состояние ребят и особо не докучали расспросами. Наоборот, всячески пытались втянуть их в свои игры и развлечения. При случае угощали мороженым, сладостями и напитками , а девушке иногда перепадали еще и цветы. Это старались ребята постарше. Особенно преуспел в этом Лешка Петров. И в этом не было ничего удивительного.
Иванка притягивала к себе взгляды парней, как магнитом. Для своих пятнадцати лет с небольшим она выглядела вполне оформившейся девушкой с красивыми длинными волосами. Они водопадом ниспадали на узкие плечи и белыми волнами перекатывались при ходьбе. Красивое нежное лицо дополняли каким-то особенным изяществом большие с голубизной глаза и аккуратный носик. Вскоре за ее внимание у местных парней разгорелось настоящее соревнование.
Взрослые поначалу настороженно отнеслись к семье из Украины. Но вскоре холодок в отношениях растаял. Михаил, отец Иванки и Василя, оказался разговорчивым мужчиной, с открытым характером. Охотно рассказывал о горе, постигшем их страну в связи с переворотом и приходом к власти западенских бандеровцев и олигархических жидонацистов. Он не особо церемонился в характеристиках и по отношению к предыдущей власти. По его словам, это были такие же бандиты, которые, ради личного обогащения, готовы были отдать страну на растерзание любому, кто заплатит побольше.
Жена, Мирослава, была полной противоположностью мужу. Она никого не ругала, была со всеми приветлива и улыбчива. А если соседи задавали какой-нибудь вопрос, на который непременно надо было ответить, Мирослава чуть опускала голову и, отвернув в сторону лицо, мягко говорила:
--Бог им судья. Дети они неразумные.- Это в адрес тех, кто стоял на майдане и способствовал перевороту. О войне на Донбассе отзывалась более взволнованно, что было объяснимо - они сами из тех краев:
- Из одной клетки люди пытаются запрыгнуть в другую, да еще и поколотить друг друга при этом.
Позже Михаил рассказал, что в Горловку, которая стала одним из центров активного сопротивления населения бандам "Правого сектора" и армейским подразделениям, они переехали совсем недавно, ему предложили хорошую работу на машиностроительном заводе. А сами они родом из Тернопольской области.
Когда первые танки правительственных войск стали обстреливать Горловку, Михаил с семьей перебрался в родные края, в городок Кременец, поселились в доме у его отца и матери. Пробовал наладить жизнь там, найти работу, устроить детей в школу. Но в этом маленьком городке уже вовсю хозяйничали бандеровцы. И хотя Михаил со всей силой своего немалого красноречия пытался убедить местных бандеровцев, что он свой, родом из этих мест, к нему и его семье жители города, отнеслись враждебно.
--Езжай-ка ты к своим москалям, куда сбежал, когда тебя пряником поманили, - говорили ему, когда он приходил справиться хоть о какой-нибудь работе.
А вскоре и совсем стало трудно жить. Мало того, что он уже несколько месяцев не мог найти работу, соседи стали не давать спокойно жить отцу и матери. И хоть они поселились здесь очень давно, приехали вскоре после войны по направлению, местные жители за своих их так и не признали. Когда отец последний раз пошел получать какое-то пособие, которое ему полагалось как ветерану труда и войны, ему довольно грубо отказали:
--Пусть тебе доплачивают москали, к которым ты отправил в услужение своего сына.
Никакие доводы, что это был вынужденный переезд, не помогали.
Под окнами их дома по вечерам все чаще стали раздаваться угрожающие выкрики бесчинствующих молодчиков. Тогда на домашнем совете было решено попытаться сойтись с местными заводилами "Правого сектора", которые фактически хозяйничали уже во всех структурах власти. Михаил все чаще стал присоединяться к вечерним факельным шествиям бандеровцев. Поначалу ходил молча, потом стал вслед за другими выкрикивать разные речевки про вражескую Россию и коварства москалей. Днем стал участвовать в митингах и операциях по люстрации бывших коммунистических чиновников и руководителей прежней власти.
Иногда брал с собой Василя. И тот, глядя как отец с все большим энтузиазмом присоединяется к выкрикам толпы, тоже стал ганьбить москалей и славить новых героев Украины. Особенно ему понравилось петь вместе со всеми гимн "Щэ не вмерла Украина". Он все больше и больше начинал чувствовать свою сопричастность к чему-то большому и яркому. И постепенно мысли, что во всех бедах его семьи виноваты исключительно москали, завладели всем его юным существом. И когда однажды какая-то группа воинственно настроенных ребят позвала его поквитаться с одной москальской семьей, Василь охотно согласился. Камни по окнам дома он бросал не с меньшим удовольствием и азартом, чем пел гимн и кричал речевки.
Но это мало что изменило в их жизни. Работы по-прежнему не было. Пособия отцу перестали платить совсем. Денег не хватало даже на самое необходимое. Если бы не небольшой огородик, пришлось бы совсем худо.
Не намного лучше дела обстояли и у многих соседей и знакомых. Потому Михаил не очень-то удивился, когда один из пожилых соседей, в прошлом бандеровец, еще совсем недавно призывавший сжечь всех москалей и их прислужников, оглядываясь по сторонам, осторожно поделился новостью. Его знакомый, которому можно верить, съездил в Россию под видом беженца, и устроился очень хорошо. Ему дали пособие, предложили неплохую работу, на первое время поселили то ли в каком-то общежитии, то ли в бывшем доме отдыха. Он быстренько перевез туда всю свою семью и живет не тужит.
--Может, и нам так следует поступить? - пытливо глядя на Михаила, то ли предложил, то ли спросил совета сосед.
Михаил, боясь провокации, ничего тогда не ответил соседу, но мысль эта запала ему в голову. И однажды он решился на переезд. Ему было легко выдать себя за беженца, даже врать не надо. Прописка в паспорте и последняя запись о работе были горловскими. А чтобы после их отъезда здешние бандеровцы не третировали отца и мать, пустили слух, что хотят попробовать счастья во Львове, а потом, может, повезет, и в Польшу переберутся.
В России к ним и в самом деле отнеслись хорошо. Как беженцам, назначили пособие, выделили квартиру в двухэтажном доме. Правда, старой, еще немецкой постройки, наполовину уже расселенном. Детей без проблем определили в школу. А вскоре Михаил и Мирослава нашли довольно сносно оплачиваемые работы. Он устроился мастером в транспортно-логистическое предприятие "Skania", а жена преподавателем в колледж.
Обустроиться на новом месте помогали соседи и волонтеры. Охотно делились вещами, мебелью. Конечно не новыми, но и не старыми. Кто-то, купив себе новую мебель, предлагал из прежней забрать все, что им нужно. Одному из парней соседнего дома родители купили новый, более современный компьютер, и парень старый, еще вполне добротный, отдал Василю. Из теплых и детских вещей, в которых семья меньше всего нуждалась, вообще можно было магазин открывать.
--Вот тебе и москали, - перебирая подаренные вещи, думая о чем-то о своем, меланхолично говорил Михаил.- Их пинают, в их сторону плюют, а они все стараются угодить.
Василь, наблюдая за отцом, начинал злиться в такие минуты.
--Батя, ты о чем? Разве это не они наплевали нам в душу? Ты же сам кричал на сходках в Кременце, что их всех надо на гиляку, за то, что они напали на Украину, сломали нам всю жизнь.
--Кричал, сын, кричал, - соглашался отец. - Так надо было, чтобы выжить. А по-хорошему на гиляку надо отправить тех, кто всю эту заварушку с майданом затеял.
Перечить отцу Василь не решался, но в душе он резко осуждал его. "Купился на тряпичные подачки,"- с огорчение думал он про отца. Чтобы не выдать своего раздражения, ушел в другую комнату. Но когда увидел, с каким благоговением Иванка рассматривает фотографии в мобильнике, который ему недавно подарил один из местных парней, Василь пришел в ярость. Он выхватил у сестры мобильник и хотел было уже бросить его за окно, как в этот момент в комнату вошел отец. Он сразу оценил ситуацию и грозно сказал:
--Прекрати, сын! И пойми, наконец, что мы живем в другой реальности, в другой стране. Нас родная страна вышвырнула, как нашкодивших детей, ничуть не заботясь, что будет с нами. Более того, нас могли, не задумываясь, убить, искалечить. А что мы плохого сделали? Вы с Иванкой учились, мы с мамой работали. Какие законы мы нарушили? Что наши родители не были бандеровцами? Не служили фашистам? Не грабили по ночам мирное население? Ты этого хотел бы? Ты этим хотел бы гордиться?
В комнате надолго повисла пауза. В наступившей тишине было слышно как успокаивается дыхание у мужчин, становится равномернее и тише. Успокоившись окончательно, отец подошел к Василю, забрал у него мобильник и уже с горечью продолжил:
--Может, это твое государство дало тебе работу и ты, честно заработав деньги, купил этот мобильник сестре? Или наши соседи в Кременце подарили ей этот мобильник? Как и все это, на чем ты спишь и что одеваешь?
Помолчав, добавил:
- Пора взрослеть, сын. Когда в твою хату приходят убийцы или воры, это значит, что им это позволяет государство. А когда государство само становится вором и убийцей, это уже не государство. Это сборище оголтелых преступников. И то, что я смалодушничал, чтобы хоть как-то выпутаться из беды, в которую попали по милости этих государственных преступников, это плохо, этому, по сути, тоже нет оправдания. Но это лучше забыть и жить по совести. Благо нас окружают люди, у которых и совести, и сострадания в избытке.
Василь в душе не соглашался с отцом, но спорить и на этот раз не решился. Когда за отцом закрылась дверь, в голове само собой возникла мелодия гимна, и он упрямо проговорил слова гимна:
--Щэ не вмерла Украина...
Иванка от этих слов непроизвольно вздрогнула, ей почудился в его тоне какой-то зловещий оттенок.
;--Тебе еще не надоело? - выкрикнула она.- Дай нам спокойно жить!
--Ты о себе говори. Сама втрескалась в этого москаля с его мобильником и фотками по уши. Тебе не только семья побоку, но и страна, - горячился Василь.
--Дурак!- не менее горячо проговорила Иванка.- У тебя в голове одна бандеровская каша, и та уже скисла. Залезь в интернет, проветри свои мозги.
Вечером, с приходом матери, ссора разгорелась с новой силой. Мирослава, как оказалось, не только разделяла мысли сына, но и ушла в своих рассуждениях и действиях значительно дальше. Она по образованию была историк. Дома, на Украине, преподавала историю в школе, а здесь ей повезло устроиться в колледж. Иногда с ее выводами по историческим событиям, особенно по Украине, когда Мирослава в своих рассуждениях опиралась на труды украинских ученых, студенты не соглашались, пробовали возразить, но она была непреклонна, а несогласным грозила неприятностями на экзаменах.
С сыном точки зрения у них в последнее время все больше стали совпадать. Не сразу, конечно, так стало получаться. Когда семья жила в Горловке, Мирослава чаще всего придерживалась в разговоре доминирующей точки зрения на события в мире и на Украине. Но с тех пор, как и отец, и сын стали принимать участие в мероприятиях молодчиков "Правого сектора", она раскрепостилась и с энтузиазмом поддержала их действия.
Уже значительно позднее Михаил догадался, что именно жена втайне от него подговорила его отца и мать, чистокровных москалей, убедить сына примкнуть к шабашу боевиков "Правого сектора". Убедила в пользе прежде всего для них такого шага. А Василю именно тогда она впервые приоткрыла тайну своей семьи. Многое из того, что она рассказала, оказалось полным откровением и для Михаила.
Оказывается, ее дед был ярым бандеровцем, руки которого по локоть в крови мирных жителей и советских солдат. Но она трагическим голосом нашептывала сыну, что дед пострадал от этих самых москалей ни за что. Просто потому, что не хотел, чтобы москали мешали им убивать и грабить несогласных. Конечно, Мирослава этих страшных слов не произносила. Она твердила, что вся ее семья боролась за свободу и самостоятельность Украины. Потому Украина и "не вмерла". Дед отсидел в лагерях около десятка лет, бабку же власти почему-то трогать не стали, хотя она была активной помощницей бандитов-бандеровцев, наводчицей и хранительницей награбленного.
Сидеть бы деду еще долго, но к власти в Москве пришел Хрущев, которому ой как нужна была поддержка бандеровских районов Украины, и он объявил широкую амнистию. И вскоре многие из бывших бандеровцев, в том числе и дед, а затем и отец Мирославы, стали служить в органах управления, вступили в коммунистическую партию.
И вот теперь Мирослава, пользуясь тем, что муж свои аргументы в споре приводил те же, что и днем, почти кричала в его сторону:
--Это они отняли у нас страну, москали проклятые! И отняли давно, когда помешали сотрудничать с немцами. У нас бы теперь было все, о чем можно только мечтать. И не надо было бы побираться.
--Так не побирайся! Езжай к себе в Бендеры и кричи "Слава героям", "Щэ не вмерла...". Только, мне кажется, что эту страну уже никакие герои не спасут. Да и нет их! Одни бандиты и жидяры к власти прорвались. Когда страна окончательно погрязнет в бандитизме, воровстве и разврате, они все быстренько сбегут в другое место или, как хамелеоны, снова перекрасятся, как твой дед, отец, а теперь и ты. Да и что от хамелеонов ждать!...
--Мы хоть и перекрашиваемся, может быть, но мы от своей линии не отказываемся.
--И какая же это линия у вас? В адрес русских гадить и у них же просить денег взаймы и льготных поставок сырья? Достойная линия патриотов, ничего не скажешь!
Этой насмешки от мужа Мирослава стерпеть не могла, но и не знала что ответить. Раздраженно бросила:
--Москали скоро сами будут клянчить помощи у всего мира и пощады просить. Не в свои сани они сели. Уж слишком развоевались...
;И уже обращаясь исключительно к Василю, позвала:
--Пойдем, сынок, покормлю тебя. Я кое-что вкусненькое для тебя приготовила.
Иванка только недоуменно посмотрела вслед матери и брата. А потом тихо спросила отца:
--Может, папа, мне и в самом деле не надо встречаться с моим парнем? Он моск...,- спохватилась и быстро поправилась: - Он - русский. Мама вон сердится, да и Василь все время подкалывает.
--Не обращай внимания, дочка. Дружи с кем хочешь, лишь бы хороший человек был.
Задумался на какое-то время, потом хмыкнул, крутанул головой, как бы желая подкрепить этим жестом свои мысли, сказал:
--Только как разглядеть человека - хороший он или плохой? Вон с твоей матерью около двадцати лет, считай, бок о бок прожили, а по-настоящему узнал только сегодня.
С этого вечера в семье наступил разлад. Внешне все приличия добропорядочной семьи соблюдались, но внутреннее напряжение не спадало. Правда, Мирослава какое-то время спустя за ужином миролюбиво поведала, что на работе ей предложили новую должность и дополнительные часы, если она, конечно, пожелает. Спросила у мужа:
--Как думаешь, согласиться? Правда, это потребует от меня больше времени проводить на работе, но и заработок будет существенно больше.
--Если не очень будет тяжело, соглашайся. А вообще тебе решать,- ответил Михаил.
Он никак не ожидал, что его спокойное согласие вызовет такую бурную реакцию, какая немедленно последовала.
--А тебя не интересует с чего это вдруг мне предложили повышение? - с вызовом спросила жена.- Я ведь новичок в этом колледже, если ты не забыл? Тебе, конечно, на ум прийти даже не может, что и здесь, в России, работают настоящие украинцы, которые считают за честь поддержать земляка. Которые не забывают свою настоящую родину и готовы ей служить в любых обстоятельствах. И не меняют свои взгляды, как ты, за подачку москалей.
Немного поостыв, Мирослава вкратце рассказала, что руководитель колледжа Евгений Демьянович, узнав, что она родом из Бендер, пригласил отобедать в близлежащем ресторанчике. За обедом они быстро узнали взгляды друг друга на ситуацию на Украине и желательном будущем, которого достойна, по их мнению, страна. И уже через пару недель он предложил ей новый статус.
Правда, Мирослава скромно умолчала о том, что "узнавание" друг друга обедом в ресторане не закончилось, а имело несколько пикантное продолжение в кабинете директора при закрытых дверях. Потом эти отношения стали регулярными, но уже в гостиничных номерах. А злилась женщина потому, что директор в убеждениях был настоящий западенец, а вот в постельных делах оказался не на высоте, уступал мужу-москалю существенно.
Директор же, похоже, сразу прикипел всем сердцем к Мирославе. Очень быстро заговорил, что готов уйти из прежней семьи и просил ее поступить так же. Общность убеждений была, конечно, здесь совсем ни при чем. От одного вида этой молодой женщины у него от избытка неожиданно возникших чувств кружилась голова. И вскоре он потерял всякую осторожность, перестал заботиться и о своей, и о ее репутации, провожал Мирославу до самого подъезда. Весь дом при желании мог наблюдать, как он нежно прощался с ней. А когда Евгений Демьянович видел во дворе Василя, то задерживался в разговорах и около него.
Иванка быстро догадалась об истинных отношениях матери с своим руководителем. Переживала, но отцу ничего не говорила. Единственный, с кем она решилась поговорить на эту тему, был Лешка. Тот успокаивал ее как мог.
--Не переживай! Они взрослые, сами разберутся. Может все еще на самом деле не так, как ты себе это представляешь.
И дивчине действительно становилось легче на душе. Хотелось поверить, что она напридумала себе все эти страхи, что семья не разрушится.
Но однажды, ближе к вечеру, когда весь двор был усыпан детьми и взрослыми, которые пользуясь солнечной, теплой погодой, гуляли и вели свои неспешные разговоры, во дворе появились Мирослава со своим спутником. Они какое-то время постояли под аркой, а затем, нежно обнявшись, пошли к подъезду. Иванка, увидев все это, в слезах бросилась к Лешке со словами:
--Как они могут так поступать?
Василь, который тоже, как и все во дворе, наблюдал за действиями матери и ее любовника, увидел, как Иванка прильнула к плечу парня, а тот не менее нежно, чем минуту назад это делал спутник матери, обнял ее, бросился к ним:
--Не смей лапать мою сестру, москаль!
Он рывком отбросил Иванку от парня и сцепился с ним в драке. И вскоре драчуны клубком покатились по земле, пытаясь одолеть друг друга. Лешка быстро положил на лопатки противника, скрутил ему руки и уселся сверху. Посчитав, что этим инцидент исчерпан, он предложил:
--Ну, что - мир? - и протянул Василю руку. Тот, хоть и не очень охотно, но согласно ответил:
-- Мир,- и пожал протянутую руку.
Лешка быстро вскочил на ноги сам и помог подняться недавнему противнику. Увидев в толпе Иванку, направился к ней. Василь какое-то время смотрел ему вслед, а затем оглянулся вокруг. Увидев множество откровенно осуждающих взглядов, поискал в толпе зевак мать и ее спутника. Ему хотелось сочувствия, но вместо этого он увидел два презрительных взгляда, в которых читалось:" Ну как же ты мог сдаться, да еще пожать руку врагу, какому-то москалю?"
Василь быстро нагнулся, схватил в руку валявшийся тут же камень, в несколько прыжков догнал Лешку и что есть силы ударил его по голове. Толпа только ахнула от увиденного. Кто-то бросился на помощь упавшему Лешке, кто-то звонил в скорую... Василь зло огляделся вокруг и, размахивая камнем в руке, хриплым голосом проговорил:
--Щэ не вмерла Украина... Всем москалям от нас еще не так достанется.
Лешкины друзья быстро скрутили враз одичавшего парня. К приезду же полиции он, однако, успокоился, стоял поникший, трусовато оглядываясь вокруг. Петрова забрала "Скорая помощь". К счастью, удар молодого бандеровца оказался не таким уж и страшным, как показалось вначале. Камень проскользил по касательной до шеи и оглушил Лешку. Рана же оказалась незначительной. Медики ее смазали нужными лекарствами, перевязали и отпустили Лешку домой. Тем более, что у ворот травмпункта его терпеливо, с заплаканным лицом, дожидалась Иванка.
После этого происшествия трещина в семейных отношениях стала быстро разрастаться. Особенно стало ясно, что семью сохранить будет трудно после того, как до Михаила, наконец, дошли нелицеприятные отрывки разговоров соседей о Мирославе. Но по-настоящему открыл глаза Михаилу на истинную ситуацию в семье сын.
Когда стало ясно, что травма у Лешки незначительная и тот не собирается предъявлять претензии к обидчику, Василя отпустили из полиции домой. Уклоняясь от объятий матери, которая с распростертыми руками радостно бросилась ему навстречу едва он переступил порог, он хмуро сказал:
;--Ты бы лучше, мама, ушла к своему хахалю, не мутила бы воду в семье. Пойми, все, что случилось там, во дворе, это твоя вина. Вы так были с Евгением Демьяновичем заняты собой, что не только для Иванки, но и для меня показались чужими. И я уже остановиться не мог...
Для отца откровения Василя оказались оглушительными. Охлаждение между ним и женой он воспринимал естественным следствием их разногласий на последние события. Михаил и представить не мог, что жена использует эту ситуацию таким мерзким образом. Но он не стал корить ее, лишь больше замкнулся, разговаривал только с Иванкой.
Мирослава пробовала изменить ситуацию через дочь, просила, чтобы та передала отцу ее сожаления по поводу случившегося "недоразумения". Но Иванка категорически отказалась быть посредником между ней и отцом.
На работе тоже отношения складывались для Мирославы не так хорошо, как хотелось бы. Истинная подоплека повышения ее по служебной лестнице не долго оставалась тайной. С ее мнением все чаще стали не соглашаться не только преподаватели, но и студенты. И директору все труднее становилось оправдывать и прикрывать Мирославу без ущерба для своей репутации. А терять такую хорошую работу ему не хотелось. К тому же, оказалось, что у Евгения Демьяновича не было своего жилья. После развода он планировал разменять их общую с женой квартиру. Но когда это будет?! Словом, и здесь особой перспективы не просматривалось.
Все, что происходило дальше в семье Иванцевичей, было обыденным для подобных ситуаций. Напряжение между членами семьи не спадало. На работе и вовсе отношения накалились до предела. И однажды дело закончилось тем, чем и должно было закончиться. Мирослава собрала вещи свои и сына, и без особой надежды спросила Иванку:
--Может, и ты с нами?
В ответ дочь только покачала головой.
Перед уходом Мирослава вопросительно посмотрела на мужа. У нее все еще теплилась надежде, что Михаил задержит ее. Уходить ей совсем не хотелось. У нее в один миг как будто пелена с глаз упала. Пришло ясное осознание, что именно этот не очень продолжительный отрезок жизни среди москалей был, пожалуй, самым счастливым в ее жизни. И нет для нее роднее и дороже людей, чем ее семья. Но Михаил молчал. И тогда она взяла чемодан, оставив сумку, набитую вещами, сыну, несколько растерянно сказала:
--Ну что ж, мы пошли...
Подойдя к двери, оглянулась. Квартира показалась ей до боли родной и уютной. "Все-таки у мужа золотые руки, - мимоходом отметила она. - Да и соседи с волонтерами крепко помогли облагородить это старое помещение". Мирослава чувствовала, что, задержись она еще немного и слезы хлынут из глаз ручьем. Она меньше всего хотела, чтобы это увидел сын, и, собравшись с духом, сказала:
--Давай, Василь, поторопимся, а то на поезд на родину опоздаем. Такси уже ждет.
То, что она услышала в следующую минуту, ошеломило и окончательно раздавило ее:
--Мама, прости, я не поеду с тобой... Никто нас не ждет на той родине. Да и родина ли это, что что учит бросать камни в ближнего?
Мирослава мало что помнила из последних минут пребывания в доме. Как вернулась из прихожей в зал за сумкой, как выкидывала из чемодана вещи сына, как что-то говорила. Но никто не отозвался на ее слова. И она, поникшая и опустошенная, бормоча "Щэ не вмерла Украина", шагнула за порог, в пугающую неизвестность. Михаил с сожалением посмотрел ей вслед и с горечью крикнул: