Славка ворвался в квартиру в необычно взбудораженном состоянии. - Нет, ну ты представляешь, Лелька, наш Серж сдурел окончательно! "Что-то такое о любви"! Рехнуться можно! Чтобы я такой лабудой занялся... Черт, - он шмыгнул носом, - еще и простыл в этом Мухосранске... Так вот, я ему говорю: давай я тебе лучше о финансовых пирамидах материал подготовлю! А он мне: день святого Валентина на носу, полосу с тебя не прошу, но четвертушку подготовь! Извращенец! Лель, меня ты слышишь вообще? Отвлекись уже от своего четвертого завтрака!
Леля знала: мужу надо дать выкричаться, потом возможен спокойный разговор. Если повезет - даже на отвлеченные темы. Поэтому она стоически молчала и на Славкины вопли не реагировала. Ну, почти, чтобы нервный акул пера не разобиделся окончательно. Кстати, самец акулы как называется? Спросить, что ли, у Славика? Нет, не время еще, пожалуй. Пусть покричит пока. А дражайший супруг, между тем, завелся, похоже, не на шутку. Вообще-то его можно понять: Серега, главный редактор мужниной газеты, действительно поступил, мягко говоря, странно. Хотя, в последнее время он вообще вел себя непредсказуемо. Неизвестно с чего вдруг взял, да и женился на тихой верстальщице Владе. Об их умеренно бурном и довольно продолжительном романе в редакции перестали сплетничать примерно год назад. Никто и не ожидал, что Сержик - ехидный скандалист, укротитель безумных авторов и змеевод со стажем - до такой степени втюрится в нежную тихоню Владусю, чтобы прямо так взять и жениться. А оно вот как вышло...
- О любви, надо же! Вот и ваял бы сам свою четвертушку, молодожен хренов! Раз уж так проникся идиотской тематикой! Валентинов день, надо же! Суррогатный праздник цветочников и кондитеров!,, Ого, пятая уже! Лелька, тебе плохо не станет?..
Славка бегал по комнате, размахивая руками на манер ветряной мельницы. Надо же, завелся как. Не мужик, а какой-то вечный двигатель. Но, конечно, повод проораться выпал знатный...
О любви они не говорили почти никогда, на то у каждого были свои резоны. Лелька, например, так и вообще считала себя инвалидом любовного фронта. И ведь, что самое обидное, пострадала-то ни за что ни про что.
Ей было тринадцать, когда отец - доктор наук, профессор и вообще интересный во всех отношениях мужчина закрутил безумный роман с собственной аспиранткой. В принципе, ничего удивительного тут не было: папа, несмотря на возраст, был мужчиной видным, женщины на него заглядывались всегда, а тут все так совпало: что называется, седина в бороду... Мама, всю жизнь положившая на обеспечение надежного семейного тыла блестящего ученого, конечно, была не в восторге. И конечно, немедленно кинулась принимать меры. Она писала в профком, местком и партком, умоляя поспособствовать спасению крепкой профессорской семьи. Она носилась по каким-то сумасшедшим гадалкам, бабкам и теткам, кипятила в кастрюльке непонятные смеси, коими втихаря брызгала в отцовские ботинки, она... Да много чего она еще делала. Но как-то безрезультатно. Отец старался не скандалить, однако дома ночевать перестал. А примерно через месяц этого дурдома разуверившаяся в справедливости мать подкараулила неверного супруга, выходящего из института под ручку с коварной разлучницей, и начала вершить правосудие самостоятельно. Японским зонтом "Три слона". Короче говоря, в итоге пострадали все. Разлучница попала в больницу со сломанным носом, отец пролетел мимо звания членкора академии наук за аморалку, а мать надолго прописалась в психушке. Раздавленной любовным танком Лельке ничего другого не оставалось, как поселиться у бабушки. Старушка плохо видела и почти не слышала, но и не приставала к измученному родительскими разборками ребенку с дурацкими вопросами. По большому счету, такое положение вещей Лельку вполне устраивало. Учиться она перестала вообще, художку забросила и целыми днями болталась по улицам, тоскливо размышляя о несправедливости мироустройства. Как только мать выписалась из лечебницы, родители моментально развелись. Отец таки женился на своей аспирантке, перед свадьбой имел с Лелькой долгий задушевный разговор, из которого явствовало, что от родной дочери он не отказывается, но просто так сложилось... хотя, конечно, на свадьбу он ее пригласить не сможет, потому что Эльвира... слишком свежи воспоминания... а Лелька - девочка умная, должна сама понять... Ну и все, в общем, в таком духе. Потом отца пригласили поработать за границу - кажется, во Францию, а может в Испанию. И он, конечно же, уехал. С новой женой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась неприятной толстой бабищей, только и радости, что моложе мамы на двадцать четыре года, и с ее дочкой от первого брака. "Ты же понимаешь, Лелечка, я теперь должен заботиться о Кристине, она ведь осталась без отца, где-то даже по моей вине..." При этом как-то само собой предполагалось, что уж Лелька-то при всех этих раскладах ну просто в полном шоколаде. Школу она, конечно, кое-как закончила, от поступления в ВУЗ отказалась категорически, да мать и не настаивала. Душевную рану, нанесенную вышеизложенными событиями, бедная мама залечить так и не смогла, из-за чего ударилась в религию вперемешку с эзотерикой. Теперь она часами медитировала над тазиками с водой, жгла в квартире ладан и постилась по какой-то особой системе. Потом обезумевшая родительница связалась с Белым братством, в результате чего лишилась квартиры и окончательно прописалась в психлечебнице. Лельке оставалось тихо радоваться, что бабушка по-прежнему здравствовала и была готова выделить единственной внучке угол в своей однокомнатной хрущебе.
Кое-как устроившись у бабули, она всерьез озаботилась проблемой хлеба насущного. Ела Лелька немного, но регулярно, а значит, вопрос питания стоял довольно остро. Припертая к стенке, Лелька не стала перебирать харчами, в кратчайшие сроки устроившись продавщицей в овощной ларек. Поначалу она немного стеснялась, все-таки девочка из когда-то приличной семьи, но потом попривыкла. Распрощалась с гнилыми интеллигентскими замашками, научилась обвешивать, обсчитывать и даже слегка хамила некоторым покупателям, медленно но верно впадая в мизантропию. Именно в этот "плодоовощной" период своей жизни она познакомилась со Славкой...
- Я, конечно, напишу эту пакость! Но уж пускай потом не обижается! А что, это даже интересно - в праздничный день имени Валентина написать о любви! Свежо так, главное, оригинально! А вот возьму и поведаю почтеннейшей публике, что вся эта любовная истерия - не что иное, как отрыжка физиологических процессов! Инстинкт, не более того! Да, понимаю, что все уже изложено до нас, но тут ведь главное - как подать! Лелька, ну что ты жуешь все время? Где у нас был спрей от насморка? Я скоро утону в соплях, а тебе - начхать... О, каламбурчик...
...Лет девять назад Славка покупал у нее бананы. Очередь стояла бешеная, народ ругался, толкался и вопил, чтоб не больше кило в одни руки, а этот эстет недоделанный задерживал беснующуюся толпу, заставляя Лельку выбрать ему "два банана поспелее". Ясное дело, перебрав пол-ящика, она взбунтовалась. Мало того, что шмякнула на весы два совершенно зеленых, так еще и обвесила зануду почти на двести грамм. Ну и обсчитала, конечно же. Сверх обвеса. В воспитательных, так сказать, целях. Тем не менее, Славка заплатил и даже не пикнул, чем окончательно уронил себя в Лелькиных глазах. Не только зануда, но и слабак. Видел же, что это она нарочно, а промолчал в тряпочку. Нет, не боец... Как оказалось впоследствии, такая наглость Славу страшно позабавила и даже где-то заинтриговала. И он пришел снова. На этот раз - за одним яблоком.
Так начались их отношения. Славка приходил к концу дня, ждал, пока она соберется, поначалу даже порывался помочь сложиться-запереться, но Лелька эти попытки быстро пресекла. Во-первых, самой привычнее, во-вторых, руки у Славки явно не из того места росли, перевернет ящики и возись потом до ночи, ну и вообще... На тот момент она упивалась собственной независимостью и не видела причин что-то менять. Потом они шли гулять. Леля слушала Славкину болтовню, некоторые рассуждения казались ей правильными, некоторые - дурацкими, но в споры она не ввязывалась. Не то чтобы боялась показаться необразованной дурой, однако все-таки немного стеснялась. Он учился в универе на журналистике, заканчивал последний курс и уже год как печатался в каких-то не слишком известных газетках, а она... Словом, все понятно. Это уже потом, когда они раззнакомились поближе, Лелька вспомнила кое-какие разговоры из своей прошлой жизни - все-таки к родителям приходили совсем неглупые люди, - ну и показала, что и она кой-чего понимает. На что Славка восхищенно присвистнул. А когда Лелька небрежно ответила, что подумаешь, умных людей каждый цитировать может, а вот свое пускай бы попробовал изобразить - вообще проникся уважением. И начался кошмар. Он приставал к ней почище всех школьных преподавателей вместе взятых, заставлял читать новомодные книги, таскал в театры и на выставки, пилил, занудничал и уговаривал продолжить учебу. Лелька огрызалась, но почему-то изгнать нахала из своей жизни не могла. Может, в глубине души она понимала, что не век же картошку продавать, а может дело было в другом... Но вот в чем именно, она предпочитала не задумываться. Чужих высоких чувств и страданий Лельке хватило с головой, так что фигушки, на эту удочку она больше не попадется. Славка не возражал. О любви не заикался, руки особо не распускал и вообще, казалось, его все устраивало.
А потом он не пришел. И на следующий день, и послезавтра. Лелька обеспокоилась и решила заехать к нему домой.
Дверь открыла Славкина мамаша. Обычно сдержанная и чопорная, Инна Евгеньевна была практически в истерике. Зареванная, с распухшим носом, она вдруг вместо всегдашнего торжественного "Ольга" обратилась к Лельке "девочка моя" и предложила чайку. Ошалевшая Лелька с телячьей покорностью прошагала в кухню, нутром чувствуя: что-то стряслось. Поэтому, когда, всхлипывая и сморкаясь, Инна Евгеньевна сообщила, что Слава в реанимации - напал, что ли, на него кто-то, - Лелька почти не удивилась. Она смотрела на трясущиеся Иннины руки и отстраненно прикидывала, как бы договориться со сменщицей, потому что ведь нужно брать отпуск, выхаживать Славку, а от Инны толку будет явно мало, потому что она - ну совершенно не боец... Лелька выпила несладкий чай, уточнила адрес больницы и поехала...
- Любовь! При чем здесь любовь, ты по сторонам посмотри: живут, собачатся, ссорятся, мирятся, сходятся, разбегаются... Суета сует и томление духа, вот что я тебе скажу!.. Да выплюнь ты эту булку, жуешь как заведенная!
...Реанимация - место не из веселых. Особенно если у твоего... друга - черепно-мозговая травма. И особенно, если каждый раз нужно объяснять, на каком, собственно говоря, основании, ты сюда прорываешься. Ты ему кто? Сестра? Жена? Невеста? Ах, подруга?.. Видали мы таких подруг, и вообще, здесь все стерильно, и покинь помещение! Если суровые эскулапы думали взять Лельку на испуг, то они жестоко ошибались. После года плодоовощной практики она сама кого угодно испугать могла. Так что в том, что она в кратчайшие сроки сделалась здесь почти своей, ничего удивительного не было. По большому счету. Ну, для тех, кто понимает. Через неделю Лелька научилась ухаживать за своим больным не хуже, а может даже и лучше всех этих медсестер и нянек вместе взятых. Впрочем, ухаживать за Славиком было не так уж сложно - он до сих пор не приходил в сознание, безучастно валяясь на больничной койке, как какой-нибудь овощ. Трубка для дыхания, трубка для питания, еще одна трубка для... ну в общем, сплошные трубочки и дренажи, голова в бинтах и никакой тебе интеллектуальной составляющей. Лелька жалела его - очень. Но виду не подавала, а деловито, спокойно и безо всяких там лишних эмоций меняла под Славкой грязные простыни, умывала, массировала руки-ноги, следила, чтоб в капельницу для питания не лили вчерашний прокисший бульон (тоже, между прочим, контролировать нужно) и ежедневно изводила зав.отделением всякими идиотскими вопросами. Поначалу он отмахивался от Лельки, как от надоедливой мухи, мотивируя это тем, что ему сложно говорить с полным профаном в медицине. Не на ту напал! Лелька попросила Инну Евгеньевну, от которой толку было, если честно, маловато, обеспечить соответствующей литературой. И уже потом, в неизбежном разговоре с зав.отделением, ввернула пару-тройку специальных терминов. Мужик обалдел и неожиданно для себя перешел на человеческий язык. И с тех пор от Лельки не шарахался, а спокойно пояснял - что на этот раз попытаются сделать Славке, зачем, и какого они ожидают эффекта. Прошло три недели. Эффекта не было. Огорченная Лелька устроила скандал. Не менее огорченный зав.отделением посетовал на отсутствие нужных медикаментов. И в этот момент Лелька вспомнила о собственном блудном папаше. К этому времени отец уже не преподавал во Франции, или в Испании, или куда он там сначала уехал, а читал курс лекций в Израиле, в Иерусалиме. Где, Лелька от кого-то слыхала, медицина была на высоте, не то, что здесь. Записав название лекарства на листочек и дотошно расспросив насчет дозировки и возможности ввезти препарат из-за границы, Лелька отправилась по старым знакомым. Искать актуальные координаты отца. Отыскавшийся родитель сначала испугался внезапного дочкиного звонка, но потом, когда уяснил, что от него требуется всего лишь лекарство, расслабился, повеселел и сказал, что нет проблем. Нужный препарат он действительно передал в рекордно короткие сроки, после чего исчез из Лелькиного поля зрения. ... Когда еще через два месяца Славка окончательно оклемался, Инна Евгеньевна вдруг устроила обожаемому сынуле дикий скандал. На тему немедленной женитьбы. Потому что другой такой девушки он не найдет. Славка смущенно улыбнулся и посмотрел на Лелю. Та смущенно пожала плечами и посмотрела в пол. Следующий новый год они встречали в новом качестве - молодых супругов.
Потом еще было много всякого разного. Лелька, не устояв перед натиском законного мужа, все-таки поступила в институт. Вдруг вспомнила, что ведь когда-то неплохо рисовала, это ей всегда нравилось. Так что через несколько лет она могла считать себя вполне успешным дизайнером. Не суперзвезда, но постоянные клиенты имеются, рекомендуют друзьям и знакомым. Славка успел потрудиться в разных изданиях и тоже, в общем-то, заработал себе имя и некоторую известность, а самое главное - умудрился не нажить слишком уж много недоброжелателей, что для журналиста немаловажно. Жили они хорошо, не ссорились, понимали друг друга с полуслова. Но вот о любви так и не говорили. Никогда. Славик корчил из себя циника, издевался над излишне романтичными друзьями, как и положено прожженному акуле (нет, но все таки, как же называется акулий самец?) пера. А Лелька... Ну что же. Время от времени ей, конечно, хотелось чего-то эдакого. Каких-то там признаний, серенад или еще чего-то в таком духе. Но, будучи женщиной здравомыслящей, она решила: от добра добра не ищут. В конце концов, Славка - хороший муж. Умный, понимающий. А что о чувствах молчит - ну так это не страшно. Главное же - поступки, правда?
- Главное правило журналиста знаешь какое? Не публиковать непроверенных фактов. А в существовании любви лично я сомневаюсь. Привязанность, амбиции, зов плоти, если хочешь, у некоторых - так и вовсе психоз. Суть явления одна, названия только разные. Почему-то некоторым позарез необходима красивая упаковка, хотя в конечном итоге дело сводится к одному: всем как-то нужно плодиться и размножаться. Да, именно так...
Плодиться и размножаться у них как-то все не выходило. Сначала, когда только поженились, нужно было заниматься Славкиным здоровьем, потом отошла в мир иной Лелькина бабушка и жизнь потекла под знаком квартирного вопроса - продали хрущобу, извертелись, подзаработали, добавили, одолжили, купили двухкомнатную, по уши увязли в ремонте, в общем, что тут говорить, и так понятно. Потом вдруг выяснилось, что Лелькина плодоовощная эпопея даром не прошла, что-то она себе застудила, пришлось лечиться, а еще учеба, диплом, работа... Славка молчал, но они слишком давно знали друг друга, чтобы понимать некоторые вещи без слов. И поэтому, глядя на мужа, рассеянно листающего журнал для родителей (якобы, в каких-то профессиональных целях), Лелька огорчалась до невозможности. Но надежды не теряла.
- Лель, ты меня слышишь вообще? Это, между прочим, уже шестая булочка! Сдурела, что ли?
Вот ведь жмот, булки для родной жены пожалел. Ну ладно, голубчик. Сам напросился. - Между прочим, беременным женщинам можно. - Так то бере...
Он запнулся на полуслове, ошалело посмотрел на улыбающуюся жену, вдруг оглушительно чихнул и сел мимо стула. Это было так потешно, что Лелька не смогла удержаться от смеха. Она смеялась долго, взахлеб, ощущая при этом какую-то поразительную легкость во всем теле, а Славка, убежденный циник, насмешник, прожженный акул пера, сидел на полу, некультурно вытирая набегающие сопли, и лепетал что-то бессвязное, уткнувшись лбом в ее колени.