Аннотация: О приключениях обитателей маленького заполярного поселка золотодобытчиков Кюсентэй
*Николай Мамойко
ЛЮБОВЬ И ЖИЗНЬ КУЛИНАРА ВАЛИ СОРОКИНОЙ
---Повесть---
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. Эта встреча была сколь неожиданной, столь и необычной. В одной из поездок к внукам в Подмосковье, в привокзальной толпе, которая готовилась вот-вот штурмовать очередную электричку, вдруг мелькнуло лицо женщины, которое показалось знакомым. Но сколько ни напрягал я свою память, вспомнить откуда знаю эту женщину не мог. Одно было ясно, что это лицо из далекого прошлого.
Время до посадки еще было, и я решил подойти поближе, может это поможет вспомнить. Взгляд женщины скользнул по толпе и на долю секунды задержался на мне. В следующее мгновение лицо ее просветлело, заулыбалось. Женщина подалась мне навстречу.
--Геолог? Коля, это ты?
И вдруг годы как будто отступили. Целый пласт лет! Но все еще неуверенно я спросил:
--Валя Сорокина?
--Да я это, я!- И в следующее мгновение женщина уже обнимала меня, уткнулась лицом в грудь. А когда она отстранилась, увидел слезы на ее глазах. Ах, какими восхитительными были эти глаза в те далекие годы, когда мы были молодыми! В них был целый мир чувств и удивительной теплоты!
Сейчас предо мной стояла невысокая, все еще довольно стройная немолодая женщина с выцветшими глазами, с которых, как и в прежние годы, как бы сами собой выкатывались крупные слезинки. Смахнув их, Валентина начала задавать обычные в таких случаях вопросы:
--Как живете? Где? Куда едите?
После своих односложных ответов, я поинтересовался в свою очередь:
--А как ты, Валя, живешь?
Она словно только и ждала этот вопрос. Поправила платок, вздохнула:
--Да не живу я. Существую...
Как-то само собой получилось, что мы, не сговариваясь, покинули привокзальную площадь и пошли вдоль шумной улицы. Валя словно многие годы ждала этого момента, чтобы выговориться. Из ее торопливого рассказа я узнал, что живет она в небольшом подмосковном городке. Работает, как и раньше, кулинаром.
--Ни мужа, ни детей не нажила,- горько призналась она.--Пробовала выйти замуж, но каждый раз не складывалось. Не смогла никого полюбить...
А я все ждал, когда Сорокина заговорит о главном, что меня особенно интересовало. Не выдержал, поторопил вопросом:
--Кого-нибудь из наших кюсентейских встречала?
Ответ обескуражил.
--Не встречала. И никого не хотела видеть. Никто не сказал мне тогда вовремя, что Толя уезжает...
Повисла долгая пауза. Потом Сорокина предложила:
--Давайте где-нибудь присядем.
И уже после того, как мы нашли свободную скамейку, стала рассказывать.
--Единственный, кого я видела за эти годы, это был Толя. Мой Толя,- голос ее дрогнул.- Я долго его искала. Вы же помните, что после того случая на озере Спирка он уехал на Чукотку. На прииск "Ленинградский". Ни на одно мое письмо не ответил. А писала я их много, почти каждый день. Потом следы его затерялись.
Помолчав, продолжила свой нехитрый рассказ:
--Нашла его только спустя четыре десятка лет в Иркутске. Он работал в одной солидной фирме советником,- Валя набрала в легкие побольше воздуха,- по разработке сыпучих песков с драгоценными металлами шахтным способом в условиях вечной мерзлоты. Уф, слава Богу, выговорила! А раньше с первого раза не получалось.
--Я подкараулила его на выходе из офиса после рабочего дня. Окликнула. Толя сразу узнал меня. Поняла это по его взгляду. Но он не торопился заговорить со мной. Мне же хотелось кинуться к нему на шею. Обнять его. Я уже знала, что он живет бобылем. Но его взгляд остановил меня. Он вроде бы и смотрел на меня, но в то же время взгляд скользил как бы через меня.
--Ну, здравствуй, кулинар,- только и сказал, наконец, он.
По приезду в город я остановилась в гостинице. Приготовила все к встрече. Пригласила Толю. Но он отказался.
--Тогда, может, к тебе пойдем? Поговорим, повспоминаем,- не сдавалась я.
Его ответ, прямо скажу, сразил меня. Окончательно поняла, что ничего хорошего от нашей встречи ждать не приходится. Столько лет прошло с тех пор, а он со мной разговаривал, как будто все было вчера!
--Ни к чему все это, Валя...Наша птица улетела. Давно улетела.
--Какая птица?- цеплялась я за слова, стараясь отдалить крах последней надежды.
--Птица счастья, Валя. Птица счастья...
И уже уходя, отрешенно произнес:
--Прощай, кулинар!
Я долго смотрела вслед, пока Анатолий не затерялся среди спешащих с работы людей. C горечью осознала насколько прав был начальник участка Михаил Фалдин, что грязь предательства невозможно отмыть ни любовью, ни временем. А тогда казалось, что ничего страшного не случится, если немного расслаблюсь, доставлю себе удовольствия на стороне. Как я ошибалась! А я ведь его любила как никого ни до, ни после него!
Валентина Сорокина больше не сдерживала слез. От безудержных рыданий ее тело вздрагивало. Слезы с выцветших глаз на этот раз не капали, а текли ручьем.
Вскоре электрички развезли нас в разные стороны. На этот раз навсегда. А меня всю дорогу преследовали неожиданно четкие картины и события далеких лет жизни в маленьком якутском поселке золотодобытчиков Кюсентее. Они хранились в памяти многие годы, а после встречи неожиданно ожили с такой явью, что мне ничего не оставалось как перенести их на бумагу.
* * *
Когда скудный на краски сентябрьский день только занимался над горизонтом, никто не знал, что он принесет столько несчастий и переживаний жителям маленького заполярного поселка Кюсентей. Чуть меньше года назад здесь была начата проходка первой и пока единственной на участке шахты, а сегодня смене горняков Анатолия Прохорова предстояло выдать на-гора золотоносные пески уже из лавы. И хотя период подготовительных работ еще далеко не закончился, это означало, что в биографии шахты начинался совершенно новый важный этап - эксплуатационный.
С планерки горняки, тем не менее, выходили невеселые. От приподнятого, радостно-возбужденного настроения, с которым отправлялись на смену, не осталось и следа. И только всегда неунывающий скреперист Федор Зубков вопрошающе позубоскалил:
--Ну что, носы повесили, мужички-золотодобытчики?
Но никто не откликнулся на его слова. К шахте шли молча. Каждый по-своему переживал услышанное.
Анатолий шагал чуть в стороне от всех. Ему особенно было тяжело. Вечером накануне по рации с прииска передали, что с вездеходом, который вез для участка новые пневматические бурильные молотки, транспортерную ленту, тросы для скрепперов и другое нужное для работы под землей оборудование, выехала и его Валюша. Она напросилась в поездку на Омолой с отчетом, а обратно взялась сопровождать продукты для столовой.
Весь вечер Анатолий то и дело выходил из балка, вглядывался и вслушивался в густую темень - не промелькнет ли где свет фар вездехода, не прорежет ли даль тундры рокот мотора. Но каждый раз возвращался в балок ни с чем. Ожидание с каждым часом становилось все тягостнее. К вечеру к тому же запуржило, а в полночь и вовсе выпал обильный снег. Окончательно стало ясно, что с вездеходом и его пассажирами что-то случилось.
Начальник участка Михаил Иванович Фалдин тоже не спал, когда Анатолий постучался к нему часа в два ночи.
--Может, навстречу пойти? - предложил Прохоров, безуспешно пытаясь приглушить тревогу, которая захватила его всего. - Механика взять, если с вездеходом что, помог бы...
--Иди отдыхай, Толя. Тебе утром на смену. Да и куда ты пойдешь - тундра-то большая? А темень-то какая, сам видишь. Если что с мотором у них - в двух шагах в такой снежной круговерти пройдешь и ничего не увидишь. Думаешь, они кричать будут? Утра они, Толя, ждать будут. Вот и мы подождем его. Авось к утру приедут.
Но к утру вездеход так и не появился. Надежда горняков, что отработку первой лавы они начнут новыми пневматическими перфораторами, не оправдалась. А тут еще примешалось беспокойство за людей.
С Валей так надолго Прохорову еще не приходилось расставаться ни разу с тех пор, как эта невысокая, хрупкая пэтэушница, волей случая заброшенная на самый отдаленный участок прииска "Омолой", прочно завладела его сердцем. Каждый раз вспоминая, как он увидел первый раз Валю, Анатолий не мог сдержать улыбки. А было это так.
* * *
Подготовительные работы по нарезке шахты разворачивались необычайно быстрыми темпами. Настолько быстрыми, что другие службы не поспевали за горняками, и вскоре электроэнергии примитивной "дэски", как ласково назвали горняки с чьей-то легкой руки участковую дизельную электростанцию, стало не хватать. Не помогало и то, что для работы разных электромеханизмов и приборов был разработан жесткий график. И тогда для изучения дел на месте на Кюсентей вылетели директор и главный энергетик комбината "Куларзолото". Предполагалось, что с Кюсентея они вылетят прямо в контору комбината, чтобы там срочно решить, что делать.
У будущего кулинара Вали Сорокиной к этому времени закончилась практика. Уже с неделю она напрасно ждала оказии, чтобы уехать в Усть-Куйгу, а оттуда улететь в Якутск.
На учебу она безнадежно опаздывала на несколько дней. Сначала сильно запуржило, затем никак не могли расчистить от заносов зимник. Вертолеты же прилетали крайне редко, в основном, когда на предприятии случалось какое-либо "ЧП" или жаловало высокое начальство.
Узнав от диспетчера прииска "Омолой", что никакого транспорта в этот день нет и не предвидится, девушка каждый раз не могла удержаться от слез. Нет, она не плакала в полном смысле этого слова, она смотрела на вертлявого, вечно улыбающегося диспетчера Гену Сагдеева большими выразительными глазами, а по ее щекам сами собой катились частые крупные капли слез.
Под этим взглядом Гене становилось не по себе, он переставал улыбаться, съеживался. В нем никак нельзя было узнать самоуверенного весельчака и балагура, каким он был еще несколько минут назад. И когда пробовал успокоить Валю, то слова получались тяжеловесные, неуклюжие.
--Ну, в общем-то у нас бывает и похуже. Сама знаешь - Cевер: сегодня пурга, завтра мороз шестьдесят градусов. Не на трассе же ты застряла... И тепло, и светло, и мухи не кусают.
В другой раз он бы не простил себе такой банальщины, но сейчас ничего путного в голову не приходило. Неизвестно почему он чувствовал себя виноватым перед этой хрупкой девушкой. Как мог успокаивал ее:
--Иди к тете Маше в столовую. Она покормит тебя, а там - отдыхай. Как что-нибудь из транспорта подвернется, я обязательно сообщу. Устрою мигом...
Он-то и уговорил директора комбината "Куларзолото" взять Валю с собой, хотя вертолет был до предела загружен и летел совсем в другую сторону от Усть-Куйги.
--Весу-то немного, сорок килограммов вместе с валенками, - нашелся Генка, когда директор сурово глянул на него, как бы говоря: уж кто-кто, а ты обязан знать, что загрузка машины полная.
Увидев с воздуха в иллюминатор Кюсентей, Валя ужаснулась. Поселок представлял собой из расположенных в два ряда несколько передвижных балков, приспособленных под жилые домики, столовой, бани, и двух утеплённых палаток. Чуть в стороне виднелись немногочисленные хозяйственные постройки - ДЭС, промывалка, дощатый склад. И совсем уж поодаль - склад взрывчатых веществ. А вокруг, насколько хватало взгляда, лежал, сверкая и слепя глаза первозданной белизной, снег. И ни одной черной точки вокруг на десятки километров! Глазу не за что зацепиться.
Валя попробовала представить на мгновение, что она живет здесь, и ей стало жутко. С нескрываемым удивлением и любопытством наблюдала, как при виде вертолета из балков высыпали люди, а двое мальчишек уже со всех ног мчались к месту посадки, со смехом и визгом окунаясь в снежный вихрь, поднятый могучими взмахами винтов.
Начальство пошло решать свои производственные вопросы, а Валя продолжала сидеть на самом краешке скамейки и, поёживаясь от ворвавшегося в открытую дверь холода, не отрываясь, смотрела в иллюминатор. Ей хотелось вылезти из вертолета, размяться, как это сделали другие, но она боялась, что вертолет улетит, а про нее забудут. И даже, когда пришли рабочие и стали выгружать ящики, тюки, какие-то металлические предметы, то и дело задевая ее, Сорокина лишь плотнее прижималась к сиденью и терпеливо сносила ушибы.
Она так бы и осталась, скорее всего, сидеть в настывшем вертолете, если бы ее не заметил, заглянувший внутрь, начальник участка Михаил Иванович Фалдин. Он хотел удостовериться своими глазами, что выгружено все, ничто не забыто.
--А ты чего здесь мерзнешь, цыпленок? Ну-ка, марш в столовую! Скажи Фросе, пусть накроет стол для высокого начальства. И сама подкрепишься да обогреешься. А начальство мимо столовой, будь уверена, не пройдет. Так что не забудут тебя. - И он, подмигнув ей, широко улыбнулся.- Ну иди-иди, я помогу тебе землю достать.- Фалдин подхватил девушку под мышки и мягко опустил на снег.
Но так случилось, что Михаил Иванович ошибся. На этот раз начальство, обеспокоенное сложившимся положением, даже не заглянуло в столовую. Перехватив наскоро на ДЭС по кружке обжигающего крутого чая с печеньем, директор с сопровождающими его специалистами прошел прямо к вертолету. Через пару минут машина была в воздухе и взяла курс на Кулар.
Валя, когда поняла, что случилось, как была в свитере и юбке, выскочила из столовой и, проваливаясь в снег, помчалась туда, где еще недавно с отвислыми винтами стоял вертолет. На полпути у нее соскочил с ноги валенок, а когда она по инерции попробовала бежать дальше, поскользнулась и всем хрупким телом влетела в глубокий сугроб.
Тогда-то Анатолий и увидел ее впервые. В этот момент она действительно была похожа на взерошенного заснеженного цыплёнка. На ходу он снял с себя полушубок и, подбежав, укутал им девушку, кое-как прежде отряхнув от снега. Так на руках и принес ее, озябшую, впавшую в прострацию, обратно в столовую.
С неделю Валя не вставала с постели. Сначала температурила, потом не могла из-за сильного головокружения. Она жила в балке вместе с поваром Фросей, невысокой, с рябоватым лицом, начинающей полнеть женщиной.
Свою неожиданную соседку та почему-то сразу невзлюбила, и не очень ее баловала своим вниманием. Хотя первые дни Валя металась в жару, раскрывалась, постоянно просила пить.
С другой стороны хозяйке балка и в самом деле было некогда. В столовой Фрося работала одна, дел хватало. Надо было обслужить все три смены. Даже ночью пища должна была быть горячей и свежей. А потому большую половину суток Валя находилась в балке одна. И если бы не горняки, которые, сменяя друг друга, следили за ней, было бы совсем плохо. Они не жалели дров, лишь бы в балке было тепло, приносили девушке всякие сладости. Когда девушка стала чувствовать себя лучше, рассказывали разные смешные истории из их отшельницкой жизни. И как-то так получилось, что чаще других в эти дни возле нее оказывался Анатолий.
Приходил и Фалдин. Грузный, он осторожно присаживался на край кровати и молча смотрел на девушку. Чувство вины угнетало его.
--Ты не сердись на меня, цыпленок, - сказал он однажды, глядя в сторону.- Прострел у старика вышел.
Помолчал, и, упершись заскорузлыми ладонями в колени, твердо сказал:
--Ничего, что-нибудь придумаем, ты только поправляйся.
И когда Валя уже совсем окрепла, и как-то вышла прогуляться по поселку, Фалдин позвал ее в конторку.
--Вот что, цыпленок, хватит прохлаждаться, - хмурясь сказал он, пытаясь за грубоватым тоном скрыть свою радость, что видит ее, наконец, здоровой. - От учебы ты все равно отстала, а значит и спешить тебе некуда. А у нас в столовой человек позарез нужен. Фрося хоть и вертится ,как колобок, но не успевает за всем проследить, ребята жаловаться начали на питание. А когда ездит за продуктами в Омолой, вовсе без горячей пищи горняков оставляет. Не дело это. Так что отправляйся к Фросе в помощницы.
Фалдин устремил на нее внимательный взгляд, ожидая увидеть какую реакцию произведет его предложение. Но Валя молчала, не в силах до конца осознать, что ей предлагают принять решение, которое может круто изменить судьбу. Она знала, что диспетчер Гена Сагдеев сообщил вчера на участок по рации, что этими днями за ней залетит вертолет. Не специально за ней, конечно. Как и в тот раз, он привезет высокое начальство и дополнительное оборудование.
-- Но теперь,- пошутил Гена,- вертолет специально недогрузят на сорок килограммов, чтобы обязательно забрать тебя.
И вот это неожиданное предложение...
На мгновение Вале вспомнился поникший Анатолий, который и принес ей вчера это известие о вертолете. Его беспокойный взгляд тревожно спрашивал: "Значит, уезжаешь, да?" На лице девушки отразилось волнение, которое охватило от незнания, что предпринять, но Фалдин истолковал его по-своему, и басовито продолжал:
--Я тут как-то справлялся о тебе у повара приисковой столовой Марины Федоровны. Говорит, большая ты мастерица и охотница до различных там кулинарных финтифлюшек - пирожков, пончиков, сдоб и тортов. Вот и давай, порадуй наших ребят, а то они кроме консервированных борщей да котлет ничего не знают. Оклад тебе положим согласно штатного расписания...
И Валя осталась. А вскоре перешла жить в балок к Анатолию.
* * *
С Фросей у них отношения не сложились с первого дня и на работе. Мало того, что буквально все ребята принялись расхваливать Валину стряпню, нашлись и такие, кто не преминул уколоть Фросю умением новенькой:
--Ну вот, теперь хоть поправимся, а то совсем отощали на Фроськиных харчах.
Была и другая причина неприязни Фроси к своей помощнице. Раньше она, хоть и была далеко не красавица, чувствовала повышенное внимание мужчин к своей персоне. Многие из них были холостые, а женщин в их маленьком поселке было раз-два и обчелся. И те были замужем. А у их мужей, как пошутил местный балагур Федя Зубков, были лицензии на отстрел любовников.
Это, впрочем, не останавливало некоторых горячих ухажеров. Они при каждом удобном случае, особенно в то время, когда мужья были на смене, в забое, забегали к обоюдному удовольствию на часок-другой в балок к не отягощенным особой моралью чужим женам.
У Фроси было более выгодное положение по сравнению с другими женщинами поселка. Во-первых, она была холостой, да и постоянного любовника у нее не было. Так что каждый, кто хотел обратить на нее внимание, мог делать это без оглядки на чье-то возмущение или осуждение. Достаточно было того, как ответит на это сама Фрося. Не ее выбирали, а она. И была больше озабочена тем, чтобы внимание это не прекращалось, чтобы даже случайно не оттолкнуть от себя нового поклонника. Поэтому иногда, уловив только ей понятный призывный взгляд, бросала все дела, и, под благовидным предлогом, приглашала потенциального поклонника в кладовку. Все понимали что к чему, но вежливо соблюдали правила игры.
С появлением Вали все изменилось. И эти перемены вовсе не понравились Фросе. Мужчины как бы забыли про ее существование. Какое-то время она мирилась с сложившимся положением. Но потом стала думать, как вернуть отношения с горняками в прежнее русло. Помог случай.
На участок "Кюсентей" вернулся бригадир первого состава горняков Виктор Чесноков. Ему выпала самая трудная задача - основать участок в бескрайней белоснежной, завьюженной и промерзшей заполярной тундре. На месте будущего поселка стоял один полуразвалившийся домик, который остался от первопроходцев этих мест - геологов.
Времени на раскачку не было. Руководство комбината, отправляя санный поезд из двух бульдозеров с волокушами, гружеными запасом продуктов, необходимыми на первый случай строительными материалами и электрооборудованием, потребовало в кратчайший срок приступить к строительству помещений для дизельной электростанции, складирования взрывчатки и нарезке ствола шахты. Раскачиваться с обустройством домика геологов под жилье не давал и серьезный для этого времени года сорокаградусный мороз.
Некоторые горняки, увидев воочию реальное положение дел, испугавшись трудностей, сразу же засобирались обратно на Кулар. Вот тут-то в полной мере и сказались хорошие организаторские способности Чеснокова, умение убеждать и обрисовывать перспективу. А перспектива, собственно, была одна - хорошие заработки при хорошей работе. И в этом он не обманул горняков. Заработки, как минимум на треть, были выше даже, чем на прииске "Омолой", где условия жизни и работы мало чем отличались от здешних.
К весне на Кюсентее сформировался устойчивый и весьма работоспособный коллектив. К некоторым горнякам приехали жены, что сразу же оживило однообразную жизнь в небольшом заполярном поселке. Дело в том, что для женщин, впервые попавших в такой сугубо мужской и очень голодный на женскую ласку коллектив, настойчивое внимание к ним стало большим искушением. Не все замужние дамы с честью прошли это испытание. Не удалось избежать громких скандалов, с мордобитием и взаимными угрозами. Более любвеобильные женщины быстро поменяли своих мужей на молодых, с нерастраченными силами парней.
Приехала жена и к Виктору Чеснокову. Он к этому времени еще не обзавелся своим отдельным балком. Жил в административном, вместе с начальником участка Фалдиным. Пришлось жилую часть балка делить на две равные половины, и отделять спальные места байковыми одеялами.
Жена Ольга была медицинской сестрой, И это дополнительно привлекало к ней внимание мужской части населения. Тем более, что другие женщины были более старшего возраста. А то, что медсестра еще была и весьма привлекательна, изящно-кокетлива в движениях и походке, умела красиво одеваться, заставляло сердца местных ловеласов биться с утроенной энергией. И они не оставляли Ольгу в покое ни днем ни ночью. По любому поводу, в большинстве своем вымышленных, старались попасть к ней на прием, чтобы побыть в ее обществе хотя бы лишних пару минут.
Чеснокова такое повышенное внимание мужчин к его жене сильно волновало, и он недолго терпел такое положение. Съездил на прииск и договорился, что Ольгу примут на работу в местное отделение Куларской больницы. Руководила небольшим медицинским коллективом жена директора прииска Элеонора Дорофеева. Не просто красивая и властная женщина, но и, как вскоре выяснилось, очень подверженная одной слабости - быстро западала на высоких, спортивного вида мужчин.
Сказывалось, видимо, то обстоятельство, что ее муж Игнатий Федорович Дорофеев и без того невысокого роста, к своим сорока годам сильно расплылся в талии и животе. Скуластое восточного типа лицо мужчины стало еще больше скуластым, а природная смуглость под воздействием обжигающего северного ветра и яркого солнца стала еще более шоколадной. Из-за раздобревших щек каким-то особым манером торчали только краешки огромных ушей, а широкий нос как будто провалился между припухлостей щек и смотрел на мир двумя глубокими впадинами.
Высокий и подтянутый Виктор Чесноков сразу привлек внимание Элеоноры Станиславовны. Она не только с особой доброжелательностью приняла в свой коллектив жену бригадира, но и сделала все возможное, чтобы подружиться семьями.
После первого же знакомства с Ольгой не против был теснее общаться с новыми знакомыми жены и сам директор. Особенно после того, как однажды ему пришлось воспользоваться ее услугами как медсестры.
На прииск неожиданно нагрянула комбинатская комиссия для проверки готовности прииска к весенне-летнему периоду. Отставание от утвержденного производственного графика было значительным, и разговор на итоговом совместном совещании получился тяжелым, нервным. Игнатий Федорович попытался было убедить высокую комиссию в невиновности собственных служб. Дескать, не хватало квалифицированных специалистов, металла, горно-шахтного оборудования. Тормозили работу и частые перебои с энергоснабжением. Но комиссию эти доводы мало интересовали. План по добыче золота был спущен прииску как никогда высокий, и он должен быть выполнен.
До выговора, правда, дело не дошло, но Дорофеев до того переволновался, что вскоре почувствовал боль в груди - прихватило сердце. Вызов приняла Ольга, и уже через несколько минут мерила давление директору и ставила укол. Делала все легко и быстро. Игнатий Федорович даже не почувствовал момент укола, чему очень удивился. У жены уколы получались всегда болезненными, и после из маленькой ранки сочилась кровь. Дорофеев даже не удержался, поделился своими ощущениями с медсестрой.
--Обращайтесь, если что, - сверкнула озорной улыбкой в ответ на похвалу Ольга. И лукаво заверила:
-- Ваше здоровье нужно родине и нам.
Дорофеев промолчал, и только как-то особенно внимательно посмотрел на медсестру. А вскоре цена этого взгляда прояснилась. Красивую и бойкую на язык Ольгу стали все чаще и чаще видеть рядом с директором. Причины вызовов были разные, но всегда заканчивались долгим чаепитием и приятными разговорами. А еще какое-то время спустя Дорофеев, ссылаясь на возросшую напряженность в работе, и, как следствие, участившиеся боли в голове и в груди, попросил закрепить за ним постоянную медсестру. Естественно, выбор его пал на Ольгу.
Теперь она вполне официально сопровождала директора во время его командировок не только по участкам, но и в поездках на Кулар, в Якутск и даже в Москву. А чтобы это не выглядело обыкновенной прихотью руководящего лица и излишней тратой государственных денег, Ольге были вменены в качестве дополнительной нагрузки обязанности помощника директора. Соответственно значительно возросла и ее зарплата.
* * *
Чеснокова устраивало новое положение жены. Он выгодно воспользовался дружеским расположением к нему как самого директора, так и его жены. Попросил перевести с Кюсентея в контору, под предлогом быть поближе к жене. Место ему нашлось в производственном отделе.
На этом варианте особенно настаивала жена директора. Она больше всех хлопотала и о скорейшем переводе Чеснокова в контору. И как вскоре выяснилось, не зря. Элеонора Станиславовна все чаще стала приглашать Виктора к себе домой в гости. И особенно часто, когда их супруги были в отъезде.
Чесноков понимал, что ничем хорошим эти посиделки за традиционной бутылочкой коньяка, который очень любила хозяйка, не закончатся. Но ему льстило повышенное внимание Дорофеевой к его скромной персоне. Да и с Игнатием Федоровичем отношения складывались самым лучшим образом. Он был не против, что Чесноков часто гостил в их доме. Они много беседовали о производственных делах, и директор, как казалось Виктору, прислушивался к его советам.
На более близкие отношения с Элеонорой Станиславовной Виктор решился не сразу, хотя понимал, что властная, взбалмошная женщина, которая предпринимала все более откровенные попытки затащить его в постель, от своего не отступится.
Ускорил сближение случайно подслушанный разговор конторских кумушек, из которого Чесноков понял, что его жена выполняет и еще одну обязанность при директоре, более интимного свойства. И, похоже, делает это с удовольствием. Об этом, как следовало из разговора, знал весь поселок, и только он один оставался в неведении.
Вот уж поистине не знаешь, где найдешь, а где потеряешь! Именно желание оградить жену от греховных искушений и боязнь потерять заставила его хлопотать о переводе Ольги на прииск, подальше от изголодавшихся без женской ласки кюсентейских мужиков. А оказалось, что сам создал ей практически идеальные условия для измены.
В тот тот вечер Виктор пил коньяк больше обычного, стараясь заглушить боль от неожиданной новости. Элеонора Станиславовна заботливо помогла ему раздеться и лечь в постель вместе с собой. Чесноков не сопротивлялся. А поскольку это был канун выходных, то и все последующие дни он оставался с Элеонорой, к её большому удовольствию.
Поначалу страстные отношения постепенно переросли в устойчивую, размеренную связь.
Однако с коварством своей жены Чесноков так и не смог смириться. И главное, его мучило, что он не понимал причины подобного поведения Ольги. Ему Игнатий Федорович не понравился с первой встречи, а в последнее время, при виде неказистой фигуры директора, и вовсе мутило. Но возразить своему покровителю, и тем более уличить его в непорядочности, никак не мог собраться с духом.
Иного мнения о Дорофееве была жена Чеснокова. Несмотря на занятость, директор уделял Ольге много внимания, был заботлив. В каждой командировке одаривал подарками. И что особенно трогало женщину, - дарил много цветов. Кочуя с мужем по северным поселкам, она не дождалась от него ни одного, даже самого скромного цветка.
Не скупился Дорофеев и на производственные премии для своей помощницы. Но особенно нравилось молодой женщине, что другие ответственные работники прииска заискивали перед ней, часто просили походатайствовать перед директором, чтобы ускорить решение какого-либо вопроса. И не только личного свойства, но и производственного.
Щекотливая ситуация разрешилась сама собой. Будучи не в лучшем расположении духа, Чесноков заикнулся, что у него за время работы в техотделе накопились кое-какие мысли по поводу планов развития участка, и он не против вернуться на Кюсентей, чтобы их реализовать. На самом же деле он хотел убежать от насмешливых взглядов и едких шуток коллег и конторских женщин.
Директор тут же подписал приказ о переводе его на должность техника-технолога участка с такими расширенными полномочиями, которые были больше похожи на инспекторские. Из чего Фалдин сделал заключение, что директор готовит ему замену.
Больше всех переживала от подобной перестановки Элеонора Станиславовна. Она даже пыталась вступить в пререкания с мужем. Но тот быстро урезонил страдающую любовным пылом жену угрозой отослать домой, в Усть-Неру, воспитывать детей. Две их девочки, после того, как республиканское руководство объединения "Якутзолото," разглядев в Игнатии Федоровиче перспективного руководителя, направило на освоение Омолойского месторождения, все это время оставались с бабушкой. Они скучали по родителям, и особенно по маме, о чем постоянно сообщали в письмах, но в мамины планы такая консервативная жизнь не входила.
Еще с институтских времен Элеонора привыкла верховодить в компаниях, подчинять себе понравившихся парней. Во время одной из таких шумных посиделок судьба свела ее с якутским парнем. Игнатий ей не нравился. Он был старше всех присутствующих на вечеринке, но денежным и щедрым. К этому времени он уже окончил горный факультет университета и работал в каком-то проектном учреждении.
Дорофеев был невысокого роста, скуласт и совсем не в ее вкусе, но девушку задело, что этот увалень совершенно не обращает на нее внимание.
В своем старании влюбить в себя Игнатия девушка явно перестаралась. Парень сам оказался не промах. В первый же вечер они оказались в постели. А еще через пару недель Элечка узнала, что беременна. Это ее повергло в шок, а Игнатий, наоборот, обрадовался известию, и сразу же предложил узаконить отношения. Ему льстило, что такая бойкая красавица, по которой сохли многие студенты, обратила на него внимание. Элечка же не такую судьбу себе рисовала, а потому некоторое время кочевряжилась, не соглашалась, пока у нее не округлился животик.
Ничего не изменилось в поведении Элеоноры и после женитьбы и рождения дочек. Дорофеев поначалу бурно реагировал на флирты жены, но постепенно, по мере угасания чувств к ней, скандалов в семье становилось все меньше. И в конце концов их семья превратилась в некое подобие партнеров, каждый из которых хоть и неохотно, но вполне добросовестно выполнял свои обязанности.
О разводе Дорофеев даже не помышлял. Человеком он был партийным, и публичный скандал в семье мог отрицательно сказаться на его карьере. Тем более, что отец Элеоноры все это время оставался влиятельным человеком в правительстве республики.
С переездом на Омолой, оставшись одни, Дорофеевы и вовсе обособились. Но допустить, чтобы жена и дальше делала его посмешищем и предметом пересудов, Игнатий Федорович не мог. Потому был рад, что, отправив Чеснокова на Кюсентей, таким образом без скандала и лишних объяснений развязал любовный квадрат и, как ему казалось, прекратил любовную интрижку жены.
* * *
Ольга возвращаться на Кюсентей вместе с мужем не захотела. Этим и решила воспользоваться Фрося. Однако, увидев Виктора, заглянувшего в столовую перед самым закрытием, она засомневалась в успешном осуществлении своего плана. Фрося помнила его всегда подтянутым, самоуверенным, с претензией на пижонский апломб даже в горняцкой робе. Теперь же перед ней стоял поникший, небрежно одетый, угасший мужчина.
Без особого энтузиазма спросила Чеснокова:
--Какие житейские бури так потрепали доброго молодца? Может я смогу чем-нибудь помочь?
--Можешь, Фрося, можешь. Только давай сначала покорми меня, - миролюбиво ответил Виктор.
Подсев к нему за столик, Фрося словоохотливо рассказала о всех последних новостях на участке, о новых людях, пополнивших коллектив в отсутствие Виктора. Не преминула рассказать и о своей помощнице Вале. При этом постаралась нарисовать такой образ дивчины, что сумела заинтересовать Чеснокова.
--А где можно увидеть эту вашу чаровницу?- поинтересовался он.
--Ближе к обеду сама подойдет сюда. Но ты бы хоть немножко перышки почистил, да лицо попроще сделал, а то испугаешь - не подпустит близко.
И с заговорщеским видом пошутила:
--А кладовка, между прочим, уже давно не помнит жарких объятий...
--Ну, это дело поправимое, - оживился Виктор.- Ты вон тоже похорошела - глаз не отвести...
Фрося хорошо понимала цену этой лести. Но тем не менее повнимательней посмотрела на него. В словах она почувствовала откровенную заинтересованность и готовность на поступок в ответ на ее последнюю фразу. Задорно прищурившись, предложила:
--Так, может, пройдем в кладовку, чтобы никто не помешал получше и, главное, подольше рассматривать друг друга?
--А зачем в кладовку? И здесь нам никто не помешает...
И в следующий момент Фрося увидела в мужчине напротив совершенно другого Чеснокова. Тот, прежний, был всегда вежлив, деликатен в обращении. Этот же с хмурой, нагловатой ухмылкой, не церемонясь, обхватил женщину цепкими объятиями и резко уложил ее на соседний стол. Фрося не противилась, ей даже понравился такой напор. Она только подумала, что неплохо бы закрыть дверь столовой на замок, чтобы никто не помешал...
Когда в столовую пришла Сорокина, Виктор и Фрося, уже снова сидели за столом и спокойно о чем-то беседовали. Мужчина встал первым.
--Здравствуйте, здравствуйте!- Ответил на приветствие девушки так, словно увидел долгожданного родного человека. И, обращаясь к Фросе, поторопил:
- Ну, знакомь же меня скорее с этим неземным созданием.
Валя действительно выглядела потрясающе. Тонкая, в легком распахнутом плаще, с длинными распущенными светло-каштановыми волнистыми волосами, легкой кокетливой челкой, ниспадающей почти до самых глаз. В лучах солнечного света, проникающего через окно в помещение, они искрились как кристаллики ручейкового льда. Казалось, эти глаза никогда не знали, что такое горе и печаль. Весь вид девушки излучал волнующую теплоту и радость.
Не прошло и минуты, как Виктор с Валей беседовали уже как старые добрые знакомые. Она рассказывала о перипетиях судьбы, которая привела ее на участок, о своих впечатлениях о здешней природе, работе, жизни в поселке. Восторженно поделилась своими впечатлениями о поездках с Анатолием на рыбалку на Лебединое озеро.
Особенно ей запомнилась вылазка на уникальное озеро Спирка. Рассказывая о ней, Валя светилась восторгом. И было от чего. Возвращались из поездки с небывалым уловом первоклассной рыбы. По пути домой, еще и охотились.
--Мне тоже дали пару раз выстрелить из ружья по уткам. И я, кажется, подстрелила одну,- мило щебетала девушка.
А Виктор рассказывал ей о последних новостях и сплетнях, будоражащих Омолой, делился планами о перспективах Кюсентея, не забывая при этом осыпать Валю комплиментами.
Прервала их беседу Фрося, которая неожиданно для себя почувствовала легкие уколы ревности. Это чувство никак не входило в ее планы.
--Хватит разговоры разговаривать. Время за дело приниматься. Скоро твои горняки подтягиваться на обед начнут, а у нас еще работы конь не валялся, - прервала их беседу Фрося. - Приходи, когда мы всех накормим. Только рады будем.
Не удержалась, съехидничала:
--Ты, похоже, не очень торопишься в шахту спуститься? Значит, временем свободным располагаешь...
--И правда, приходите,- поддержала ее Валя.
* * *
Чесноков действительно не спешил приступить к работе. Возвращаться в шахту ему не хотелось. Этому способствовала и некоторая неопределенность с его новыми обязанностями. Да и Анатолия Прохорова, который возглавил бригаду после отъезда Чеснокова на Омолой, от должности никто не освобождал. И Виктор решил за лучшее сначала ознакомиться с состоянием дел на всех других объектах участка, а шахту оставил на потом. Не желая лишний раз встречаться с горняками, на утренние планерки не ходил. И вообще подолгу валялся в кровати.
Не пошел Чесноков на планерку и в день аварии на ДЭС.
Накануне Фалдин сквозь утреннюю дремоту услышал как где-то резко задребезжало железо, затем что-то ухнуло, и над Кюсентеем опустилась пугающая тишина. Михаил Иванович открыл глаза, преодолевая тяжесть, сковывающую его немолодое тело, приподнялся на локте, прислушался. Привычного шума дизельной и компрессорной слышно не было. В той стороне он услышал только едва различимые возбужденные голоса.
Окончательно стряхнув с себя дремоту, Михаил Иванович стал быстро одеваться. Окликнул Чеснокова:
--Что-то стряслось на ДЭС, вставай!
Однако тот как ни в чем ни бывало продолжал лежать на соседней кровати. "Надо будет всерьез поговорить с ним," - подумал о соседе с неприязнью Фалдин. Но тут же поймал себя на мысли, что поговорить с Чесноковым, после его возвращения на участок, собирается не в первый раз. Все откладывал, надеясь, что тот сам все правильно поймет, и тогда не будет необходимости заводить этот неприятный разговор. А что разговор обязательно получится неприятным, он не сомневался.
Виктор серьезно изменился за последнее время. Мало того, что сам ничего не делал, в самый неподходящий момент бесцеремонно лез к начальнику участка с советами и назойливыми разговорами. Пользуясь своими прежними связями с работниками из дирекции, он был хорошо осведомлен о предстоящих событиях и перестановках в руководстве, критиковал начальство, со знанием дела перечисляя его промахи. При этом явно чувствовалось, что некоторые, особо важные сведения, он черпал от Элеоноры Станиславовны, с которой хоть и редко, но продолжал общаться.
Одиннадцать километров, которые разделяли Кюсентей и Омолой, для такого уверенного ходока и охотника, каким являлся Чесноков, не были, конечно же, проблемой. Не зря говорится, для милого дружка семь верст не околица. Тем более, что разделявшая их тундра представляла собой плавный переход от Верхоянского нагорья к болотисто-кочкарной. Была на этом отрезке местности сухой, сплошь изъезженной тракторами и вездеходами еще с момента прихода в эти края геологов и геодезистов.