Новый год семья Шеховцовых встречала с невесёлым настроением. Вестей от сына Виктора не было уже больше двух месяцев. Такого не случалось с тех пор, как он ушёл добровольцем для участия в боевых действиях в зоне специальной военной операции на Украине.
Чувство тревоги с каждым днём томило всё больше и больше. Не мудрено, что как-то на исходе осеннего дня Кирилл Дмитриевич проснулся в особенно дурном расположении духа. За окном барабанил холодный ливень, гибкие молодые берёзы склонялись при сильных порывах посвистывающего ветра чуть ли не до самых окон, словно старались получше заглянуть в жилище.
Жена Зинаида Мартыновна, поднявшись следом, попыталась разговорить супруга, узнать, что его тревожит. Но мужчина только отмахнулся от неё, сославшись на плохой сон. Потом всё-таки признался, что сегодня ночью особенно ломили в коленях ноги, затекали руки. Старик редко жаловался и потому женщина сразу поняла, что, видимо, на этот раз застарелая подагра разыгралась не на шутку.
Чтобы хоть как-то поддержать мужа, Зинаида Мартыновна сочувственно предложила:
--В поликлинику тебе надо бы сходить. Может, мазь какую врач выпишет или укол поставит. Попрошу зятя, чтобы сегодня же отвёз тебя на машине.
--Не вздумай! - взъярился Кирилл Дмитриевич. - Сколько раз я уже ходил к разным врачам и всё без толку! Как кости болели, так и болят. Только зря зятя напрягать будем.
И уже миролюбиво заключил:
--Это возраст даёт о себе знать. Надо было с молодости беречься.
--Ну, тогда и раскисать не стоит, - соглашаясь, рассудила супруга, и уже по-деловому предложила. - Сходил бы ты, старый, в магазин. Продуктов надо подкупить. А то сын обещал в отпуск приехать, чем угощать будем! Заодно разомнёшься и проветришься.
--Схожу, схожу, - спокойно отозвался хозяин дома, - вот только чуток повременю, пережду ненастье.
Помолчав, задумчиво, с оттенком тревоги в голосе добавил:
--Только бы чего с сыном не случилось. Сон нехороший приснился нынче.
Тут уже не выдержала невестка Вера. Собираясь на работу в школу, где преподавала русский язык, она наводила последние штрихи макияжа на лице перед большим зеркалом в прихожей. В сердцах упрекнула свёкра:
--Ну вот, опять вы за своё, Кирилл Дмитриевич! Ничего с нашим Виктором не случится. Только сами не злословьте, не зовите беду.
Ближе к обеду небо распогодилось, дождь перестал, выглянуло солнышко. Только лёгкий ветерок продолжал сбрасывать с деревьев последние пожухлые листья. Суставы у Кирилла Дмитриевича, видимо, откликаясь на изменение погоды, тоже притихли, стали болеть меньше. Настроение у него сразу улучшилось. В магазин, как и просила жена, сходил, прикупил всё по списку. Будет чем сына угощать, если вдруг нагрянет, да и себя можно побаловать разными вкусняшками.
Он уже подумывал, чем бы ещё заняться по хозяйству в помощь жене, но в этот момент в дверь позвонили. И сразу Шеховцев почувствовал, как тревожно защемило сердце, все внутренности заполонила холодная пустота.
Вошедший мужчина был в армейской форме. Увидев, как засуетились старики, приглашая пройти в дом и посидеть с ними за столом, предупредил, что заглянул на одну минутку и, волнуясь, стал рассказывать:
--Простите, но я не совсем с хорошими новостями к вам пришёл. Ваш сын пропал без вести. Мы вместе были в том бою. Виктор командовал отделением разведчиков, был, как всегда, впереди. Мы уже вошли в пригород Курахово, корректировали направление огня артиллерии и продвижение штурмовых групп. Пробивались по направлению к многоэтажным домам, где в укреплениях и засели боевики. Уже вошли в плотное соприкосновение с нациками, как место схватки враг накрыл плотным артиллерийским и ракетным огнём. Бил по площадям, не щадя даже своих. А с неба враг к тому же щедро осыпал нас бомбами. В этот момент мы и потеряли Виктора из виду. Долго потом искали, но так и не нашли. Вернулись на базу без него. Не появился он и в последующие дни. Вот такие дела.
Прощаясь, сослуживец Виктора, оправдывая свою поспешность, пояснил:
--Своих родителей тороплюсь навестить. Они живут в деревне. Не хочу опоздать на рейсовый автобус.
Уже от двери обнадёживающе сказал:
--Мы всё же верим, что наш командир жив и обязательно вернётся. Верьте и вы. Ваш сын смелый и находчивый боец.
С этого дня в доме Шеховцовых поселились глубокое уныние и безудержная тоска, потекли тягостные дни ожидания и надежды. Младшая дочь, которая жила своей семьёй отдельно, чтобы поддержать родителей взяла на работе отпуск за свой счёт и переехала на время к ним вместе с малышом. И вправду в доме на какое-то время становилось уютней, хоть и шумней.
* * *
Занятия с внуком отвлекали Кирилла Дмитриевича от горестных размышлений. А он всё больше корил во всём случившимся себя. Всегда вёл с сыном доверительные разговоры, не избегал острых вопросов. И теперь опечаленно думал: "Вот и воспитал в нём на свою голову излишнюю неуёмность, желание быть в гуще событий, желание лезть вперёд, добиваться своего. Только в народе такую инициативность чаще характеризуют не совсем лестной поговоркой: быть от каждой бочки затычкой."
И главное, в чём упрекал теперь себя Шеховцов-старший, что не стал отговаривать сына, когда тот, приехав в свой первый отпуск после года службы в зоне СВО, решил продлить контракт с военным ведомством на новый срок.
С началом спецоперации считалось, что продлится она недолго, потому сын и заключил контракт только на год. Собирался вернуться на бывший авиазавод, где работал на линии по выпуску бытовых товаров мастером.
Скорее всего, так и было бы, спецоперация закончилась бы быстро, не приди на помощь бандеровско-сионистскому режиму Украины профашистские и русофобские силы европейских стран и США. Ситуация на поле боя резко стала меняться не в пользу российских войск. Поговаривали, что не обошлось без предательства и недомыслия среди тех, кто принимал решения.
Виктор даже не досидел дома до конца свой первый отпуск, засобирался снова в зону СВО, к своим боевым товарищам. Более того, он уже тогда твёрдо решил по возвращении в часть перевестись из миномётного расчёта в штурмовую роту. Сослался на то, что хочет и может приносить больше пользы. Дескать, негоже ему, здоровому, сильному мужику, прохлаждаться, как он выразился, в относительной безопасности, в то время, как другие бойцы сталкиваются с врагом лицом к лицу почти каждый день.
Вот тут бы Кириллу Дмитриевичу самое время вмешаться, применить отцовскую волю, возразить против этого решения. И не потому что миномётчиком безопасней служить. Само собой, это не так! Сын и сам ему рассказывал, когда женщин не было рядом, что их миномётный расчёт с позывным "Соколы" постоянно находился в зоне активных боевых действий. Своевременно подавляя точным огнём вражеские опорные пункты и очаги сопротивления, помогал таким образом штурмовым группам продвигаться вперёд и успешно решать свои боевые задачи.
--В ответ, конечно, прилетало и нам от противника, - благодушно ухмыляясь, делился воспоминаниями Виктор. - Иной раз даже совсем не хило. Это когда мы нациков особенно сильно точным огнём доставали. Они отвечали нам ураганным обстрелом. Буквально засыпали снарядами. К счастью, бойцам удавалось вовремя хорониться в укрытиях.
А в последнее время враг стал особенно докучать ещё и беспилотниками. Нужно было постоянно держать ухо востро, чтобы не прозевать опасного подарка с неба от вражеской воздушной "птички" в виде бомбы или гранаты.
Словом, опасностей и на прежнем месте службы хватало с избытком. Но отец промолчал тогда, лишь с грустной усмешкой наблюдая, как сын лукавил перед матерью и женой, уверяя, что в штурмовой роте ничуть не опасней, чем служба в миномётном расчёте. Ладно бы, женщинам эту лапшу на уши вешал, так он и сам, похоже, в это верил, подозревал Кирилл Дмитриевич.
Шеховцов-старший понимал, что истинная причина стремления сына попасть к штурмовикам в другом. Всё дело было в красном полотнище, которое бережно хранилось дома и которое Виктор, возвращаясь в зону СВО, намеривался взять с собой.
Когда-то оно было государственным знаменем, а хранилось в их доме с тех пор, как Кирилл Дмитриевич в девяностых годах прошлого столетия в последний раз прошёл с ним в колонне сослуживцев, работников авиационного завода, на демонстрации в честь очередной годовщины дня Великой Победы в Отечественной войне 1941-45 годов над фашистами.
Когда парад закончился, Шеховцов поинтересовался у заместителя директора по хозяйственной части, куда складировать праздничные атрибуты демонстрации. Тот тяжело вздохнув, с грустью в голосе сказал:
--Да куда хочешь, Дмитриевич, туда и девай. Можешь даже выбросить. Скорее всего, они больше не пригодятся. Новая власть или завод обанкротит или станет проводить парады под другими знамёнами.
Это были девяностые годы, время трагических перемен в жизни миллионов людей. Предавшие идеалы советского периода жизни ельцинисты совершили в стране переворот и принялись остервенело ломать прежние устои государства и насаждать в обществе свои торгашеские принципы. При этом безудержно обогащаясь лично.
Но разве мог старый коммунист Шеховцов, проработавший на предприятии свыше сорока лет, вот так запросто бросить столь важный символ ещё недавно великой страны! Тем более, что с авиазаводом у него фактически была связана вся трудовая деятельность. Начинал здесь работать после окончания столичного института авиастроения слесарем, потом руководил сменой, а в конце восьмидесятых возглавил инженерную службу.
* * *
Кирилл Дмитриевич и сам к тому времени уже замечал некоторые признаки финансового неблагополучия предприятия. Готовая продукция не находила полной реализации, склад вот-вот переполнится и завод не сегодня так завтра останется без оборотных средств, а рабочие без заработной платы. Они и так уже несколько месяцев получают её с большим опозданием.
И всё же, даже опытным производственникам до конца не верилось, что завод не устоит под грузом сомнительных перемен в экономической политике. Предприятие было многопрофильным и продолжало работать в прежнем режиме. Но после слов заместителя директора на душе старого работника кошки заскребли усердней. чем обычно, сея тревожные сомнения о будущем завода.
Впоследствии так оно и случилось. Предприятие долгие годы просто пыталось выжить, перебиваясь мелкими заказами и налаживанием выпуска бытовых предметов. Увольнения лишних работников следовали волнами одно за другим, пока численность не была уменьшена до нескольких десятков человек. Все основные линии производства были остановлены. Пришлось уволиться с любимого завода и главному инженеру Шеховцову за ненадобностью его опыта и знаний предприятию.
Но в тот праздничный день Кирилл Дмитриевич, уединившись после демонстрации в своём кабинете, в последний раз развернул красное полотнище и в задумчивости долго трогал мягкий шёлк заскорузлыми пальцами. Взгляд его при этом был отсутствующим. Он словно прощался с эпохой, связанной со знаменем. Потом, аккуратно отделив полотнище от древка, так же бережно сложил его и спрятал в пакет. Дома под дорогую для него реликвию отвел отдельную полку в шкафу и тщательно следил, чтобы никто даже случайно не положил сверху какую-нибудь вещь.
Повзрослев, Виктор не раз спрашивал отца зачем он так бережно хранит это красное полотнище.
--Что в нём такого необычного, что ты его так бережёшь? Сам же говорил, что оно тебе больше не понадобится, - спросил он как-то раз отца и замер в ожидании ответа.
Отец ответил не сразу. Он понимал, что время неумолимо расставит свои акценты в каждой эпохе. Но в людской памяти не всегда остаются наиболее важные события. Потому и оценки эпох не всегда однозначные. Одним предложением объяснить это сыну не получится. И погружённый в свои мысли, легонько потрепав белобрысые вихры сына, спокойно сказал:
--Мне, скорее всего, нет. А вот тебе ещё может пригодиться. Это не просто красное полотнище. Это надежда трудовых людей на справедливое будущее.
Посчитав, что отец сказал всё, что хотел, Виктор собирался уже заняться своими мальчишескими делами, но Шеховцов-старший продолжал рассуждать:
--Конечно, в последнее время и в той стране мало чего было справедливого и светлого. Но была надежда и было равенство возможностей. И красный флаг был символом этих надежд. Потому новая власть быстренько и сменили его на торгашеский триколор. Поспешила показать миру свою капиталистическую сущность. Мол, мы, дескать, теперь такие же, как и вы. Показала готовность служить за включение новых хозяев страны в глобалистское мировое семейство.
К этому разговору отец с сыном и потом возвращались не раз. Виктор, наблюдая за переменами, происходящими в стране, пытался изменить мнение отца. Многое из перемен ему нравилось. Но Кирилл Дмитриевич оставался непреклонен в своем мнении. Более того, после событий на Украине в 2014 году он твёрдо заявил:
--Это радует, что в нашей жизни появляется много хорошего. Только вот что я тебе скажу, сын. Беду принесут эти люди стране. Беду и кровь. Жадность, безудержная жажда наживы, показуха и хвостовство богатством всегда приводят к распрям.
Тогда Виктору не хотелось в это верить. Но и подшучивать над упрямством отца со временем перестал. События на Донбассе закручивались так, что не до оптимистичных рассуждений было. Тем более, что с годами темная пропасть непонимания между соседними странами только усиливалась, пока не вылилась в открытый военный конфликт. Чего в прежние времена никак не могло случиться.
Теперь и Виктор, когда отец доставал иногда из шкафа красное полотнище, уже сам задумывался: что в нём такого необычного сокрыто, что объединяло людей, а несогласных, если такие и были, усмиряло.
* * *
Возвращаясь из отпуска, Виктор, как и планировал, прихватил красное полотнище с собой. Пообещал отцу, что будет беречь его, хранить у себя на груди и доставать только, когда надо будет отмечать освобождение очередного населённого пункта от врага. Объяснил тем, что хочет иметь возможность лично самому поднять Красный флаг над первым же объектом, отбитым у врага со своим непосредственным участием. Ему хотелось, чтобы это была его высота.
Шеховцов-старший видел как при этих словах взгляд сына зажигался каким-то особым светом и не решился отговаривать.
Не стал лукавить Виктор и перед товарищам-миномётчикам, когда получил разрешение на перевод в штурмовую роту. Оправдывая своё решение, он широко развел руки перед собой, показывая на окружающие их лесопосадки:
--Где здесь я подниму отцовское Красное знамя? А я хочу поднять его над высотой, которую буду брать непосредственно сам.
Командование быстро заметило и оценило инициативность и смекалку Виктора на новом месте службы. И вскоре само предложило бойцу попробовать себя в разведке, где эти качества особенно нужны. И вот уже скоро будет год, как Шеховцов-младший служит в разведподразделении.
Что и говорить, вначале ему приходилось улавливать на ходу все тонкости службы в разведке, чтобы не оплошать и не подвести товарищей. Зато сейчас уже многому у него можно поучиться. За выполнение боевых заданий не раз был отмечен наградами. Сам стал командиром отделения разведчиков.
Чаще всего его группе поручалось работать в крайне сложных условиях, в том числе и в глубоком тылу врага. И хотя основную работу по разведке в последнее время взяли на себя дроны, но дел в тылу врага и для людей не стало меньше. По-прежнему остаётся много мест, куда дроны не могут проникнуть, а без корректировки на местности действия штурмовых групп сопряжены с большими трудностями и рисками. А про важность координат для ударов артиллерии и говорить не приходится.
Вот и приходится рисковать разведчикам. Чтобы не ошибиться, отыскать и передать точные координаты укреплений противника и скопления вэсэушников. Небольшими группами они вынуждены выдвигаться чуть ли не до прямого соприкосновения с вражескими позициями.
Доходило до того, что разведчики иногда лицом к лицу сталкивались с такими же группами противника. Выручала смекалка. Разведчики в иных случаях стали повязывать синие повязки на рукава исключительно с целью запутать противника. Обмундирование-то у солдат с обеих сторон похожее, а на лицах балаклавы - вот и попробуй разберись в суматохе, кто перед тобой: враг или свой. А этот выигрыш в секунды часто спасал разведчикам жизнь.
К зиме военные действия на Покровском направлении активизировались. Прибавилось работы и у разведчиков. Вокруг города враг выстроил глубокоэшелонированную оборону. Опоясал этот важный стратегический населённый пункт двумя линиями бетонных укреплений.
Но прежде на подходе к Покровску нашим воскам предстояло штурмовать не менее укреплённый город Курахово. Туда и перекинули отделение разведчиков во главе с Шеховцовым-младшим. Оттуда и перестали приходить сообщения от сына. А причину внезапного молчания объяснил сослуживец Виктора, навестивший их по пути домой.
Кирилл Дмитриевич из последних сил пытался держаться сам, а ему ещё надо было успокаивать женщин. Уверял и себя и их, что раз нет свидетельств, что на самом деле случилось с сыном, значит обязательно надо верить в лучшее и тогда он вернётся. Он тщательно пытался избегать ужасных слов "пропал без вести", "погиб," и ему самому становилось легче. Оставалось только ждать и надеяться.
Но время шло, а обнадёживающих вестей о сыне не было. Ноябрьская слякоть с холодными дождями давно уже сменилась снегом и зимним бодрящим морозцем. Каждый новый день приближал к новогодним праздникам.
Прогуливаясь, Кирилл Дмитриевич видел, с каким воодушевлением город готовится встречать Новый год. Горожане бесконечными толпами кочевали по торговым точкам, выбирая родным подарки и запасаясь продуктами. И от этой предпраздничной суматохи на душе у него становилось только тоскливей. Горькие мысли о сыне не оставляли ни на минуту.
В надежде узнать о судьбе сына, Шеховцов-старший, возвратившись в дом, усаживался перед телевизором и внимательно вслушивался в каждое сообщение из зоны СВО и вглядывался в кадры репортажей военных корреспондентов о жарких схватках с врагом на линии соприкосновения.
С особым напряжением вслушивался в названия освобождённых нашими бойцами населённых пунктов в районе Курахово. Из рассказа однополчанина сына следовало, что Виктор участвовал в боях именно на этом участке фронта. В том числе и в последнем бою. И когда в одном из сообщений прозвучало, что наши штурмовые группы уже вошли в Курахово и даже водрузили на уцелевшем многоэтажном здании знамя, Кирилл Дмитриевич буквально впился взглядом в экран телевизора, пытаясь разглядеть цвет знамени и ребят рядом с ним.
Увидев триколор, тяжело вздохнув, отвел взгляд в сторону. Нет, он был рад за парней, державших знамя. Но триколор означал, что его сына там нет. Он бы обязательно вывесил Красное знамя, которое взял с собой, возвращаясь из отпуска. Он и взял его только для того, чтобы лично водрузить над высотой, отбитой у врага.
--Это будет наша с тобой высота, отец, наш счёт фашистскому бандеровскому отребью, - заявил он при этом.
От этих воспоминаний на душе старика светлело. Мысли хоть и уносили его по-прежнему в район ожесточенных сражений, но уже не были такими мрачными. Почему-то верилось, что Виктор жив и если ещё не поднял своё знамя в знак поверженного врага, то непременно это сделает. Пусть немного позже, но обязательно поднимет!
И какая огромная волна волнительной радости всколыхнула его, когда однажды во время очередного просмотра сообщений по телевизору о боях за Курахово, Шеховцов-старший увидел, как в экране полыхнуло красным цветом полотнище знамени, развевающееся на ветру над одним из зданий города. Оно попало в объектив военкора на одно мгновение, но как дрогнуло от этого короткого кадра сердце старого человека и наполнилось радостью всё его существо.
Но это эпизод больше по телевизору не показывали и Кирилл Дмитриевич уже начинал думать, что ошибся.
--Сильно хотелось, чтобы так было, вот и показалось, - подумал он. И уже готов был снова предаться своим невесёлым размышлениям, как вдруг в доме раздался громкий звонок домашнего телефона. Домочадцы разошлись каждый по своим предновогодним делам и в пустом доме трель звонка раздавалась особенно требовательно и настойчиво.
Не успел Кирилл Дмитриевич ещё толком приложить трубку к уху, как услышал радостный голос сына:
--Отец, я сделал то, что хотел! Я водрузил твоё Красное знамя над освобождённым городом. И помогли мне в этом местные жители. Они меня вылечили и выходили после ранения и контузии. Позже я тебе всё расскажу. А пока передай маме и жене, что я жив и здоров и всех вас очень люблю. Ждите к Новому году в гости.
* * *
Позже, вспоминая о своих приключениях, Виктор сокрушался лишь в одном, что заставил родителей поволноваться. О том, что ему самому пришлось пережить, вспоминал неохотно. Просто буднично рассказывал о пережитом.
--Очнулся в кромешной темноте, со всех сторон придавленный подмерзшими комьями земли, какими-то тяжелыми предметами, досками. Голова нестерпимо болит, ощущение такое, что вот-вот снова потеряю сознание. Попробовал руками ощупать всё вокруг себя, чтобы определить, где я нахожусь. Удалось сдвинуть с места только одну правую руку. Сначала подумал, что левая чем-то придавлена, но позже понял, что она ранена и затекла. Я поначалу даже подумал, что её у меня больше нет. Стало совсем не по себе. Испугался, как я дальше воевать буду!
Рассказывая, Виктор иногда надолго умолкал, хмурился, как бы собираясь с мыслями. Было видно, что воспоминания даются ему с трудом. Он как бы заново переживал все случившееся с ним, свои мысли и ощущения.
Не сразу пришло ясное осознание, что взрывом бомбы его основательно завалило землёй, а сверху ещё придавило рассыпавшимся строением, рядом с которым он устроил свой наблюдательный пункт. Он надолго потерял сознание.
Из своего вынужденного плена Виктору удалось выбраться только к глубокой ночи. Где-то совсем недалеко периодически раздавались взрывы и автоматные очереди. Оглядевшись, понял, что свои бойцы ушли и рассчитывать придётся только на себя.
Невдалеке увидел пятиэтажные дома. Не все были разрушены и Виктор решил добираться туда. Конечно, была опасность нарваться на вражескую засаду, а с него, понимал, вояка в таком виде никакой. Но не сидеть же на месте! С рассветом нацики обязательно его обнаружат или при осмотре недавнего поля боя или дронами, и тогда уж ему точно несдобровать.
Но сначала, достав аптечку, попробовал перевязать себе руку. Плечо тоже задело, но, к счастью, вскользь. С трудом, но всё же с перевязкой справился, главное удалось остановить кровотечение. На плече рану просто залил йодом. Попробовал встать на ноги, но тут же упал - закружилась голова. Понял, что не обошлось и без серьёзной контузии. Это открытие усложняло перспективы добраться до ближайшего дома без приключений, но делать было нечего. И Виктор, сжав зубы, пытался то идти, то, передохнув, ползти. Потом снова вставал и, преодолевая головокружение, снова шёл.
Рассмотрев пустые глазницы дома, понял, что жильцов в нём нет. Решил, что здесь ему лучше всего и поискать себе место, чтобы укрыться. Свернул в ближайший подъезд. Проход в подвал, куда он первоначально хотел спуститься, был завален всяким хламьём, и тогда он осмотрел ближайшую квартиру. Здесь было всё перевёрнуто и разбросано, но Виктор даже обрадовался: здесь уже всё кто-то обшарил, значит больше не вернётся.
Стал обустраивать место для отдыха. Силы были уже на исходе и он решил слегка передохнуть.
Вдруг сквозь полудрёму он услышал сначала чьи-то шаги, а потом и тихий говор:
--Никуда он не ушёл, он здесь.
И тут Виктор увидел женщин. Это были, скорее всего, местные жительницы. Он инстинктивно схватился за автомат, выражая намерение защищаться. Но женщины предупреждающе замахали руками, одновременно объясняя, что они ему хотят помочь.
Помогли ему перебраться в подвал, обработали раны и напичкав лекарствами, покормили и усадили пить чай. Перебивая и дополняя друг друга стали рассказывать, что уже давно перебрались в подвал из своих квартир:
--Как только поняли, что ваши войска наступают, так и стали потихоньку обживать подвал. Знали, что в округе развернутся серьёзные бои и надо было хорониться. А поскольку из опыта знали, что бандеровцы просто так не уйдут, не пограбив население, самое ценное заранее перетащили в подвал. Запаслись также продуктами и водой. А вход в подвал завалили чем попало, чтобы бандеровцы думали, что в подвале никого и ничего нет.
--А про меня как узнали? - спросил Виктор.
--Так ночью хорошо слышен любой шорох.
--А не опасались, что это бандеровцы объявились?
--Бандеровские вояки приходили всегда шумно, не остерегаясь. Шастали по квартирам наперегонки в поисках, чем бы поживиться, что унести с собой, а что поломать.
А одна из женщин, подливая в чашку Виктору чай, посмеиваясь, сказала:
--Тебя мы сразу от бандеровцев отличили - по осторожным шагам.
И стала рассказывать, кто из женщин как прореагировал на появление человека в квартире сверху.
--Глаша сразу воскликнула: "Это наш, бабаньки, русский! Ей-Богу наш!" А вот Матрёна засомневалась сначала, недоверчиво возразила: "Откуда ему, тебе, значит, взяться? Ты что умом тронулась, сидя в подвале!" Правда, чуть позже сама призналась, что очень хотела, чтобы Глаша оказалась права.
--Все сомнения окончательно отпали, когда, перевязывая тебя, увидели за поясом красное полотнище. Бандеровец бы от злобы сдох, увидев его, а ты на груди хранишь, - подвела итог обмена впечатлениями молодая женщина, которую рассказчица назвала Матрёной. - Давай допивай чай и отдыхай. Тебе восстанавливаться надо.
Раны и контузия долго ещё давали о себе знать. Временами Виктор даже впадал в забытье и, открывая глаза, с недоумением всматривался в заботливые лица незнакомых женщин. Не сразу вспоминал, как он оказался здесь, среди них, но постоянно чувствовал с каким бережным вниманием ухаживали женщины за ним. И постепенно болезнь отступила, раны быстро стали затягиваться. И как только на Кураховском направлении возобновилось наступление, Виктор присоединился к своим.
Для активных действий он был ещё негож, но и в госпиталь ехать отказался. Не хотелось отстать от своих. Хотел выполнить самое сильное своё желание - водрузить Красное знамя в освобождённым от коварного и жестокого врага населённом пункте. И ему это удалось! И что особенно его радовало, что рядом с ним в момент подъёма знамени стояли местные женщины, помогшие ему осуществить свою мечту. И пусть этот момент не попал в основные сводки с фронта, это ничего для него не меняло - он покорил свою высоту!