Как особенно пели птицы, хоть была не весна... Лето катилось к Купале, цвело так буйно, разнотравно, будто до этого несколько лет стояла только зима. Но радовались жизни не только полевые шмели или лесное зверьё. В бобылёвской жизни отставного солдата Дмитрия наступил поворот. Конечно, прощался он со старым бытом и раньше, когда женился три года назад. Правда, на свадьбе подружки невесты распевали, что это она прощается со старым, а не он. И прощался Дмитрий тогда, когда зимой от простуды умерла жена, и он нанялся в солдаты. Два года он воевал в южных горах, загорел там и покрылся шрамами. А после пули в ногу был списан, вернулся в пустой дом, зажил тихо, скромно и одиноко. Выцвели его васильковые глаза, стал Дмитрий свой и не свой селянам. Ружьё повесил на гвоздь в сенях, прикрыв полинялой шинелью.
Надо работать на общем поле - шел работать, не замечая хромой ноги как давленого муравья в сапоге. Но больше работал по дому один и мало с кем-то общался. И тут наступил третий в его жизни поворот, и уже последний. И причина его теперь жила с ним.
Она сидела, скромно сложив руки, на лавке возле стены, подальше от окна. Дмитрий прятал её от всех, боясь пересудов и сплетен. Девушка не помнила, кто она, не помнила и имени своего. Была она найдена мужчиной в лесу, где стояла под толстой вечерней сосной у пересечения дорог. Привёл её домой, и жизнь стала иной. Любаша - так стал звать Дмитрий свою гостью. Ей имя понравилось, и она охотно откликалась на него.
С белыми кудрями, с тонкими ручками. Не для работы такие ручки! И голубое платье, с пышными складками, с вышивкой серебряной нитью. Такие отставной солдат видел на дамах в приморском городе. Их пыльная рота шла через город, а эти сидели и пили чай в уличном кафе. Прямо как на почтовой открытке! А Любаша была даже не с картины... Хотя он и сам не знал, откуда. Дмитрию всё казалось, что вот посидит она немного здесь, чужая для одинокой мужицкой избы, и уйдёт. А прошёл уже месяц, но она никуда не уходила. Любаша только ночью отпирала дверь, чтобы немного побродить по двору, а днём сидела в доме на единственном сундуке в углу. Если Дмитрий был дома, то он порой ловил взгляд её очень светлых глаз, с голубизной на веках. Сильнее гипноза кобры смотрели эти глаза...
Вечером, когда жаркое июльское солнце всё же село за лес, псы стали вылезать из-под крыльца немного полаять. Кто-то из селян сидел дома, отдыхая, кто-то вышел на улицу поболтать. Сегодня отчего-то всем пришел на ум Дмитрий. Любашу местные и не видели, но заметили перемены в Дмитрии. Ходил он, будто не здесь, смотрел рассеянно, в поле работал, как в тумане. Его загорелое лицо бледнело, несмотря на палящее солнце, и сохло.
-Околдован, - говорили про него мужики.
-Домой торопится, будто к молодой жене, - точнее всех сказала одна женщина, - или нечистый у него завёлся.
Эту мысль услышали друзья, известные смельчаки с одинаковыми именами, или просто Два Саввы. Решили они пойти вечером под окна и послушать, что же творится в доме Дмитрия. Они знали, что после заката время нечисти, и потому на святки любили пугать девиц, когда те, непременно в полночь, ходили в баню гадать на суженого.
В то самое время, когда они, как ласки в курятник, крались к ставням дома, Любаша негромко говорила с бывшим солдатом:
-Сколько же ты всего увидел! Самой бы посмотреть, - она подняла русальи глаза на него.
-Не на всё девушке стоит смотреть, - как дочь, поучал её Дмитрий, одновременно складывая в горшок кусочки репы и картошки. Закончив, он взял ещё один полный горшочек прихватом и поставил их в печь.
-Вот и ужин скоро будет, - проговорил он, - сытно получится. Наедимся!
Любаша только улыбалась. Тело её было все ещё очень слабо, и она с трудом делала мелкую домашнюю работу. Хотя Дмитрия это не беспокоило. Он больше жалел, что не может писать стихи.
В этот момент, когда Дмитрий ставил горшки с едой в печь, Два Саввы подкрались к окнам. Те уже были закрыты грубоватыми ставнями, но между досок имелась щель. Одним словом, чуть ли не парадная дверь в чужую жизнь. Услышав мужской голос и слова про ужин, друзья друг другу кивнули - точно не один. Первый Савва, более высокий, чем второй, прицельно приложил глаз к щёлке, прижав посильнее нос и щеку. Но через пару мгновений он отшатнулся от окна, и чуть не упал на землю, еле удержавшись рукой за стену дома. Второй Савва посмотрел на друга: "И что там?", но по искажённому лицу понял, что тот не ответит. Тогда сам он встал на низкий белёный фундамент, подтянулся, хватаясь за край окна, и вперился взглядом в щёлку. Но тут же отпустил руки со страху и бухнулся на землю. Первый Савва махнул ему рукой: "Бежим!", и два парня дали дёру.
Утром деревня уже знала, что Дмитрий с кем-то разговаривает, но с кем - не видно. Только лежит на сундуке череп. А может и не череп, в свете лучины не рассмотреть. Как видно, притащил он его из лесу - легенды ходили о купце, что вёз свою дочь из города в город. Да по дороге разыгралась молния и прибила их.
-И разговаривает с ним, как с человеком, - подытожил высокий Савва, стоя в окружении деревенских, - а может это ейный, купцовой дочки?
-Видно, в тех костях дух злой засел, - стала говорить жена старосты, и начавшийся было шум стих, как речная волна у берега, - помните, в соседнем селе к одной вдове змей огненный летал. Она его видела, а другие нет.
-Так змеи, они к бабам летают, - возразил Савва, что пониже.
-Но его отвадили. Здесь похожий дух. Давайте попробуем.
Гул всё же поднялся, походил зыбью, и рассыпался на голоса: "Да, поможем! Дмитрий хороший человек". Жена старосты тут же дала указания, что кому взять с собой, и через какое-то время толпа деревенских отправилась к дому Дмитрия.
Когда низкий Савва упал с фундамента, наследив на нем старыми сапогами, Любаша чуть повернула голову, по-прежнему неподвижно сидя на сундуке.
-Шум какой-то, - она чуть шевельнула губами.
Дмитрий выскочил тут же за дверь, распахнув её, но никого не увидел. Луна светила ярко, будто специально став фонарём, и указала лучами на грязные следы...
-Узнали, что ты у меня живёшь, - мужчина сразу догадался, что произошло, - а я тебя не отдам никому! Убежим на рассвете.
-Не отдавай, - голос Любаши переменился, стал глубже, каким раньше не был, - посмотри, какая ночь!
Дмитрий хотел было открыть рот, но не смог. Вместо этого повернулся всем телом к дверному проёму.
На траве, сразу за забором, танцевали мавки, кружась в хороводе, не касаясь земли. Сверкали глаза-фонари существ, скрытых листвой.
-Ночь хорошшшая, завтра будет нашшша ночь, - зашипела Любаша в спину Дмитрию. Он рывком обернулся. Вместо бледного личика Любаши на него смотрел выбеленный череп с прилипшими волосами. Мятое рваное платье висело как на палке. В глазницах светились огоньки, будто вложенные угли. Так смотрел на него неизвестный призрак, поселившийся когда-то в скелете:
-Хотелось до завтра подождать... Раскрыли, - шипело нечто.
Рука Дмитрия потянулась к топору, приставленному к стене в сенях. Но тело оказалось как контуженное, что он отлично помнил по солдатской жизни. Череп наклонился к лицу мужчины, желая поцеловать крепко...
Утром пришли деревенские жители, да спасать уже было некого. Дмитрий лежал на пороге дома, прижатый к косяку дверью. Его пальцы нетвердо сжимали рукоять топора - все же успел дотянуться. В комнате на грубых досках пола лежали разрубленные половинки черепа, иссохшего и желтого. Неприкаянная душа покинула его. И здесь не помогут ни горькие пучки полыни, ни святая вода, припасённая с Пасхи...