"Она была пастушкой, но, боги, как прелестна..." - просится на язык классика, чуть перевранная для удобства чтения.
Перевести?
Пожалуйста: чума! Просто чума безо всяких кавычек! Если по-немецки, так просто - штурм унд дранг какой-то! Буря и натиск.
Или даже наоборот - сначала натиск, потом - буря! А затем еще и штурм.
Пятьдесят первый - бедер. Или - пятьдесят третий. Сантиметра у меня не было - на глазок все, на глазок. На ощупь. Но до сих пор в ладонях, держащих руль - ощущение этой волнующей силы. Неутомимой и горячей.
А грудь! Опробованная еще в машине у ее подъезда. Гранит. Не знающий любовных неудач. Ни грамма силикона! Ни мгновенья сомнений. Один сплошной восторг!
Я думаю, ее сопровождают в жизни - ослепшие пляжные жертвы летом... А также их обескураженные и разъяренные жены.
А карий взгляд блондинки на жизнь? Бездонный, как у удава. Съевшего кролика, но явно не наевшегося, и собирающегося полакомиться следующим. Натянуться на него перчаткой, и заглотить - тепленького, покорного. И осмотреться - а еще одного не припасено ли где поблизости? Для полного удовлетворения?
И понеслась эта картина маслом - неизвестного мариниста. Сбрендившего на почве хронического сексуального голода. Изобразившего нападение морского змия на мирное торговое судно, и поедание этого самого судна вместе с командой. Со всеми, вытекающими из этого обстоятельства, разнообразными последствиями.
Всю грудь пастушка жертве искусала, и она, жертва, теперь мчит на работу со скоростью пять километров в час - по причине обильных пробок, и почесывает синяки сквозь рубашку. Знатные синяки - надо должное ей отдать. Умелые. Памятные.