Сельский знахарь Иван Кузьмич заболел. Некогда высокий, крепкий мужик, еще далеко не старый. Врачевал не только своих односельчан, но и всю округу. А тут, подишь ты, сам враз слег. Кости стало ломить. А с наступлением дождливых осенних дней и вовсе его скрутило. Да так, что ни согнуться, ни разогнуться. Никакие лекарства и собственные заговоры не помогали. А тут и новые болезни подоспели. Им, видимо, только дай слабину, сразу со всех сторон обложат.
Измученный болезнями Кузьмич стал чахнуть и угасать прямо на глазах. Лежит, кряхтит да постанывает. Есть совсем перестал. К нему, как и раньше, по привычке, заболевшие сельчане в надежде на помощь приходили. А он только жаловался им в ответ:
--Не помощник я вам, похоже, больше. К самому смерть уже подбирается.
Родные не на шутку всполошились. Внучка из города приехала. Врача знаменитого с собой привезла. Но и тот лишь развел руками, не смог определить причины угасания деда.
Когда внучка собралась уезжать в город, Иван Кузьмич сказал ей:
--Давай прощаться. Не свидеться нам, скорее всего, больше.
Внучка расплакалась.
--Может, я чем-нибудь могу тебе, дед, помочь? Может, у тебя какое-нибудь желание есть?
Иван Кузьмич задумался. Из суетной прошлой жизни сельского жителя ему особенно запомнился один обед в столовой райцентра. Очень ему тогда понравилось блюдо из жареной рыбы. Исчезла она давно с прилавков магазинов и столовых. Молодежь-то и слова такого уже не знает.
Мечтательно сказал внучке:
--Очень хотелось бы напоследок еще разок попробовать простипому. Лучше ничего не пробовал!
Просьба деда повергла внучку в недоумение. Стала советоваться с бабушкой.
--Ишь, что удумал,- вздохнула она.- Совсем, видно, умом плох стал, старый. На все село хочет опозорить.
Вытерла краем платка выкатившуюся из глаз слезу и отрешенно сказала:
-- Бог ему судья. Присмотри ему, внученька, эту самую простипому. Может, и полегчает.
Не прошло и двух дней, как внучка снова приехала. Да не одна. С ней была молодая красивая девица. Ее можно было бы счесть подружкой внучки. Но уж больно она выделялась одеждой. Коротенькая шубка нараспашку, высокие красные сапожки, надетые на чулки в сеточку, узкая юбчонка и полупрозрачная кофта с глубоким вырезом.
Войдя в комнату, полную сочувствующих односельчан, перекатывая во рту со стороны в сторону жвачку, спросила:
--Ну, и кто здесь больной?
Дед, увидев девушку, аж привстал на кровати, и с нескрываемым интересом уставился на нее. Все облегченно вздохнули: деду явно полегчало. А та, оглядев изумленных эффектом, произведенным ею на Ивана Кузьмича, требовательно сказала:
--Ну, что пялитесь? Освободите комнату. Не при всех же мне начинать работать!
Присутствующие суетливо поспешили к выходу.
Как только за ними закрылась дверь, сразу же услышали вскрик и энергичный скрип кровати. На лицах некоторых сельчан уже стали появляться понимающие улыбки, как вдруг двери с грохотом распахнулись и из комнаты выскочил в одном исподнем всколоченный Иван Кузьмич.
--Вы что мне тут устроили, бесстыдницы!- дико вращая очами, вскричал он, обращаясь к внучке и жене.
--Так ты же сам просил, привезти тебе проститутку,- ответила дочь.
Пришла очередь изумляться Кузьмичу. Смущаясь, он попытался объяснить суть своей невинной просьбы:
--Была в наши молодые годы такая рыба - простипома. Жирная, вкусная. А если пожарить ее на маслице, да на открытом огне - пальчики оближешь. А вы вон что подумали! Эх-ма!...
Но все обратили внимание, что Иван Кузьмич передвигался впервые за долгое время очень резво и без посторонней помощи. Видимо, и впрямь хорошая рыба была простипома!