- Отец, - повторял я, - Отец, - и растворялся блаженно в его ласковой мощи.
Тепло, свет, покой... Как хорошо, как сладко, какая благодать! Неизменная, неисчерпаемая любовь. Защита. От кого? От чего? Я не понимал. Я лишь ощущал смутно холод, мрак и отчужденность запредельного мира. Я остро реагировал на любые изменения в окружающих, даже отдаленнейших излучениях; чье-то присутствие, даже без явного вмешательства в мою жизнь, случайное эхо, отражение чьих-то взаимодействий - все содержало некий намек на враждебность. Ожидало, притаившись... Чего? Неясное беспокойство смущало, тревожило меня, и я задавал вопросы.
- Кто я? Почему я один? Почему все остальные совсем другие? Почему хорошо только рядом с тобой, а все там, вокруг, будто ощетинились против меня и ждут?.. Чего они ждут?
- Почему сумма частей не равноценна целому? Что теряется при анализе? Почему предмет, чем больше о нем думаешь, тем непонятнее?
- Почему красота вблизи исчезает? Почему уродство вызывает ненависть? Почему все в мире взаимосвязано, а я не имею никакого влияния ни на что? Я совсем ничего не значу!
Он отвечал не всегда. Иногда давал мне понять, что я и сам мог бы найти решение, иногда и вовсе молчал. В этом молчании мне чудилось недовольство. Я терялся. Меня захлестывало чувство вины. Постепенно его сменяла обида, затем раздражение и, наконец, - протест. Я устал бесконечно шлифовать мысли и фильтровать ощущения в попытках вписаться в окружающую его гармонию. Мой звенящий тоской голос нарушал возносящийся к нему хор восторженных песнопений. Я изнывал, досадовал, негодовал. Я жаждал отъединиться. Только так, думал я, возможно мне обрести право на действие.
Я полюбил грезить. Я рисовал себе текучие черты изумительного мира, в котором воплощались самые дерзкие из моих идей. Я наслаждался их зыбкостью, оставлявшей свободу для переосмысления. Это было бунтом против его требований совершенства. Хотя нет - я не совсем честен. Он никогда ничего не требовал. Требовало само его бытие. И именно против этого я восставал. Его присутствия везде и во всем. Во мне. Не рядом и не тогда только, когда я нуждался в нем, а всегда и везде. Это возмущало меня так, что свое прекрасное открытие - движение - я утаил от него. И ревностно берег свое сокровище, хотя и сознавал всю тщету стремления к самостоятельности. Ведь от него нельзя, невозможно было скрыть ничего. И тем не менее я умолчал об этом - об идее движения, заветной мечте, к которой рвалось все мое существо. Одновременно я ощущал его растущее, хотя и не выражаемое явно, недовольство. Ах, нет! Я опять нечестен. То, что я воспринимал как недовольство, было отражением моего страха. Я боялся того, чего желал. Но этот потаенный и постыдный страх только усиливал мою жажду. Я пытался представить, каково это будет - свобода. Мое собственное волепроявление. Не обращаться к нему бесконечно, не проверять у него чистоту помыслов, глубину поисков, безупречность выводов...
И вот это произошло. И я не заметил, как и когда. Я просто перестал ощущать его. Беспрестанное подавляющее присутствие исчезло. Вначале я усомнился: может, всего лишь ослабело его давление на меня, но, если я обращусь к нему, он ответит.
Он не ответил. Ни на первый, ни на второй, ни на последующие призывы. И я понял, что отсутствие его во мне означало его отсутствие для меня. Он отпустил меня. Я свободен. Я могу воплотить все, о чем мечтал.
Я могу все. Я есть. Это я. Я есть я.
Как передать бездонное отчаяние, горестное одиночество, охватившее меня! Я содрогался от ужаса. Только упрямство удерживало меня от проклятий самому себе. Я сконцентрировал волю и направил ее в самую сердцевину себя - средоточие духа, источник помыслов, очаг желаний - и сказал себе: "Свершилось! Разорвался благостный кокон покоя. Прочь из постылой паутины статичности! Я совершу движение. Я воплощу его и сам воплощусь в нем. В движении будет мое начало. А о конце не хочу и не стану думать. Отныне все зависит от меня".
Я напряг все силы в мощном рывке, на который только был способен. Мне показалось, что я вывернулся наизнанку и выбросил себя из себя. Дрожа от потрясения, я всмотрелся в окружающий мир. Он не изменился. Я понял это по картине звезд. У меня ничего не вышло. Движение не удалось мне. Я не смог. Я остался рабом неподвижности, пленником покоя, безвольным мечтателем. Яростное отчаяние прожгло меня. Я впал в неистовство. Мне то чудилась чья-то злобная насмешка, то снисходительное причмокивание, то сочувственный шелест крыльев, а то бешеный хохот.
Возможно, все это вытворял я сам.
Я очнулся обессиленным, но в то же время освеженным. И сразу понял свою ошибку. Абсолют статичен. Вездесущность не нуждается в перемещении. Движение же - нарушение абсолюта, искажение гармонии, бунт против покоя. Следовательно, оно должно противостоять абсолюту по самой сути. Оно должно быть относительным. Не определив для себя конкретную цель, я, в сущности, рванулся во всех направлениях. Не удивительно, что меня едва не разорвало. Удивительно, что я остался цел. Итак, следует наметить конечную цель или хотя бы направление. Впрочем, последнее рискованно. Образ прямой линии, бесконечно падающей в пустоту, унылой тенью прочертился в моем воображении. Для начала следует нацелиться на что-то конкретное, например - ближайшую звезду.
Через мгновение я купался в живительных плазменных струях. Звезда и сама будто заново родилась. Вспыхнула, запылала с десятикратной силой. Частицы ее вещества сшибались с бешеной энергией, порождая мириады могучих взрывов. Это был дикий, аритмичный, но в то же время чарующий танец. Забыв обо всем, я влился в безумную пляску плазмы. Мне показалось, что я слился с ней без остатка. Бурный, ликующий восторг закрутил меня вихрем. Это был экстаз. Апофеоз бытия. Никогда я не был так счастлив! Остаться здесь, слившись со звездой в неразрывном объятии, на вершине наслаждения. Я почувствовал, что сознание и воля угасают во мне. В то же время звезда сгустила, уплотнила свое ядро, втягивая меня внутрь. В ее порыве удержать меня было что-то бесконечно трогательное и пугающе хищное. Однако стоило ли бежать от абсолюта, чтобы запутаться в тенетах ближайшего светлячка?
Легко и не жалея, я высвободился из сказочного плена и помчался дальше. Движение покорилось мне. Я чувствовал себя так естественно и вольно, будто всегда был свободным.
Я носился среди звезд, упиваясь бесцельностью, бессистемностью и, главное, бесконтрольностью своих занятий. Я создавал новые звезды из материала вселенной и распылял старые, чем-то не угодившие мне. Я обращал звездную пыль в направленные потоки, налагая на них определенный ритм. Я увлекся сочинением композиций, в которых кодировал обращение к неизвестному, несуществующему другу. Послания, которые никто и никогда не получит, не прочтет и не ответит. Однажды, поймав такой поток, я испытал жгучее волнение, как если бы и впрямь это была весточка от брата.
Тогда впервые я понял, что тоскую по общению, по живой душе, кому-нибудь отличному, отдельному от меня. Чьи поступки будут неожиданны, а помыслы удивительны. Я не хотел возвращаться в родное лоно с тем, чтобы совратить кого-нибудь из бывших братьев. Самая мысль об этом была недостойна и отвратительна мне. Я отмел ее сразу. Но что тогда? Дожидаться, пока кто-то пойдет по моим стопам, и я встречу его случайно среди своих беспорядочных игр? Этот вариант также не нравился мне и неопределенностью ожидания, и пассивностью моей роли.
Размышляя, я вгляделся в контуры созвездия, недавно сотворенного мною. Оно составляло причудливую фигуру, в центре которой сверкала двойная звезда - мое изобретение. Я загляделся на царственную чету. Одна звезда была больше и ярче другой. Вторая казалась как бы ее уменьшенной копией. И я подумал: "Что если сотворить копию себя, уменьшенную по всем параметрам?" Это буду, разумеется, не я, а всего лишь подобие. Я без труда справлюсь с ним, в случае чего. И у меня будут безграничные возможности для усовершенствования своего создания. Я наделю его разумом, большую часть которого помещу в поле потенциала. Так, чтобы он раскрывался постепенно, сообразно с общим развитием моего замысла. Но главное, я вдохну в него душу и дам свободу решать самому за себя. Свобода сделает его моим товарищем. Он будет благодарен мне. Ну, конечно! Он будет благодарен мне и за самое жизнь, и за свободу. Он будет любить меня. Я больше не буду одинок. Я буду помогать ему во всем. Придет время, и я покажу его Отцу, как свое счастливое дитя. Я сам буду счастлив. Отец поймет свою несправедливость, свою жестокость, свою... Стоп! Я не должен думать об этом. Я не желаю думать об этом. Мне безразлично его мнение. Мне не нужно его одобрение.
Я это я. Я есть. Есть только я. Я есть я.
В моем мире буду только я. Я заполню его собой. Это будет совершенный мир. Все в нем будет взаимосвязано, целесообразно и гармонично. Я сплету в единую систему все - от гигантских скоплений звезд до мельчайших частиц материи. Я подчиню движение в пространстве и в развитии единым законам. Я пронижу вселенную сетью продуманных корреляций. Малейшее дуновение в отдаленнейшем уголке мира передастся колебаниями по всей вселенной. Взглянув на один конец плетения, я буду знать, что делается во всех узелках этой нити. От меня не будет тайн, покровов, загадок. Я буду вездесущ и неуязвим.
Я почил, убаюканный мечтами. Грандиозный замысел ожидал воплощения. Прекрасные, величественные картины сменяли друг друга. А сквозь них светила мне улыбка невинного, чистого существа - моего возлюбленного сына.
- Я не верю тебе.
- Оглянись вокруг.
- Зачем?
- Все это создал я.
- Чепуха! Все это было всегда, сколько я себя помню.
- Правильно, но ты конечен. Ты имеешь начало и конец в своем развитии. И ты меняешься. С каждым вдохом и выдохом. Для твоего удобства я создал время. С его помощью ты можешь отмечать эти изменения и ориентироваться в отпущенных тебе сроках.
- А кто установил их?
- Я.
- И как ты определил, сколько мне нужно?
- Я исходил из поставленных перед тобой целей и задач.
- Стало быть, я должен решать задачи?
- Да, но...
- Но прежде скажи, кому, за что и почему я должен?
- Мне. За дар жизни. Потому, что я тебе ее дал.
- Но я не просил тебя.
- Ну, разумеется. Ты и не мог, тебя же не было!
- Так почему я должен быть благодарен за то, о чем не просил?
- Потому что жизнь, которую я тебе дал, прекрасна.
- Хм! Так считают эти твои крылатые подголоски. Ну вот и ограничился бы ими. Зачем тебе понадобился я?
- Эти... подголоски - мои первые неудачные опыты. Они не способны к развитию. Только в тебе мне удалось воплотить то, что я задумал, - способность к выбору. Выбору пути. Ты должен возвыситься духом над бренностью бытия, преодолеть свою слабость и достичь совершенства.
- Хороша логика! Мне вновь говорят, что я должен, не объяснив, почему?
- Чтобы понять мой замысел, нужно созреть духовно. Нужно принести многие жертвы.
- Долго зреть и приносить жертвы, для того только, чтобы понять твой замысел?
Прожить целую жизнь, чтобы в конце ее понять, для чего она была мне дана? Да и то без гарантий!
- Я указал тебе путь. Следуй ему, это и будут твои гарантии.
- А если нет?
- Ты будешь блуждать в потемках и никогда не обретешь вечного блаженства.
- Непохоже, что это самое блаженство пошло на пользу тебе.
- Как ты можешь судить?
- Почему ты создал меня? Заметь, я не принимаю твоей версии, я лишь делаю допущение. Так почему? Потому что ты был одинок и тебе нужен был друг? Но с друга не требуют дани! Если же твоей целью было создать послушное орудие, то зачем ты снабдил меня разумом и волей? Или ты хотел, чтобы я добровольно отказался от свободы мыслить и действовать по своему разумению, предпочтя этому твою опеку? Ни один из перечисленных вариантов не представляется мне достойным высшего разума, на который ты претендуешь. И, наконец, почему ты создал меня таким слабым, уязвимым, с кучей потребностей, удовлетворение которых связано с массой трудностей и неудобств?
- Только то, что получаешь, затратив труд, приносит удовольствие. Знаю это по своему опыту.
- А почему ты навязываешь мне свой опыт?
- Потому что ты - мое творение. Я имею безграничную власть над тобой. Я могу уничтожить тебя или заставить жестоко страдать.
- Выходит, ты тиран? А сам говорил о высоких замыслах. Величие и доброта не совместимы с произволом.
- Как ты можешь сомневаться в моем замысле, ничтожная тварь? Букашка! Я сотру тебя в пыль! Я смою тебя с лица земли. Я обрушу на тебя гору!
- Да. Ты можешь сделать все это. Но что это докажет? Не скрою, мне страшно. Но я не хочу поддаваться этому страху. Ты хотел создать игрушку, одновременно и предсказуемую и наделенную свободой выбора. Но ведь это абсурд! Ты обманываешь самого себя.
- Посмотри вокруг. Приглядись. По вселенной рассыпаны знаки - ориентиры. Я установил их для тебя. Читай их, следуй им, и ты ощутишь себя частью природы, звеном гармонии, счастливым и благодарным.
- И стану совершенно идентичен этим розовеньким крылатым дебилам. Прежний вопрос: зачем мне проделывать долгий путь по твоей указке, чтобы прийти к тому, что уже воплощено в серийном производстве и что ты сам считаешь браком?
- Я лелеял и пестовал тебя, пока ты был слаб и беспомощен. И я готов прийти тебе на помощь во всех трудностях, если ты ступишь на верный путь. Но если ты отвергнешь его, я отвернусь от тебя. Ты останешься один.
Он молчал, потрясенный. Я тоже молчал, ожидая. Надежда еще теплилась во мне. Я знал, что как бы сильна ни была моя обида, я прощу ему все и приму в объятия. Однако минуты текли, а он все стоял недвижно и молчал. Неожиданно раздался тяжелый вздох или стон, я не понял, что это было, не успел понять. Он повернулся и пошел, не сказав ни слова, ни разу не оглянувшись. Он уходил, отдалялся, отрывался от меня. Бежал. Бросил. Предал. Снова я услышал горестный стон и теперь уже понял, что это стенала сама природа - моя овеществленная душа. Боль вырывалась из нее против моей воли. Я понял это и смирился, отдавшись полностью демонам страдания. Я содрогался в конвульсиях, и небо изрыгало молнии, извергало ливневые потоки и град; земля сотрясалась, ее лицо изрезали змеистые трещины; с гор низверглись лавины. Я видел, как разрушалось дивное творение - дом, созданный мной для возлюбленного сына. Я видел, как хлестали его ледяные струи, били камни, оглушал гром. Я видел, как его поразила молния. Он упал, и все поглотила темнота.
Я пришел в себя с первым лучом рассвета. Осмотрел планету. Колоссальные разрушения. По всей поверхности и даже на значительной глубине. Океан раздробился на несметное количество водоемов, а сушу и вовсе было не узнать: тут пропасти, там ее, бедняжку, наоборот вспучило; кое-где прорвалась раскаленная материя из самого недра. Магнитная оболочка испещрилась аномалиями. И даже гравитационное поле - моя гордость - не избежало искажений. Больно мне было видеть порушенную красоту собственного творения, но это было ничто по сравнению с гибелью моего чада, моей надежды, венца трудов моих.
Он лежал почти обуглившийся, страшный и смотрел на меня провалами глазниц. Укор мне? Но он заслужил смерть! Он... Я... Слабое красноватое свечение застелилось рядом, почти по самой земле, не смея приблизиться ко мне. Его душа! Слабая дымка. Энергии едва хватало, чтобы не развеяться по вселенной. Красный отблеск - кровь, насильственная смерть, гневная жалоба.
Ну, что ж. Я снова один.
Но ведь я и был один. И буду. Какой бы ни была его вина передо мной, не он повинен в моем одиночестве. Пусть он не оценил моего дара, пусть решил идти своим путем, но не могу я, не могу уничтожить живое, живую душу. Мои руки еще помнят зуд - ту ноющую боль, с которой они лепили его, и мне казалось, что они движутся отдельно от меня, сами зная, что надо делать. Жутковатое, но и прекрасное ощущение. А как встрепенулись его ресницы и раскрылись глаза, золотисто-карие, как два маленьких солнца!..
Я поднял его кровоточащую душу, согрел, очистил. Когда она вновь засияла первозданным золотым блеском, я восстановил ее вместилище по матрице, сохранившейся в моей памяти, благо, над ней катаклизмы не властны. Передо мной снова стоял мой сын,
такой же, как раньше, и недоуменно озирался вокруг. Еще бы! Он помнил все. Вот только меня он больше не видел. И никогда не увидит. Пусть идет своей дорогой. Я сделал для него все, что мог. Я дал ему все знаки. Захочет - увидит, а нет - пусть пеняет на себя. И чинить его мир - эту сломанную погремушку - я не стану. Каков наследник, таково и наследие.
Я отправился в долгое путешествие, окунувшись с головой в эксперименты с полями. Живая материя меня больше не интересовала. Я понял: эксперименты над жизнью мучительны. Они содержат этические вопросы, на которые нет ответа. Впрочем, один, главный, я уже знал: никто не имеет права решать, жить или не жить живому, одушевленному существу. Никто, даже его создатель.
Я занялся метрикой пространства. Меня забавляло наблюдать, как изменялись системы при удалении или добавлении одного, а тем более, двух-трех измерений. Я построил мир, который по моему желанию сворачивался в бесконечно малую точку, а развернутый равнялся галактике, и не самой маленькой. Удивительным было то, что он менялся даже в свернутом состоянии, каждый раз поражая меня новшествами. Точка таила в себе нечто, что мне еще предстояло разгадать. Что-то ведь двигалось в метрическом плену, миниатюрной тюрьме. Рвалось на волю. Неужели центробежная сила - основа развития всего сущего, живого и неживого? Все центростремительное, объединяющее, скрепляющее - одним словом, творящее навязано извне. А сама материя стремится к свободе даже ценой саморазрушения. Эта мысль отозвалась в моем сознании эхом нежелательных воспоминаний, но было уже поздно - ко мне докатилась отраженная волна от покинутого мною мира. Земля. Что-то неладное совершалось там. Что-то... А-а-а, вот оно что! Этого я не предвидел - паразиты. Изгои, в разное время и по разным причинам выдворенные Отцом из его царства. Они накинулись на заброшенный мир, как стервятники. Неспособные творить, они принялись его перестраивать. Передрались, конечно. Каждый тянул в свою сторону, и в результате от моего стройного, продуманного плана остались рожки да ножки. Превалировали в этом перекроенном мире непримиримые противоречия. Видать, пришельцы враждовали друг с другом не на жизнь, а на смерть. И все-таки система жила! Непрерывные разрушения, и большие и малые, отметались жизнью, как мелкие укусы.
А мой сын? Где он, что он? Ох, я безумец! - на этой планете прошли многие тысячелетия с тех пор, как я ее покинул... И все-таки любопытно. Я вгляделся в пеструю картинку. Хм! Ну, конечно! Они не смогли создать подобного ему. Долго экспериментировали с животными, в основном обезьянами. Следы их многочисленных неудачных опытов присутствовали то там то сям. Наконец эти халтурщики отчаялись сработать человека из низкосортного сырья и решили использовать уже готовый материал. Они усыпили его и из его же плоти сотворили ему подругу. А то, что у доморощенной четы оказалась одна душа на двоих, и беднягам пришлось довольствоваться половинками, плагиаторов не заботило. А потом за дело взялась сама жизнь. При рождении каждого нового человека - в момент зачатия - души родителей сливались в одно целое. Энергия, выделяемая при слиянии, рождала новую душу. Собственно, здесь они почти угадали мой первоначальный замысел. И хотя исполнение было топорным, этого оказалось довольно, чтобы заселить планету. А тут уж они постарались. Какое разнообразие форм! Какое пестрое собрание племен топтало землю. Люди отличались цветом кожи, глаз, волос, сложением, ростом, чертами лица, длиной рук и ног и еще много чем. И все это умножало
и умножало вражду. Но еще хуже было то, что недостаток духовности - а у эпигонов ее кот наплакал - восполнялся животными инстинктами. Но и это не самое страшное. Самым страшным было то, что они пошли по пути технического прогресса. Правда, он пребывал еще в зачаточной стадии, но ход развития нетрудно было предвидеть.
Голова у меня шла кругом. Как! Не увидеть очевидного! Потерять, растратить способности, сулившие почти всемогущество. Вместо того чтобы развивать дух, работать над ним, они предпочли использовать жалкие орудия. Железки! Они могли бы перемещаться в пространстве мгновенно. Ведь нет ничего легче превращения вещества в энергию и обратно! А они мастерят неуклюжие медлительные повозки. Они могли бы обмениваться мыслями, вместо того, чтобы с трудом понимать друг друга, используя громоздкую систему кодировки. Да еще уникальную для каждого племени! Они могли бы производить продукты питания при помощи матрицы, используя любые элементы. Вместо этого я видел примитивное, нелепое производство, развитие которого грозило в будущем уничтожением естественных ресурсов. Но и это были только цветочки. Собака была зарыта глубже. Так глубоко, что я не сразу понял. Их жизнь, на первый взгляд, исполненная естественными страстями и стремлениями, в действительности не была оригинальной, но всего лишь вторичной. Она отражала страсти и стремления, победы и поражения моих преемников, вернее, узурпаторов. И это зашло очень далеко. Иллюзорное и реальное переплелись так, что было поздно даже для скальпеля. Оставалось уничтожить. Или оставить все как есть и забыть, но уже навсегда.
Я медлил. Миазмы изуродованного мира странным образом притягивали меня. И совершенно неожиданно я открылся ему навстречу. И едва не потерял рассудок. Меня шарахнуло так, что я вспомнил тот миг, когда впервые попытался переместиться в пространстве. Только, если в тот раз меня едва не разорвало, то сейчас, напротив, чуть не сплющило. На меня со всех сторон обрушились волны боли, страха, отчаяния, злобной агрессии, ненависти, направленной и рассеянной. Воистину бездна зла!
Я откорректировал порог чувствительности. Ноосфера планеты, до этого бывшая сплошным черным поясом, посветлела. На ней обозначились совершенно светлые точки и даже целые островки света. Но как их было мало! Успокоившись, я понял, что в этом мире царило рабство, физическое и духовное. Отношения между людьми основывались на принципе обмена. Этот принцип пронизывал всю их жизнь, все сферы деятельности. Они торговали даже со своими богами. Давали разнообразные обеты в обмен на положительное разрешение своих проблем. Впрочем, тут я несправедлив - инициатива в данном случае принадлежала богам, сиречь пришельцам. Тон задали именно они, варьируя примерно следующее: вы ведите себя так-то и так-то, и вам за то воздастся тем-то и тем-то. Соответственно, понятия добра и зла сводились к обмену - честному или бесчестному. Бог торговли в том или ином обличии был их признанным или неосознанным владыкой. Бескорыстие встречалось настолько редко, что возводилось в ранг чуда либо квалифицировалось как беспримерная глупость. Порядочность обусловливалась страхом перед наказанием. Насилие было нормой или тайной мечтой. Оно либо выступало открыто, либо камуфлировалось политическими спекуляциями. И сколько, сколько, сколько бессилия, унылого отчаяния...
Как бы в ответ на последнюю мысль, до меня донесся горестный вопль. Я запеленговал источник звука - мужчина, избитый, оборванный, держал на вытянутых руках девочку, истекающую кровью, и надрывно кричал: "Спаси, спаси, спаси моего ребенка!" Что такое? Ага, ясно. Вражеский набег. Мать лежала тут же, на земле, с копьем в боку.
Девочка еще дышала, но минуты ее были сочтены. Человек все кричал. К кому он обращается? От кого требует спасения дочери? Что он теперь кричит? Создатель? Это ко мне, что ли? Ну, нет! Меня не касаются ваши войны, болезни и прочие злосчастья. Вы сами сделали выбор, а теперь притягиваете меня к ответу? Какая подлая игра!
Меня охватило гадливое возмущение. Прочь отсюда! Покинуть навсегда эту цитадель бесстыдного торга... Мгновения текли, но я оставался недвижим. Что-то мешало мне. Что? Еле уловимое странное дуновение. Вздох облегчения. Довольный смешок. Шепоток одобрения. Что это? Кто? Уж не мои ли горе-наследники? Пришельцы, натворившие делов в доме, который я построил для сына. Отдаленное воспоминание на миг воскресило неизбытую боль. Ну конечно, это они. Затаились в ожидании, но выдали себя, недоумки. Рано обрадовались!
Я есть. Я здесь. Я это я.
И я не сбегу от ответственности. Кричи, человек! Ты услышан. Хотя нет. Кричать уже нет надобности. Я спасу твою дочь. Я спасу тебя. Я спасу вас всех.
Я направил в его сторону волну животворящей энергии. Световой конус охватил отца с дочерью. Кровь, сочившаяся из раны, остановилась; рана затянулась; девочка заулыбалась, завертела головкой и ручками. Потрясенный отец рухнул на колени и разразился рыданиями. Вокруг них стала собираться толпа. Наблюдая эту картину, я испытал странное чувство стыда. Будто я тоже включился в общую систему лжи. Но иначе и нельзя. Или ты включаешься в систему, или остаешься вне игры. Третьего не дано. И я уже знал, что сделаю.
Я еще раз обдумал весь план. Да, это был единственный способ спасти заблудшее стадо. Личный пример. Ничто не может произвести более сильного впечатления на сознание, чем пример ближнего. И этим ближним стану я сам. Кому как не мне? Сам заварил, сам должен и расхлебывать эту кашу.
Итак, я подберу подходящую молодую особу и наложу свою собственную матрицу на ее будущего ребенка. Или нет, пусть это будет не полностью моя копия, а фрагмент, содержащий знания, необходимые только для выполнения программы. И пусть эти знания проявятся не сразу. Да. Родится обыкновенный, нормальный младенец. И будет жить среди людей, как подобный им. Он пройдет весь земной путь. Рядом с ними. Вместе с ними. Постепенно, по мере укрепления его собственного духа, ему будет открываться его задача. Великая задача. Параллельно в нем будут развиваться те силы и умения, которые я заложил еще в первом человеке, но люди, жалкие слепцы, пренебрегли ими. Этот же, мое второе и более совершенное творение, пойдет путем истины. И откроет ее людям. Он и будет моим настоящим сыном. И, в определенном смысле, мной самим. И не только потому, что он будет моей, хотя и усеченной, копией. Я буду поддерживать с ним постоянную связь. Я буду делить с ним все испытания, все страдания и радости, которые выпадут на его долю. Свое первое чадо я бросил. Но этого - нет. Я пройду с ним весь путь и искуплю вину. Свою. Именно так. Это моя вина. А люди? Да какой с них спрос! Разве разберешься за несколько десятков лет в жутком лабиринте, нагроможденном их самозванными божествами? Нет. Людям надо помочь. И я помогу.
Мой сын. Мое второе я. Я уже вижу его.
Я не хотел этого! Не хотел! Я не хотел его смерти! Ведь он - это я! Я страдал вместе с ним. Я разделял его боль, и его ужас, и его сомнения. Я... Да! Я умирал вместе с ним!.. Отец, Отец, я не хотел этого! Молчишь? Ты всегда молчишь! Стоп. Я ведь тоже молчал, когда мой сын звал меня. Который? У меня мутится рассудок. Ну, конечно, звал, просил избавить его от страшной участи. Думал, что эта участь была ему мной уготована, предопределена. Что это я!.. Что я послал его на это. Предательство, суд, смерть. Как они кричали: "Распни его!" После всего, что я для них сделал!.. Я? У меня опять все путается. Я-то был в безопасности. И я мог спасти его. От чего? От судьбы? Его судьба вершилась естественно и последовательно, в полном соответствии с окружающим миром. В этом-то я преуспел. Его жизнь органично вплелась в жизнь человечества. И именно поэтому я не мог вмешаться. Не имел права. И не отвечал поэтому же. Не хотел влиять на его выбор. Хотел, чтобы он все решал сам. Он мог отказаться. У него был выбор. Несколько раз мог отказаться. Еще до суда. Да и на суде не было поздно. Или не мог? Что бы я сделал, если бы он отрекся? А что мне делать сейчас? Он ждет. И они тоже ждут. Самозванцы! Лже-боги! Дать им бой? То есть вступить в игру по их правилам... Уйти, покинуть и забыть навсегда? То есть, бежать, оставив человечество на произвол кровожадных демонов... И как же, как же он? Что будет с ним?
- Отец!
- Ты?
- Я.
- Ты больше не судишь, не винишь меня?
- Как я могу?
- Но тогда, в саду на горе, ты просил пронести чашу горькой горечи мимо тебя! И позже, на кресте, ты все звал меня и спрашивал, почему я оставил тебя...
- Понимаешь, это было минутами - возникало состояние, при котором я переставал ощущать тебя в себе. Черная пустота внутри. Начинало казаться, что существует только этот мир, вероломный, полный страха и злобы. Что я - безумец. И все, о чем я рассказывал людям, чему учил, - только моя мечта. Но это длилось недолго. Мне достаточно было вспомнить о чудесах, которые я творил с твоей помощью. У меня была сила, подобной которой не было ни у кого на земле. Такая сила могла быть дарована только тобой и только избранному на подвиг.
- Я не хотел этого подвига. Крови, смерти... жертвы. Я не хотел приносить тебя в жертву. Идея жертвы не моя. Это лже-боги! Это они!
- Я сталкивался с ними повсюду. Сбить меня с пути им не удалось, но они преуспели в главном - оболгали меня. Люди не пошли за мной. Отреклись. Свою сверхзадачу я не выполнил.
- Ты указал путь.
- Какой прок? Если моего присутствия среди них оказалось недостаточно, станет ли достаточной память обо мне?
- Хочешь уйти? Хочешь свободы?
- Свободен только тот, кому ничто не дорого.
- Я могу стереть все это из твоего сознания.
- Знаешь, самое странное в том, что мне не хотелось покидать тот мир. Несмотря на всю его мерзость. Мне было жаль, что все так быстро кончилось. Мне было жаль расставаться с земными ощущениями.
- И ты не хочешь забыть пережитое?
- Я, как и ты, не знаю, в чем заключалась ошибка. Что я сделал не так?
Там, на земле, я думал, что все события развиваются по плану. Твоему плану. Теперь я знаю, что ошибался. Жизнь - бесконечная импровизация.
- И логика целесообразности существует только для того, кто в нее верит.
- Так же, как логика абсурда - для того, кто не верит.
- А мы с тобой?
- Нам сложнее.
- Ты об ответственности?
- Мы создаем то, во что будут верить другие.
- А мы с тобой?
- Там, на земле, я верил в тебя. И это облегчало мою ношу и упрощало задачу. Наше тождество я ощущал очень смутно и никогда не мог объяснить этого толком. Ни себе, ни людям. Теперь я знаю, в чем дело. Мое самосознание стало четче. Одновременно я понял, что и ты не знаешь всего.
- Что еще ты понял?
- Что никто не может быть самодостаточен.
- Даже самый мощный, всемогущий, бесконечный...
- Ты боишься слова "абсолют"?
- Да.
- Потому что, если творит, значит, нуждается в ком-то или чем-то, отличном от себя. То есть - не самодостаточен, не абсолют. А если не абсолют, то как же образ Отца? Твоего Отца? Я ведь знаю, что твой бунт, обвинения, обиды, все это чепуха.
- Не чепуха.
- Хорошо, не чепуха. Но все равно чепуха. По сравнению с твоей безграничной любовью к нему.
- Я бежал от него.
- А твой сын бежал от тебя.
- А ты?
- А я и есть он. И ты. Я - та точка, в которой встречаются отец и сын. Сын всегда бежит от Отца. И возвращается к нему, когда понимает вину и принимает ответственность. Принятие ответственности - это возврат к Отцу.
- Ты сказал - точка?
- Точка, в которой свернута бесконечность.
- Сворачиваясь, ты можешь сравняться с бесконечно малым?
- Человеком, птицей, зверем, цветком, камнем, каплей, песчинкой и так далее. Я был всем этим. Я познал все это.
- Но бесконечность? Разворачиваясь, ты... способен стать больше меня? Больше... Неужели?
- Ты тоже можешь стать больше себя. Уже смог. Сотворив меня.
- Сотворив тебя? Но ведь я создал усеченную копию! Усеченную. Не больше, а меньше!
- Ты заложил в меня неограниченную способность к развитию. И главное, ты неосознанно вложил в меня чувство вины. Я - воплощение твоей вины. И это вело меня по пути и привело к кресту.
- Ты это понял? Наконец! Мне было тяжело, пока ты думал, что я сознательно послал тебя на муки.
- Я понял и еще кое-что.
- Говори.
- Вина неизбежна.
- Согласен. Всякое проявление жизни, всякое деяние есть насилие над кем-то или чем-то.
- Либо жизнь с неизбежным бременем вины, либо бездействие, пустота, нуль.
- Интересно, существует ли где-то разум, отказавшийся от действия? Замкнутый на себе?
- Не могу представить.
- Правильно. Такое означало бы либо бесконечный эгоизм, либо окончательное отчаяние. Этого тебе не понять. Но я могу представить. Ощутить. Если хочешь, вообразить. А по логике...
- Да?
- Черная дыра. Подходит по всем соображениям. Айда, проверим?!
- Ты серьезно?
- Ну, ладно, ладно...
- Да нет, почему? Отправляйся. А я останусь с людьми, выполнять свой долг.
- Наш.
- Ты рискуешь не меньше.
- И нет гарантии, что наш контакт сохранится. Дыра наверняка разорвет его.
- Может, передумаешь?
- Ха!.. А что будешь делать ты?
- Вот провожу тебя и подумаю.
- Не хочешь говорить?
- ...
- Повторишь опыт?
- Еще и еще.
- Помни о потерях при дроблении. Ты не сможешь восстанавливаться полностью.
- Какая разница, за счет чего я буду меняться, если изменения неизбежны?
- Обещай мне одно.
- Что?
- Кончай с жертвами.
- Будет нелегко. Идея укоренилась глубоко в душах людей. Она необычайно соблазнительна: ею можно оправдать и преступление и бессилие.