...Я уверен, что ты знаешь - я вовсе не скрытый голубой. И не пытайся мне этого пришить.
То, что некоторым женщинам и девушкам, вроде тебя, нравится анальный секс совершенно не означает, что я - голубой, зеленый или еще какой-то. Иду на поводу, так сказать, подчиняясь обстоятельствам. Иногда - приятным, иногда - не очень.
И еще одна твоя инсинуация мне не понятна: на народного африканского героя тоже я не похож - даже после продолжительного отдыха на солнце.
Так что, не шей мне лишнего, зайя.
Смуглый от загара - это да, бываю, но не бледно голубым же. И зеркало ничего такого не показывает.
А если это так - тогда, чем же я занимаюсь: любовью с каким-то "которым", или все же растлением? Впрочем, понимаю, что русский твой язык постепенно становится все хуже, и делаю на это скидку.
Я вообще не могу взять в толк - как может заниматься растлением почти девственник?
А получаюсь я в твоих довольно злобных письмах - просто этаким мизантропом-тираном. По-русски - просто круглой сволочью. Растлевающей все окружающее одним своим присутствием - аки натуральный аспид.
Конечно, тебе со стороны это видно более ясно, чем мне изнутри, и я, может быть, действительно - сволочь - сволочью, и аспид аспидом...
Но!
Когда мы с тобой имели несчастья повстречаться, а потом еще и переплестись в немыслимых позах, которыми ты меня решила поразить, я всего-то и знал в своей жизни буквально нескольких женщин. По пальцам их можно было пересчитать - моих замечательных бывших жен. Дам благородных, набожных, и целомудренных. Как и я, впрочем.
А других женщин я и не знал. Или, если знал - то понаслышке или по недоразумению.
И если они, целомудренные и набожные бывшие жены, отдавались кому-нибудь в подъездах, или на задних сидениях автомобилей, или в чужих ваннах, или кто-нибудь им отдавался - так только по большим революционным праздникам. Коих тут у нас, на луне, не так уж и много.
И хотелось бы, даже, кстати, чтобы их побольше было.
Отдавшись или насытившись, тут же они бежали не только подмываться и зубы чистить - в зависимости от способов отдачи и насыщения, но и грехи замаливать.
И даже, в обратном порядке - сначала грехи замаливать, а потом уже подмываться и зубы чистить, и горло полоскать.
Помолятся, помолятся, а потом, через пару минут, - еще раз помолятся. На всякий случай. Чтобы молитва наверняка услышана была. Потому что там, наверху, по-моему, слабослышащих -просто пруд пруди. Инвалидный дом просто какой-то - там, наверху.
Ну, а уж потом - все остальное делать бежали.
Они, эти жены, еще задолго до тебя, mon petit, смекнули, что делать им со мной - девственным, сексуально-непросвещенным, безалаберным, и к тому же налевоглядящем постоянно - совершенно нечего.
И надо от меня бежать. Быстро. Без оглядки. Покуда их целомудрие из благодетели не превратилось в порок. Ведь в порок, как широко известно, постепенно любая дамская добродетель, вроде девственности, превращается.
Вместе - с нарастающим не по дням, а буквально по часам, дамским возрастом.
Они эту истину знали очень хорошо.
Так и бежали они. Без оглядки. И правильно делали, думаю.