IV. Метафизика как потребность в умиротворяющем мироощущении
V. Ометафизичевание науки как ответ на вызовы
её гуманистических идеалов
VI. О вечнозаветных основах философского мышления
VII. Мифологические корни философской аксиоматики
VIII. Воображение как закономерный продукт
эволюционного развития
IX. Универсальное предназначение мировой культуры
X. Акмеософия
XI. Научна ли наука?
XII. Логика всеединства
XIII. Вечно современная классика
XIV. Чей космос лучше?
XV. Антропологическая теория относительности
XVI. Космонейрограмматика языка науки
XVII. Представление о Единстве Мира
как условие экономии мышления
XVIII. Природа не лжёт
XIX. Риторические проблемы
коллективистического сознания
XX. Неопозитивизм
XXI.Телеология истины
XXII. Что есть сущее?
XXIII. К вопросу о диалектике
XXIV. Космоакмеосинергетика
XXV. Антропный принцип в свете космогенетики
XXVI. Мультивселенская карма
человеческого сознания
XXVII. Проблема рационализма
XXVIII. Философский рационализм versus психологизм
XXIX. Контекстуализм конкретно-научного реализма
XXX. Философия взаимодействия
XXXI. Ортодоксальная космология
XXXII. Квантовая механика макромира
XXXIII. Философские зазеркалья квантовой физики
XXXIV. Космогенез как форма детерминизма
XXXV. Теория струн
XXXVI. Эстетика постмодерна
XXXVII. Что есть 'симулякр'?
XXXVIII. Всё проходит, пройдёт и это
XXXIX. Об умном сомнении
XL. Метафизические основы психоанализа
XLI. Историческая неизбежность
XLII. Космогенетическая ось культуры
XLIII. Космогенетика мультикультурализма
XLIV. Смыслотворческая функция языка
XLV. Мыслят ли животные?
XLVI. Проблема сознания в свете Вечной Философии
XLVII. Метафизика нравственности
XLVIII. Философская формула любви
XLIX. Понятие 'Бог' в контексте философской метафизики
L. Невыразимое подвластно ль выраженью?
LI. Эмпириомистицизм
LII. Перевоплощение душ: трансмиф и реальность
LIII. Космотеомифософия
LIV. Психотерапевтическое значение вопроса о смысле жизни
LV. Метафизика как основополагающий закон жизни
LVI. Философия - не рефлексия. Философия - это мы.
LVII. Космосинергийные азы морали и права
Заключение
Список цитируемых работ
XXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXXX
Предисловие
Здесь мы пока только вскользь
коснёмся тех основополагающих установок,
на которых, по нашему представлению,
надлежит базироваться философски ценностной мысли
В 2019 году институт философии РАН отмечал своё двухсотлетие. В честь торжественной даты был объявлен конкурс философских работ на тему 'О пользе и вреде философии для жизни'. Тема интересна как её глубинными смыслами, так и своей предысторией:
В 1850 году министр просвещения П.А.Ширинский-Шахматов, принял решение закрыть философские кафедры в университетах Российской империи, аргументируя своё решение тем, что польза от философии никем пока не доказана, а вред от неё возможен. Не факт, мол, что философия научит вас мудрости, хотя и декларирует своё стремление к ней. Другое дело науки - там, действительно, всё как-то более определённо и ясно. Может ли философия быть наукой в строгом значении слова? Тоже вопрос.
Убеждение, которое легло в основу нашей работы, состоит в том, что науки призваны дарить истины, идеалы и знания, которые могут и должны разделяться всеми представителями умственного мира, только в этом случае заслуживая своего философского признания и названия фундаментальных (классических, вневременных, общечеловечески ценностных). В современную эпоху развития человеческой культуры миропонимания и мышления всё более заслуживающим доверия поставщиком в достаточной мере надёжных знаний являются конкретные науки. Одним из свидетельств данного обстоятельства становится непрестанно углубляющийся процесс системной дифференциации научных знаний, сопровождающийся возникновением всё новых относительно самостоятельных дисциплин, каждая из которых готова внести свой полезный и необходимый вклад в развитие человеческой культуры миропонимания и со-знания в целом.
Ключевыми здесь оказываются слова 'системной' и 'относительно', которые говорят о том, что вопреки своему глубоко специализированному (конкретному, предметному) характеру человеческие знания и науки не лишены своей 'абсолютной', то есть органично и целостно объединяющей их идеи. Причём речь идёт о вполне самодостаточной, конкретной и ясной, но, как правило, не декларируемой представителями научного сообщества идеи, которая не расценивается и, соответственно, не конституируется ими в качестве основополагающей (системообразующей, философской) установки, определяющей их собственный образ мыслей. Последний поэтому, положа руку на сердце, трудно назвать философски внятным, мировоззренчески зрелым и общенаучно (т.е. онтологически, гносеологически, логически, методологически, идеологически, акмеологически, этически и во всех других отношениях) ценностным (состоявшемся, рационально организованным).
Стремление представителей прогрессивного человечества к предельно широкой форме взаимопонимания и идеологического единения на основе общенаучно разработанного мировоззрения по-прежнему не конституируется представителями умственного мира в качестве основополагающей мотивации, оправдывающей существование и предназначение человеческой культуры со-знания как таковой, в целом или, можно сказать, 'по большому философскому счёту'. А потому и задача окончательного избавления человеческой культуры миропонимания и сознания от её философски незрелых рефлексий, намеченная позитивизмом, оказывается неразрешённой. Ни позитивистам, ни неопозитивистам не удалось сколько-нибудь окончательно убедить научную общественность в том, что в идеальной, т.е. гуманистически (метафизически, гносеологически, логически и во всех других отношениях) состоявшейся науке (культуре) нет места для философско-теоретических разногласий по поводу определяющих (основополагающих) установок, законов, целей и итогов её исторического развития.
Вместе с тем, нельзя не заметить, что гуманистически (онтологически, гносеологически, идеологически, общенаучно) зрелая философия исчерпывает свои эвристические амбиции, полномочия и возможности сугубо формальным указанием на тот факт, что в соответствие со своим космогенетически обусловленным предназначением вся познавательно-практическая деятельность человечества уже изначально и вечно подчинена одинаково присущему каждому из его представителей стремлению к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни. Нет никакой другой, более высокой цели, определяющей предназначение философии, науки и человеческой (конкретно-видовой) культуры со-знания в целом. Любое рассуждение, логически недвусмысленно претендующее на значение философски (космогенетически, логически, общенаучно) состоятельного, не может не предполагать собой этой цели. Рассуждения о науке тоже, разумеется, не составляют принципиального исключения и с позиций гуманистической философии могут быть признаны рациональными, полезными для жизни или истинными лишь настолько, насколько полно они удовлетворяют собой самих представителей научного сообщества, благоприятствуя достижению ими взаимопонимания (консенсума, единого мнения) относительно исследуемого феномена.
'Под наукой, - замечает В.Канке, - обычно понимается совокупность дисциплин, получающих высокую оценку у современного научного сообщества. Такое определение науки является предварительным, в дальнейшем оно будет неоднократно уточняться. Наряду с наукой говорят о ненауке, псевдонауке, антинауке, лженауке' (204, 8).
В интересах развития той философской концепции знания, которой мы намерены придерживаться в дальнейшем, необходимо уточнить о какой именно 'совокупности дисциплин' идёт речь? Это, во-первых, а во-вторых, в чём, собственно, находит выражение та 'высокая оценка', которая принимается научным сообществом в качестве критерия, отличающего науку от ненауки? 'В этой связи, - замечает Канке, - говорят о проблеме демаркации, проведения границ между двумя рассматриваемыми типами знания. На этот счёт существуют самые различные точки зрения. Наиболее обстоятельны в указанном отношении специалисты из области философии науки. Особенно показателен в этой связи спор неопозитивистов (М.Шлик, Р.Карнап) и критических рационалистов (К.Поппер, И.Лакатос)' (204, 9).
Почему именно за философией признаётся роль высшего арбитра в решении спора между неопозитивистами и критическими рационалистами? Не потому ли, что слово 'философия' логически недвусмысленно предполагает существование тех вечных истин, законов, установок и принципов человеческого существования и познания, которые, несомненно, вправе рассчитывать на высокую оценку научного сообщества? В случае с гуманистически зрелой философией науки не приходится изобретать и придумывать ничего нового. Речь всегда идёт об одном и том же - о естественном для представителей 'науки' в истинном (космогенетически, метафизически, онтологически, гносеологически, аксиологически, социологически, гуманистически, этически и во всех др. отн. выверенном) значении слова стремлении к взаимопониманию, развиваемому на основе целостного представления о Мире.
Такова, по крайней мере, философская идеализация реального положения дел в науке и человеческой культуре миропонимания в целом, предполагающая собой существование некого 'рафинированного' знания о том, что должно быть и к чему необходимо стремится. Наука, согласно предлагаемому Канке толкованию этого термина, есть 'рафинированное передовое знание'. Поставщиками эталонного знания, по Канке, служат математика, физика, экономика и, видимо, другие более или менее 'рафинированные' (специализированные) науки.
Однако не менее важно отметить, что предельно общим, определяющим, ключевым, вечным признаком научного (рафинированного, эталонного, классического) знания является органично присущая ему целостность. Именно это обстоятельство мы имеем ввиду, называя знание философски зрелым и общенаучно, т.е. во всех отношениях самодостаточным. В свете философии всеединства научное знание предстаёт органичным и целостным уже изначально, 'по определению', в соответствие с его космогенетически обусловленной природой и сущностью, предполагающей, в частности, что для представителей интеллектуальной элиты человечества, как древнего, так и современного, вполне естественно стремление к взаимопониманию. Причём речь идёт о вековечно актуальных и в этом смысле, безусловно, 'утопических' идеалах (стандартах) 'взаимопонимания', символизирующих глубинную веру представителей прогрессивного человечества в реальную возможность достижения ими коллективной (в идеале безгранично всеобщей или, говоря иначе, но в том же смысле акмеонической) удовлетворённости результатами своей естественноисторической деятельности, в том числе, разумеется, когнитивной.
Безосновательно было бы полагать, однако, что естественным и необходимым условием достижения подобной удовлетворённости является существование отвлечённой (понятийно-теоретической) философии. Идейно-концептуальные истоки позитивизма и критического реализма ясны: притязания философии на значение самостоятельной дисциплины человеческого познания, действительно, оказались в конечном итоге безосновательными. Само слово 'философия' способно быть лишь в высшей степени произвольным (отвлечённым) знаком (символом) генетически (органично, от природы) присущего позитивным (научным) знаниям единства. Предельно отвлечённым, но не настолько, разумеется, чтобы не иметь в виду существование самого научного знания как общечеловечески (акмеонически) ценностного достояния, т.е. со-знания в целом, безотносительно к самой возможности проведения различий между его отдельными отраслями (дисциплинами).
С философски (т.е. общенаучно: онтологически, гносеологически, акмеонически, экологически и во всех других отн.) обстоятельной точки зрения понятие 'знание' означает, прежде всего, существование окружающей живых существ среды обитания, непрестанно пребывающей в процессе своего целостного, космогенетически обусловленного (конкретно-видового, синергийного) становления и развития. Человеческое со-знание является лишь одним из бесконечного множества прямых следствий 'эволюционного бума', согласно современной научной картине Мира обусловленного 'Большим Взрывом' вселенского вещества. И когда мы говорим о научном со-знании как коллективистской или, если угодно, коммунистической собственности человечества, то, конечно, имеем в виду главным образом необходимость и реальную возможность для современного философского фундаментализма (идеализма, утопизма, амеонизма) опираться в своих метафизических исканиях на ортодоксальную, т.е. более или менее единодушно (по крайней мере в наиболее общих чертах) разделяемую представителями науки картину Вселенной.
Разумеется, что эта картина никогда не была и, очевидно, не будет настолько совершенной (во всех отношениях), чтобы удовлетворять собой научное сообщество всецело и безусловно. Поэтому с позиций философии (метафизики, логики) всеединства аксиоматически самоочевидным признаётся лишь тот факт, что всё существующее оказывается в конечном счёте закономерным продуктом космогенеза. Теория 'Большого Взрыва' или любые другие конкурирующие с ней теории космогенеза признаются нами философски самодостаточными уже постольку, поскольку не противоречат этой изначально принятой нами аксиоме, постулирующей органическое единство всего происходящего во Вселенной.
Иначе говоря, предпринимается попытка выяснить, насколько современная философия вправе претендовать на значение общенаучно (онтологически, гносеологически, методологически и во всех других отношениях) обстоятельной дисциплины человеческого познания, опирающейся на тот минимум твёрдых (классических, конкретно-научных) знаний (аксиом), который необходим для формирования концептуально целостной картины Мира, способной служить единым оплотом человеческого взаимопонимания по наиболее важным, идеологически ключевым (конкретно-научным) вопросам культурно-исторического развития человеческого сообщества в целом и каждого из его представителей в отдельности. Исходным, таким образом, оказывается 'неопозитивистский' вопрос о том, способна ли современная философия справится со своей мировоззренческой функцией общенаучно целостного знания в условиях его всё более углубляющейся тематизации, специализации и дифференциации?
Ответ на данный вопрос вытекает из представления о Целостности Мира. Всё происходящее во Вселенной одинаково 'фундаментально' уже в силу и по закону своей космогенетической обусловленности Целостностью Мира. Потому и в философской (общенаучно основательной, концептуально целостной) культуре человеческого миропонимания (со-знания) всё уже изначально, детерминистически жёстко, раз и навсегда предзадано представлением о космогенетической целостности Мира. В том числе и само естественное для здравомыслящих участников философского дискурса стремление к взаимопониманию, единознанию, единомыслию, единоверию.
Философия - это своего рода квазирелигиозный культ гуманистического (общечеловечески ценностного, акмеонического) образа мыслей и жизни. Здесь не стоит ждать никаких принципиально новых идей, откровений или открытий. Заключительные выводы философски добросовестного исследования обычно мало что добавляют к той сути дела, которая должна быть раскрыта уже в предисловии. Сама логика философского фундаментализма или, что то же, идеологического (гуманистического) радикализма (утопизма, акмеонизма) в науке подразумевает необходимость понятийно-теоретического (общенаучного) прояснения, уточнения, дополнения и развития одной-единственной Мысли или Идеи, герменевтически цементирующей весь предлагаемый вниманию текст (метанарратив). В науке, вдохновляемой философски (общенаучно) состоявшейся мыслью, безраздельно властвует тавтология, непрестанно напоминающая о вековечно актуальной (суператтракторной) цели, достижению которой призвана служить человеческая культура жизни и знания. Лишь со временем человеческая (мировая) культура философски зрелого миропонимания, согласно законам и вечнозаветной цели своего собственного (конкретно-видового) становления и развития, способна обретать постепенно черты общечеловечески значимой ценности, которую мы условно называем в своей работе со-знанием. Со-знание и есть, в конечном счёте, не что иное, как научная, логически строгая (исторически, онтологически, гносеологически, телеологически и во всех др. отн.) состоявшаяся философия (идеализация), которая, согласно нашему представлению о ней, призвана культивировать человеческий образ мыслей и жизни в его общечеловечески ценностной (гуманистически зрелой) форме.
Любое человеческое сознание является философствующим (рефлектирующем, языковым), независимо от того, насколько последовательно (во всех отношениях) его непосредственные носители отдают себе в этом отчёт. Когда мы повторяем, вслед за другими мыслителями: 'Человек человеку философ', то имеем в виду главным образом тот факт, что все люди, в конечном счёте, оказываются равноправными наследниками 'идеализированной', т.е. уже 'по определению' единой, рафинированной, мировой, конкретно-видовой культуры со-знания (жизни). Философия конституирует (символизирует) органическую (космогенетически обусловленную) целостность этой культуры, которая перед лицом спекулятивной (недуально-диалектической, интегрально-тавтологической) логики и теории всеединства оправдывает своё возникновение, развитие и предназначение единственно в той мере, в какой благоприятствует достижению акмеонической (всеобщей и безусловной) удовлетворённости человеческих индивидов своим конкретно-видовым образом мыслей и жизни, органично совмещающем собой две своих 'противоположных', казалось бы, ипостаси - социальную (коллективистскую) и персональную (индивидуалистскую, личностную).
Требуется ли доказывать, что философски (метафизически) зрелый идеализм (абсолютизм, универсализм, утопизм, реализм), подобно философски состоятельному материализму, а также рационализму, интуитивизму, позитивизму, критицизму, фаллибилизму, персонализму, теизму, атеизму, индивидуализму, коллективизму и другим многочисленным течениям и установкам философского фундаментализма (гуманистического радикализма) в науке, опирается на вполне естественное для каждого здравомыслящего (психически, морально-этически и ментально благополучного) человека стремление к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей и общим течением жизни? На наш взгляд, здесь, скорее, приходится иметь дело с тем аксиоматически непреложным положением гуманистической (идеалистической, утопической, рафинированной) философии, из которого самым естественным, логически (онтологически, гносеологически, исторически и во всех других отношениях) закономерным образом вытекает вывод об органической (космогенетически) предзаданной целостности человеческих знаний или, что то же, об их предельно общем (но, опять же, космогенетически обусловленном) предназначении. В целом речь идёт о природном (конкретно-видовом) начале человеческой психологии сознания, познания и мышления, определяющем в предельно общих чертах исходный смысл существования (предназначение) не только науки или её языка, но мирового культурно-исторического процесса (наследия) в целом.
По большому счёту, с философски (космогенетически, гносеологически, синергетически, общенаучно) основательной точки зрения, вся человеческая (конкретно-видовая) культура жизни и знания подчинена одной-единственной, предельно значительной цели, одинаково близкой и одинаково разделяемой здравомыслящими и истинноверующими всех времён и народов. Перед лицом космогенеза и вечности идейно-мировоззренческие противоречия (разногласия) между фундаменталистами от религии, философии и науки не могут казаться существенными. Высшая Цель для всех означает всегда одно - позитивное стремление к достижению удовлетворённости конкретно-историческими результатами своей совместно-практической деятельности. Причём с воистину философской (подчёркнуто фундаменталистской, нарочито максималистской и потому, заведомо утопической) точки зрения, возвышающей требовательность к человеческому образу мыслей и жизни до предельных высот, наиболее существенным представляется то обстоятельство, что эта удовлетворённость не может быть совершенной, воистину благостной и уверенной в себе до тех пор, пока она не разделяется каждым из представителей человечества всецело и безусловно.
Речь идёт не об искусственно надуманном, но естественном и потому определяющем (основополагающем) требовании, предъявляемом философии, науке и культуре человеческого со-знания в целом процессом космогенеза (эволюции видов). Все познавательно-теоретические установки, учения, определения и понятия, на которые опирается гуманистически зрелая мысль, закономерно вытекают из этого требования, и для того, чтобы его услышать, человеку совсем не обязательно профессионально разбираться во всех подробностях и ньюансах естественной истории общего развития человеческой культуры со-знания, миропонимания и мышления со времён античности до наших дней. Для начала достаточно уяснить для себя, что в отношении философии главным результатом такого развития становится её органичное 'растворение' в составе целостного знания или, иначе, человеческого со-знания, безусловно, способного (по крайней мере потенциально, в идеале) являть собой космогенетически (мировоззренчески, общенаучно) единый оплот человеческого взаимопонимания, а, значит, и достойный (во всех отношениях) предмет акмеософского культа.
Введение
К постановке вопроса
'Мы должны помнить, что то, что мы
наблюдаем, - это не сама природа,
а природа, которая выступает в том виде,
в каком она выявляется благодаря нашему
способу постановки вопросов'
В.Гейзенберг.
Так можно ли, всё-таки, научиться у философов мудрости или нет? 'Ей можно научиться... Она одна делает человека блаженным и счастливым', - утверждал Платон.
Если даже поверить Платону, а не Ширинскому-Шахматову, открытым остаётся вопрос у кого именно лучше всего учиться мудрости для того чтобы быть счастливым? У Платона, Аристотеля, Декарта, Канта, Гегеля, Конта, Ницше, Хайдеггера...? Где искать квинтэссенцию мудрости, одинаково пригодную на все случаи жизни, времена и народы?
В надежде получить вразумительный ответ на свой вопрос с нетерпением ждал, пока определяться призовые работы конкурса. Но, увы, и они не прояснили главного, - какой именно должна быть философия, безальтернативно разделяемая умственным миром человечества всецело и на веки веков: идеалистической, материалистической, теистической, позитивистской или деконструктивистской? На какое из её многочисленных течений и учений следует положиться в первую очередь? Как упорядочить идейный хаос, рождаемый богатейшим изобилием порой весьма противоречивых рецептов счастья и мудрости, предлагаемых как древними, так и современными мыслителями. Что должно быть критерием выбора, наиболее отвечающего провозглашённой Платоном цели?
Устранение преобладающей роли хаоса в человеческой культуре сознания и мышления - таким угадывается ответ на вопрос, проясняющий основное (синергетическое) предназначение философии как прародительницы и современной попечительницы позитивных наук и познаний.
Нельзя сказать, конечно, что эта задача философами до сих пор не осознана или решается недостаточно прилежно. Мы в своей работе пытаемся лишь определить те причины, по которым она, на наш взгляд, всё ещё не решена настолько радикально, чтобы по рекомендации О.Конта отказаться от отвлечённо-философских рассуждений в пользу конкретных методологий научного познания. Провозглашение окончательной победы философского позитивизма и рационализма над хаосом суетных забот и преходящих умонастроений, отвлечённых от конкретной и вековечной цели становления человеческой цивилизации и культуры, оказалось, видимо, несколько преждевременным. (Так же, впрочем, как и принятое излишне поспешно Ширинским-Шахматовым решение о закрытии философских кафедр).
Но кем или чем и на каком основании возведён Абсолют той цели, достижение которой должно ознаменовать триумф не только философии, но и мировой истории в целом? Почему философия Платона, Канта, Гегеля или самого Конта не даёт достаточно ясного представления о ней? Для чего вообще нужна философия, отвлечённая от ясного представления о целях, достижению которых всем своим существом призвана служить человеческая культура сознания, миропонимания и мышления? Такого рода 'философия' всегда будет являть собой, говоря языком Гегеля, 'странное зрелище... - нечто вроде храма, в общем-то разнообразно украшенного, но без святыни'.
Нельзя не признать, что 'проникая друг в друга, философия и наука, философия и идеология, философия и искусство в целом содействуют позитивному развитию всей культуры' (112, 20). Однако любое развитие должно подразумевать возможность достижения им той или иной конкретной цели. Иначе сам разговор о развитии и лежащей в его основе акмеологии (в том числе социальной) окажется попросту бессмысленным и беспредметным. 'Известный русский мыслитель и литературовед М.М.Бахтин отмечал, что философию 'можно определить как метаязык всех наук (и всех видов познания и сознания)'' (112, 20).
Нам, напротив, представляется, что истинных сподвижников общественно-исторического развития связывает не столько язык, сколько чаще всего негласно объединяющая их цель. Хотя, конечно, в том же смысле можно говорить о единой вере сподвижников науки, литературы, искусства и культуры вообще в язык, дарующий искомую ими возможность наслаждаться плодами своего блаженного мученичества, именуемого обычно духовным творчеством. Философия как 'ядро, синтезирующее все сферы культуры' (112, 20), не может не предполагать собой этой глубинной веры, объединяющей умственный мир. Не отвлечённо-философские рассуждения или дискурсы делают человека человечным, блаженным и счастливым, а реально доступная ему возможность творческого (активного, мудрого, вдохновенного, разумного, целеоправданного) приобщения к жизни мировой культуры, составляющей эволюционное завоевание и вечное (классическое, конкретно-видовое) наследие человечества.
Но что есть 'мировая культура'? С позиций философской (недуально-диалектической) логики (всеединства) ответ представляется очевидным и ожидаемо однозначным: всё то, что благоприятствует достижению каждым из человеческих индивидов хотя бы относительно уверенной удовлетворённости собственным образом миропонимания и самой жизни. Если бы нас спросили в то же время 'что есть совесть'? или 'что есть знание'? или 'что такое философия всеединства'? ответ был бы тем же. Перед лицом философского фундаментализма в науке все её понятия, принципы и законы обнаруживают собой, прежде всего, естественное для представителей науки стремление к достижению этой удовлетворённости. Причём совершенно неважно, о какой именно из наук идёт речь - все они оказываются 'по большому философскому счёту' лишь средством удовлетворения соответствующей потребности, объединяющей умственный (социокультурный) мир всех времён и народов. Потому и говорится, что в гуманистически (метафизически, онтологически, исторически, логически, синергетически, этически, эстетически и во всех др. отн.) зрелой (философски самодостаточной) науке, а значит, и в самом сознании её непосредственных представителей полноправно царствует 'суператтрактор взаимопонимания' относительно необходимости достижения каждым из людей вечнозаветной мечты всего человечества или, говоря иначе, стремление к достижению всеобщей удовлетворённости результатами своей многовековой совместно-практической, в том числе познавательно-теоретической деятельности.
По существу, речь идёт не о 'формировании сверхчеловека и сверхчеловечества (в их синергетическом понимании)' и не 'в переходе от обычной сознательной жизни к 'сверхжизни'', как это видится, например, В.П.Бранскому (9, 471), но о вполне естественных трансперсональных (фундаментальных, космогеоантропогенетически и психобиофизически обусловленных) началах человеческой жизни, в которых нет ничего 'сверхъестественного' в традиционном значении такого понятия.
Под 'сверхжизнью' В.Бранский подразумевает 'управление суператтрактором' (9, 471), т.е., опять же, необходимость придерживаться фундаментальной (неоклассической, недуально-диалектической, синергетической) науки, воплощающей в нашем её понимании именно то, что он называет в своих работах 'суператтрактором', побуждающим к воистину 'коммунистическому' (гуманистически, этически, акмеософически, акмеонически, идеологически и во всех других отн. зрелому, целостному, общечеловечески ценностному) образу мыслей и действий. Что заслуживает особого внимания, - так это связь синергетической акмеологии (социологии, логики, этики и эстетики) с мировой (классической) философией.
'В наиболее классическом виде, - полагает В.В.Миронов, - философия в её современном понимании формируется в Древней Греции. Дело в том, что философия для своего действительного становления и развития требует определённых внешних политических условий, в которых хотя бы относительно может быть реализована свобода человеческих мыслей' (193, VI).
На самом деле философски здравая (гуманистически зрелая, логически строгая) мысль не настолько свободна в своих мировоззренческо-идеологических (телеологических, онтологических, гносеологических, аксеологических, этических, эстетических и др. бесконечно многочисленных) установках и изысканиях, чтобы пренебрегать возможностью опираться на конкретные знания и науки, уже выработанные и апробированные в процессе естественноисторического становления и развития человеческой цивилизации и культуры.
Именно конкретно-научные представления человека о Мире и о себе освещают философской мысли путь к метафилософии, пролегающей между мыслителями и их доктринами. Хотя термин 'метафилософия', безусловно, тавтологичен, ведь речь идёт не о каком-то особом типе философии или философствования, а 'всего лишь' о его высших и потому вечных (гуманистических) идеалах, побуждающих к поискам взаимопонимания в его экзотерически ясной, общечеловечески ценностной форме. И поскольку в свете таких идеалов конечная цель естественноисторического развития человеческой цивилизации и культуры представляется вполне очевидной для каждого из здравомыслящих участников философского дискурса, едва ли их свободомыслие в политике, науке, искусстве или религии вправе быть настолько сумасбродным и идеологически неприкаянным, чтобы не предполагать собой необходимости разделять свои взгляды на действительность, по крайней мере, в отношении, наиболее существенном для выживания и конкретно-видового становления представляемой ими культуры.
Общенаучно зрелое (философски целостное) миропонимание (со-знание) и есть суть не что иное, как это 'наиболее существенное'. В контексте философской метафизики (онтологии, логики, методологии и т.д.) приставка 'мета-', 'космо-' или 'супер-' (как естественная издержка спекулятивно-теоретического мышления) означает, что речь идёт о науке и мысли, каждым своим движением предполагающей органически присущую человеческим знаниям целостность. В соответствие с нашей фундаментальной установкой, мы всегда говорим лишь о мета-науках и только о мета-науках, каждая из которых призвана вносить свою посильную лепту в прояснение, уточнение, дополнение и развитие мета-научно целостной картины Мира. В конечном счёте само понятие 'философская' по отношению к науке в целом исчерпывает свою содержательность тавтологически настойчивым напоминанием об этой изначально принятой мета- или, если угодно, космо-супер-установке.
Нельзя сказать, что космосуперфилософские (метафизические, синергетические) искания в науке (физики, онтологии, гносеологии, социологии, психологии, политологии, теологии, этики, лингвистики, эстетики и других) уже изначально, 'по определению' совершенно бессмысленны и бесплодны. Напротив, с исторической точки зрения именно философские спекуляции, спорные теории, идеи и порой, казалось бы, почти сумасшедшие гипотезы и проекты творческого мышления, оказывались часто теми плевелами, которые скрывали зёрна научных истин, теорий и знаний. Вопрос лишь в том, как отделить зёрна истины, восходящие на нивах интеллектуально-духовного творчества представителей мировой науки, истории и культуры, от шелухи тех плевел, в которых они созревают. 'По большому философскому счёту' шелуха идеализма, материализма, мифологизма, мистицизма, рационализма, утопизма, позитивизма, сциентизма, агностицизма, фаллибилизма, монизма, дуализма, теизма, атеизма, физикализма, психологизма, морализма, эстетизма, гуманизма, коммунизма, шовинизма, оккультизма, сатанизма, феминизма, либерализма и всех прочих бесконечно многоликих умонастроений и течений человеческой мысли, испытываемых умственным миром, есть не более чем естественная издержка системного (общенаучно, мировоззренчески целостного) становления человеческой конкретно-видовой (языковой) культуры со-знания, взаимопонимания и мышления.
Философски (космогенетически, синергетически, исторически, телеологически, этически, акмеонически и во всех др. отн.) зрелая наука и есть, в конечном счёте, не что иное, как человеческое со-знание, пребывающее в непрестанном поиске аксиоматически (аподиктически) непреложных истин, учений, представлений, законов и принципов, которые, согласно уже принятому нами определению, являются таковыми лишь в той мере, в какой разделяются умственным миром или, иначе, научным сообществом. По сути, речь идёт об истинной цели общественно-исторического развития, оправдывающей в глазах философов-фундаменталистов существование человеческой (конкретно-видовой) культуры со-знания в целом и науки, искусства, литературы, религии в частности. В свете общего положение дел принцип экономии мышления, (а вместе с тем и других природных ресурсов становления человеческой цивилизации и культуры) тоже, очевидно, не может означать ничего более существенного, чем необходимость следовать цели, оправдывающей существование этой цивилизации и культуры что называется 'по большому философскому счёту'.
'Человек должен обращаться к цели, когда он ставит вопрос об истине'. Из этой аксиомы, сформулированной М.Хайдеггером, логически закономерно вытекает другая, возможно, менее академичная, но не менее важная для философского становления человеческой мысли в аксиологическом и телеологическом отношении: 'Многознание уму не научает', - говорят в народе. 'Не научает', потому, что само по себе не гарантирует представителям умственного мира в достаточной мере уверенного (философского) взаимопонимания относительно истинных (суператтракторных, непреходяще актуальных) целях и ценностях человеческого сосуществования и познания. Многознание не должно оставаться, что называется, 'без Вседержителя в голове', на роль которого по праву и логически недвусмысленно претендует философия, вечнозаветно преданная своему гуманистически выверенному критерию (идеалу) взаимопонимания, культуры, науки, истины, человека, человечества и всего остального.
Согласно уже озвученным и пока ещё не озвученным нами установкам, обязательными в смысле необходимости их философски целостного усвоению или классическими мы признаём лишь те знания, которые позволяют представителям человечества разделять свои убеждения и взгляды на жизнь и действительность в отношении наиболее существенном для дальнейшего гармоничного, системного, становления (усвоения, углубления и развития) этих убеждений и взглядов. Философия, способная располагать к себе человека своим человеческим обликом, логически недвусмысленно предполагает возможность отвлечённо-языкового (лингвистического, математического, герменевтического, концептуально-теоретического, идеологического, научного, художественно-поэтического, морально-этического и т.д.) утверждения и освоения естественных принципов естественного отбора человеческих знаний и представлений на основе естественного для представителей умственного мира стремления к достижению благодатной удовлетворённости собственным образом мыслей и действий. Одним словом, речь идёт о 'естествознании' в истинном, общенаучно выверенном значении такого понятия, т.е. о знании, как естественном способе удовлетворения естественной для каждого, не слишком примитивного и ленивого в умственном отношении человека, потребности личностного развития.
В качестве естественной для умственного мира потребности (нормативно-ценностной установки) гуманистически (онтологически, гносеологически и во вс. др. отношениях) зрелая философия побуждает соискателей знаний и мудрости к благодатному творчеству на нивах науки, литературы, искусства и самой социально-практической (экономической, политической и т.д.) жизни и деятельности во имя достижения человечеством своей вечнозаветной цели. Однако провозгласить или обозначить цель далеко не то же самое, что достичь её. А, значит, и торжествовать, восхваляя свой практический разум, человечеству пока рано. В то время как теоретический разум в век конкретной науки едва ли вообще должен располагать здравомыслящих учёных к решению сугубо философских проблем человеческого миропонимания и существования. Не потому, что они не нуждаются в ответственном, логически ясном и однозначном решении. Просто само решение обнаруживает, в конечном счёте, символичный характер, поскольку сводится к чисто формальному указанию на существование так называемых вечных целей, идеалов и ценностей естественноисторического развития.
Пока современная философия по-прежнему всерьёз претендует на значение относительно самостоятельной отрасли человеческого познания, развиваемая ею аргументация неизбежно, настойчиво, постоянно возвращает нас к одной и той же, уже изначально принятой установке, постулирующей единую, космогенетически (синергетически) обусловленную связь (природу) всего существующего. Философски углублённое понимание всего закономерно вытекает из одной-единственной аксиомы, согласно которой - всё есть естественный продукт космогенеза. И тут уже не важно, о чём именно идёт речь. Все фундаментальные истины донельзя тривиально, 'тупо', методологично и тавтологично предполагают собой в конечном счёте одно и то же. Потому и предлагаемая нами работа носит не столько исследовательский, сколько обзорный, местами даже 'конспективный' характер, опираясь в целом на дидактику хрестоматийных, общеизвестных, почти 'банальных' истин, которые в качестве таковых только и могут оправдывать своё название 'основополагающих', 'вечных' или 'фундаментальных'.
Перед лицом философского фундаментализма эпигонство, порой вполне откровенно граничащее с компиляторством служит по-своему убедительным свидетельством того, что вопрос касается истин общеизвестных, обязательных, привычных и самоочевидных, причём настолько, что людям философски неискушённым обычно и в голову не приходит придавать им сколько-нибудь решающее значение для понимания конкретно-видовых ценностей или целей человеческого со-существования. Когда мы говорим, например, что человек в отличие от прочих животных является носителем языковой культуры со-знания, то сами иногда плохо представляем себе насколько глубокий и значительный смысл возможно вложить в эту банальную истину. Очевидно само различие между 'банальным' и 'фундаментальным' не столь глубоко и сущностно, как может казаться на первый взгляд. Перед лицом философской метафизики (логики, гносеологии и т.д.) воистину глубоки и сущностны лишь те определения и различия, проводимые человеческой мыслью, которые не лишают её возможности оставаться концептуально целостной, потенциально вездесущей, непреходяще актуальной и диалектически (парадигматически) гибкой.
Для того чтобы занятия философией были только на пользу и никогда не приносили досадных разочарований, не следует возлагать на эту дисциплину чрезмерно претенциозных, заведомо несбыточных ожиданий. Хотя с естественноисторической точки зрения нельзя не признать, что роль философии как прародительницы современной системы конкретно-научных знаний долгое время оставалась определяющей. Концепция философии как 'матери всех наук' и 'вседержительницы человеческих знаний' была исторически первой, прошла длительную эволюцию и вплоть до середины XIX в. признавалась безальтернативной подавляющим большинством философов и учёных. Что означала эта исторически первичная форма 'безальтернативной философии'?
'Во-первых, - отмечает В.Борзенков, - подчёркивание гносеологического приоритета философии как более фундаментального вида знания по сравнению с конкретными науками. Во-вторых, руководящую роль философии по отношению к частным наукам. В третьих, самодостаточность философии по отношению к частно-научному знанию и, напротив, существенную зависимость частных наук от философии, относительность и партикулярность истин конкретных наук'. Борзенков находит правильным называть эту концепцию философии 'трансценденталистской', хотя в других работах 'она часто называлась и 'метафизической' (особенно у позитивистов) и 'натурфилософской', особенно, когда речь шла о соотношении философии и естествознания)' (110, 649).
Первичная концепция философии, как 'прекраснейшей и благороднейшей' из наук восходит к античной культуре. 'Фактически все крупные философы античности, начиная с Пифагора, Фалеса, Парменида, Платона и Аристотеля, несмотря на существенные различия их философских взглядов, придерживались трансценденталистской концепции. Более того в силу значительного развития философии, которое она получила в Древней Греции, и неразвитости только-только зарождавшихся частных наук, трансценденталистская концепция выглядела как естественная, само собой разумеющаяся и полностью соответствующая их реальному взаимоотношению в рамках существующей культуры' (110, 650).
Со временем, однако, трансценденталистская концепция философии перестала казаться её представителям безальтернативной. Хотя, несомненно, что в целом она сыграла положительную роль в развитии человеческих знаний, 'так как философия долгое время в силу неразвитости частных наук служила для них огромным когнитивным резервуаром. Философия также всегда поддерживала, защищала и развивала культуру рационального мышления, в рамках которой только и могли развиваться научные исследования. Охранительная и эвристическая роль философии по отношению к науке чётко проявилась даже в Средние века, когда роль жреца Высшей Истины взяла на себя религия. Иррациональность религии и рациональность науки были несовместимы по существу, тогда как и философия и частные науки при всех коллизиях их взаимоотношений всё же имели своим основанием общий источник - мышление, разум' (110, 652).
И тем не менее факт есть факт: 'По мере формирования науки, - отмечает Г.Тульчинский, - по мере дивергенции и всё большей специализации научных дисциплин, нарастали напряжения в отношениях науки и философии. Между ними сложились непростые, взаимно-подозрительные, если не взаимно-ревнивые отношения. То философия, вспоминая о былом матери всех наук, науки наук, начинала поучать своё любимое, но своенравное 'чадо', то пыталась сама принять вид науки, вызывая этими попытками придать себе статус научности и даже науки наук небезосновательный скепсис и иронию научной общественности. Психоаналитики, наверное, разобрались бы, чего в этом больше: 'воли к власти' или 'комплекса неполноценности'. Но и наука постоянно демонстрирует своеобразный 'эдипов комплекс', вновь и вновь низвергая философию, получая на развалинах её варианты, причём не всегда лучшие. Более того, в основаниях научного знания от математики до эмпирически-прикладных теорий обнаружены интуиции и метафизические метафорические смыслы, ставящие под сомнение рациональность научного осмысления и объяснения реальности' (77, 53).
С позиций метафизики (логики) всеединства, в философско-теоретическую разработку которой мы пытаемся внести свою посильную лепту, недоумение вызывает вопрос о том, каким образом интуиции и метафорические смыслы, лежащие в основании научного осмысления реальности, могут поставить под сомнение его рациональность? Очевидно, имеется в виду, что подлинные, глубинно-интуитивные, метафизически потаённые основания (смыслы) человеческой культуры миропонимания и мышления, невозможно определить логически однозначно как рациональные или иррациональные, материальные или идеальные, бессознательные или поддающиеся волевому контролю. Здесь перед нами 'то самое' единство противоположностей, с которым Гегель связывал идею науки вообще и своей философской методологии (метафизики) в частности.
'В своей 'Философии природы' Гегель от имени диалектики развивающейся Абсолютной Истины, составляющей по его мнению субстанцию всякого истинного мышления, отстаивает, - полагает В.Борзенков, - вполне перспективную и эвристичную идею всеобщей эволюции природы, развития её от более простых форм организации к более сложным' (110, 656).
В науке многие идеи, каждая по-своему, перспективны и истинны. Но здесь приходится иметь дело именно с философской идеей и философски глубокой, общенаучно значимой истиной, что не может не вызывать определённых трудностей и условностей, связанных с проблемой её языкового, логического, понятийно-теоретического оформления. Именно с этими трудностями общенаучно целостной (парадигматической) разработки понятийно-теоретических и логических оснований философии как фундаментального знания пришлось столкнуться сторонникам её трансценденталистской концепции. Наибольший вклад в преобразование и развитие этой концепции внесли представители немецкой классической философии и, прежде всего, Кант и Гегель. 'Кант путём разведения предметов философии и науки, Гегель - путём определения и разведения их методов' (110, 655).
В итоге определяющей для последующего исторического и логического развития трансцендентальной философии, оказалась по-своему резонная идея о её законном праве претендовать на значение самостоятельной или, по крайней мере, относительно самостоятельной дисциплины человеческого познания. И что же тогда должно быть предметом такой дисциплины? Само собой, 'без предварительных размышлений' ясно, что только 'мир в целом', который, согласно метафорически яркому сравнению Гегеля, 'подобен цветку, выросшему из одного зерна'. Соответственно, и дальнейшие перспективы развития трансцендентализма как одного из философских течений оказались, так или иначе, связанными с представлением о Целостности Мира.
То же самое, впрочем, нельзя не сказать о вновь открывшихся перспективах философского становления метафизики, методологии, логики, онтологии, гносеологии, психологии, утопологии и прочих наук, каждая из которых, безусловно, призвана вносить свой конкретный вклад в развитие человеческих знаний о Мире как едином предмете. Однако это единство ни с онтологической, ни с гносеологической, ни, тем более, биологически-психологической точки зрения отнюдь не препятствует Миру оставаться объектом живых (в том числе человеческих) восприятий. Единство Мира как 'вещи в себе' не противоречит логически или как-то иначе возникновению и развитию бесконечно многомерных ракурсов и пространств его относительно достоверных и глубоко дифференцированных отражений в 'зеркалах' времени, жизни, науки и знания.
В каком из этих зеркал находит своё отражение Эволюция Мира и Всеобщее Развитие как основополагающий принцип философски целостного рассмотрения и анализа реальной действительности и жизни? Во всех сразу, хотя и в каждом по-своему. Перед лицом жизни и естественных для неё потребностей Принцип Всеединства говорит, прежде всего, о возможности их удовлетворения. Живые существа ищут, обычно, не 'знаний' или 'истин' в отвлечённом их понимании, а именно этой метафизически, т.е. бытийно и/или экзистенциально (генетически) предпосланной им возможности. Философствовать животные не способны. Но это не значит, что метафизика как космогенетически целостное опосредование 'эволюционной инженерии', формирующей конкретно-видовые разновидности жизни, знакома только человеческому организму или сознанию. Философско-акмеосинергетические основы космогенной инженерии животным, разумеется, 'не по зубам'. Однако что касается её непосредственных следствий, то здесь все виды флоры и фауны находятся в равном положении и все одинаково вынуждены прислушиваются к биоритмам своей жизни и естественных для неё потребностей. Именно метафизика (космогенез), а не 'философия' дарит живым существам возможность органически целостного и органически основательного понимания жизни, бытия, со-знания, истины, времени и 'всего остального'.
Слово 'органическое' означает, что речь идёт о космогенетически целостных предпосылках эволюции и жизни, т.е. естественно предпосланной живым организмам возможности удовлетворения своих насущных потребностей. Понимание в его собственной, естественной природе и сущности всегда, так или иначе, подразумевает собой именно эту конкретную возможность, которая, как известно, доступна не только человеку как отдельному виду биологической особи. Каждое живое существо является полноправным носителем со-знания в его целостно-конкретно-видовой природе и сущности. В своём метафизически конкретном воплощении живое видение действительности (знание) возможно признать объективным, органичным и целостным единственно в смысле его конкретно-видовой определённости (завершённости). Представителей каждого отдельного вида органично объединяет, как правило, космогенетически предпосланная ему 'картина мира'. Эволюция (метафизика, космогенная инженерия) фатально принуждает отдельных представителей каждого вида биологической особи руководствоваться в процессе своей жизнедеятельности одним и тем же, безальтернативно и единодушно разделяемом ими 'мировоззрением' или, если угодно, Законом.
Основополагающий Закон (Категорический Императив) космогенной ('синергийной') инженерии достаточно прост, логически внятен и аподиктически непреложен: каждое явление действительности, совершенно независимо от того, насколько оно 'продвинуто' в своём эволюционном развитии, должно соответствовать своим индивидуальным (конкретно-видовым) признакам. Философски безосновательно, а, значит, и безответственно было бы предполагать, что человечество как вид может составлять в данном случае какое-то исключение. Потому и философски весомая аргументация (научная методология) не может не принуждать человека к его конкретно-видовому, т.е. непосредственно человеческому образу мыслей и действий. В том же смысле можно говорить, конечно, и о логическом, морально-этическом, аксиологическом, синергетическом, космогенетическом или аксиоматическом 'принуждении'. В предельно лаконичной форме основную сентенцию гуманистически (а, следовательно, и во всех других отношениях) состоятельной философии можно выразить примерно следующим образом: все беды человечества проистекают, в конечном счёте, из-за того, что человеку как виду биологической особи недостаёт человечности. Человеку необходимо быть человеком, т.е. субъектом, экзистенциально озабоченным поиском человечности прежде всего в себе самом.
Тавтология, разумеется. Но тавтология не пустая и случайная, а именно логически неизбежная, способная обрастать конкретным знанием, претендуя на значение единого понятия обо всём. По существу, речь идёт о тавтологически настойчивом самоутверждении ключевой (основополагающей) установки метафизически обстоятельного миропонимания и мышления, его вездесуще-диалектического (спекулятивно-апофатического) начала. Диалектика как общенаучно основательный способ (метод) рассуждения подразумевает главным образом то обстоятельство, что истиннофилософствующие, о чём бы они ни говорили, всегда имеют в виду, суть, одно и то же. Т.е. разными путями-словами подводят друг друга к одной и той же мысли, которую, может быть, подспудно, негласно, но всё же единодушно, разделяют как бы уже заранее, априори. Что-то вроде врождённой идеи, предпосланной генетически, и настолько самоочевидной, что кажется, иногда, едва ли она вообще способна претендовать на значение философской квинтэссенции человеческого знания, со-знания и познания.
Только на первый, неподготовленный взгляд может казаться, что мировая философия распадается на ряд совершенно самостоятельных течений (направлений) теоретической мысли. Тогда как на самом деле - это всего лишь 'кажимость'. Все течения мировой философии объединяет одинаково присущее её представителям стремление совершенствовать или, если угодно, 'очеловечивать' собственную конкретно-видовую культуру. Каждое достижение культуры лишь подкрепляет это стремление, служащее её вечным началом и движителем. Философия в качестве самостоятельной дисциплины резюмирует своё позитивное влияние на умы культом одной и той же непреходящей потребности умственного мира. Поэтому и пролегомены к философии не отличаются сколько-нибудь принципиально и существенно от выводов, к которым она приходит в заключение своего развития: человек может быть благополучен и по-человечески счастлив только как ответственный носител и, деятельный созидатель своей собственной конкретно-видовой культуры. В том, что человек ухитряется оставаться существом не удовлетворённым собственной жизнью или культурой, вина 'философии' (в акмеонически выверенном значении такого понятия) минимальна. В случае с человеком и человечеством как видом, способность благодатного (интеллектуально-духовного, творческого, радостного, активного, деятельного) пробуждения индивидов к жизни, напрямую определяется уровнем их личностного развития в его фундаментально-космогенетическом измерении.
Философски целостной (метафизически, гуманистически, утопически и во всех других отношениях зрелой) мысли не свойственно, вообще говоря, размениваться, что называется, 'по мелочам', поэтому её задача вырисовывается в достаточной мере ясно; в отличие от путей её практического решения, которое в соответствие с условиями задачи должно одинаково удовлетворять собой каждого из предполагаемых представителей 'философского братства' единоверующих. И в этом смысле социально-практическое 'взаимопонимание', соответствующее требованиям логически строгой (научной) философии (синергийный суперменез) представляется скорее вековечной целью существования конкретно-видовой культуры, именуемой человечеством, чем уже свершившимся фактом. Философия в лучшем случае дарит собой лишь ясное осознание величия этой цели, питая вдохновляющее стремление к достижению недостижимого, но тем не менее искренне желаемого.
К Идее высших (суператтракторных, акмеонических, непреходяще актуальных) критериев 'взаимопонимания' гуманистически (исторически и логически) зрелая философия восходит и подводит всеми своими началами. А это значит, что философия, выражающая основную Идею науки, познания и человеческого существования в целом, по мере всё более уверенного освоения представителями умственного мира этой Идеи, неизбежно выливается в тавтологию, исчерпывает себя, вырождается, угасает; необходимость в отвлечённо-философских рассуждениях и дискурсах постепенно отпадает, и тогда окончательно выясняется, что ядром, образующим человеческую конкретно-видовую культуру жизни, науки и знания, является не столько 'философия' в том отвлечённом её понимании, которое доминировало и, к сожалению, всё ещё доминирует с античных времён, сколько естественное для наиболее просветлённых вдохновителей и сподвижников общественно-исторического прогресса стремление к достижению, как правило, негласно, 'по умолчанию' объединяющей их Цели.
Нам, однако, представляется необходимым, хотя бы в интересах экономии мышления, легализовать (конституировать) определяющую стратагему естественноисторического развития человеческой цивилизации и культуры в концептуально-теоретическом, гносеологическом, методологическом и других отношениях, поставив её во главу угла современной философии и науки. В предлагаемой работе мы пытаемся наметить лишь предварительные шаги к осуществлению этой задачи, опираясь на аргументы, которые, на наш взгляд, достаточно убедительно свидетельствуют о назревшей необходимости глубоких преобразований человеческих представлений о действительности и знании на основе общенаучно зрелых принципов, идей и критериев универсального эволюционизма. Существенно и по-своему знаменательно, что именно эволюционные принципы и идеи озаряют философскую мысль всепроникающим светом общенаучно целостной (недуально-диалектической) методологии понятийно-теоретической систематизации человеческих знаний и представлений о реальной действительности. Но означает ли это, что речь идёт о непосредственно философской методологии, о её собственных, 'доморощенных' принципах и идеях?
Видимо, да, если иметь в виду современную философию, всё более уверенно и логически последовательно выявляющую смыслообразующий (метатеоретический) принцип (закон) формирования общенаучно основательного миропонимания (знания). В свете акмеонической логики выясняется, что человеческие знания отнюдь не лишены объединяющей их идеи, методологии, общетеоретической части или, говоря иначе, системы и в этом смысле (органично присущей им целостностью), безусловно, оправдывают наименование как 'конкретных', так и 'философских' или, иначе, 'фундаментальных'. Не только слово 'философия', но, вообще, все семиосемы (понятия) языка науки, выполнив своё конкретное предназначение, оказываются, в конечном счёте, всего лишь естественной издержкой общего (системного) становления человеческих знаний. И что же остаётся по ту сторону Ratio и языка (понятийно-теоретического каркаса) современных наук? Очевидно, лишь то, что с самого начала являлось искомым - взаимопонимание, надёжно обеспеченное 'золотым запасом' конкретного знания или, что то же, со-знания как воистину коммунистической собственности современного человечества.
Глава I
Стремление понимать
'Процедура понимания ныне трактуется
как универсальная познавательная процедура,
присущая всем формам научного знания'
А.П.Огурцов.
Отдавая должное тавтологии, как ключевой фигуре недуально-диалектической логики, побуждающей философскую мысль к непрестанно повторяющемуся возвращению на 'круги своя', в ойкумену гуманистической идеологии, нельзя не заметить, что участников философского дискурса в его эвристически (общенаучно) продуктивной форме объединяет стремление к Целостному Пониманию всего происходящего во Вселенной, поскольку лишь такое предельно углублённое Понимание ('с большой буквы') способно претендовать на значение универсального ('одного на всех') и общенаучно (синергетически, акмеологически, антропологически, культурологически, этически и во всех других отн.) продуктивного.
Разумеется, что философски углублённое (общенаучно ценностное) Понимание всего происходящего во Вселенной не исчерпывает себя лишь его идеологической подоплёкой. На самом деле речь идёт о Понимании и Взаимопонимании, берущем начало в констатации и признании твёрдо установленного Принципа или, если угодно, Закона, согласно которому всё происходящее во Вселенной являет закономерный продукт космогенеза, в том числе, разумеется, и само Понимание, которое далеко не сразу, конечно, оказывается исторически (логически, общенаучно) зрелым и мировоззренчески завершённым во всех отн. На самом деле Понимание и, соответственно, Взаимопонимание оказывается не столько уверенным, универсальным и окончательным (на все времена, для всех и во всех отношениях), сколько непрестанно эволюционирующим. Если в среде истиннофилософствующих воистину полноправно царствует Взаимопонимание (Единомыслие и Единоверие), то, очевидно, лишь в смысле одинаково осознаваемой ими необходимости стремиться к нему. Это Стремление и есть, суть, не что иное, как предельная, глубинная, космогенетически предзаданная, а потому и философски (общенаучно, мировоззренчески) ценностная установка (мотивация) эволюционного (естественноисторического) развития человеческой (конкретно-видовой) культуры сознания, познания и самой жизни.
Даже языки науки в свете философской (недуально-диалектической) логики предстают лишь естественной издержкой космогенетически обусловленного стремления прогрессивно (продуктивно) мыслящих представителей человечества к пониманию, взаимопониманию и созидательному (социокультурному) сотрудничеству. Строго необходимым (во всех отн.) залогом философского взаимопонимания являются, в конечном счёте, не столько отдельные дисциплины, языки или понятия современной науки, сколько космогенетически целостная картина Мира, формированию, уточнению дополнению и развитию которой они призваны служить согласно своему предельно общему, т.е., опять же, космогенетически обусловленному предназначению.
Совершенно естественное для людей доброй воли стремление к предельно широкому взаимопониманию и социально-практическому сотрудничеству во всех сферах развиваемой ими деятельности, несомненно, оправдывает всё более специализированный (дифференцированный) характер современной науки, глубинную (метафизическую, космогенетически обусловленную) сущность которой мы просто в силу уже сложившихся традиций словоупотребления называем 'философской'. Но поскольку вообще всё происходящее во Вселенной в своей глубинной (первопричинной) основе являет закономерный продукт космогенеза, определение 'философское' по отношению к научному знанию всего лишь ещё раз напоминает о данном факте.
В свете философской (недуально-диалектической) логики закономерно выясняется, что феномены человеческого мировосприятия, понимания, знания предзаданы в своей глубинной (т.е. первичной, объективной) природе и сущности космогенетически основательным образом. Человеческая удовлетворённость собственным образом миропонимания, мыслей и самой жизни тоже не являет исключения. Её глубина определяется конкретно-историческим уровнем космогенетического развития мировой и личностной культуры человеческого со-знания. Откуда и вытекает то философское определение со-знания, в соответствие с которым оно признаётся объективным, истинным и общенаучно (онтологически, гносеологически, логически, психофизически, эмпирически и во всех других отн.) ценностным, зрелым, самодостаточным лишь в той мере, в какой благоприятствует достижению людьми предельно широкой (в идеале 'всечеловечьей' и непреходящей) удовлетворённости конкретно-историческими результатами своей социально-практической жизни и деятельности.
Именно из этого 'определения', а, вернее говоря, аксиоматически непреложного (самоочевидного в своей достоверности) факта космогенетически закономерно вытекает наше метафизическое учение о всеединстве, науке, истине, логике, объективности, субъективности, идеальном, материальном, феноменологии, логике, онтологии, гносеологии и обо всех остальных предметах человеческого познания; а, значит, в частности, и наше Понимание розановского учения о природе, границах и внутреннем строении науки как цельного знания:
'Едва ли, - пишет В.В.Розанов, - может подлежать сомнению, что если наши успехи в науке незначительны, то наше понимание её природы, границ и целей ничтожно. Трудясь в отдельных областях знания, мы никогда не имели ни случая, ни необходимости задуматься над ним как целым. Не мы устанавливали вопросы, на которые отвечали приобретаемые нами знания, и не мы находили им место в ряду других, ранее установленных знаний. В построении великого здания человеческой мысли мы были делателями, но не зодчими' (236, 5).
Очевидно, речь идёт о вопросах, ответах и знаниях, которые предзаданы космогенетически основательным образом, и потому в целом (по большому философскому счёту) вполне органично (удовлетворительно) отвечающих конкретно-историческим задачам и целям коммунистического, гуманистического, культурно-исторического и конкретно-научного строительства великого здания человеческой мысли и человеческого взаимопонимания. Однако краеугольным камнем такого строительства оказываются, всё-таки, не философия или наука, а именно объединяющее его участников стремление к взаимопониманию и социально плодотворному (взаимовыгодному) сотрудничеству.
Причём не вопреки, а именно в соответствие с естественными (объективными) законами космогенетического (естественноисторического, философско-мировоззренческого, конкретно-научного) развития человеческой культуры сознания взаимопонимание между её представителями никогда не было и, очевидно, не может быть настолько полным, безмятежным и окончательным, чтобы вдруг утратить для них значение суператтракторной цели (вековечно актуального стимула) познавательно-практической деятельности. Потому и говорится, что даже между людьми доброй воли предельно широкое взаимопонимание, всецело отвечающее его вековечно незыблемым (гуманистическим) идеалам, возможно только в смысле единодушного признания ими необходимости стремится к нему.
Только это Стремление согласно законам космогенеза, космогенетики и общественно-исторического развития вправе претендовать на исключительное и вневременно господство в умственном мире представителей гуманистически и логически зрелой науки и философии. Именно здесь речь идёт об Истине, которую пора, наконец, отделить от плевел идеализма, материализма, клерикализма, критицизма, диалектизма, спекулятизма, релятивизма, скептицизма, тавтологизма, риторизма, историзма, логицизма, сциентизма, рационализма, иррационализма, индивидуализма, коллективизма и других философски претенциозных течений и учений, порой излишне самонадеянно и самозванно претендующих на фундаментальное (суператтракторное) господство в человеческой культуре сознания.
В.Розанов ссылается в общей связи на ревнивые взаимоотношения, сложившиеся между представителями науки и философии:
'Мы не будем, - говорит он, - вдаваться в обсуждение доводов, которыми каждая область защищает своё право на исключительное господство в умственном мире. Там, где всё сомнительно, трудно высказать что-либо несомненное. Отметим только, что доводы одной стороны не кажутся убедительными для другой, и вместо того, чтобы согласившись идти к одним целям одним путём, наука и философия продолжают развиваться каждая самостоятельно, взаимно отрицая друг друга.
Однако как бы ни достоверны были знания, составляющие содержание обеих областей, не менее их достоверна старая истина, что об одном не может быть двух знаний одновременно и различных и справедливых. И следовательно, если нет единства познания, то нет и убедительности в нём.
При таком раздвоении умственной деятельности положение выжидающего скептицизма было бы самое правильное для нас. И в самом деле, очень трудно принудить себя верить в плодотворность труда, когда нет единства ни в цели его, ни в способах, каким он мог бы успешно выполняться, ни в указаниях, в чём именно состоит он. И если побочные интересы могут продолжать ещё действовать на нас, то интереса чистого знания здесь уже не может быть. С точки зр. последнего нам остаётся или выжидать чем разрешится спор, или, приняв участие в нём, попытаться ускорить его разрешение' (236, 6).
При искреннем стремлении представителей умственного мира к доверительному диалогу, взаимопониманию и созидательному сотворчеству во всех сферах своей жизнедеятельности это стремление само со временем разрешит постепенно все те досадные недоразумения, вопросы и споры, которые препятствуют воцарению в мире человеческой конкретно-видовой культуры 'чистого', т.е. единого (общенаучно целостного) знания. Для этого необходимо лишь набраться терпения и придерживаться конкретной, мировоззренчески зрелой (философской) стратегии, методологии и науки, располагающей к решению воистину насущных (актуально назревших) вопросов и проблем человеческого познания и сосуществования по мере их поступления.
Мировоззренчески целостное обозрение того научного знания, 'над отдельными отраслями чего мы трудились до сих пор', убеждает, что во Вселенной всё развивается в прямом соответствие с теми объективными законами космогенеза (конкретного историзма), которые определяют собой, среди прочего, в том числе и наше, человеческое отношение ко всему происходящему в познаваемой нами действительности. Времена на выбирают, в них живут и умирают. Не мы устанавливаем вопросы, являющие нам те вызовы времени, на которые мы волей-неволей вынуждены отвечать, опираясь на уже приобретённые и непрестанно развиваемые нами знания. Именно они воплощают непреходяще актуальное (конкретно-видовое, коммунистическое, классическое) наследие общечеловеческого (коммунистического, мирового) разума, каждому из нас дарящему со временем всё более уверенное, единое, общенаучно ценностное понимание всего происходящего во Вселенной.
'И в самом деле, - заключает В.Розанов, - в стороне от спора, разделяющего науку и философию, и вне каждой из спорящих сторон лежит истина, что какова бы ни была деятельность разума, она всегда будет по существу своему пониманием, и кроме этого же понимания ничего другого не может иметь своей целью. В этой истине, как, по-видимому, не проста она, заключается способность дать ряд выводов, воспользовавшись которыми можно, не касаясь ни науки, ни философии, определить то, к чему должна стремится и первая и вторая' (236, 7).
Очевидно, главный, определяющий и потому совершенно простой вывод состоит в том, что и современная наука, и современная философия для того чтобы благоприятствовать успешному разрешению современных проблем современного человеческого сообщества должны дарить его представителям Целостное Понимание Мира, всесторонне развиваемое на основе современных же глубоко специализированных знаний, уже в достаточной степени надёжно апробированных временем и потому заслуживащих общечеловеческого доверия и признания. И в этом смысле, действительно, ничто не препятствует всё более уверенному воцарению в современной философски (метафизически, исторически, логически и во всех др. отн.) зрелой науке общечеловеческой надежды на свой коллективный социокультурный (конкретно-видовой) опыт и разум.
'Известный немецкий мыслитель Э.Блох, которого называли 'философом утопии', - отмечает В.Бакулов, - определял её как процесс реализации 'принципа надежды', имеющего объективные основания в самой человеческой истории' (200, 9). Мы, в свою очередь, находим возможным принять за фундаментальную (философски необходимую) аксиому, что потребность общенаучно целостного миропонимания (единомыслия), имеет объективные основания в истории самого космоса и его эволюции. В общей связи нельзя не заметить, что в современной, уже в достаточной степени зрелой (исторически, логически и во всех др. отн.) культуре человеческого миропонимания и сознания теперь более полновластно, чем когда-либо царствует принцип, в соответствие с которым представители умственного мира всё более единодушно возлагают свои надежды и чаяния не столько на философию в её традиционном облике, располагающем главным образом к отвлечённо-теоретическим рассуждениям на свободные темы, сколько на возможность конкретно-научного осмысления явлений действительности в рамках общенаучно ценностной (концептуально целостной) картины Мира.
'По большому философскому счёту', речь идёт о картине Мира, которая дарит собой представителям научной общественности надежду на взаимопонимание и социокультурное сотрудничество во имя торжества его вековечных, общечеловечески ценностных и потому, как может казаться на первый взгляд, совершенно утопических идеалов и принципов. Но это, подчеркнём, лишь на первый, философски (логически, онтологически, гносеологически, методологически, идеологически, социокультурно, психологически, этически и во всех других своих космогенетически предзаданных бифуркациях и модификациях) незрелый и в этом смысле, действительно, утопический взгляд. Вековечные идеалы человечности и взаимопонимания утопичны не в абсолютном, а, скорее, в относительном смысле, пропорционально уровню личностного развития человеческих индивидов.
Чем выше уровень личностного или, если угодно, духовного развития индивидов, тем ближе их пониманию, всё более органично объединяющая их умонастроения мировая культура воистину 'научного' (универсально-общечеловеческого) со-знания 'без границ'. В том же смысле у нас говорится о коммунистическом, тоталитарном или философско-религиозном сознании или (что в сущности то же) понимании или чувстве 'без границ', живущем неутолимой потребностью личностного развития. Здесь, видимо, вполне уместно вспомнить также о том невыразимом словами чувстве умиротворённости, 'по Уайтхеду', которое нуждается, очевидно, не столько в понимании, сколько в переживании, обнаруживающем присутствие духа, питающего человеческую волю к жизни, 'по Шопенгауэру'. Хотя, конечно, речь в данном случае идёт не столько о конкретной персоне, в лице немецкого мыслителя, сколько о типичной для представителей умственного мира способности к личностному переживанию 'общечеловеческих ценностей человеческого бытия', в самом общем их выражении, с трудом поддающемся словесному описанию, но неизменно из века в век служащем источником творческого вдохновения для представителей мировой культуры.
'Можно сказать, - заключает В.У.Бабушкин, - что ценности человеческого бытия для конституирования личности человека и мира его культуры играют такую же роль, что и физические константы для реализации природных процессов.
Возможно, что с таким утверждением согласятся многие. Однако из него не всегда делаются соответствующие выводы. А между тем они принципиально важны для исследования как природы человека, так и его способности понимания. Речь идёт о том, что личностные структуры - это специфический вид духовной реальности, формирующийся в результате непосредственного переживания ценностей человеческого бытия. В этом случае ценности не просто выражаются словесно, а приобретают статус реальности, а именно реальности духовной, которая существует постольку, поскольку опирается не на размышления, а на соответствующие душевные переживания (например, можно рассуждать о любви или реально любить - это совершенно различные состояния человека, хотя, казалось бы, речь идёт об одном и том же). Именно наличие душевных переживаний и волевых актов сознания, которые, кстати, могут и не сопровождаться словесным воспроизведением ценностей в сфере мышления, придаёт человеку то исключительное присутствие духа, которое никак нельзя объяснить никакими внешними воздействиями или вывести из его мыслительных способностей' (234, 316 - 317).
Тут, как говорится, не поспоришь. Явления, возникшие во Вселенной, в результате миллиардов лет её эволюционно-космогенетического развития, не объяснить удовлетворительным образом простым указанием на данное обстоятельство. Объяснение такого сложного явления как человеческая личность тем более требует междисциплинарных исследований с привлечением всего массива накопленных человечеством знаний. В свете философско-метафизического фундаментализма мыслительные способности человека предстают не менее закономерным продуктом космогенеза, чем присутствие духа, душевных переживаний или волевых актов сознания. Потому и говорится, что 'ценности человеческого бытия для конституирования личности человека и мира его культуры играют такую же роль, что и физические константы для реализации природных процессов'.
Точно также, даже без предварительных рассуждений и объяснений, на основании философских, т.е. предельно общих, чисто спекулятивных посылок, мы готовы принять за аксиому и то самоочевидное, в сущности, утверждение В.Бабушкина, что 'слом личностных структур означает уничтожение человеческого в человеке', а точнее, общечеловеческого в человеке.
И тогда человек впадает в состояние, которые психологи называют 'депрессивным'. Собственная жизнь перестаёт казаться общечеловечески ценностной, перестаёт приносить удовлетворённость, кажется бессмысленной, становится в тягость. Человек теряет веру в себя, людей, испытывает разочарование в тех идеалах, которые прежде представлялись незыблемо-вечными и, безусловно, достойными своего претворения в жизнь. Безнадёжно утопическими представляются идеи о возможности космополитического процветания мировой культуры человеческого общежительства, миропонимания и со-знания. Угасает живое стремление к личностному развитию.
Причины, по которым человек впадает время от времени в (депрессивные состояния, столь же различны по характеру и способам своего выражения, как и сами люди. Однако основная, главная причина депрессивных (катаболических) состояний, в которые время от времени впадают не только отдельные индивиды, но и человеческие сообщества, в свете философской метафизики (космологии, синергетики, акмеологии, социологии, утопологии, культурологии, логики и науки в целом) обнаруживает себя их философско-идеологической и, как следствие, политэкономической разобщённостью.
Трагическое забвении человечеством своих вечнозаветных (общечеловечески ценностных) идеалов рано или поздно неизбежно оборачивается глубоким разочарованием жизнью, тотальным засильем в человеческом сообществе деструктивных умонастроений, житейских предрассудков, поверхностных суждений и чрезмерно упрямо самонадеянных предубеждений. В идеологически (гуманистически, акмеологически, политэкономически, геополитически или, одним словом, социокультурно) незрелых сообществах люди перестают осознавать себя среди себе подобных равнодостойными наследниками общечеловеческих ценностей человеческого бытия и со-знания. Стремление к философскому взаимопониманию, социально-практическому сотрудничеству и личностному развитию перестаёт быть непреходяще доминирующим мотивом объединяющего их (коллективистического) самосознания.
Между тем, все люди обладают теми или иными природными задатками и талантами, которые пробуждают их коллективистическое стремление к личностному развитию на основе утопических, но, тем не менее, общечеловечески ценностных идеализаций и знаний. Нет никаких других более высоких целей и мотиваций, способных оправдывать существование человеческой конкретно-видовой культуры со-знания, что называется 'по большому философскому счёту'. Поэтому неудивительно, что пренебрежение общечеловеческими ценностями человеческого существования неизбежно оборачивается разочарованием жизнью и тотальной деградацией как личностных, так и социальных, государственно-правовых, конституционных, в том числе международных, геополитических взаимоотношений между людьми. В том же смысле иногда говорится о 'разладе' или 'сломе' человеческих взаимоотношений, характеров и судеб.
'И примеров такого слома, - полагает В.Бабушкин, - можно привести сколько угодно. Достаточно прочитать 'Новую прозу' Варлама Шаламова, 'Архипелаг ГУЛАГ' А.И.Солженицына или 'Большой террор' Роберта Конквеста. В последней работе, в частности, описывается самоощущение человека, который под пытками потерял своё прежнее Я: 'Я был, как казалось, совершенно нормальным человеком, но я больше не был человеком'. Слом личностных структур достигался путём низведения людей до такого состояния, когда спасение ассоциировалось только с одной ответной реакцией - беспрекословным принятием навязанной извне точки зр. Для достижения этого, - пишет Р.Конквест, - необходимо добиться существенной деградации человеческой личности (курсив мой - В.Б.).
Многие исследователи, обращающиеся к анализу этих страшных событий, задаются вопросом, на который порой не могут найти ответа: почему с таким ожесточением добивались слома костяка личности даже у тех, кто не планировался в качестве обвиняемого на судебном процессе, а подлежал анонимному уничтожению? И можно ли назвать людьми тех, кто планировал и руководил массовым террором? Были ли они личностями? Может показаться, что эти вопросы имеют косвенное отношение к обсуждаемой проблеме, но это далеко не так. Ответы на эти вопросы имеют, как мне представляется самое непосредственное отношение к проблеме понимания. Люди, планировавшие подобные бесчеловечные акции, были, разумеется, личностями, но личностями особого типа, так называемыми инфернальными (дисгармоничными) личностями, ценностная ориентация которых была очень своеобразной и, я бы даже сказал, извращённой, ибо благородными словами прикрывались преступления против человечности. Активность таких личностей всегда деструктивна, поскольку волевые акты сознания, не ограниченные никакими переживаниями подлинных ценностей, становятся самоцелью. Отсюда их необузданное стремление к безграничной власти, исключительная работоспособность и одновременно озлобленность именно против тех, кто в своей деятельности исходит из приоритета общечеловеческих ценностей. Их особенную ярость вызывало, как правило, именно то личностное начало, которым сами они не обладали, но которое имелось зачастую у их оппонентов. Это личностное начало и подлежало уничтожению в первую очередь.
История и непосредственный жизненный опыт свидетельствуют о том, что личностное бытие - это не фикция, не словесное выражение, а та духовная реальность, которая способна принципиально изменить характер жизнедеятельности человека, расширить границы и глубину его понимания, то есть благодаря личностным структурам человеку открывается то, что порой, к сожалению, неведомо другому. Можно сказать, что в отличие от периферийных слоёв психики, открытых миру реальному, личностное бытие позволяет человеку добиться открытости миру духовному и только благодаря этой открытости возможны подлинные коммуникации между людьми, их взаимопонимание' (234, 317 - 319).
Открытость миру реальному, а, вместе с тем, и духовному обнаруживает себя естественным интересом человеческих индивидов к проблемам инкультурации и личностного развития, расширяющего границы их коллективистического миропонимания, которое перед лицом философской метафизики как бы уже изначально, не только интуитивно, но и логически недвусмысленно предполагает космогенетически обусловленную природу всего происходящего во Вселенной, в том числе возникновение всё более разнообразных методов, целей и предметов конкретно-научного объяснения и познания.
В интересах внесения логической ясности в своё понимание метафизики и организуемого ею нооэстетосферного пространства жизни мы должны снова напомнить, что именно разумеется нами под 'конкретной наукой'. Под 'конкретно-научным' и 'логически ясным' мы признаём любое объяснение мира, способное в той или иной мере доставлять собой удовлетворённость непосредственным 'творцам', 'выразителям' и 'носителям' этого понятийно-языкового суть объяснения. Человек - единственное из животных, способное 'самостимулироваться', т.е. побуждать самого себя к живой деятельности словами или знаками языка. Причём речь идёт о деятельности, которая подобно всякой другой оказывается, в конечном счёте, вполне способной приносить собой удовлетворённость. Не касаясь пока вопроса о том, насколько хитроумными путями достигается носителями языка такого рода удовлетворённость, отметим только видовую (родовую, естественную) предрасположенность человека к самостоятельному (творческому, понятийно-языковому) моделированию экзистенциальных программ своей жизни и деятельности.
Животные, как правило, вынуждены всецело довольствоваться теми видовыми 'программами', которые заложены в них природой. Метафизическое существо этих программ определяет, как правило, инстинктивное стремление объединяемого этими программами вида живых существ к самосохранению, выживанию, размножению. Большинство видов вынуждено довольствоваться самой возможностью себясохранения как вида, которое только для человека (по крайней мере, пока) не является, так сказать, 'проблемой проблем'. Жизнь животных строго размерена, упорядочена и всеми её биоритмами подчинена, в конечном счёте, задачам самосохранения и продолжения вида. Человек в отличие от прочих видов живых существ оказывается в некотором отношении 'экстремалом', постоянно испытывающим судьбу, и не знающим твёрдо, чего же именно он от неё хочет. Философия резюмирует это 'фундаментальное незнание' вопросом о смысле человеческой жизни.
Как носитель языкового сознания человек развивает в себе способность что называется 'дистанцироваться' от 'традиционных', метавидовых ориентиров и ценностей жизни, позволяя себе 'лукавый вопрос' о её действительном смысле. В случае с человеком средоточием этого смысла, чем дальше, тем больше, оказывается уже не столько сама жизнь в её конкретно-видовой ценности (космогенетической предопределённости), сколько непосредственно языковой знак (текст) и порождаемый им 'ажиотаж' акмеолингвистической культуры со-знания или, иначе говоря, понимания. По существу речь идёт о филогенетически доминирующей потребности человека, определяющей естественную (конкретно-видовую) специфику формирования и существования этого вида биологической особи, наделённой если не стремлением, то, по крайней мере, потенциальной способностью к личностному развитию. Однако в свете гуманистической философии нельзя не заметить, что решающее (определяющее) значение в процессе культурно-исторического становления человечества как вида биологической особи принадлежит всё-таки не подспудному, а именно осознанному стремлению представителей человечества к самосохранению своей конкретно-видовой идентичности с той космоакмеолингвистической культурой (духа, разума, языка и со-знания), которая дарит собой Понимание (Переживание) 'общечеловеческих ценностей человеческого бытия'.
Реальный гуманизм в отличие от безнадёжно утопического связан с философским культом человеческих Пониманий и Переживаний, призванных служить своего рода аналогом инстинкта самосохранения, одинаково присущего всем представителям животного мира. Хочется надеяться, что со временем современный умственный мир окончательно объединится в Мировой Институт общечеловеческих ценностей человеческого бытия. И тогда именно он возьмёт на себя высокую ответственность за предотвращение бездумной траты человечеством природных ресурсов своего коллективного выживания в угаре безудержной гонки за накоплением далеко не безусловных, как теперь выясняется, благ научно-технического прогресса. В противном случае общечеловеческие ценности человеческого бытия, а, вместе с тем, важнейшие и, безусловно, уникальные функции человеческого сознания, действительно, могут оказаться не только невостребованными, но и безнадёжно утраченными.
'Важнейшей и уникальной функцией человеческого сознания, - замечает в общей связи Р.Полонников, - является ПОНИМАНИЕ, зависящее от другой уникальной способности мыслить творчески. Многие другие сложные системы, например, мозг животных, компьютеры могут сравнивать факты и действовать в соответствии с заложенными в них критериями и программами, но в настоящее время мы не знаем ничего, кроме человеческого сознания, что было бы способно ПОНЯТЬ ОБЪЯСНЕНИЕ или желало бы получить его, прежде всего, или дать такое объяснение самостоятельно' (81, 6).
Насколько важно с т. зр. философской логики последовательное проведение понятийно-теоретических различий между процессами понимания, познания, мышления, объяснения для уяснения, познания, понимания, объяснения фундаментально-космогенетических принципов, законов и естественных механизмов метафизического, т.е. целостного понимания, познания, видения, объяснения всего происходящего во Вселенной? С позиций недуально-диалектической логики различия между явлениями и отношениями действительности, традиционно фиксируемые теми или иными знаками языка, обнаруживают прежде всего тот факт, что что человеческий мозг и человеческое сознание (в отличие от сознания и мозга животных), во многом оказывается невольным заложником тех 'программ' жизнедеятельности, которые закладываются в него языком (философии, искусства, науки, литературы, религии и т.д.). Для человека окружающая его реальность реальна именно в том смысле, в каком она соответствует его собственным понятиям и представлениям о ней. Однако весь вопрос в том, насколько оправданы эти представления перед лицом 'метафизики', т.е. самой 'природы' и 'эволюции видов'.
На подобный вопрос, 'не мудрствуя лукаво', даже без предварительных размышлений, можно ответить, что перед лицом философской метафизики они оправданы лишь настолько, насколько предзаданы человеческому сообществу (в том числе научному) космогенетически основательным образом. Иначе говоря, существование акмеолингвистических программ познания, понимания, мышления, объяснения и самой человеческой жизнедеятельности оправдано лишь настолько, насколько глубокую, безмятежно всеобщую удовлетворённость они доставляют непосредственным носителям языкового сознания.
Правда, 'удовлетворённость' или 'неудовлетворённость' результатами своей когнитивной деятельности не воспринимается, обычно, представителями научного сообщества в качестве самодостаточного во всех отношениях критерия её совершенства. Подобного рода 'физиологически универсальный' критерий, который мы называем естественным, оказывается, конечно, в большей мере интуитивным, чем логически строгим, и перед лицом конкретных задач, решаемых современной наукой, не может не представляться чрезмерно спекулятивным, диалектичным, неопределённым, отвлечённым, размытым и явно недостаточным для самоутверждения тех методологий, на которые опираются так называемые 'точные' дисциплины: математика, геометрия, физика и т.д. Но ведь никто и не говорит, что 'универсальный' или 'естественный' критерий, позволяющий отличить знание от незнания или заблуждения, не нуждается в постоянном конкретно-научном совершенствовании, уточнении, дополнении, углублении и развитии на основе космогенетически целостного представления о Мире.
В соответствие с этим представлением не только 'интуитивизм' как одно из философских течений человеческого познания, но и эмпирически достоверный опыт (эксперимент) неизбежно являют своими результатами закономерный продукт космогенеза. Неважно какой именно. В предельно общем случае мы всегда говорим лишь о том космогенетически обусловленном Принципе организации человеческих знаний, в соответствие с которым наука (всеми своими основаниями, критериями, истинами, аксиомами, понятиями, языками, методологиями и т.д.) тоже способна приносить или, напротив, не приносить своим представителям удовлетворённость уровнем уже достигнутого ими понимания реально происходящих во Вселенной событий. При этом разумеется, что в соответствии с естественными законами и потребностями развития науки и жизни это удовлетворение никогда не бывает окончательным, т.е. самодостаточным и прочным настолько, чтобы лишить человеческое знание, сознание и познание его космогенетически (метапсихофизически) вездесущей (философской, эвристической, интеллектуальной, чувственной, мистически таинственной) мотивации, идеализации или, иначе говоря, интуиции.
В том же космогенетически (герменевтически, общенаучно) едином смысле (с позиций Вечности) говорится, например, об 'идеалах науки' и присущей им 'диалектики'. 'Понятие идеала науки, - пишет Б.Г.Кузнецов, - связано с понятием бесконечности познания: идеал уходит в бесконечность (ряд логических дедукций не может достичь идеального завершения знания), но научная интуиция воспринимает этот идеал в качестве актуальной бесконечности. Идеал науки воздействует на её развитие через интуицию, психологию научного поиска, который неотделим от эмпирических констатаций, переходящих в цепь логических дедуктивных выводов' (47, 3). Таковы идеалы подлинной науки, 'не непосредственные и достижимые, а идеалы в точном смысле этого слова, разрешимые на каждом этапе и вместе с тем уходящие в бесконечность' (47, 3).
Но таковы же и потребности. Причём не только человека, но и прочих животных. С одной стороны, они, действительно, актуальны и разрешимы, тогда как, с другой, безусловно, уходят в бесконечность и вечность. Философски представляется очевидным, что даже потребность понимать и рождаемая ею удовлетворённость не составляет принципиального исключения. Было бы не просто глубоким, но именно философски дремучим заблуждением полагать, что потребность понимать (познавать или объяснять) как естественная для человеческого сознания функция не отвечает общему (исходному, основополагающему, программному) 'замыслу', 'проекту' или 'идеалу' эволюции видов, предпосланному 'природой' или, если угодно, 'Богом'.
Видимо, задача философии (метафизики) как 'вездесуще-всезначимой' дисциплины (науки) в том и состоит, чтобы раскрыть (объяснить) этот замысел в логически (экзотерически) ясной, т.е. доступной широкому пониманию форме. По существу речь идёт о вездесущей и всезначимой форме, которая позволяет каждому из живых существ в конкретно доступной его видовым возможностям мере насладиться удивительной гармонией вселенского бытия, глубоко прочувствовав её на собственном опыте. Вопреки всем своим тайнам, противоречиям и парадоксам, подмечаемым священнослужителями, учёными и философами, мир в то же время не лишён своей метафизически укоренённой гармонии, которая вполне достоверно обнаруживает себя присущей живым существам возможностью (способностью) удовлетворять свои конкретно переживаемые потребности. Гармония - это не отвлечённое понятие языка, а вполне конкретное знание, переживание, мироощущение, чувство ('удовлетворённости' и 'умиротворённости'), которое в случае с человеком складывается под влиянием естественного для этого вида биологической особи стремления понимать и объяснять (всё существующее и несуществующее). Это зачастую бессознательное стремление выражает собой глубинную, фундаментальную, филогенетически доминирующую детерминанту человеческого бытия-в-мире, которая подчиняет себе и (в некотором психологически конкретном смысле) подавляет собой все прочие, менее 'фундаментальные' потребности и нужны этого вида биологической особи. Понимание превыше всего.
Членам преступных сообществ, как известно, тоже в какой-то мере свойственно стремление к взаимопониманию и сотрудничеству. Но, разумеется, не в той его форме, содержание которой складывается в процессе человеческого приобщения к миру духовной культуры взаимопонимания и со-знания в её исторически непреходящем, универсальном, гуманистически (общечеловечески) ценностном выражении и значении.
'Гуманисты' и 'утописты' в социокультурно, исторически, теологически, этически (одним словом, воистину всесторонне, органично и целостно) выверенном или, что то же, космогенетически узаконенном) значении этих понятий не страдают, как правило, чувством 'одиночества в толпе' (зачастую чреватого, как известно, осложнениями психопатологического характера) пребывая, можно сказать, всем своим существом в трансцендентных заполисах и мирах ирреально совершенной, неувядающе прекрасной и удивительно благостной (по сравнению с обыденной, преходящей, рутинной действительностью) ойкумене своего личностного развития, традиционно именуемой 'мировой (классической) культурой'. Речь идёт не об искусственно надуманной (чисто утопической), но реально доступной человеку возможности интеллектуально-духовного (метапсихофизического) обогащения мультикультурными (ноо-это-эстетосферными) дарами космогенеза (эволюции видов) в интересах своего личностного развития.
'Утопизм' в гуманистически выверенном значении такого понятия являет собой космогенетически узаконенное стремление (умонастроение, чувство) человека, обнаруживающее его естественную потребность в актуализации (акмеологизации, инкультурации) своих врождённых талантов, дарованных ему эволюцией видов. Обрести самого себя в той видовой культуре, полноправным представителем которой ты являешься, - так, начерно, можно определить безальтернативно-вековечную или, если угодно, 'осевую' (согласно терминологии К.Ясперса) стратагему ('формулу надежды, любви и блаженства') утопической философии (идеологии) в её логически окончательной, космогенетически (гуманистически, акмеонически, метапсихофизически) выверенной редакции.
Глава II
Гуманизм: утопия или
естественно-человеческая потребность?
'Прогресс - это реализация утопий'
О.Уальд.
Оценивая современные достижения философского изучения социокультурных феноменов утопизма, В.Д.Бакулов отмечает, что 'стремительный прирост массива исследований, хотя и позволил дать обширную панораму типов, видов, форм и жанров утопии, выявить значительное число связанных с ней проблем, однако носил преимущественно 'экстенсивный' характер, был движением вширь, а не 'в глубину'' (200, 11).
Поскольку в свете основополагающего принципа нашего философско-метафизического (недуально-диалектического) видения действительности все реально происходящие во Вселенной события предстают закономерным продуктом её космогенетически целостного становления, то, очевидно, и степень погружения человеческой мысли, в том числе научной в предельные глубины человеческого миропонимания и со-знания определяется её способностью действенно благоприятствовать общему (детальному) становлению, прояснению, уточнению, дополнению картины этого становления. Иначе говоря, 'движение в глубину' рано или поздно должно обнаружить космогенетически (т.е. не усилием понятийно-теоретической мысли, но органически, априори, самым естественным образом) предопределённое единство человеческих знаний. В соответствии с глубинным принципом системно-структурной организации человеческих знаний, мы должны признать, что они целостны и фундаментальны уже по определению, предполагающему органично присущую им способность действенно благоприятствовать удовлетворению естественных для человека потребностей. Философски глубокие науки и мысли являются таковыми лишь в той мере, в какой обнаруживают собой естественную для своих представителей потребность целостного понимания всего происходящего во Вселенной, в том числе и самих задач утопологии как относительно самостоятельной дисциплины. С позиций философской (недуально-диалектической) логики нельзя не предположить, что эти задачи тоже нуждаются в космогенетически основательном обосновании, которое, опять же, можно сказать уже априори (аксиоматически) сводится к сугубо формальному, суть, указанию на предельно общее предназначение человеческих знаний и наук.
Представителям философии свойственно обычно разделять убеждение, что вопреки (или, напротив, ввиду) полифункционального (глубоко дифференцированного, конкретно-научного) характера современных человеческих знаний, они, безусловно, нуждаются в системном, междисциплинарно (метатеоретически, концептуально) целостном осмыслении. Однако едва ли здесь следует говорить о цели, определяющей глобальные (стратегические) задачи философско-методологического (концептуального целостного, мировоззренчески гармоничного) углубления и развития человеческой культуры со-знания. Задача целостного (системного) углубления и осмысления конкретно-научных знаний решается, суть, сугубо формальным образом, посредством простого указания на то предельно общее предназначение, которому они служат. Речь идёт о решении чисто риторической проблемы, поскольку любая форма жизни уже самим фактом своего возникновения предполагает наличие необходимых условий для поддержания и самосохранения естественного для организмов стремления к достижению удовлетворённости ею. Все течения жизни подчинены, в конечном счёте, единой цели. Жизнь утопического мышления не составляет принципиального исключения. Подобно всем прочим течениям философского мышления утопизм в его предельных глубинах, логически недвусмысленно предполагает естественное для любого нормального человека стремление к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни. Другой вопрос в том, насколько достижима или, что то же, насколько утопична подобная цель на данном этапе конкретно-видовой истории человечества.
Философское здравомыслие предполагает далеко не безосновательное сомнение в том, что высшие идеалы человеческого сосуществования восторжествуют когда-нибудь окончательно, раз и навсегда. Поэтому речь идёт именно о вечном стремлении человека как личности, наделённой разумом, со-знанием и талантами, к созидательной деятельности, направленной на плодотворное освоение и позитивное преобразование собственной конкретно-видовой культуры миропонимания и самой жизни. Речь идёт о творчестве и труде, которые уже сами по себе в полном согласии со всеми законами эволюции и человечности (гуманизма) способны служить достойной наградой каждому из счастливых наследников конкретно-видовой (мировой) культуры со-знания. Не сама по себе 'жизнь в культуре', а возможность себяобретения в ней делает человека её счастливым приемником. И в этом смысле 'суператтрактор' человеческой конкретно-видовой синергетики (социологии, акмеософии, акмеоники, идеологии, логики и науки вообще) предполагает реально достижимую любым из совладельцев мировой культуры возможность не пребывать в уныние, вопреки всем превратностям жизни.
'За что мне так хорошо на свете...', - вопрошал Борис Пастернак, ломая голову над непостижимой загадкой своей личности, 'тем более непостижимой, - по мнению А.Пикача, - для нынешнего читателя, узнавшего о его жизни с её конца, с истории создания последнего романа и оголтелой травли поэта. Во многих публикациях и доверчивом массовом сознании рисуется образ пророка, страдальца и мученика, а ему этот образ всегда претил: 'Если кто-нибудь думает, что я могу со стороны показаться 'мучеником', то я не отвечаю за чужой бред и химеры...'' (200, 5).
Каждый человек в определённой мере наделён творческим воображением и талантом, пробуждающим его интерес к мировой культуре и стремление к личностному развитию. Это стремление и есть, в конечном счёте, глубинное начало человеческого сознания, обуславливающее расширение его мировоззренческих горизонтов и, безусловно, благоприятствующее достижению личностью относительно уверенной и стабильной удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни. Эволюция и природа не гарантируют живой особи достижения вечной и абсолютно безмятежной удовлетворённости всем и вся. Перед лицом философской метафизики (онтологии, гносеологии, социологии, логики и науки вообще) мечта о возможности достижения подобной удовлетворённости, разумеется, утопична, что, однако, не лишает человеческие потребности, мотивации или связанные с ними надежды значения наифундаментальнейшего начала жизни, воплощающего её космогеофилогенетически (акмеосинергетически) сложившийся признак и принцип. Хотя, было бы крайне наивно полагать, что конституируя определяющее значение для науки этого её глубинного признака или принципа и опираясь на него во всех своих изысканиях, рассуждениях и выводах, философия тем самым решает 'одним махом' все проблемы человеческого сосуществования и познания, оставляя конкретные науки, что называется, 'не у дел'. На самом деле, решается только одна проблема, причём чисто спекулятивным образом, посредством формального указания на органически, изначально, природно, космогенетически присущую человеческим знаниям целостность (или, если угодно, ценностность, если подходить к оценке основополагающего принципа системной организации научных знаний с позиций аксиологии).
Философски углублённое понимание (определение) человеческих знаний, совершенно безотносительно ко всё более расширяющемуся процессу их конкретно-научной специализации (дифференциации), сводится к простой констатации органично присущей им способности благоприятствовать удовлетворению естественных для человека потребностей. Непреходящее значение и действие потребности как высшего принципа живой деятельности, предполагающего космогенетическую (глубинную) основательность науки вообще и 'утопологии' в частности, обуславливает и объясняет, таким образом, почему поступательное (экстенсивное) расширение мировоззренческих горизонтов науки ('движение вширь') отнюдь не лишает конкретные знания органически, уже 'по определению' присущей им целостности. Они целостны, но не благодаря усилиям философского мышления, а в силу своей глубинной, космогенетически предзаданной функции. Философия лишь обнаруживает (символизирует) уже изначально предполагаемое ею стремление представителей науки к достижению удовлетворённости собственным образом миропонимания и со-знания. Речь идёт о том глубинном, непреходящем, космогенетически обусловленном мотиве (принципе) живой деятельности вообще и научной в частности, который непрестанно обрекает её конкретно-видовых субъектов на вечные поиски гармоничного сосуществования с окружающей их действительностью ('средой обитания' в самом широком её понимании).
В процессе космогенетической эволюции человеческой культуры сознания эти поиски закономерно выливаются в философско-метафизическое представление о Целостности Мира как Первопричине всего происходящего во Вселенной. Современные научные представления о Вселенной погружают человеческое сознание в те предельные глубины Космоса, которые даруют Миру всё то, что в нём существует, в том числе реальную возможность являть собою философски целостный объект человеческого понимания (познания). Глубина философского понимания реальной действительности неизменно предполагает целостность научной картины мира, в то время как расширение границ этого понимания оборачивается всё более интенсивным процессом междисциплинарной дифференциации человеческих знаний, которые тоже, подобно всем прочим вещам, обязаны своей многоликостью процессу космогенеза.
Философия, утверждающая глубинный (предельный, метафизический, незыблемо-фундаментальный) принцип 'всея науки и жизни', не вправе, разумеется, делать каких бы то ни было исключений, в том числе и для 'утопологии', если последняя тоже всерьёз претендует на звание и значение общечеловечески (гуманистически) ценностной дисциплины человеческого познания. Философски несомненным представляется тот факт, что в глубинном основании любой из наук или вырабатываемых ею законов, принципов, понятий и представлений лежит естественное для каждого психологически и ментально полноценного человека стремление к достижению удовлетворённости собственным образом мыслей и жизни. И если достижение подобной удовлетворённости представляется кому-то проблемой, едва ли данное обстоятельство способно дискредитировать позитивную (космогенетически, онтологически, гуманистически, методологически, общенаучно состоятельную) философию жизни, знания, языка, мышления и т.д.
Философски углублённая точка зрения на сущность всего происходящего во Вселенной не связана с необходимостью конкретизировать (определять) те понятия и представления, на которые опираются языки традиционных наук. Совершенно независимо от того, о чём именно идёт речь, своё предельное углубление в сущность всего происходящего во Вселенной философское сознание завершает чисто формальным указанием на необходимость для каждой конкретной вещи, способной являть конкретный предмет научного интереса, вести себя в соответствие с её конкретно-видовыми (космогенетически сложившимися) признаками. В отношении человеческой мировой (конкретно-видовой) культуры данное положение означает естественную необходимость для неё соответствовать апробированным веками критериям человечности. Любая сколько-нибудь глубокая философия мировой истории, культуры, науки, религии, так или иначе, предполагает собой именно эту необходимость жить не столько 'по понятиям', сколько 'по совести'. В соответствие с недуально-диалектической логикой естественноисторического (социокультурного) развития человеческих индивидов, понятия не играют никакой решающей роли там, где речь идёт о тотально (космогенетически) предпосланных нормах человеческого поведения и мышления.
О чём говорит понятие 'совесть' в контексте философски целостной (гуманистически зрелой) мысли? Безусловно, о многом. Например, о науке, именуемой 'этика', или об иерархии средневековых грехов, разработанной в V в. Иоанном Кассианом и пересмотренной в следующем веке Григорием Великим (см. 190, 411). Однако перед лицом философской озабоченности представителей фундаментальной (классической) этики, утопологии, культурологии, гносеологии, логики, синергетики и прочих наук речь всегда идёт фактически об одном и том же - аксиоматически допускаемой человеческим сознанием возможности достижения относительно спокойной удовлетворённости собственным образом миропонимания, мышления и самой жизни. В этом смысле и говориться о вечной, глубинной, космогенетически (психофизически, органически) предзаданной основе (непреходяще доминирующей мотивации или, если угодно, сущности) философски (общенаучно: во всех отн.) обстоятельной культуры человеческого миропонимания, познания и со-знания.
Причём концептуально неоформленное, неосознанное логически ясно, интуитивно потаённое влияние этой мотивации на характер и социокультурные ориентиры человеческого поведения, познания и мышления, является, возможно, наилучшим из подтверждений её глубинного, объективно предзаданного фундаментализма. По существу, речь, как раз, и идёт о той глубинной, непреходяще актуальной мотивации соискателей радикально-гуманистического фундаментализма (утопизма, максимализма, абсолютизма, интуитивизма) в науке, которая как раз и призвана оправдывать собой перед лицом жизни и рождаемых ею потребностей глубоко специализированный характер современных конкретно-научных изысканий и знаний.
Данное обстоятельство вполне объясняет, почему 'стремительный прирост массива исследований, хотя и позволил дать обширную панораму типов, видов, форм и жанров утопии, выявить значительное число связанных с ней проблем, однако носил преимущественно 'экстенсивный' характер, был движением вширь, а не 'в глубину''. Очевидно, потому, что философские интуиции, представления и учения современных исследователей социокультурных метаморфоз утопизма уже достаточно глубоки и развиты в мировоззренческом отношении для того чтобы научное осмысление утопии как одного из пластов, форм и жанров социокультурного творчества не оставалось схоластичным, предельно отвлечённым, эвристически, теоретически и логически (диалектически, индуктивистски) выхолощенным, оторванным от деятельного, непосредственно практического решения актуально, конкретно, исторически назревающих проблем гуманистического становления человеческой цивилизации и культуры.
Попытка руководствоваться понятием 'утопизм' в его предельно глубоком, т.е. не столько философски, сколько гуманистически (антропологически, космогенетически) предзаданном смысле, неизбежно сталкивается с проблемой 'очеловечевания' человеческой (конкретно-видовой) культуры со-знания в целом. И не удивительно, что поиски действенного решения подобной 'проблемы проблем', требуют привлечения всего массива конкретных знаний, вырабатываемых науками. Основной вопрос утопологии (онтологии, гносеологии, социологии, акмеологии и прочих наук) которым, разумеется, не может не задаваться, в том числе В.Д.Бакулов, решается не посредством его философски размашистой постановки (которая всегда неизбежно оказывается отвлечённо-спекулятивной), а именно конкретно-практическими усилиями представителей научной общественности, направленными на решение уже определившихся (конкретно-историческим образом) задач конкретно-научного приумножения и развития своих уже изначально органически (космогенетически) целостных знаний и представлений о Мире. Целостность конкретно-научных знаний обнаруживает себя реально доступной представителям человечества возможностью использовать их во благо естественноисторического развития своей собственной (конкретно-видовой) культуры социально-практического взаимопонимания и общественного со-знания. Однако едва ли стоит винить философию или науку в том, что она не в состоянии предотвратить периодические кризисы мировой (гуманистической, космогенетической, конкретно-видовой, идеологической) культуры человеческого сосуществования и познания.
Нельзя сказать, что В.Д.Бакулов недостаточно глубокий мыслитель, чтобы вслед за Э.Блох, М.Вебером, К.Манхеймом и другими учёными не отдать должного аксиоматически незыблемым истинам спекулятивно-диалектического характера простым указанием на то, что одной из важнейших парадигм осмысления феноменов утопизма 'выступает постулат о её причастности к родовой сущности и природе человека'. Однако признавая справедливость этого постулата, Бакулов, вместе с тем, не находит в нём тех глубин, к которым тяготеет своим сознанием философа-фундаменталиста; что, впрочем, объяснимо: философский фундаментализм укоренён в естественном для его апологетов стремлении к целостному пониманию всего происходящего во Вселенной, тогда как утопизм в качестве относительно изолированного течения человеческой мысли не может гарантировать предельно углублённого, обобщённого и в то же время гармонично развитого (во всех отн.) взгляда на вещи. В этом смысле утопизм сродни всем прочим относительно самостоятельным течениям философски целостной мысли, которые в своей предельной глубине глубин, с трудом досягаемой акмеолингвистическим разумом, подобно всему происходящему во Вселенной, являются не столько непосредственным продуктом рационально организованного (понятийно-теоретического или математического) мышления, сколько закономерным следствием космогенеза. Гуманистически (и во всех др. отношениях) зрелая философия (языка, сознания, культуры, истории, утопизма, фундаментализма, рационализма, иррационализма, интуитивизма, мистицизма и всего остального) сводится, по существу, к простой констатации самоочевидного факта, венчающего поиски глубинной основы всего происходящего во Вселенной.
Внимая далее законам спекулятивно-философской (недуально-диалектической) логики, нельзя следом не заключить, что существование конкретно-научных технологий и методологий, дарящих возможность взаимопонимания между представителями умственного мира и само стремление к нему тоже предзадано космогенетически основательным образом, возвышающим значение не столько концептуально-теоретических идеализаций, изысканий и рассуждений, сколько эвристически (гносеологически, синергетически, эмпирически, интуитивно, этически, эстетически и во всех др. отн.) уже сложившегося опыта удовлетворения человеком своих естественных (конкретно-видовых) потребностей. Философски (гуманистически, общенаучно, мировоззренчески) зрелая концепция утопизма тоже логически недвусмысленно предполагает собой тот аксиоматически самоочевидный и аподиктически непреложный факт, что удовлетворённость человека собой и всем окружающим не может быть настолько полной и окончательной, чтобы лишить его жизнь её глубинного смысла. В своём предельно обобщённом (философски углублённом) его понимании утопизм обнаруживает и конституирует основополагающее значение непреходяще-актуального (вездесущего) начала и принципа жизни, соотносимого в естественных науках с понятием 'потребность'. Все социокультурные метаморфозы, виды и формы утопий, на которые обращает наше внимание В.Бакулов, являют, разумеется, лишь частные случаи самовыражения и утверждения потребности в качестве основополагающего принципа жизни и её философски (т.е. общенаучно: онтологически, гносеологически, методологически, биологически, психофизически, этологически и т.д.) углублённого понимания.
'Рассмотрение соотношения утопизма с исходными видообразованиями утопии, её типами и подтипами позволило сформулировать представление о том, что утопизм выступает как определённая модификация утопии, её видоизменённое состояние, - отмечает Бакулов. - Утопизм представляет собой определённое проявление, способ выражения утопии' (200, 137).
В рамках социокультурного исследования, предлагаемого В.Д.Бакуловым, его вывод представляется вполне самодостаточным. Однако в интересах философского обобщения сути дела не будет, возможно, лишним углубить этот вывод, отметив, что утопизм, вместе с тем, представляет собой проявление (способ выражения) потребности как космогенетически основательного принципа жизни в его антропологически (социокультурно) конкретной разновидности. Присущее живым существам стремление к удовлетворению испытываемых ими потребностей неистребимо. И в этом стремлении философски угадывается космогенетически основательное начало живой природы в целом и человеческой в частности. И нет, конечно, ничего удивительного в том, что представители 'утопологии' как одной из конкретных наук заостряют внимание именно на родовой специфике, природе и сущности человека и переживаемых им потребностей. Потребность в утопологии, как предмете научного познания, является, разумеется, лишь одним из примеров вполне типичных для человека мотиваций.
'Значительное расширение объёмов материалов, посвящённых изучению утопии, - замечает В.Д.Бакулов, - дали в настоящее время переводы и публикации работ крупнейших зарубежных исследователей этого духовного феномена, и в первую очередь таких, как Э.Блох, М.Вебер, К.Манхейм, М.Мид, У.Моррис, У.Мур, Л.Мэмфорд, К.Поппер, П.Тейар де Шарден, О.Тоффлер, Э.Фромм, Ф.Хайек, Е.Шацский. Обращение к истории изучения утопии за рубежом также показало, что одной из важнейших парадигм её осмысления выступает постулат о её причастности к родовой сущности и природе человека, её неустранимости из его духовной и практической деятельности. Такой подход к утопии наиболее ярко выражен в философском творчестве выдающихся зарубежных мыслителей Х.Ортеги-и-Гассета, П.Тиллиха, М.Шелера'. (200, 9).
Со временем всё более значительное расширение объёмов конкретно-научного материала, посвящённого изучению бесконечно многообразных явлений действительности свидетельствует о том, что по мере идеологической и концептуально-теоретической стабилизации философской культуры человеческого миропонимания и познания определяющее значение в ней начинает принадлежать уже не столько отвлечённым рассуждениям о её глубинных (основополагающих) законах, началах и принципах, сколько конкретным наукам, опирающимся на психофизически (интуитивно, нейрофизиологически, мнемонически, эмпирически, исторически, синергетически, этически, эстетически или, если всё-таки попытаться отделаться одним словом, космогенетически) выверенный опыт удовлетворения человеком естественных для него потребностей. Глубинные начала человеческого миропонимания и познания там, где они, действительно, уже утвердились в своём господствующем положении, господствуют не только в утопологии и одной лишь утопологии. Их космогенетически закономерное и потому непреходящее, хотя и не всегда в достаточной мере последовательно осознаваемое нами господство предполагает собой возможность общенаучно целостного развития материала человеческих знаний и представлений о Мире. Глубоко специализированный характер современных человеческих знаний отнюдь не препятствует философскому самоутверждению уже назревшей и потому более или менее ясно осознаваемой каждым из представителей конкретных наук возможности и необходимости опираться в своих творческих изысканиях на общенаучно целостную (универсальную) картину Мира (космогенеза).
Все наиболее выдающиеся деятели мировой культуры в известном смысле философы и фундаменталисты. Они, порой даже не отдавая себе в этом логически ясного отчёта, опираются в своих последних, предельно глубинных интуициях на одну и ту же аподиктически непреложное и, безусловно, рациональное предположение о Целостности Мира. Потому и говориться о естественном характере всё более уверенного воцарения в умах соискателей фундаментальных истин законов недуально-диалектической (синтетической, интегральной) методологии (логики), стремящейся каждое из понятий современной науки подчинить задачам общенаучно целостного, то есть космогенетически (онтологически, физически, гносеологически, герменевтически, социологически и во всех др. отн.) обстоятельного анализа происходящих в Мире событий.