Я шагаю по асфальтовой дорожке вдоль озера, упорно глядя под ноги. Да, кроссовки совершенно разбиты. Новые, что ли, купить? А, ладно. И так сойдет...
Мимо с восторженным визгом проносится стая дошкольников. За ними озабочено семенят бабушки. Ну что за место дурацкое - и пострадать толком нет никакой возможности! Недовольство окружающей средой ничуть не мешает мне с тупым упорством продолжать свой бессмысленный поход.
Бессмысленный, безмысленный... Куда иду, зачем?..
В мозгу упорно вертятся знакомые и когда-то так любимые строчки:
- Вдоль Красной реки, моя радость, вдоль Красной реки,
До Синей горы, моя радость, до Синей горы...
Незаметно для себя подхожу к дамбе. Можно повернуть, а можно перейти на другую сторону. Интересно, который час? Прозрачное небо потихоньку темнеет. Солнце садится за лес. До Синей горы, говорите? Поворачиваюсь спиной к домам, иду на тот берег.
Апрельские сумерки - лучшее время для выгула депрессии. Именно сейчас жалеть себя так легко и приятно. Какое-то мазохистское удовольствие получаешь от того, что вокруг такая красота, природа пробуждается, вон - утки озеро бороздят, деревья в нежной дымке первой листвы, вода совершенно перламутровая, а ты идешь и не обращаешь на все это ни малейшего внимания. Депрессия у тебя, потому что.
В этом анабиозе я пребываю без малого неделю. Паша ушел в воскресенье, сегодня - пятница... Ну да, почти неделя, совершенно верно.
Собирая вещи, он благородно пытался меня утешать: мы, дескать, совершенно разные люди, с абсолютно противоположными взглядами на жизнь, поэтому то, что он сейчас уходит - вполне закономерно.
Ну, то есть - с его точки зрения.
Я молча сидела за кухонным столом, придавленная внезапным осознанием того, что моему Рыцарю, оказывается, жилось со мной не так чтоб уж очень хорошо. Абсолютно противоположные взгляды, ну надо же...
А он нервно складывал в чемодан рубашки и говорил все громче и громче, явно раздосадованный моей внезапной немотой. Чем-чем, а молчаливостью я в обычном состоянии не страдала. Но сейчас, как назло, я будто язык проглотила. Двух слов связать не могла, да и не пыталась, если честно. Ну и конечно, Рыцарь обиделся. Он уходит, а я сижу и молчу. Тут любой бы оскорбился!
Понятное дело, в последующие пятнадцать минут я узнала много нового. Оказывается, все мои проблемы исключительно из-за того, что я совершенно не разбираюсь в жизни. Веду себя как идиотка, кропаю идиотские рассказики для дебильных журнальчиков. И читатели мои - сплошь придурки. И редактора, у которых хватает ума мою пачкотню печатать - полные кретины. А уж те крохи, которые я получаю за свою писанину - вообще оскорбление для любого нормального человека. У них в инвестиционном фонде уборщица больше получает!
А уж моя дурацкая манера выражаться, оказывается, вообще доводила его до белого каления. Особенно это ненормальное прозвище "Рыцарь". Потому что он - не рыцарь, а деловой человек. Финансовый аналитик, между прочим. А никакой не Рыцарь! Не Рыцарь он!!!!
Паша вопил о том, что он - не рыцарь, с каким-то злорадным упоением, а я по-прежнему сидела за столом и молчала, не понимая - как может столь прискорбный факт доставлять человеку такую искреннюю радость.
На шестнадцатой минуте я не выдержала и, обозвав своего бывшего Рыцаря финансовым аналитиком, позорно смылась к соседке. Там, под ненавязчивое журчание телевизора, я пила чай, заедая его изумительно вкусными плюшками, и даже не пыталась вникнуть в сложные соседкины житейские проблемы.
Просидев в гостях почти три часа, я все-таки решилась вернуться в квартиру. Паши к этому моменту уже не было. Мой бывший Рыцарь увез все свои вещи, зубную щетку и любимую тряпочку для протирки стекол. Ключи Паша благородно оставил внизу у консьержки, о чем сообщал в гневной прощальной записке. Но этого ему показалось мало. Как оказалось, уходя, он каким-то образом ухитрился разбить мою любимую чашку. Не знаю, вышло это случайно или мне назло, но, глядя на пестрые осколки, я в первый раз за этот бесконечный вечер всхлипнула.
Как ни странно, относительно спокойную ночь мне обеспечили соседкины плюшки. То есть, натолкалась я ими под завязку и ни о чем, кроме печальных последствий моего плюшечного идиотизма, думать просто не могла. Я физически чувствовала, как плюшки преобразуются в подкожный жир, удобно устраиваясь по всему телу. Я ворочалась в своей, внезапно ставшей одинокой, постели, прикидывая, что наверняка поправилась как минимум на три кило, а то и на все три восемьсот. И что теперь уж точно придется сесть на страшную рисовую диету. С завтрашнего дня. Ну, или лучше с понедельника. То есть, надо полагать, плюшки обеспечили мне недолгую отсрочку. Примерно на одну ночь. А с утра пришла депрессия.
Эта гадкая тварь взяла меня в оборот решительно и жестко. Поглотила без остатка, со всеми потрохами и жировыми плюшечными последствиями. Обвила мой чахлый, замученный авитаминозом, организм своими восемнадцатью щупальцами и отравила существование. Я не могла работать - проклятая депрессия издевалась, то сдавливая грудную клетку, то застилая глаза, то вытряхивая из головы редкие мысли. Сроки горели, нужно было срочно заканчивать рассказ, а я никак не могла взять себя в руки. Стоило подойти к столу, как в ушах начинало звенеть, а на глаза наворачивались слезы. Понятно было, что в таком состоянии я не то что рассказ - заявление об увольнении не напишу. Кстати сказать, остатки чашки так и валялись на полу. Что мне мешало их убрать - неизвестно.
Словом, жизнь обесцветилась, утратила всяческий смысл и потихоньку превращалась в существование. Четыре дня я сидела дома, сегодня закончился последний кофе - пришлось выйти в магазин. Погода оказалась не такой уж плохой, и я придумала эту прогулку вдоль озера...
Под соснами собирались тени. На лес быстро наползала темнота, и я поежилась. Конечно, можно было бы повернуть обратно, но строчки о Синей горе не давали покоя, подталкивая вперед. Над озером стелился туман, а на берегу кто-то развел костерок. Я взглянула на вечернее небо. Все-таки еще не слишком поздно, маньяков в этом лесочке сроду не водилось, могу еще немного пройтись. Хотя бы до костра, а потом обратно.
- Приветствую!
Я подошла поближе. У огня сидел сосед с шестнадцатого этажа - тихий пьяница по прозвищу Танцор. Как его звали на самом деле, я не знала. Встречаясь изредка в лифте, мы вежливо здоровались, не более того. Тем не менее, сейчас ничто не мешало мне поддержать светскую беседу.
- Добрый вечер. Хорошо здесь, правда?
- Совершенно с вами согласен, - он сидел на бревне и жарил хлеб над огнем. - Куда путь держите, барышня?
- До Синей горы...
Танцор внимательно посмотрел на меня.
- Рановато вы как-то. Не сезон ведь еще. Или случилось что? Хотите? - он протянул мне ломтик хрустящего жареного хлеба.
И в этот момент меня как будто прорвало. Я, захлебываясь, рассказывала о бывшем Рыцаре, о разбитой чашке и своей депрессии. О том, что нет никакой возможности сосредоточиться на работе. Что апрель совершенно не радует, а кроссовки окончательно порвались. А уж когда я вспомнила о плюшках - чуть не разревелась, честное слово.
Он слушал молча, потом чуть подвинулся, освобождая мне место на бревне.
- Да, понимаю... Вы посидите немного, я скоро.
- Куда вы?
- Не бойтесь, посидите, здесь хорошо, тепло...
Соскользнув с бревна, он легкой походкой пошел по тропинке, постепенно растворяясь в темноте. Я послушно сидела, уставившись на огонь и чувствуя, как все вокруг неуловимо меняется. Ветер о чем-то тихо переговаривался с сосновыми ветвями, надо мной прошелестела крыльями какая-то птица, возможно даже сова. Лес наполнился тихими голосами - не враждебными, нет. Просто слишком хорош был этот апрельский вечер, чтобы прятаться по дуплам, норам и квартирам.
Мимо пробежали Белка и Стрелка - две подружки-студентки. Они весело болтали о предстоящем зачете, до которого, оказывается, осталось совсем мало времени - апрель на дворе, а они до сих пор так и не выучились толком летать. Звонко поздоровавшись, девчонки помчались дальше, обсуждая проблемы гравитации.
Над ухом, трепеща перламутровыми крылышками, пронеслась стайка карликовых розовых слонов. Они слетелись к моему костерку и теперь весело порхали, так и норовя залететь в огонь.
- Привет! Отгони их, отгони! - из темноты вынырнула Люсинда, прекрасная пастушка, о которой я давно собиралась написать и непременно написала бы, если б не треклятая депрессия.
Деловито орудуя сачком и еще какими-то непонятными приспособлениями, Люсинда собрала розовых беглецов в авоську и потопала по своим таинственным делам, распекая нерадивое стадо.
- Ну куда поперли, куда? Вот включу вам "Рамштайн" - мало не покажется!
- Ох и вечер, скажу я вам! И что такая гарная дивчина тут делает, а? - ко мне степенно приближался Тарас Петрович из второго дома. На поводке он вел своего любимца - толстую малошерстяную псину по имени Вантуз.
- Добрый вечер. А я Танцора тут жду. Он ушел куда-то. Хлебушка хотите?
- Ни, спасибочки, нам скоро спать пора. Скажи, Вантик?
Вантуз согласно мотнул здоровенной башкой и вдруг чихнул, выпустив из ноздрей сноп искр. Открыв рот от изумления, я во все глаза уставилась на Вантуза, у которого вдруг обнаружился совершенно не характерный для рядовой собаки талант.
- И чего ты, дивчина, пугаешься? - ухмыльнулся в усы Тарас Петрович. - Дракончиков никогда не видела?
- Неа, - кое-как выдавила я.
Вантуз довольно заулыбался, обнажив три ряда остреньких белых зубов, приосанился и гордо выпрямился во весь свой мелкий рост, чтобы я могла его как следует разглядеть. Сереро-зеленая чешуя, при свете дня закамуфлированная редкой шерстью, блестела нахально и вызывающе.
- Ты, дочка, не бойся. Вантик у меня мирный, мухи не обидит. Щас я пойду, Танцора покличу.
Он шустро пошагал по тропинке.
- Силен! Де тебе черти носять? Дивчина заждалась уже!
- Я скоро, - раздалось в ответ. - Фонарщик опять разоспался, будить надо, к Синей горе народ пошел, вот-вот сезон начнется...
Когда я подошла к дому, небо было сплошь утыкано булавками звезд. Усевшись на лавочке у подъезда, я разглядывала звезды, и в голове сама собой складывалась история - о том, как Ночь решила сшить себе новое бальное платье.
Костерок на той стороне озера продолжал приветливо мигать, и я вдруг совершенно четко увидела, как моя неповоротливая депрессия, заблудившись в темном лесу, медленно бредет в неизвестном направлении. Может даже к Синей горе...
- Мой конь притомился, стоптались мои башмаки.
Куда же мне ехать? Скажите мне, будьте добры.
- Вдоль Красной реки, моя радость, вдоль Красной реки,
До Синей горы, моя радость, до Синей горы.
- А где ж та река, та гора? Притомился мой конь.
Скажите пожалуйста, как мне проехать туда?
- На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь,
Езжай на огонь, моя радость, найдешь без труда.
- А где же тот ясный огонь, почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом...
- Фонарщик был должен зажечь, но фонарщик тот спит,