ПЕСНЬ О ВЕЛИКОМ АЛИШЕРЕ И ЕГО БЕССМЕРТНОМ БАРАНЕ
Систематизация Пустоты (Интро) - 01
Фиты От Упыря Лихого (Скит 1-1) - 04
Великий и Всемогущий - 06
Очень, Очень Большой Диск (Скит 1-2) - 07
Антидиалектика (Скит 2-1) - 09
Так Он Сказал (Скит 3-1) - 11
Милый Александр Сергеевич - 12
Хохчаи Наврас 2.0 (Скит 2-2) - 13
Один Литтл Индиан (Скит 2-3) - 15
Белая Господина Идёт Сдаваться (Скит 4-1) - 17
Сарай и Те, Кто Снаружи... - 18
... И Внутри (Скит 4-2) - 19
Фарханги Репи Руси-Точики (Бонус-Трэк) - 21
Я, МС Сагиб, потомок скальдов и дервишей, внебрачный сын Мефодия и мадам Коллонтай, сбривший волосы во благо науки, благочестия и всемирной проституции, растворивший их в царской водке, результатом чего стала амальгама похмелья, которая и послужила главной причиной моей деятельности на литературном поприще; скорбя, сквернословя, замышляя планы мировой революции, и национализации графического изображения буквы "ять", под влиянием пресловутого "столба воздуха" вынужден перенести на бумагу ещё не произошедшие события, наступление которых изменит политическую картину мира, в особенности его надземной части.
Я, МС Сагиб, бывший почётный оруженосец господина Савинкова и правнук пария из Мадраса, вселившийся в ваши занавешенные линзами глаза и синие, шепелявящие губы; начинаю своё повествование о Великом в своём незнании собственного величия мальчике Алишере, его бессмертном баране, сестре Гульнаре, Большом Русском, изрядно подзабытой рэп-группе, правоверном басмаче Алимджане, сокровищах милого Александра Сергеевича, последнем мангыте и его жене Зухре Даад, товарище Фрунзе, гнусной попытке мировой революции, колониальном правительстве Индии, останках белой "копейки", новобрачном Бахтиере, лейтенанте Мойше Цвеймане, дяде Саше и его крепкой голове, грязных педорасах Джамбеке и Ахметкуле, кроссовках "Nike", сварливой москвичке Аннушке, последнем президенте, Первом из батыров, чёрном лакированном гробе и прочих персонажах, вещах и событиях, прозябающих, существующих и происходящих в нашем подземном мире.
Трэк Первый - Времена Героев
из которого мы узнаём о возвращении героя, собственном ничтожестве и вьетнамской проститутке
...западная Атлантика ранней осенью, длинная алюминиевая моторная лодка несётся по волнам. Над ней в серо-голубом линялом небе вертолёт кубинской пограничной службы. Мелодичный испанский мат доносится из спикофона. Лодка петляет, меняя курс каждые две минуты. Двадцать человек в шортах и футболках по приказу старшего наклоняют головы к самому днищу. На горизонте появляются силуэты трёх перехватчиков - Дядя Сэм простирает длань и вычерпывает беглецов из солёной пены. Вертолёт делает позорный, контрреволюционный разворот и берёт обратный курс на Остров Свободы. Лодка замедляет ход и уже совершенно спокойно входит в грузовую гавань одного из портов Майами. Рыдающие родственники, репортёры, агенты АНБ и портовые рабочие радостно приветствуют новоиспечённых эмигрантов...
Заманчиво? Не то слово, дорогой читатель! Как приятно описывать подобные триумфально-торжественные пересечения государственной границы Соединённых Штатов! Но если вы надеетесь найти подобную хуйню в данной книге, то можете послюнявить кассовый чек или что там было вручено вам в книжном магазине, прилепить его на форзац и смело делать возврат. Книгу примут, ведь четырнадцать дней ещё не прошли, а продавщица - плоскогрудая сучка, косящая под эмо, просто забыла указать вам на значок - "Внимание! Примитивизация русского языка".
Да-да, именно "примитивизация", поскольку последняя реформа Великого и Могучего простым щелчком секундной стрелки к ебеням разметала всё полученное образование и уравняла выпускников литинститута и ПТУ, и посему я с полным правом буду писать "рэппер" и "шоппинг" с двумя "п", а "плэйер" - через "э".
Но! Дело не в лингвистических перипетиях - дело в обыкновенной, можно сказать, банальной диалектике. Бытие неумолимо довлеет над сознанием так же, как нож юного азербайджанца - над шеей бездомной собаки, изловленной в заплёванной подворотне. Собаку покромсают на шашлык, инспектор СЭС получит с каждых ста граммов мяса рублей по десять, посетители кафе под названием, скажем, "Привал" окажутся не настолько компетентны в анатомии, чтобы отличить свиную лопатку от собачьей, а я буду вынужден снова пережить агонию бедного пса, чтобы донести до вас, дорогой читатель, полусырые кусочки всей этой гадости.
Времена героев... Вы думаете, дорогой читатель, что герой именно Вы? Ни хуя подобного! Герои никогда не думают, им просто некогда предавать себя метафизике мыслей. Герои совершают подвиги: похищают понравившихся им женщин, бросаются на амбразуры, напиваются в стельку и блюют во французском посольстве, разбрасывая по холлу только что украденные секретные документы. Вы, дорогой читатель, не герой. Вы даже не хотите им быть. Вам нравится размышлять, воображая себя сэром Ланселотом, Робинзоном Крузо или Ричардом Львиное Сердце. Хорошо! Но в это самое время настоящий герой уже вздрочнул на Ваш пухленький зад; ещё минута - и он выебет Вас, как щенок мохеровый шарф.
Герой он - и он уже запинал Вас в тёмный угол, откуда Вы, выглядывая из-за оставшейся от вашего советского благополучия тумбочки, восхищаетесь его тупыми и бездарными подвигами. Вы пускаете слюни, слёзы и сопли, которые он запихивает Вам обратно в нос и в красные от перепоя и недосыпа глаза. Он поимел Вас сто раз и поимеет сто первый и сто двадцать третий, а всё потому, что Вы - не герой.
Герой он - китаец со всклоченными волосами, вьетнамская швея, вечерами подрабатывающая проституткой, таджик, ворующий стройматериалы, азербайджанец, торгующий собачатиной...
Это он, депортируемый в десятый раз, гордо всходит по трапу самолёта, зная, что непременно вернётся обратно в багажном отсеке автобуса или на буфере поезда. Герои всегда возвращаются, не правда ли? Герой - бессмертен, он живёт, он хочет жить, он хочет жить вместо Вас, дорогой читатель, и он живёт вместо Вас. Пока Вы вскидываете брови, просматривая передачу "Лихие девяностые", и восклицаете: "Неужели всё это было!" - он совершает очередной подвиг - превращает Вашу бездарную жизнь в карнавальный круговорот событий.
"Кем же считает себя автор?" - зададите Вы резонный вопрос. Я - раб этой медной лампы, которая всегда появляется так некстати, обманутый гастарбайтером-дээвом. Я сторожу его жилплощадь и описываю его подвиги, пока он шляется по бескрайним просторам нашей страны.
Это он заставляет меня коверкать слова, это он смотрит на меня с экрана телевизора и заставляет рыдать от хохота, это он копает яму под дачный сортир, и он же, умея считать только до десяти, берётся в кратчайшие сроки построить космический корабль.
И я пишу его бесконечную историю только потому, что Ваша история, дорогой читатель, похожа на растаявший по весне исхол.
А ещё, дорогой читатель, Вы узнаете о том, чем всё это закончится, и где будет покоиться Ваше скрюченное, прихваченное морозом, обгорелое тельце, по которому будут бить палладиевыми копытами златорунные, сообразительные до отвращения, сквернословящие на фарси бараны
из которого мы узнаём о трагической судьбе барана и незавидном положении его хозяина
Баран убежал. Это, в общем-то, тривиальное для прошлой жизни Алишера событие сейчас казалось ему катастрофой. Алишер десятки раз пас не одного барана, а целое стадо, но это было там - далеко-далеко, где никогда не выпадает снег, и люди говорят на простом и понятном Алишеру языке.
Здесь, где теперь жили Алишер, его отец, мать, две сестры и старший брат Хафиз - на ночной автостоянке, служившей также перевалочной базой для вновь прибывших гастарбайтеров, побег барана грозил Алишеру серьёзной поркой, а может быть, даже отправкой "на объект", где уже работал старший брат.
Барана купил отец - он привёз его в багажнике убитой белой "девятки" с полгода назад и поручил Алишеру следить за ним.
Отец потрепал Алишера по грязным, слипшимся волосам, пнул барана и сказал по-русски:
- Курбан-Байрам шашлик ест будем! Дёшева взял!
До сегодняшнего дня баран мирно бродил по стоянке, жевал серую от пыли траву, пристраивался к местным дворнягам и бодал приезжающие на постой машины. Алишер не любил барана - он любил свой старенький "Уралец", подаренный кем-то из постоянных клиентов. Баран мешал Алишеру совершать ежедневные прогулки до ближайшего супермаркета, где кипела жизнь и баба Маша, хватая прохожих за рукава, кричала:
- Семечки! Горячие, солёные! Семечки!
Алишер решил извести барана и ежедневно на пару часов отводил его пастись в дальний угол стоянки, куда местное население сливало отработанное масло. Но баран не умирал, прибавлял в весе и всё отчаянней пытался трахнуть любимицу хозяина стоянки немецкую овчарку Найду.
"Уралец" ржавел под жестокими осенними дождями Среднего Поволжья, а Алишер, потерявший всякую надежду на освобождение из рабства, бил барана палкой, кидал в него обломками кирпичей, а затем тихо рыдал, сидя в голом кузове разобранной на запчасти "копейки".
Гульнара, сестра Алишера, которую он презирал и ненавидел, показала ему язык, кинула протухшей луковицей и громко рассмеялась, показывая, что Алишер всё ещё мальчишка, а не настоящий мужчина, за которого пытается себя выдать, - он упустил хурок, гушт, которой в настоящей их жизни и так очень и очень мало.
- Дар вахти хурок! - сестра замахала на Алишера полотенцем.
Гульнара была старше Алишера на год - ей уже исполнилось шестнадцать, и отец начал переговоры со смотрящим за одним из дачных массивов - Хайруллой на предмет свадьбы Гульнары и сына Хайруллы - Сулеймана. Сулейман катался на потрёпанной рыжей "тройке", и Алишер однажды видел, как Гульнара, надев своё лучшее платье, ждала жениха в сквере возле местного кинотеатра.
Алишер в ответ плюнул в сестру, попав ей прямо в лицо, развернулся и отправился на поиски барана, ушедшего куда-то в дебри бесконечных гаражных кооперативов.
Обитатели гаражей, мелких СТО и полуподвальных ларьков приветствовали Алишера, они видели побег барана и теперь указывали Алишеру направление для его поисков.
- Туда, туда побежал, сука! - радостно кричал рихтовщик дядя Вова. - Давай быстрей, а то спиздят на шашлык только так - пятница сегодня.
- Вэровка был на шея? - поинтересовался Алишер, надеясь хоть немного смягчить свою вину.
- Какая верёвка, чурбан ты недоделанный, - веселился гаражный сторож Семёныч, - развели здесь зоопарк, звери дикие! Так убёг, что мустанг твой.
Алишер не знал, кто такой мустанг, поэтому прибавил хода и скоро оказался в узком проходе между двумя длиннейшими гаражами. Баран мирно щипал траву, катал шарики и радостно блеял. Алишер просиял - он схватил хворостину и стал подбираться к барану.
- Хэть, хэть! - закричал Алишер, размахивая хворостиной. - Дамой пашёль, дамой!
Но баран, узнав в пришельце своего мучителя и вообще почуяв свободу, кинулся прочь, оставив недоумённого Алишера наедине со своим поистине огромным горем.
Алишер побежал за бараном, который проворно нырнул под огромные ворота, над которыми красовалась надпись: "Тойота-Центр TLT". Алишер остановился возле ворот. Охранник в серо-синей форме сплюнул себе под ноги и обратился к Алишеру:
- Что, черножопый, проебал животное? Ну, иди - лови, только быстро! - и он приоткрыл калитку, в которую Алишер незамедлительно нырнул.
- Вадим Петрович, баран!
- Кто баран? - встрепенулся директор представительства "Тойоты". - И вообще, Танечка, я же просил до трёх часов меня не беспокоить - у меня же сегодня переговоры с узкоглазыми!
Секретарь Танечка, всё ещё ощущая во рту незабываемый вкус спермы Вадима Петровича, подошла к окну, отодвинула жалюзи и махнула рукой:
- Вот, по стоянке товарняка бродит! Я уже Паше звонила, он говорит, что малец какой-то его к нам загнал.
Вадим Петрович подошёл к окну и присвистнул - по стоянке товарных "Рав-4" Алишер, размазывая по лицу слёзы и по-детски ругаясь на фарси, гонял измученного барана. Четверо охранников, матерясь и поминутно сплёвывая на чистейший асфальт, подбодряли Алишера:
- Давай, чурка, давай! Под чёрным он сидит! Да под чёрным - вот идиот, цветов не знает!
Вадим Петрович отрешённо ущипнул Танечку за плоскую задницу:
- Так, звони Паше - чурку этого на хуй, на стоянку никого не пускать, окна не открывать! Бегом!
Танечка улетела исполнять приказания, Вадим Петрович не спеша подошёл к сейфу, достал "Сайгу", зарядил, проверил прицел и вернулся к окну. Начальник охраны Павел Анатольевич выталкивал рыдающего Алишера за ворота, баран затаился у правого переднего колеса серебристого джипа.
Вадим Петрович открыл окно, прицелился и нажал на спусковой крючок...
Этот толерантный рассказ, несомненно, вызовет целую бурю нездорового энтузиазма у любого защитника прав нацианальных меньшинств. Со стороны может показаться, что речь идёт о небольшой трагедии небольшого мальчика Алишера. Он провинился, и его ждёт порка. Это так. Однако, по-настоящему толерантно настроенный читатель увидит в рассказе трагедию иного плана. Ведь главный герой повествования - не мальчик, а баран.
И все неприглядные нацианальные эпитеты, которые автор вкладывает в уста персонажам своего рассказа, являются всего лишь красной тряпкой, которой МС Сагиб как бы издалека машет нам, чтобы контрабандой провести под шумок этого весёленького и, прямо скажем, гнусноватого спектакля нацианальных идентичностей идею об этичном обращении с животными.
из которого мы в очередной раз узнаём о том, что держать свечку нехорошо и о прекрасных белых кроссовках с чёрными, отстроченными серебром запятыми
Алишер сидел в засаде - это место он обнаружил три дня назад, когда бродил возле трансформаторной подстанции, питающей многочисленные гаражные кооперативы и погреба. Позиция была идеальной - густые кусты сирени вплотную подходили к металлической сетке, окружающей небольшой тупичок, расположенный между стеной гаража, огромной кучей мусора и забором давно заброшенного товарищества пчеловодов. Пчеловоды оставили несколько полуразвалившихся ульев, от которых до сих пор исходил тонкий аромат гречишного мёда, смешанный со свечным запахом трухлявых, высохших сот.
Каждый вечер, с наступлением темноты, в тупичок заезжала какая-нибудь машина и задерживалась в нём на час или два. Потом машина, по возможности тихо и аккуратно выезжала, а её место моментально занимала следующая. После машин в тупичке оставались инсулиновые шприцы, алюминиевые банки из-под дынных коктейлей, мутные тряпочки презервативов и бесконечные кучки окурков, высыпанных из переполненных пепельниц на землю.
Вот уже третий день Алишер занимал свою позицию в кустах и ждал, когда появится очередная машина без тонировки. С некоторых пор Алишер стал ненавидеть иномарки и навороченные "лады" последних моделей, наглухо затонированные и оборудованные кондиционерами. Он полюбил старенькие "шестёрки" и "девяносто девятые" бежевого цвета. На "шестёрках" приезжали только что получившие права юнцы, укравшие машину из отцовского гаража, чтобы неумело потискать своих ещё более юных подружек. А в "девяносто девятых" обычно сидели пышногрудые, дико раскрашенные проститутки с ближайшего проспекта. Проститутки возбуждали Алишера - они залпом выпивали свой коктейль и так стремительно раздевались, что у Алишера захватывало дух. После этого он видел ритмически движущийся голый зад владельца машины или груди его партнёрши, иногда огромные, а иногда - едва различимые и плоские.
Скоро Алишер научился узнавать наступление кульминации только по одному покачиванию машины, которая, казалось, принимала на себя страсть пассажиров и в последний момент вздрагивала всем кузовом, и замирала, сливаясь с окружающей её темнотой. Алишер выбирал удобный момент и начинал мастурбировать, кончая прямо в грязные "адидасовские" шорты, украденные неделю назад у одного из новоприбывших в город соплеменников. Владелец шорт долго матерился, кидался на товарищей, обвиняя их в краже, пока не был избит отцом Алишера и отправлен на укладку водопроводных труб в один из дальних дачных кооперативов.
Алишер ждал два дня, пока партия новоприбывших не рассосалась по городским и пригородным стройкам, и только тогда надел синие с белыми полосками и фирменным трилистником шорты. В тот же вечер отец избил Алишера, и в качестве наказания приказал ему распилить ножовкой ржавый кузов "тройки". Алишер выполнил эту работу за сутки, согреваясь ночью перед небольшим костром, разведённым прямо в кузове приговорённой к утилизации машины. После этого отец немного отошёл и позволил Алишеру оставить шорты себе. Останки "тройки" закинули в грузовую "газель" и отвезли в пункт приёма металлолома.
Один раз Алишер, пытаясь разглядеть роскошный бюст косой на один глаз брюнетки, которая вот уже полчаса визжала в серой "восьмёрке", слишком близко подобрался к забору и был застигнут врасплох. Хозяин машины - здоровенный, бритый наголо бугай, одетый в тренировочные штаны и сланцы на босу ногу, внезапно выскочил из своего потрёпанного транспорта и начал мочиться в том месте, где сидел Алишер. Он рычал, матерился и сплёвывал поверх кустов. Алишер зажмурился и затих, тёплые капли стекали по его лицу на футболку, немытую шею и голые руки. После этого случая Алишер перебросил через забор несколько засохших собачьих какашек, что бы оградить свой тайник от нежелательных вторжений.
Сегодня было достаточно спокойно и как-то обыденно. Первой приехала видавшая виды "Ока" с огромным красным багажником, её владелец, шустрый похотливый старичок, привёз очередную проститутку с проспекта. Дрожащими руками он открыл бутылку крепкого пива и, не дожидаясь пока девочка в чёрных заштопанных колготках допьёт, принялся мастурбировать, щупая свободной рукой пустую чашечку лифчика. Следом приехал молодой рыжий пацан, который курил одну сигарету за другой и долго настраивал радио в поисках романтической мелодии. Его подружка - прыщавая, весёлая блондинка, щёлкала семечки, сплёвывая шелуху прямо в салон. Наконец, какая - то станция начала передавать "Belle", и рыжий, под завывания Макарского, распластал подругу на лоснящемся сиденье своей "четвёрки".
После цветущей всеми цветами ржавчины "четвёрки" в тупичок мягко въехала необъятная серебристая "Тойота". Алишер уже знал, что минут через двадцать стекло водительской двери медленно опустится, и волосатая рука выбросит в кусты превосходный английский двухкубовый шприц.
Но следующая машина заставила Алишера затаить дыхание - это была новенькая товарная "двенадцатая" хозяина стоянки, где жил Алишер со своими многочисленными родственниками. На машине ещё не было ни номеров, ни тонировки, ни, так любимых Рубеном, хромированных дисков с низкопрофильной спортивной резиной. Но не появление хозяина так взволновало Алишера - в пассажире "двенадцатой" он узнал Хайруллу, который появился на стоянке позавчера и уже успел подраться со старшим братом Алишера - Хафизом. Хаайрулла был старше Алишера всего года на два, но он важно расхаживал по стоянке, дразнил собак и заигрывал с Гульнарой, которая, кокетливо покачивая бёдрами, носила свежевыпеченный лаваш обедающим постояльцам. Хайрулла был сыном настоящего дипломированного инженера - строителя, и ожидал отправки на объект, финансируемый из федерального бюджета.
Рубен достал из бардачка бутылку водки и пластиковый стаканчик, он, не глядя, плеснул в стаканчик водку и протянул его Хайрулле. Сам же Рубен достал уже влажную, коричнево - масляную папиросу "Беломора", подкурил и, затянувшись, откинулся на спинку сиденья.
Алишер никогда ещё не пил водку. Из всех разнообразных спиртных напитков, неизменно появляющихся на стоянке, он только один раз попробовал выдохшееся, безвкусное пиво, которое осталось после крещения очередной партии гастарбайтеров. Алишер украл пластиковую бутылку со стола, после того, как последний из новоприбывших, размазав по лицу собственную блевотину, свалился спать на один из свободных матрасов, раскиданных по земле.
Пиво понравилось Алишеру - он прилёг на кусок линолеума и принялся наблюдать весёлый хоровод тусклых звёзд, свет которых с трудом пробивал себе дорогу сквозь ослепительно яркие ночные огни большого индустриального города. С каждым выпитым глотком свет становился всё слабей и слабей, а сами звёзды свернулись в тугую пружину, растянуть которую у Алишера уже не было ни каких сил. Его стошнило и он, прополоскав рот остатками пива, заснул, продолжая и во сне что-то тихо мурлыкать на фарси.
Хайрулла опустошил стакан и начал жадно глотать воздух. Рубен затянулся, стряхнул пепел, пошарил под сиденьем и протянул Хайрулле бутылку минеральной воды. Алишер прижался к забору, напрочь позабыв про всякую осторожность. Рубен отхлебнул прямо из бутылки, добил косяк и вбросил его на мусорную кучу, после чего грубо обхватил голову Хайруллы и пригнул её вниз. Алишер видел, как Хайрулла копошился, расстёгивая ремень рубеновых джинсов, как он двигал своей головой и, как пытался вырваться, когда Рубен вздрогнул, но всё же успел придержать Хайруллу за шею.
Алишер на четвереньках выполз из кустов и побежал домой, шлёпая по растрескавшемуся асфальту окаменевшими, стоптанными сланцами. Он проскользнул между створками ворот и нырнул в жёлтый "москвич", служивший ему летней спальней - хозяин "москвича" потерял ключи от дверей и никак не мог сподобиться поменять замки. Алишер лежал на заднем сиденье и, глядя в зеркало заднего вида, наблюдал, как Хайрулла, аккуратно закрыв за собой ворота, пробрался под лёгкий навес, где уже спали тридцать человек, прибывших утренним поездом.
На следующий день, ближе к обеду, Хайрулла появился на стоянке, облачённый в искрящийся на солнце, насквозь синтетический тренировочный костюм и ослепительно - белые, высокие баскетбольные кроссовки. Ещё через несколько дней он получил место помощника администратора на автомойке, принадлежащей брату Рубена. Вечерами Хайрулла приходил на стоянку пьяным, а, вскоре, и совсем перестал появляться. Гульнара сказала Алишеру, что Хайруллу поселили в городе, на большой съёмной квартире, где кроме него обитают только дальние родственники Рубена.
Всё это время Алишер возился с тяжёлыми канализационными трубами, из которых он при помощи длинной палки выгребал засохшее дерьмо. Эти, отслужившие своё трубы, привёз отец. Под их тяжестью багажник умирающей белой "девятки" прогнулся так, что в нескольких местах продавил крышу. Алишер орудовал палкой, а его брат, ежеминутно отвешивая Алишеру подзатыльники, промывал трубы водой, вяло текущей из старого, перемотанного изолентой шланга. Трубы успешно сдали в приёмный пункт и Алишер, получив на карманные расходы двадцать четыре рубля, целыми днями шатался по близлежащим кварталам. Он нашёл дом, в котором теперь жил Хайрулла, и несколько раз видел, как тот возвращался с вечерней прогулки под руку с двумя малолетними дурнушками. Кроссовки мелькали в темноте, приводя своей белизной душу Алишера в трепет. И каждый раз он вскакивал на велосипед и мчался по бульварам домой, где забирался в "москвич", и тихонько рыдал, думая о своей незавидной доле. В тупик Алишер наведывался всего лишь раз. Он просидел в кустах полчаса, наблюдая за тем, как четверо дегенератов сначала распили литр, а потом палили из пневматической винтовки с оптическим прицелом по стеклянным изоляторам на столбах. После этого Алишер больше не ходил к тупику. Каждый вечер он ловко уводил у какого-нибудь зазевавшегося постояльца тёплую пластиковую бутылку с остатками пива. Ночами Алишер пил пиво и наблюдал, как звёзды закручиваются в лихую спираль, которую невозможно раскрутить обратно.
Так прошло две недели. Отец определил Алишера в бригаду чернорабочих, и тот ждал, пока на стоянке соберётся достаточное количество молодых, не обременённых знаниями, ребят, чтобы вместе с ними отбыть в далёкий загородный посёлок - копать сливные ямы, погреба и бассейны.
Однажды вечером, когда взрослые уже поужинали и лежали под навесами в ожидании прохлады, а молодняк резвился, кидая друг в друга старым кирзовым сапогом, на стоянку, сверкая огромными, хромированными дисками, влетела "двенадцатая". Сидящий за рулём Рубен был пьян и весел - сквозь стёкла дорогих солнцезащитных очков он смотрел на притихшую молодёжь. Заметив Алишера, он поманил его пальцем - Алишер послушно подошёл к машине.
- Залезай, поедем машину мыть, - Рубен улыбнулся, показывая золотые коронки. - А то все мойщики заняты - клиентов много!
Алишер залез на переднее сиденье и затих, Рубен дал по газам и машина, отбрасывая назад щебёнку, вылетела со стоянки. Они уже давно проехали ярко освещённые, пустые боксы мойки, а Алишер всё сидел и тупо смотрел в окно, за которым медленно проплывали густые кусты сирени.
Водка не понравилась Алишеру, как не понравился и запах поддельного "Kenzo", которым пахли трусы Рубена. Через сорок минут Рубен уже высаживал его недалеко от стоянки, гладил по коленям и шептал, дыша перегаром:
- На мойку в обед приходи - в город поедем!
Алишер выполз из машины и поплёлся домой. Ночью ему снились большие чёрные запятые с серебряной обстрочкой, украшающие ослепительно - белые кроссовки. Запятые сначала вертелись в небе, а потом начали закручиваться в бездонную спираль, которая превратилась в стремительно вращающийся, сверкающий диск колеса. Алишер проснулся и долго вспоминал события вчерашнего дня.
Утром отец, довольный и сияющий, выгрузил из багажника машины два новеньких, с резиновой щетиной по бокам шин, импортных колеса, и принялся хвастать перед окружающими удачной покупкой. Алишер подошёл и сразу же получил от отца хороший подзатыльник.
- Чиро истодан?! Чего стоишь?! Неси домкрат! - отец махнул рукой в сторону железной будки, где хранились инструменты.
Алишер принёс домкрат, а потом долго сидел в тени строительного вагончика, наблюдая как отец, цокая языком и напевая что-то себе под нос, откручивает болты передних колёс.
Остальные два колеса Рубен привёз ровно через неделю...
Трэк Четвёртый - Великий и Всемогущий
из которого мы узнаём о бесспорном вреде подросткового алкоголизма и великолепном зрении бравого лейтенанта Мойше Цвеймана
Алишер, по своему обыкновению, полулежал на прогнившем сиденье в кузове очередной умерщвлённой людьми "копейки". Сегодня ему повезло - он умудрился стащить полбутылки водки у новоприбывшего гастарбайтера, который, как сказал отец, приходился Алишеру каким-то совсем уж дальним родственником. Гастарбайтера звали Бахтиер, он успел уже поработать в Москве и Питере, был женат и пользовался авторитетом у новоприбывших. Но Алишеру были безразличны все новенькие, которые постоянно то появлялись, то снова исчезали. Он привык не замечать их вне зависимости, сколько людей в этот вечер ночевало на стоянке - тридцать или пять. Алишер отхлебнул прямо из горлышка и сразу же начал безудержно кашлять, по кузову немедленно ударила какая-то железка - люди хотели спать.
- Казлы! - сквозь кашель выдавил Алишер. - Пидарасы!
Он лёг и начал бессмысленно смотреть вверх, но через минуту увидел нечто, что необыкновенно взволновало его детскую душу. По лиловому небу быстро и чётко, словно по натянутой леске, скользил спутник. Он резко выделялся на фоне бледных, больных звёзд, свет которых тщетно боролся с электрической дымкой, висящей над большим городом. Спутник шёл с севера на юг, и Алишер почему-то был уверен, что он непременно остановится прямо над их стоянкой.
Алкоголь уже начал всасываться полупустым желудком вечно голодного Алишера, голова постепенно наливалась приятной и липкой тяжестью. Алишер приподнялся, и ржавый каркас сиденья сердито заворчал. Какие-то смутные, неясные, но, как казалось Алишеру, правильные мысли начали потихоньку вертеться в голове. Он ещё раз отхлебнул из горлышка, выскочил из "копейки", подбежал к строительному вагончику, где спали отец с матерью, и принялся изо всех сил барабанить в дверь.
- Ата! Ата! - кричал Алишер. - Ата! Алла паридан ба руй осмон! По небу! Ата!
Дверь вагончика распахнулась, и на пороге появился заспанный отец в белой майке и чёрных семейных трусах. Алишер бегал по стоянке, натыкался на автомобили и, перекрикивая сработавшие сигнализации, вопил:
- Алла! Великий и Всемогущий Алла летит по небу!
От грязных матрасов отрывались не менее грязные головы новеньких, кое-кто даже встал, чтобы посмотреть, отчего это младший сын хозяина указывает рукой в небо и орёт как сумасшедший. Ноги Алишера заплетались, от волнения он даже не выпускал бутылку из рук. Отец посмотрел вверх, мрачно ухмыльнулся и начал спускаться вниз по неудобной железной лестнице. Дверь кирпичного пристроя открылась, и в проёме показалась испуганная Гульнара, которая, укутавшись с головой в покрывало, с удивлением смотрела то на обезумевшего Алишера, то на отца.
Алишер носился по щебёнке, пока не запнулся о стёртую покрышку и упал, выронив открытую бутылку из рук. Он встал на колени и, указывая рукой на удаляющийся спутник, бормотал:
- Алла! Великий Алла летит по небу!
Отец медленно подошёл к Алишеру, и с удовольствием рубанул по его спине грубым кожаным ремнём с окислившейся латунной пряжкой.
- Алла! - пропищал Алишер, и потерял сознание.
Отец пнул бутылку, она отлетела и со звоном покатилась по щебёнке. Асланбек долго смотрел на неё, размышляя - разбить или оставить, потом сплюнул себе под ноги и пошёл к вагончику.
- Вазидан! - Алишер приоткрыл глаза, прислушиваясь к незнакомому голосу. - Это же спутник! Вот дурачок! - Бахтиер погладил Алишера по голове. - Больно?
- Да-а-а! - выдавил из себя Алишер.
- Держи! - Бахтиер протянул Алишеру бутылку, в которой было ровно на один глоток.
Алишер отхлебнул, поморщился и попытался встать.
- Лежи! - приказал Бахтиер. - Я скоро приду.
Алишер перевернулся на другой бок и, невзирая на упиравшиеся в рёбра жёсткие пружины, заснул. Бахтиер накрыл мальчика новенькой серой спецовкой, ещё раз погладил по голове и прошептал:
- А хочешь, я расскажу тебе, как я хонадор шудан?
Сквозь сон Алишер пробормотал что-то невнятное. Бахтиер улыбнулся, щёлкнул пробкой, сделал огромный глоток и начал:
- Когда я, наконец, нащупал прохладный бок чайника, то понял, что я не в России.
Лейтенант Мойше Цвейман посмотрел на часы - ждать оставалось почти полторы минуты. Он допил кофе из синей кружки, на которой золотыми буквами было написано: "Любимому сыну от родителей в день окончания военного училища".
- Минутная готовность! - уведомил лейтенант наводчика.
Наводчик, такой же молодой, как и Мойше, немедленно начал жевать поролоновое покрытие микрофона, отдавая приказы кому-то невидимому, но, судя по виду наводчика, очень страшному и сильному.
Мойше впился глазами в монитор, на котором, в противном серо-зелёном цвете мощнейшего прибора ночного видения, установленного на спутнике, выплывали очертания небольшой деревушки. Лейтенант шарил глазами по крышам домов, сараев и каких-то длинных, полуразвалившихся построек непонятного назначения. Всё было спокойно, ни одного человека не было на улицах спящей деревни. И вот, когда большая часть домов уже скрылась за верхней кромкой монитора, Мойше уловил какое-то движение. Он немедленно переключил внимание на заинтересовавший его объект. Фотографическая память лейтенанта была предметом не только его гордости, но и, пожалуй, всего их выпуска. Ещё бы, на учениях именно он - Мойше Цвейман - сумел разглядеть пять тщательно замаскированных противотанковых орудий на границе с Египтом. И память не подвела - вот этот невзрачный сарайчик точно был с крышей, а вот и сама соломенная крыша - лежит рядом.
Лицо лейтенанта вспыхнуло, ошибки быть не может. Он выждал долю секунды - из сарая выскочили два человека и принялись зачем-то кружить по двору. Картинка медленно и неумолимо уползала вверх, но Мойше уже разглядел всё, что ему было нужно: те двое тащили к сараю большой ящик.
Через секунду он, весь дрожа от напряжения, диктовал наводчику координаты. Наводчик начал яростно вплёвывать цифры и буквы в микрофон, а когда закончил, то выждал несколько секунд, повернулся к Мойше, улыбнулся и сказал:
- Ушли ракеты!
Мойше улыбнулся ему в ответ и произнёс почему-то по-русски:
- Давай после смены водочки, а?
Очень, Очень Большой Диск
На раз, два три...
Позвольте, дорогой читатель, отвлечь Вас от повествования о (как Вы уже поняли) Великом мальчике Алишере и, так сказать, предвосхитить появление нового персонажа сего сумбурного опуса.
Величина взаимоприлагаемых для постижения данной резервации Вселенной сил со стороны Алишера и его Учителя неизвестна, но известно одно - эти силы, приложенные каждая в отдельности, без сомнения, вырвали бы из исследуемого объекта изрядный кусок. И это вселенское мясо, насаженное на шампур деструкции и толерантности, было бы съедено нашими героями и запито изрядным количеством тёплого пива без особого вреда для их грубых желудков познания.
И также как нельзя достоверно сказать кто мудрее - досточтимый Ходжа или его ослик, нельзя определить степень созависимости Алишера и Большого Русского.
Так и сидят они, свесив ноги, на этом очень, очень большом, чёрном крутящемся диске с едва различимыми бороздками то сталкиваясь, то разъезжаясь в разные стороны под действием той силы, которую Вы, дорогой читатель, скорее всего, назовёте жизнью, хотя называется она совершенно иначе.
Трэк Пятый - Большой Диск
из которого мы узнаём о Большом Русском, жестоком мире шоу-бизнеса и хитрой жопе Фархада
- Балшой диск! - удивлённо протянул Алишер. Он сидел на диване в гаражном боксе, переоборудованном под звукозаписывающую студию. Перегородки делили гараж на три части: слева на спущенных шинах стояла, поражающая своей неестественной белизной, "копейка", правая представляла собой некое подобие комнаты отдыха, а задняя часть являлась, собственно, "студией".
Алишеру понравилась студия - за толстой дверью-купе скрывалось небольшое помещение, обитое коврами пёстрой мордовской расцветки. Здесь стоял диван, огромная колонка, используемая также как стол, и куча всевозможных интригующих предметов: компьютер (которого Алишер прежде никогда не видел), мониторы, усилители, стеллажи, забитые кассетами, дисками, коробками со шнурами и книгами. Венчала всё это великолепие будка, обтянутая синей искрящейся тканью. Внутри находилась матово-чёрная стойка, на которой крепились микрофон и поп-фильтр, на стене висели устрашающего вида наушники.
Дверь была сделана таким образом, что открыть её можно было только изнутри, дабы праздношатающиеся по гаражу личности не мешали творческому процессу. С постеров, украшающих стены, на Алишера смотрели серьёзные чернокожие дядьки, одетые в тренировочные костюмы, бейсболки и высокие белые кроссовки.
Алишер завершил свою экскурсию, вышел из студии и присел на диван в комнате отдыха. Стены здесь были оклеены плотными зелёными обоями, на журнальном столе стоял музыкальный центр, а по углам - высокие, узкие колонки, выкрашенные в тёмно-красный цвет. Левая стена, за которой скрывалась "копейка", была полностью увешана тонкими чёрными дисками с едва различимыми бороздками и крохотным отверстием в центре.
Алишер потрогал рукой матовую поверхность одного из дисков и повторил:
- Балшой диск!
- Это пластинка, дурик! - ответил ему высокий, бритый наголо человек, сидящий на стуле перед журнальным столиком.
Алишер преданно посмотрел на человека, и попытался повторить новое слово:
- Пы-ла-сты-н-ка...
- Нравится?
Алишер утвердительно кивнул головой.
- Возьми любую, - сказал человек и принялся расстилать на столике газеты.
Алишер аккуратно снял с гвоздя пластинку, на которой было написано: ВИА "Лейся Песня", и лизнул её.
При всём своём безразличии к окружающим его людям, Алишер благоговел перед высоким человеком, которого про себя называл "Большой Русский". У Большого Русского было короткое, но очень трудное для Алишера имя, которое он никак не мог запомнить. Он спрашивал Большого Русского о том, как его зовут, раз пять, но, поняв, что этот лингвистический искус ему не по силам, стал называть его просто: "Бират".
Большой Русский был постоянным клиентом странной автостоянки, зажатой между необъятным пятиэтажным гаражным кооперативом и забором сверкающего зеркальными стёклами автосалона. Он появился года два назад, в декабре, и сразу же сделал подарок матери Алишера. Заплатив деньги за три месяца вперёд, Большой Русский извлёк из багажника своей "восьмёрки" комнатный электрообогреватель советского производства и вручил его Зейнаб. В то время из всего многочисленного семейства Алишера по-русски говорил только отец; Зейнаб взяла обогреватель и жестами показала, что очень благодарна; Алишер кокетливо прятался за спину матери, разглядывая нового клиента.
Большой Русский угадал с подарком - к ночи температура опустилась ниже двадцати. А на следующий день, вечером, когда он пригнал машину на постой, отец сам подошёл к нему, пожал руку, представился и предложил выпить чаю. Большой Русский улыбнулся и проворно поднялся по железной лесенке в строительный вагончик. Он больше часа разговаривал с отцом, пил чай и даже попробовал свежий лаваш, который испекла Гульнара. Алишер видел как сестра в полуобморочном состоянии, на ватных ногах несла на подносе горячие лепёшки в вагончик, и как Большой Русский что-то сказал ей, а отец рассмеялся, показав все двадцать золотых коронок.
На следующий день Большой Русский довёл Гульнару до истерики, подарив ей небольшую, практически новую духовку "Philips".
- Лаваш ещё лучше будет! - сказал он, ставя разноцветную коробку на приступку вагончика.
Гульнара немедленно спряталась в кирпичной, похожей на саклю, пристройке, а Зейнаб долго не решалась занести подарок в вагончик, и тупо смотрела, как большие снежинки медленно ложатся на цветной картон.
После этого Большой Русский методично, не реже раза в два-три месяца, делал подарки или, как он говорил "девайсы", всем членам семьи Алишера. Всего неделю назад он преподнёс Алшеру потрёпанный, но рабочий однокассетник, и Алишер терроризировал окружающих звуками хауса, рэгги и рэпа - кассет с другими записями у Большого Русского не было. И, хотя Алишер постоянно возвращал кассеты грязными и потёртыми, Большой Русский не переставал приобщать Алишера к современным ритмам.
Алишеру особенно нравилась одна запись, где трое русских с невероятной быстротой произносили огромное количество длинных замысловатых слов, значения которых он совершенно не понимал. Однако ритм и чистота произношения впечатлили Алишера; кроме того, русские замечательно выговаривали слово "хуй", столь полюбившееся Алишеру в последнее время. С позволения Большого Русского он оставил кассету себе, предварительно осведомившись, может ли "бират" делать так же. Русский усмехнулся, и уже вечером вручил Алишеру новенькую кассету. Ткнув себя пальцем в грудь, "бират" сказал: "Это - я!"
Большой Русский говорил так же быстро, как и те трое, но, что больше понравилось Алишеру, он чаще употреблял слово "хуй". Воодушевлённый, Алишер целый месяц дразнил транзитных постояльцев стоянки, посылая их "на хуй", пока один узбек, на удивление огромный и сильный, не изловил его, и чуть было не отвернул голову. После этого Алишер стал осмотрительней - теперь он тщательно выбирал жертву, и убегал от разъярённого соплеменника не в шлёпанцах, а в стоптанных, грязных кроссовках.
Большой Русский достал из-под колонки целлофановый пакет, набитый мелкой, бурого цвета травой. Алишер просиял - не выпуская пластинку из рук, он полуутвердительно спросил:
- Анаша, да?
Большой Русский аккуратно высыпал половину содержимого пакета на газету, улыбнулся и спросил:
- Будешь?
Алишер уже курил анашу - однажды его угостил один из постояльцев совсем молодой, постоянно обкуренный Фархад, работавший не на коттеджах, а где-то в городе. На все замечания отца Алишера Фархад не реагировал, пока одним сереньким вечером его не привёз прораб - серьёзный и необычайно злой русский мужик. Нос Фархада, бесцеремонно выброшенного из "Нивы" прямо на щебёнку, походил на лиловую картошку, а мочка правого уха была порвана.
- Докурился, сучонок! - сказал прораб, плюнул в Фархада и пояснил. - Двадцать рулонов итальянских обоев сжёг, по две пятьсот за рулон.
Как выяснилось, Фархад, вместо того, чтобы клеить обои, накурился прямо на объекте и чуть не спалил отделанную, и практически готовую к сдаче пятикомнатную квартиру. Прораб вёл с отцом долгий и, как понял Алишер, далеко не приятный разговор, из которого следовало, что Фархад попал тысяч на сто пятьдесят. Услышав сумму, теперь уже официального, долга виновник разборки уткнулся головой в кучу только что привезённого песка и зарыдал.
Ночью Фархад исчез. Разбуженный криками отца, Алишер, поёживаясь сырого холода сентябрьской ночи, неохотно поплёлся по переулкам гаражных кооперативов для сбора информации о беглеце.
Найти Фархада так и не удалось. Только через полгода Алишер узнал от старшего брата, что Фархад был изловлен русскими в Москве, где он, по выражению брата, "прожигал свой дырявый жопа". Но на все вопросы о дальнейшей судьбе хитрого Фархада брат отмалчивался.
- Атцу нэ скажешь? - Алишер заискивающе посмотрел на Большого Русского.
- Оно мне надо? - пренебрежительно ответил тот. - Сейчас народ соберётся и начнём.
- Мусики слюшать будем, да? - Алишер восхищённо смотрел на то, как ловко Большой Русский мешает анашу с табаком. - А, Бират?
- Поставь сам. Кассеты там, в чемодане.
Алишер осторожно открыл потёртый фанерный футляр от аккордеона и безмерно удивился - футляр был под завязку набит кассетами и дисками. Алишер, который умел считать только до десяти, и определял количество в соответствии с цифрой "десять", спросил:
- Калонтар десяти, да?
Большой Русский, не прекращая своего занятия, коротко ответил:
-Айнан!
- Сколька болше? - продолжал допрос Алишер.
- В двадцать раз! - ответил Бират, зная эту алишерову слабость.
- Нэ понимай! - раздражённо воскликнул Алишер. - Сколка болше?!
- Ну, в десять, в десять! - улыбнулся Большой Русский.
- А! Дэсять знаю!
- А то!
В это время в небольшую дверь, вырезанную в массивных гаражных воротах ещё прошлым владельцем, коротко постучали. Бират кивнул головой:
- Открой!
Алишер отодвинул задвижку, и в гараж ввалился задыхающийся от хохота молодой человек. Он походил на соплеменников Алишера - такой же смуглый и темноволосый, однако нос у человека был с горбинкой, и Алишер, уже испугавшийся того, что пришли за ним, нахально протянул грязную ладонь и сказал:
- Дарова!
Пришелец брезгливо, двумя пальцами, пожал Алишеру руку и выпалил:
- Вы чего здесь, охуели?! Ты выйди в проезд, полюбуйся! Я на телефон уже поснимать успел! Барана-то на хуй сюда притащили?!
Большой Русский прислушался к взрывам хохота, доносящимся из-за приоткрытой двери.
- Ну, чего там, Димуля? Я что, барана не видел? А он, - Бират ткнул в Алишера пальцем, - он с ним как с собакой на поводке ходит.
- Да выйди же быстрей! - Димуля распахнул дверь.
Большой Русский свернул газету пополам и встал. В проезде завизжали и загоготали ещё сильней. Димуля выскочил первым, следом выбежал Алишер. Большой Русский, пригнувшись, вышел в пыльный, пропахший выхлопными газами, проезд следом за ними.
Покрытый колтунами липкой шерсти, баран был привязан измочаленной верёвкой к ярко-красной трубе пожарного гидранта. Баран стоял в боевой стойке и отчаянно блеял. Перед ним на четвереньках, мотаясь из стороны в сторону и ежесекундно матерясь, ползала гордость гаражного кооператива номер пятьдесят три - дядя Саша.
Дядя Саша, совершивший за свою, в основном, бессознательную жизнь немало подвигов, среди которых были такие перлы как стрельба из поджига по залетевшим в гараж голубям и секс со страшной, как последняя модель "Лады", буфетчицей Леной, был основательно пьян. По проезду распространялся стойкий запах жжёной резины, которой обычно пах приготовляемый самим же дядей Сашей самогон.
Все обитатели гаража, оказавшиеся в это время в боксах, побросали свои занятия и расположились полукругом, подбадривая воинствующего дядю Сашу.
- У-у-у!!! Сука! - гудел дядя Саша, пытаясь выбрать оптимальную позицию для нападения. - Сейчас я тебя, сейчас... - он завалился на бок, но моментально поднялся.
Баран, ограниченный в манёврах верёвкой, отступил назад и нагнул голову. Алишер хотел было вмешаться, но Большой Русский властно придержал его за плечо.
- Ничего не будет с твоим бараном! - уверенно сказал он. - Пусть население повеселится!
Алишер хотел сказать, что баран вовсе не его, а отца, но благоразумно промолчал, надеясь, что Бират окажется прав.
Человек двадцать толпились в проезде, большинство снимало происходящее на камеры телефонов. Те, у кого такой опции не было, договаривались с невольными операторами о перезаписи бесценных кадров. Вновь подошедшим кратко рассказывали историю конфликта: дядя Саша, проснувшись в гараже после утреннего опохмела, решил прогуляться "до ветру", но на полпути к нужнику был атакован бараном и, без малейшего промедления, принял бой.
Внезапно дядя Саша сделал резкий, насколько это было возможно, выпад, целя барану прямо в лоб. Но то ли отсутствие подобного опыта, то ли состояние здоровья дяди Саши подвели его - баран отреагировал молниеносно. Упёршись передними ногами в щербатый бетон и оттолкнувшись задними от кирпичной стены, он сделал короткий грациозный прыжок, и обрушил всю силу своего черепа на темя дяди Саши. Взвизгнула молоденькая продавщица местного магазина запчастей, кто-то выронил сигарету, и в проезде повисла тишина.
Поверженный дядя Саша ничком лежал на залитом маслом бетоне и не шевелился; баран отскочил к стене, и принялся катать шарики. Кто-то крикнул: "Убил!", но сразу же осёкся и закашлялся. Большой Русский быстро подошёл к барану, отвязал его, всучил конец верёвки в руки Алишеру, подтолкнул его к выходу и шепнул:
- Домой давай, бегом!
Алишер, зажав под мышкой пластинку, потащил барана к выходу. И, уже почти скрывшись за изломом проезда, он услышал радостный крик: "Живой!" После чего Алишер замедлил шаг и гордо прошествовал мимо будки вахтёров. Баран шёл послушно, как хорошо выдрессированная собака. Придя на стоянку, Алишер, к великому удивлению сестры, отвёл барана в заросли густой жёсткой травы, слегка пнул его по плешивой заднице и сказал:
- Хуред!
Ночью Алишеру снились чёрные диски, Большой Русский, втискивающий машину между "газелью" и сгоревшим "уазиком", и тёмные, размытые очертания высоких гор, покрытых серыми шапками рыхлого снега.
- Блядь! То шкуру снимут, золотой краской вымажут, а потом долбоёбы какие-то за ней приезжают и местное население терроризируют. То какой-то гандон из карабина лупит...больно же, сука! То меняют тебя на всякую хуету визжащую. Как будто я и эта дурочка-арус одно и то же!
Большой Русский с превеликим трудом разлепил левый глаз - Баран, одетый в белую футболку New-York Yankees, широкие тёмно-синие джинсы и красные филовские "Ferrari", сидел в лакированном бамбуковом кресле-качалке, разводил копытами и продолжал философствовать:
- А ещё на ночь они барашков считают...- тут он заметил, что Большой Русский пришёл в себя, подмигнул ему и продолжил, как ни в чём не бывало. - А вы, суки, не думали, что здесь всё наоборот может быть?
Большой Русский огляделся: он лежал посреди стоянки прямо на грязной щебёнке; строительный вагончик был на месте, только теперь он парил в полуметре над землёй, автомобильные покрышки, в беспорядке разбросанные вокруг, горели мягким неоновым светом, чистенькие, румяные таджики, все сплошь в новеньких синих спецовках подметали территорию мётлами из павлиньих перьев. Баран периодически раскачивал кресло и делал сальто, ненадолго зависая вниз головой. При этом он не переставал болтать и сквернословить, иногда что-то выкрикивая на фарси, от чего таджики начинали трудиться ещё усерднее.
- Ба худ омадан? - Баран сделал очередное сальто и завис над Большим Русским. - Что, антидиалектик, доигрался? Определил бытие сознанием?
Большой Русский с трудом перевернулся на спину и открыл второй глаз. От нечесаной, свалянной шерсти Барана невыносимо воняло. Большой Русский попытался отстранить наглую, ухмыляющуюся морду рукой.
- Но, но! - Баран растопырил грязные копыта и сделал "козу". - Без рук, без рук!
- Это че-го? - поинтересовался Большой Русский, указывая на только что замеченную им гимнастическую пирамиду, уходящую высоко в небо.
- Считай - чистилище! - кресло крутанулось и встало на землю.
- Так ты значит - тозакунанда? - попытался сострить Большой Русский.
- Умный до хуя, да? - в копытах Барана появилась пачка "беломора" и спички фабрики "Верхний Ломов".
- Закурить дай, - Большой Русский облизнул сухие губы.
- В карманах у себя посмотри! - Баран чиркнул спичкой, которая немедленно выдала трёхметровый столб пламени.
Большой Русский принялся рыться в кенгурятнике балахона, выковыривая мятую, полупустую пачку "Примы". Он всунул жёваную папиросу в рот и прикурил от пламени, которое неожиданно оказалось абсолютно холодным. Баран тем временем развлекался, сбивая струёй дыма пролетающих мимо амурчиков и воробьёв. Первые начинали чихать и тереть глаза, а вторые, глотнув дыма, выпускали его через ноздри и заходили на новый вираж.
- А ещё, - Баран продолжал гундеть, - посадят тебя в стойло и травой масляной кормят! Охуенно, да?
- Я что ли тебя кормил? - огрызнулся Большой Русский, жадно затягиваясь.
- Может и не ты, а быть может и ты. Разве вас всех упомнишь, извергов?
- Чего чистить-то будем?
- Печень! - Баран хохотнул. - Ну, и голову, соответственно, заодно и прочие разные органы.
- Ну и хуй на вас! - Большой Русский отшвырнул окурок.
Баран осклабился, показав кривые, коричневые зубы:
- Ты не больно-то дерзи...
- Хуй на вас! - снова произнёс Большой Русский.
- Ты смотри, какой, сука, смелый! Эти-то по началу на колени валились и в обмороки падали! - Баран махнул копытом в сторону притихших таджиков. - А этот, бля, Робин Гуд! Типа русский и всё можно?
- А чего меня сюда к чуркам определили. Ты говори, говори да не заговаривайся!
Баран расхохотался:
- А мы тут не по национальному признаку делим, дурачок, а по антидиалектическому! Я же тебе сразу сказал.
- Угу! - Большой Русский скривился в улыбке. - А банкира - пидараса вы куда засунете: к буржуям или к пиде?
- К пиде, конечно! - ни секунды не сомневаясь, выпалил Баран. - Банкир это он сегодня - банкир, а завтра его сковырнут как болячку и - фить!
- То есть по вашим понятиям я - гастарбайтер?
- Он, родимый! - морда Барана растянулась в безобразной улыбке. - А кто же ещё? Я же сказал - до-иг-рал-ся!
Большого Русского затошнило, он резко отвернулся и сплюнул бледно-розовую слюну на щебёнку.