За стеной забубнили соседи,и Клара проснулась.Они часто начинали день с выяснения отношений. Клару это вначале пугало,но она быстро поняла, что в этом нет ничего ужасного: просто тонкие картонные стены пропускали любой шум.
Дед с бабкой разошлись очень давно, еще до Клариного рождения,но продолжали жить в этой большой коммунальной квартире, поставив перегородку в своей комнате и разделив ее надвое.
Они так и жили здесь порознь еще пару десятков лет, оставаясь в квартире старожилами.Время шло, соседи умирали, но чаще разъезжались, получая где-то новое жилье по очереди.Своим чередом сюда въезжали другие люди, но точно так же, пожив и обзаведясь детьми, они, рано или поздно, исчезали.
Бабка на старости лет оформила свою комнату на внучку,да и померла вскорости, не успев с ней даже повидаться, тем более - посвятить в секреты своего нехитрого наследства.Кларе же однажды просто передали ключи со словами, что есть у нее теперь комнатуха в Петербурге в весьма элитном месте, на Песках, на улице 9-й Советской, бывшей Рождественской, тоже девятой.
Впрочем, Клара еще нескоро бы об этом подарке судьбы и вспомнила, если бы не накатившие бесхитростные обстоятельства личного свойства, которые порой возникают у любого взрослого человека и выражаются в известных формулах: "а гори оно", и - "да пошли они все"...
Кто и когда может себе позволить идти дальше одних таких сентенций - вопрос во многом философский, но Клара теперь, определенно, могла.
Так она и унаследовала, в ожидании лучших времен, комнату с видом на осенний сад, и совершив однажды инкогнито ночной переезд во вторую столицу, не захватив с собой ничего, кроме самого необходимого, не ошиблась: в бабушкиной комнатке оказалось все, что требуется для жизни, если не сказать больше.
Балкон и два окна с широкими подоконниками, паркетный пол, по которому бесшумно скользили войлочные тапочки,старая мебель,кровать,столы,тумбы и стеллажи с книгами,виниловыми музыкальными пластинками и подшивками старых журналов. Швейная машина на ходу - Зингер,радиоприемник с проигрывателем, картины в рамах,и еще много других чудесных вещей. Угол,где можно готовить \и обедать, маленький холодильник, старинный стол, и украшением всего этого - полное уединение. Телефона у бабушки не оказалось, как, впрочем,и телевизора.
Все было аккуратно прибрано:казалось,хозяйка собиралась не столько помирать, сколько ждала гостей.
Клару поразила эта прибранность, едва она переступила порог комнаты. Она отнесла это к старой закваски характеру ее бывшей владелицы и про себя решила, что будет содержать апартамент в достойном его порядке и чистоте. В вазочке на столе стояли засохшие цветы, и первое, что Клара сделала, выйдя за покупками, принесла несколько свежих роз.В комнате,на стеллажах, она нашла еще цветы, тоже давно сухие, но их трогать пока не стала.
В первый же день она вымыла пол, оба больших окна, и протерла пыль повсюду,не спеша наслаждаясь вдруг свалившейся нечаянной радостью. Нежданный покой смущали только картонные стены, точнее, доносившиеся из-за них звуки, но этому едва ли стоило придавать большое значение.Клара кое-как познакомилась с двумя-тремя повстречавшимися ей в большом коммунальном коридоре соседками, сказав,что она и есть та самая внучка - ее окинули полным безразличия взглядом,что-то проворковав про квитанции и конфорки. Заводить здесь дружбу в ее планы не входило, да это, похоже,и не требовалось. Пристанище было в чем-то временным, отчасти тайным, и при всех своих достоинствах не могло не иметь недостатков, пусть в виде соседей, и коль от самой Клары зависело,насколько глубоко она погрузится в жизнь этой квартиры, степень погружения она выбрала самую поверхностную.
Общей кухней она не пользовалась, а во всех остальных случаях, заслышав шаги, предпочитала тихо переждать, или успеть скользнуть к себе, избегая любых разговоров, на которых, впрочем, никто и не настаивал.
Соседей она различала,скорее, по звукам, которые доносились из-за их дверей: шумели чаще по вечерам или рано утром,до работы. Большинство обитателей коммуналки где-то служили, и днем здесь было относительно тихо.Каждый день с утра,часов с девяти, за стеной включалась местная петербургская радиоточка, полчаса передававшая компот из совсем старых и забытых песен. Радио гремело совсем близко за стеной, и очень скоро Клара научилась худо-бедно различать популярные некогда латиноамериканские мелодии 40-х - 50-х годов, Эдиту Пьеху и Майю Кристалинскую,
Робертино Лоретти, Мишку с его улыбкой, "полной задора и огня" и прочую ерунду.
Утренние мелодии за стеной иногда повторялись - чувствовалось, что набор
хитов на местном радио хоть и оставлял желать лучшего,но редакция непреклонно следовала устоявшейся традиции, пуская их в эфир каждый день в одно и то же время.
Ничего другого услышать не было возможности, да она не сильно по этому поводу горевала.
Своей музыки у нее не было, правильнее сказать, у нее не доходили руки опробовать старую ламповую радиолу на полке, она лишь иногда перебирала стопку грампластинок, большая часть которых была записана на диковинных 78 оборотах. Названия любимых бабушкиных песен ей почти ни о чем не говорили, они были так же непривычны, как и все эти утренние румбы и самбы за стеной.
Саму бабку она помнила очень смутно, бабка эта была по отцовской линии, а мама - москвичкой, и, повторив в чем-то выбор своей свекрови, она, разведясь с мужем, Клариным отцом, уехала в Москву, увезя, разумеется, и совсем еще малую дочь. Отец вскоре после этого скончался,и все детство Клара жила полуснами - полувоспоминаниями о своей жизни в другом городе и с другими родными. Воспоминания, однако, очень скоро стерлись, и выплывали лишь иногда в бессвязных теперь ассоциациях.
Здесь же ей стало с повторяющейся настойчивостью казаться, что она хорошо знает все эти вещи: и комод с пятью здоровенными выдвигающимися ящиками, и статуэтки, и картины, и вазы, книги, на обложках которых она находила знакомые детские каракули, и стопки пластинок с чудными названиями.
"Бес меня мучит...!" - переиначивала когда-то бабушка одну из любимых мелодий деда, и теперь Кларе начинало казаться, что она помнит, как когда-то здесь ставили эту пластинку десятки, а то и сотни раз. В этих странных грезах могло быть виновато утреннее радио за стеной, но сама эта мелодия никогда не звучала, и лишь призрак ее преследовал Клару,уводя все глубже и глубже в гущу детских воспоминаний.
Она вспоминала и отца, бородатого и высокого:его фотографии были "табу" в ее московской жизни, рассказывать о нем мама не любила,с годами Клара сама придумала себе его внешность,и, взрослея, несколько раз ее переосмысливала, подвергая ревизиям и пересмотру.Папа получался каждый раз на славу, а потом просто забылся,окончательно уступив место дежурному образу.Здесь Клара впервые за много лет задумалась об отце, каким он был на самом деле, и ей даже стало казаться, что он где-то рядом, среди этих вещей.По-детски представлялось, что он прячется в шкафу или на балконе, и однажды выйдет оттуда, возьмет ее на руки, подымет и унесет с собой куда-то, теперь уже навсегда.
С этими грезами Клара засыпала и просыпалась, под звуки фокстротов и шимми за стенкой.С тем и начинался новый день: она завтракала и уходила, порой до вечера - по погоде, любоваться петербургскими красотами. Вечером же картины, книги, вазы и мебель снова оживали,и так продолжалось изо дня в день. Странным образом, ее питерское затворничество, точнее, его причины, с каждым днем обретали здесь какое-то новое осмысление. Она уже начала думать,что никуда и не уезжала из Москвы, что это все происходит там, просто она, следуя уже устоявшейся семейной традиции, решила остаться одна, а где и как - не имело большого значения.Она сделала свой выбор, и ничто его не изменит.Начинался новый день,новое утро, и таких безмятежных и счастливых дней в ее жизни будет еще очень много...
Соседи за стеной все продолжали бубнить,и в этом было что-то странное.Клара вдруг заметила, что проснулась сегодня позже обычного.Будильника у нее не было,во времени она ориентировалась скорее по тому, как светало, сейчас все в этом новом утреннем рассвете было для нее непривычным.Она жила здесь уже месяц и привыкла к тому,что размыкала веки еще в полумраке,наслаждаясь тем, как он медленно и степенно уходит,уступая место новому дню.
Сейчас же день уже начался,и начался без ее участия,она упустила этот момент,так,словно что-то случилось.
Она поняла,что соседей прежде не было слышно так долго потому,что гул их голосов заглушало радио,которое включали за другой стеной.Сегодня радио не работало.
Клара вскочила и потянулась к комоду,где лежали карманные часы.Они были старые, пружинные,она заводила их вечерами и слушала, прикладывая к уху их "тик-так".
Часы шли и показывали пять минут одиннадцатого.
Она замерла и... закричала. Она закричала так, что вздрогнула полусонная петербургская коммуналка. Она кричала так, словно в ней кричала и бабка, и мать,долго,громко и протяжно.
Открыв дверь и сделав несколько шагов по коридору, она остановилась у соседней двери.Только сейчас она заметила,как обе эти двери похожи.
Вдохнув воздуха в легкие,что было сил,она застучала,заколотила в дверь руками и ногами.За дверью было тихо.Выкрикивая что-то бессвязное, рыдая и вытирая слезы,она продолжала стучать.Откуда-то на ее крик появились все те же две-три соседки,которых она встретила в коридоре в первый день.
- "Скорую" надо, "скорую", - загалдели за ее спиной, - Надо ломать...
Теперь по двери било уже несколько пар рук.
Тогда Клара отступила и перестала плакать.Она сделала несколько шагов назад и вернулась в свою комнату. Подставив стул и взяв из пачки ту самую пластинку,она дотянулась до стоящей на стеллажах старой ламповой радиолы,включила ее,перевела рычажок оборотов на цифры 78 и положила пластинку.
Пластинка зашипела, защелкала, и зазвучала песня на испанском языке.
Это была песня, которую они слушали помногу раз.Эту пластинку подарил бабушке дед, когда той было столько лет, сколько сейчас Кларе.
- "Поцелуй меня, девочка", - шептал отец, поднимая ее до потолка."Поцелуй меня..."
Клара повернула ручку громкости так, что грохота лампового приемника зазвенели стекла. Дверь в коридор была распахнута, и она также широко открыла дверь на балкон.
Теперь песню могли слушать все.
- "Поцелуй меня, девочка..."
Потом она снова вышла в коридор.
Дверь в соседнюю комнату была открыта. На ее пороге, в окружении притихших соседей, стоял пожилой мужчина и изумленно слушал песню.