На моих детских дорогах всегда лужи. Часто - ямы старых окопов, или глубокие колеи, воронки, заводи пруда. Там - целый мир, от которого невозможно оторваться. Там прыгают у плёнки воды, кувыркаясь через огромную голову с рожками, куколки комаров, там чёрные бомбочки головастиков с толстыми губами и крошечными глазками, вполне похожие на маленьких китов. Вместо тучек у них плавают зелёные хрупкие плотики ряски, со дна лужи вылезает на берег и невозмутимо расползается, покрываясь жёлтыми пухлыми цветками, вербейник... Там есть пальмы роголистников, в жёстких листьях которых суетятся циклопы.
А если набрать воду в банку - тут уж не оторвать глаз! Есть циклопы красные, есть серые. У многих около хвостика огромные цветные мешки-галифе, набитые яйцами. Циклопы машут ногами-вёслами и высоко подпрыгивают в воде. Шныряют быстрыми диагоналями панцирные рачки, как пятнистые яркие капельки, и важно плавают, семеня, как благопристойные мещанки, толстые дафнии. Эти существа все набиты яйцами, упакованными в виде диковинного рюкзака на спине, и просвечивающими сквозь хитин покровов. С дафниями я тратила уйму времени, исследуя их перемещения в луже за солнцем, и даже могла предсказать дождь, когда они прятались в глубине. Дафнии луж - мелкие, красноватые простолюдинки, ни в какое сравнение не шли с гигантскими зелёными дафниями больших прудов. Те, к тому же, часто украшены шлемами - выростами покровов на голове: ясно, что это правящая каста!
Всяких хищников я отвергала и с омерзением выбрасывала и личинок стрекоз, и пиявок. Правда, позже, в не таком максималистском, взрослом возрасте, мне приходилось держать ложноконских пиявок и кормить их трубочником, которого пиявки "всасывают" как макаронину и предпочитают любому другому корму. Раскормленные пиявки сочли мой аквариум подходящим для жизни и отложили коконы. Тут-то я и отказалась от дальнейшего - не хватало ещё производить пиявок, которых и так зоомагазины поставляют нам на вес, вместе с трубочником в качестве приправы. Иногда, правда, трубочника оказывается несколько больше, чем пиявок...
Но вернёмся к детским играм. В больших лужах и прудах можно было встретить прудовиков, но они редко держались около берега, предпочитая растительность, плавающую в середине водоёма. А потому, чтобы добраться до прудовиков, следовало оседлать плот.
Катание на плоту - занятие социальное: всегда найдутся коллеги, или болельщики, которые будут комментировать твои эволюции и, разумеется, отвлекут от наблюдений. А наблюдатель скрытен. Собиратель одинок и сосредоточен - тут не до плота. Получалось, что в окрестностях города натуралист - существо береговое и внесоциальное.
Береговой ползун - вот главная моя ипостась. Со скольких глинистых берегов я съезжала на пятой точке, чтобы осмотреть живность текущих в Москве речушек! Особой жестокостью к исследователям отличалась тогда ещё живая Смородинка: её берега почему-то слабо зарастали и весной оголялись до глины. Раменка защищалась от меня прибрежными болотцами... Ясно, что проблема одежды - компетенция бабушки, но она терпела, зная, что такие походы мне необходимы - иначе дом заполнится живностью. А так - мы вместе с животными жили среди болот и глинистых берегов. Берегов...
А у берега лягушки, висящие в воде, выставив нос и глаза, завораживали моё воображение. По-моему, как они, так и я при встрече "глаза в глаза" впадали в транс и подолгу застывали в неподвижности. Но стоило мне выйти из транса и попробовать достать лягушку, как её неподвижность сменялась резким нырком в ил, где и увидеть-то её невозможно.
"Лягушачью" страсть я сохранила и во взрослом состоянии, в полном согласии с мужем, глубоко неравнодушным к лягушкам. Однажды мы с огромными сложностями, по пояс в воде, наловили изумрудных прудовых лягушек и посадили в большой аквариум, превращенный в акватеррариум. Эти прелестницы вшестером сидели в дальнем углу, где была наибольшая глубина воды, но тотчас вычислили связь между появлением Владимира у аквариума и поступлением в их пищу мотыля и принялись охотиться уже не за мотылём - тот никуда не денется, а за его источником. При появлении мужа лягушки перекрывали в прыжке все мыслимые расстояния и громко шлёпались в стенку аквариума, или в руку, орошая её потоками воды. Никакой скромности! Никакого страха перед человеком! Этот ужас мы смогли выдержать неделю, а потом с благословениями отвезли лягушек в родные пенаты, где они, вероятно, поубавили свой аппетит. Не представляю водоём, способный вскормить столько мотыля, сколько съели наши питомцы за неделю.
Ещё бОльшие муки нам пришлось испытать, когда мы по недомыслию взялись воспитывать головастиков кубинской квакши. Едва головастики превратились в лягушат, как принялись пожирать еду в огромных количествах. А еда - дрозофила! Крупных мух малышам не одолеть, а они желают есть мух - охотиться. Никакого мотыля и прочих палочек-выручалочек. Мух давай!
Варить еду для еды (то есть для дрозофил) следует в противогазе, ибо вонь стоит, как в окрестностях кафедры генетики биофака. Обездвиживать мух нельзя - лягушат отравишь, да и не едят они неподвижных мух. И вот, полон дом пробирок с мухами, мух в свободном полёте и своих любопытных потомков. Все ждут кормления. В стакан с двумя десятками лягушат с большими предосторожностями переворачивается пробирка с мухами, которые, разумеется, лезут через все дыры в кухню - там пахнет вкуснее, чем у лягушек. Лягушата прыгают по стенкам, сверкая глазами, обжираются до шарообразия и оставляют нескольких мух, которые продолжают поиск выхода... Хорошо, что таких фанатов, как мы, природа произвела не в единственном числе. Подрастив до реальной величины, раздали наших лягушат вместе с заводами по производству дрозофил и вздохнули.
За такие странные симпатии природа позволила нам лицезреть несколько своих тайн. В начале восьмидесятых Ярославское шоссе по весне превращалось в трассу для ралли: разбитое покрытие, ямы, лужи. Каждая поездка - испытание машины и нервов. Самая опасная, как и сейчас - Владимирская область. А уж отрезок трассы в Лисавах! Там обычно покрытие сносили целиком, и весной ехали чуть не по грунту. Естественно, именно ночью мы обычно проезжали этот участок, вперясь сверлящим взором в предстоящие ближайшие метры дороги.
В свете фар появилась волна белесых созданий, передвигающаяся высокими прыжками: то лягушки перебирались в расположенный по другую сторону трассы водоём. Пришла пора размножения, и сотни созданий, словно договорившись заранее, выбрали эту ночь для самого страшного - перехода через дорогу людей. Они шли полосой метра в три, почти плечом к плечу... Как мы не торопились, но встали и прождали двадцать минут, пока волна лягушек не перешла благополучно. Больше всего мы боялись, что появятся другие машины - но лягушек хранил их лягушачий бог. Они перешли дорогу, плотный туман затянул трассу, и мы ползли по самому трудному участку практически наощупь - но радостные! Сколько их, обжор любимых! И как комарам удаётся выжить?
В нашей резко континентальной деревне Ивановской области, где температуры отклоняются от средних иногда до десятка градусов в обе стороны, в летнюю иссушающую жару мы держим для лягушек контейнеры с водой: иначе бедняжкам не прожить. В жару лягушки толпами собираются в подносы с водой. Ясно, что все лягушки деревни переехали к нам на жительство, и дошло даже до того, что через поля из дальних болот прибыл огромный уж, пожелавший освоить участок. Мне пришлось долго гоняться за ним и вытаскивать его за хвост из компостной кучи, боясь того, что он подарит нам кладку яиц, а ужат прогнать мы не сможем - сердце дрогнет. Ужу не понравилось такое обращение, но в кучу он всё же залез, вырвав свой хвост у меня из рук. Правда, пара ежей и хорь, поселившийся у нас в тот год, не дали ужу расслабиться и быстро выжили его с участка.
В последующие годы плоская посуда лягушек не спасала, так как вода быстро испарялась, и мы стали ставить у дома кастрюли и корыта с дождевой водой. Изумительное зрелище - гигантская объевшаяся лягушка, медитирующая в дневную жару в маленькой эмалированной кастрюле! Когда я прохожу мимо, она делает попытки вылезти, но посуда мала, это хлопотное дело, и лягушка остаётся на месте, спрятавшись под воду. Нырок выплёскивает воду из кастрюли и выдаёт её обиталище.
Позже, из-за необходимости полива, я рою ямы, так как грунтовые воды близко. В яме почти всегда стоит вода, но стенки её круты, и несмотря на то, что я делаю пару полочек - ступенек в стенках ямы, лягушки из неё выбраться не могут. Закрывай не закрывай яму, они находят в неё путь: прокапываются. Поэтому дважды в день я произвожу ревизию и извлекаю из ямы мокрых земноводных с покрасневшими от холода лапами.
Одна лягушка, большая, но худая, попадается мне трижды. Сколько я её не спасаю, она стремится в яму. Совершенно необучаемое существо! Остальные уже разбрелись по кастрюлям и не лезут в опасное место. Наконец, спустя несколько дней, эвакуировав лягушку утром, вечером обнаруживаю её трупик. Почему? Почему она стремилась туда, где умерла?
Знаем ли мы, где умирают лягушки от старости, когда их слабенькие лёгкие обжигает жаркий воздух? Думаю, они возвращаются в воду - туда, где появились на свет.