... Нет, я не человек. Не человек! А какое-то другое существо. Человеку сейчас было бы нестерпимо больно. Мне не больно! ... Слезы текут не от боли!...
Я вышла из кухни и, войдя к себе, закрыла дверь. Обваренную кисть не щипало, а слезы не унимались, глупые слезы обиды.... Но, что собственно, произошло?
Да, ничего!
Я опрокинула над мойкой чайник с кипятком, и невестка рывком отвела в сторону хрустальное корыто, она ополаскивала его ледяной водой и от брызг кипятка хрусталь мог бы треснуть. Переждав пока осядет пар, Зина вновь подставила под холодную струю ценную вещь, а на мою руку даже не взглянула...
Вот и все.... Нет, не все!
Если я обыкновенный человек, сейчас на ошпаренной коже пузыри вздуются... Пузыри не появились. Еще мгновенье и кожа начала бледнеть...
Нет, я не человек! Пора, наконец, мне в этом перестать сомневаться.
Хари, созданная "Солярисом", муляж человека. Заживление тканей искусственного тела у нее происходит мгновенно. Но у Лемма- фантастика, а со мной все реально. Я не муляж человека, а какое-то другое существо... Внешнее подобное человеку, но во многом от него отличное.
Дверь приоткрылась. Невестка все-таки заглянула ко мне.
--
Обожглись, Людмила Олеговна?
--
Нисколько...
Она вправила вылезшую из-под косынки жестянку бигуди.
--
Вы пописайте на руку. Моча от ожогов лучшее средство.
--
Обойдусь
Зина показала зубки и ямочки на щеках.
--
Была бы честь предложена!
Зина скрылась. Я опустилась на кровать. За давностью лет кресло-кровать и креслом быть разучилось.
Его подарил мне сын в день моего рожденья.
"Зачем оно мне?"
"Затем, чтобы ты не спала на полу!"
"Но мне нравится спать на полу!"
"В старой квартире я твою дурь терпел, а в новой - будь добра - уймись!"
... За столом было шумно и весело...
И когда у Зины вырвалось вдруг, некстати: "А все-таки у Людмилы Олеговны глаза некрасивые!" мои гости приняли ее выпад за комплимент наоборот...
Сколько мне тогда лет исполнилось?.. По паспорту? "Сорок до ста!" - пошутил кто-то из ровесников: "заслуженных", "народных" - бывших иллюзионистов, наездников, эквилибристов, вольтижеров...
И тут же возник тост: "за молодую хозяйку", у которой глаза такие же некрасивые - считай, прекрасные - как у свекрови. "Нет! - сердито заулыбалась невестка. - У меня глаза серо-голубые, а у Людмилы Олеговны желтые, как у совы или... жабы".
Все вновь приняли этот выпад за милую шутку, и кто-то сказал: "Наверное, потому Люда в пятьдесят пятом из цирка в зоопарк к жабам ушла". "К змеям"...- поправил сын. "Номер смертельного риска, - сказал кто-то. - С арены в виварий! От успехов оглушительных в немую тишину!" И чей-то серьезный голос заметил: "Пять лет на манеж не выходила, зато сын с материнским глазом рос, а не у бабки-лапки!"
Выпили за моего сына Олега свет Савича: патентоведа с двумя факультетами. "Уже не патентовед! И уже с тремя!" - буркнул Олег. Зина показала ямочки, "Олег все время учится! Десятилетку с золотой медалью окончил - мало, химический с отличием - мало, биофак - мало!"...
"Надоело!" - обрезал ее Олег. "Да! Мне надоело быть женой вечного студента!".
Все вновь засмеялись. И вновь порадовались дружной семейке, где сын все время учится, а мать с каждым годом молодеет. Но тут Зина сказала: "Теперь мой муж - м.н.с. в институте...". Олег взглянул на нее, и я, поняв его молчаливый окрик, договорила, - "Мировой литературы..."
Зина убежала на кухню. Кто-то удивился: с чего это химика, физика, микробиолога в "мировую литературу" занесло? Но тут явилась Зина с индейкой, и началось похрустывание, чмоканье и хвалы Зине.
В тот вечер я спасла ее от гнева Олега, а в гневе он на руку тяжел! Утром я пыталась объяснить Зине, что "Институт Естественного Химического Улучшения" - "ящик", а чем занимаются ученые в "ящиках" дело секретное!
--
А мне Олежка говорил: в ИЕХУ для всех двери открыты!
--
Однако когда ты попросила его устроить тебя в бухгалтерию этого открытого ИЕХУ, Олег запретил тебе и думать об этом.
--
Запретил, потому что я мешала бы лаборанткам ему на шею вешаться!
Разговор увенчался истерикой и криком: "Спелись мамочка с сынком!".
Вскоре у Зины родился свой, долгожданный сынок! И временно наши отношения наладились. Зина принимала мои услуги: разрешала дежурить возле ребенка, пока он спит на морозе. У меня заледеневали пальцы, но я не переставала вязать: шапочки, носочки, комбинезончики, варежки и с каждой петлей привязывалась к малышу все больше и больше.
Зину моя дружба с Владиком бесила. "Вы плохо влияете на моего сына! От Ваших сказок он по ночам вздрагивает, ему разные Ундины-Мудилы снятся! Нормальные бабки внукам "Мойдодыр" Чуковского читают, а Вы ... "Ундину" Жуковского?! И Вы калечите его дурацкой гимнастикой, идиотским закаливанием. Еще раз узнаю, что Вы без меня его снегом натираете, больше к Владику на километр не подпущу!.."
Владик похвалился, как бегал по снегу босиком!..
Меня от внука с согласия Олега, свет Савича, отставили. Он плакал: "Хочу в детсадик с бабулькой!". "Ей некогда! Она в зоопарк к жабам торопится! Она их в руки берет, а потом тебя на руки. А от такой гадости можно бородавки подцепить".
Владик подрос, и его, чтобы "оградить от влияния улицы", определили в Суворовское. Навещать его мне было запрещено. Но он сам приходил ко мне в зоопарк.
О чем же, о ком я плачу? Об Олеге?
Но ведь когда общность интересов взрослого сына с матерью не соединяет - отчуждение естественно. А у нас с Олегом интересы полярные: он целиком посвятил себя службе ИЕХУ, а для меня исследования этого института, одно из самых страшных явлений современной цивилизации. И лишь только подумаю об ИЕХУ - все валится из рук...
Чайник я опрокинула, вспомнив опыт, проделанный надо мной Олегом...
Создатель!!! Зачем я умею читать мысли? Зачем, возвратясь в цирк, я увлеклась мнемотехникой? Предложили попробовать, - и выяснилось: мне партнер не нужен! Подсказки условленными вопросами и междометьями не нужны. Я вижу с завязанными глазами, слышу вопросы, заданные молча... Это умел и Вольф Мессинг?
А Френсис Бекон писал: "Человек может сообщать свои мысли другому человеку на любом расстоянии и воздействовать на душу человека (человека, а не существа), чтобы влиять на его поступки".
Я пыталась "воздействовать" на душу Олега. Но выяснилось, что я только умею читать мысли. Воздействовать на их направление не умею,... Не могу! Его воля сильнее моей! Но может быть, я преувеличиваю возможности Олега? Нет, не преувеличиваю!
В одном из переулков Арбата - старый особняк в стиле ампир. На фасаде у двери черная пластина. На ней золотые буквы: "ИЕХУ"! Для непосвященных - "Институт Естественного Химического Улучшения". Кого, чего? - Всего на свете: плодородия почвы, окружающей среды, долголетия, рождаемости...
Но это обман! На самом деле ИЕХУ занят разработкой и исследованием бактериологического и химического оружия. При возникновении института (еще при Сталине) бактериологическое оружие не входило в его функции, но менять аббревиатуру, внося в нее вторую букву алфавита, не сочли нужным: ИЕХУ остался ИЕХУ: Институт Естественного Химического Уничтожения. Кого? Внутреннего и внешнего врага.
Читая мысли Олега, я выяснила: ИЕХУ создал вирус необычайной смертельной силы, обращающей в пыль и прах, вражеские армии. Вирус получил название ЛСПГ - Легкая Смерть по Гордееву. ИЕХУ приступил к его массовому производству.
К сожалению, вскоре выяснилось: ЛСПГ почти не отличается от бинарного оружия. Преимущества в ЛСПГ есть: распад тканей происходит мгновенно, секунда-две - и от человека лишь горстка пепла. Но ЛСПГ, так же как бинары, не наносит вреда материальным ценностям и флоре, но обращает в соленую пыль животный мир, попавший в зону его действия. А это не гуманно и не расчетливо: мясоедам домашний скот необходим, охота на диких зверей и птиц - лучший отдых.
После многочисленных опытов создали вирус ЛСПГ-2, действующий смертельно лишь на человека. Звери травоядные и хищные, приняв смертельную для человека дозу, прибавляли в весе, активно размножались и приносили здоровое потомство.
За ЛСПГ-2 Олег удостоился Государственной премии первой степени. Честолюбие его было удовлетворено, поисковый азарт ученого - лишь распалился. И к тому же вскоре после создания ЛСПГ-2 в СССР (опять беда), выяснилось: под другим названием, но тождественное по результатам, средство уничтожения имеется в Штатах. Советской науке в лице О.С. Гордеева предстояло в кратчайший срок создать ЛСПГ с новыми избирательными свойствами, а именно: ЛСПГ-3, примененный в целях борьбы, как с внешним, так и внутренним врагами коммунистических идеалов, должен испепелять всех людей, кроме стойких коммунистов.
Олег начал с анализа крови граждан Советского союза. Забор крови происходил строго секретно во всех донорских пунктах СССР. Количество гемоглобина и белка у всех исследуемых оказалось ниже нормы. Но взамен этих ингредиентов в эритроцитах крови членов КПСС обнаружили ранее неизвестный элемент, по микровеличине не превышающий атом, но столь же сложный по составу своих частиц. Элемент получил название "СК" - "стойкий коммунист".
Открытие Олега совпало с разъяренными нападками на КПСС внутри страны, с отказом от коммунистической идеологии прежних сателлитов Советского Союза, и прочего. Нападки, естественно, вызвали бешеное сопротивление теряющих влияние и власть коммунистов, и, как результат: власть имеющие "стойкие коммунисты" потребовали от ИЕХУ быстрее найти средство уничтожения всех "не- коммунистов".
Как и над кем продолжались опыты, мне не удалось выяснить. Сын облек мысли непроницаемой броней отчуждения. Но год назад, одним прекрасным вечером, он вернулся из лаборатории мертвенно бледный, растерянный и потому разбронированный.
Зина подала жаркое, ушла на кухню готовить сладкий стол. Олег кинулся на мясо (проголодался), но тут же отодвинул тарелку и схватился за голову: "Идиот! Дебил!" - мысленно обругал он себя. - "Вколол тройную СК. Решил - неуязвим, можно на себе попробовать!". Его ладони упали, в глазах метался страх пережитого. "Ампулу ко рту поднес, и тут осенило: трое старых большевиков, добровольцев, покорчились, но целехоньки остались, потому что десять лет в своей богадельне на кашах и овощах сидели. А "герой гражданской" испепелился к чертовой матери, потому что, мясо жрать не переставал! От СК не "стойкость коммунистическая" паралитиков спасла, а вегетарианство! Опять мочала сначала!". Он придвинул к себе тарелку, отрезал кусок баранины, сказал вслух: "Пережарено", откусил, пожевал, и вновь взбудораженные мысли лишили аппетита. "Доверие ко мне иссякает.... Того и гляди какой-нибудь... демократический контроль нагрянет! Чем "ИЕХУ" занимается? Ищет средство от канцера? От СПИДа ? От детской смертности? А ну, подать сюда ваши пилюльки! Ну нет, господа демократы - мы еще поборемся! Министерство обороны еще в архив не сдали! Аппарат не сломлен! Не все генералы под вашу дудку пляшут! Левой рукой разоружаемся, правой вооружаемся! А ИЕХУ - правая рука военного комплекса, высшее командование нас в обиду не даст!"
Олег взглянул на меня. Спросил вслух:
--
Отчего не веселая?
--
Голова болит ...
--
Не помню, чтобы ты когда-нибудь на головную боль жаловалась... У вегетарианцев организм крепкий.
--
Я - безубойница.
--
Ну, это все равно.
--
Для тебя все равно, - сказала я многозначительно, чтоб он понял, что я догадываюсь о его намерении проверить на мне ЛСПГ. Он не понял. Взгляд его изменился. Что-то детское появилось в его глазах.
--
Мама! - (мамой он называл меня лишь в раннем детстве), - прими пилюлю.
--
Производства вашего фармацевтического отдела?
--
Да. Новое лекарство.... Во много раз эффективнее тройчатки...
--
Давай! - Я протянула руку. Олег вынул из кармана куртки металлический снарядик, отвинтил крышечку, и прозрачный золотистый шарик упал на мою ладонь.
Если смерть и распад тканей произойдут мгновенно, что он сделает с пеплом? Соберет в совок, вытряхнет в унитаз и спустит воду? И как он объяснит мое исчезновение милиции, Зине... Владику?
Олег смотрел на меня с нетерпеливым ожиданием. Ему надо было провести еще один опыт. Сейчас, сию минуту выяснить, удостоверится немедленно - спасет меня моя диета, значит, он прав, не спасет - надо искать другую причину выживания трех старых большевиков - стойких коммунистов.
Он меня назвал "мамой", но я для него в данный момент была подопытной крысой.
Я проглотила капсулу. Язык мгновенно высох, губы запеклись, пульс участился, кровь закипала в буквальном смысле, глазные яблоки ожгло изнутри кипятком. Я опустилась на стул.
--
Тебе плохо? Донесся издалека голос Олега.
Я раскрыла рот, чтобы крикнуть: "Ты хотел проверить на себе страшный яд ЛСПГ, ты исследователь, а не матереубийца. Я прощаю тебя". - Но из моего горла вырвался лишь жалкий хрип. Я потеряла сознание...
Очнувшись в счастливой испарине, я увидела Олега в той же позе нетерпеливого ожидания и поняла: в забытьи я была лишь миг.
--
Мне очень хорошо! Очень! - ответила я. - Твоя пилюля - замечательное лекарство!
Олег нахмурился и ... улыбнулся? Опыт подтвердил: вегетарианцам и безубойникам ЛСПГ не страшен! Продолжая хотя и досадливо улыбаться, он застегнул на молнию нагрудный кармашек, в котором хранилось его "болеутоляющее".
... В сталинские времена никому неизвестный молодой советский физик не щадя сил трудился над созданием нового всесокрушающего оружия истребления. Позже он говорил, что ему казалось необходимым создание такового оружия для "равновесия сил". Прославленный ученый не лгал, он просто не называл главную побудительную причину своих действий. Нет! Он не думал о славе, о сталинских премиях, о раннем звании академика, о спец пайках... Он ИЗОБРЕТАЛ! И вступив на путь к чудовищному открытию, шел по этому пути, ибо не в силах был остановиться. "Отца водородной бомбы" народ называл (и по справедливости) "совестью народной". Он не из племени ИЕХУ, он великий Человек! Но его человечное изобретение, приведя к "равновесию сил" - ускорило и умножило накопление ядерной - водородной смерти.
Олег служит ИЕХУ, но это не главная причина его действий. Он не забывает и о спец пайках, и о премиях, и о бабах и жратве, но если его посадить на голодный паек в каменный бункер и предоставить все необходимое для опытов, - он будет их продолжать...
Опыты продолжаются. Но теперь они изменили свое направление. В ИЕХУ - победила гуманность. Поиски ЛСПГ-3 - Легкой Смерти по Гордееву, - для всех не коммунистов, были прекращены. На смену ей пришла идея КБРГ - "Коммунистический Био-Робот Гордеева". Искусственно созданный вирус исключал возможность истребления некоммунистов и, оставляя им жизнь, обращал их в коммунистических биороботов. Предполагалось, что, приняв с глотком воды или из воздуха дозу КБРГ, субъект - "некоммунист" на мгновение будет полностью парализован, а затем к нему вновь вернется и речь и движения. Очнувшись в счастливой испарине, он забудет о своих прежних заблуждениях, и целиком и полностью будет подчиняться Мыслительному Центру. По сигналу из Центра будет выполнять необходимую работу, как физическую, так и умственную. Биороботы космонавты будут осваивать дальние пределы вселенной, биороботы физики - познавать тайны нейтрино, поэты и писатели - биороботно творить.
По сигналу из Центра биоробот будет принимать пищу, по сигналу - опорожняться, по сигналу - размножаться, по сигналу - ликовать на демонстрациях. "При Сталине и без КРБГ ТАК БЫЛИ", - возражали противники Гордеева, отказывая ему из зависти в новаторстве.
Так, да не так! - возражали приверженцы КРБГ. - При Сталине были возможны "платоновы-булгаковы", вредная ржа, разъедавшая систему. При Сталине были лагеря. Биороботное население планеты загонять за колючую проволоку не придется. Инакомыслящих не будет! Не будет и войн в современном понятии этого слова. Лишь только в каком-нибудь регионе планеты возникает перепроизводство биороботов, они будут истребляться биороботами соседнего региона обыкновенным стрелковым оружием - экологически безопасным.
Сюжет не нов, опробован до деталей многими фантастами мира. Но только в наши дни, наши отечественные ИЕХУ подошли в реалии к созданию биороботов из уже имеющегося живого человеческого материала.
Как противостоять ученым открытиям Олега. Я СУЩЕСТВО! Но много ли таких, как я, СУЩЕСТВ на планете? Все "существа" вегетарианцы, но не все вегетарианцы - существа! Гитлер не ел мяса...
... Владу двенадцать лет и второй год муштры. А ему в Суворовском нравится?
- Что ж тебе нравится?
--
Во-первых, форма одежды... - Влад охорашивается перед стеклянной стеной, за которой на обрубке дерева спит удав. Маленький солдатик, будущий солдат, убийца себе подобных - сдвигает фуражечку набекрень. Я спрашиваю:
--
А во-вторых?
--
Иностранные языки!
--
Нравится, потому что ты в них - дока?
--
Иес, - отвечает Влад и продолжает по-английски: -
--
Спасибо тебе за подготовку, а то бы как остальные начинал с азов.
Удав шевелится, обвивает спиралью ствол и свешивает с сука половину своего ленивого тела. Солдатик наконец-то замечает удава.
--
Ой, какой хорошенький!
--
Удав - "хорошенький"?
--
Ну, красивый, прекрасный экземпляр данного вида! - отвечает Влад по-английски, обнимает меня и шепчет:
--
Мне в Суворовском нравится, а Суворов не нравится.
--
Почему?
--
Потому, что он сказал: "пуля - дура, штык - молодец".
--
Что ж тут плохого?
--
Очень хорошо, людей штыками колоть!
--
Я и удава штыком проткнуть не смогу, а Суворов учил людям штыками животы вспарывать. - Впрочем, - замечает Влад, - вспоминать в наши дни о штыковых атаках Суворова глупо.
Влад краснеет, и быстренько проговаривает стишок-считалку:
--
Девочка Таня в поле ушла,
В поле нейтронную бомбу нашла.
Пальчиком боеголовку нажала,
И, засмеявшись, на землю упала.
Некому Таню за шалость бранить,
Некому Танечку похоронить,
Пусто и голо стало кругом.
Нет на планете в живых никого.
--
Поняла?
--
Да.
--
А нам о штыковых атаках долбят!
Прощаясь, Владик просит меня:
--
Не обижайся на маму, она на тебе зло срывает, потому что ей с отцом не сладко...
Да, конечно, на Зину обижаться смешно! Лаборантки Олегу вешались и вешаются на шею, и он ими отнюдь не пренебрегает. "Перемена блюд усиливает аппетит", - смеясь, говорит он жене. А тут еще я? Зачем я полезла с чайником к мойке, когда Зина хрусталь ополаскивала. Не могла подождать? Праздничный стол готовить не помогаю, а лезу к мойке не вовремя! Впрочем, я Зину раздражаю не только оттого, что Олег ей не верен и часто груб с ней. Все во мне ей кажется несуразным: " Опять окна не замазываете? Опять с открытыми ставнями в январе спать намерены? Столько зарабатывали, а не могли себе норковую шубу приобрести? Ах, извините, простите, забыла! Вы одежду из меха убитых животных не носите?! Это Вы, что же делаете? Зачем Вы червя с дороги в кусты кидаете? - чтобы его не раздавили? То же мне - ясновидящая! Владик еще к дому не подошел, а Вы бежите дверь отворять. Чем Ваши книжные полки забиты? Библия!, Евангелие!, Талмуд!, Коран!, Бекон-мекон! Гегель-мегель, Кант-мант. А мозги у Вас от всего этого не болят?"
Зину я раздражаю своей ненормальностью. Но больше всего ее раздражает моя неестественная моложавость.
"Опять подтягивались? Сколько можно? После шестидесяти не разрешено, а Вам, Людмила Олеговна, уже 23 до ста!"
Мне двадцать один, а возможно и ... десять до ста, но косметических операций лица я никогда не делала.
Со мной происходит ЭТО... Что же ЭТО такое, что? Принято считать: у человека каждые семь лет обновляются все клетки тела, кроме нервных. Я каждые двадцать один год обновляюсь - вся!
Впервые ЭТО произошло со мной в 1921 году, второй раз в 1942, третий раз в 1963, и в 1984 последний раз...
В шестьдесят третьем я проводила отпуск в Ялте... и, почуяв приближение ЭТОГО, заползла в горы, месяц провалялась под кизиловым кустом.
Вернулась, Олег обнял меня: "Для такого взрослого сына ты неприлично молода!"
--
Подтяжку сделала...
--
Зачем? - усмехнулся Олег, но поверил. Он тогда еще любил хвастать моими цирковыми успехами и вообще мной. И его тоненькая женулька - Зизулька поверила.... Она в ту пору была еще цветочек, а не спелая ягода, как теперь.
В 1984 - лишь только у меня начали выпадать зубы - я улетела в Ленинград, заперлась в номере "Европейской" - спасибо старику-администратору (моему давнему поклоннику) - "мест нет", а для меня нашлось - заперлась в "Люксе" и отлеживалась...
... Вернулась. Зина фыркнула: "Опять со старостью боролись? Сколько можно?" Олег нахмурился: " Не надоело молодиться?"
Я промолчала. В своей болезни я боялась открыться... Невестка решит - заразная и постарается впихнуть меня в дом инвалидов... к хроникам!
О цикличности я уже тогда подумала, но все еще ЭТО принимала за повторные явления кожной болезни, после которых я молодею и здоровею. Я все еще считала себя человеком, а Елену Зорич - родной матерью. Вопреки ее предсмертному признанию считала матерью...
... Но что же я так, без дела сижу? Съезд гостей в восемь.... А свитер для Олега еще не готов. В моем распоряжении четыре часа. Успею довязать и додумать! .... Петля за петлей, петля за петлей...под вязанье думается спокойнее...
... Я Милка - Страшилка живу в беломраморном дворце, за чугунной оградой. В саду чахнут на куртинах запакощенные цветы: канализация во дворце не действует, зато интерьеры великолепны.
Малахитовые русалки, стоя на хвостах, поддерживают свод в большом зале. В спальных комнатах на полу места хватает всем, но подушек и простыней не достает - разворовали воспитатели и старшие детдомовцы. За простыню давали лепешку жмыха, одеяло меняли на пуд картошки.... Мы печем ее в камине зала с русалками. На топку годятся стулья "волнистой березы" - они рассохлись, их легко ломать... Растапливаем камин хрустящими, глянцевыми листами: выдираем из книг с "золотым обрезом". Библиотека примыкает к большому залу, таскать книги легко.
Весной начинается голод. Мы обрываем маслянистые почки лип, находим в траве соцветия неизвестного нам растения - маленькие лепешечки - тоже маслянистые, и мы жуем их. А едва осыпается яблоневый цвет, и на деревьях появляются зародыши будущих яблок, мы совершаем набеги на окрестные сады... Пойманных избивали жестоко. Меня садовладельцам поймать и наказать не удавалось! Я убегала не по земле, а летела, прыгая с дерева на дерево...
"... Расскажи, как ты с дерева на дерево летала", - просит маленький Влад. Я рассказываю в который раз! " С дерева на дерево я летала, как летают сибирские белки "летяги", у них между лап перепонки поддерживают белок в воздухе..." "Ну, ты, летяга", - говорит Влад, засыпая, - давай дальше рассказывай". И я рассказываю дальше о сибирских белках!
... Мальчишки меня уважали, но относились ко мне с некоторой брезгливостью и потому "задувать" в подвал не водили. Остальных девочек, начиная с пятилетних - "задували".
... Щенок лезет на маленькую сучку, львенок - на малышку львицу - инстинкт размножения толкает их к спариванию до созревания. Но эротические игры животных невинны. Они резвятся, не оглядываясь по сторонам...
Детеныши человечьи понимают недозволенность подобных "игр". А порочная недозволенность сладка! Особенно, когда за нее бьют. ...Оглядываясь - не видит ли кто из больших - мальчонка подходит к намеченной жертве, ритмично сует указательный палец правой руки в неплотно сжатый кулачок левой и, похабно ухмыляясь, говорит: " Я тебя буду задувать! Хочешь?" Если жертва сопротивлялась, ее тащили в подвал силой.
Однажды ребята позвали меня поглядеть... Сквозь разбитые стекла пол резали кривые лучи. Мальчишки, сопя и отталкивая друг друга, копошились над поверженной девочкой с задранным подолом. Наконец, образовалась очередь. И теперь каждый по отдельности ложился на распростертое тельце, и ритмично поднимая и опуская тощий голый зад, старался просунуть между стиснутыми ногами лежащей свой детский отросток.
"Поиграв", ребята убежали. Таня осталась на каменном полу. Я подошла к ней. Она взглянула на свой мокрый подол и заплакала.
--
Скажешь кому, убью!
--
Меня тоже задували! - вру я. - Подумаешь!
--
Топором голову отрублю!
--
Снимай платье, а мое надень. Никто не догадается. Мое-то сухое!
--
А как же ты?
--
Я маленькая. Я в одних штанах побегаю.
--
А у тебя есть штаны? - удивилась она.
Платье Тани мы выстирали в реке, высушили на берегу, и к вечеру она ушла в нем "куда глаза глядят":
--
Все равно все узнают! Все равно я здесь со стыда помру.
Воспитательница Рива появилась у нас вскоре после исчезновения Тани. Рот в улыбке, зубы белые, на иссиня черных кудрях красная косынка, а белую блузку на спине подпирает небольшой горб.
Поняв, что я не пятилетний ребенок, Рива объясняла мой малый рост недоеданием и старалась подсунуть мне свою порцию каши (чечевичной или ячневой). " У меня горб! -говорила Рива, - он меня как верблюда питает. И я уже больше не вырасту, а тебе надо р-расти и р-расти!" Прокатывая букву "Р" по небу, комсомолка Рива рассказывает нам о Революции, которая принесла беднякам счастье! "Где находился приют "Святой Марфы?" - рычит Рива: На задворках города в одноэтажном доме застройки "времен Очакова и покоренья Крыма"! А где находится бывший приют, а ныне детдом имени Карла Маркса? На улице Набережной! В бывшем дворце бывшего фабриканта Исаева, построенном в начале нашего века в стиле, так называемый, "модерн". Дворец "модерн" получила пролетарская детвора, а буржуя Исаева вместе со всеми помещиками-капиталистами вихрь революции вымел на свалку истории в разлагающийся Париж.
--
Скоро, - говорит Рива, прокатывая букву "р" как телегу по булыжной мостовой, - у всех пролетарских детей и у всех пролетариев, которым нечего было терять, кроме цепей, - будет каждый день на завтрак булка хлеба, а на ужин каша с коровьим маслом! А пока нельзя жить во дворце подобно свиньям и давайте вымоем полы и лягем на чистое! Простыни я в Гороно пробила, пробью и канализацию. Только, чур! По большому не ходить возле крыльца, а искать укромное место возле ограды за клумбами!
Мы трем вениками загаженный паркет, а потом, радуясь непривычной чистоте, поем:
"Мы - кузнецы, и дух наш молод,
Куем мы счастия ключи..."
Рива, радуясь нашему труду, объясняет:
--
Во всем виноваты капитализм и Антанта! Они повели помещиков-капиталистов в поход на Советскую Россию и довели нас до разрухи! Но в день трудящихся всего мира, в радостный Первомай мы забудем про разруху. И мы украсим лозунгами наш родной детдом имени Карла Маркса - великого вождя и учителя мирового пролетариата!
В двенадцать пополудни должен был состояться концерт. Все номера под руководством Ривы тщательно готовили и обещали ей " не подкачать", но Риву терзал вопрос! Убранство комнат - не вопрос: сходим на реку, наломаем сосновых веток. Кумачовые ленты - не вопрос: с годовщины Октября остались. Вопрос - краска для написания лозунгов или хотя бы одного: " Да здравствует Первое Мая - праздник весны и паденья оков!" Бумаги у нас нет и ее не достать - "Хоть горбом о стену бейся!", но зато на одной стене зала с русалками уцелели кремовые обои в золотой цветочек. По этой стене, над дверью, и можно написать лозунг! Но!.. Вопрос. Где краску достать? Кто-то предложил развести сажу - ее в камине навалом! Но Рива отвергла. "Первомай - праздник радости! А из сажи получится - клянусь горбом - траурная печаль".
Заснули мы под первое мая этим обстоятельством слегка огорченные. Но Риву, нас и гостей, представителей от Наробраза, Гороно, красноармейцев ЧОНа и рабочих шефов с завода "Ревтруд" (Революционный Труд) - всех - гостей и хозяев - ожидал сюрприз...
Едва мы, откушав чечевицы на постном масле, вошли в зал, все сразу увидели ползущие по стене буквы. Они ползли от левой стороны стены на правую, перекидывались через арку двери и заканчивались великолепным знаком: восклицательным!
"Да здравствует Первое Мая - праздник весны и падения оков!" - прочитала Рива и покраснела от неожиданной радости.
Концерт начался.
"Мы с тобой родные братья,
Ты - рабочий, я - мужик,
Наши крепкие объятья -
Смерть и гибель для владык".
Не занятая в первом отделении - меня берегли для номера "лягушка" или "девочка без костей" - я сидела на коленях у шефа-рабочего и разглядывала лозунг, под которым выступали наши артисты. Читать я умела, кто выучил меня - не знаю. Но я помню себя всегда читающей. И не по складам, а сразу охватывающей глазами целую фразу или даже абзац.... Сидя на коленях у шефа-рабочего, я разглядывала каждую букву в отдельности. Из открытых окон пахло черемухой, но от букв исходит противный запах, и мой собачий нюх улавливал его.
--
Чем лозунг написан? - вдруг спросил шеф, оборотясь к Риве, сидящей рядом.
--
Клеевой краской - сепией...
--
Чего? - не понял рабочий-шеф, и его выбритую щеку - я видела лишь одну половину лица - залил густой румянец.
--
А может быть... охрой?.. Золотистой... - сказала Рива. - Вам что... не нравится цвет?
--
Мне не нравится контрреволюция! - Шеф, скинув, меня с колен, встал.
--
Кто намалевал на стене... неизвестно чем священные слова? - взревел шеф. - Чья это работа?
Филя вышел из хора, на который уже построились все участники. Я не удивилась. Я сразу по гадкому запаху поняла, что это работа Фили. Филимона - урки, Филимона - каторжника, Филимона - чахотки!
Его все боялись, он не боялся никого. "Сдохну скоро, - выкашливал Филя, - чего ж мне на этом свете бояться?"
У Фили была "жена" - девятилетняя Соня. Соня болела "вшивой болезнью", и даже наголо бритая, она страдала от насекомых. Филя гордился: "Сонька - леденец сладкий, потому ее вошки любят!". "Задувал" он Соню в своем углу, отгороженным каминным экраном от любопытных взглядов. На экране плавали золотые рыбки, качались водоросли...
... Филя и шеф-рабочий стоят друг против друга. Шеф - крепкий, осанистый, в кожаной куртке, с чисто выбритым мужественным лицом. Филя - тщедушный, узкоплечий, в детдомовской новой форме (выбила Рива к Первомаю), с чисто вымытым по случаю праздника детским изможденным лицом.
--
Твоя работа? - переспросил рабочий - шеф.
--
Моя.
--
Чем ты писал лозунг?
--
Жидким дерьмом!
Шеф - рабочий схватил Филю за шиворот и начал трясти. Рива, тряся горбом, стала вырывать Филю из мужественных рук шефа. Филя истошно заорал: "Издохните вы с вашим первым маем! Провалитесь вы с вашим первым маем! Соню вши заели, а нам чего жрать, как не было, так и нет! А теперь еще и понос! С утра до ночи дрищем! Полное ведро краски!"
Шеф, тряся Филю, выкрикнул:
--
Ты не детдомовец, а внутренний враг! Пристрелить бы тебя, да без нагана пришел!
--
Ему еще нет тринадцати! - закричала Рива и вырвала, наконец, Филю из шефских рук.
--
В трудколонии за колючей - четырнадцать исполнится, - сказал шеф и вытер чистым платком руки.
--
Не исполнится, - просипел Филя. - Не исполнится мне ничего. Он поправил надорванный ворот праздничной рубахи и взглянул на Риву нежно-голубыми глазами. - Не реви, горбуша пархатая! Скоро на том свете увидимся...
... Они увиделись не скоро.... Филя умер через год в туберкулезном санатории, а Риву в тридцать седьмом забрал прямо из парткабинета завода "РЕВТРУД" "черный ворон". Забрал и закогтил где-то на Калыме.
Я узнала о судьбе Ривы от бывшего шефа, ветерана войны, стойкого коммуниста.
... Меня дизентерия не брала и от голода я не страдала. Я не росла, но силы во мне не убывали. Завтракала я листьями липы, ужинала конским щавелем, а наворовав яблок, делилась ими с заеденной вшами Соней. Водила Соню на реку, приказывала:
--
Окунись и сиди с головой в воде, все вши всплывут.
Соня окуналась, но тут же высовывала голову.
--
Так нельзя! - Я показывала ей, как долго надо сидеть под водой. Соня, плача, вытаскивала меня, боялась, что я затонула.
--
Я не могу утонуть!
--
Разве ты рыба? Только рыбы дышат в воде.
--
Я не рыба, но я родилась под водой,... в камышах... из яйца большого вылупилась...
Соня широко раскрыла глаза: - Ну, а потом?
--
А потом еще долго жила в воде...
--
Очень долго?
--
Пока у меня руки и ноги не выросли.
--
А когда ты из яйца вылупилась, у тебя рук, ног не было?
--
Разве у головастиков бывают руки-ноги? Я сначала была головастиком, а потом у меня руки-ноги отросли.
--
Врешь?! - Соня радовалась моему вранью и спрашивала:- А что с тобой было дальше?
--
Приютские из "Святой Марфы" пришли купаться на реку, я к ним из воды вышла... и с ними в приют ушла, - говорила я Соне.
... "Ты врешь, что из большого яйца вылупилась", - смеялся маленький Влад. "Может, вру, а может, правда..." "А скорлупу ты носом продолбила, как цыпленок?" "Нет, она сама лопнула, как лопается воздушный шарик. Это была не скорлупа, а мягкая прозрачная оболочка, и эта оболочка лопнула..."
Влад верил и не верил.
... я уплывала от Сони на другую сторону.... И думала: "А все-таки, где же я на самом деле родилась? Ведь не в приюте "Святой Марфы"? И почему я не помню ничего, что было со мной, пока я не проснулась на чистой кроватке в приютской спальне среди других маленьких глупых девчонок? И почему мне все время снятся камыши?"
Я ныряла и плавала на другой стороне реки, изредка поглядывая, как там на другом берегу Соня?
От зеленых яблок и конского щавеля у Сони начался кровавый понос, она слегла. Ее увезли...
Без Сони я совсем одичала. Свила на верхушке тополя подобие гнезда и покачивалась на нем, держась за ломкие верхние ветки. Я качалась на вершине тополя, а директорша детдома... толстая, белотелая, топталась вокруг дерева и причитала:
--
Свалишься, деточка! Убьешься, деточка! А кому отвечать? Кому? Слезай, зараза окаянная! А то дворника позову, он пилу принесет, и мы спилим тополь!...
Охрипнув, она уходила.
... Я качаюсь на тополе и думаю: "Мой тополь выше всех деревьев в городе и, наверное, выше всех деревьев на свете!". Облака проходили совсем близко над моей головой. Я могла, если бы очень поднатужилась, дотянуться до них руками. Далеко подо мной раскидывался город. Сверху не замечалось урона, нанесенного ему войной, разрухой... Горели купала церквей, белели особняки, зеленели сады, и веселая голубая река убегала от набережной в леса и поля...
... Перед тем, как отдать Влада в Суворовское, Зина разрешила мне съездить с ним в мой городок. Она тогда исступленно ревновала Олега к очередной лаборантке, и Влад своими вопросами: "Мама, отчего ты плачешь?" приводил ее в бешенство.
Владу очень хотелось поплавать в моей речке, посмотреть место, где я из оболочки - скорлупы вылупилась, полюбоваться малахитовыми русалками, покачаться на вершине моего тополя.
Исаевского дворца мы не нашли. На его месте красовалась замечательная тринадцатиэтажка. От тополя не осталось и следа.... Пляжи были ограждены металлическими барьерами, купанье в реке запрещено.
--
Воду в реке "Ревтруд" отравил. Он ведь теперь завод всесоюзного значенья! - объяснил бывший мужественный шеф - древний старик, ветеран труда и войны, стойкий коммунист. Милку - Страшилку он во мне не признал, а Риву вспомнил: - На "Ревтруде" было очередное вредительство, но Риву Абрамовну упекли напрасно! Справедливость восторжествовала: ее посмертно реабилитировали и в партии посмертно восстановили. - Повздыхав, он добавил конфиденциально: - Вредители сейчас на заводе вредят, а куда ни писал - и в ЦК, и в ЦКК, - как в пропасть! Очистные сооружения не ставят, рыба в реке передохла, и на пляжах даже песок сгнил!
... Качаясь на вершине тополя, я думаю: хорошо бы жить всегда в этом зеленом гнезде! Ночевать под небом, а не запертой в четырех стенах. Хорошо бы сорвать с себя одежду, мешающую прыгать и лазать, и никогда больше не надевать, и постоянно чувствовать дыхание ветра и тепло солнца на коже. И хорошо бы купаться не только в воде, но и в снегу, и ходить босиком по льду, как гуси-лебеди...
Быстрее ящерицы я сползла по стволу и молча встала перед женщиной мне не знакомой. Она взяла меня за руку и проговорила:
--
Да, да! Это моя дочь! В силу... непредвиденных обстоятельств она во время войны попала в приют "Святой Марфы" ... А сейчас я уведу ее. Боже, как она худа! - Красивое лицо "мамы" дрогнуло, она отпустила мою руку, достала из сумочки платок, спросила меня: - Ты узнаешь свою маму, дитя?
--
По документам родители неизвестны, - ответила директорша, - в списке значится как Бесфамильная, откликается на Милю, Милку...
Мама вытерла слезы, улыбнулась:
--
Да, да ... при крещении ее нарекли Людмилой... метрика, увы, потеряна. Но Вы взгляните на меня и на дочь, и Вы убедитесь, как Милочка на меня похожа!
Я обняла ноги мамы и спрятала лицо в складках ее платья. Я не хотела, чтобы директорша посмотрела на маму, а потом на меня... Я совсем на нее не походила. Она была прекрасна, а я уродлива. Я была уродом, но я любила красивых людей. И неожиданную маму я успела рассмотреть и полюбить за красоту. Я прятала свое безобразие, чтобы мама, разглядев меня, хорошенько, не отказалась от меня. Мама оторвала мои руки от своих коленей, подняла меня и прижимая к груди, сказала:
--
До чего же довели детей... - Она всхлипнула и глядя в мои глаза с вывороченными веками без ресниц, спросила директоршу:
--
Трахома? Она перенесла трахому?
--
Они здесь все трахомой переболели... - ответила директорша.
Нет! Нет, конечно! Елена Зорич не была моей матерью. Увидев Елену, я сразу ее полюбила, но я увидела ее в первый раз...
Елена училась в институте благородных девиц в Воронеже. И не закончив его, убежала с воздушным гимнастом Олегом Зоричем. В четырнадцатом он ушел на германский фронт вольноопределяющимся и пропал без вести. В то же время (возможно, это правда) умерла мать Елены. Отец ее женился вторично. Видеться с мачехой Елена не захотела и стала бродяжничать с цирком. До "октябрьского переворота" артисты особенно не бедствовали, после начались мытарства. Лошадей реквизировали на нужды Красной Армии, собачки и обезьянки в холодных теплушках простудились и умерли. Елена вернулась в родной город. Но дом, где она родилась, был реквизирован. Отец умер, мачеху Елена разыскивать не стала.... Была ли мачеха? Возможно, "мачеха" понадобилась Елене для меня. Ибо по ее рассказам, в двенадцатом году она приезжала к родителям, и здесь в их доме я осенью и родилась. А весной 1913-го Елена, оставив меня с дедушкой и бабушкой, вернулась к любимому мужу в цирк. После смерти деда "злая мачеха" определила меня в приют "Святой Марфы"... В общем, тут все смутно и неточно... Правда - истина, вот какая. Проходя по улице Советской (бывшей Дворянской), Елена увидела на тумбе-вертушке рекламу цирка. Бродячие артисты все друг друга хотя бы понаслышке знают. Олег Зорич в цирковом мире был фигурой известной, о Елене тоже слыхали и приняли радушно. Но группа воздушных гимнастов была укомплектована, и Елене предложили подготовить номер партерной акробатики. И по всей вероятности, ей сказали так: "Возьми из детдома мальчишку или девчонку и выдрессируй! Они там как мухи мрут. Отдадут безо всякого!"
Придя в детдом "Карла Маркса", Елена сказала, что разыскивает свою потерянную дочь, а хитрая директорша, узнав, что Елена артистка Цирка, и поняв, что "дочь" ей нужна не для любви, а для эксплуатации, решила подсунуть ей меня - страшилище без костей!
... За стеной урчит пылесос. Зина наводит чистоту в ее и без того чистейшей квартире. В урчании пылесоса слышится: "Барыня, белоручка! Мы с Зиной из сил выбиваемся, а она, перетак ее так и эдак, -бездельничает!" пылесосу не объяснить: Зина все хочет делать сама: мыть, стирать, жарить, парить, и пылесосить.... А потом жаловаться соседям: "От моей свекровушки в домашнем хозяйстве пользы не на грамм!".
... Елена! Мама моя! Любимая! Она не стала меня эксплуатировать, она села за рояль и принялась аккомпанировать музыкальным эксцентрикам, а меня лечить. И, пока я не стану нормальным ребенком, на манеж не выпускать!
У меня не было отдельной постели, я спала вместе с мамой, прижимаясь пятнистой, расчесанной кожей к ее чистому, свежему телу. Мама не отталкивала меня, а целовала и обнимала. Возвращаясь с работы, она приносила мне кусок постного сахару, осьмушку хлеба, половинку воблы, а утром поила козьим молоком - коза жила по соседству в сарае. От воблы меня тошнило, козье молоко я пила с удовольствием.
Дожидаясь вечерами маму, (я никогда до ее прихода не ложилась спать) я читала большие толстые книги с "золотым обрезом" в коричневых, синих и бордовых коленкоровых переплетах. Книги были родными сестрами тех книг, которыми мы топили камин в детдоме. Они остались в комнате, которую дали маме, от старых хозяев - "буржуев недорезанных", выселенных кто знает куда?...
Пушкин, Лермонтов, Жуковский... Русалка Ундина мне была понятна и близка, Демон - недосягаем и все-таки близок, Евгений Онегин далек и неинтересен... Он был человек! А я?... Да, пожалуй, в детстве интуиция - глубинное чувство - подсказывала мне, что я не человек, а какое-то другое существо. Потом это чувство надолго исчезло....Я читала толстые книги, сидя у круглого стола под лампой в оранжевом шелковом абажуре-юбочке. (Вся обстановка осталась от прежних хозяев). Читала о "Лесном Царе", о заколдованном лесе, о деве морской Ундине, - она вышла из волн морских и рыбак со старухой-женой удочерили ее...
... Я читаю, запустив пальцы в колтун волос, и раздираю ногтями кожу головы до крови. Мама меня остригла, но склеенные гноем остатки волос не поддавались ножницам. Чтобы перевернуть страницу, я вынимаю из колтуна волос руку и гляжу, как с ногтей капает кровь. Меня это смешит. Точно такие окровавленные ногти были у капиталистов на плакатах.
--
Мама! - я растопыриваю пальцы, а потом скрючиваю их в хищную лапу, (с ногтей капает кровь), и говорю:
--
Смотри, мама! Я капиталист!
Мама не улыбнулась. Непроходящая моя экзема мучила ее в гораздо большей степени, чем меня. Мама принесла из цирка белого кролика, уши его просвечивали. Он ел из моих рук морковку и смешно поднимал верхнюю губу. Утром я кролика не нашла. А мама, провернув через мясорубку темное мясо, нажарила котлет.
--
Тебе надо есть мясо, - сказала она. - Иначе не поправишься.
Чтобы угодить маме, я съела одну котлету и спросила:
--
Мама, а где кролик? -она отвернулась. - Ты убила его?
Мама закричала:
--
Тебе нужно есть мясо!
--
Но как же так, мама? - сказала я, - кролик поводил ушами, я ласкала его, а потом кто-то по твоей просьбе убил его колуном по голове, а ты провернула его мясо через мясорубку?
--
Ты невыносима! - рассердилась мать.
Весь день меня рвало, выворачивая внутренности, а всю ночь снился ободранный кролик.... Он бегал по комнате, голый, синеватый и, поводя голыми ушами, ласкался ко мне...