Машина медленно ползла на перевал. Шофер Иван Сухотко, пожилой мужчина, усатый, с резко заостренными скулами и глубоко провалившимися глазами, с беспокойством высовывался из кабины. Заглядывал под колеса машины, а потом долго и внимательно смотрел на убегающую вверх и скрывавшуюся в густом тумане низких облаков заснеженную ленту дороги. Две упрямые складки пролегли через высокий открытый лоб и тонкими бороздками сбежались на переносице, свидетельствуя о предельной сосредоточенности и напряженной работе мысли.
Мороз крепчал по мере того, как дорога все круче и круче уходила вверх. Из-под колес машины уже не вылетало, как прежде, жидкое месиво из снега и грязи, а с треском, разламываясь, тяжело, как бы нехотя, расступалось под тяжестью колес. Машина была сильно перегружена. Иван корил себя за то, что согласился взять дополнительно горное оборудование для нового участка старательской артели "Комсомольская". И чем выше поднималась дорога к перевалу, тем старался как можно ближе прижать машину к скале. Но все равно в полуметре правее начинался обрыв, куда и смотреть-то было страшно. Кружилась голова.
Сколько раз ему довелось водить машины по чукотским серпантинам, но к особенностям этой дороги на перевал привыкнуть так и не смог. Сказать что в ней было что-то необычное, отличное от других, нельзя. Просто всегда, как только его машина приближалась к началу серпантина, перед глазами возникала трагедия с его учеником и напарником Женькой Рыковым. Его нельзя было назвать новичком этих трасс. Но он почему-то всегда торопился, чем многократно усугублял риски. На предупреждения товарищей, что добром лихачество и спешка не окончатся, он только отмахивался.
* * *
В тот раз в колонне из пяти машин Женька был замыкающим. На полпути к перевалу их застал холодный дождь последних майских дней. В Заполярье это уже не зима, но еще и далеко не лето. Дорога быстро покрывалась ледяной коркой. Идущие впереди машины остановились. Водители собрались возле головной посовещаться. Пожилые шофера, которые не один десяток лет водили машины по чукотским дорогам, предлагали переждать непогоду, не подниматься на перевал.
--Переждать, может, и надо. Но сколько ждать придется?-неуверенно возражали другие.- Оборудование ждут на прииске, у горняков каждый час на счету.
Некоторые и вовсе горячились:
--Проскочим! Первый раз что-ли...
В их числе был и Женька. Он, чтобы быть более убедительным, продекламировал даже отрывок из стихотворения, подгоняя отдельные строки под ситуацию:
Дождя и снега путанная ересь,
Порывы ветра жестки и грубы,
Стоят водилы зябкие, уверясь,
В фатальной неизбежности судьбы.
В тексте, конечно же, речь шла не о водителях, а о березках. А чтобы закрепить позитивное воздействие на слушателей, добавил:
Пусть яростно и неотразимо
Метели будут нас ломать и гнуть...
Нам не впервой встречать крутые зимы.
Переживем и эту как-нибудь!
--Конечно, стихи рассказывать ты мастак. Но что конкретно ты предлагаешь, стихоплет?- иронично спросил старший колонны Иннокентьевич.
--А то и предлагаю, что ехать надо. Не знаю как кого, а меня подруга на прииске ждет,- гнул Женька свое.
Иннокентьевич задумчиво посмотрел в сторону перевала.
--Знать бы, что там наверху. Был там дождь или только внизу? Тучи сегодня высоко ходят.
--А вот поднимемся и увидим,- горячились сторонники Рыкова.
Не найдя нужных слов, чтобы удержать товарищей от безумного, как он считал, шага, Иннокентьевич пустил в ход последний аргумент:
--Я первым не поеду. Я тоже тороплюсь к семье, но хочу вернуться домой живым и здоровым.
Не сговариваясь, водители посмотрели на Женьку. Отступать тому было некуда. Да он и сам давно хотел показать более старшим товарищам, что не лыком шит, что водит машину не хуже других. А чтобы еще и уколоть Иннокентьевича, деланно беззаботно произнес:
--Кто-то с годами мастерства набирается, а кто-то, наоборот, теряет. Покажем старичкам класс, водилы!
И вскоре его КамАЗ, тяжело урча, переместился во главу колонны.
До верха сопки колонна добралась без приключений и относительно быстро. Более того, опасения, что дождь подпортил дорогу и здесь, на перевале, не оправдались. Дождевые тучи остались далеко внизу. Лучи незаходящего за горизонт в это время года солнца, ярко освещали вершины сопок, которые косыми грядами расположились с северной стороны. Они выныривали из темных туч, как сказочные исполины, и искрились в солнечных лучах снежными шапками.
Настроение у водителей было отличное. Накрыли общий стол, которым послужила сложенная вдвое чья-то скатерть, не торопясь, перекусили. За неспешным разговором покурили. Когда стали расходиться по машинам, Иннокентьевич предупредил:
--Будьте предельно осторожны. Лишнего не газуйте и всегда держите ногу на тормозе.
Посетовал:
- Жаль, что я не могу возглавить колонну. Вниз спускаться по серпантинам труднее...
--Не переживай, старина, все будет о*кей,-отозвался Женька.- И вот что еще, Иннокентич. Я там внизу погорячился. Ты уж извини меня.- И бодро зашагал к своей машине.
Как и что там случилось с головной машиной, осталось для всех тайной. Тяжело груженый КамАЗ шел ровно. На повороте, как и следовало сделать, Женька сбросил скорость до минимума. В поворот машина входила на самой малой скорости. Но вдруг задние колеса заскользили к обрыву. Было видно, что Женька пытался выровнять машину, слегка прибавил газу. Но ее все равно неумолимо тянуло к кромке дороги.
Потом рассматривались две версии, приведшие к трагедии. Задние колеса захватили нетронутую передними полосу обледеневшей дороги и сделали машину неуправляемой. Вторая выглядела менее убедительной, но полностью отрицать ее было нельзя. Возможно, пока машина поднималась на перевал, нарушилось крепление груза. И при очередном повороте груз пусть и немного, но отклонился к правому борту. А может роковую роль сыграли оба обстоятельства одновременно. Так или иначе, но машина Рыкова сначала медленно, а потом все быстрее стала заваливаться на бок в сторону обрыва. Женька мог и должен был покинуть кабину, но он, видимо, до последнего сражался за машину и груз. И когда собрался выпрыгнуть, его зацепило дверцей и с еще большей скоростью, чем падала машина, бросило в пропасть.
Хоронить Женьку увезли на "материк". А на месте, где нашли его тело, установили большой деревянный крест. Иннокентьевич, на которого трагедия с Женькой подействовала крайне удручающее, продолжал винить себя. Был уверен, что, веди головную машину он, трагедии не случилось бы. Долго стоял с непокрытой головой перед крестом. По морщинистым щекам одна за другой скатывались слезы. Когда ему поднесли поминальный стакан, он часть плеснул на землю рядом с крестом. Глухо произнес:
--Прости меня, Женька, и прощай.
Повернувшись к товарищам с болью в сердце произнес:
--Что в нас такое заложено, что мы о себе думаем в последнюю очередь? Спасаем технику, оборудование, спасаем других, иногда совсем чужих людей, да что там людей - животных спасаем, а себя не бережем? Женька ведь не один такой...
И действительно неподалеку уже стоял еще один крест - поменьше, почерневший от времени и суровой северной погоды. Тогда Иннокентьевич и рассказал, по какой причине он здесь появился.
* * *
Было это на заре интенсивного освоения чукотского Заполярья. На приисках, рудниках и на дорогах, в том числе, было много бывших зэков. Но как они работали! Лихие были водители! Прокладывали дороги там, где даже дикие животные опасались ходить. А они шли вслед за геологами на стареньких Студебеккерах, полученных еще по ленд-лизу, везли по нехоженым местам бурильные станки, дизель-генераторы, строительные материалы, другое оборудование, так нужное при добыче олова и золота.
--Я был самым молодым из всей шоферни,--рассказывал Иннокентьевич.-Приехал к отцу из Ленинграда. Он уже освободился, но был поражен в правах, "материк" был для него закрыт. Сначала с известной долей предубеждения относился к бывшим зэкам. Думал, что без понукания они работать в полную силу не будут. Иногда так и было. Отличались пассивностью и нежеланием работать в основном бывшие воришки из кладовщиков, заведующих магазинами и складами, насильники, представители некоторой части интеллигенции и бывшие начальники. Большинство же работали так, как будто хотели наверстать упущенное. Их не подгонять надо было, наоборот, чтобы за ними угнаться, надо было очень крепко постараться.
Особым мастерством в автобазе прииска "Красноармейский" отличался Петька Крест. Эта блатная кличка приклеилась к Крестовцеву еще с зэковских времен. Но она мало чего стоила бы в среде водителей, если бы не его мастерство и умение держать слово. А асс был - каких поискать!
Однажды во время межсезонной распутицы, когда лето уже заканчивалось, а зима еще не наступила, отдаленный участок прииска остался без продовольствия. Кроме того, не удавалось вывезти с участка и добытый за последние несколько суток металл. Все дороги раскисли. Тундра фактически превратилась в болотистое месиво. Руководство пообещало солидное вознаграждение тому, кто сможет добраться до маленького поселка первым. На призыв откликнулись многие водители, но все потерпели неудачу. Или застревали где-нибудь в тундре, да так, что и бульдозером потом не удавалось вытащить, или возвращались, не пройдя и трети дороги.
Вот тогда и вспомнили про Петра Крестовцева. Он в это время обслуживал геологическую партию.
--Не надо срывать мужика с места. Не дойдет до участка и он,- говорили одни водители.
--Нет, брат, шалишь! Петька асс! Проедет даже там, над каким местом и птицы не летают,- возражали другие.
Словом, дело шло к серьезному спору. На большие деньги спорили.
Петька Крест в спор водителей не ввязывался. Подшаманил немного в мастерских свой старенький Студебеккер, заправил под завязку горючим и поставил под погрузку продовольствием. Без лишних слов отправился в рейс. Некоторые водители для подстраховки поехали следом. Тем более, что колею от тяжело груженой машины в тундре не скроешь. Но никто из них до места так и не добрался. А Петька Крест, к радости жителей поселка, доехал и благополучно вернулся обратно с полным кузовом бочек с намытым касситеритом.
Кстати, Иван Сухотко потом и сам не раз за долге годы работы в Заполярье убеждался, что такие незаменимые водители есть во многих северных коллективах. И идут они на выполнение некоторых поездок с риском для себя не за деньги, во всяком случае, не только за деньги. В ходу было такое понятие: раз Бог дал тебе такое мастерство, то долг надо отрабатывать на совесть. И на своем примере надо учить других, показывать, что непреодолимых препятствий нет.
--Так что же могло случиться с Петром, раз он был таким мастером?- недоумевали водители, и торопили Иннокентьевича с рассказом.
--Видать, и на старуху бывает проруха,- философски рассуждали некоторые.
А один не удержался и позлословил:
--Такой асс, что на ровной дороге увяз.
--Дурак ты,- беззлобно огрызнулся Иннокентьевич.- Людей Петр спасал.
В последний момент к их колонне, которая направлялась на прииск золотодобытчиков "Комсомольский", пристроился ЗИЛ с кузовом, крытым брезентовым тентом. Он вез группу молодых геологов, геодезистов и маркшейдеров в долину реки Ичувеем, где к этому времени были обнаружены перспективные месторождения золота. Из кузова доносилось бренчание гитары и задорные молодые голоса. Этим ребятам предстояло детально изучить новые месторождения, оконтурить, описать, прежде чем передать их в разработку.
Петр, подойдя к кабине ЗИЛа поинтересовался у молоденького водителя, приходилось ли ему водить машину по серпантинам. Получив отрицательный ответ, хмурясь, предложил:
--Проедь вперед, парень, стань впереди меня.
--Ты что, батя, боишься, что мы потеряемся?- беззаботно улыбаясь, спросил тот.- Не бойся, мы тоже кое-что умеем.
--Верю, верю. Но все-таки проедь вперед,- настойчиво попросил Петр. И не отошел, пока молодой водитель не переставил машину.
До перевала добрались без приключений. А вот при спуске вниз начались проблемы. Вдруг выявилось, что у кого-то ослабли тормоза и плохо сдерживали машину при заходе на поворот. У некоторых водителей сдавали нервы и они старались плотнее прижаться к скале, что цеплялись за нее. Машина глохла и тормозила движение.
У Петра от таких заминок нервы уже были взвинчены до предела. Ничего хорошего они не сулили. И когда колонна стала входить в очередной крутой поворот, с особым вниманием следил за идущим впереди ЗИЛом. И вдруг он увидел, что, тот дернулся сначала в одну сторону, потом в другую. Водитель, видимо, слишком резко вывернул руль влево, машина задела скалу и отскочила в сторону. Задние колеса неумолимо поползли к обрыву. Водитель еще сильнее нажал на акселератор, колеса на мерзлом скользком грунте бешено завращались. В морозном воздухе запахло жженой резиной. Но это только ускорило сползание машины к обрыву. Петр прекрасно осознавал, что еще несколько мгновений и машина скатится в бездну, и тогда трагедии не избежать. Он надавил на газ, и зеленый капот его старенького Студебеккера осторожно прижался левым боком к кузову терпящей бедствие машины, стал осторожно подталкивать ее вперед. И тут молодой водитель сплоховал в очередной раз. Вместо того, чтобы сбросить газ и медленно выравнивать машину, еще сильнее надавил на газ. Петру, чтобы не допустить разрыва между передней и его машиной тоже пришлось прибавить газу. И когда ЗИЛ с людьми, набирая скорость, быстро ушел вперед, машина Петра, потеряв опору, фактически повисла передним колесом над пропастью.
-- Он обязательно выбрался бы, но, похоже, дверь от толчков заклинило. Петр успел только разбить боковое стекло,- закончил свой рассказ Иннокентьевич...
* * *
За воспоминаниями Иван Сухотко не сразу заметил, что дорога окончательно обледенела. Понял это, когда на очередном крутом подъеме колеса стали пробуксовывать. Остановив машину, вышел оглядеться. До перевала было уже рукой подать. Но торопиться не хотелось. Достал из кабины термос с чаем, присел на обочине. С этой стороны сопки солнца не было видно, но его лучи разбегались в разные стороны, высвечивая яркими красками незабываемые картины величественной и в то же время суровой природы Заполярья. А где-то далеко внизу выписывали круги беспокойные птицы, и рваные клочья облаков безудержно проносились по распадкам между сопок. Сливаясь вдалеке в одно целое, они белесым стеганым покрывалом стелились до горизонта над заболоченной тундрой.
Картина была потрясающей. Тревоги враз куда-то отступили. Хотелось поделиться с кем-нибудь впечатлениями. Иван непроизвольно осмотрелся вокруг, хотя прекрасно знал, что рядом никого нет. Уже давно водители не собираются в колонны, чаще ездят по одному. Разве еще совсем недавно такое могло быть? C грустью подумал, что Север уже давно стал не тот. И прежде всего по духу. В прежние годы на Крайний Север приезжали не только и не столько за длинным рублем, сколько из-за потребности узнавать новое, испытать себя, узнать свой предел возможностей. Суровый край давал все для этого в полной мере. Эти люди были настоящие романтики. Сейчас даже само это слово вызывает скептическую ухмылку. Мол, не надо заливать про каких-то бессребреников. Но они были! Иван знал таких людей. Они радовались общению, преодолению, каждому новому дню, который сулил неведомое, требовал особого напряжения и сосредоточения сил. Трудности сплачивали и рождали коллективизм, взаимовыручку, заботу о ближнем.
А как радовались они величественной природе Севера! Влюблялись в этот край. И застревали здесь на долгие годы, на десятки лет. Хотя раньше, замысливая поездку на Север, планировали пробыть здесь максимум года три-четыре. Иван тоже такой срок себе мерил, когда после ПТУ с новыми шоферскими корочками приехал в поселок золотодобытчиков Комсомольский. Но вот уже минуло тридцать лет с гаком, а он все еще колесит по северным трассам, и не может объяснить себе толком, что его теперь здесь держит.
Север, пожалуй больше, чем вся страна, пострадал от перемен девяностых. Новая власть стала разрушать заполярные регионы первыми. Прииски и рудники, которые до этого успешно работали, давали стране золото, олово, вольфрам и другие ценные металлы, были в большинстве своем умышленно объявлены экономически невыгодными. Поселки и городки стали быстро пустеть. На место государственных предприятий пришли частные фирмы, в большинстве своем иностранные. Север заполонили люди, у которых перед глазами была только личная выгода. Новые хозяева, как коршуны-стервятники, слетелись на легкую добычу. Деньги у них заслонили все человеческое, чем раньше славились эти края. Они не видят неповторимой красоты Севера или не хотят видеть. А скорее всего им это просто не дано...
Многие товарищи Ивана Сухотко из-за этих перемен давно покинули Чукотку. А он все никак не мог расстаться с Севером, хотя не все изменения пришлись по душе и ему. Более того, каждый раз, когда приходилось вести машину на перевал, особенно в непогоду, клялся себе, что эта поездка будет последней. Но вот перевал оставался позади и все клятвы забывались.
Допив чай, Иван плотно закрутил крышку термоса. Оценивающе посмотрел на узкую ленту дороги, убегающую извилистой змейкой вверх. И вдруг на ум пришла простая и ясная мысль. У каждого человека есть свой перевал. Не все преодолевают его. Ему же нечего стыдиться. Он всей жизнью доказал, что свой чукотский перевал преодолел с честью. А вот те, кто отвечает за судьбу страны, свой перевал, похоже, не осилили. Страна не просто топчется на месте, а все больше скатывается к обрыву.
Садясь за руль Иван твердо пообещал себе, что этот подъем на перевал будет действительно последним. Но так случилось, что ему самому не пришлось делать окончательный выбор. Когда он подогнал машину под разгрузку, начальник участка предупредил его:
--Разгрузишься, зайди в контору.
--Случилось что или новый рейс намечается?- спросил Иван.- Так мне вроде бы отдохнуть полагается.
--Отдохнешь,- неопределенно произнес начальник участка и отправился по своим делам.
В конторе его перехватил кадровик. Сунул бумажку в руки:
--Ознакомься и подпиши.
До Ивана с трудом доходил смысл текста. Это был приказ о прекращении производственной деятельности старательской артели и соответственно уведомление об увольнении работников.
--Подписывай, подписывай. Не тяни, -торопил кадровик. --Мне еще много кого предупредить надо.
Иван расписался и растерянно спросил:
--А что же дальше? Дальше-то что делать?
--А ничего. Собирай вещички и на "материк". Артель приказала долго жить. Или наше руководство что-то нахимичило, или месторождение какому-то важному господину из столицы приглянулось.
Еще не осознавая полностью случившееся, Иван Сухотко медленно побрел домой. Домой ли? Горько усмехнулся своим мыслям.
А вокруг все также искрилось под лучами яркого солнца белое снежное полотно, заботливо укрывая покатые бока лобастых сопок. Бесконечная синь неба умиротворяюще отзывалась в душе.
С этими воспоминаниями он будет теперь жить всю оставшуюся жизнь...