Он пристально, не отрываясь, как это делают совсем маленькие дети, смотрел на стюардессу. Она положила обед на его столик и только тут заметила, что этот пожилой человек уставился на нее с восхищением.
- Простите, Вам еще что-то нужно?
- Нет. Просто Вы очень красивая, взгляда не отвести.
- Спасибо. Если что понадобится, дайте знать.
Стюардесса шла по проходу и неторопливо думала: "Смешной старикан. Не из русских. Наверное, откуда-то с Кавказа. Уставился, как ненормальный". И все же, зайдя за перегородку, посмотрела на себя в зеркало и машинально поправила прическу. "Смотрят даже старики, а мужа нет и нет у меня".
А в это время мужчина, глядя ей вслед, думал: "Наверное, считает, что я похотливый старикашка. Для нее же мои пятьдесят шесть лет - это глубокая старость". Он перевел взгляд на обед. Кровавый бифштекс, шкалик столичной, чешское пиво, торт. Скажи пожалуйста, и это я получил от "Аэрофлота", там, где орудует советская власть и повальное отсутствие продуктов? Это же не показуха, а реальный продукт. Где же "Аэрофлот" добыл всю эту роскошь?
Его разбирал смех. Он вдруг вспомнил, как несколько месяцев назад летел из Москвы в Ереван и вдруг услышал, как стюардесса ругает одного из пассажиров. Тот вез яйца из Москвы домой, а они разбились, и все вытекло в проход. Но пассажиры притихли и не выражали эмоций. Все что-то везли. Продукты же были только в Москве, а вся страна смотрела голодными глазами на пустые полки магазинов. Пустыня с одним иссякающим колодцем. Знала бы тогда стюардесса, что у меня под сиденьем в герметической упаковке три килограмма мяса, что бы с ней было? Впрочем, ничего. Наверное, и сама что-то съестное прихватила в столице "великого" государства.
К счастью, от этих трагикомических мыслей аппетит не пропал. Он выпил водки, потом пива, а потом откусил соленого огурца. И жизнь хороша, и "Аэрофлот" на уровне. Храни нас бог, лишь бы самолет не вернули назад в Москву. А там, в Нью-Йорке, я уж все сделаю, чтобы не вернуться в эту голодную пустыню, огражденную колючей проволокой. Никогда не был за бугром. Двадцать пять лет разные научные организации приглашают за границу с полной оплатой. Я оклеил приглашениями с Запада стены своего кабинета. Ни разу не выпустили.
Конечно, не выпустят. Шутка ли сказать, что о себе возомнил тогда, двадцать пять лет назад, этот молодой ученый. Отказался от полуторагодовой стажировки в английском Кембридже у лауреата Нобелевской премии и будущего президента Лондонского Королевского общества профессора Алана Ходжкина и от post-doctoral fellowship в Гарварде по рекомендации Президента Международного биофизического общества и президента Израильской Академии наук профессора Арона Качальского, трагически погибшего от рук террористов. Профессор Качальский был знаменит еще и тем, что опекал молодых биофизиков по всему миру. Господи, какое несчастье, словами не передать.
Отказаться от такой возможности, открывающей замечательные перспективы для молодого специалиста! После возвращения его бы ждала мощная академическая карьера. Но он лишился всего, так как категорически был против того, чтобы подписать обязательную для всех бумажку о сотрудничестве с КГБ. Давать пощечину органам ценою таких жертв - только полный глупец способен на подобное. Это вы дураки, что не понимаете, какая ранимая субстанция человеческая совесть. Вот и отказался. И никогда не жалел об этом.
Все-таки "перестройка" подвернулась кстати. Теперь можно проехаться туристом. Великое дело, великая перестройка. И как это КГБ прозевал меня? Должно же и повезти. Главное, долететь до Нью-Йорка. А дальше не хотелось думать. Иначе сразу же приходят в голову реалистические мысли вместо мечты. Кому нужен провинциальный профессор в возрасте, когда уже надо подумывать о пенсии или, по крайней мере, следовало бы сбавить обороты? Все равно не вернусь. Тогда, в восемьдесят шестом, при обыске забрали даже туристическую карту Нью-Йорка. Подавитесь вы ею. Мне она больше не понадобится. Я должен стать американцем и жить при демократии. Только как дожить до американского паспорта с этими тремястами долларов? Вот в чем вопрос. Лучше не думать.
Он отпил кофе и начал есть торт. Ну что ж, большевики, все вам прощаю за этот прекрасный обед над Европой. И во сне такое не привидится - лечу над Европой.
А ведь на таможне чуть кондрашка не хватила. Этот пограничник так долго разглядывал мой заграничный паспорт, что я полностью сник. Ошибочка вышла при выдаче паспорта, но его начальник разобрался в ней. Господи, пронесло. И тебе спасибо, гражданин начальничек.
Он дремал в кресле, когда объявили промежуточную посадку в Ирландии. Гуляя по закрытой зоне аэропорта, он подолгу останавливался у витрин и с восхищением разглядывал упаковки товаров. Мать твою, а ведь это какой-то занюханный аэропорт. Что же будет в Нью-Йорке? Говоришь образованный человек, а ведешь себя как быдло из глухомани. Разве дело в упаковках? Не говори, не говори. Совсем и не быдло, а просто советский человек, которому грязную картошку лопатой ссыпали в авоську.
1. Над Атлантикой он уснул и проснулся, когда появились под крылом самолета голубые пятнышки. Много-много. "Бассейны при домах граждан Америки", - высказал он свою мысль по трафарету, который начала пропускать в печать газета "Правда". Что ж, если не устроюсь, то буду жить на Penn Station. Советский человек любит вокзалы. Можно пару суток и на вокзале провести. Говорят, американская полиция доброжелательна. Он вздохнул. Читано, но не факт. Больше энтузиазма, молодой человек, больше веры в американскую мечту. Главное, ни при каких обстоятельствах я не вернусь в Совок. Разве что если семью не удастся вывезти в Америку. Надо стараться. Больше веры и терпения. Победа будет за нами. В Америке еще никто не умирал с голоду.
Спасибо, амиго
Та скамейка посвободней, ее и займу. Он сел и попытался собраться с мыслями. В Нью-Йорк-то я прибыл, а вот что делать дальше? Ты же там еще знал, что идти некуда, надо выкручиваться по обстоятельствам. Он достал записную книжку из кармана. Роза Абрамович. Незнакомая женщина, жена Сардаряна, который был другом чьего-то друга или родственником кого-то. Словом, абсолютно посторонний человек. Жена и дочь перед отъездом насильно всучили мне ее телефон и адрес - мол, может помочь и даже приютить на пару дней. У них большой дом на Лонг-Айленде. Ну и что, что большой дом. Человек с улицы не самый лучший гость. А может, та добрая дама, что дала этот адрес, успела до нее дозвониться? Утопающий за соломинку хватается. Тьфу, я всегда так. Пока соберусь что-то сделать, нуждаюсь в длительной моральной подготовке. Легче было защитить докторскую диссертацию, чем заниматься делами насущными. Тогда зачем ты бросился в эту авантюру? Хотел стать гостем аэропорта им. Дж. Ф. Кеннеди? Но было не до смеха. Пойду позвоню. Смелей, старикан, в твоем положении стыдиться грешно и глупо.
Автомат что-то бормотал и поглощал квотеры. 25 центов, потом еще 25, потом еще. Так можно и без штанов остаться. Думал, что знаю английский язык, ан нет.
- Вы не могли бы позвонить для меня по этому номеру?
Прохожий смотрит на меня, как на ископаемое животное в музее. Я что-то говорю не то, милый америкашка? Видимо, он не может понять меня. Крупный прокол с разговорным английским, а писал даже статьи на английском. А может, здесь нельзя обращаться с такой просьбой? Мы же, советские, всегда друг друга о чем-то просим. Иначе не выживешь. А здесь все чин-чинарем, порядок и закон. Поэтому и смотрят, как на ископаемое.
Ближе к вечеру он почувствовал, что к горлу подступает комок отчаяния. Моя деловая бездарность в сочетании с природным авантюризмом подсказывает мне, что надо обратиться к полицейскому. Ох как не хотелось. Небольшой опыт, связанный с подозрительностью советской милиции, говорит мне, что полицейский отведет меня в участок. Но выхода не было. Однако полицейский спокойно выслушал, переспросил, а потом взял квотеры и позвонил.
Когда полицейский передал ему трубку, он не поверил.
- Я слушаю, кто говорит?
Уже хорошо. Русский язык.
- Меня зовут Виктор Тарханов, я приехал из Еревана. Ануш Вартапетян сказала, что я могу обратиться к Вам за помощью.
- Где Вы?
- В аэропорту.
- Дело в том, что я только что приняла снотворное и не могу приехать за Вами, - далекая Роза говорила сонным голосом и даже шепотом, - только завтра в восемь вечера.
- Спасибо, я буду ждать.
Опоздал со звонком. Я всегда опаздываю в делах. И все же, когда они договорились о встрече, у него отлегло от сердца. Итак, первый кризис в моей американской авантюре может завершиться удачно. Благослови, господи, эту Розу, которая готова приютить незнакомого человека. На радостях он прошел в буфет и заказал кофе. Мать твою, сколько жратвы. Как эти американцы не лопаются от такого изобилия? Итак, цена кофе равна моему предполагаемому прожиточному минимуму в день. Ну и черт с ним. Выпьем кофе в честь великой Розочки Абрамович. И больше ни цента на излишества.
К полуночи, когда уборщики начали сновать по аэропорту, он уснул с мыслью: "А ведь не выгоняют. Уважают маленького человека. Даже бездомного".
Проснулся оттого, что большая группа людей шумно переговаривалась и хохотала. Наверное, испанский язык. Да они все подвыпившие, и шумят, как за праздничным столом. Международный интернационал: черные уборщики, пьяные латиноамериканцы, бездомный армянин и надписи на английском. Началась моя эмигрантская жизнь. Дай-то, бог. Трудностей я не боюсь. Лишь бы понемногу продвигаться в сторону американского паспорта. Он устало зевнул. Тут его снова отвлекло шумное расставание латинос, а потом недалеко от него остался мужчина лет сорока, с усами и в мексиканской шляпе.
Не спалось. "Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века - Все будет так. Исхода нет..." Ну уж нет. Где наша не пропадала. Луч света в лице Розочки Абрамович все же есть. Да и свет здесь не тусклый, а яркий. Не экономят. А чего экономить, если столько еды, на всех хватит. Только бы Розочка, мой плацдарм на чужой территории, не подвела. Главное - зацепиться на другом крутом берегу. "Весь смысл человеческой жизни заключен в двух словах - ждать и надеяться", - сказал граф Монте-Кристо. Он вздохнул, свернулся в клубок в кресле и попытался уснуть. Полицейские спокойно проходили мимо него и не трогали. Это тебе не советская власть, чтобы врываться с обыском в дом к скромному и законопослушному профессору.
Ближе к утру он открыл глаза и заметил, что на него пристально смотрит латиноамериканец, который остался здесь из той шумной компании. А куда ему смотреть? Нас-то всего двое в огромном пустом аэропорту.
- Домой едешь? - он говорил на английском с сильным акцентом.
- Нет, только приехал. Жду. Завтра приедут за мной. А ты сам откуда?
- Еду на день рождения племянника в Санто-Доминго. Люблю сестру.
- Поздравь мальчика от меня, - Виктор улыбнулся.
- А зачем сидишь здесь, пошел бы в гостиницу. Здесь недалеко.
- А мне нравится сидеть в аэропорту и беседовать с хорошим человеком, - Виктор смотрел на доминиканца, "поймет ли, что я сказал"?
Доминиканец стал смеяться, а потом придвинулся к нему и пространно стал рассказывать, как открыл удачный бизнес в Америке и теперь может себе позволить многое. Вот только никак не женится, так как уж очень хорошо живет.
- Ты меня понимаешь, амиго? - Доминиканец уже хлопал Виктора по плечу и подмигивал заговорщицки.
- Понимаю, хотя у меня семья и двое взрослых детей. Но я же мужчина.
- Вот и я говорю сестре, что я мужчина и баста. А она мне говорит, что я дурак и ничего не понимаю в жизни. А как не понимаю? Как представлю девушек в ... Словом, ты меня понимаешь, амиго.
В это время объявили, что через пятнадцать минут начнется регистрация пассажиров на самолет, вылетающий рейсом в Санто-Доминго. Мужик засуетился, а потом вдруг остановился и полез в карман. Он достал свернутую пачку денег, отодрал треть и протянул Виктору:
- Слушай, амиго, ты мне понравился. Выпей за меня, когда устроишься в гостинице.
- Спасибо, друг, ты добр. Но мне деньги не нужны. Я всегда буду помнить тебя. Ты очень хороший человек. Спасибо, амиго.
Доминиканец еще некоторое время пытался всучить ему эти деньги, а потом обнял, положил все деньги себе в карман пиджака и побежал на регистрацию. Виктор подошел к буфету и неохотно протянул свои кровные два доллара:
- Мне вон ту булку.
Обдирают как липку бездомного армянина. "Волчий оскал капитализма". Как умели навешивать ярлыки советские журналюги, никто не мог. Ужасно смешно. Его распирало от желания с кем-нибудь поделиться своими впечатлениями. Но жена, которая всегда терпеливо выслушивала его разглагольствования, была далеко, за горами, за морями. Он жевал булку и иногда подходил к фонтанчику, чтобы попить холодную американскую воду.
Свобода
Ближе к восьми вечера он уже был в эйфории. Что же говорить, когда он увидел вишневую "тойоту" и за рулем армянина, который махал ему рукой. Потом из машины вышла женщина, приблизительно его возраста, и, улыбаясь, протянула руку:
- Роза.
Великая Роза Абрамович. В ней чувствовалась сила и уверенность.
До позднего вечера она рассказывала, как они с Акопом выживали в Америке. Он не перебивал. Просто слушал с интересом, а еще чувствовал, что спать не хочется даже после бессонной ночи. Типичная эйфория. Было интересно, как эти двое простых эмигрантов с двумя детьми сумели подняться с нуля. Да, но их встречали представители общественных организаций. Им помогли вначале. Они приехали с грин-картой. Живи себе в Америке. И все же было очень трудно начинать жизнь в криминогенных кварталах этого Вавилона, чтобы сэкономить деньги, пока выучат английский и найдут работу. А что же будет со мной? Лучше не думать, а просто надеяться.
Был всего один шанс - это Роза, и этот шанс сработал. Было же. Ты просто верь в судьбу, старик, а там - как получится. Он смотрел на нее и думал, что в этой семье все решает она, а Акоп старается не потерять работу, их основной доход. Она говорит, что нашла скромную работу рядом с домом. "Я же женщина, дом на мне, мне надо быть поближе к дому". А сама рассказывает, как блестяще организовала распределение доходов, что за тринадцать лет у них уже два дома и кооперативная квартира, хотя полно долгов по кредитам. Нет, такое мне не под силу. Мне бы дорваться до книг и лаборатории.
О Великая Роза Абрамович, позволь поцеловать тебя в щечку. Ты дружеской рукой подняла шлагбаум, и теперь семья Тархановых может въехать в Америку. Если сейчас встану и поцелую ее в щечку, Акоп подумает, что приютили сумасшедшего профессора. Эйфория. Успокойся и продолжай слушать. Есть не хочется, спать не хочется, хочется плясать.
Утром, выйдя из своей комнаты, он нашел записку от Розы, где указывалось, что и где находится, чтобы гость не чувствовал дискомфорта. А на столе даже джезва и кофе мелкого помола, чтобы я мог приготовить себе армянский кофе. Это уже Акоп. Мир не без добрых людей. А как иначе выжить?
Виктор выпил кофе и начал обходить дом и небольшой сад. Как живут люди! Эти Абрамовичи-Сардаряны молодцы. Хорошо живут. Я так никогда не буду жить.
Наверное, это особенность Америки - чуть тебе хорошо, и наступает эйфория от свободы, которая разлита в воздухе. Пропало всякое желание куда-то ходить, что-то делать, чтобы выжить в этой стране, ну хотя бы получить разрешение на работу. Ладно, пару дней, чтобы оглядеться. Не лги. Свобода действует на тебя отрицательно. Ты теряешь сопротивляемость, которая была у тебя в аэропорту. Хочется лечь на спину в середине этого океана свободы и смотреть в бездонное синее небо, ощущая жизнь каждой клеточкой своего еще не старого тела.
Он допил кофе, потом налил еще и вышел на веранду, сел и вытянул ноги. А птицы-то как щебечут. Август, тепло, и мир во всем мире. Неужели пограничники и большевики остались за океаном? И вот тут его обдало жаром. Семья-то там! Заложники же остались по ту сторону колючей проволоки. А что моя жизнь без них? Ты не просто разведотряд, ты их надежда на свободу. В конце концов, уже выпускают в турпоездки, вот и действуй. Но как еще далеко до этого. Нет, не поддамся расслабляющему влиянию свободы. Долой эйфорию, да здравствует советский пролетарий, который хочет стать пузатым американцем. Он рассмеялся и пошел завтракать. Благо Роза обо всем позаботилась. Великая женщина.
В полдень Роза приехала на перерыв на своем огромном кадиллаке.
- Проголодались?
- Ну что Вы, Роза! Я хоть и обжора, но еды много, даже для меня.
- Ну не наговаривайте на себя, Вы такой худой, да и вчера я не могла Вас уговорить поесть побольше. Вы же более суток провели в аэропорту.
- Зато эту ночь я спал в отдельной комнате, на роскошной кровати, и мне всю ночь снились голливудские красавицы.
Роза рассмеялась и внимательно посмотрела на него. Наверное, думает, откуда такое легкомыслие у этого бездомного профессора. Ученые ей, должно быть, кажутся очень серьезными людьми.
- Вам предстоит трудное время, о котором я Вам рассказывала, - она говорила, но при этом все время хлопотала по хозяйству, - но Вы не переживайте, все эмигранты проходят через это. Вы твердо решили остаться в Штатах?
- Тверже не бывает. А вдруг опять закроют границы. Надо торопиться.
- Виктор, Вы вчера говорили, что Вам надо позвонить в Чикаго какому-то профессору, которому известны обстоятельства с Вашим грантом. Я это сделаю мигом.
Когда он кончил говорить с профессором Этманом и положил трубку на рычажок, Роза заметила, что с его лица исчезли светлые блики летнего дня.
- Что-то не так, Виктор?
- Он говорит, что европейцы приняли к рассмотрению мое предложение, но решение будет не раньше декабря.
Обоим было понятно, что дожить до декабря можно, только имея работу, а получить разрешение на работу тоже отнимет несколько месяцев. А еще неизвестно, дадут ли пожилому человеку грант в этой европейской организации, призванной способствовать дальнейшему продвижению молодых ученых. Было от чего загрустить.
- Не огорчайтесь, иначе и не бывает у эмигрантов. Надо выживать.
Он не улыбнулся и не ответил. А только кивнул и стал смотреть в окно.
- Виктор, поедем, и я покажу Вам океан и наш Лонг-Айленд. Пора знакомиться с Америкой.
Он выжал из себя улыбку. Пора. Свобода свободой, а есть надо и крышу над головой тоже надо заработать. Здесь на халяву живут только люди, неспособные к труду по разным причинам. А я не отношу себя к категории безвольных прихлебателей. Пора.
- Розочка, спасибо. Будет просто замечательно осмотреть всю Америку от океана и до океана в компании с Вами.
Она рассмеялась, и у нее на щеках выступил легкий румянец. Женщина. Ох и хитер ты, армяшка. Знаешь, как надо делать комплименты женщинам. Ну да ладно. Это самая малость из того, что ты хотел бы сказать своей спасительнице.
Пора зарабатывать свободу.
Мерзкий "полицай" и добрая алкоголичка
Только на пятый день Розе удалось найти в далеком районе Квинса адрес, где сдавали угол за $280. Она прикрыла ладонью микрофон и спросила:
- Вас устроит это?
Он кивнул. На жизнь останется еще $15. Можно будет четырнадцать дней есть хлеб с подсолнечным маслом и купить еще кусок мыла. Почти Рокфеллер.
Сардаряны отвезли его посмотреть уголок за ширмой, так как хозяин сказал, что сдаст эти "роскошные апартаменты", только повидав квартиросъемщика. Роза была несколько растеряна, так как объяснила по телефону этому типу, что угол хочет снять профессор, которому надо временно пожить в Нью-Йорке. Откуда такая подозрительность?
Встретил их украинец по имени Василь. После настойчивых расспросов Розе удалось выяснить, что ему 82 года и он якобы нуждается в деньгах, поэтому вынужден сдавать этот угол. Роза не стала торговаться, таково было желание Виктора, но все же оговорила условия, чтобы было выделено место в холодильнике, чтобы имел право иногда звонить по телефону и еще чтобы Василь освободил письменный стол за ширмой, так как Виктору надо заниматься. Потом достала из своей сумки пакет и сказала:
- Здесь все необходимые письменные принадлежности, чтобы Вы могли заниматься, Виктор. Желаю успеха. Звоните.
Чтобы скрыть выступившие на глазах слезы, он нагнулся и поцеловал ей руку:
- Мне никогда не забыть того, что Вы сделали для меня.
Когда Роза ушла, Виктор задернул ширму и стал располагаться. Однако вскоре постучал хозяин и позвал его пить чай. Гляди, почти папочка. И вот тут "папочка" выдал свою суть в первый раз:
- Эта Роза еврейка?
Виктор с трудом сдержался, и ему расхотелось пить чай с антисемитом:
- Может быть. Я не знаю, - а потом насмешливо заметил, - да Вы не волнуйтесь, все люди евреи, только некоторые не знают об этом.
Василь дернулся на своем стуле:
- Я не еврей.
Виктору стало смешно, он принес печенье и стал угощать хозяина. А того понесло, и он стал пространно рассказывать, как после войны переехал из Германии в США. А до этого с отступающими немецкими войсками бежал в Германию от большевиков, которые убили его родителей как кулаков. Что-то не складывалось в его повествовании, и еще раздражало, как он шумно прихлебывал чай из блюдечка и вовсю наворачивал печенье. Бог ты мой, да все просто. Он же был полицаем при немцах и вешал своих односельчан. Приписав Василю самое худшее, Виктор про себя стал звать его "полицаем" и уже не обижался на него за бесконечные придирки и идиотское старческое ворчание. Ну да, так и бывает в жизни. На одной стороне великая Роза Абрамович, а на другой стороне этот Василь Дерьмо. И надо же. Столько коллег украинцев, один лучше другого, а здесь в Нью-Йорке нарваться на этого Василя. Нации здесь ни при чем, просто на сотню хороших людей всегда попадается один сучара. Можно подумать, что те, кто травил тебя в Армении, были не армяне. Просто некоторым удается каким-то образом вымазать нечистотами свое человеческое лицо. Дело даже не в антисемитизме этого человека, а в его негативной манере относиться к людям. Виктор достал из пакета широкий блокнот и приступил к наброскам своей книги о сущности разногласий между наукой и религией. Давно хотел найти время заняться этим. Все наброски со мной. Немного усилий, и все можно привести в порядок.
Однако утром он понял, что работать не удастся. Надо шевелиться, надо выживать.
- Виктор, купайся только раз в день. Это мое условие.
- Не волнуйтесь, Василь, в Вашем возрасте нельзя так много переживать.
- А я вполне здоров и даже могу молодуху ... того.
Пойду пройдусь и обдумаю сложившееся положение. Конечно, дело дрянь, но все же лучше, чем в первый день в аэропорту. Попробую в понедельник съездить в Маунт-Сайнай скул Нью-Йоркского университета, там работает профессор Дебора Левинстайн, которая двигалась параллельно со мной в исследованиях по транспорту протонов у бактерий, и мы с ней переписывались, обмениваясь статьями. Предложу ей свои идеи, может, найдет денег, и я начну работать у нее. Тут он так размечтался, что пришлось присесть на скамейку в сквере, чтобы вернуться в реальный мир. Жаль деньги тратить на метро, но придется. Итак, денег на жизнь мне хватит на одиннадцать дней, а потом начну голодать. Положись на провидение, оно тебя всегда выручало в отчаянном положении.
Дома его ждала записка от Василя: "званила Роза, звани па тилифону ... праси Ирину". Что бы это значило?
- Могу я поговорить с Ириной?
- Я слушаю Вас, кто говорит?
- Вас беспокоит Виктор Тарханов, я ...
- Да-да, Роза мне говорила. Приходите сегодня к нам на обед. Мы живем недалеко от Вас. Мы будем очень рады.
"А еще говорят бога нет", - думал Виктор, идя поздно вечером от Ирины с двумя большими сумками продуктов после прекрасного грузинского обеда. Какие замечательные люди эти тифлисцы. Сытый человек о людях думает доброжелательно. Нет-нет, это не так, они мне просто понравились. Если бы нет, я бы не взял их продуктов, которые им не нужны (так они говорят, чтобы успокоить меня). Забавно. Щедрая ты, Америка, и богатая. Помни, что на твоих просторах появился новый бомж. Пожалуйста, не забывай обо мне.
Он уже второй час сидел в лаборатории в ожидании профессора Деборы Левинстайн, которая одновременно была и деканом факультета. Лаборатория - мой дом. Только вряд ли меня пропустят в науку здесь, в Америке. Столько молодых и столько талантливых со всего мира, а старику можно и чем-то иным заняться. Он вздохнул и стал внимательно слушать доктора Томазо Казони, ассистента профессора. Разговорчивый малый, но работает виртуозно с пипетками и чашками Петри.
- Когда встретишься с ней, не удивляйся, что она маленькая и хрупкая. Она декан, профессор, а еще мать двоих детей. А где живет? На Пятой авеню. Их семья - богатейшие владельцы недвижимости в Нью-Йорке. Сотни миллионов.
- Как ты думаешь, у нее найдутся деньги для моей работы здесь?
- Она все может, если захочет.
Он уже десять минут пытался ей объяснить свою мысль. Проклятый английский, особенно когда волнуешься. По равнодушию на ее лице он понял, что она его сразу же вычеркнула из списка претендентов на сотрудничество. Не дослушав, она позвонила по телефону и стала болтать о ерунде, видимо, с подругой. Ну, ясно. Пришелся не ко двору. И все-таки не стоило так нахально обижать коллегу. У богатых всегда есть презрение к бедным, особенно к просителям. Кастовое высокомерие. Да, Деборочка, сучка ты порядочная. А твой муж женился на тебе из-за твоих миллионов, а дети твои оставят тебя и даже не будут звонить, чтобы поздравить с днем рождения. Глухая, одинокая старость. Смешок у самой гортани начал душить его. Он встал и сказал, что выйдет на минуту. Прошел в лабораторию, пожал руку милому Томазо и вышел. Русский многоярусный мат был бы здесь очень уместен. Не огорчайся. Эмигрант без прав и наличности - почти бездомная скотинка.
Дома его ждал сюрприз. Когда он вошел в комнату, за столом, где Василь обычно ел, сидела голая дебелая женщина, которая пригнулась к столу, положив голову на руки. Рядом стояла пустая бутылка водки.
Он осторожно обошел ее, прошел к себе и затянул ширму. Когда уже надел домашники, то услышал театральный шепот:
- Ядвига, шоб тоби повылазыло!..
Ругань, мат, падение грузного тела, потом ... Виктор решил не выходить и не помогать старику тащить голую женщину в спальню. Если бы была не голая, то помог бы полицаю, а так ... извините, слишком стыдлив.
Он прилег отдохнуть. Когда встал, в квартире была мертвая тишина. Он прошел на кухню, чтобы подогреть на обед одну из тушёнок, подаренных Ириной и Вахтангом, ее мужем. Вскоре к нему за стол подсел Василь и стал рассказывать, брызжа слюной от возбуждения. Говорил он на смеси русского и украинского о том, что Ядвига хорошая баба, но из-за алкоголизма снова лишилась работы. У себя в Польше она была врачом, а здесь переходит из дома в дом медсестрой-сиделкой, но зарабатывает хорошо. Вот и сейчас у нее начался запой, и она потеряла работу у русской княгини. Какие деньги зарабатывала. Пся крев! У старика на первом месте были деньги, а на втором разврат. Какой-то выродок.
Между тем Василь задумался, а потом снова заговорил:
- У меня и жена была алкоголичка. Она была дочерью моего хозяина в Германии. Ей было четырнадцать лет, когда мы переспали. Потом она забеременела, и мы бежали в Голландию, а оттуда в США. Она была совсем девочка. Это я приучил ее к водке, я тогда шибко пил. А потом она стала алкоголичкой, пропадала ночами по кабакам. Говорят, ее убил любовник, пьяный латинос.
Я не чувствовал раскаяния в его голосе.
- Василь, водку, - услышали они крик Ядвиги.
- Пойду куплю ей, иначе все здесь переломает.
Утром было тихо. Виктор увидел на кухне календарь с голыми дамами в разных пикантных позах. Вот дает старикан. Я действительно придумал ему правильную фамилию - Дерьмо. А лучше было бы назвать его "Пидараз", как любил говорить покойный Никита Сергеевич Хрущев, крупный специалист по искусству двадцатого века.
Позавтракав, он вернулся к себе и стал перечитывать написанное об особенностях мировых религий. Потом подошел к окну и задумался. Осталась всего одна неделя, а потом снова на улицу. Даже регулярные встречи с Ириной и Вахтангом, совместные поездки к Розе и Акопу не могли улучшить настроения. Еще только сентябрь.
Он вышел на кухню, чтобы поесть что-нибудь. Там сидела Ядвига, голая, в распахнутом халате. Она торопливо запахнула халат и затянулась сигаретой.
- Извините, я только возьму свою еду, - Виктор суетился, чтобы быстрей смыться. Чего ждать от нее, она же все время в невменяемом состоянии.
Однако Ядвига заговорила на хорошем русском языке:
- Это Вы меня извините. Я скоро уйду. Присядьте, пожалуйста. Василь сказал, что Вы профессор.
- Да.
- А я была врачом в Польше, а потом решила переехать в США, когда развелась с мужем. Я же и там была алкоголичка. Вот и сейчас потеряла работу.
Что-то в ее тоне и манере говорить подсказывало Виктору, что она хороший, но очень несчастный человек. Он промолчал и с улыбкой смотрел на нее. Потом, спохватившись, что может обидеть ее своим молчанием, сказал:
- А я вот жду гранта, чтобы уехать в Чикаго.
- Вначале в Америке всем трудно, но это такая страна, что всегда находится выход. Правда, я сразу же нашла работу. Я делаю уколы и присматриваю за стариками. Эта княгиня, у которой я работала, мне хорошо платила, но ...
Виктор ел, а она курила и рассказывала о своей жизни в Америке, прикуривая одну сигарету от другой. Когда она заговорила о Василе, видимо, Виктор улыбнулся, так как она сказала:
- Я знаю, о чем ты думаешь. Что я сплю со стариком, у которого не стоит. Нет, Виктор, он довольно прыткий мужик. Впрочем, это не имеет значения.
Через несколько дней она стала с ним делиться своей информацией о Василе:
- Ты даже не представляешь, какое он дерьмо. У него сейчас есть автомобиль "бьюик" за сорок тысяч долларов и еще куча денег в банке. А вот его сын из Лос-Анджелеса попросил у него всего тысячу, так он три дня ругался и не дал. Дерьмо он.
Виктор промолчал, но подумал: "Кто бы сомневался".
Месяц истекал, надо было искать новое жилье. Он поехал в один из районов Квинса, где была армянская церковь, чтобы узнать, нет ли у них временного приюта для новых эмигрантов. Равнодушие своих собратьев по генофонду его поразило. Только один, помоложе, нехотя пообещал поговорить с настоятельницей женского монастыря тикин Вартуш, она святая женщина. И это армяне! Равнодушие к страждущему собрату было почти отвратительное. Бог вам судья, братья мои. Все трагедии нашей истории вас ничему не научили.
Но он ошибся, забыв о святых. Святые все же не перевелись на земле. В предпоследний день своего пребывания в этом негостеприимном доме он сидел на кровати и натягивал брюки, когда к нему без стука вошла Ядвига:
- Виктор, вот тебе пятьдесят долларов. Василь сказал, что у тебя нет ни одного цента. Бери и не думай. Ничего не говори ему.
Она насильно сунула ему в руки деньги и быстро вышла. Господи, что бы мир делал, если бы на земле были только такие, как Василь. К счастью, Ядвиг все же больше.
В последний день он сходил к Ирине, чтобы попрощаться, так как пока не знал, где будет жить. Провожая его, Ирина в передней тоже дала ему шестьдесят долларов. Он сжал ей руку, но говорить не мог. Ей-то я могу вернуть, если возьмет, а Ядвиге уже никак, где она будет и что с ней будет - совершенно неопределенно.
Дома на столе он нашел номер телефона, по которому надо было позвонить. Женщина заговорила на западноармянском, но было все понятно:
- Пойдешь на бензоколонку, я уже ему сказала. Он обязательно возьмет тебя на работу. Не переживай. В случае чего звони. Это единственное, что мне удалось, - она говорила возбужденно и все время переживала, что ничем лучшим не может помочь.
Святая женщина тикин Вартуш. У меня уже есть работа.
Не успел он допить чай, как позвонила Роза:
- Виктор, сегодня к шести вечера поезжайте в Манхэттен, там Вас будет ждать человек по имени Борис Аралов. Он хочет с Вами познакомиться, прежде чем впустит вас в свою пустующую квартиру. Ему должен понравиться человек. Все не просто с ним, - она не стала объяснять, что имеет в виду, и вздохнула тяжело.
- Целую и обнимаю Вас, Розочка, святые люди еще не перевелись на земле.
Он начал упаковывать свой чемодан и думал:
"Пока на мне Его длань, мне не надо ни о чем беспокоиться. Как сказано в "Бхагавадгите": ты действуй, а о результатах не думай". И опять в отчаянной ситуации нашелся выход, и какой! Работа и надежда на квартиру. Провидение всегда стоит за моей спиной. Чем это я заслужил такое доброе отношение к своей персоне? Спасибо. Большое спасибо.
Борис
Без четверти шесть он уже был у станции метро, где должен был встретиться с Борисом. Без десяти семь того еще не было. Неужели не придет? Скорее всего. Люди не опаздывают на свидание на целый час. А впрочем, всякое бывает. Подожду еще минут пятнадцать. Все равно деваться некуда, а потом поеду к Василю, дам этому жадному полицаю долларов двадцать и останусь еще на одну ночь. Может, выбросить этот постылый чемодан с грязным бельем? Было бы много легче. Полная свобода.
Около семи к нему подошел человек, который говорил тихо и довольно невнятно, а еще раскачивался, стоя неустойчиво на ногах. Человек протянул дрожащую руку и тихо назвал себя, так что только догадаться можно было, что он сказал "Борис". Левая рука, в которой он держал магазинный пакет, дрожала еще сильней. И одет он был не по погоде, довольно тепло. Паркинсон в самой тяжелой и неизлечимой форме. Сильно прогрессирующий. Невысокого роста, какой-то весь виноватый перед судьбой, но при этом не жалкий, а наоборот, глаза блестят умом и волей. Наверное, сильного характера человек.
- Поехали, - сразу же сказал Борис и направился к кассе.
Да, видимо, с ним вступать в дискуссию не полагается. У него нет ни времени, ни сил, ни желания что-либо обсуждать. Надо исполнять желания больного человека. Он этого хочет, он этого требует. Виктор много лет назад ухаживал за своей больной мамой незадолго до ее смерти и понимал: неизлечимо больные люди хотят одного, чтобы им не перечили.
В поезде он услышал:
- Мы едем очень далеко. Вы расскажите о себе.
Виктор уже собирался пошутить по поводу особенностей своей биографии, но сдержался. Не исключено, что Борис при первом знакомстве воспримет шутку как насмешку и высокомерие по отношению к больному человеку. Поэтому стал рассказывать, как трудно стало жить в Советском Союзе, а в Ереване, где он прожил последние двадцать пять лет, жизнь ухудшилась из-за бессмысленной травли на религиозной почве, которую затеяли против него. Словом, последние несколько лет тошнит от советского образа жизни. А Америку всегда любил. Даже трудно объяснить почему. Наверное, здесь все эмигранты. Виктор пояснил, что имел в виду:
- Вот я армянин, который родился в Азербайджане. И хотя Баку был вполне интернациональным городом, но все же я чувствовал себя эмигрантом. Второй сорт. Потом пожил в России, которая мне так дорога, ведь я вырос на великой русской культуре и родной язык русский, а все же, когда в магазине пьяный мужик орет: "Убирайся из Расеи, черножопый!", начинаешь понимать, что и в России ты эмигрант, хотя русскоязычный и христианин, как и русский. Потом приехал в Армению к своим генетическим братьям, а за спиной говорят: "Какой он армянин, он же русскоязычный, он толком не знает родного языка". Даже в Армении я был эмигрантом. Лекции мог читать только по-русски. А в Америке все эмигранты.
Борис стал бесшумно смеяться. Ему трудно давался смех. Проклятый Паркинсон. Виктору было искренне жаль его. Я бы и одного дня не сумел прожить в таком состоянии. Это какое надо иметь мужество, чтобы держаться вот так достойно.
- Я уже здесь пятнадцать лет, - тихо стал бормотать Борис и спрятал дрожащую руку в карман, - и могу подтвердить твои слова. Тебя никто не станет унижать. Можешь разговаривать на любом языке, и все будут стараться тебе помочь, хотя иногда и попадаются плохие люди.
Некоторое время оба молчали, а потом Борис неожиданно спросил:
- А ты действительно доктор наук и профессор? Ты, наверное, не знаешь, что здесь все придумывают о себе легенды.
- Действительно. Вот приедем, я тебе покажу свои корочки доктора и профессора.
- А давно?
- Уже двадцать лет. За это время у меня стали кандидатами человек пятнадцать. Двое даже докторскую защитили. Я бы не стал уезжать из Армении, если бы меня не выгнали с заведования кафедрой и освободили от профессорства в университете. Идиотское решение. Сказано было: "Может оказать дурное влияние на молодежь". И такое при Горбачеве. Как тебе это нравится?
Борис приложил свою горячую ладонь к его руке.
Успокойся, Виктор, ты даже не заметил, как вы с Борисом перешли на "ты". Еще этот больной человек пытается успокоить тебя. А ведь он меня все-таки расколол, и из глубины сознания стали всплывать прошедшие годы. Хотел перевести разговор на шутку, а перевел на слезы. Не годится, уважаемый профессор.
- А мы уехали, потому что многие евреи стали уезжать тогда. Мы жили в Ташкенте. Там было неплохо, но мои сестры настояли на отъезде. А я читал там курс истории КПСС, - Борис тихо хихикает.
Виктор сидел, наклонившись к нему, чтобы слышать его тихий шепот.
Долго ли, коротко ли, но наконец Борис объявил, что они приехали. Когда с платформы стали спускаться к улице, Виктор попытался ему помочь, боясь, что Борис вот-вот упадет на этих крутых ступеньках, но тот решительно отвел его руку:
- Не надо. Я сам.
Когда они повернули за угол, Виктор увидел Атлантический океан. Лунные блики на тихой воде уходили к горизонту. Неужели я буду жить у океана?
Дормен помахал Борису рукой, и они поднялись на лифте на одиннадцатый этаж. Борис еле держался на ногах:
- Я прилягу в спальне, а ты возьми в пакете еду. Я привез для тебя. Там жареная кури ... - он не договорил и направился в соседнюю комнату.
Виктор подошел к окнам во всю стену и стал смотреть на океан. Как это я забыл, что Нью-Йорк на берегу Атлантического океана. Неужели и мне выпал жребий породниться с большим миром, лежащим за пределами той одной шестой части суши, где прошла почти вся моя жизнь. Без патетики, старик, без патетики. Ты теперь будешь бедным родственником, о котором будет заботиться тяжело больной человек.
В одиннадцать вечера Борис вышел из спальни и собрался ехать обратно в Манхэттен. Он сошел с ума! Два с половиной часа обратной дороги. Он же будет дома в два часа ночи. Его сестры будут проклинать меня. Делать было нечего, так как он категорически отказался от того, чтобы я сопровождал его до дома.
Виктор проводил его на перрон и дождался, пока пустой поезд метрополитена повез его больного благодетеля обратно. Он так и не понял, почему Борис просто не дал ему ключ от квартиры, а совершил эту изнурительную для себя поездку. Наверное, именно странности в поведении Бориса имела в виду Роза, когда сказала: "Все не просто с ним".
В понедельник с утра Виктор уже был на бензоколонке, где молодой хозяин, армянин из Стамбула, пытался объяснить ему, как надо обслуживать клиентов. Видимо, Виктор все делал так плохо, что бедный человек, вздыхая, спросил его:
- Ты родственник тикин Вартуш?
- Нет.
- Она сказала, чтобы я обязательно тебя взял на работу, - он вздохнул устало. Видимо, такого тупого сотрудника у него никогда не было. - Сегодня весь день помогай Мигелю и научись правильно обслуживать клиентов. Тикин Вартуш - святая женщина, и никто не может ей отказать в просьбе, - он снова вздохнул с сожалением, что не может отказать этому пожилому и тупому эмигранту из Армении.
Виктору же было не до шуток. Он даже не представлял себе меру своей тупости. Ведь всё так просто: вставил карточку в счетчик, сделал два оборота, нажал на красную кнопку, и если не пошло, нажал на желтую. Историю цивилизации помнишь близко к тексту, читаешь несколько научных курсов без бумажек, а эти простые операции тебе не под силу. Старайся, хозяин тебя все равно не прогонит. Ты не первый тупица в его жизни. Не отчаивайся. Тикин Вартуш за твоей спиной.
- Я могу тебя взять только в ночную смену, так как днем нет свободной вакансии.
Ночная смена - "месть" этого бедного капиталиста, который не осмелился нарушить обещания, данного святой женщине. Не переживай, дорогой капиталист, может, мы еще подружимся. Я же очень старательный, да и неплохо всегда учился, особенно по физике. Может, и освою, как правильно обслуживать твоих клиентов.
Днем, когда Мигель сообщил хозяину на своем замысловатом английском, что Виктор уже лучше понимает, как обслуживать клиентов, хозяин отпустил Виктора на ланч. Виктор на радостях пошел в ближайшую китайскую забегаловку и заказал себе говяжье мясо с брокколи и рисом, а еще свою любимую кока-колу. Праздник по случаю трудной победы, которую одержала тикин Вартуш над капиталистом.
Ночью Виктор уже один обслуживал подъезжающие машины и даже заработал пять долларов чаевых. Представляю, как на Уолл-стрит завидуют мне. Зарплата сногсшибательная - четыре доллара в час и еще чаевые. А вы думали! Надо будет к Дюпону в гости съездить, пора и познакомиться. Богатые люди все друг друга знают - ведь их не так уж много.
Уже три часа ночи, и никого нет, можно и вздремнуть. Он проснулся от того, что кто-то дергал его за рукав:
- Слушай, приятель, дай мне ключ от туалета, у меня менструация началась, - от проститутки несло такой парфюмерией, что Виктор быстро очухался.
Хозяин велел не давать ключ от туалета посторонним. Но у нее такой просящий взгляд, что отказать невозможно. Я не знаю, что женщина испытывает во время менструации, но по ее бледности можно догадаться, что девушке очень плохо. Извини, хозяин, я не могу выполнить твоего приказа. Он протянул ей ключ и дал несколько бумажных гигиенических салфеток. Вскоре она вернулась и протянула ему шоколадку. Виктор был очень тронут. Все-таки простые люди стараются помочь друг другу, так как это единственный путь выпутаться из трудностей. А богатый может все купить. Другой коленкор.
Утром, сдав смену, он поехал к Борису. Ждал его в сквере целый час, а потом сопровождал по парку, пока они гуляли и Борис кормил белочек и голубей. Неожиданно Борис вдруг решил поехать в даунтаун. Там он повел Виктора в довольно дорогую кондитерскую и накупил кучу пирожных и булочек с вареньем. Борис сам ел только протертую пищу и мало сладкого, поэтому с удовольствием смотрел, как сладкоежка Виктор наворачивает кондитерские изделия, запивая их кофе и водой. Виктор ел и оглядывал кондитерскую. Жизнь пошла какими-то странными поворотами.
Америка Европе подарила пароход,
Ужасные колеса и очень тихий ход.
Терпение, уважаемый, терпение. И ход будет лучше, и пароход бойчее. Терпение. И спасибо этому больному человеку, который появился в твоей жизни. Роза передала эстафету ему. Пирожные вкусные, но не лучше эклеров и лимонного торта моей ненаглядной женушки. Но Борису этого не скажу. Может обидеться.
- А у тебя есть фотографии твоей семьи?
Виктор протянул ему фотографии сына и дочери и, когда Борис вернул их ему, протянул две фотографии жены. Борис долго разглядывал фотографии, а потом как-то нехотя вернул:
- Красивая у тебя жена, но на армянку не похожа. Шатенка?
- Да.
Конечно красивая, а других и не держим. Он постеснялся спросить о семейном положении Бориса, но тот сам сказал, шумно выдохнув воздух:
- А моя десять лет назад ушла от меня, забрав сына, когда болезнь стала прогрессировать.
Под дулом пистолета
В воскресенье утром, получив заработанные $180 наличными, Виктор поехал домой отсыпаться, чтобы потом два с половиной часа ехать к Борису и выгуливать его. Он знал, что Борис сам не выйдет и будет ждать его. Полдня в метро, а остальное время суток - обслуживающий персонал при моем благодетеле. Вспомни ночь в аэропорту и прыгай от счастья, что все образовалось. Борис никогда не оставит тебя на улице.
В метро он снова и снова перечитывал письма из дома и огорчался, что дочь на каких-то птичьих правах в Ереване, а ведь была председателем научного студенческого общества на отделении классической филологии в МГУ. В Ереване не взяли преподавать латинский, который она так прекрасно освоила. Латинский язык в Ереванском государственном университете по-прежнему преподавали люди, которые не имели профессионального образования. Наверное, так везде в провинциях этой необъятной страны. Дилетантизм душит диктатуру пролетариата. Ну и слава богу.
Если дочка приедет сюда, в Америку, то с ее способностями она точно поступит в аспирантуру по классической филологии какого-нибудь хорошего университета. Прочитав немного о сыне, живущем в Москве, он вспомнил, как тот легко добыл ему билет до Нью-Йорка, а так пришлось бы давать взятку, равную стоимости билета, но откуда было взять такие деньги. Нет, парень хорошо устроен в Москве, может, и не захочет переезжать в Америку. Смотри, старик, уже категориями победы мыслишь, уже всех своих перевез в Америку. Советский бодрячок.
Он поехал пораньше на работу, чтобы сменить Мигеля, который рвался к своей молодой жене. Ага, вот и веселый водитель Джо. У парня всего-навсего мелкий извоз цветов, а всегда даст доллар на чай.
- Привет, Джо, как дела сегодня?
- А я всегда о-кей, Виктор.
Простой люд понимает нужды друг друга. Спасибо тебе, добрый человек. А теперь еще два таксишника. Эти никогда не оставят тебя без чаевых. Счастливой трудовой ночи вам, ребята.
Виктор вздохнул тяжело, когда увидел дорогую машину и за рулем девушку в норковой шубе и дорогих перстнях. Девушке, наверное, и двадцати двух нет, а уже кастовое хамство. Каждый день с ней одно и то же. Она теперь будет ходить за мной и следить, как бы я не украл пол-литра бензина из ее миллионов да еще тщательно протер переднее стекло, которое и так блестело чистотой. Она знала мои обязанности лучше меня. Ходи, ходи за мной. Конечно, на твой взгляд, все рабочие воры. Глупая девушка. Во что ты превратишься, когда станешь старухой? Бррррр. Жаль твоих родственников.
Он уже собирался пройти в помещение, чтобы передохнуть, когда увидел дорогой "мерседес". А, ну да, помню-помню вас, уважаемый. Заранее было известно, как будет вести себя этот богач. Его чаевые - это панибратская беседа с беспризорным рабочим. Вот какой я демократичный, я даже разговариваю с тобой, бомж. Ну что ж, и это неплохо. Хоть какой-то стыд и неловкость остались в душе. Да не надо мне ваших денег, богачи. Мы, пролетариат, как-нибудь проживем и без ваших чаевых. Он, наверное, думает, что делает одолжение, когда приезжает на нашу бензоколонку. Не переживай. Я же понимаю, что миллиард без одного доллара уже не миллиард. Желаю удачи тебе.
Ночь была спокойной, и удалось поспать пару часов. Поэтому Виктор утром поехал в библиотеку, чтобы сделать выписки к своей будущей книге, а потом пошел на свидание с Борисом. Бог ты мой, до чего прекрасен этот сумасшедший Нью-Йорк. Никаких архитектурных ансамблей. Каждый небоскреб, каждый дом сам по себе. Все на функциональной основе. Так удобней жить и работать будущим обитателям здания - значит, будем строить такой дом. Город не контролирует архитектурные ансамбли, поэтому их и нет. И почему это "уродство" так привлекает. Ведь, по сути дела, не эстетично с точки зрения европейца. Но зато каждое здание построено по последнему слову техники, красивое и удобное в эксплуатации. Он постоял немного в Times square, посмотрел на бегущие рекламы и почувствовал, что выживет и останется в этой прекрасной стране. Почему Борис назначил мне встречу на углу 42-й улицы и Шестой Авеню? Придется опять час его ждать. Каково же было его удивление, когда Борис опоздал всего на десять минут. Гляди, что же это с ним произошло сегодня? Наверное, чувствует себя получше. Дай бог тебе здоровья, добрый человек.
- Я тебе покажу и другой Нью-Йорк, - сказал Борис громче обычного.
Они прошли немного, а потом подошли к какой-то малоприметной двери, у которой стоял и курил сигарету здоровенный бугай. Вошли внутрь, и Борис взял билеты. Ясно, привел в кинотеатр. Ну, кинотеатром меня не удивишь, это было и там, в нашей нищете. Когда они сели, закончилась реклама, и на экране появилась голая раскоряченная баба килограммов эдак на триста. Эта огромная туша занимала все пространство гигантской кровати. Вскоре из боковой двери вышла тонкая и изящная девушка, которая стала неторопливо раздеваться под музыку. Виктор посмотрел на Бориса, но тот притворился, что не видит его взгляда. Через некоторое время девушка полностью оголилась и стала ползать по этой туше, старательно облизывая ее.
Виктор посмотрел в зал. Человек двадцать мужиков, и ни одной женщины. Лесбиянки должны были возбудить мужиков, любителей порнографии. Да еще в довольно уродливой форме. Борис прав - это другая жизнь.
- Я подожду тебя в фойе, Борис.
Он сидел за столиком у бара и делал наброски к своей будущей книге. Надо будет как-нибудь написать раздел о том, какой на самом деле страшный бич секс для мужиков. Все глупости в своей жизни они делают из-за секса. Тут он вспомнил вереницу великих людей, умерших от сифилиса. Когда поднял голову, то увидел, что барменша пристально смотрит на него. Он заказал пиво. Она дала ему сухариков с пивом. Симпатичная девушка.
- А что Вы пишете, извините за нескромный вопрос? - она сказала и застеснялась, так как в Америке таких вопросов не задают.
По акценту было видно, что она русская.
- Я пишу о том, как прекрасны женщины и как они умеют любить, - ответил он по-русски.
- Мама родная, да Вы из наших. Никогда бы не сказала. Наши здесь часто бывают, - она показала на второй этаж, но Виктор не понял.