Аннотация: Начало не помню. Конец не узнаю. Только душою, Я вспоминаю.
Начало не помню.
Конец не узнаю.
Только душою,
Я вспоминаю.
РОЖДЕНИЕ
Показалось, показалось! Хоть ждали, но встрепенулись и пошли хватательные движения. Все в шуме: давай, давай, еще немного, еще чуть-чуть... постарайся!
Словно рыбку, извлеченную из рыбацких сетей, чужие руки подхватили дитя, приподняли, чтобы осмотреть: мальчик! Так-же, как рыбка, всё в шоке, дитя извивалось и судорожно хватало воздух и вдруг по-человечески обидевшись, заорало: "у-Аааа!"
Вот вам и первое недовольство (конфликт индивидуума с обществом) - ибо привычные к своей необычной работе, но все-же, по-женски склонные к сочувствию медсестры и даже сама мать, только-только еще начавшая ощущать себя в этом новом качестве, прореагировали как эгоисты.
Не у...а, а ура! Что мы имеем? Мальчик. Вроде все на месте. На подержи свое ... и-плюх его на груди.
Свет и холод (из воздуха и от обливания) тут-же распространились на новый физический объект и добавили стресса. Плач не справлялся со своей разгрузочной функцией. И тут дитя пожалели: запеленали, положили в постель и оставили в покое.
Новая среда обитания (постель) только своим именем напоминала прежнюю, свободно обволакивающую - водную, которая напоследок и окончательно вытекла вслед за ребенком.
Может быть, так распространенная среди детей тяга к кувырканию в воде от радости встречи с привычной средой.
Туго запеленатое по рукам и ногам, в непривычной позе, дитя наконец-то отошло ко сну. Усталость взяла свое. Первое (физическое) общение с внешним миром не принесло радости. Спасает только сон, привычный, прежний, связывающий с нефизическим земным миром, не смотря на смену среды обитания. Для спячки, однако, требуются запасы пищи. Клеточный покой рано или поздно переходит в стресс (растительная работа), а руки связаны, остается только орать и плакать. Оказывается, это действует. Вот оно чудо- получи сосок прямо в рот. Может привычка тугого пеленания и приводит к стимулированию умственных способностей, в том числе и сознания (приходится искать альтернативные пути), но, напрочь, отвергает естественную привычку (потребность) делания своими руками. Приучает уповать на чудо.
А чудо-это чадо! В нем уже все есть. Не только физическая связь с планетой Земля и далеким Солнцем (он уже отражает его лучи), но и то нематериальное, что вычисляют астрологи (дай только точную дату рождения), а самое главное - таинственная Душа. Правда, маленький человечек ничего об этом не знает. Но его научат говорить и непременно расскажут, что знают.
Сначала он должен познать физические ощущения и научиться отталкиваться от земли мышцами (ходить). Он будет падать, и спрашивать: что-то-то? Доброжелатели будут наполнять его полезной информацией (от всюду лезет) и ограждать его интересы. Однако, один из бесконтрольных интересов (а может и более, за всем не уследишь), однажды войдет в нутро и начнет там жить.
Да, с внешним миром ребенок почти не имел еще дел, но внутренний то ему привычен. Однако и он стал иным. Появилось ощущения. Голода, потому что для питания надо уже просыпаться и проявлять собственные усилия. Дискомфорт кожных ощущений и положения тела, боли от неожиданных контактов и много еще иных эмоций, не знакомых ранее. Нет уже того рая, когда душа внутренним своим зрением видела, как все чудесным образом все устроено и гармонично растет, и оставалось только радоваться этой растительной жизни. Тело заставило Душу носиться и вмешиваться в телесные потоки. Стало уже не до созерцания природных красот, так приятных душе как воспоминание о потерянном рае. Впрочем, в сытые и теперь уже редкие минуты комфорта, подаренные ему матерью, ребенок принимался созерцать мир и, узнав родные образы (первый- маминого лица), радоваться им. Улыбка ребенка одаривала радостью окружающих. Но плача и недовольства было больше. Плач, это правило. Смех - исключение от счастливого стечения обстоятельств. (Есть мнение, что смех произошел от плача.) "На свете счастья нет, а есть покой и воля"- сказал поэт (Пушкин). Но какая Душа согласится с этой правдой.
Мир понимал необходимость счастливого устроения и жил иллюзиями. Но дела мирские шли своим чередом, не до слез ребенка было тут. Потом, когда ребенок подрос, он, как и все стал жить иллюзиями. Своего рода способ виртуального устроения счастья. Реальный же мир жил во времени, то есть непрерывно менялся, но некоторые вещи менялись медленнее других, и потому казались неизменными.
С момента рождения Душа (Если монах - это душа и Бог, то ребенок - это душа и мир) тоже включилась в этот мировой процесс. Рожденная одухотворенной плотью человеческого тела, в процессе собственного развития тела, душа была как-бы не у дел. Она только сочувствовала и радовалась окружающей ее клеточно-растительной жизни. Но час пробил, и новая звездочка зажглась на нашем физическо-космическом небосклоне. Почему сейчас, а не в момент зачатия? Потому что в момент зачатия еще не было души. Потом строился храм тела, а момент его освещения известен одному Богу. Начало же включения души во временные наши дела происходит в момент рождения тела. Этот серьезный по-настоящему момент интересует не только астрологов. Рождение, это важнейший момент человеческой жизни. Ибо по большому счету в этом мире кроме рождения тела и души, есть еще длительный процесс роста тела и становления души в человеческом Я. Да, утверждения в этом мире, и умножения новых тел и душ. И смерть, когда душа покидает разложившееся со временем свое тело и остается в том состоянии, которого достигла. И все. Начало-продолжение-конец. Из начала не видно продолжение, а когда прозреют глаза, то душа невольно застынет перед необъятностью конкретной картины. Хаос и суета. Зачем все это. Но это будет потом, когда ум ребенка начнет наполняться информацией.
А для начала надо научиться властвовать над своим телом и проситься на горшок. Именно это недовольство первым стало ненавязчиво все чаще приходить от внешнего мира, вслед за пищей.
Не все так хорошо. Душа стала включаться в рефлексивную деятельность. Занимающаяся посреднической деятельностью душа стала обрастать рефлексами тела. Вот начало становления Я.
А потом пошло: "я иду", "я сам" и т.д. Смотри: он идет. Вот радость, то какая! Но самое главное, это- научиться говорить. Воспринимать и слушать ребенок учится самостоятельно, было-бы только что. Процесс связывания внешних поступлений с внутренним своим состоянием, это первое, чему душа научается. Речь, это, прежде всего, не слова, а интонация. Первобытные звуки прежде, чем стать словами, прошли большой путь. В конце этого пути слово-слов, абстрактное, с искусственной энергетикой, которое несет смысл. Но не этот человеческий смысл основа речи. Главное, это имя (назвался груздем-полезай в кузов), то место (конечный приговор), на которое поместило когда-то Я сопутствующую этому слову изначально интонацию и эмоцию. Имя не случайно и не принадлежит одному человеку. Это народное творчество. Прежде, чем стать именем, оно прошло длительную экспериментальную апробацию жизнью и представляет собой самую большую ценность, которую дает общество человеку.
Ребенок заглатывал эти живые слова целиком, не разжевывая и анализируя. Откуда анализу взяться, ведь и само место (корочка), в память которого все это и попадало, только с усвоением языка, становилось умом аналитическим.
"Это стол - на нем едят. Это стул - на нем сидят". Что тут удивительного такого? Может для русского языка это и не родное слово, мало кто может сказать, но удивителен здесь звук Т, твердый, угловатый, пахнущий чужим запахом прессованной стружки. Об это пространное сооружение можно споткнуться и удариться, надо обходить осторожно. Но он надежный и стабильный, на нем можно даже попрыгать. А сколько вокруг всего такого и всякого. Не мог, конечно, ребенок так думать, но тараторя, невольно, он усваивал то скрытое богатство, которое было в языке. Сделать можно. Понять нельзя. Может быть, это последствие процессов растущего организма (на клеточном уровне), но деловая эта физиология напирала. Наведя порядок в теле (внутри, в межклеточном пространстве) таинственный источник жизни, уже не просто в силу своей малости, как раньше, рассеивался в окружающем пространстве, а все более стал проявляться во вне. Организм знает, что делать, и включился в дела по полному кругу. Начав в наиболее активном знаке зодиака, в момент своего рождения, за год круг замкнулся. Стали даже проявляться трудные и легкие места выхода. "Выживай"- этим словом человеческий ум определит потом задачу этого таинственного физического ума, который неотступно следуя божьим законам (может это и есть разум), правит физическим телом человека, от начала до конца, от рождения до смерти. Активность и страх, боль и удовольствие - вот проявление физического в человеке, который помимо тела есть Душа. Душу, когда-то начав свой непрерывный диалог с телом, так сливается с ним, что не покидает его и во время сна, когда тело берет тайм-аут по физиологическим причинам. Душа тогда развлекает себя сновидениями. Красно-синее одеяльце в мелкие горошинки - не это ли тот космос, в котором парила душа, когда тело головой зарывшись в подушку и дежурно посапывая, спало.
ВЗРОСЛЕНИЕ.
Душе, собственно, ничего не надо, Она свободна по определению. Это, самая оставшееся не удел, инстанция организма. Что она делает в теле? Она, конечно, нашла себе работу - сопереживать (эмпатия) всем делам тела. Даже более, по наивности своей, связавшись с рефлексами тела, стала последней инстанцией организма - структурой Я. С тех пор, обремененная нескончаемыми страстями борьбы за выживание уже самого Я в теле, чем собственно тела, Я кружит душу, таскает по путям своим. А истинная цель то самой Души - одна: стать цельной! Не распылится по миру по мере своего порождения из тела, а в теле стать цельной, полноценной (прожить с телом всю его жизнь) и отойти к Богу, стать частичкой его структуры, от которой все. Вернуться к истокам.
Душе ничего другого не надо, а вот Я надо все. Все тело и весь мир включило-бы Я в свои владения. И для начала принялось создавать свои владения (запасы) из телесной энергетики и из мирских ощущений ("неЯ"). Опыт своего общения с этим своим "добром" и миром (попытки трясения мира) стал накапливаться в местах выхода: в мышечной памяти и сердце (канале, впадающем в эфирное тело). Речами внутренний опыт стал перетекать от одного Я к другому, наполняя ум знаниями. Знания эти были и остаются специфическими и прорастают из трех корней: 1) как Я поиметь всех "неЯ" (мое все выше, лучше всех), 2) как Я править всем, 3) как Я получить удовольствие прежде всего себе, ну телу. В общем-то, это тот-же эго принцип физический: "выживай".
"Это моя машина - не трогай! Мне ее купили папа и мама, когда мы долго куда-то ехали на автобусе. Видишь - какой у нее красивый красный кузов, и колесики. Как она пахнет краской. Моя! Я с ней спать буду. А у Вовы такая хорошая лошадка, и телега есть, и хомут, запрягает он ее как настоящую. Он должен дать мне ее поиграть, тогда, может быть я дам ему поиграть свою машинку".
"Мы уходим, ты что - остаешься? Вот упрямый осел. Пусть тебя заберет дядя милиционер... .
А ну быстренько иди... Сейчас ты у меня получишь... Нету на него терпения."
-Ну ладно, не плачь, я тебе дам конфетку.
-А конфета какая? Шоколадная?
Мир непрерывно расширялся, давая место новым впечатлениям. Комната, кухня, коридор, крыльцо, двор, улица, город. Мама, папа, бабушка, тети, дяди, девочка Шура...
Какое примечательное было крыльцо, большое, цементное. Там сосед Мишка расческой ловко запускал пластмассовые палочки в стенку.
"Мишка-мишка, где твоя улыбка...". Произошло событие, о котором не рассказывали ребенку: Мишка утонул в речке. Много чего еще оставалось тайным и не выясненным. Где-то далеко был мир, полный страхов и угроз. Совсем недавно окончилась война, потом умер некто грозный.
И в застольных разговорах взрослых, доносившихся и до отгороженной занавеской и шкафом его кровати, была надежда на спокойную жизнь. Тихая, мещанская, скучная жизнь, со щами на плите, "ходиками" на стенке и котиками на открытках, которые папа прислал из загадочного Лиепая. Скуки не было, еще жив был страх перенесенной войны. Рады были и куску хлеба с маслом (а бабушка ему еще и сахаром сверху посыпала) и тишине. " Пусть себе развлекается по санаториям, бросил тебя папка. Ну чего надулся? Ладно, я пошутила, приедет твой папка. А нам и здесь хорошо."
-Бабушка, спой, а?
-Гм...м, иди сюда.
"Раскинулось море широко... и волны бушуют вдали..."
-Бабушка, а в Лиепае есть море?
-Да, есть.
-Когда я вырасту, буду моряком.
-А в прошлый раз ты летчиком хотел быть. Луше всего будь инженером: спокойная профессия. Хорошо?
"Все наладится, абы войны не было" - под этим призывом поколение вступало в жизнь. Бог даст все образуется.
Но Бога, кроме бабушек не принято было вспоминать. Чужая старушка, которая присматривала за ребенком, пока все были на работе, тайно повела дитя в церковь. На коленях ползать не разрешалось, и ребенок не понимал, что происходит. Потом целовали что-то.
Неведомый тайфун, время от времени, затаскивал дитя и в иные мирские места. За плотными воротами чужого частного дома его забодала корова (раньше он боялся только петухов).
А однажды, на улице заиграла музыка. Стоя на обочине, ребенок большими глазами смотрел на процесс прохождения людей, несущих на плечах гроб. Бескровное, окаменевшее лицо мужчины в гробу. Услышал: отказали почки. Почки и страх. Страх по жизни всегда идет об руку с любопытством. Однажды, его занесло в гости к подружке Шурочке. В их собственном доме был темный чулан (или кладовка). Она была пустая, так как еще не достроенная. Какой резкий был там запах свежеструганных досок. Дети спрятались от всех в этой кладовке. Бешено, почему-то стучало сердце, и Шурочка сказала: "Что там уже такого у этих мальчиков есть? Покажи".
"А ты?". Увидеть, из-за темноты, мало что удалось, зато трогать можно было беспрепятственно.
"И что это вы там делаете?!" - раздался вдруг грозный голос Шурочкиного отца.
"Ты кого хочешь - братика или сестричку?" - спрашивали все, глядя на мамин живот.
"Что это с мамой стало, не хочет она больше меня брать на руки. Посмотрю, что там такое?"
Смеясь, мать устранялась от лезущего ей под юбку сына.
"Вот- негодник какой!".
"Кем лучше быть - мужчиной или женщиной? Может спросить у бабушки. Сказки, про аистов и капусту, она хорошо рассказывает?"
Так, под бабушкины сказки с хлебом с маслом, ведомый некой невидимой стихией, рос пацан.
Впрочем, бабушка не очень-то и часто наведывалась, а только тогда, когда ругалась с дедом. Так что ребенок, особенно после появления сестры, часто был представлен сам себе.
И не видимые силы стихии увлекали его в вихры событий, с не всегда предсказуемыми последствиями. Нет, это были не те стихии, что снежной вьюгой засыпали двери домов, так что трудно было выбраться. И не те, что молниями озаряли небо и под грозный рокот грома заливали все, что ни попадя. От этих стихий его обегали взрослые, даже чересчур, заставляя прятаться от грозы в дальнем углу на топчане. Еда, сон и чем прикрыться от непогоды (в смысле одежды) своей регулярностью более раздражали его, чем занимали. Бог и папа с мамой миловали его от возгорания в нем этих первобытных страстей. Что в нем, на нем и даже рядом его мало интересовало. Всю бьющую ключом из растущего и тщедушного своего тела (удивительно, откуда что бралось?) он направлял в мир, которым для него стала улица и все, что прилагалось к ней. Он никогда не был там главным действующим лицом (и не хотел быть - сказывался не тот характер), но непременным участником общественных уличных дел- был. Опытным путем добытая простая истина, что мир на твои старания (а приходилось и напрягаться, было всякое) сторицей возвращал тебе массой впечатлений, эмоциями. Бывало, что с синяками и шишками. Мальчики в эмоциональном плане отличаются от девочек. Они галопом проходят эмоциональный этап развития, пока девочки, может быть в силу своей менее стрессовой энергетики, постепенно осваивают эмоциональное пространство рядом со своим сердцем.
"Расскажи, что-нибудь интересное" -просила его сестра, залезая к нему под одеяло.
Что? Не рассказывать же ей, как пацан, по кличке "Ветерка" боролся с другими пацанами просто так, за похвалу небрежно следящего за драчкой местного авторитета, который, похоже, тут в парке и обитал. Куря и поплевывая, он, однако следил, чтобы все было по-честному. До большой драки дело не доходило. А потом все собирали ему окурки и разбегались по домам, когда уже стемнело, после того как его внимание переключалось на долговязую девку-дуру, которая тоже, похоже, была бездомной. Не сразу после войны милиция успела навести порядок.
Ну, а что рассказывать внимающей деве, как не оживляющие ее воображение фантазии. Вода текла рекой ("водолея" талантов ему было не занимать). Они уносились к далеким звездам и представляли свое будущее тут, на земле, пока утомленное сознание возвращалось на круги своя, концентрация переходила в рассеянность, внимание рассеивалось, и наступал сон. Утром он просыпался другим человеком - нудило что-то делать. Парк еще спал, и тогда он бежал на соседнюю улицу, там всегда кто-то был.
Под утренним солнцем начинались баталии очередного дня: от "пикаря" до футбола, от игр в войну до купания грязно-мутных водах озерка, больше похожего на не высыхающую лужу. Кроме гусей там больше никто не рисковал купаться. Риск получить ремня от родителей висел над его спиной. Однажды, не умея плавать, он увлекся за пацанами на речку. Все принялись нырять с крутого бережка. Одна мысль тогда (потом не раз снившаяся ему в снах) неотступно диктовала ему: "надо вынырнуть там, где мелко". Может это и была первая по-настоящему серьезная мысль, родившаяся в нем от инстинкта самосохранения.
У эмоции три выхода: первый - заставлять трепетать сердце и нервы, второй- рассеиваться в сознании и смущать душу, а третий-это будить ум и заставлять его искать словесно-логический выход (думать). Выход не всегда рядом (всегда не рядом) и думание связано с длительным сознательным пребыванием в уме, а не только со справочными, информационными набегами, как у многих, пребывающих в эмоциональной сфере. Тут-то эмоции неизбежно должны приноситься в жертву, чтобы питать ум. Этому не учат в школе. Этому учит жизнь, способных, если есть чем воспринимать, эту вовсе уж и не так обязательную науку. Рано или поздно, каждый эмоционально зрелый человек открывает для себя и этот выход, но пользоваться им самостоятельно, когда столько уже проторенных дорожек при наличии, к тому-же, двух других выходов, начинает далеко не каждый. "Да и не к чему это, и даже вредно это мудрствование (философия). Ничего не дает оно эмоциональному Я, не ведет оно человека к счастью. "Плотская мудрость все это"- делали вывод, живущие сердцем. "Бог открывает истинную мудрость через откровение. По человеческому пределу уже все сказано" - присоединяется к этому хору и церковь. Однако, без этой умной деятельности ("умного делания"), данной человеку Богом, нет продвижения человека по путям его. И это тоже признается церковью. Все так, да не так: "не мудрствуй лукаво", ибо дело ума повиноваться сердцу, сердца - душе, а души- Богу. Что может Я убогое. Я- это одухотворенное ОНО. Телесные рефлексы у Я на первом месте. От них все начиналось ими и заканчивается, а в середине собственные рефлексы, вторичные, уже самого Я. Причем, ищущего уже пищи для выживания не своего физического тела, а собственного счастливого состояния - чудесного дополнения к своему характеру. Счастья, любви, радости, благополучия и всего того, что с такой легкостью желают на поздравительных открытках, не нужно телу и его клеткам для жизни. А душе, которая по своей природе растительная, нужна только благоприятная клеточная среда, чтобы стать цельной и вернуться к Богу, тем более не нужно.
Нужно это, во все возрастающем масштабе, самому Я, вернее той его наполнительной, энергетической части, которая видна и само утверждается в этом человеческом мире. Душа, которая сама и есть первоначальная причина и тонкая структура Я, тоже страдает и рвется на части от хищных страстей, наполняющих ее структуру. Но животная, страстная, энергичная и материальная деятельность оболочки наполняет душу. Она превращает свободную душу в Я. В нынешней земной жизни так жизненно необходим для тела клеточный обмен с земной средой, а из клеточной структуры прорастает и строится телесная душа. Круг замкнулся. Таким образом: клетка, межклеточная среда (дух клеток), душа, оно, Я и деятельность по организации внешней среды, в угоду выживания. Пока процесс где-то не даст сбой. Клети и клетки разрушатся, и душа выйдет на волю. А воли то нет. Есть места в Духе Божьем (структуре, лепоте) куда и прилепится душа в качестве наполнителя Духа Божьего, в зависимости от собственного своего состояния (цельности). Мало зрелых (свитых-святых) душ на земле, где они растут. В царстве же небесном Дух тоже пребывает в неоднородных структурах. От изначальной святой троицы до хаоса и вечного бурления в гиене огненной. Рай- стабильное место в структуре, Ад - не стабильное (разрешительное). Тот мир делает этот, а этот поставляет кирпичи (цельные души) тому. Так все и устроено. Здесь, из мертвых атомов тот свет порождает живые клетки и организмы, где и лепится душа по образцу и подобию Божьему, который пребывает вне всяких границ-везде, здесь и сейчас, а не где-то там. Впрочем, и там тоже. Наш мир - это сплошное подобие. Мастерская лепки подобных структур с формообразованием (наполнением) их в пограничных средах из того материала (хаоса), который там имеется. Сплошная лепота по матрицам тонким. И лепота лепоты, пока цельность не разрушится и не наполнит своими "кирпичами" иные формы. Матрицы тоже разрушаются. Но всегда будет и есть матрица матриц в ином мире (это принципиально-за границами процесса разрушения), у которой только одна связь с нашим разрушающимся смертным миром (виртуальная, идеальная), и предназначение- быть ему матрицей, и ничем иным. Такая первичная Божественная матрица всегда была и есть. Но стать первым непосредственным наполнителем ее Божественной структуры, обнаружить ее в себе, узреть ее через собственное грубое наполнение душой умной своей открылось избранным, а потом через них и людям. Душа человеческая зрела, зрела и дозрела. Сделались эти избранные поводырями людей, у которых процесс лепоты дошел до высот самосознания. Избытку плоти- душе требовалось наполнение, иначе структуру эту (дух), еще не ставшую душой, ничто не связывало с телом. От энергетического наполнения появилось Я, а от физическо-клеточного - умная сущность (сознание), которая удерживается в человеке особым наполнителем - нейронными клетками. Их дело - только удержание духа, как первоначально душевного, так и свободного (божьего-святого), ну а заодно, по недоразумению, и отпавшего злого (дьявольского). А если есть чем, то почему-бы не представлять пусть и словесные (наполнитель) все новые и новые подобные структуры (философствовать). Тем более, что обезьяноподобным существам свойственно подражание. Способный думать все равно будет заниматься этим. Вот только, какие вопросы или дела станут объектом внимания, зависит от воспитания. Обществу нужны добытчики (для выживания), практические люди. И анафема тому, от кого не видно пользы.
ОБУЧЕНИЕ.
Наступает момент, когда человек идет в школу. ("Я нарадзiуся тут- садзiк, школа i iнстытут..."). Там приветствуют его проявляющуюся способность думать, и занимаются тем, чтобы загнать ее в узкие рамки проторенных, проверенных и полезных дорог. Методично там расправляются с живой и свободной человеческой мыслью, обращенной к неведомому ему миру, загоняя этот мир, вернее человека в нем, от проклятых вопросов в сытые хоромы науки выживания физического тела. Человек, конечно, не сразу понимает, что с ним происходит. Блажен тот (избранный), кто не потерял в этом бытовом бедламе живую тягу ума к естественным, вечным и проклятым вопросам, и способен думать, хотя-бы таким способом разрешая временное высвобождение души, в ее стремлении к Духу. Иначе возможны и эксцессы, когда Я рвется на части. Иные, правда временно (ничего нет более постоянного, чем временное), научаются держать душу в рамках тела, направляя энергетику страстей на поиски новых и новых наполнителей. Это когда-нибудь закончится. И Я вынуждено будет обратится к сознанию ума. Тогда наступит момент истины в самом человеке. А после уже и душа предстанет перед Духом Божьим.
Не видимы для человека силы, ведущие его по жизни. Лишь иногда, как обволакивающий туман, проявляются они на путях сознания. Потому так туманны и речи об этом. Простите меня грешного.
Бывало, сидит человек скорежившись на какой-нибудь тоненькой, того и гляди, что обломается, ветке, тянется за черешнями, и нисколько не ест, а больше, за пазуху запихивает: для мамки-хочется порадовать ее. А черешня то соседская. В уме опасность, в теле напряжение, трепыхается сердце, и тут некие духи проникают в душу, и производят там подвижки (расширяя ее структуру). Человек слезает с дерева и наполняется тем, что и раньше.
"Ты вор!?" - говорит ему совесть. И человек впервые задумывается: "кто Я, что Я?". Он бежит домой, разгружает свое "пузо" во дворе, смиренно заходит в дом и, тайком (он не девчонка какая-нибудь), глядит на себя в зеркале. Ничего особенного - все тот же лобастый мальчонка с чубчиком и пуговками карих глаз. "Какой красивый мальчик пошел"- вспомнил он вдруг словце, брошенное ему вдогонку, деревенскими бабами, вглядывающимися в не привычную для них суету городской улицы. Первый опыт удерживания людского внимания, более свойственный женщинам и артистам, гордо напряг его спину. Так и дошел он до первого поворота, прежде чем отмахнуться от этих бабских глупостей. Послевоенная военная мужская героика, с сведенным до примитивности, но ясным и конкретным миром, разделенным войной на своих и врагов, больше тогда подходила его натуре. Способность концентрироваться, входить с головой в ситуацию и победно действовать в ней, привлекает не одно мальчишеское сердце. "Этот ему как дал, а тот этому, а тот самый как трах..." и т.д. Концентрация была сильной его стороной. Даже слишком, ибо даже на уроке чтения, когда внимание притуплялось монотонностью, и концентрация рассеивалась, он не "отсутствовал на уроке, размечтавшись" - как это утверждала учительница, а концентрировался в мыслях своих, когда это было не возможно в действительности.
Ведомый по жизни неведомой уму судьбой, человек давно уже приспособился, и идет по жизни (живет), как-бы, с фонариком, с короткими переходами от одного освещенного места к следующему. Строятся планы повседневного делания, на день-два с направлением к желаемой конкретной цели. Все перспективы туманны, и выносятся, как-бы, за скобки. Как знакома радость (горе) человека, когда впереди у него что-то там светит конкретное (день рождения какой-нибудь, путешествие и т.п.). Коммунистическая идеология вынесла всю перспективу за скобки - в туманное будущее. По столбовой дорожке, так - сказать, от пятилетки до пятилетки. Материализм сузил мир до того, до чего можно рукой подать. (Как радовались мы, что наш простой советский человек Ю.А. Гагарин достал аж до космоса!) Зато все конкретно, видно и определенно. Так привычно тогда шла жизнь, с уверенностью в завтрашнем дне. В книгах, в кино и по проводам радио с избытком тогда распространялась военно-патриотическая информация. Она-то и оседала в ненаполненных, мальчишечьих головах. Играли в войну с упоением. Насмотрятся кино, кое-кто и книжек начитается, постановку по радио тоже хорошо послушать, и давай воевать. Бросались камнями по-настоящему, рогатки были и даже самопалы из латунных трубочек, заряжаемых спичечной серой. Трубку достать было негде, и он решил сделать пистолет из подручных средств. В початке кукурузы было проковыряно отверстие и прорезь для пуль, которыми были (благо их было много) те же кукурузные зерна. Из старой деревянной игрушечной пушки был взят ударный механизм, а спичечные коробки, оклеенные картоном, стали рукояткой и вместилищем пуль (обойма). Пистолет стрелял нормально, да быстро сломался. "Голь на выдумки хитра" -прокомментировал это его дядя, потешив гордыню племянника. Закрепилась в нем еще одна не хорошая черта - делать лишь-бы сделать, в которой главное- мысль, а не исполнение. Не рукодельное потрясение мира (так приветствуемое женщинами), а гордость и радость от найденного мысленного решения утверждалась в нем. Однажды, он наблюдал как мужики, вышедшие из пивной, куря, галдя и матерясь сгорбились вокруг разложенных на земле спичек и пытались решить некую головоломку, условия которой вдалбливал им присевший на корточки веселый мужик. "Ни за что не решите" - дразнил он своих товарищей. Подойдя поближе и поняв, что требовалось, он тоже вознамерился решить ее. Пошел домой, нашел спички, благо никого дома не было, и принялся решать. Да не тут-то было. Гордыня не отпускала, ум требовал концентрации, а эмоции привычно рвались на улицу, гнев с трудом загонял их в узду. Наконец, "вот оно!" - решение. Вся радость ушла на усмирение гнева, но гордость осталась. Таково было состояние, описываемого мною субъекта, который не только не ведал, а даже и не догадывался, что творит, и что такое хорошо, и что такое плохо. А между тем, некоторая эмоциональная астения уже проявляла себя. В перерыве между уроками, когда некоторые выходили через заднее крыльцо школы, чтобы глотнуть свежего воздуха,- ему ничего не хотелось, не просто, а вообще. Перегрузка одной информацией, и явное не до получение другой. Ему тоже хотелось ощущать заботу о себе, ласкового слова, вкусненького чего-нибудь съесть. Это не только прерогатива девочек, не было у него ревности по этому поводу к своей сестре, просто это было из ранней жизни. Теперь было что-то подобное, когда он заболевал. Тогда до прихода врача укладывали его в родительскую кровать, покупали вкусную крем-соду (тогда не считали это вредным) запивать горькие лекарства.
Душа связывает в человеке внутреннюю (эмоциональную) и внешнюю информацию (из органов чувств), и сама связывается ею. Чувства временно расстраиваются и настраиваются. Потом все отправляется на хранение в ум по путям своим. Ум пользуется (структурируется) сознанием, царящим над участками-полями знаний. Но если бы не было, прежде всего, сознательно-словесного выхода информации (знаний) в мир, то все-бы так и пропало в этом абсолютно черном ящике ума. Сознательно-словесный выход - это часть вообще сознательно-мышечного выхода, но гипертрофически очень разработанного в человеке. Все остальные движения (делания) по выходу умственной информации (к ним можно отнести все искусства, ремесла и спорт) куда менее информативны, чем эмоциональны. А все последующие языки (математика и др.), в том числе физиогномика и телодвижения, ограничены в своей способности передать даже настоящее эмоциональное состояние Я, и скорее служат для сброса энергетики, чем вывода сознательной информации (выводят бессознательную информацию). Впрочем, в человеке информация и эмоция (ум и сердце) всегда связаны. Не даром, изначальные слова, это прежде всего интонация (эмоция), чем информация (смысл). Но только языковыми построениями (ассоциациями) и речами человек способен передавать друг другу истинный смысл своего ума. Запутать картину (запудрить мозги), конечно, тоже можно. Тут важно докопаться до истины, она, между прочим, интуитивно чувствуется. Ведь люди устроены одинаково, особенно если еще и выросли на одном поле, информационном, конечно. Лукавство, конечно, оторванность от истинного начала (смысла божьего) свойственна человеку. Этим хитрим способом он пытается одно (обычно, что у него с переизбытком и не находит выхода) выдать за другое, которое ждут (обычно, это в цене, дефиците). Безобидным болтанием женщины обычно выплескиваю свои эмоции (душевные состояния). Огорчительными потоками философствующие мужчины выбрызгивают свой "мусор" (по-еврейски -ум). Хранение ума требует не только моральных сил (усилий совести), но и духовного образования. Мало кто вообще пытается это делать. Более радеют, как это сделать, найти, так сказать, общественно приемлемый способ. Хорошо хоть, что более осознавать это стали. Бесконтрольная душа, конечно, все равно найдет способ хитрого выхода- лукавый ум будет светиться в глазах. Женщинам это даже будет нравится (юмор построен на этом), но не сдержанность, конечно. Женщины хотят, как и мужчины тоже, того, чего они хотят, а не того, что им предлагают. Вопрос только в истинности знаний о своих хотениях. Но есть чувство долга, которое отправляет желание в ум на хранение, чтобы избавиться быстрее от этого ига, которое неволит Я, да так, что искренность так и не может пробиться из-под навалов "мусора". И, даже понять, чего-то на самом деле хочет Я становится невозможно. Прикрываются, так-сказать, общими пожеланиями: побольше денег, поменьше работы (ешьте творог-он полезен). Оказывается, одновременно можно страдать как от избытка, так и от недостатка. Бедному Я не позавидуешь: из нутра прет, выхода нету; из вне поступает, девать некуда; нутро жаждет, взять неоткуда; нутро пресыщено, не остановить лавину. Вот тут-то Я и крутится в поисках счастливых встреч. Да не от Я это зависит. Жизнь заставляет искать внутренние способы регулирования, альтернативную сознательную деятельность (хобби), или привычного словесного излития души (вернее не востребованной энергетики) просто за кружкой пива. Внутренняя умная молитва, подсказанная самим Богом, требует отсечения страстей, которые дьявольскими путями само эродируют, оставленные без должного само осознания. Вскипают страсти в человеческой среде, а там и болезни, и "старуха с косой". Страстная жизнь толкает человека на поиски и приобретения все новых альтернативных путей (способов), хоть более-менее (куда уж там до счастья) регулирующих внутренний хаос в приемлемое русло. Детские игры сменяются взрослыми, но особенно преуспевают издревле в этом - искусства. Так и называются эти деяния- искусственные (не натуральные), потому что польза от них только в их особенном воздействии на внутренний мир человека.
Не все искусства близки всем. Его тогда тронуло только что распространявшееся искусство кино. Однажды, бабушка летним вечером, после отошедших забот трудового дня позвала его к себе. У внука на каникулах забота была одна - игры, до сквозняка в голове от лазания по дедушкиным-бабушкиным гумнам и амбарам со всякими там "сечкарнями" и прялками; да бегания по житу, еще только зреющему на хуторских полях вокруг хаты. Полу тайком, переодевшись в кофты, пошли они через гостинец на школьный двор, где уже собрался народ в ожидании кино. Прямо на дворе, благо погода позволяла, были поставлены лавки и парты. На стене уже висела белая простыня. Киномеханик возился- доставал бобины с пленкой из металлических ящиков. Диковинный аппарат, блестящий своим темным окуляром в еще не совсем наступивших сумерках, стоял наготове. Внук с бабушкой смиренно уселись на лавку, поближе к экрану. Деньги бабушка держала в руке на изготовке, благо мать кой-какие гроши оставила. Подошел делающий обход киномеханик, придирчиво посмотрел, выдал билеты и тут же их порвал. Сгустилась ночь, вокруг освещающей крыльцо и близлежащую территорию, электролампочки. Слышны стали стрекотания кузнечиков, похолодевший ночной воздух был как-то по-особенному свеж. Вдруг, осветившийся диагональным крестом экран приковал их внимание, доселе блуждавшее по кое-где мерцавшим звездам. Застрекотавший аппарат повел их за собой в чужую и не обычную жизнь, по путям-дорогам страны, потом альтернативные (что важно) скитания по ресторанным задворкам и трущобам заграницы. Витринная их жизнь вскользь тоже была показана; и все это так сладко убаюкивающие, под трещащие звуки музыки и аппарата. "Нам то здесь хорошо и безопасно, не то, что им там. Одним словом, "Судьба человека" произвела неизгладимое впечатление. С этим открытием он и заснул. Было теперь еще одно место, куда можно было складывать, что зрело в нем. Между тем, искреннее пребывание в ситуации не способно было уже сжигать с сердце все инсинуации жизни, окружавшей его. Однажды, после застолья, тетка принялась выяснять у него, как он понимает различие полов. Ответ, что женщины в юбках, а мужчины в штанах не удовлетворил ее. А чем еще? И на бесхитростное увиливание его от этих вопросов она стала допытываться: "А у кого ты это видел? Что попка сзади и попка спереди?" - совсем смутила его она. "Прорезь там есть"- сказал он и понял, что нельзя быть в этом мире искренним и не хитрым. Черти так путают клубок, что распутать и не порвать его невозможно.
Породнившееся с рефлексами душа, ставши Я, все более начинает отрываться от коллектива. Взгромоздившись на сердечную вершину гордыни, Я пытается жить своими интересами (ну его это тело), ведь сколько накапливается неиспользуемого балласта. Это постепенно становится объектом стараний. Я обращает внимание на само себя (как-же иначе, предмет внимания должен быть изучен). Растет опыт бытия и работы над собственным Я (самим собой); что счастья не приносит, потому что Я не ведает, что творит. Это, кстати, спасает от большей беды, потому что действия, хоть и не последовательные, но и не без участия совести и бабушкиного, еще помнящей церковно-приходские времена, воспитания.