Ангел с огненным мечом вёл меня вдоль длинной очереди голых людей, прикрывавшихся чем-то вроде медицинских карт. От неё веяло всей жутью районного онкодиспансера. Но это были те, кто лишь дожидался решения своей участи. Наша же дорога лежала туда, где горело вечное зарево - не восход и не закат.
- Мечта многих людей, - говорил ангел, - изменить другого, не меняясь самому. И счастье, что Господь в земной жизни обременил вас телом, которое мешает подчинять себе мир и равно мешает быть неограниченно покорным чужой воле. Здесь же тел больше нет. Мир послушен желанию, как некогда в райском саду, но в рай эти люди принесли свой ад...
Очередь осталась далеко позади. Ко мне подбежала девушка в пышной, но прозрачной одежде, с фигурой индийской танцовщицы. В её глазах я прочёл готовность оставить всё и служить мне - или первому, кого она встретит. Она уже обнимала меня тонкими горячими руками, но вдруг отпрянула. Её одежда стала тёмной, почти монашеской, глаза были потуплены, пальцы перебирали чётки. Я попытался заговорить с ней, но она не слышала слов и, вновь переменившись, уже качала, прижав к груди, невидимого ребёнка. Потом обратила взор к звёздам, по-прежнему оставаясь глухой к моим вопросам. Теперь на ней была академическая шапочка и мантия.
Я даже не заметил, что меня успела окружить целая толпа. Мой вид возмущал их:
- Он гордец, не обращает на нас внимания!
- Он пялится на нас, будто мы дефектные какие!
- Он даже в посмертие разоделся как на приём!
- И пришёл без пиджака и без галстука!
Недовольная тем, что я не меняюсь по их слову, толпа принялась рвать с меня одежду, дёргать за волосы. Кто-то, кому не понравилось выражение моего лица, пытался пальцами растянуть мне рот и рвал губы в кровь. Ангел взмахнул мечом - раз, другой. На земле лежали отрубленные руки, валялись по-прежнему обвинительно выпрямленные указательные персты, кто-то зажимал глубокую рану на бедре. Но никто не догадался, что другому можно пожелать исцелиться - они думали только об одном, наседая на того, кто был непокорен...