Машковцев Владилен Иванович. История Магнитки

ИСТОРИЯ МАГНИТКИ

I. От былин и легенд к истории
(1245-1743 гг.)

«Если они умолкнут, то камни возопиют».

Евангелие

С чего начиналась Магнитка? С казачьих былин о Гаркуше и Гугне? С упоминания горы Магнитной в 1245 году монахом Иоанном де Плано Карпини? Или с возникновения в 1743 году казачьей станицы Магнитной? А может быть, Магнитка начиналась с ленинской статьи «Очередные задачи Советской власти», написанной в 1918 году? Ведь именно тогда, 20 апреля 1918 года, ВСНХ выделил на проектирование новых заводов восемь миллионов рублей. И осенью 1918 года проект магнитогорского завода был подготовлен в чертежах и экономических выкладках томским инженерным обществом. Осуществлению тех планов помешала гражданская война.

В Магнитогорске днем рождения города объявлена условная дата — 30 июня 1929 года, день прибытия первого пассажирского поезда. Но нельзя считать этот вопрос решенным окончательно, «на веки веков». Живуча у нас пока еще политическая вульгаризация истории, попытки вести отсчет времени обязательно с красного флага, первой пятилетки, каких-то советских декретов... Не все относятся к истории, однако, так пренебрежительно и ограниченно. Например, Челябинск, возникший почти в одно время с казачьей станицей Магнитной, отметил недавно с заслуженной гордостью свое 250-летие. В нашем городе эту дату отнесли только к возникновению казачьей станицы.

Разумеется, что можно считать днем рождения Магнитогорска 30 июня 1929 года... Но тогда следует уточнять: день рождения индустриальной Магнитки! Причины для этого тоже основательны — качественный скачок в развитии. Перелом, выраженный более ярко, чем в судьбе упомянутого Челябинска. Но нельзя терять надежды и на то, что общественное сознание вырастет, объективизируется, и мы будем считать 1743 год годом рождения Магнитки, а не казачьей станицы.

Родина, земля, дом, семья, мать, история отечества... Эти живые, емкие и золотые по существу понятия в сердце, в душе каждого человека, гражданина. Человек не может жить полноценно на земле, исторически пустынной. Если первопроходец осваивает даже окраины и дебри, где не ступала нога соотечественника, связь с родиной не теряется. Мы и в самых глухих местах ощущаем единство с историей своей страны от древнего Новгорода, княжеского Киева, Москвы, от событий, далеких от современности.

«Первые главы истории Магнитки, они не изданы», написал в 30-х годах Виктор Шкловский — по личному поручению Максима Горького, в замысле создания «Истории фабрик и заводов СССР». Сама по себе причастность В. Шкловского к работе над историей Магнитогорска украшает наш город.

В. Шкловский, а позднее А. Кондаков в книге «Стальное сердце Родины» не удержались от соблазна заявить с первых строк, что гору Магнитную упоминал в 1245 году итальянский монах Иоанн де Плано Карпини. Римский папа Иннокентий IV действительно посылал в стан монголов с миссионерскими и разведывательными целями своего посла, одного из основателей монашеского ордена францисканцев Джиованни дель Пьяно Карпине (латинизированная форма имени — Иоанн де Плано Карпини). Отважный монах совершил труднейшее и опаснейшее путешествие, побывав в ставке Батыя, затем — Гуюка. Но путь в Центральную Монголию у него пролегал через Хорезм, Семиречье, Тарбагатай. На тысячу верст южнее от наших мест. С очень незначительной долей вероятности можно допустить, что монах слышал рассказы именно о горе Магнитной. А если речь шла все же о горе Магнитной, то сведения остаются и при этом на уровне легенды, пересказа.

Железная гора упоминается в географическом отношении более определенно и в былине о казаке Гаркуше — самом поэтичном сказании, эпосе нашего края. Содержание былины традиционно для русского фольклора: переплетение сказочного с реальным. Казак Гаркуша якобы принимал участие в битве с Мамаем. После победы над ордой князь Дмитрий приглашает ватагу Гаркуши для службы в своей дружине. Но Гаркуша уходит на Яик, осмеяв и обидев перед этим Дуню — колдунью, которая пыталась его приворожить. Дуня прокляла казаков, напророчив им всем гибель, а Гаркуше — муки в слепоте. Атаман Гаркуша побеждает на Яике трехглавого Змея, но с волшебной помощью Дуни. Счастливая и благополучная жизнь казаков на Яике прерывается, однако, нашествием Тимура. Казаки почти все погибают, а Гаркуше враги «повыбили очи стрелами». Евдокия выносит любимого с поля боя, но сама вскоре умирает от горя, «от вины за свое проклятие». Гаркуша живет слепым гусляром. Живет долго, сто сорок лет, до прихода Гугни.

Былина о казаке Гаркуше любопытна и тем, что в ней отчетливо проступают хронологические рубежи. На реке Яик ватага Гаркуши могла появиться не ранее 1381 года. Допустим, атаману было тогда двадцать лет. Молодость для атаманства — не помеха. Атаман Степан Разин в таком возрасте взял штурмом Перекоп. Если Гаркуша прожил сто сорок лет, то, следовательно, он умер, примерно, в 1480 году. Вывод этот имеет значение, ибо между былиной о казаке Гаркуше и повестью о Гугнихе-Гугенихе возникает почти полная хронологическая состыковка! Разрыв в пятнадцать-двадцать лет здесь вполне допустим. Вспомним, что А. С. Пушкин, полемизируя с академиком П. И. Рычковым, писал: «Гугнихе было тогда 90 лет, выйдет, что она родилась в 1480 году"...

Предание о Гугнихе-Гугенихе наиболее известно, литературно и научно зарегистрировано, но имеет и при этом несколько незначительно расходящихся между собой версий. Во-первых, одни, как П. И. Рычков, утверждали, что татарка, жена атамана Василия Гугни жила во времена Тамерлана. А. С. Пушкин блистательно доказал, почему этого не могло быть. Во-вторых, в устных пересказах до сих пор одни называют татарку Гугнихой, другие — Гугенихой. В-третьих, по одной версии — казаки убивали по обычаю перед походами прижитых детей, а жен отпускали на волю. По другой трактовке — казаки рубили саблями перед уходом в набеги и жен, и детей, дабы не оставлять их на пытки и муки плена... Но главная линия предания во всех случаях остается одной: атаман Василий Гугня не мог поднять саблю перед любимой женой-татаркой. И с тех пор обычай этот рухнул. Татарка Гугниха-Гугениха стала как бы праматерью, родоначальницей русского непрерывного казачьего рода на Яике. Гора Магнитная, казачьей станицы возле нее тогда не было, В повествовании о Гугнихе-Гугенихе не упоминается. Предание имеет отношение в большей степени к Яицкому казачеству, в частности — к Яицкому городку, ныне Уральску.

В казачьем уральском эпосе образ женщины особо возвышен, романтичен. А. С. Пушкин очень высоко оценил фольклорную повесть о Гугнихе-Гугенихе, назвав ее «поэтическим преданием». Отметил великий русский поэт и отношение народа к этому сказанию: «Доныне, просвещенные и гостеприимные, жители уральских берегов пьют на своих пирах здоровье бабушки Гугнихи».

В. Г. Короленко в повести «У казаков» назвал Гаркушу (Харкушу) «уральским Ильей Муромцем».

Первопроходцем, который начинал осваивать этот культурный пласт народа, был, конечно же, академик Петр Иванович Рычков (1712-1777 гг.). Его работы «История Оренбургская» и «Опыт Казанской истории древних и средних времен» не утратили своей ценности и в наше время. Не меньшее значение имеет и книга Алексея Ираклиевича Левшина «Историческое, и статистическое обозрение уральских казаков» (1823 г.). Эту работу использовал А. С. Пушкин, пространно цитируя ее в «Истории Пугачевского бунта». Колоритны работы писателя прошлого века Иоасафа Игнатьевича Железнова «Предания и песни уральских казаков» (1861 г.). Талантливым писателем-краеведом был отец поэта Бориса Ручьева Александр Иванович Кривощеков, оставивший нам книжку «На Оренбургской пограничной линии». Хорошо знали уральские казачьи песни, былины и предания известные советские писатели Павел Бажов, Евгений Федоров, Борис Ручьев, Людмила Татьяничева...

Но надо с тревогой признать, что потери духовных сокровищ велики. Процессы цивилизации, массовые репрессии против священников, интеллигенции, крестьянства в годы коллективизации сельского хозяйства и в 1937 году принесли опустошения, которые трудно исчислить. Историческую память в народе уничтожали. Дореволюционную Россию оболгали. Эти злодеяния по своим последствиям не менее страшны физического уничтожения миллионов невинных людей...

Представьте такую, весьма типичную картину...

Учительница проводит экскурсию с детьми. Уж очень ей хочется сказать детишкам что-то из истории и легенд своего края, прошлых времен. И дети слушают псевдолегенду о богатыре Атаче. О красавице, которая изошла слезами и превратилась в Соленое озеро. Говорить учительнице было не о чем. И она начала бойко рассказывать о богине Деметре, о Зевсе. А почему же не о славянском языческом Яриле, Велесе, Ладе? Почему не о казаке Гаркуше, Гугенихе, Пугачеве? Почему не о реке Урал, которую называли Яиком Горынычем? Ведь даже одни названия рек в народе звучали, как золотые струны: Днепр Славутич, Дон Иванович, Волга-матушка, Яик Горыныч, Амур-батюшка...

Почему учительница не рассказала детям о том, что великий Пушкин прикоснулся своим волшебным пером к событиям у горы Магнитной — описал взятие казачьей крепости войском Пугачева? Почему учительница не поведала детям о том, что гору Магнитную и нашу казачью станицу зарисовывал поэт Василий Андреевич Жуковский? Не с греческой мифологии начинался мир. Не с псевдолегенд начиналась Магнитка. Беспамятство разрушает и общественную нравственность, и человека. Не в этом ли кроются истоки современной дикости, неумение воспитывать в поколениях чувство родины?

Историческая наука в строгом смысле этого слова не занимается изучением легенд и преданий, не может признать как действительность гуслярицу о казаке Гаркуше, предание о Гугнихе-Гугенихе. Но не будем забывать гениального Генриха Шлимана, который один, вопреки науке, верил в существование реальной, а не мифической Трои. И он нашел ее, организовав раскопки. И еще раз вспомним великого А. С. Пушкина, который сказал, что цивилизация отличается от дикости знанием истории.

II. Оренбургское казачье войско
(1743-1900 гг.)

«Россию создали казаки».

Л. Н. Толстой

Археологи, в частности, крупнейший специалист по Южному Уралу Константин Владимирович Сальников, доказали в своих исследованиях, что на земле нашей от эпохи бронзы сохранились памятники абашевской, андроновской, срубной культуры...

Расширяя хронологические рамки, академик О. Н. Бадер советует нам использовать для привлечения туристов такие эффектные памятники, как Смеловская пещера, находящаяся возле Магнитогорска, где жили древние охотники на мамонтов. 30 тысяч лет назад возле горы Магнитной обитали пещерные медведи и мамонты, саблезубые тигры, племена охотников, вооруженные копьями и дубинами. Эпоха бронзы — это первое и второе тысячелетия до нашей эры... Чудо Аркаима, где, возможно, пророчествовал Заратустра, будет вечным. Находили у горы Магнитной и кричные ямы, в которых наши предки и кочевые племена более позднего периода получали железо. Первой в 1734 году по инициативе И. Кириллова у впадения речки Урляды в Яик была построена Верхне-Яицкая пристань (крепость), ныне Верхнеуральск. С этого фактически и началось Оренбургское казачье войско. И. Кириллов разработал план крепостей будущей Оренбургской линии. В 1737 году И. Кириллова сменил В. Татищев. Позднее появился И. Неплюев.

Станица-крепость Магнитная возникла в 1743 году как один из оплотов Яицкой, Оренбургской пограничной линии. Казаки должны были усмирять мятежи и охранять юго-восточные границы Башкирии, присоединившейся к России добровольно в 1557 году. Гарнизон крепости препятствовал тогда также кочевым племенам добывать на горе Магнитной руду, ибо после Указа от 11 февраля 1736 года башкирам запрещалось иметь кузни, покупать оружие, железные предметы. Но никакая охрана не могла остановить сбор рудных глыб с поверхности горы Магнитной, выплавку железа в кричных ямах.

Появлению, рождению Оренбурга, а значит, и станицы Магнитной, активно способствовали казахи, башкиры, в частности, хан младшего Жуза (малой орды) Абулхаир. В 1730 году он обратился с просьбой о принятии его с народом в российское подданство. 19 февраля 1731 года императрица Анна Иоанновна заверила жалованную грамоту о принятии в российское подданство киргизов-кайсаков.

В 1734 году Кутлу Мухаммед Мамешев, более известный как Тевкелев, и «птенец гнезда Петрова» Иван Кириллов сообщали императрице: «Желает Абулхаир-хан российскую крепость, близкую к его владениям, построить, от которой себе защиты надеется...». Так зарождался замысел о городе-крепости Оренбурге, ибо купеческие караваны беспрестанно разграблялись шайками кочевников, подвергались набегам улусы, угонялся скот. Велики были потери и в сражениях, полонах.

Первоначальный Оренбург переносили несколько раз с одного неудачного места на другое, еще более неудачное по тем временам. А нынешний город был заложен стараниями Ивана Ивановича Неплюева и генерал-майора фон Штокмана 19 апреля 1743 года. Первым атаманом в Оренбурге стал в 1744 году Матвей Шилов. Позднее, в 1748 году, его сменил Василий Могутов.

С 1718 года войсковые атаманы, избранные казачьим кругом, утверждались царем, а иногда назначались.

Требуется особо подчеркнуть, что тогда еще не существовало и не было закреплено законодательно понятие «Оренбургское казачье войско». Казаков называли «яицкими», а иногда — «яикскими». Понятие «Оренбургские казаки» приживалось весьма трудно и долго даже после официального утверждения. Военная коллегия Сената указом от 12 июня 1748 года повелела представить штат и положение об Оренбургском казачьем войске, понимая, как сложно управлять новой линией казачьих крепостей из удаленного Яицкого городка, ныне Уральска. В декабре того же года проект был представлен. Выглядел он скромно: атаман с оплатой ассигнациями — 120 рублей в год, есаул — 50 рублей, писарь — 24 рубля, семь сотников — по 30 рублей. В войске, кроме этого, предлагалось иметь семь хорунжих, четырнадцать пятидесятников (урядников), семь сотенных писарей и 700 рядовых казаков, которые должны были получать на кошт по 15 рублей в год.

Из книжки казачьего генерала Ф. Старикова «Краткий исторический очерк Оренбургского казачьего войска» следует, однако, что сразу высочайшее утверждение не последовало. Положение об Оренбургском казачьем войске Неплюев перерабатывал несколько раз. И только 15 мая 1755 года Военная коллегия приняла неплюевскую трактовку. Эта дата и стала позднее днем рождения, началом летоисчисления Оренбургского казачьего войска. Но на уровне монаршем это утвердилось позднее. Иначе зачем бы Неплюеву, уже после учреждения Оренбургского казачьего войска, снова убеждать Военную коллегию 28 октября 1755 года: «По состоянию здешних мест рассудил, а понеже оные казаки, как пребывание имеют в Оренбурге, так и звание носят по тому городу — оренбургские».

Почти ничего не изменило и повеление императрицы. После этого еще двадцать лет оренбургских казаков называли как прежде — яицкими. Это отчетливо видно из всех описаний пугачевского мятежа. Знамена и значки, хоругви Оренбургского казачьего войска, нарисованные и предложенные лично И. Неплюевым, были утверждены Военной коллегией 30 апреля 1756 года указом № 4237. Знамена были разными по форме и цвету: белые, желтые, синие. В 1912 году в Оренбурге была издана брошюра А. Лобова «Описание знамен, знаменных значков и хоругвей Оренбурского казачьего войска».

Воспроизведем в пересказе некоторые: «Войсковое знамя с откосами в виде трапеции, мерою по древку 3 аршина 1 вершок, по верхнему — 3 и одна четверть аршина, и по нижнему краю — 2 аршина. Полотнище знамя белой шелковой камки, с бледно-палевыми на ней разводами, Обложено темно-желтой каймой с красноватыми узорами, шириною 8 с половиной вершков».

В центре войскового знамени был герб города Оренбурга. Казаки, размещенные и жившие в округах-отделах, в крепостях-станицах, этого знамени чаще всего никогда и не видели, не представляли, как оно выглядит. «Полковые конно-казачьи хоругви с двумя откосами каждое, шириною по древку в один аршин, а длиною по верхнему и нижнему краю с откосами 3,5 аршина и в середине — один аршин. Полотнище знамени и откосов двойное, из рубчатой шелковой ткани синяго цвета. Полотно и откосы по всем наружным краям, кругом, окрашены золотой каймой по полвершка шириною», — с этими знаменами и хоругвями жили, воевали и погибали в битвах оренбургские казаки. Наиболее распространенными были хоругви четырехугольные, шириною по древку 2,5 аршина, длиной два и три четверти, с полотнищем темно-синим, золотой вышивкой креста или Георгия Победоносца и до февраля 1917 года — с царскими вензелями.

Наивны представления, будто казаки жили всегда богато, вольно. Процитируем, к примеру, сообщения из докладов Сенату от атамана Оренбургского казачьего войска Василия Ивановича Могутова в 1753 году: «К домовой их экономии, к пашне и другим промыслам время им не остается, ибо они и по казенным делам в посылки употребляются... А те, кои и на жалованьи, через все лето находятся на линии, по нынешним обстоятельствам почти все без остатка в караулах и во всех дневных по линии разъездах, и от того... в такую скудность пришли, что по два года принуждено было их из казны провиантом снабдевать в счет их жалованья, но как оное самое малое, то и поныне не все с них взыскано, а ныне казаки претерпевают голод». Бедственное положение оренбургских казаков усугублялось самодурством офицеров иностранного происхождения, чиновниками, притеснениями старообрядцев, тяжелыми потерями в стычках с ордынцами. Не случайно казачьи крепости переходили в большинстве на сторону Пугачева. Не склонились перед самозванцем только казаки Верхне-Яицкой пристани (Верхнеуральск) и Оренбурга, где размещался сильный солдатский гарнизон, а казачьи силы были в меньшинстве.

Пограничная Яицко-Оренбургская линия начиналась от Гурьева и простиралась до пределов сибирского ведомства на 1780 верст. В Оренбургской губернии проживали в середине 19 века: русские- 1098737 человек, башкиры — 444221, темтяри — 196793, мещеряки — 97743, татары — 98647, мордва — 77328, чуваши — 58240, вотяки — 18205. Национального и религиозного раздрая не было. Казаки в этом конгломерате не представляли большинства, хотя в 1826 и 1837 годах в состав войска вошли 13 тысяч отставных солдат, а в 1840 году в казаков обратили вообще всех крестьян, проживающих на войсковых землях. В их числе оказались ссыльные и пленные: поляки, французы, немцы и даже один еврей-австрияк. Но и при этом казачество оставалось меньшинством. Преобладало крестьянство — около двух миллионов. Заводские рабочие — 130 тысяч, духовенство — 17000, мещане — 30000, купцы — 10000, дворяне — 10000, разночинцы — 10000 (данные округлены). Более подробно изучить этот материал можно по книжке В. Черемшанского «Описание Оренбургской губернии», изданной в Уфе в 1859 г., и по другим источникам.

Ни одно из упомянутых сословий не приносило ущерба государству и обществу, создавая необходимое равновесие, экономические и духовные кровотоки, хотя идиллии, разумеется, не существовало. Царское правительство не особо надеялось на верность казачества. Почти во всех казачьих крепостях-станицах находились обязательно драгунские и солдатские пехотные подразделения. Относится это и к станице Магнитной. Академик Петр Иванович Рычков (1712-1777 гг.) в «Топографии Оренбургской губернии» отметил: «Крепость Магнитная... В здешнем гарнизоне находится одна рота драгунская и полуроты пехоты».

Оренбургское казачье войско вначале не очень оценило богатство, заключенное в горе Магнитной. Железная руда не добывалась. А ее, кстати, и добывать не требовалось: собирай куски и глыбы с поверхности, продавай или поставь свой плавильный заводик с домницами. В общем, сокровище не использовалось. А по указу Петра I от 10 декабря 1719 года любой заявитель, разведавший запасы руд, которые не разрабатываются, мог стать владельцем таких мест, если даже они находились в частной собственности. Не очень-то считался царь-преобразователь с общепринятыми нормами, в том числе и с отношением к частной собственности. Впрочем, этим отличались все цари, начиная с Ивана Грозного. Венценосцы с легкостью изымали земли, поместья, личные хоромы с рухлядью у самых знатных бояр и князей. Правда, у Петра I сие выглядело вроде бы прогрессивно: не для себя беру, а для процветания державы.

Именно этим и воспользовался расторопный купец Иван Твердышев и его зять «симбирянин медных заводов заводчик» Иван Мясников. Их разведчики-рудознатцы проникли в станицу Магнитную с башкирином-проводником в составе купеческой экспедиции с товарами для казаков. За несколько лет до них на Магнит-горе, на Атаче (по-башкирски — Петух) побывали рудознатцы Демидова и других заводчиков. Тогда начинать промысел было опасно, даже невозможно. А вот под защитой казаков организовать добычу руды не составляло особого труда. В 1752 году Твердышев и Мясников подали в Оренбургскую канцелярию прошение. И по распоряжению губернатора И. Неплюева кондуктор инженерного корпуса Ф. Менц отвел заявителям три «места». Место по тем понятиям — территория 250x250 сажен.

В том же 1752 году заявку на добычу руды из горы Атач подал и гульский заводчик М. Мосолов, т. к. он якобы открыл и обследовал залежи первым. Но хлопоты М. Мосолова оказались безуспешными. Позднее будут возникать неоднократно споры и судебные тяжбы за право владеть рудными местами на горе Магнитной. И Оренбургское казачье войско поймет свою ошибку. Но изменить что-то было уже невозможно. С 1759 года руду с Магнитной горы вывозили санным путем сотнями и тысячами возов сначала на Тирлянский, а позднее на Белорецкий завод.

XVII и XVIII век были для этой земли и для всей Руси временем почти непрерывных бедствий, мятежей, кровопролитий, набегов и войн. В истории, искусстве, особенно советского периода, события тех лет часто романтизированы. Касается это образов Степана Разина, Емельяна Пугачева и других, им подобных.

Разин был, конечно, личностью крупной, самостоятельной, окружение ему подчинялось. Пугачев таких качеств не имел. Он являлся подставной фигурой, жалкой куклой «петрушкой» у казачьего старшины Яика. Они его и повязали в конце концов, пытаясь этим спасти свои головы. «Вожди крестьянских революций» и мятежники меньшего калибра были чаще всего именными негодяями, преступниками, кровожадными и коварными выродками. Ни один из них не заслуживает ни памятника, ни восхваления в песнях. Впрочем, такие оценки в народе они имели издавна. Именем Разина, к примеру, яицкие казаки «детей пугали», как отметил А. С. Пушкин в «Истории пугачевского бунта». Более поганого и отвратительного образа, чем Разин, для яицких (уральских) казаков не было, ибо он захватил Яицкую крепость обманно, попросившись посетить со своей шайкой церковь. Разинцы спрятали оружие под одеждами, а когда для них открыли ворота, они ворвались в городок, разграбили его, а всех казаков без исключения перебили, казнили, «утопили в рогожных кулях, с камнями». Разин глумился над священниками, над христианской верой, жил разбоем, разгулом и скотским развратом, хотя и ратовал за казачью демократию, внедрял выборность командиров, атаманов, боролся с угнетением, исходящим от бояр, дворянства, царских чиновников.

Пугачевский бунт начался на хуторе Толкачева 17 сентября 1773 года с похода на Яицкий городок 80 казаков. Солдатскую крепость в городке мятежникам взять не удалось. Отбился от повстанцев и Оренбург. Весной 1774 года шеститысячный отряд Е. Пугачева подошел к станице Магнитной. Первый штурм оказался неудачным. Но темной ночью рядовые казаки открыли ворота крепости повстанцам, мятежники повесили священника и коменданта, капитана С. Тихановского, ибо они не признали Пугачева «царской особой». Церквушку в станице пугачевцы ограбили и обезобразили, но к этому можно отнестись с пониманием, т. к. яицкие и оренбургские казаки были в значительной мере староверами. Через четыре дня в станицу Магнитную на соединение с Пугачевым вошел отряд Белобородова, казачьи ватаги Перфильева и Овчинникова. «Армия» Пугачева формировалась по казачьему принципу, в ней было 200 есаулов, полковников и «енералов». Среди них 52 казака, 38 крестьян, 35 рабочих, более шестидесяти национальных сотен и полков — татарских, башкирских, марийских и др. Общевойсковым атаманом стал А. Овчинников, артиллерией управлял Ф. Чумаков. Для Е. Пугачева и его ближайших сподвижников всегда была наготове сотня отборных лошадей, выбираемых на скачках. В начале 1774 года соединения мятежников имели в своих рядах 30 тысяч при ста пушках, с хорошим запасом пороха. На борьбу поднялся практически и весь промышленно-заводской район Камня — 90 заводов.

Киргиз-кайсаки воспользовались пугачевским восстанием, набросились на Россию, грабя, сжигая и русские, и башкирские селения, угнали в полон только в 1774 году — 1380 человек. Их частично выкупали по 150-200 руб. за голову.

Крестьянские войны Болотникова, Разина, Пугачева показывали, что российский народ в большинстве своем не принимает феодально-крепостническую систему с ее беспредельным угнетением, попытками превратить в рабов не только крестьян и рабочий люд, но и казачество, и национальные меньшинства, свободных хлеборобов, скотоводов, охотников. Яик, Оренбуржье и Камень, Дон и Поволжье дали дворянству, царскому правительству исторический урок, повод задуматься над судьбой России. Названия Урал тогда не существовало.

Урал — это слово только кажется нам седым и древним. В самом же деле мы пользуемся понятием исторически молодым. Не на Урале возникла в 1743 году казачья крепость Магнитная, а на реке Яик, на Яике-Горыныче. Вся полоса земли по реке от Хвалынского, т. е. Каспийского моря, до Магнитной горы и чуть выше именовалась Яиком. А начинающийся здесь горный хребет, протянувшийся к Северу, до самого студеного моря, тоже назывался не Уралом, а Камнем. На Камень ходили новгородцы еще в XII веке за рухлядью (пушниной). Слово «Урал» встречается в летописях XVI века, но к современному понятию отношение имеет маленькое. Уралом тогда называлась небольшая горная гряда, один из отрогов Камня. Но в 1775 году после пугачевского восстания, Екатерина II повелевает именовать Яик «Уралом» — для предания всего случившегося забвению. Не так уж и давно все это происходило. Былинных седин слово Урал не имеет.

Промышленный Урал начинался, разумеется, с Петра I, хотя и до него производство в России пушек медного литья и железа было на высоком уровне. Первая пушечная изба медного литья в Москве появилась в 1479 году. Отмечен историками и пожар на пороховом заводе в Москве 1531 года, когда погибло свыше 200 рабочих. 29 февраля 1632 года выходец из Голландии Андрей Денисович Виниус получил жалованную грамоту «делать из железной руды меж Серпухова и Туры... всякое железо мелнишним заводом... и ковать пушки, и ядра, и котлы, и разное дутье...» Уже в 1646 году на продажу в Европу было вывезено 600 пушек. На одной домнице допетровского периода работал обычно один мастер, два подмастерья и семь рабочих, подносящих руду и уголь. Такие домны давали в сутки 100-120 пудов чугуна.

Первый выпуск уральского чугуна состоялся 15 октября 1701 года на Каменском заводе. Вскоре выдала металл и Невьянская домна. Организатором уральской металлургии был выдающийся деятель русского государства, ученый В. Н. Татищев. Хрестоматийно известны Строганов, Геннин, Демидов... Не случайно на лондонском рынке 1715 года было уже две тысячи пудов русского железа. Развитию промышленности, однако, мешали тогда монополии крупных заводчиков, крепостное право. Под воздействием прогрессивных веяний Екатерина II пыталась отменить крепостное право, но консервативно настроенный дворянский съезд пресек это либеральное поползновение. И все же некоторые эволюционные преобразования императрице удалось осуществить. Екатерина II, например, признала «монополии за вредни». Это был, пожалуй, первый акт борьбы в России за свободные рыночные отношения. Императрица была поистине великой. Далеко не все от нее зависело, господствовало жесткое дворянское окружение, скорое на дворцовые перевороты. Но удалось Указом от 28 марта 1762 года утвердить рыночную свободу — «всякому торгу свободну быть надлежит"... Это способствовало еще более активному подъему крупного производства в России, в частности, на Урале.

Свобода торговли оборачивалась часто для национальных меньшинств большими потерями. Твердышев, к примеру, не мог посягать на земли казаков у горы Магнитной, но ему удавалось скупать за бесценок у башкир громадные территории. Башкиры и оренбургские казаки жили и соседствовали в дружбе, вместе ходили в походы, защищая русское государство, вместе и восставали против угнетения. На первом этапе крестьянской революции у Пугачева в войске татар и башкир было больше, чем русских. О традиционной исторической дружбе казаков с башкирами и татарами сказано не для дежурного укрепления наших лозунгов интернационализма. Процитируем отрывок из повести «У казаков» В. Г. Короленко, написанной в 1900 году:

«О татарах отзывы были единодушны:

— Такие же казаки, как и мы. Веру свою держат крепко, а в случае военного действия, хоть тут сам султан приходи, все на конь сядут, все в бой пойдут.

— Товарищи нам настоящие. Вместе кровь проливали.

— И то сказать... Веру ихнюю мы никогда не тревожили, права у них исстари казачьи... Те же, одним словом, казаки... За ту же землю стоят...»

Однако, отметим, что «те же казаки», т. е. татары и башкиры, не имели такого защищенного от буржуазных нововведений государственного общественного устройства, как казачье войско. Башкирские феодалы, не умея торговать, теряли земли. Башкирская беднота шла в наемные рабочие, рабствовала за копейки в углежогах и рудниках.

Развитию промышленности на Урале содействовала в первую очередь большая прибыль в производстве. При себестоимости в 20 копеек железо продавалось по 90 копеек за пуд. Прибыль составляла 350-400%. Поэтому уместно вспомнить классическое изречение: «Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение; при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает ногами все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVII, стр. 831-832).

Высококачественная, с большим содержанием железа руда из горы Магнитной давала Твердышеву, Мясникову, а затем Пашкову большую прибыль. Конечно, Тирлянский и Белорецкий заводы не могли встать по мощности в один ряд с другими, более крупными уральскими заводами. Но вклад Магнитной горы в могущество России и в то время был значительным. А военные победы эпохи Петра I и времен Екатерины II объясняются и тем, что Россия занимала тогда первое место в мире по выпуску металла. Не только продажей леса и пеньки богатело государство, а вывозом на международный рынок металла, в 1723 году за границу было продано 360177 пудов железа. А в 1793 году только Англия закупила у нас два миллиона двести тридцать пять тысяч пудов железа. Россия стала самой могущественной державой мира.

Оренбургская губерния со своей промышленностью и казачьим войском была в российской империи, пожалуй, самой богатой частью. Структура, организация, порядки, границы территории у Оренбургского казачьего войска не были постоянными. В 1798 г. войско было разделено на пять кантонов. Положением 1840 года территорию разграничили на 10 полковых округов. Позднее до 1917 года действовали другие постановления: «Положение об управлении военными отделами Оренбургского казачьего войска от 24 января 1884 года» и «Положение об общественном управлении станиц 1891 года». В «Положении о военной службе Оренбургского казачьего войска 1876 г.» отмечалось, что главным назначением войска является служба в Туркестане. По законам 1840 года выход из казаков запрещался, в 1869 году это сословие можно было и покинуть. В 1913 году выход из казаков опять отменен. В 1718 году Петр I в сущности ликвидировал выборность атаманов, обуздывая казачество. Но обстановка менялась. Примерно через полтора столетия Александр II в 1866 году выступил в защиту казачества, которое пытались «отменить», перевести в податное сословие («Военный сборник», № 6, 1862 г.). И выборность станичных атаманов в 1870 году восстановили.

Особое внимание следует обратить на даты в научных и популярных изданиях, которые как бы утверждают рубежи, годы возникновения казачества — донского, яицкого, оренбургского, запорожского, терского и др. Почти все даты ошибочны, фальшивы, условны, не имеют к действительности никакого отношения. Например, годом рождения Донского казачьего войска определен 1570 год. На каком же это основании у донского казачества украли более трехсот лет истории? Казачьи соединения принимали участие в знаменитом Мамаевом побоище под предводительством князя Дмитрия в 1380 году. Ранее — былинные богатыри Илья Муромец и другие именовались и были казаками. В противостоянии Ивана III с ордой казачество представляло еще более грозную силу. В походе на Казань в 1552 году участвовало десять казачьих полков. Тогда же Иван Грозный по договору обязался снабжать порохом, свинцом, хлебом и сукном 21 тысячу казаков Войска Донского. В Ливонской войне 1554 года противника сокрушали десять казачьих полков с атаманами Заболоцким, Ермаком, Черкашениным, Яновым...

Примерно так же чиновники и «ученые мужи» еще дореволюционного периода «обкарнали», обокрали историю Яика, путая, уравнивая стихийно возникшие казачества с учрежденными. Яицкое казачество было совершенно независимой республикой от Московского государства до времен Михаила Федоровича Романова, избранного на престол в 1613 году, хотя ходило в битвы и с войсками Ивана Грозного. Но это были «охочекомонные» полки, как бы по договору, по найму, по добровольчеству. И наивно на этом основании зачислять казачество в состав русского государства раньше, чем сие произошло. Но еще более ошибочно начинать отсчет на 200-300 лет позднее.

У российского государства была одна цель, одна задача: расширение границ, освобождение земель, захваченных соседями ранее, захват новых территорий, выход к морям и другим выгодным торговым путям. И почти все освобожденные и захваченные, завоеванные земли преподнесли России казаки. Предельно точно по этому поводу выразился Лев Николаевич Толстой: «Казаки создали Россию!»

Существование независимых, воинственных казачьих общин и республик на окраинах было выгодно для русского государства. Когда донские казаки, а с ними были запорожцы и ватага с Яика, взяли штурмом в 1637 году Азов, захваченный турками в 1471 году, царь Михаил Федорович писал султану Мураду: «И вам бы, брату нашему, на нас досады и нелюбья не держать за то, что казаки посланника вашего убили и Азов взяли. Они это сделали без нашего повеленья, самовольством. И мы за таких воров никак не стоим и ссоры за них никакой не хотим, хотя их, воров, всех в один час велите побить».

Отрекаясь от азовских казаков по дипломатическим и тактическим соображениям, государь в то же время посылал им тайно обозы с порохом, свинцом, хлебом. Но лукавство Михаила Федоровича было не настолько уж беспредельным. Азовские казаки и сами не считали себя подданными русского государства, заявляя об этом царю прямо: «Отбегаем мы ис того государьства Московскаго, из работы вечныя, ис холопства неволнаго, от бояр и дворян государевых». И позднее долго говорили: «С Дона выдачи нет! С Яика выдачи нет!».

Такую вот вольницу утверждали с рожденья донские, запорожские, яицкие казаки. Оренбургское казачество подобной благодати не имело. Другое время было, иные соотношения сил. Да и Оренбургское войско не возникало стихийно, а было организовано, создано, учреждено, размещено планово. Это не означает, что история Оренбургского казачьего войска менее колоритна, бедна, а заслуги казаков на этой земле скромны. Миссию «создания России», защиты ее рубежей, расширения ее владений Оренбургское казачье войско выполняло не менее успешно, в условиях, не менее трудных. Приходилось выполнять и карательные операции. Например, подавление мятежа среди казахов, которое начал Срым Датов (1783-1797), вопреки воле Нурали-хана. Не украшало казаков и участие в подавлении польских восстаний. По иронии судьбы польских офицеров-повстанцев сослали на землю «усмирителей», где они вскоре были обращены в казаков, а по причине своей грамотности выбились в начальство, стали писарями, командирами, обрусели, завели семьи, прижились. Да, приходилось быть оренбуржцам карателями. Но ведь в это же время казачество было в первых рядах блистательных суворовских походов, осваивало Камчатку и Аляску. А. И. Герцен дал тому времени наиболее точную характеристику: «Горсть казаков и несколько сот бездомных мужиков перешли на свой страх океан льда и снега, и везде, где оседали усталые кучки в мерзлых степях, забытых природой, закипала жизнь, поля покрывались нивами и стадами, и это от Перми до Тихого океана».

Казаки создали Россию! Звучит прекрасно, но за этим поэтическим изречением иногда возникает искаженное представление, будто наша страна возникла в результате непрерывной экспансии русского государства, завоевания чужих земель. Истины в этом нет. Даже при беглом и поверхностном взгляде на историю отчетливо видно, что великое государство возникло в основном от добровольного объединения регионов, народностей, тяготения к защите от более опасных и агрессивных соседей. Нарисуем карту фрагментарно, для краткости — с упущениями...

Чувашия присоединилась к нам добровольно в 1546 году, западная Башкирия — 1552-м, центральная — 1557-м, башкиры, подчиненные сибирскому ханству, в 1598-м. Украина — в 1654-м, хан Шагин-Гирей с Крымом — 1783-м. Казахстан — тремя этапами: младший жуз — в 1731-м, средний жуз — 1740-м, старший жуз — 1846-м. Грузия — в 1801-м.

Земли Дальнего Востока и Севера были практически пустынными, с небольшими племенами охотников и рыболовов и государственно ни одной державой не контролировались. Казаки явились туда как первопроходцы. А вот Средняя Азия и Кавказ были, безусловно, завоеваны, как и Финляндия, часть Польши при ее разделах и некоторые другие области. В этих завоеваниях и других походах, в войнах, освободительных для братьев-славян, участвовало поистине героически и Оренбургское казачье войско. Первым по значительности было испытание наших казаков в третьей русско-турецкой войне 1806-1812 годов на Днестре, а затем в Молдавии, Валахии и за Дунаем под командованием полковника Углицкого. В Отечественной войне 1812 года сражались три полка Оренбургского казачьего войска — под Данцигом, Лейпцигом и Парижем. В память о победах и битвах тех лет сохранились до сих пор в Челябинской области названия казачьих станиц и поселков — Париж, Фершампенуаз, Берлин... Следует отметить, что бок о бок с казаками, солдатами воевали татары, башкиры и другие национальные полки. Почетное право войти в Париж первыми было предоставлено башкирским конникам. С пиками, в малахаях, они привели парижан в ужас.

Отличились в 1829 году и казаки есаула Падурова в сражениях с турками на Балканском полуострове, особенно у села Кулевчи. Оренбуржцы сокрушили поляков-повстанцев в 1831 году и в 1863-м, а в 1848-м — венгров... В. А. Перовский с полками Оренбургского казачьего войска успешно осуществил в 1853 году поход по Сырдарье на Хиву, которую когда-то уже брал в набеге лихой яицкий атаман Нечай с ватагой всего в 500 человек.

Высоко оценивал воинское умение и джигитовку казаков генерал Михаил Дмитриевич Скобелев в экспедиции против мятежа в Кокандском ханстве (1875-1876) и в русско-турецкой войне 1877-1878 годов, которая освободила некоторые балканские народы от беспросветного турецкого ига. Особенно поражало всех уменье казаков скакать галопом, стоя на седле, и запрыгивать из этого положения на крепостные стены. Штурмовые лестницы им зачастую не требовались. Но и потери в походах у Оренбургского казачьего войска были тяжелейшие, иногда — до половины личного состава, поголовной гибели отрядов. Средняя Азия, можно сказать, вся полита кровью казачьей. Правда, заслуги отмечались. Например, за воинский героизм в 1864-1865 годах под Ташкентом и Чимкентом более 250 казаков Оренбургского казачьего войска украсились Георгиевскими крестами. Согласно казачьим обычаям эти награды в праздники имели право носить дети, внуки, правнуки, потомки героев. По этой причине не надо удивляться, увидев в наше время молодца с Георгиевским крестом.

Главным, чисто казачьим праздником был день Симеона-летопроводца, по новому стилю — 14 сентября, когда трехлетних детишек усаживали на коней. Отмечались Престольные дни станиц, войсковые праздники, день Казанской Божьей Матери — защитницы России — 4 ноября, день казачки — введение Богоматери во храм — 4 декабря по новому стилю и др. Больше всего казаки почитали Пасху. Но кто же в России не любит Пасхи с ее воскресением, благодатью духа, озарением, весенним солнцем и крашеными яичками!?

* * *

Дети казаков при достижении 18 лет записывались в «малолетки» для двухгодичной службы в родных станицах. Они обучались интенсивно верховой езде, джигитовке, стрельбе, назначались в караулы. Присяга и зачисление в казаки — с 20 лет — без права участия в военных походах. И только в 21 год, если здоровье было отменным, молодых казаков переводили в строевой разряд. При этом каждый за свой счет должен был приобрести коня, винтовку, шашку, снаряжение, обмундирование.

Строевой разряд служил четыре года в первоочередных частях. Для Оренбургского казачьего войска это чаще всего — Туркестан. Затем восемь лет служба в частях второй и третьей очереди, поближе в дому. При этом можно было жениться, заводить семьи. Оканчивалась служба пятью годами запасного разряда — жили дома. В 39 лет служба завершалась, казак переходил в разряд отставных, получал право продать свое оружие, строевого коня, снаряжение или оставить себе. От военной службы казакам можно было и откупиться, внося в казну войска определенную сумму. Но это было возможно только для зажиточных семей.

На хозяйственную деятельность Оренбургского казачьего войска значительно повлияла отмена крепостного права 19 февраля 1861 года. Рынок, капиталистические отношения стали развиваться более бурно и в казачьих общинах. Академик С. Г. Струмилин подчеркивает в «Истории черной металлургии СССР», что после отмены крепостного права на той же дореформенной технике производительность труда увеличилась сразу в четыре раза.

До отмены крепостного права надстройка кусала смертельно, по-скорпионьи, свой базис. Для России этот «политико-экономический скорпионизм» постоянен. Его разрушительное, ядовитое жало отчетливо наблюдается и в наши дни. Но были в России и сдвиги к рынку, свободе, процветанию. При всех «черных дырах» XIX век был все же для нашей страны именно веком поступательного движения, стремительного развития промышленности, науки, культуры, торговли, гуманистических идей, народной общности, перехода от монархии абсолютизма к монархии либеральной, к соборности.

Как же могла повлиять отмена крепостного права на казачью общину, свободную от этих цепей? В первую очередь отметим, что на каждого оренбургского казака приходилось по 30 десятин земли. Если пашни были плохими, земельные участки увеличивались. Так, в станице Таналыкской выделяли по 63 десятины, в поселке Прохладном — по: 70, в Павловском юрте — 34, в станице Магнитной — 28. А плотность населения на землях Оренбургского казачьего войска была низка — 8,4 человека на квадратную версту. У мужика в европейской части России было в среднем всего по 8,7 десятины (1 десятина — это 1,09 гектара).

Некоторые казаки не имели достаточно сил для обработки больших участков земли, наемный труд почти не использовался по причине слабой заселенности. Сдавать землю в аренду было практически некому. А земельные законы, положения были жесткими и в казачьей общине. Каждая десятина должна была приносить хозяину в год 5 рублей прибыли. После отмены крепостного права крестьяне из центральной России хлынули в Оренбуржье и Сибирь, где землю можно было и купить, а у казаков арендовать за бесценок, по сравнению с другими регионами. Это было выгодно и казачеству, и бывшим крепостным крестьянам. Вот поэтому производство зерна, масла, молочных продуктов и мяса, промыслов возросло в четыре раза, по утверждению С. Г. Струмилина, «на той же дореформенной технике».

Положение академика, разумеется, не совсем точно. Быстрое развитие рынка, аренды, использование наемного труда позволило перевооружиться и технически. Почти в каждом казачьем и крестьянском хозяйстве появились усовершенствованные плуги, молотилки-сеялки, строились мельницы, маслозаводы, мастерские по выделке кож и меховых изделий.

Казачество оттеснило и перекупщиков своим собственным «Торговым обществом» в 500-600 человек. Кстати, оно было утверждено еще «Положением 1840 года», но функционировало до отмены крепостного права слабо. Оборотный капитал «Торгового общества» составлял более двух миллионов рублей.

В станице Магнитной в 1900 году проживало десять тысяч человек, в ее окрестностях тучнело почти сорок тысяч голов скота. Дважды в год, летом и осенью, проводились большие ярмарки — с общим оборотом в сто тысяч рублей. Станицу украшали две церкви, две школы, телеграф, горная контора геологического общества, три магазина, кабак с хорошей кухней при постоялом дворе, гарнизонная столовая, здание управления с караулкой и гауптвахтой, мельница, склады «Торгового общества», казенные конюшни, маслоделательное товарищество, коптильня, два ледника, хлебопекарня, мастерские, пороховой погреб, лазарет, баня, клуб для собраний с библиотекой.

Примерно так же выглядела станица Магнитная и в 1855 году. Данные можно почерпнуть из «Ведомости зданиям и строениям»: «Деревянный комендатский дом о 6 комнат. Флигель о 3 комнаты, с сенями. Две кухни, людская изба, баня, два погреба, конюшня и каретник. Гауптвахта о 4 комнатах. Две караулки. Батальонный лазарет и хлебопекарня. Канцелярия, плотничная и слесарня. Полубатальонное училище. Батальонный цейхгауз. Два провиантских магазина о двух отделениях каждый. Сборный дом» (т. е. соборный, общественный дом).

Территория и население согласно «Положению об управлении военными отделами Оренбургсвойска от 24 января 1884 года» и «Положения об общественном управлении станиц 1891 года» делились на три военных отдела (округа).

1-й округ (отдел) охватывал казачество Оренбургского и Орского уездов — 175 тысяч человек с наделом земли в 1691742 десятины.

2-й округ (отдел) с управлением в Верхнеуральске — это часть земель Орского, Верхнеуральского и Троицкого уездов. Население — 180 тысяч человек с наделом земли в 3525818 десятин. Станица Магнитная находилась во 2-м округе.

3-й округ (отдел) создали из частей Троицкого и Челябинского уездов с населением в 210 тысяч человек с площадью земли в 2248700 десятин. Центром третьего округа был Троицк, богатый храмами, мечетями, купецкими лабазами, торговыми складами, культурой, знаменитый своими ярмарками, известный не только в России, но и далеко за ее рубежами. Богатства, товары, которые проходили через Троицк, не имеет и еще долго не будет иметь вся современная Челябинская область. Такой вот была «нищая, отсталая царская Россия».

Не отрицая классовое расслоение, рассмотрим миф про казаков, по В. И. Ленину, «земледельцев зажиточных» (Полн. собр. соч., т. 36, с. 402). На территории Оренбургского казачьего войска проживало фактически четыре разных сословия: войсковое, неслужилое, невойсковое, переселенцы. Основное сословие — это войсковое, которое с винтовками, шашками, нагайками не было богатым. Дорого для семьи обходилось снарядить и отправить на службу казака — 200 рублей! Теряла семья и главное — рабочие руки. А вот неслужилое сословие процветало. Права те же, но без потерь. Безбедно, а зачастую богаче казачества существовало невойсковое сословие (105 тысяч человек). Они имели собственность — дома, мельницы, маслобойни, небольшие предприятия разного рода, арендованные у казаков участки земли, иногда очень крупные. Из упомянутых 105 тысяч большинство вовсе не купцы, не белые воротнички, а обыкновенные крестьяне. Самым богатым человеком на земле Оренбургского казачьего войска был не какой-нибудь генерал, не атаман, не купец, а предприимчивый крестьянин, хуторянин Леонтьев, который арендовал 1578,7 десятины земли. После 1861 года, а позднее — в результате столыпинской реформы такие «леонтьевы» появлялись сотнями, тысячами. В это время 12,9% казачьих хозяйств хирели, не сеяли хлеб, были безлошадными (Н. Лисовский, «1917 год на Урале», ЮУКИ, 1967 г. с. 50).

Бедноту, голодрань из казачества и крестьянства историки, следуя штампам, преподносят в своих исследованиях обычно, как жертву классового угнетения. Явление, упомянутое как угнетение, безусловно, существовало. Но чаще всего были не «жертвы», а люди не очень предприимчивые, абсолютно не приспособленные к рыночным отношениям, безвольные и тупые, лентяи и пьяницы. На территории Оренбургской губернии укрепилось 167819 хозяйств, из них 94128 — крестьянских, 73691 — казачьих. Безземельные составляли 21,8 процента, но относить их всех к бедноте нельзя. Многим земля просто не требовалась. Они, числясь в безземельных, занимались промыслами, приносящими большие доходы: золотоискатели, углежоги, перегонщики гуртов, доставщики строевого леса, вольница извоза, профессиональные нищие, якобы от «погорельцев», разбойники и другие гримасы — то дьявольские рожи, то ангельские воплощения, знахари и пророки, предсказатели судеб, реалии и фантомы гениального, непредсказуемого российского народа.

Оренбургская пограничная линия к этому времени утратила свое первоначальное значение. Да и раньше «казачьи крепости-станицы» были в общем-то обыкновенными деревеньками, обнесенными частоколом, земляным валом, рогатками — с рядами уходящих в степь сигнальных вышек. Башкиры и казахи не были уже врагами, дикими народами, хотя изредка угоняли табуны. Однако, это была уже «игра». Через два-три дня табун возвращали за выкуп в четверть водки (три литра). Этим же частенько баловались и казаки. Высокому начальству об этих происшествиях не докладывалось. Настоящих воров, конокрадов казаки убивали без суда и следствия, рубили шашками, а чаще захлестывали нагайками до состояния кусков мяса. Судебные органы такие случаи не рассматривали, да к ним сигналы и заявления об этом и не поступали. В казачьих станицах и крестьянских селах избы не запирались на замки. Когда хозяева уходили на покос, по другим делам, двери припирались поленом, замыкались щепой, штырем в запоре.

К личностям заслуженным казаки относились уважительно, с истинным поклоном. В станице Магнитной, на дуване, между каменной церковью с позолоченными крестами и атаманской управой стоял двухсаженный, четырехгранный обелиск-монумент с бронзовым двухглавым орлом на пике, с текстом на чугунной плите: «Наше усердие к бывшему в Крепости Магнитной комендантом с 1810 по 1830 год Его Превосходительству Господину Генерал-Майору и Кавалеру Ивану Ивановичу Мистрову 1-му.

Жители крепости Магнитной и дистанция ея! Воздадим нашу благодарность сооружением сего памятника за благоразумное управление оною дистанциею Его Превосходительства! Сей начальник и вместе отец по всей справедливости достоин нашей благодарности».

В городском магнитогорском музее чугунная плита эта в наличии до сих пор. О том, в какое поганое время памятник был уничтожен, можно и не упоминать. Слава Богу, что плита сохранилась. Она обладает силой удивительно магнетической, целительной для духа и даже здоровья, излучает звон церковных колоколов девятнадцатого столетия, биоэнергию, ауру наших прапращуров, казачек с ликами синеглазой Богоматери, которая благословляла своих сыновей на труд хлебороба, на воинские подвиги, на любовь и беспредельную преданность России.

III. Великие потрясения у горы Магнитной
(1900-1919 гг.)

«Вам, господа, нужны великие потрясения,

а нам — великая Россия...»

П. Столыпин

Известное изречение, что каждый человек является центром Вселенной, можно осмыслить не без оснований и по-другому. Земля, страна, события вращаются во времени вокруг человека, места, где он живет. В 1900 году профессор И. Морозевич вместе с горным инженером М. Бронниковым и топографом Н. Михеевым работали на Магнитной горе все лето. В трудах геологического комитета, том 18, была опубликована работа И. Морозевича «Гора Магнитная и ее ближайшие окрестности». Запасы руды определялись осторожно, с перестраховочным уменьшением в 49 миллионов тонн. Экспедиция И. Морозевича не была первой. На много лет ранее здесь побывали Е. Гофман, Г. Гельмерсон, Г. Траутшольд, А. Карпинский. По их рекомендациям на горе Магнитной появились первые технически грамотные горные выработки, уступы-разрезы, ступени, что позволило повысить добычу руды до 50 тысяч тонн в год.

Но продолжалась добыча руды и обычным сбором глыб железняка в кучи для вывоза на Белорецкий завод. Занимались этим выгодным делом и казаки, и дети их, и сословие невойсковое. Именно на деньги, рожденные рудой горы Магнитной, был построен в Москве знаменитый Дом Пашкова, ставший позднее, при советской власти Ленинской библиотекой. Самым основательным исследователем рудного богатства горы Магнитной был Александр Николаевич Заварицкий (1884-1953) — крупный ученый, академик.

На землях казачьей станицы Магнитной добывалось артелями и одиночками-старателями золото — по 23 пуда в год. С 1900 по 1920 год намыли 460 пудов драгоценного желтого металла. Царская Россия по данным 1913 года добывала 49 тонн золота за каждый летний сезон. По всем показателям двадцатый век обещал быть поистине золотым. По всей Оренбургской губернии царил мир, расцвет экономики, хлебопашества, скотоводства, промыслов. Уровень жизни даже у неимущих слоев населения был весьма высоким. Так счастливо начиналось царствование последнего императора из династии Романовых — Николая II, личности образованной, доброй, спокойной и благожелательной, по-христиански нравственной.

Но Россия в это время отставала в некоторых видах технического перевооружения, военного оснащения, в частности, на флоте. Многие корабли, их артиллерия устарели, не были боеспособными. Гибельно было при этом состоянии вступать в какой-либо военный конфликт. Потрясения, падение авторитета и роли монархии начались после поражения в войне с Японией закономерно. Оренбургское казачье войско мобилизовало тогда, в 1904 году, более 20 тысяч человек, сформировав 110 конных сотен и семь артиллерийских батарей при 40 орудиях. Сражались казаки отважно, погибали, но успехов не было, только горечь потерь, презрение к царскому генералитету, который не смог обеспечить армию даже боеприпасами. Революция 1905-1907 гг. явилась не столько результатом классовых противоречий, сколько итогом национального позора, общего недовольства, народного возмущения. Бесхлебица в крупных городах, паралич власти, растерянность правительства подталкивали к бунту. Роль агитации социалистов была не так велика, хотя некоторые солдатские гарнизоны и моряков поднимали на мятежи тайные организации революционеров. Господствовала все-таки стихия!

Казачество Оренбургского войска революцию 1905 года не поддержало, хотя понесло в войне с Японией тяжелый урон «ни за што, ни про што». Любая война — это школа жестокости, а революция — разгул озверения, безнравственности, грабежей и убийства под знаменами предполагаемой справедливости. К подавлению «первой репетиции», то бишь революции 1905 года, казачество приложило руку, но всего лишь на уровне нагаек при разгоне демонстрантов. Профессиональная жандармерия в особенной помощи не нуждалась, могла обойтись и без казаков. Но оренбургские казачьи части, как и другие, выполняли довольно долго полицейские операции и конвойные, охранные функции.

В Туркестане у генерала А. Самсонова служили в тяжелых климатических условиях три Оренбургских полка и артиллерийская конная батарея. Чтобы задобрить казаков и спасти их семьи от разорения, царское правительство выделило им семь миллионов рублей. Губернская управа утверждала, будто у них 150 тысяч хозяйств остро нуждаются в помощи. Цифру данную явно завысили раза в три, если не более, лишь бы «выбить» сумму посолиднее, ухватить кус пожирнее. Российская глубинка умела это делать с давних пор.

Конечно, разбогатеть по-крупному на выручку от продажи зерна, мяса, молочных продуктов казачьи хозяйства не могли. Налицо было перепроизводство этих продуктов, цены говорят об этом более убедительно. Пуд муки стоил 80 копеек, булка хлеба весом в два фунта (фунт — 409,5 г) 4 копейки, мясо — 10 копеек за фунт, баран целиком — два рубля, корова — пять рублей. Но хорошие строевые кони оценивались высоко: 80-100 рублей.

Дешевой была и одежда, амуниция: шинель — 6 рублей, полушубок — 5, сапоги — 6, шашка — 7, гимнастерка — 90 копеек, перчатки — 30 копеек. Цены, разумеется, росли: к 1914 году все стоило уже в два раза дороже, а к 1917 — в десять раз. Но труд оплачивался хорошо. Атаман станицы получал 500 рублей, квалифицированный рабочий и телеграфист — 240, учитель — 150, дворник — 75, батрак — 70. Однако, все это благополучие существовало только до 1914 года, т. е. пока не началась первая мировая война.

Успехи Оренбургского казачьего войска в сельском хозяйстве, коневодстве, скотоводстве возникли не сами по себе. И не в стихийной рыночной конкуренции. Еще в 1822 году каждое хозяйство обязано было засевать не менее двух десятин хлебом и овсом, сверх того четверть — под картошку. За хорошую урожайность выделялись премии. В 1836 году присудили восемнадцать наград по 50, 75, 100 и 150 рублей, а урядник Алексей Волков из станицы Ветлянской был отмечен премией в 350 рублей.

Генерал В. Перовский приказывал тогда каждому казаку от 17 до 60 лет засевать по одному пуду ржи, овса или пшеницы, создав запас на случай засухи в 15 пудов 20 фунтов на душу. Тех, кто это не выполнял, прогоняли сквозь строй, высылали на службу в отдаленные линии. Позднее применялись экономические меры — штрафы. Большую роль играли и пропаганда передовых методов ведения хозяйства, специальное обучение.

В 1909 году учредили Оренбургскую войсковую низшую сельскохозяйственную школу 1-го разряда, в которую зачислили 53 ученика от 12 до 18 лет. В школе преподавали дипломированные агрономы, практики и ученые, бывавшие в зарубежье. На двух десятинах (напомним еще раз: десятина — это 1,09 гектара или 2400 квадратных саженей) обустроили парники, фруктовый сад, питомник, огород. Ученики овладевали столярным, шорным и кузнечным ремеслами. Двадцать из них обеспечивались коштом — стипендиями.

Ранее, за год до учреждения упомянутой школы, было создано «Сельскохозяйственное общество», которое организовало 38 маслоделательных товариществ и выпуск журнала «Оренбургское казачье хозяйство». Крупное маслоделательное предприятие возникло тогда с тремя отделениями и в станице Магнитной. Казаки-предприниматели, правильнее бы их назвать — кооператоры, поставили на торг 38648 пудов первосортного сливочного масла общей стоимостью 547 тысяч рублей при себестоимости в 77 тысяч рублей. В переводе на современные весовые меры — один килограмм масла обходился по затратам в 13 копеек. А продавали его в промышленные центры по 80 копеек. Так что «накручивать» цены умели во все времена. Но на станичных базарах это же масло считалось удачей продать по 10 копеек за фунт (25 копеек за 1 кг). Есть смысл поразмышлять над этими цифрами, как и над тем, что сказано ранее: на землях станицы Магнитной паслось сорок тысяч голов скота и добывалось ежегодно 23 пуда золота — 368 кг. Да извоз руды с горы давал 60 тысяч рублей.

В результате земельной реформы, начатой по инициативе выдающегося государственного деятеля Петра Аркадьевича Столыпина (1862-1911), в Оренбургской губернии возникли 23380 крепких и весьма прибыльных фермерских хозяйств, усилилась тяга к выходу из казачества. Тенденцию эту пресекли законодательно в 1913 году. Делались и послабления тяжелой жизни строевиков. В 1910 году казачью службу сократили до продолжительности в 18 лет. Подготовительный разряд с 20 до 21 года, строевой — 12 лет, в запасе до 38 лет. Облегчение было весьма значительным. Приходили долгожданная свобода, воля. После этого казаки считались ополченцами, могли быть не только добровольцами, но подлежали и мобилизации в случае чрезвычайных обстоятельств.

Строевая форма одежды для Оренбургского войска менялась неоднократно. Наиболее правильным и практичным было решение, принятое в 1833 году, когда из темно-зеленого сукна шились и шаровары, и гимнастерки типа косоворотки, и фуражка. Лампасы и околыши утвердились светло-синие, голубые. Шинели — серые, папахи — мерлушковые.

В 1881 году военное ведомство пыталось вернуть темно-синие мундиры, но решение это так и осталось «на бумаге», реализовать его не удалось. Во-первых, на складах войска был большой запас добротного темно-зеленого сукна. Смена формы требовала больших средств, а таковых не имелось. Во-вторых, для полевых условий, военных действий форма была демаскирующа — и летом, и зимой. В-третьих, Оренбургское казачество активно воспротивилось нововведению, не приняло — то ли как «цвет жандармов», то ли по эстетическим соображениям, а может — в силу консерватизма.

Пришлось отказаться и от некоторых положений 1833 года, в частности, от весьма дорогого «чепрака синего с малиновой оторочкой» — накидки на коня для парадности и украса. Но оставались белые перчатки, а для офицеров белые мундиры, белый цвет фуражечных полей. За шик почитался при этом и белый конь. Когда позднее, в гражданской войне, возникнут политические понятия «белые» и «красные», то понятно станет, как они возникли.

Казачьи чины не совпадали с армейскими, менялись по значению: десятник, урядник... Подхорунжий — на погонах одна звездочка... Поговорка того времени утверждала: «Курица — не птица, подхорунжий — не офицер». Хорунжий — это уже эквивалент подпоручика — две звездочки, сотник — три звездочки (по современным понятиям — старший лейтенант), подъесаул — четыре звездочки (капитан), есаул — погоны с одним просветом без звездочек (майор), войсковой старшина — погоны с двумя просветами и тремя звездочками (ныне так выглядят полковничьи погоны). Но у казаков полковник носил погоны с двумя просветами, без звездочек.

В генералитете младший имел погоны с одной большой звездой, именуясь генерал-майором. Генерал-лейтенант ходил при двух звездочках. Генерал — три звезды. Так выглядело и жило Оренбургское казачье войско накануне первой мировой войны, начавшейся в 1914 году. Если потрясения от поражения в русско-японской войне и революции 1905 года не коснулись особенно Оренбургского казачьего войска и станицы, процветающей возле горы Магнитной, то грядущие события таили разор и погибель.

Расположение оренбургских казачьих частей перед первой мировой войной в четырех военных округах России известны: в Туркестане — три конных полка по четыре сотни и батарея из шести полевых орудий на конной тяге, в Казанском округе — две конных сотни, три пластунских команды и штаб трех льготных батарей, в Киеве — два кавалерийских полка по шестьсот казаков каждый. В Варшавском округе был всего один полк. И в Финляндии квартировали две артиллерийские батареи с дивизионом в двести сабель.

В первые же месяцы войны с Германией Оренбургское казачье войско, как и дончаки, кубанцы, сформировали, оснастили и выслали на фронт уже не полки, а дивизии. Один известный челябинский щелкопер, ненавистник казачества, в наши дни утверждал, будто все казаки были в сущности полицейскими, в первой мировой войне участия не принимали. А в гражданской войне оренбургские казаки были якобы все «белыми» — в количестве 500 тысяч! Но факты говорят о другом: в первой мировой войне, на самых трудных участках фронта были 292 тысячи казаков, из них оренбургские — 36674. Дивизии Оренбургского казачьего войска отличились во многих операциях действующей армии: в Лодзинской — 1914 год, в Горлицкой — 1915 год, в том числе в знаменитом «Брусиловском прорыве» — 1916 год.

Служилое и неслужилое сословия Оренбургского казачьего войска вместе с семьями, детьми составляли 495 тысяч, из них почти половина относилась к неслужилым. Под ружье даже при тотальной мобилизации могли встать только 60 тысяч казаков. Учитывая Туркестанский гарнизон, резервные части, военные школы, можно сказать, что Оренбургское казачье войско перешло полностью на военное положение. Посевы хлеба в казачьих хозяйствах резко сократились, стало уменьшаться поголовье скота, снизился выпуск сельскохозяйственной продукции. Пришлось разобрать и отправить в западные районы России железную дорогу, которую в 1915 году прокладывали от Карталов в сторону Магнитной горы.

Война парализовала экономику, обострила общественные и классовые противоречия, были и бесхлебица в крупных промышленных центрах, и военные неудачи, и деградация высших эшелонов власти. Но и при этом Россия продолжала оставаться великой державой, прочно занимая в цивилизованном мире шестое место по развитию промышленности, науки, сельского хозяйства. А по некоторым параметрам наша страна была тогда даже не на шестом, а на первом месте. Например, по строительству железных дорог, научным открытиям, культуре. Мудрой и мягкой была политика по отношению к национальным меньшинствам, религиям. Христианские храмы мирно соседствовали с мечетями, католическими кирхами. Никакого «кровавого монархизма» не существовало. И наоборот — на почве излишней терпимости, вседозволенности и процветали антимонархическая пропаганда, антиправительственная агитация, анархические и социалистические идеи, волнения пролетариата, хотя «рабочий получал... 246 рублей, а приносил прибыли капиталисту 252 рубля» («История КПСС», изд-во полит. лит-ры, М., 1971, стр. 138). Рабочий получал почти половину стоимости произведенной им продукции и при этом бунтовал! Россия разваливалась в самом прямом смысле от стачек, крестьянских мятежей, участия в революционном движении интеллигенции и буржуазии.

Либеральность к инакомыслию, мятежникам, заговорщикам, спекуляциям политической оппозиции объяснить невозможно. Для России это было явлением традиционным. С 1826 по 1906 год казнено всего 894 человека. Революционеры в тюрьмах писали романы, а Н. Крупская, как известно, привезла в ссылку своему муженьку рояль. Конечно, был расстрел «крестного хода» в 1905 году, события на Ленском прииске, казни террористов. Но все это нельзя даже и отдаленно сопоставить с тем, что будет происходить после октябрьского переворота 1917 года.

Судьбу России, страшные бедствия в случае победы коммунистов предвидел Ф. М. Достоевский, написавший на эту тему роман «Бесы». Но российское общество пророка не заметило, увлекаясь вседозволенностью, персонифицированием зла в облике монархии, затем — офицерства, буржуазии, духовенства, интеллигенции... Монархия стала первой самой беззащитной и удобной мишенью, быстро теряла социальную опору, авторитет. Последний император Николай II был слишком добрым, по-христиански светлым, уступчивым, безвольным, чтобы управлять страной в ситуации обвального безвластия, обострения общественных противоречий из-за неудач на фронтах и в экономике.

России нужен был диктатор от просвещенной, цивилизованной буржуазии. В необходимый момент таковой не появился. Стихийная волна февральской демократической революции, весьма «бархатной», без большой крови и выстрелов, привела Николая II к отречению. Поскольку период русской истории с февраля по октябрь 1917 года отражен в научной и художественной литературе почти объективно, если учитывать при этом труды А. И. Солженицына, не будем останавливаться на этом времени особо. Но отметим, что революции начинаются не с идей и учений философов, не с заговоров политиков, не с митингов и забастовок, а с перехода армии или других силовых структур на сторону бунтующих групп, масс.

Февральская революция 1917 года началась с того, что казачий подхорунжий Филатов отрубил шашкой голову полицейскому ротмистру Крылову средь бела дня, на площади, в присутствии тысячи свидетелей. Из-за мифов и фальшивых штампов при упоминании о русской революции чаще всего возникают образы рабочих, большевиков, латышских стрелков, матросов, опоясанных пулеметными лентами. А в образе казака многие видят до сих пор карателя с нагайкой, шашкой, разгоняющего демонстрантов. Разумеется, казачество не было движущей силой революции. Но нельзя отрицать и значительную силу, роль казаков в революционном движении. Только говорится сие не для похвалы. Вина казачества за свержение монархии, за помощь бесам исторически велика.

Академик И. И. Минц в «Истории великого Октября» события тех лет осмысливает чаще всего через реальные факты. Вот как, например, он описывает день 25 февраля 1917 года в Петрограде: «Полиция стала отгонять демонстрантов. В это время подъехал взвод казаков с офицером. Казаки накинулись на городовых, охранявших арестованных. «Служите вы за деньги», — ругали городовых казаки, нанося им удары шашками плашмя. Казаки освободили арестованных» (т. I, стр. 442). И далее, через две страницы: «Из толпы выскочила и побежала к памятнику курсистка. Взводный офицер учебной команды Волынского полка выстрелом убил ее. Возмущенная толпа кинулась вперед, прорвала цепь и вышла на площадь. Здесь собралось несколько тысяч человек с красными флагами. Начался митинг. Командир отряда полиции ротмистр Крылов подскакал к казакам 6-й сотни и приказал стрелять. Казаки молчали. Взбешенный ротмистр ударил кулаком правофлангового казака. Стоявший, рядом подхорунжий М. Г. Филатов мгновенно выхватил саблю и зарубил ротмистра. Полиция вызвала новый отряд городовых. Обнажив шашки, они начали рассеивать толпу, но подоспевшие казаки прогнали городовых. Толпа устроила казакам овацию».

Подобных зафиксированных оваций по адресу казаков сотни. Но все же преобладает противоположное. О многом вообще не сказано, поскольку все события нельзя изобразить. Но мы отметим, что в первые же дни Октябрьского переворота 1-я Оренбургская казачья дивизия перешла на сторону советской власти. Отказалась поднять оружие против большевиков и 2-я Оренбургская казачья дивизия. А это означало, что под красные знамена встало почти все мобилизованное для империалистической войны оренбургское казачество, в том числе и все служилые казаки станицы Магнитной, находящиеся в упомянутых дивизиях. В марте 1918 года в Троицке был сформирован из добровольцев «казачий социалистический полк имени Степана Разина». Революционный казачий полк в Верхнеуральске возглавил С. Галунов. Сподвижники Блюхера — легендарные братья Каширины были казачьими офицерами. Был казаком и Николай Дмитриевич Томин, который привел в Москву под красными знаменами Оренбургскую казачью дивизию, а позднее возглавил Троицкий отряд. Как же тогда возникла «дутовщина»? Как появилась версия, будто уральское казачество в большинстве своем не приняло революцию?

Чтобы выявить отношение к партиям на нашей земле разных сословий и групп, рассмотрим результаты голосования в Учредительное собрание осенью 1917 года. В Троицком уезде голоса распределились следующим образом:

список 1 — кадеты — 3518 голосов,

список 2 — казачий — 52720,

список 3 — эсеры — 12201,

список 4 — меньшевики — 1092,

список 5 — мусульмане — 2536,

список 6 — кооператоры — 88,

список 7 — социалисты — 320,

список 8 — большевики — 16650,

список 9 — башкиры-федералисты — 5188

(газета «Союзная мысль» 206, 30 декабря 1917 года).

Примерно такая же раскладка голосов была и в Верхнеуральском уезде. Большевики там получили 10591 голос, несколько меньше эсеров. И казачий список легко экстраполировать, это ведь была не партия, добрая половина практически шла за эсерами и большевиками, которые обещали «землю — крестьянам, заводы — рабочим». Меньшевики и кадеты не имели опоры в народе.

Результаты выборов в Учредительное собрание были оглашены и утверждены 5 (18) января 1918 года. Эсеры получили 370 депутатских мест, большевики — 175, левые эсеры — 40, кадеты — 17, меньшевики — 15, национальные группы — 86 («Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия». Изд. 3-е, М., 1987, с. 549).

Эти соотношения не устраивали большевиков. Власть, которую они захватили в результате Октябрьского переворота в 1917 году, пришлось бы передавать эсерам. И большевики пошли на разгон Учредительного собрания, спровоцировав этим гражданскую войну. Власть большевиков, советская власть, затем диктат партии и НКВД были нелегитимны, незаконны с рождения. И какими бы «конституциями» и «выборами» ни прикрывалась система позднее, положение не менялось. Но не будем в рассуждениях опережать события.

Авторитет большевиков среди крестьянства и казачества в тот первоначальный период падал катастрофически из-за репрессий, действий продотрядов, забиравших хлеб подчистую не только у богатеев, но и у середняков, даже бедняков.

Троцкий ненавидел и боялся казаков, не верил им, хотя они и воевали за Советскую власть под красными знаменами. Поэтому многие, в том числе и две красные Оренбургские казачьи дивизии были демобилизованы, распущены по домам. Понятно, по каким причинам успехи белочехов, белого движения были вначале не так уж и случайны. Но и при этой ситуации сотни тысяч крестьян шли добровольцами к Александру Васильевичу Колчаку, а казачьи станицы в Оренбуржье присоединялись к Александру Ильичу Дутову прагматически, чтобы сохранить свои хозяйства от разграбления.

Почти каждая казачья станица имела тогда свой отряд самообороны. Были такие отряды и в крестьянских селениях. Оружия хватало на всех. Солдаты уходили с фронта с винтовками, привозили домой пулеметы, ящики с патронами. Станица Магнитная с населением в две тысячи душ держала отряд дружинников в 140-160 сабель. Многие казаки из Магнитной были у красных, в разных соединениях, как и у белых. Нет никаких оснований считать станицу Магнитную красногвардейской или белогвардейской опорой. И со временем станет ясно всем, что памятники можно поставить на нашей Земле с одинаковым уважением как братьям Кашириным, так и Дутову. Да простит их Бог!

Некоторые старожилы станицы доказывают, что «революция в Магнитной началась даже раньше, чем в Петрограде». Основанием для этих суждений служит решение схода станицы Магнитной в июле 1917 года об изгнании стражника, охранявшего почтовое отделение. Казаки избили его, обезоружили и прогнали. Документально этот факт зафиксирован в телеграмме Оренбургского губернского комиссара Енигеева в адрес Временного правительства (ЦГАОР, ф. 406, оп. 2, д. 210). Стражник был в станице единственным представителем Временного правительства. Таким вот образом казаки станицы Магнитной совершили «социалистическую революцию» раньше, чем в Петрограде. К этому можно отнестись с юмором. Советской власти в станице Магнитной не было долго и после октября 1917 года, хотя подобие Совета существовало. В таких глубинках не знали, как организовать новые органы управления. Власть в станице Магнитной осуществлял атаман, а он должен был подчиняться соответственно по иерархической лестнице Дутову. С предельной четкостью охарактеризовал ту обстановку большевик, казак станицы Магнитной Кондрат Жаринов: «Магнитские были ни за белых, ни за красных!» Первым председателем Совета в станице Магнитной от большевиков был избран 1 апреля 1918 года Дмитрий Павлович Чумляков с приходом отряда, которым командовал Михаил Васильевич Калмыков. При этом сохранялась и должность станичного атамана. Но через восемь дней, 9 апреля 1918 года, этот председатель погиб, был изрублен дутовцами в числе двенадцати красногвардейцев. Советская полувласть в станице Магнитной не утвердилась...

Дутовское движение в самом своем начале, как мы уже отметили, имело успех среди казачества. К примеру, 5 ноября 1917 года в здании окружного суда г. Троицка состоялся очередной съезд казачьих депутатов под председательством Александра Ивановича Кривощекова, отца будущего поэта — Бориса Ручьева. Съезд направил Дутову такую телеграмму: «Окружной съезд сердечно благодарит за приветствие и шлет Горячий привет батьке Атаману и всему войсковому правительству. В Грозный час смертельной опасности Родине и свободе пусть ваши действия будут решительны и мудры. Мы все с вами от безусого юнца до седой бороды. Да здравствует вольное могучее казачество и коалиционное Временное правительство. Долой изменников и предателей, и германских прислужников (газета «Оренбургский казачий вестник», № 66 от 31 октября 1917 года).

А. И. Кривощеков был личностью крупной и значительной. Инспектор гимназии, писатель-краевед, он был борцом за сохранение казачьего духа, казачьей культуры. Большой успех имела его книжка «На Оренбургской пограничной линии». В штабе Александра Ильича Дутова он возглавлял, по советским понятиям, идеологический отдел. Но в далекие походы за атаманом Кривощеков не пошел. Оренбургское казачество постепенно склонялось к тому, что Советская власть отражает якобы их интересы, интересы трудового народа. Процесс этот был противоречивым. Евдоким Васенко, именем которого названа улица в Челябинске, писал тогда: «Среди казаков единства нет. Руководят теперешним движением торговцы, старики и офицерство. Рядовое казачество и фронтовики недовольны и направлением работы, и теперешним составом войскового правительства».

Оценку эту подтверждает решение казачьего съезда того же третьего округа, который посылал приветственную телеграмму Дутову. Не прошло и полгода, а резолюция от 6 марта 1918 года была уже диаметрально противоположной: «I фронтовой съезд казаков 3-го округа Троицкого и Челябинского уездов категорически протестует против действий Войскового правительства во главе с Дутовым, которое явно ведет нас к гражданской войне и считает все распоряжения его недействительными. Всецело признает и приветствует власть трудового народа в лице Советов». Среди казачьих депутатов, принимавших это антидутовское решение, был и А. И. Кривощеков.

Революционные настроения казачества А. И. Дутов пытался погасить еще до октября 1917 года, используя свое положение войскового атамана. Он отозвал с фронта из 1-й Оренбургской казачьей дивизии Н. Д. Каширина, отдал его под суд за «большевистскую пропаганду». Но войсковой круг не поддержал Дутова. Тогда Дутов направил бунтаря-офицера в Верхнеуральский запасной полк. Каширина там, однако, почти сразу избрали председателем полкового комитета. И полк отказался выступить на борьбу с большевиками. Дутов издал приказ об увольнении Н. Д. Каширина со службы в декабре 1917 года. А мятежный офицер в ответ распустил полк по домам с оружием в руках.

Первое военное выступление А. И. Дутова было неудачным. 16 апреля 1918 года его окружили отряды В. К. Блюхера, М. С. Кадомцева, М. В. Калмыкова и Н. Д. Каширина. 19 апреля А. И. Дутов бросил свое разбитое войско и с офицерским корпусом всего в 600 сабель прорвался с трудом к югу у станицы Наваринской. Через четыре дня у поселка Бриен дутовцев настиг стремительно конный отряд В. Бобылева и разбил их. Атаман бежал в Тургайские степи. 20 мая возле станиц Татищенской и Донецкой Дутов вновь был разбит. И его бы добили, если бы не начался мятеж чехословацкого корпуса. Красногвардейские отряды сами оказались в окружении. Под командованием Каширина, Блюхера и Томина тогда было 1300 кавалеристов, 4500 — пехоты, 13 орудий, пулеметы, 2 легковых и один грузовой автомобиль. Дутовские соединения часто были далеко не казачьими. Вот как, например, описывает исследователь и знаток гражданской войны на Урале В. Душенькин вооружение и состав белогвардейского корпуса генерала М. Ханжина: «Корпус был сформирован в начале июля и насчитывал в своем составе 3960 штыков и 12055 сабель. В него входили главным образом офицерские части, разбавленные добровольцами-юнкерами, кадетами, гимназистами, студентами и мобилизованными казаками». Верхнеуральский отряд каширинцев по сравнению с корпусом генерала Ханжина был «более казачьим». Конечно, нельзя и преуменьшать силу дутовского сопротивления. Народный комиссариат по военным делам сообщал в информационной сводке от 16 мая 1918 года, что дутовские войска составляют 10-15 тысяч человек. А в результате угроз и мобилизации их число могло вырасти по подсчетам специалистов до 60 тысяч. Однако, насильственные меры, угрозы, мобилизация под пистолетным дулом вызывала недовольство. Во многих семьях одни оказались у красных, другие — у белых, поэтому в казачьих станицах было сильно тяготение к нейтралитету. Когда, например, красные взяли гору Извоз, а белые заняли рядом другие высоты, атаман Дмитрий Иванович Каширин объявил Верхнеуральск «нейтральной зоной». С атаманом Кашириным считались и дутовцы, хотя его сыновья сражались за Советскую власть. Белые не решились напасть на «нейтральных», чтобы не подтолкнуть их к уходу в красные. Блюхер и братья Каширины не стремились вести бои в городе по гуманным соображениям. И белые, и красные соприкасались флангами с нейтральным Верхнеуральском. И по вечерам иногда, после боя, противники оказывались в некоторых избах за одним столом — на ужине.

Александр Ильич Дутов был талантливым организатором, подвижником, военным деятелем. Хотя операции, которыми он руководил лично, иногда завершались неудачами. А вот его сподвижники — генералы Шишкин, Ханжин, Ончаков, полковник Горбунов, сотник Енборисов действовали более напористо и успешно. Особенно дерзок был отряд Горбунова численностью в 900 сабель. 1 августа 1918 года казаки под прикрытием тумана подошли к Белорецку и ворвались в город. С большим трудом и потерями выбил их из Белорецка Николай Дмитриевич Каширин.

Партизанская армия красных не уступала белым, совершила беспримерный поход от Верхнеуральска до Кунгура, сокрушила на своем пути десятки вооруженных до зубов частей, соединилась 13 сентября 1918 года с частями Красной Армии. Именно за этот поход В. К. Блюхер был награжден первым орденом Красного Знамени. Поскольку героический рейд каширинцев подробно описан, изображен в литературе, не будем повторяться, а коснемся лучше событий, которые происходили в станице Магнитной.

Свидетелем тех событий был рабочий геологической партии И. Ковалев, который находился тогда на Магнитной горе. Колоритны записи В. Томчука, совпадающие почти по всем параметрам с материалами В. Шкловского. Поскольку В. Шкловский занимался историей Магнитки профессионально, процитируем отрывок из его архивных материалов: «Изучение документов и опрос 28 участников гражданской войны из станицы Магнитной (9 из них были на стороне белых) позволяют создать вполне объективную картину того времени. Наиболее ценны воспоминания Щеринова, Плотникова, Жаринова, Воронова, а также данные, предоставленные мне лично командным составом: В. Блюхером, Н. Кашириным, В. Константиновым, С. Галуновым и др., с которыми пришлось встретиться. Пригодились и материалы, собранные Е. Федоровым.

После разгрома Дутова в Оренбурге 31 января 1918 года белогвардейская ставка переместилась в Верхнеуральск. 28 марта 1918 года Дутов был изгнан из Верхнеуральска. Резиденцией атамана стал пос. Краснинский. В станице Магнитной Дутов останавливался один раз — в начале февраля 1918 года. В другой раз был мимоходом, как при бегстве. Богатые станичники Караулов, Шлыгин, Юрьев, Телегин, Починский, Зиновьев, Коровин и Плотников встретили его хлебом-солью. Но значительной помощи атаман в станице не получил: только триста лошадей и полсотни добровольцев. Да и добровольцы были батраками, пошли воевать наемно, за прощение долгов и денежную плату от богатеев. Отряд станичной самообороны, 140 казаков с винтовками, к Дутову по решению схода не присоединился. Впрочем, отряд этот был абсолютно не боеспособным: он не собрался по сигналу, когда подходили белые. Не вышел из домов с оружием, когда в станицу позднее прибыл отряд красных, возглавляемый Калмыковым. Дутов по просьбе Починского, Меркурьева, Балыкина и др. оставил в станице из своего арсенала 200 винтовок — для создания нового отряда самообороны. Станица Магнитная Дутову не понравилась. Он разразился на митинге бранью:

— Где же ваша помощь, казаки? Вы дали мне 300 плюгавых кобыл, 50 голодранных казаков, а у меня выманили 200 винтовок и 10 ящиков с патронами. Ваш нейтралитет приведет к тому, что победят германские прихвостни-большевики. Да образумит вас Бог!

На мобилизацию в начале 1918 года А. И. Дутов не решился. И станица Магнитная при всем своем классовом расслоении осталась в сущности нейтральной. Когда Михаил Васильевич Калмыков вошел 1 апреля 1918 года в станицу Магнитную с отрядом красных, его встретили, как и Александра Ильича Дутова, колокольным звоном и хлебом-солью на рушниках. Самое удивительное в том, что хлеб-соль поднесли те же самые Починские, Зиновьевы и Телегины. Показное радушие, однако, не обмануло Калмыкова. В станице взвился красный флаг, был избран Совет, а на богатеев, которые выходили с хлебом-солью, была наложена контрибуция — в 50 тысяч рублей. Контрибуция была не так уж велика. За одни сутки постоя с кормежкой на бойца Калмыков выделял для оплаты от полутора до двух рублей. Шапка тогда стоила 35 рублей, сапоги — 75, а френч с брюками — 140 рублей. Цены эти подтверждает и председатель Троицкого земельного комитета В. Голощапов в газете «Известия Оренбургского военно-революционного комитета», № 8 от 31 января (13 февраля) 1918 года. За постояльство и пропитание своих бойцов Блюхер и Каширины платили крестьянам сел даже при походе на Кунгур. Впрочем, финансово они не были стеснены, ибо имели 12 пудов золота, спасенного В. Константиновым от белочехов.

Отряд М. В. Калмыкова, пришедший в станицу Магнитную, насчитывал 200 бойцов. Казаки станицы имели 350 винтовок, но 190 из них лежали на складе. А казаки, имеющие оружие, придерживались нейтралитета, поэтому М. В. Калмыков вошел в станицу без единого выстрела. Семидневное пребывание красных здесь было мирным. Но 8 апреля 1918 года дутовцы атаковали станицу и, неся большие потери от пулеметного огня, все же прорвались на ее улочки. В упорном бою красные потеряли 29 человек из отряда Калмыкова и 10-11 казаков из дружины самообороны, частично примкнувшей к большевикам.

Белые отошли неожиданно, их разведка доложила, что к станице Магнитной идет отряд Каширина. Совет станицы и отряд самообороны во время боя митинговали и даже вынесли решение, чтобы Калмыков вывел свой отряд для сражения за пределы станицы. Но около сорока дружинников из казачьей бедноты поддержали калмыковцев огнем, потеряв при этом, как отмечалось, 10-11 бойцов. Позднее они, пополнившись, сформировав из казаков станицы Магнитной отряд в 300 человек, с оружием, которое им выдал А. М. Дутов, ушли с Кашириным. Если учесть, что некоторые казаки из станицы Магнитной влились в отряды и белых, и красных ранее, то получаются довольно точные статистические данные: 600-700 человек из Магнитной были вовлечены в вооруженную борьбу. Для населения юрта станицы Магнитной в десять тысяч душ цифра очень высокая. Об отряде самообороны в 160 казаков, которые оказались у белых под командованием полковника Горбунова, скажем позднее, как и о сотне казаков из станицы Магнитной, которые оказались до конца верными героическому сопротивлению, борьбе с большевиками.

9 апреля 1918 года дутовцы расстреляли под горой Магнитной 12 красных бойцов, в том числе — первого председателя Совета Дмитрия Чумлякова, казаков из станицы Магнитной — Матвея Казанка, Семена Голышева, Михаила Жаринова. Брат Михаила Жаринова — Кондрат Жаринов потребовал на сходе казни некоторых членов Совета и казаков из отряда самообороны, которые придерживались нейтралитета. Каширин погасил страсти своим выступлением:

— За нейтралитет казнить нельзя. Многие из вас знают моего отца Дмитрия Ивановича Каширина — атамана в Верхнеуральске. Он тоже держит нейтралитет по тактическим соображениям. И чтобы не пострадали женщины, дети, дома наши. Революция должна нести не зло, а волю, добро, справедливость. Все нейтральные казаки по сути красные.

Каширин отклонил предложение о дополнительной контрибуции на богатых казаков в станице Магнитной. Он отказался изъять оружие у нейтральных казаков, согласился с тем, что в станице должен быть свой отряд, дружина самообороны. Всем усадьбам, пострадавшим в ходе уличных боев с белоказаками, была оказана помощь. Каширин поистине покорил станицу Магнитную. С Калмыковым в Магнитной Каширин поссорился, столкнулся в горячей полемике. Каширин обвинил его в провоцировании населения на борьбу с большевиками, а также за уличные бои в станице. Калмыков действительно оставил в станице Магнитной отрицательное впечатление. На митинге отряды Каширина и Калмыкова объединились. Командовать объединенным отрядом стал Каширин. Но позднее, в партизанском рейде, Калмыков проявил себя умелым командиром. Каширин оценивал его очень высоко.

У Блюхера и Каширина было много бойцов-интернационалистов, особенно венгров. Тянулось к ним и татаро-башкирское население округи. Татары и башкиры в составе партизанского соединения шли под красным знаменем до самого Кунгура. 6-й Уральской дружиной татаро-башкир командовал бесстрашный герой гражданской войны И. Г. Бейбурин. И все они были добровольцами. У Блюхера и братьев Кашириных не было ни одного мобилизованного бойца. За насилие над населением, мародерство строго наказывали. Каширин расстрелял перед строем своего близкого родственника только за то, что тот избил башкирина, отобрав у него барана. Да, идилии в гражданской войне не было. Необычайную жестокость проявили и красные, особенно в отсутствие своих командиров высокого ранга. Кондрат Жаринов простодушно признавался: «И мы белякам при случае отрезали уши и носы, выкалывали глаза, вспарывали брюхи. В отместку за их согрубления"...

У дутовцев изуверство было тоже явлением обычным. Так, при отходе каширинцев из Верхнеуральска один из красных комиссаров Н. Леонов решил заскочить на прощанье домой, и это его погубило. Белые взяли мост в налете. Н. Леонов бросился на коне через речку вплавь, но на другом берегу запетлялся в огородных плетнях, попал в плен. Белые отрезали ему уши, отрубили руки, затем — голову. Подобных примеров можно привести десятки, сотни.

Наиболее впечатлительными зверствами у дутовцев отличались генерал Шишкин и полковник Горбунов. Войдя в станицу Магнитную после ухода Каширина и Калмыкова, Горбунов выпорол на площади всех, кто «якшался с большевиками». По двенадцать плетей «всыпали» даже богатеям Починскому, Зиновьеву, Юрьеву, Балыкину и Телегину, сняв с них для срамоты портки. Избили и местного священника Добролюбова: за колокольный звон и хлеб-соль при встрече красных. Однако позднее служители религиозного культа убедительно доказали, что колокольным звоном не встречали ни Дутова, ни Калмыкова. Просто и красные, и белые входили в станицу Магнитную в то время, когда в храме шла служба по церковному календарю.

Блюхер, братья Каширины никого не загоняли насильно в свои отряды. Напротив, многих мирно отпускали по домам, даже не отбирая винтовки. Нет желания воевать — иди домой. Это поднимало их авторитет. Дутов тоже ратовал за добровольство в своем войске, играл в демократию, терпимость к нейтралитету. Но эта игра продолжалась не так долго.

Генерал Шишкин и полковник Горбунов действовали решительнее Дутова. Они без каких-то указаний насильственно мобилизовали отряд самообороны станицы Магнитной, усилили его казаками из соседних станиц и увели с собой под Серменево, чтобы блокировать каширинцев согласно предписанию своего штаба. Таким вот образом 160 казаков станицы Магнитной попали в белогвардейское войско. Но плохие получались «вояки» из мобилизованных. Именно на их участке под поселком Серменево и прорвались каширинцы к Узянскому заводу, начав свой знаменитый партизанский рейд.

Были, однако, станицы, где все поголовно уходили к белым, а иногда сами собирались на несколько дней в отряды, чтобы уничтожить продотряды красных. Так, в марте 1918 года погиб отряд моряка Персиянова, а 2-го апреля казаки буквально искрошили шашками в станице Изобильной экспедицию карателей-большевиков в составе 300 человек, возглавляемую Самуилом Цвиллингом.

Сколько же казаков Оренбургского войска принимало участие в военном конфликте? Были ведь не только «белые» и «красные», наши местные историки умалчивают про «зеленых». Исследователь-краевед В. Баканов «насчитывает» у белых — 45 тысяч, у красных — 15 тысяч. Вопрос о численности, о точности данных не так уж важен и принципиален. Если у А. И. Дутова было 45 тысяч казаков, то нелегитимность советской власти, ее антинародность были очевидны с первых дней. Думается, что события развивались по более сложному варианту.

По данным доктора исторических наук М. Машина тогда в боях участвовало всего 30 тысяч оренбургских казаков. Из них на стороне красных — 14 тысяч («Челябинский рабочий», № 75 (20900) от 31 марта 1989 года). Эти данные более серьезны, основательны и близки к истине. Вспомним, что Народный Комиссариат по военным делам в своей информационной сводке от 16 мая 1918 года сообщал, что дутовские войска «составляют 10-15 тысяч человек». Чуть позднее их численность после мобилизаций достигла 20 тысяч. Но развал армии А. И. Дутова, начавшийся в 1918 году, задолго до наступления красных, продолжился. Процитируем профессора М. Машина: «Осенью 1918 года взбунтовался 4-й Оренбургский казачий полк (созданный белогвардейцами вместо расформированного), который с августа по декабрь 1918 года вообще не участвовал в боевых действиях... 28 декабря казаки убили своего командира и отказались воевать против Советской власти. Аналогичные события происходили и в 1-м Оренбургском пластунском казачьем полку и даже в лучшем 16-м Карагайском им. Дутова полку».

К весне 1919 года взбунтовались и отказались воевать уже 13 казачьих полков. Председатель Совета Министров колчаковского правительства П. Вологодский прямо сказал журналисту из газеты «Сибирская жизнь», что «Оренбургская армия — никчемное соединение». 20 мая 1919 г. ее расформировали. Численность 2-го Оренбургского корпуса, которым командовал генерал И. Акулинин, составляла тогда всего 2500 бойцов, из которых одна тысяча не были казаками. Желающих воевать было мало. Казаки разбегались по родным станицам. Не увенчалась успехом и попытка осенью 1919 года возродить, сформировать вновь крупные силы из полков Оренбургского казачьего войска, хотя к Атбасару, где находился штаб А. И. Дутова, подошли в отступлении значительные силы.

Генерал И. Акулинин в книжке своих мемуаров — «Оренбургское казачье войско в борьбе с большевиками. 1917-1920 годы» — отметил, что к штабу «вышел 4-й Оренбургский армейский корпус генерал-майора Бакича с отдельной казачьей бригадой лихого партизана Разумника-Степанова... Сюда же подошел окружной атаман 2-го округа Захаров со своим отрядом в 3000 человек и некоторые отдельные оренбургские полки и сотни, бывшие на разных участках фронта. Всего к атаману Дутову собралось около 20 тысяч человек».

В казачьем войске А. И. Дутова было много фигур незаурядных. Наиболее яркой личностью являлся сотник, войсковой старшина, затем полковник — Гавриил Васильевич Енборисов. Его знала вся дореволюционная Россия как лучшего наездника страны, мастера джигитовки, конных состязаний, спортивных пробегов. Красавец-казак еще в 1899 году получил золотой кубок весом в 3,5 кг из рук государыни. Вязь гравировки свидетельствовала: «Победителю Красносельской офицерской с препятствиями скачки лично из рук Ея Величества Государыни Империатрицы Александры Федоровны — сотнику Енборисову».

Ценных призов у Г. В. Енборисова не счесть: почетные дамы Киева преподнесли ему огромный серебряный жбан с крышкой, княгиня А. М. Хилкова — серебряный кубок, украшенный платиной. Не менее ценными и дорогими были призы от почетных дам Екатеринбурга, Троицка. За победу в воинских скачках в Ермолицах Гавриилу Васильевичу вручили ведро, ковш и шесть бокалов, выполненные из чистого серебра...

Г. В. Енборисов был прекрасным организатором, хозяйственником, руководил казачьим союзом маслодельных артелей с оборотом в несколько миллионов рублей. В качестве надежного коммерсанта его знали в Берлине, Лондоне, Париже. Блистал он и высокой образованностью, интеллектом, в 1912 году редактировал газету «Верхнеуральский вестник» имел дома богатейшую библиотеку, хорошо знал историю России.

Советскую власть Гавриил Васильевич не признавал, сражался с большевиками отчаянно и беспощадно. В одной из станиц чекисты чуть было не уничтожили его, дважды выстрелив в упор из револьвера. Но пули попали в нагрудную иконку. Вся жизнь Г. В. Енборисова состояла из невероятных ситуаций и сюжетов, то романтических, то трагедийных. Самым острым ударом для Гавриила Васильевича стало известие о том, что его сын, Николай, служит у красных начальником штаба.

Раскол прошел кроваво по семье. Из каширинского штаба Николай Енборисов вроде бы сбежал, явился к отцу. Красные объявили его «предателем, перебежчиком». Но так ли это? Возможно ведь, что сын прибыл к отцу, дабы переманить его на свою сторону. Иначе — почему сразу ссора с отцом? Для чего он тут же выскочил из дома, хлопнув дверьми, бросился к коню, отбиваясь от белоказаков? Казаки выбили Николая из седла винтовочными выстрелами почти в упор на глазах отца и рыдающей матери.

После гибели сына Гавриил Васильевич Енборисов стал еще более лютым и непримиримым белогвардейцем, воителем и организатором борьбы с большевиками. Александр Васильевич Колчак считал его лучшим казачьим офицером. После окончания гражданской войны, эмиграции в Китай Г. В. Енборисов стал в зарубежье, пожалуй, самой крупной и авторитетной личностью. Первым председателем Восточного казачьего союза за кордоном избрали именно его, славного сына России, казачества, позднее написавшего книгу-исповедь «От Урала до Харбина...».

Умер Гавриил Васильевич Енборисов в Харбине в 1945 году после многих лет бедствий, нищеты, полуголодной жизни.

Вместе с Г. В. Енборисовым, А. И. Дутовым ушли от преследования за пределы России тысячи оренбургских казаков. Многие из них погибли в боях от ран, голода. Оставшиеся в живых осели в Китае, перекочевали в Аргентину, Канаду, Францию... Вернулись на родину всего 200-250 оренбуржцев. Подосланный за кордон чекист-убийца расстрелял Александра Ильича Дутова в его кабинете. Белое движение не могло остановить красного нашествия. Начались массовые расстрелы, чекисты вылавливали «беляков», классовых врагов, буржуев, недовольных.

Максим Горький писал об этом: «Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России — русский народ заплатит за это озерами крови. Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы; двадцать пять лет он стоял в первых рядах борцов за торжество социализма, он является одною из наиболее ярких фигур международной социал-демократии; человек талантливый, он обладает всеми свойствами «вождя», а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс...

Измученный и разоренный войною народ уже заплатил за этот опыт тысячами жизней и принужден будет заплатить десятками тысяч, что надолго обезглавит его. Эта неизбежная трагедия не смущает Ленина, раба догмы, и его приспешников — его рабов» (М. Горький, «Несвоевременные мысли», «Сов. писатель», 1990 г., стр. 151).

Может быть, «буревестник революции» проявлял излишнюю эмоциональность, преувеличивал бедствия народа, выдумывал трибуналы, «озера крови»? Нет, сами большевики были гораздо откровеннее. Один из главных чекистов-казнителей Данишевский в своей брошюре «Революционные военные трибуналы» заявлял с демонстративной открытостью: «Революционный военный трибунал — это необходимый и верный орган диктатуры пролетариата, долженствующий через неслыханное разорение, через океан крови и слез провести рабочий класс в мир свободного труда, счастья трудящихся и красоты».

Океан крови и неслыханное разорение большевики организовали, и свободного труда и счастья трудящиеся так и не увидели. 17 июля 1918 года в Екатеринбурге расстреляли царскую семью, якобы из-за угрозы реставрации монархии. Спасти Россию в то время мог, пожалуй, только один человек — крупный ученый, адмирал Александр Васильевич Колчак, который был близок к победе, под общим командованием которого сражалось с большевиками и Оренбургское казачество. Белая армия захватила Дальний Восток, Сибирь, Урал, вышла к Волге. Для развития успеха еще «Уфимская директория» советовала А. В. Колчаку взять на вооружение демагогические лозунги социал-демократии, в том числе «земля — крестьянам, заводы — рабочим». Но Александр Васильевич директорию разогнал, считал он и безнравственным использование мошеннических призывов, как и заградительных отрядов, которые широко применяли красные. Но чрезвычайщину, жестокость несли в себе как мы отмечали ранее, и воители белой армии. Известен был «концлагерь на колесах» или, как его называли еще, «эшелон смерти», в котором находилась восемнадцатилетняя Евдокия Каширина, сестра красных казачьих командармов. К счастью, в нее влюбился офицер белого конвоя, они сбежали на одной из станций в тайгу, выжили, поженились.

Армия белых была разбита. Александра Васильевича Колчака арестовали в Иркутске и 20 февраля 1920 года, раздев до исподнего, расстреляли, столкнули в прорубь. На оренбургской земле война завершилась раньше. 14 августа 1919 года подразделения 24-й стрелковой дивизии красных, которой командовал В. Павловский, начали наступление на Ворхнеуральск, станицу Магнитную и по другим направлениям. Бои были тяжелыми, с артиллерийским и пулеметным огнем, конными атаками, рукопашными схватками. На Ежовском холме, горе Березовой, Сосновой, Карадырке, Черной речке схватки отличались особой ожесточенностью. Окрестности горы Магнитной обильно политы кровью.

Поистине героическое и отчаянное сопротивление оказывали красным шпаки станицы Магнитной — М. Коровин, И. Голин, А. Телегин, М. Тюрин, В. Щепин, Г. Ермошкин, А. Починский, П. Бердников, Н. Шлыгин, Ф. Черной, М. Фадеев, Н. Стариков... и многие другие. В кровавой кавалерийской рубке шашками столкнулись они со станичниками, соседями и бывшими друзьями Г. Богомоловым, братьями Меркульевыми, которые сражались на стороне большевиков.

Гришка! — кричали «белые» Богомолову.- Мы же с тобой япошек били вместе, детей крестили нашенских... Как же ты к христопродавцам подался? Опомнись!

— А вы золотопогонникам продались! Супротив народа трудового пошли!

Подобные «полемические» переклички иногда возникали в то время, лгали советские историки, будто за «белых» воевали богатые казаки, a «красных» — бедные. Братья Каширины, Меркульевы, только что упомянутый Богомолов были из богатых казачьих семей, имели батраков. За это, между прочим, Богомолова позднее при «чистке» исключат из партии, хотя он и воевал на стороне красных. И напротив, вопреки коммунистическому учению, бедные казаки, крестьяне шли добровольно под знамена Колчака и Дутова. В народе всегда чувствуют бесовщину, какими бы лозунгами и ликами она не прикрывалась. А большевики были бесами, одни по заблуждению, вере в утопию, другие — по нравственным основам, психологической запрограммированности на злодеяния, зависть, ненависть к людям работящим, богатым, счастливым.

Зажиточные казаки станицы Магнитной Ф. Починский, А. Зиновьев, В. Седомский, А. Телегин, Н. Стариков, М. Коровин, Г. Шилов, П. Бердников, В. Шлыгин были не только удивительными «трудягами», талантливыми организаторами промыслов, но и людьми по-христиански добрыми, отзывчивыми. Они помогали бедноте встать на ноги, давали беспроцентные ссуды, а то и просто дарили: одному — лошадь, другому — корову, третьему — хлеб на посев, четвертому — деньги на свадьбу или стипендию для учебы на агронома. Станичный клуб с богатой библиотекой существовал и процветал на содержании этих оборотистых казачьих семей, которые владели маслобойнями, мельницами, вывозили продукты для продажи в Европу! Девяносто пять процентов казаков станицы Магнитной были «справными, состоятельными», как позднее их назвали — зажиточными, кулаками, хотя многие их них не пользовались наемным трудом, т. е. не нанимали батраков.

Да и применение наемного труда не было явлением отрицательным. А для пьяниц и лентяев батрачество являлось единственным благом. У них хватало силы и воли лишь на несколько недель работы во время посевной, уборки урожая. Подзаработал немного — и снова гуляй, лежи на полатях и плюй в потолок. Именно эта категория люмпенов, людишек, и ждала с нетерпением прихода Красной Армии. Большевики ведь обещали отобрать богатства у эксплуататоров, разделить блага «справедливо» между неимущими.

Грядущий передел собственности, богатств покачнул в сторону люмпенов и середняков, обедневших за годы первой мировой войны и революции. Играла роль и пропаганда. В. И. Ленин в телеграмме реввоенсовету Восточного фронта 3 июня 1919 года подчеркивал: «Обратите сугубое внимание на оренбургских казаков и на башкир, ибо при предыдущем наступлении мы наглупили и не использовали этих сил» (Полн. собр. соч., т. 50, стр. 336).

«Вождь мирового пролетариата» выразился весьма мягко: «не использовали этих сил». В самом деле — оттолкнули эти силы, сделали казаков и башкир врагами советской власти. Эти силы большевикам надо было расколоть, разделить их на бедных и богатых, столкнуть, привлечь в свой лагерь значительную часть. И это удалось осуществить. В станице Магнитной, однако, соотношения в расколе не изменились и после ленинской директивы. Атаман станицы Дмитрий Петрович Феофанов при полной поддержке казачьих сходов объявлял, что мы, магнитские, были и будем нейтральными», хотя являлся как бы ставленником дутовцев.

В станице атамана уважали за спокойный, рассудительный нрав, честность и трудолюбие. Должностного оклада от белых он не получал, заботился о сиротах и вдовах, о тех, кто попал в беду. По его настоянию членов арестованного станичного Совета освободили из-под ареста, отпустили по домам.

После ожесточенных сражений под горой Магнитной белоказаки отступили, захватив с собой свои семьи, жен и детей. Атаман Феофанов с дутовцами не пошел.

— Я в ответе за мир,- сказал он твердо.

30 августа 1919 года красные вошли в станицу Магнитную. «Освободители» разграбили магазины, склады, хоромы казаков, расстреляли из пулеметов отару овец, поскольку она принадлежала бежавшему помощнику атамана В. Щепину. Для полной победы взорвали мельницу, сожгли две маслобойни, а реквизированное в закромах Починских зерно за неимением подвод для вывоза высыпали в речку. Атаману Д. Феофанову переломали кости прикладами винтовок и для назидания подвесили вниз головой за ноги к суку тополя возле управы. Рванули взрывники и заряд под церковью, но храм устоял. Раздосадованные неудачей и отсутствием динамита бойцы доблестной Красной Армии выволокли на суд священника — Александра Добролюбова. Его долго били принародно рукоятями револьверов и вопрошали строго:

— В кого веришь? В бога или в Советскую справедливую власть? В бога веришь или в Ленина?

Служитель религиозного культа упрямо отвечал, что он верит в бога. Поскольку допрашивали батюшку на площади, в присутствии согнанных в толпу казаков, женщин и детишек, комиссар истолковал поведение священника как «агитацию против любимого товарища Ленина, социализма и мировой пролетарской революции». Батюшку заставили замолчать четырьмя выстрелами в упор из револьвера. На другой день доблестные освободители расстреляли восемь парней, которые прятались в окрестностях, не желая воевать ни за «красных», ни за «белых».

Подробности этих происшествий поведаны откровенно К. Жариновым, были зарегистрированы В. Томчуком. Описал их и В. Щибря по рассказу К. Гавриловой — родственницы одного из беспричинно расстрелянных. Известны были эти факты и первому редактору «Истории Магнитогорска» М. Чурилину из других источников. Позверствовав вдоволь, накопытив, испив запасы самогона, «красные» двинулись дальше.

Через 44 дня, т. е. 14 октября 1919 года станицу Магнитную Красная армия «освободила» еще один раз, водрузив над атаманской управой красный флаг, расстреляв местного Иванушку-дурачка, который проклинал героев революции и пророчил им страшную погибель, жуткую смерть в пытках, каторгу. Предсказания умалишенного позднее сбылись. Но кто мог запомнить блаженного, его пророчества, выстрелы в него из маузера? Забылись события поважнее и значимее. Ветры забвения всегда сильнее, чем реки памяти.

IV. Хроника и события одного десятилетия
(1919-1928 гг.)

«Выпросил сатана у Бога светлую Русь».

Протопоп Аввакум

В России все крупные перевороты, крестьянские войны и революции озарялись одной идеей: свергай власть, перераспределяй материальные ценности, то бишь — грабь! Началось это с эпохи Ивана Грозного, который таким способом сподвигнул опричников на устранение боярской олигархии, существовавшей под прикрытием царского трона.

Смута 1607-1612 годов тоже была движима в значительной мере возможностью грабежей. Не имели никакой другой цели восстания Разина и Пугачева. При государственном кризисе массы, народ с легкостью поднимаются якобы на борьбу с несправедливостью. И особенно, если удачливые зачинщики выступят с призывом: грабь награбленное! Отбери у богатого соседа кошель, дом, скот, землю. Фабрики — рабочим, земля — крестьянам. Мир — хижинам, война — дворцам. Народу — свобода. Светлое будущее — коммунизм!

В России всегда решался вопрос — как перераспределить материальные блага, а не как организовать лучше их производство. Всегда решалась проблема, как одной эгоистической группировке (не обязательно классу), существовать за счет угнетения другой, если и не путем примитивного загона в рабство, то способом неравномерного распределения налогов, неэквивалентного обмена продукцией, товаром.

Безусловно, кто наиболее справедливо и гуманно эту коллизию разрешает, хотя и не в абсолюте, регулируемый рынок, предложение на спрос товара — в том числе и рабочих рук, интеллекта, не революции и перевороты, не тоталитарные режимы, не социальные модели, какими бы идеологическими и философскими одеяниями они ни прикрывались. А насильственное внедрение идей и утопий, как показывает история развития человеческого общества, приводит к трагедиям и гибели сотен тысяч, миллионов людей. Печальнее всего в этом, что задуманного результата народ не получал. Катастрофа социализма началась с первых его шагов.

Переустроители мира, разумеется, не предвидели краха своих идей. Библия объясняет мудро и точно: «Не ведали, что творят». А многие из них и злодеями вроде бы не были, искренне верили в правоту революции, вкладывали в борьбу «души прекрасные порывы», не требовали «пролить океаны крови», не участвовали в массовых убийствах, но толкали страну к разрухе, голоду другими способами. В политике военного коммунизма были меры и вынужденные — реквизиция зерна в деревнях, у крестьян. Города бедствовали в бесхлебье, надо было кормить и армию.

Но по инициативе В. И. Ленина и его соратников в это голодное время горожанам и жителям поселков запрещалось иметь личные огороды. Чтобы никакой там картошки, морковки, лука и свеклы! А уж кабанчика откормить — вообще тягчайшее преступление: к обогащению приводит, к сытости, мешает построению социализма. Великий мыслитель, вождь мирового пролетариата полагал, что и деньги отменить надо. Совнарком и наркомфин ликвидировали денежные налоги, готовясь заменить рубль условной счетной единицей — тредом. Ну и ждали несколько лет со дня на день начала мировой революции. Первоначальные изъятия хлеба у крестьян — как бы «излишек» переросли в идею постоянной, полной реквизиции зерна и у кулаков, и у середняков, и у бедняков — для дальнейшего централизованного распределения в обществе. В результате этих мер военного коммунизма в стране резко сократились посевы зерновых, упало поголовье скота, начался голодный мор, унесший миллионы жизней. Естественно, что вместе с этим вспыхнули крестьянские и рабочие восстания, новый этап вооруженной борьбы с Советской властью. На этом коротко остановимся позднее. А в паузе попытаемся рассмотреть положительные моменты того времени. Огульное очернительство не способствует познанию истины.

Февральская революция в России и октябрьский переворот заставили буржуазию многих западных стран и США считаться с правами трудящихся, думать об улучшении условий жизни народа. В этом главная заслуга большевиков. Заслуживает высокой оценки и стремление Советского правительства перевести Россию на рельсы индустриального развития, избавить ее от ограбления зарубежными капиталистами-хищниками. Еще летом 1917 года у горы Магнитной, в избе, поставленной ранее А. Заварицким, поселились профессор В. Бауман и геолог И. Бабурин. Они провели новую магнитометрическую съемку, определив запасы руды, опять с перестраховочным уменьшением, в 164 млн. тонн. Японцы проведали об этих исследованиях и начали торг с акционерным «Обществом Белорецких заводов Пашковых», пытаясь завладеть богатством. Газета «Оренбургское земское дело» в августе 1917 года сообщала: «Продажа горы Магнитной. Правление общества Белорецких заводов Пашковых в настоящее время ведет переговоры с группой японских капиталистов о продаже горы Магнитной, входящей, как известно, в состав существа Белорецких заводов. Стоимость горы определяется в двадцать пять миллионов рублей».

Для уточнения отметим, что «Общество Белорецких заводов» не было достоянием чисто русского капитала. Завод и рудник на горе Магнитной продали с торгов еще в 1874 году за 999238 рублей 26 копеек. И более половины акций принадлежало немецко-бельгийской фирме «ВОГАУ и К"...

И предприниматели-миллионеры из США вели переговоры с колчаковским правительством, намереваясь приобрести Магнитную гору. Все эти попытки были сорваны большевиками. В. И. Ленин в апреле 1918 года в статье «Очередные задачи советской власти» сформулировал идею Урало-Кузбасса. Республика истекала кровью, погибала от голода, а на проектные работы было выделено восемь миллионов рублей. За лучший проект учредили премию — сто тысяч рублей. В то же время при горно-металлургическом отделе ВСНХ была создана специальная Уральская комиссия, которой вменялось в обязанность подвести итоги проектного конкурса Урало-Кузбасса, в том числе и чертежей с расчетами металлургического завода у горы Магнитной. В Томске совет по разработке Урало-Кузнецкого проекта возглавил профессор Н. В. Гутовский, уральской комиссией ВСНХ руководил ученый с мировым именем В. Е. Грум-Гржимайло. И в плане ГОЭЛРО в 1920 году было записано:

«Южноуральский горнозаводской промышленный и земледельческий район. Район, как горнозаводской, характеризуется большими месторождениями угля по Орско-Троицкой железной дороге, запасами белого угля по рекам Уфе и Белой, большими торфяниками и сравнительным недостатком леса... Гора Магнитная не соединена с железнодорожной сетью, необходимо соединить ее с Орско-Троицкой железной дорогой и Белорецкими заводами. Район — место крупнейшей металлургической промышленности, при условии разрешения проблемы доставки кузнецких углей».

В. Д. Бонч-Бруевич в своих воспоминаниях отмечал, что В. И. Ленина «очень беспокоила сосредоточенность нашей промышленности около Петрограда и на Юге — в Юзовке, а также топлива — в Баку и в Донецком крае. Мы не должны зависеть от округов, находящихся под обстрелом или под непосредственной военной опасностью. Нам необходимо, развивая эти округа, все-таки уходить в глубь страны. Нашей мощной промышленной базой должен быть Урал. Обращая самое серьезное внимание на черные металлы, Владимир Ильич читал и перечитывал огромную литературу об Урале, Сибири, Кривом Роге, рудах Магнитной горы...».

Значительным успехом В. И. Ленина, большевиков надо считать и отражение иностранного вмешательства, интервенции 14 государств, так называемой Антанты. Гражданская война была сугубо внутренним делом страны, российского государства, никто не имел ни права, ни оснований для вмешательства. В 1922 году была ликвидирована инфляция, что можно отнести к чуду. И поистине величайшая заслуга В. И. Ленина, партии коммунистов — переход к новой экономической политике (нэп) после массовых кровавых злодеяний, полной разрухи экономики, уничтожения десяти миллионов и бегства в зарубежье двух миллионов россиян. Нэп был последней положительной акцией большого масштаба, хотя это можно оценивать и как вынужденную меру, временное отступление, передышку бесов. Для доказательства и одной и другой оценки аргументов предостаточно, полемика по этому вопросу бесперспективна. Для оренбургского казачества, в том числе и для станицы Магнитной, с приходом Красной Армии в 1919 году мир не наступил. Белые армии терпели поражения, но по всей стране против военного коммунизма поднимали восстания крестьяне и казачество. 25 апреля 1920 года, пользуясь нестабильностью в нашей стране, панская Польша обрушилась интервенцией, захватила Киев. Из Крыма пошла в наступление армия генерала Петра Николаевича Врангеля (1878-1928). Бывший генерал царской армии барон Врангель был более опасен, чем Колчак, поскольку отдавал землю крестьянам, внедрял фермерство по столыпинской идее, пользовался авторитетом среди казачества, офицеров, простого народа. Не случайно тогда была летучей фраза: «Колчак победил бы, если бы у него были войска, как у Деникина, а земельная политика — как у Врангеля». Большевикам при помощи интенсивного потока дезинформации удалось создать для своего противника другой имидж: нечто среднее между бешеной собакой и полудурком в генеральском мундире. На фальсификацию, клевету, подделки и провокации наши чекисты и органы пропаганды были горазды. А чем нелепее ложь, тем гипнотичнее ее воздействие. Многие интеллигенты, должно быть, веря, утверждали, что Колчак — это старик с клыками, Деникин — нечто вроде кабана с бакенбардами, а Дутов — монстр с саблей, при виде которого можно умереть от разрыва сердца. Впрочем, не уступали советской «интеллигенции» и творческие личности из противоположного лагеря. Иван Бунин писал о Ленине и народе так:

Во имя человечества и Бога —

Смири скота, низвергни демагога!

Усилиями пропаганды, сатиры Врангеля одолеть не могли и не намеревались. Военную победу над ними и поляками организовать в 1920 году было не так уж и сложно. Дух Красной Армии в результате больших побед был высок. А молодым парням от голодной смерти в деревне, в казачьей станице лучше было уйти добровольцем на какой-нибудь фронт. В гражданской войне у большевиков выковались, выросли также кадры, искренне преданные идеям коммунизма. Например, братья Николай, Иван Каширины. Они занимали в то время крупные руководящие посты. Николай Каширин был председателем Оренбургского губисполкома. Он сформировал осенью 1920 года отряд добровольцев и прибыл с ним в 13-ю армию для борьбы с Врангелем. Были с ним около сотни молодых казаков из станицы Магнитной. Воевать им пришлось бок о бок в союзе против белых, с махновцами-друзьями. Николай Каширин оценивал их весьма высоко, на свою будущую беду.

Да, победу над Врангелем обеспечили в значительной мере и воинские соединения Нестора Махно, поражавшие всех новыми методами боя. Махновцы отрядами в 150-200 человек, на тачанках с пулеметами, с невообразимой быстротой и легкостью уничтожали отборные кавалерийские части офицеров, если те даже шли в атаку дивизией: в 10-15 тысяч сабель! Тачанки махновцев разворачивались перед наступающими — шеренгой, друг от друга саженей на пятнадцать-двадцать, задом к противнику, чтобы, в случае его прорыва, быстро отступать, удрать. Отступать практически никогда не приходилось. Противник попадал под кинжальный огонь десятков и сотен пулеметов, образуя холмы из пораженных коней и человеческих трупов.

После победы над Врангелем советское правительство приказало разоружить союзников-махновцев, чтобы уничтожить их. Но они с боем вырвались из крымской ловушки. Позднее, в 1930 году, многие из них окажутся в концлагере у горы Магнитной и даже в составе спецпереселенцев, относительно вольной категории магнитогорцев. В зарубежье с батькой-атаманом ушло не так уж много, трудно было оторваться от родного Гуляй-поля, от родных очагов.

Сверхпреданное и сверхстарательное участие оренбургского казачества и добровольцев из станицы Магнитной в борьбе с Врангелем объясняется и еще одной важной причиной: страхом, стремлением заработать у советской власти индульгенцию, правом выжить после директивы ЦК РКП(б) от 24 января 1919 года, которая требовала в сущности поголовного уничтожения казачества. Директива была подписана Я. М. Свердловым. Но надо быть весьма наивным человеком, чтобы объявлять его «главным палачом и ненавистником казачества». Все они были одинаковые: В. И. Ленин, Я. М. Свердлов, Л. Д. Троцкий, Ф. Э. Дзержинский, Н. И. Бухарин, А. С. Бубнов, М. С. Урицкий и др.

Воспроизведем текст директивы ЦК РКП(б):

«Последние события на различных фронтах и казачьих районах, наши продвижения вглубь казачьих поселений и разложение среди казачьих войск заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их работы в указанных районах. Необходимо, учитывая опыт гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества, путем поголовного их истребления.

1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно. Провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применить все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.

2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем сельскохозяйственным продуктам.

3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно.

4. Уравнять пришлых, иногородних с казаками в земельном и во всех других отношениях.

5. Провести полное разоружение, расстреливать каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.

6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.

7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.

8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания.

Центральный Комитет постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзему разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли. ЦК РКП(б)».

По этой директиве надлежало репрессировать более миллиона казаков, что и было сделано. И не обязательно углубляться в раздумий по всем пунктам кровожадной директивы. Достаточно остановиться на двух предложениях: «Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно. Провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью...».

Многие богатые казаки, например, семья верхнеуральского атамана Каширина, участвовала в гражданской войне на стороне красных. Но поскольку она относилась к богатым, то по директиве подлежала «поголовному истреблению». И кому была известна мера богатства? Возник полнейший простор для беспредела. Казачьи станицы, округа истреблялись поголовно, расстреливали из пулеметов, рубили шашками стариков, старух, женщин, подростков, девочек, грудных детей. Любимый и почитаемый в Магнитке Серго Орджоникидзе лично возглавлял такую кровавую вакханалию по уничтожению колонны из пяти тысяч терского казачества.

Слава Богу, до оренбургской земли реализация «директивы» в полной мере не докатилась. В ответ на массовые расстрелы на Дону 11 марта 1919 года началось восстание. Весь период военного коммунизма — это в сущности сплошные мятежи и вооруженная борьба крестьян, казаков, рабочих, солдат и матросов против Советской власти. И у Колчака в армии наиболее боеспособным был отряд рабочих из Мотовилихи, который воевал под красным знаменем против... Красной Армии. На тамбовской земле восстанием руководил Антонов. В Башкирии в 1920 году две дивизии сформировали Юнасов, Карамышев, Юломанов. У нас в станицах Неплюевской и Велико-Петровской — Охранюк. Мощным было движение крестьян в районах Кургана, так называемое — «кулацкое восстание». С 118 февраля по 21 марта 1921 года сражался с большевиками матросский Кронштадт — 10 тысяч моряков. Из них многие погибли, ушли по льду в Финляндию, а 2103 человека расстреляно, в том числе поэт Николай Гумилев.

Повстанцев Охранюка разгромил Галунов, сподвижник братьев Кашириных. Красные отряды тогда именовались уже по-другому: части особого назначения (ЧОН, чоновцы). И своих противников они называли иначе: «бандиты, кулацкие мятежники, зеленые». В чоновском карательном отряде Галунова, сформированном в Верхнеуральске, опять воевали казаки из станицы Магнитной, в том числе Евгений Федоров, ставший известным писателем со своими романами «Каменный пояс», «Кыштымский зверь» и др.

В Оренбуржье казачью директиву осуждали открыто, на собраниях, митингах. Против антиказачьего декрета высказывался и Н. Каширин, но, вероятно, в рамках допустимой по тому времени полемики. Герои гражданской войны Б. Думенко и Ф. Миронов протестовали более активно, за что и были уничтожены чекистами, первый — в 1920, второй — в 1921 году.

Было бы ошибкой утверждать, что в годы военного коммунизма больше всех пострадало казачество. По количеству погибших, расстрелянных, репрессированных на первом месте были крестьяне, из 900 тысяч священников осталось 40 тысяч, в процентном отношении к своей группе не менее пострадала интеллигенция, не говоря уж о дворянстве, купечестве, цвете русской армии — офицерах.

Красный террор 1917-1923 гг. унес пять миллионов жизней. Но еще больше было жертв от организованного большевиками голода в 1921 и 1922 годах по деревням и казачьим станицам. По данным историка, профессора И. А. Курганова, погибло шесть миллионов человек.

На станицу Магнитную беда свалилась еще в 1920 году: сначала саранча опустошила все вокруг на сотни верст, не оставив ни травинки, ни колоса. От бескормицы начался падеж скота. А продотряды, чоновцы отбирали запасы подчистую. В 1921 году голод обрел формы катастрофы, жителей из станицы на выезд не отпускали, установив вышки с пулеметами. Хоронить умерших от голода зимой 1921 года было некому, трупы складывали штабелями. Вымирали сотнями, все, от мала до велика, питаясь опилками, сечкой из соломы, поедая кошек, собак, мышей и крыс. Началось людоедство, трупоедение, помешательства.

По свидетельствам Кондрата Жаринова, которые зафиксировал и передал нам магнитостроевец Виктор Томчук, от голода тогда умерло в станице Магнитной около тысячи человек. Таких потерь казачья станица не имела за всю историю своего существования, хотя участвовала во всех войнах: русско-турецких, Отечественной 1812 года, войне с Японией, 1-й мировой, в гражданской войне. Очень ценны и воспоминания казачки Зои Михайловны Кузовлевой, записанные журналистом, краеведом Владимиром Щибрей:

«Вымирали целыми семьями. Рыть могилы и хоронить не было сил. Умерших отвозили к часовне, складывали, как дрова, и оставляли до весны. И здесь к своему ужасу станичники стали замечать, что покойников кто-то ворует... Следы привели в дом Коротковых... Зашли в дом. Перепуганный хозяин не успел спрятать улики: в печи кипел чугунный горшок с мясом, а на подоконнике — отрубленная голова девочки, Дуняши Бурлаковой...

Больше всех в станице боялись трех коммунистов: Клепилина, Сычева (третья фамилия не упомнилась). Они на многих подводах подъезжали к каждому дому без исключения, вскрывали чуланы, сараи, погреба, поднимали доски пола, простукивали стены. Искали и хлеб, и другие продукты, найденное грузили на подводы. Куда все это девалось, мы не знаем».

Таким вот способом реализовывался курс на поголовное истребление казачества, порожденный в 1919 году. Однако такое же положение было и в крестьянских селах.

С беспощадностью относились «вожди мирового пролетариата» к рабочему классу. Л. Д. Троцкий теоретизировал, требовал: «Поскольку мы перешли теперь к широкой мобилизации крестьянских масс во имя задач, требующих массового применения, поскольку милитаризация крестьянства является безусловно необходимой, мы мобилизуем крестьянскую силу и формируем из этой рабочей силы трудовые части, которые приближаются по типу к воинским частям... В военной области имеется аппарат, который пускается в ход для принуждения солдат к исполнению своих обязанностей. Рабочая масса должна быть перебрасываема, назначаема, командируема точно так же, как и солдаты... Эта мобилизация немыслима без установления такого режима, при котором каждый рабочий чувствует себя солдатом труда, который не может собою располагать. Если дан наряд перебросить его, он должен его выполнить, если не выполнит — он будет дезертиром, которого карают...».

Через 7-8 лет И. В. Сталин возьмет кое-что на вооружение из идей Льва Давыдовича, но придет к практике, показывающей, что для дешевой и легко перебрасываемой рабочей силы наиболее пригодны концлагеря. После победы в гражданской войне и с началом НЭПа у либерально настроенных коммунистов бытовали настроения о ликвидации подобных форм изоляции и наказания. Ф. Э. Дзержинский возражал решительно: «Я предлагаю оставить эти концентрационные лагеря для использования труда арестованных для господ, проживающих без занятий, для тех, кто не может работать без известного принуждения, или, если мы возьмем советские учреждения, то здесь должна быть применена мера такого наказания за недобросовестное отношение к делу, за нерадение, за опоздание и т. д. Этой мерой мы сможем подтянуть даже наших собственных работников» (ЦГАОР, ф. 1235, д. 8, л. 109-111).

От чрезвычайщины советское правительство того периода избавиться не могло. И все же 10-й съезд РКП(б), состоявшийся в марте 1921 года, можно признать значительным, прогрессивным сдвигом за принятие резолюции о новой экономической политике (НЭП), переход от продразверстки к продналогу. Но этот же съезд запрограммировал гибель партии, запретив «фракционность». После этого был открыт путь кучке аппарата и генсеку к диктатуре, хотя ленинская коллегиальность существовала еще несколько лет.

В. И. Ленин абсолютным диктатором не был, его окружала группировка самостоятельных, равных ему политических деятелей, часто не считающихся с мнением лидера. Например, при заключении Брестского мира и т. д. А последние два года жизни, болея, он находился практически в заключении, его соратники изрядно над ним глумились. Наиболее ярко подтверждает это выпуск газеты «Правда» в единственном экземпляре, с материалом, который требовал опубликовать В. И. Ленин. Группировка В. И. Ленина в организационном плане довольно быстро трансформировалась в клику И. В. Сталина. Но совершенно нелепо при этом приписывать Иосифу Виссарионовичу политическое перерождение, отступление от «ленинских принципов» и т. д. И. В. Сталин до конца своей жизни оставался истинным марксистом, верным продолжателем злодеяний группировки В. И. Ленина. Другое дело, что клике И. В. Сталина не удалось сохранить между собой равноправных отношений коммунистической олигархии. И наследник В. И. Ленина стал диктатором. С предельной точностью охарактеризовал этот переломный рубеж в своих мемуарах Уинстон Черчилль: «Величайшим бедствием для России было рождение Ленина, но еще более крупным несчастьем для нее оказалась его смерть». По законам другой эпохи прежнее время судить бессмысленно. Но иную оценку оно получить может, хотя на истину в последней инстанции никто претендовать не вправе.

Трагедия России, бедствия народа, кровавые вакханалии начались при В. И. Ленине. Во время страшного голода в станице Магнитной съели не только Дуняшу Бурлакову...

А партийные ячейки, советская «власть» набирали силу. Для начала осенью 1919 года арестовали казачек-женщин, которые ночью сняли с дерева подвешенного кверху ногами атамана станицы Дмитрия Петровича Феофанова, спрятав и выходив его. Посидели за решеткой и те, кто помогал семье тоже одного из последних атаманов — Михаила Павловича Плотникова, человека уважаемого в округе. А за родство с «зелеными» расстреливали без суда и следствия. И при этом занимались перестройкой административной системы.

Административный зуд не давал покоя новым хозяевам жизни. В октябре 1919 года Верхнеуральскому ревкому предписали присоединиться к Уфимской губернии. Представьте, что было бы, если бы предписание реализовалось? Магнитогорцы были бы ныне гражданами независимой Башкирии!

Но Верхнеуральский ревком воспротивился и принял решение войти в состав Челябинской губернии. Мотивировали это тем, что Верхнеуральск с Уфой ничего общего не имеет, разделен горами и т. д. К подобным решениям обычно не прислушивались. Присоединяли, делили, отсоединяли.

9 сентября 1920 года создан Магнитный райком РКП(б), представлявший всего 10 ячеек. В ряды партии никто не рвался, хотя и местные коммунисты умели разыгрывать роль защитников интересов трудового народа. Например, 11 февраля 1921 года уездный комитет РКП(б) просил верхи «принять самые решительные меры к удовлетворению продовольствием голодающих семейств красноармейцев и беднейшего населения».

Разумеется, что никто мер не принял. Но коммунисты были настроены оптимистично. 1 мая 1921 года, ровно через 3 месяца после «обращения за помощью», в станице Магнитной была организована праздничная демонстрация с наличием двух красных флагов и одного барабана. Колонна демонстрантов состояла из 80 активистов, которым было обещано по два фунта пшена. Героям труда выдали еще и по кульку с горохом, по кружке постного масла, реквизированного у богатеев. На площади по этому случаю собралось около 700 человек. Ровно столько же, почти в канун праздника, лежало у часовни еще не похороненных трупов страдальцев, умерших от голода.

Советское и партийно-комсомольское строительство продолжалось. 19 марта 1922 года было избрано волостное партбюро в составе М. Кильметева, П. Семенова, С. Ерушина. Примерно через месяц руководство обновилось, секретарем стал более известный человек — Василий Ефимович Фадеев.

5 августа 1922 года — собрание членов РКСМ. Вожаком утвердили Т. Иванову. Но молодежь комсомолом не прельщалась. За год удавалось завербовать 20-30 человек. В то время романтизировать молодежь идеями комсомола было невозможно. В памяти подростков, мальчишек и девчонок еще кровоточили картины злодеяний и красных, и белых. Конкретные сравнения были далеко не в пользу коммунистов. Еще более проигрышно для них было то, что они принесли после гражданской войны. Серп и молот — смерть и голод!

В Кремле, в руководстве партии рассуждали по-другому. Навряд ли кто из них знал о существовании казачьей станицы у горы Магнитной. В ноябре 1923 года решением ЦК РКП(б) и ВЦИК были упразднены административные деления России на губернии, волости, уезды. Вероятно, термины эти напоминали что-то архаичное, прежнее, дореволюционное. Во вновь образованную Уральскую область и влилась Челябинская губерния. Магнитная волость, претерпев небольшие изменения в границах, стала именоваться районом.

К счастью, «районирование» совпало с некоторым улучшением жизни. А для некоторых хозяйств и кооперативов наступила даже пора относительного процветания. Увеличился поток хлеба, мяса и масла на рынок. В 1924-25 гг. на рынок хлеборобы Магнитной поставили 4510 пудов пшеницы и ржи.

Народ был далек от идей партии, ожидания мировой революции, утопий социализма. Партия в стране паразитировала, расщепляла общество. И рядовые ячейки, районные организации были обычными, маленькими бактериями большой политической и духовной чумы. А народ сеял хлеб, строил дома, выплавлял металл, добывал уголь.

События у горы Магнитной ничем не отличались от жизни других сел, деревень, поселков, городков. 24 февраля 1924 года коммунисты бывшей казачьей станицы Магнитной избрали районный комитет РКП(б). В бюро первого райкома вошли А. М. Герасимов, В. Е. Фадеев, В. А. Ефимов. Секретарем стал А. М. Герасимов. Никакой народ, трудящихся они не представляли. В районе числилось всего 64 члена партии и 47 кандидатов.

Партия была структурой власти. Нельзя было стать руководителем, не имея партийного билета. Исключения были настольно редки, что о них можно не говорить. 6 ноября 1924 года в станице Магнитной создали первый райисполком, председателем его стал Григорий Петрович Чунин. 20 декабря 1924 года состоялась комсомольская конференция, породившая еще одно коленце бюрократического аппарата — райком комсомола. Секретарем райкома рекомендовали и утвердили Печенкина Алексея Семеновича. Не стоило бы в истории отмечать это маленькое событие. Но упомянутая фамилия всплывет в будущем. В 1937 году А. Печенкин станет одним из активных разоблачителей «врагов народа». Вот она — школа!

Из явлений рассматриваемого нами десятилетия следует вкратце остановиться на принятии в 1924 году первой Конституции СССР. Великие переустроители мира ликвидировали мудрую административно-территориальную систему губерний в России. Страну разделили на республики по национальным признакам, да еще и в некоторых случаях с гигантскими наделами земель чисто русских, с русским населением. Впрочем, пострадали и другие национальности. Армян отдали азербайджанцам, или наоборот и т. д. Да еще и утвердили конституционное право на выход из СССР. Не говорим уж о замене понятия Россия на паршивое — СССР. Разумеется, это был политически спекулятивный, фальшивый, декларативный прием для внешнего потребления. Попробуйте заявите о выходе из состава СССР! ОГПУ, Красная Армия мгновенно примут соответствующие меры. Таким образом, под страну с вековыми традициями мирного существования многонациональных территорий была заложена дьявольская, гигантская мина замедленного действия — со взрывом в будущем. Это был страшный заряд национализма, сепаратизма, полного развала государства с потоками крови, разрухи и миллионов беженцев. Забить бы кол осиновый в этот 1924 год!

Неужели никто и ничего не предвидел, никто не возмущался? Были умные люди, протестовали. Простых граждан отправляли на перевоспитание в концлагеря. Коммунистов исключили из партии. Например, коммунист из г. Белорецка, ставший позднее, в 1929 году, магнитогорцем № 1, Андрей Иванович Сулимов, выступил на собрании против передачи абсолютно русского города Белорецка Башкирии, обширного российского пространства — Казахстану. Андрея Ивановича исключили из партии за «великодержавный шовинизм».

У Магнитной горы, у ее предместья в то время зарождалась индустриальная судьба. В 1921 году инженер О. Антипов проводит магнитометрическую съемку рудника. По поручению ВСНХ (Высшего Совета Народного Хозяйства) Сибирское общество инженеров в Томске под руководством профессора Н. Гутавского разработало «Урало-Кузнецкий проект». Намечалось создание четырех металлургических заводов: у горы Магнитной, в районе Бакальского месторождения, на базе Алапаевского залегания руд и в Кузбассе — на местных залежах тельбесского железняка. В 1924 году геолог И. Кузнецов вновь проводит на Магнитной горе магнитометрические исследования. Правда, его наемные рабочие перебежали вскоре в артели золотоискателей. По словам горняка, ученого Б. Боголюбова, над этим больше всех похихикивал «отец горы Магнитной» А. Заварицкий. Мол, ушлые казачишки из станицы рассказывают часто легенду о спрятанной войсковой казне из двенадцати бочат желтых динар и двадцати коробов серебра, а сами только за последние тридцать лет нелегально и легально намыли около двенадцати тонн золота. Неизвестно, правда, куда уходило золото? По официальному отчету артели намыли в 1924 году на землях станицы Магнитной всего один пуд три фунта и 83 золотника драгоценного металла.

В декабре 1925 года состоялся 14-й съезд партии. Съезд принял решение об индустриализации страны, указал на необходимость первоочередного и преимущественного развития тяжелой промышленности и электрификации — как основного условия победы социализма в СССР. В Свердловске под руководством С. М. Зеленцова специалисты из «Уралпроектбюро» и ленинградский Гипромез начали работу над новым проектом Магнитогорского металлургического завода, поскольку прежняя разработка томского инженерного общества устарела и предусматривала небольшие мощности.

«Торгово-промышленная газета» сообщала 19 января 1926 года: «На Урале предположено построить завод «Гигант» (в Троицком округе, у горы Магнитной). В связи с этим была командирована специальная комиссия для выбора места постройки. Комиссией избран район Средне-Уральского поселка. Уралсовнархозом место это одобрено, предложено тресту «Южурал» произвести изыскание широкой колеи железнодорожной линии Белорецк-Магнитная».

Идея Урало-Кузбасса не имела единодушной поддержки среди ученых, экономистов и политических деятелей. На тех, кто считал нецелесообразным строить новые заводы на Урале и в Сибири, не только в 20-х годах, но и на протяжении многих десятилетий навешивались ярлыки — оппортунистов», «маловеров», «троцкистов», «уклонистов», «вредителей» и т. д. Думается, однако, плюрализм мнений и подходов был и тогда необходим. А различные концепции в науке правомерны. Например, В. Е. Грум-Гржимайло был сторонником древесно-угольной металлургии. Острая полемика велась и в этом направлении. Наиболее темпераментным противником В. Е. Грум-Гржимайло являлся М. К. Курако. Оппоненты не были корректными при всех своих громких ученых титулах.

— Нам не надо грязного коксового металла! — утверждал В. Е. Грум-Гржимайло.

— Это генеральский бред. Нашей стране нужны миллионы тонн металла, выплавленного на коксе. Грязное железо — это заводы, машины, паровозы и рельсы! — отвечал резко и оскорбительно М. К. Курако.

Наиболее остро и продолжительно шел спор и о географическом расположении металлургических заводов. Некоторые специалисты считали, что гораздо экономичнее и целесообразнее развивать южную промышленность. Ученые-экономисты из Госплана УССР во главе с профессором Я. Б. Диманштейном доказывали, будто из-за «маятниковых» перевозок угля и руды на расстояние в две тысячи верст уральский металл окажется дороже украинского. Я. Б. Диманштейн утверждал: «Не только Урало-Кузнецкий проект в разных его вариантах, но всякая концепция создания на Урале металлургии, работающей на сибирском топливе, представляется бесконечно вредной, как непроизводительная растрата национального капитала, понижение темпа возможной индустриализации хозяйства Союза и задержка развития оптимальных промышленных районов».

Противники Урало-Кузбасской идеи ошибались, не учитывали военно-стратегического значения новых заводов. Об этом говорили в своих выступлениях В. В. Куйбышев, Г. М. Кржижановский, В. И. Межлаук, И. В. Косиор, Д. Е. Сулимов, И. Д. Кабаков. А в 20-х годах надо было быть провидцем, чтобы говорить, как первый секретарь Уральского обкома партии И. Д. Кабаков: «... Если страна окажется в состоянии войны, тогда будет вполне возможна дезорганизация пограничных промышленных районов. Страна может остаться без необходимого металла для обороны. Географическое же расположение Урала страхует промышленность от таких возможностей...».

Считали ущербными планы индустриализации в некоторых аспектах и такие крупные политические деятели, как А. И. Рыков, Н. И. Бухарин, М. П. Томский. Некоторые их критические прогнозы сбылись. К примеру, Н. И. Бухарин в «Заметках экономиста», отмечая неподготовленность планируемого строительства заводов, иронически предрекал, что предприятия придется воздвигать из «воздушных кирпичей». Троцкистом, оппортунистом, вредителем и тем более шпионом Н. И. Бухарин, безусловно, не был. Он предлагал другой путь к индустриализации — через накопление средств в легкой промышленности. И нет смысла ретроспективно оценивать эту альтернативу. Может быть, другой путь был бы успешным. А может быть, он не дал бы выигрыша во времени. История не занимается гаданием, а вычислению эти моменты не поддаются.

20-е годы примечательны тем, что в партии якобы возникали «блоки», «платформы», «оппозиции». Мелькали десятки известных фамилий: Сырцов, Каменев, Зиновьев, Радек, Троцкий, Бухарин, Рыков, Томский... Разногласия действительно существовали. Особого интереса для истории России они не представляют. Просто, как мы уже отмечали, шел процесс формирования клики И. В. Сталина из группировки В. И. Ленина. Но в борьбу, наполненную фальсификациями, вовлекалось общество. Политическая истерия, политическая паранойя требовали жертв. Надо было запугать тех, кто не принимал сталинского пути по индустриализации страны и преобразованию сельского хозяйства. Массовый психоз по разоблачению вредителей, врагов народа, диверсантов, шпионов, саботажников раздувала пресса за счет материалов, которые поставляло ОГПУ, возглавляемое с 1926 года В. Р. Менжинским (1874-1934). На этом поприще Вячеслав Рудольфович подвизался в 1919 году и на Украине. С 1923 по 1926 год он был заместителем Ф. Э. Дзержинского. Под личным руководством Вячеслава Рудольфовича было уничтожено более двенадцати миллионов человек, хотя зачислять такой кошмарный грех только на его душу нельзя. Он ведь выполнял «волю партии», указания ЦК. Но следует особо подчеркнуть, что крупные фальсификации, подлоги в политических делах начались именно со времен В. Р. Менжинского. С его легкой руки сфабриковали в 1928 году «Шахтинское дело» о вредителях. Примерно в тот же период разоблачили никогда не существовавшую «Крестьянскую партию». Под угрозами и пытками заставили признаться многих ученых, инженеров, специалистов, будто они являются членами «Промпартии», хотя таковой тоже никогда не было.

Трудно увидеть четко причину упомянутых фабрикаций. Возможно, преследовалась цель сделать более робкой и лояльной техническую интеллигенцию, специалистов, ученых-аграрников. С последними обходились более жестко — расстреливали, но это уже понятно. Их взгляды расходились с решениями XV съезда партии, состоявшегося в декабре 1927 года и утвердившего курс на коллективизацию сельского хозяйства. Вновь наступало драматичное время для крестьянства и казачества, выжившего после гражданской войны, истребления по «директиве Я. М. Свердлова».

Совхозы, кооперативы и коммуны давали в то время 80 млн. пудов зерна, всего шесть процентов товарного хлеба. Хозяйства, использующие наемный труд, называемые тогда «кулацкими», произвели 617 млн. пудов, сдав государству 126 млн. пудов — 20 процентов. Бедняки и середняки поставили 466 млн. пудов товарного хлеба, т. е. 74 процента. По данным переписи 1926 года, аграрное население страны составляло 120,7 млн. человек, из которых 112,7 млн. существовали за счет сельского хозяйства. Число хозяйственных дворов тоже зафиксировано: 25 млн. 16 тысяч. Крестьянский и казачий двор, семья — в среднем пять человек. Количество хоздворов, использовавших наемный труд, тоже известно — 754 тысячи.

Можно согласиться и с другими данными, якобы кулацких хозяйств было около миллиона, 15 млн. — середняцких, 8,5 млн. — бедняцких. По учению В. И. Ленина, кулаков надо было ликвидировать: «Мы стояли, стоим и будем стоять в прямой гражданской войне с кулаками...» (Соч., т. 38, стр. 145). По расчетам академика В. Тихонова, раскулачили, репрессировали 2,2 млн. дворов. Ученый Г. Куницын весьма доказательно называет другую цифру: 4,5 млн. дворов. И. В. Сталин при встрече с У. Черчиллем сказал, что под акцию раскулачивания попало 10 миллионов человек. Больших и принципиально значимых расхождений в упомянутых выше данных нет. Все они четко говорят об одном: сотнями тысяч, миллионами раскулачивались середняцкие и бедняцкие хозяйства («подкулачники»). И мы заострили внимание на этом потому, что покатятся по рельсам России эшелоны репрессированных казаков, крестьян в концлагеря и места для спецпереселенцев возле великих индустриальных строек. И вольются эти трагические потоки в судьбу Магнитостроя.

Слово, понятие «Магнитострой» родилось в 1926 году, когда президиум Уральского областного СНХ утвердил место строительства металлургического завода. Тогда завершилась еще одна экспедиция профессора А. Заварицкого в составе Б. Боголюбова, Е. Воронкова, Е. Гуткиной. Геологи пробурили 51 скважину. Уральский СНХ принял решение создать управление Магнитостроя. В ноябре 1928 года уже решались кадровые вопросы: управляющим Магнитостроя рекомендовали С. М. Зеленцова, техническим руководителем — В. А. Гассельблата. Окончательное утверждение должно было состояться в Москве. А Россию заносило снегами. Железную дорогу к Магнитной горе еще не проложили. И с первыми буранами, как вспоминают старики, необычно тоскливо, словно предчувствуя что-то, долго выли волки.

V. Слово алое — Магнитострой
(1929-1932 гг.)

«Что такое Магнитострой?

Магнитострой — это Порфирьич!»

В. Смольянинов, 1929 год.

31 января 1929 года приказом № 375 ВСНХ СССР было объявлено о создании Магнитостроя, начальником которого стал С. М. Зеленцов, старый большевик, опытный организатор. Ему приходилось в свое время встречаться с В. И. Лениным. Жил он в Екатеринбурге (Свердловске), руководил Гипромезом, его хорошо знали лично И. В. Сталин, В. М. Молотов, Г. К. Орджоникидзе, В. В. Куйбышев, Я. Э. Рудзутак, И. Д. Кабаков...

Не каждое, даже значительное событие оставляет в истории яркий след. К Магнитострою это не относится. Идеи, планы, искорки дел стремительно превращались в огоньки первопроходчества, в пламя подвижничества, в героизм эпохи. Становилось явлением понятие, слово огненное, знаменное, слово алое Магнитострой. И непостижимо сольются в один поток энтузиазм молодежи, комсомольцев, интеллект инженеров, расчетливый труд завербованных крестьян, стремление выжить, стать равноправными — у спецпереселенцев, раскулаченных и обреченность десятков тысяч заключенных из концлагерей у горы Магнитной. Будут и четкая организация, и неразбериха, идиотизм, и талантливые решения, успехи, и сокрушительные провалы.

В изображении событий тех лет проявляются две тенденции. Одни историки утверждали в силу времени и обстоятельств, будто металлургический завод, наш город воздвигали герои-комсомольцы, ударники, коммунисты, стахановцы. С 1987 года — с приходом горбачевской гласности, смягчением цензуры проявилась другая крайность: мол, Магнитка встала только на страданиях и костях десятков тысяч политзаключенных и спецпереселенцев. В итоге — одна неправда заменяется другой неправдой. Доказать это легко при помощи фактов и статистики, секретах документов, которые по случайности и в нарушение указаний не были уничтожены.

Но сначала попытаемся представить, в какой обстановке рождался Магнитострой. 1929 год был действительно годом перелома. Международная обстановка осложнялась кризисом капитализма. В Италии и Германии сформировался фашизм. Наиболее реакционные круги империализма стремились найти выход из трудного положения путем военных авантюр. На Дальнем Востоке возник очаг войны. Япония захватила Манчжурию. Советское государство не было готово к борьбе в должной мере, хотя в 1929 году в промышленность было вложено 3400 млн. рублей. Но продукция в крупной промышленности почти не росла, хотя для показухи, пропаганды объявляли о подъеме якобы на 25%. Но рост этот исчислялся от уровня послереволюционной разрухи. В США в это время выплавлялось чугуна 43 млн. тонн, в Германии — 13,2, во Франции — 10,3, в Англии — 7,7... а в СССР всего 4 млн. тонн! И разрыв возрастал, Россия если не катилась, то сползала в пропасть технической отсталости. Тенденцию эту требовалось остановить хотя бы перспективой, началом индустриализации страны. В этом смысле и можно считать 1929 год переломным. К сожалению, названный год был переломным и в судьбе миллионов крестьян, у которых отбирали землю, скот, направляя их в рабство колхозов, раскулачивая, загоняя в концлагеря.

Для индустриализации страны, приобретения передовых технологий, оборудования, оплаты труда иностранных специалистов, для найма рабочих требовалась валюта, деньги. К этому времени уже ничего не осталось от экспроприированных богатств русской буржуазии, дворянства, купечества, сокровищ церквей. Пришлось продавать за бесценок произведения искусства из Эрмитажа, Третьяковской галереи, Оружейной палаты. Громадные средства нужны были и для содержания партийного, административного аппарата, армии, репрессивных структур, верноподданной интеллигенции.

В общем — нужны были деньги, устойчивая валюта. Средства для индустриализации в форме кредита получить в зарубежье было нельзя. Никто нам не верил после отказа выплачивать долги царского правительства. Оставалось одно: наладить интенсивный экспорт товаров из России. Наиболее реальными и прибыльными товарами для нас тогда могли быть только нефть, лес, пушнина и хлеб. А изымать зерно у частника «чайными ложками» — дело хлопотное. Колхозы же гарантировали централизованный и надежно контролируемый сбор пшеницы в распоряжение государства. Коллективизация сельского хозяйства таким образом выполняла три цели:

1. Обеспечивала в какой-то мере финансово индустриализацию страны.

2. Путем массовой переброски «раскулаченного крестьянства» в спецпереселения и концлагеря снабжала стройки дармовой рабочей силой.

3. Решалась идеологическая установка коммунизма о коллективном ведении сельского хозяйства, ликвидации кулака, частника — «буржуазной почвы».

Наивно представление, будто колхозы были организованы и созданы по идее И. В. Сталина. К. Маркс еще в 1881 году писал Вере Засулич:

«... в России, благодаря исключительному стечению обстоятельств, сельская община, еще существующая в национальном масштабе, может постепенно освободиться от своих первобытных черт и развиваться непосредственно как элемент коллективного производства в национальном масштабе».

Установки высказывания В. И. Ленина по этому вопросу настолько многочисленны, известны, что нет смысла цитировать их. Повторим еще раз: И. В. Сталин был хорошим марксистом, истинным ленинцем. О некоторых «отклонениях от ленинизма» мы поговорим позднее. В данный момент нас больше интересует, в какой ситуации проводилась индустриализация страны. Первая пятилетка обернулась катастрофой для сельского хозяйства страны, а не провалами по выполнению планов индустриализации, как утверждают некоторые историки. Не было никаких трагедий в том, что где-то не удалось воздвигнуть по расписанию цех, электростанцию, завод. Планы не всегда были реальными, но в конце концов упущенное навёрстывалось с лихвой. Не будет ошибочным вывод, что процесс индустриализации страны был в своей сфере успешным. Совершенно иная картина в сельском хозяйстве первой пятилетки. Оно падало пять лет подряд — с 1929 по 1934 год. По сравнению с 1928 годом, поголовье крупного рогатого скота понизилось с 60,1 млн. голов до 33,5 млн. Почти в два раза! Лошадей было много — 32,1 млн., осталось — 17,3 млн. В городах стало голодно, исчезало мясо. И не удивительно: гурты в 97,3 млн. овец уменьшились до 34 млн. Вместо 22 млн. свиней содержали с трудом 10 млн., да и то в основном в пригородах, а не в деревнях.

В селах, станицах и деревнях хлеб выгребали для экспорта, как и при военном коммунизме, до зернышка. В сельских районах начался голод, людоедство, в результате чего погибло около четырех миллионов крестьян. И побежали крестьяне в города, на индустриальные стройки, когда это было возможно. Часто заградительные отряды с пулеметами не выпускали жителей из деревень.

Из добровольцев-первостроителей Магнитостроя таких бежавших, завербованных было 99 процентов! Даже будущие поэты, литераторы Борис Ручьев, Михаил Люгарин, как и многие другие, попали на Магнитострой не под влиянием комсомольского энтузиазма, а по вербовке, чтобы не умереть с голоду. Они были счастливы, попав в «телячий вагон», получив по три буханки хлеба и банке с мясными консервами. Комсомольский романтизм, энтузиазм сформировались позднее, в 1930-1932 годах.

В таких сложных обстоятельствах рождался Магнитострой. Вскоре после назначения С. М. Зеленцова начальником Магнитостроя Главчермет ВСНХ СССР утвердил главным инженером и первым заместителем В. А. Гассельблата, вторым заместителем Л. Г. Хращевского. Группу доменщиков возглавил И. А. Соколов, горный отдел — Б. П. Боголюбов. Первый начальник Магнитостроя С. М. Зеленцов у Магнитной горы никогда не бывал. Управление Магнитостроя находилось в Свердловске. Там и пребывал С. М. Зеленцов. Но он часто болел, почти совсем потерял зрение. Руководил Магнитостроем В. А. Гассельблат. 29 июня 1929 года начальником стройки назначили В. А. Смольянинова. Очень уж часто менялись руководители Магнитостроя: С. М. Зеленцов (январь-июль 1929 г.), В. А. Смольянинов (июль 1929 г. — февраль 1930 г.), Я. П. Шмидт (февраль 1930 г. — январь 1931 г.), Я. С. Гугель (январь 1931 г. — январь 1932 г.), Н. Г. Мышков (январь-август 1933 г.). С августа 1933 года — А. П. Завенягин... Далеко не всем из них пришлось осуществить что-то значительное. По-крупному себя проявили, пожалуй, только В. А. Гассельблат, В. А. Смольянинов. До легендарных личностей выросли Я. С. Гугель и А. П. Завенягин. После ареста в 1930 году В. А. Гассельблата и его гибели в концлагере в пересменах начальников возглавлял Магнитострой Чингиз Ильдрым.

Мы уйдем от шаблона — обозначать исторические вехи только именами начальства. Кто же был первым магнитостроевцем, магнитогорцем, ступившим на нашу землю для начала новой жизни? О первопроходцах часто забывают, не ценят их. Иногда даже становится невозможным узнать фамилию подвижника. Конечно же, мы не забудем, что в 20-х годах и ранее на Магнитной горе работал ученый, геолог и петрограф А. Н. Заварицкий (его имя в энциклопедии рядом с А. П. Завенягиным). Еще больше «прирос» к Магнитной горе, тоже в 20-х годах, ученый, горняк Б. П. Боголюбов, ставший начальником рудника. Площадку для металлургического завода у горы Магнитной выбирал в 1925 году инженер В. А. Гассельблат. Поклон им, но все это является лишь разведкой, предысторией Магнитостроя, хотя все исследователи вторглись позднее по-разному и в историю строительства Магнитогорского металлургического завода.

А первым магнитостроевцем был Андрей Иванович Сулимов. Можно называть его и магнитогорцем № 1. В годы революции он состоял в эсерах, служил в бронеотряде, затем стал большевиком, после гражданской войны восстанавливал Белорецкий металлургический завод, был чекистом, встречался в Москве с Бонч-Бруевичем, а в одном случайном эпизоде беседовал с Лениным. Об исключении его из партии мы говорили ранее. В 1928 году в партию Андрея Ивановича приняли вновь. Секретарь Уральского обкома партии И. Д. Кабаков хорошо знал А. И. Сулимова, относился к нему благожелательно, высоко оценивал его организаторские способности.

«29 января 1929 года я был вызван в окружной комитет ВКП(б) города Златоуста, — вспоминал А. И. Сулимов. — Секретарь окружкома Вдовин сообщил мне, что по распоряжению Уралобкома я должен немедленно сдать дела в потребсоюзе и сегодня же выехать. Для какой цели и так срочно вызывали меня в Свердловск, он не знал. Вечером я был уже в Поезде, а утром в Свердловске. Прямо с вокзала явился в Уралобком. Поздоровавшись со мной, первый секретарь Иван Дмитриевич Кабаков сообщил, что Центральным Комитетом партии и правительством принято решение строить Магнитогорский завод. Организуется управление строительством.

— Вас, — сказал он, — мы рекомендуем председателем Церабкоопа. Сейчас идите в Уралпотребсоюз, получайте документы, деньги, решайте, как завезти необходимые продукты и товары. К пяти часам вечера вернетесь в обком, получите партийные документы. Выехать в Троицк обязательно сегодня. Билеты заказаны.

Работники Уралоблпотребсоюза уже знали, что меня посылают в Магнитную, и заблаговременно приготовили командировочное удостоверение с указанием, что я направлен в качестве уполномоченного Уралпотребсоюза на строительство Магнитогорского завода для организации рабочего снабжения... Я отправился в управление Магнитостроя, где также знали, что я должен ехать в Магнитную. Заместители начальника Магнитостроя товарищи Л. Г. Хращевский и В. А. Гассельблат познакомили меня проектом города и завода...

Меня попросили арендовать для Магнитостроя несколько квартир и домов. Выдали мне удостоверение, что я являюсь уполномоченным Магнитостроя... Гассельблат при разговоре со мной просил как можно скорее и лучше организовать снабжение, потому что без этого специалисты очень неохотно идут работать на Магнитострой...»

4 февраля 1929 года Андрей Иванович Сулимов прибыл на подводе в станицу Магнитную. Женщина-сторож из райкома партии пошла к месткому начальству — сообщила, что приехал Сулимов. Секретарь райкома партии И. И. Хвастунов подумал, что приехал председатель Совнаркома РСФСР Д. Е. Сулимов, собрал актив. Увидев незнакомого человека, местные партийцы огорчились и насторожились. И. И. Хвастунов долго взглядывал документы, выложив угрожающе перед собой на стол револьвер с позеленевшими патронами в барабане. Обстановка разрядилась, когда из ствола оружия вылез обыкновенный таракан.

— Кругом вредители, классовые враги! — вздохнул секретарь райкома, рассмеялся. — Люди начинают приезжать, а мы не готовы!

В помощь приехавшему А. И. Сулимову выделили местного коммуниста П. И. Парфентьева. Дружеские отношения с ним возникли быстро, вот с казаками станицы Магнитной А. И. Сулимов общего языка не нашел, невзлюбил их, считал до конца своей жизни врагами. Ссоры случались с торгов за срубы и дома, постройки, помещения для складов. И. Сулимову казалось, что казаки запрашивают слишком много. Не понравился ему и хозяин избы, где он остановился. Возможно, хозяин относился к приехавшему уполномоченному враждебно. Но обошлось это владельцу дома дорого: его раскулачили по первой категории, т. е. с арестом, конфискацией хозяйства, высылкой семьи на север.

Злым человеком А. И. Сулимов не был, оставил о себе хорошую память. Не было у него и вульгарно-политического подхода к людям, он жалел спецпереселенцев, помогал им, за что сам пострадал позднее, и 1937 году, когда работал уже начальником автобазы. Его обвинили в том, что брал на работу шоферами бывших махновцев, сосланных на Магнитострой. Бывший эсер сочувствует бывшим махновцам, в большинстве тоже бывшим эсерам. А не формирует ли он банду? Слава Богу, не расстреляли, дали десять лет. А он и там выжил, выстоял.

Но повальное раскулачивание казаков станицы Магнитной А. И. Сулимов одобрял активно. Избы и сараи раскулаченных местных жителей переходили в его распоряжение для прибывших первостроителей. А секретарь райкома партии И. И. Хвастунов всего-навсего выполнял сталинскую установку о коллективизации, помогал началу строительства металлургического завода у горы Магнитной. Срубы и материалы для бараков закупались и в Среднеуральске, в Белорецке, в Верхнеуральске, в Абзелиловском районе Башкирии. Там же началась вербовка рабочих на стройку. Первым начальником отдела кадров Магнитостроя стал Е. И. Мартынов.

Магнитострой как государственное управление по постройке Магнитогорского металлургического завода был создан 3 февраля 1929 года. В. А. Гассельблат подготовил материал, согласовал и решил многие вопросы, провел 6 марта 1929 года совещание руководства Магнитостроя. В совещании приняли участие Л. Г. Хращевский, И. А. Соколов, Б. П. Боголюбов, П. И. Фольварков, А. М. Сидоренко, Н. И. Шадрин, В. В. Воробьев, М. М. Добротворский и бухгалтер Магнитостроя В. Д. Подаруев. На заседании было принято решение: «С целью обеспечения строительных организаций Магнитостроя жилплощадью считать необходимым срочно приобрести в прилежащих поселках несколько жилых домов, чтобы по снегу перевезти их и установить в поселке, в районе, отведенном под индивидуальное строительство. Срочно командировать на гору Магнитную двух съемщиков для разбивки улиц и части площадки завода под склады и лесопилку. Учитывая недостаток древесного топлива и его дороговизну в районе Магнитогорского завода, просить Л. Г. Хращевского и Б. П. Боголюбова выяснить в Уралугле возможность пуска в эксплуатацию Бреденской копи с передачей Магнитострою 100% добычи. Для возможного расширения лесозаготовок считать целесообразным частично организовать заготовки хозяйственным способом, с каковой целью возбудить ходатайство перед Облзу о разрешении отвода Магнитострою в Карагайском бору лесосеки на вырубку перестоя по смете 1928-1929 г.»

Если уж мы поставили цель называть имена первопроходцев, то обязательно надо сказать, кто стал первым из рабочих-строителей. Имя его известно: бригадир плотничьей артели Дмитрий Порфирьевич Брусов. В годы гражданской войны он воевал рядовым красноармейцем, в мирное время плотничал. Из-под его золотых рук, волшебного топора возникали десятками и сотнями избы с резными ставнями. Был он плотником-художником, фантазером, романтиком. И в артель свою не брал пьяниц и лентяев, неумех. Чутье имел к людям особое.

Была у него и атаманская струнка, воля вожака, умел он влиять на артель, коллектив. 10 марта 1929 года он привел свою бригаду пешком к Магнитной горе от хлебного и богатого Троицка, стал первым ударником на стройке. Сначала его артель строила склады, бараки, затем сушильный цех кирпичного завода. Первые улицы барачных поселков под горой Магнитной появились из-под топоров плотничьей артели Брусова. Организовал он и вторую большую артель плотников из казаков станицы.

На Магнитострое Дмитрий Порфирьевич Брусов был одним из самых уважаемых людей. Русокудрый, синеглазый, богатырского сложения, он был всегда спокойным, хотя и несколько насмешливым. Все звали его «Порфирьичем». В. А. Смольянинов приглашал его даже на должность начальника отдела кадров Магнитостроя. А «Порфирьич» и образования подходящего не имел. Но до нашего времени дошла фраза В. А. Смольянинова: «Что такое Магнитострой? Магнитострой — это Порфирьич»! Но случайно приходили к нему на вечерний костерок с ухой А. И. Сулимов, Б. П. Боголюбов, И. А. Соколов, Ч. И. Ильдрым, Я. С. Гугель — весь цвет первых лет Магнитостроя.

Стройка у подножья горы Магнитной с первых дней возникновения стала молодежной, концлагерей в 1929 году не было, хотя спецпереселенцы появились. Сразу же заявил о себе комсомол. В прежних литературных источниках можно найти утверждение, будто бы первая комсомольская ячейка на Магнитострое оформилась 9 июля 1929 года. Утверждение это не соответствует действительности. Ошибка исследователей произошла потому, что в наше время трудно определить четко структуру стройки начального периода. Кроме главного управления Магнитостроя, тогда были совершенно самостоятельные организации, например, Трансстрой. Была и небольшая организация по строительству бараков, служебных помещений — «Магнитострой», коллектив далеко не ведущий, не самый многочисленный. В этой скромной организации первая комсомольская ячейка появилась действительно 9-го июля 1929 года. А комсомольцы прибыли крупными отрядами гораздо раньше. Например, 11 мая 1929 года с Украины прибыл в Трансстрой большой коллектив комсомольцев — 64 человека во главе с комсоргом Иваном Прокопенко. С прибытием этого отряда и начиналась история Магнитогорского комсомола. В украинском отряде комсомольцев-добровольцев был и В. Ф. Томчук, подаривший нашему городу название — Магнитогорск. Это он, Виктор Филиппович Томчук, самодеятельный художник, написал по своему разумению вывеску к приходу первого поезда — «Станция Магнитогорск». Термин этот тогда не бытовал, в употреблении было слово — Магнитострой. К концу 1929 года у Магнитной горы появилось несколько довольно крупных комсомольских организаций.

Местную контору главного управления Магнитостроя возглавлял Григорий Дмитриевич Бессонов, член партии с 1905 года, уральский рабочий, талантливый организатор, человек неукротимой энергии. Он умело координировал работу строителей, хотя в основном все силы приходилось затрачивать на снабжение стройки материалами и техникой. Заместителем у него был Григорий Андреевич Зобнин — возглавлявший до приезда в Магнитку Верхнетуринский металлургический завод. Главной задачей в мае-июне 1929 года считалось завершение строительства железной дороги Карталы-Магнитная протяженностью 145 километров. И вершителем всего в то время был, безусловно, коллектив Трансстроя. Секретарь райкома партии И. И. Хвастунов, Г. Д. Бессонов, Г. А. Зобнин в июне 1929 года занимались в основном только строительством железной дороги. Трансстрой подписал 11 мая 1929 года и договор о планировочных работах на площадке строительства. На планировку площадки было выделено 1304200 рублей. И средства осваивались успешно. К концу года Трансстрой реализовал 1110883 рубля. Не удалось провести работы лишь на 193317 рублей из-за помех в снабжении техническим оборудованием. Да, героем 1929 года был коллектив Трансстроя, кадрами своими влившийся в систему Магнитостроя. Архивы этой организации пока не обнаружены, но можно ожидать, что в будущем мы откроем интересные имена и факты.

Отмечаемый ныне день рождения индустриального Магнитогорска — 30 июня 1929 года тоже связан прямо с деятельностью комсомола Трансстроя. Без действующей железной дороги не могло по-настоящему развернуться строительство металлургического завода у горы Магнитной. И комсомол Трансстроя стал самым горячим застрельщиком ударного труда, соревнования, рабочих подвигов. Пробные поезда, а вернее, паровозы с несколькими вагонами пробились к Магнитной горе в середине июня 1929 года. Газеты бодро сообщали о пуске новой железной дороги. Но те «поезда» не превышали скорость пешеходов. О планомерной доставке грузов и пассажиров не могло быть и речи. Вагоны сходили с рельсов из-за плохой регулировки железнодорожных путей и осадки насыпей. Для окончательной отладки требовалось время. Но 30 июня 1929 года к Магнитной горе все-таки прибыл поезд с делегациями партийных и советских руководителей Уральской и других областей. В этот день состоялся большой праздник. Поезд встречали первостроители Магнитостроя, конные казаки из ближайших станиц, кочевники, приехавшие на верблюдах, старики, женщины, дети... Андрей Иванович Сулимов организовал продажу для населения батиста, сукна, керосиновых ламп, гвоздей, топоров и пил, посуды, чугунных сковородок, ситных калачей с маком и самых драгоценных продуктов по тому времени — селедки и копченой колбасы. Были и осетрина, севрюга, красная и черная икра, но эти продукты никто не покупал. Не было спроса на них, стоили они дороговато, как тогда считалось. Митинг по случаю прибытия поезда с делегацией Уральской области открыли секретарь райкома партии И. И. Хвастунов, Г. Д. Бессонов, В. А. Гассельблат... На трибуне, сооруженной в спешке из горбылей, были и рабочие, и казаки станицы Магнитной. По воспоминаниям А. И. Сулимова, записанным М. Е. Чурилиным, на трибуне выделялся лишь В. А. Гассельблат своим «буржуйским видом», поскольку был в шляпе, при галстуке, с тросточкой-зонтом, в пенсне. Вызывал раздражение и подозрение портфель В. А. Гассельблата якобы из крокодиловой кожи. Да и получал главный инженер Магнитостроя В. А. Гассельблат большой оклад, как беспартийный спец. У всех руководителей коммунистов тогда был партмаксимум окладов.

Оклады даже у крупных руководителей, членов партии, были скромны, не превышали заработка рабочих. В. А. Гассельблат агитационные речи произносить не умел, он поздравил рабочих с успехом, кратко обрисовал стоящие задачи на ближайшее время... и смущенно замолк. Но в общем праздник состоялся. А народ, жители окрестных казачьих станиц интересовались не столько трибуной с начальством, сколько паровозом. Многие из них видели такое чудо впервые. На любительских фотоснимках, к сожалению, плохого качества, остались изображения одного из первых паровозов в окружении конных казаков и кочевников на ослах и верблюдах. Нет смысла подвергать сомнению, что железнодорожное движение между Карталами и станицей Магнитной началось 30 июня 1929 года, ибо по сути этот день явился условной датой. Более или менее регулярное железнодорожное движение, да и то грузовое, удалось насадить только к 10 июля 1929 года. А из-за отсутствия семафоров, полустанков, стрелочных переводов, запасных тупиков, обходов железная дорога вообще не была принята. Наркомат путей сообщения подписал акт по форме № 1 о принятии железной дороги Карталы-Магнитогорск только 30 июня 1930 года. Но ведь железнодорожное сообщение на этом участке существовало без актов, подписанных высокопоставленным начальством. Вырастали ветвями и линии для работы участков возле горы Магнитной. Первый паровоз «ОД-1801» для движения районе стройки привел машинист А. Семенов. Нельзя сказать, что в то время люди всего боялись. Острые критические выступления на собраниях бывали. Обличали порой и лично И. В. Сталина. А газетную пропаганду о «великих достижениях социализма» опровергали и руководители высокого ранга. Вадим Александрович Смольянинов буквально шокировал многих своими резкими высказываниями:

Мы застряли технически в каменном веке. Надо перенимать опыт американцев. Но и к этому мы не готовы. И планируемые нами мощности металлургических заводов мизерны.

Еще более саркастической остротой отличался главный инженер Магнитостроя В. А. Гассельблат:

— Социализм возводит металлургические заводы, а рядом возникают Окуровы, грязные шанхаи, землянки, вошебойки.

В. А. Гассельблат выступал смело на высоких трибунах, совещаниях, ратуя за планирование и постройку у горы Магнитной благоустроенного, социалистического города. Инициативу В. А. Гассельблата и В. А. Смольянинова поддержал Г. К. Орджоникидзе. 11 ноября 1929 года Совнарком, исходя из острого дефицита металла в Союзе ССР и учитывая особо благоприятные условия Магнитогорского металлургического завода, постановил увеличить его мощность до 1100000 тонн. Тогда же было принято решение о строительстве у горы Магнитной социалистического города.

1 июля 1929 года на Магнитострое оформилась первая партийная ячейка из 49 коммунистов, которую возглавил И. Власов. Колоритной личностью тогда был и балтийский матрос А. Макарычев — начальник временной электростанции, впоследствии первый руководитель ЦЭС. Временную электростанцию у Магнитной горы начали монтировать 5 сентября 1929 года. «Торгово-промышленная газета» в тот первый год строительства Магнитогорского металлургического завода попыталась организовать социалистическое соревнование между магнитогорцами и кузнечанами. Делегация Тельбесстроя, возглавляемая В. Лукоциевским и Д. Елиозаренко, побывала у Магнитной горы, подписала договор о соцсоревновании. Большим событием 10 августа 1929 года стала отправка на уральские заводы первого эшелона с магнитогорской рудой. К концу года магнитостроевцы, проводя субботник, отгрузили 22 тысячи тонн руды.

И все-таки 1929 год на стройке был годом проведения подготовительных, вспомогательных работ. Освоив 8 миллионов рублей, строители возвели 37 зимних и 15 летних бараков, для технического персонала на Березках поставили 10 рубленых домов, две бани, два киноклуба, столовую-кухню, гараж, пожарное депо, складские помещения, три конных двора с грабарками на 1800 лошадей. Работы на котлованах велись без техники, вручную. На стройке была всего одна бетономешалка и одна камнедробилка. К концу 1929 года на стройке трудилось 6700 человек.

С казаками станицы Магнитной у руководителей стройки отношения не складывались долго — до приезда Виссариона Виссарионовича Ломинадзе и Авраамия Павловича Завенягина. Почти все руководители Магнитостроя разного ранга, от Андрея Ивановича Сулимова до Якова Павловича Шмидта, отзывались о местном населении с неприязнью. Например, Вадим Александрович Смольянинов в своих воспоминаниях день своего прибытия к Магнитной горе изобразил следующим образом: «Было начало июня 1929 года. Вместе с несколькими инженерами Магнитостроя мы из Свердловска доехали до Челябинска, добрались до Троицка и оттуда по тракту поехали на машинах в станицу Магнитную. Остановились в станице. На улицах Магнитной частенько встречались казаки, особенно старики, в полной казацкой царской форме, с Георгиевскими крестами, офицерскими эполетами, погонами. В Красной Армии в то время погонов не носили. Мы сразу же почувствовали недружелюбие зажиточных казаков...».

Известны и более черные обвинения — кулаки, вредители, враги народа поджигали степь, делали короткие замыкания на электролиниях... Яков Павлович Шмидт, ставший начальником Магнитостроя в феврале 1930 года, писал: «Напряжение и трудности строительства усугублялись частыми авариями, пожарами, и это очень тревожило. Удалось установить причины пожаров, аварий водопровода, электросети. Магнитка расположена в центре бывших уральских казачьих станиц. В конце 20-х годов в эти станицы возвратились из Китая около 300 человек реэмигрантов, активных участников дутовских, семеновских и колчаковских банд. Некоторые из них и были организаторами вредительства на Магнитке. А делать это было не так трудно. Электропровода, разбросанные по Магнитке на десятки километров, легко было замкнуть и тем самым оставить стройку без энергии и света... В то же время начинался обычно пожар на складе или в бараке и разрыв водопроводных труб. Характерна еще одна деталь: часто бывало так, что во время пожаров паровоз с поездом вдруг станет на переезде, не давая проезда пожарным. Положение создалось исключительно напряженное. Враг был неуловим, потому что он был среди нас и вредил исподтишка. Ночами приходилось быть особенно начеку. Когда возникал пожар, начинали тревожно гудеть все паровозы, завывать сирены электростанции. Эта необычайная «симфония» создавала жуткое впечатление...

Многие крупные руководители Магнитостроя, верившие, что есть «вредители», сами вскоре были объявлены «врагами народа». Да и основания были для подозрений. Затягивались и не двигались, как ожидалось, деловые отношения с фирмой «Мак-Ки», поставки американского оборудования для магнитогорского металлургического завода. Были инженерные просчеты, аварии.

Переговоры с фирмой из Кливленда (Огайо) — «Мак-Ки» начались в декабре 1929 года через иностранный отдел ВСНХ. В США была направлена группа советских специалистов, которую возглавил В. А. Смольянинов. Отмечая необходимость использования опыта передовых капиталистических стран, Г. К. Орджоникидзе подчеркивал с особой остротой: «Мы упираемся в вопрос о том, каким образом пересадить достижения заграничной техники — американской, германской — к нам... Вопрос о том, чтобы перенести к нам достижения заграничной техники,- самый важный вопрос. Тут нечего нам чваниться своим коммунизмом... Если мы сумеем перенять самые последние достижения американской техники и перенести к себе, то тогда требование о том, чтобы перегнать Америку, будет иметь под собой реальную почву».

Зарубежная пресса, иногда и весьма респектабельные издания осмеивали планы большевиков об индустриализации страны, называли их «химерами, сотканными из дыма печной трубы». Но раздавались в то время и другие голоса. Например, американский миллионер Генри Форд писал в журнале «Форин афферс»: «Россия начинает строить. С моей точки зрения, не представляет разницы, на какую теорию опирается реальная работа, поскольку в будущем решать будут факты... Если Россия, Китай, Индия, Южная Америка разовьют свои способности, то что будем делать мы? Только одержимые глупой жадностью, причем здесь больше глупости, чем жадности, могут думать, что мир всегда будет зависеть от нас, и смотреть на наш народ, как на вечные фабричные руки всех народов. Нет! Народы сделают так, как делает Россия. Используя американские методы, русские выгадывают полвека опыта. Они идут к тому, чтобы в отношении промышленности быть в ногу с веком».

Фиксируя фрагментарно события у Магнитной горы в начале 30-х годов, мы пока избегаем негативного потока той жизни. Остановимся на нем позднее. Невозможно представить в единстве, в одночасье прекрасное и ужасное эпохи. Вспомним перед входом в адский огонь факты не очень мрачные, перейдем к обычной хронике с оптимистической интерпретацией.

1 января 1930 года вышел в свет первый номер газеты «Магнитогорский рабочий». Интерес к «Магнитогорскому рабочему» был так значителен, что по указанию ЦК партии, в целях пропаганды идей индустриализации страны, был организован специальный выпуск газеты. И восьмого ноября 1930 года «Магнитогорский рабочий» вышел на 10 полосах тиражом в 250 тысяч экземпляров и был распространен по всей стране. Газета стала и своеобразным летописцем героического строительства, событий в жизни партийной организации. Вскоре стала печататься и газета «Магнитогорский комсомолец».

5 февраля 1930 года был избран партком Магнитостроя, который возглавил В. Т. Дудин. В мае, с оформлением районной партийной организации, он был избран секретарем райкома. Работа у партийных работников того времени была более чем трудной. За все неурядицы на стройке спрос в первую очередь был с них. Критика была острой, часто с тяжелыми обвинительными уклонами. Продержаться долго партийный работник на руководящем посту не мог. Уже в июле 1930 года на Магнитострое состоялась внеочередная районная партконференция, на которой избрали новый состав райкома. По личной рекомендации И. Д. Кабакова секретарем райкома избрали Г. К. Румянцева, бывшего секретаря Златоустовского окружкома ВКП(б).

2 января 1930 года на основании постановления ВСНХ СССР за № 337 Чингиз Ильдрымович Ильдрым был назначен заместителем управляющего Магнитостроя, а в сущности стал начальником. Чингиз Ильдрым, курд по национальности, был другом Сергея Мироновича Кирова и Серго Орджоникидзе. Известны были подвиги Ильдрыма в годы гражданской войны при освоении природных богатств Дашкесана и Мучани. По воспоминаниям В. А. Смольянинова, мандат Ильдрыма на Мучмелстрой подписывал В. И. Ленин, сказавший об Ильдрыме — «яркая у этого человека жизнь». В. А. Смольянинов был управляющим СТО, встречался с Лениным, знал Ильдрыма еще с 1921 года. Уезжая в Америку на переговоры с фирмой «Мак-Ки», В. А. Смольянинов оставил вместо себя на руководстве Магнитостроем Чингиза Ильдрыма. Ходил Ильдрым летом и зимой в кудрявой папахе, в кавказских остроносых сапожках, был человеком горячим и вспыльчивым, неугомонным, но на Магнитострое его любили. Легковая машина «Форд» с номером «Ж-11-18», на которой ездил Чингиз Ильдрым, появлялась то и дело на самых ответственных участках Магнитостроя. Ильдрым вмешивался во все дела стройки и быта рабочих, для него нигде не было мелочей. В своих требованиях и устремлениях он опережал время. В. А. Гассельблат и Ч. И. Ильдрым первыми заговорили об экологическом ущербе, который может принести Магнитогорский металлургический завод, но к их мнению тогда не прислушались. Сохранились и документы, подтверждающие тревогу Ильдрыма по поводу «вредного влияния отходящих газов, дыма и пыли заводских цехов"... 30 марта 1930 года Чингиз Ильдрым, предлагая строить город в правобережье, издал распоряжение № 56: «Ввиду того, что с увеличением производственной программы Магнитогорского металлургического и коксохимического комбинатов предполагаемое количество жителей будущего города возрастает до 100 тысяч человек, — вопрос о месте расположения города необходимо еще раз пересмотреть. Это нужно сделать с целью наиболее рационального расположения Магнитогорска как в смысле санитарного его обслуживания и вынесения его из зоны вредного влияния отходящих газов, дыма и пыли заводских цехов, так в смысле использования площадки строительства для размещения основных заводских и подсобных цехов комбината и промышленных предприятий будущего. Для подготовки окончательного решения по этому вопросу приказываю создать рабочую комиссию в составе тт. Оболенского, Сидоренко, представителей «Стальстроя», «Водоканалстроя» с привлечением представителей заинтересованных общественных организаций. Членам комиссии не позднее 15 апреля подготовить все соображения о возможности расположения города на правом берегу Урала».

Инженеры Н. Оболенский, И. Вольфман, Р. Лусс изучили правобережье с геодезистами, представителями общественности, депутатами Совета казачьей станицы Магнитной и сделали заключение: «Для размещения города, по предварительным данным, указанное плато вполне пригодно». Предложение Ч. Ильдрыма и его сторонников не было принято, ибо постройка моста требовала 15 миллионов рублей, усложнялись и транспортные проблемы. О Чингизе Ильдрыме Л. Полонский написал книжку «Магнитка зовет», изданную в Баку (1972 г.), не устаревшую и в наше время.

С именем Чингиза Ильдрыма, с его кипучей деятельностью связаны все крупные события, происходящие на Магнитострое в 1930 году. Интересны его письма того времени Кирову и Орджоникидзе: «Дорогой т. Серго! Со дня отъезда на Урал два раза был в Москве, в феврале и в мае, однако не удалось повидать тебя. Мне очень нужно было информировать тебя о «Магнитострое"... Итак, т. Серго, после постановления ЦК большинство становится лицом к «Магнитострою», но только пока обернулись лицом, а результатов еще достаточных не имеется... Все те же цыганские лошадки, клячи, грабари те же, пять штук тракторов (28 автогрузовиков, из них 5-6 больны всегда), 3 экскаватора, две лесопильные рамы и всякая прочая хурда-мурда, между тем как постановление партии и правительства дать металл к октябрю 1931 года должно быть реализовано во что бы то ни стало и без всяких ссылок на какие бы то ни было причины. Срок обязательства не за горами. Нужна решительная помощь всех звеньев нашей общественности, наших организаций, ибо колоссальная доля выполнения темпов зависит от аккуратности и внимания организаций, предприятий, с которыми мы связаны. «Магнитострой», собственно говоря, как выразился Мироныч, — «пуп пятилетки"... Два слова о проектах. Генеральный план получили. Проекты должны прислать из Америки 15 июля. Разбивку цехов произвели, ведем земляные работы на площадке домен и плотины, но мало рельсов, вагонеток, нет паровозов, мало экскаваторов, преступно мало тракторов, прицепов, автомобилей... Есть о чем рассказать тебе, но, чувствую, утомил тебя, об остальном при встрече. Надеюсь, достаточно и этой исповеди курда, чтобы ты дал толчок уснувшим товарищам. Гиганту нашему должно быть и соответствующее внимание. Прими мой селям. Твой Чингиз. 14 июня 1930 г.».

Была в то время и неразбериха. В феврале 1930 года мощность Магнитогорского завода установили уже в 2,5 млн. тонн с последующим ростом до 4 млн. тонн. А изменения для вспомогательных объектов в сумятице не вносили. Да и путались, терялись наши молодые инженеры, опыта у них не было.

Без помощи иностранных специалистов тогда нельзя было обойтись. 13 мая 1929 года был подписан договор с фирмой «Артур Мак-Ки и Ко». Были урегулированы и спорные вопросы с другой американской фирмой «Копперс» о проектировании коксохимического производства. Центральную электростанцию подрядились монтировать немецкие специалисты из АЕГ, они же поставили в Магнитку самую мощную по тем временам турбину с генератором на 50 мегаватт. Немецкая фирма «Крупп и Рейсман» обязалась наладить у нас огнеупорное производство. С фирмой «Трайлор» было заключено соглашение по горнорудному хозяйству. К Магнитной горе прибывали не только инженеры-специалисты из США, Германии, Англии, но и рабочие-добровольцы. Около 800 иностранных специалистов и рабочих помогали возводить магнитогорский металлургический завод в 30-х годах. Не со всеми фирмами отношения развивались успешно. Договор с «Мак-Ки» пришлось вскоре расторгнуть, т. к. фирма не выполняла обязательств, а советские инженеры сами справлялись с проектированием. Но на Магнитострое осталась добрая память о вице-президенте «Мак-Ки» мистере Хейвене, инженерах Стеке, Геррисе, Гергардте. Особенно большой авторитет на Магнитострое имели Геррис, представители фирмы «Трайлор» — Робинс и Гергардт, награжденный почетным значком «Ударник Магнитостроя». Первые представители фирмы «Мак-Ки», инженеры Струвен и Мак-Морей прибыли на Магнитострой 30 мая 1930 года. Через месяц приехали горняки Б. Е. Маккески, Д. Р. Маклейн, позднее геолог С. Смит, специалист по строительству плотин Т. Л. Юргсон, механик Д. Д. Койл.

Не все иностранные специалисты принимали темпы ударного труда, риск и нарушение техники безопасности, «варварские» приемы монтажа, нарушения в режиме отдыха, плохое снабжение продуктами питания. Хотя по нашим меркам снабжали, кормили иностранных специалистов не просто прилично, а фантастически хорошо! Для них в специальном магазине всегда были — белый хлеб, сливочное масло, копченая колбаса, балыки, кофе, красная и черная икра... И жили специалисты не в бараках, а в добротных коттеджах на Березках.

В технических разработках некоторых иностранных фирм имелись недостатки: неудачный проект плотины, установка в центре завода гигантского взрывоопасного газгольдера... Но в целом участие зарубежных специалистов в проектировании и строительстве Магнитогорского металлургического комбината можно оценить только положительно. И уж, разумеется, надуманны и неправомерны утверждения некоторых историков, будто «...иностранные фирмы в полном соответствии с интересами империалистической буржуазии использовали любую возможность для того, чтобы помешать социалистическому строительству в СССР». Оценка В. А. Смольянинова, который был тогда с В. А. Гассельблатом в США, более реалистична: «Мак-Ки» оказывает большое сопротивление развертыванию работ, и это сопротивление в основном базируется на стремлении в первую очередь получить от нас максимум поступлений по всем платежам ему, дабы создать большую зависимость Магнитостроя в отношениях с фирмой».

Капитал на уровне фирм прагматичен, политикой чаще всего не руководствуется. А стремление получить прибыль побольше закономерно. Иностранные специалисты в большинстве своем работали хорошо, относились к нам доброжелательно, заражались нашим энтузиазмом. По-разному складывались впоследствии их личные судьбы. Некоторые даже приняли наше гражданство, остались в СССР: голландец Питер Ван-Ваув, итальянец Чирилло Векки, американец Эммануэль Колета и др. Некоторые выросли, позднее стали крупнейшими специалистами, бизнесменами. Например, инженер Майлс Шировер, которого очень ценили и любили магнитогорцы, стал директором сталелитейной компании в Венесуэле. Иностранные специалисты присутствовали часто на рабочих собраниях, митингах, выходили на праздники с красными транспарантами.

1 июля 1930 года рядом с Я. П. Шмидтом, Ч. И. Ильдрымом стояли под красным знаменем при закладке первой домны инженеры Мак-Морей и Струвен. В первый символический куб бетона была заложена капсула с текстом: «Акт. Магнитогорск — 1 июля 1930 года. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!... на 13-м году существования Советской власти сего числа 14000 рабочих по постройке Магнитогорского металлургического гиганта произвели закладку 1-й домны Магнитогорска».

Заиграл самодеятельный оркестр, закричали дружно «ура», развеселил всех Чингиз Ильдрым, исполнив искрометно лезгинку. Через четыре дня снова торжество: «Акт. Июль 5 дня, 1930 года. В дни XVI съезда ВКП(б) на северном склоне горы Кара-Дыр в присутствии 14 тысяч рабочих произведена закладка и приступлено к работам первой части города Магнитогорска».

20 июля 1930 года начались земляные работы на площадке центральной электростанции, осенью возник котлован для рудообогатительной фабрики, началось строительство динасового и шамотного цехов, бетонитового комбината. Но героической эпопеей этого года было возведение плотины протяженностью 1030 метров. Начальник Магнитостроя Яков Павлович Шмидт оценивал те события так: «На решающие участки были поставлены энергичные товарищи, способные обеспечить боевые темпы стройки. На самый важный объект — строительство плотины — назначили прибывшего из Москвы инженера М. К. Степанова — боевого, энергичного производственника, работавшего до этого в Москве на городском строительстве. Он сумел прекрасно организовать работы на плотине, вписал одну из самых красивых страниц в историю строительства. В помощь ему назначили молодых советских специалистов М. А. Тамаркина, Г. К. Левицкого, И. Р. Цехмистренко. Именно Тамаркин, молодой специалист из Донбасса, с виду скромный, «тихий малый», оказавшийся в действительности исключительно боевым, полным энергии, мог по 24 часа беспрерывно в самые горячие дни не уходить с поста и бороться со стихией, надевая узду на реку Урал. На строительство доменного цеха начальником работ назначили молодого инженера Г. Н. Серебряного, до этого работавшего на постройке текстильных фабрик. День и ночь проводил он на стройке. В помощь ему дали группу молодых инженеров-добровольцев, прибывших из Москвы. В их числе инженер Р. А. Трайнина. В дубленом полушубке, в больших валенках, она выглядела совсем еще девочкой, напоминая скорее «мужичка с ноготок», чем помощника прораба. Но она оказалась настоящим организатором. Активный член партии, общественница, мать двоих детей, она умело боролась с бесхозяйственностью, командовала сотнями людей, не смущаясь, пробирала «бородачей» за плохую работу. Начальником горнорудного хозяйства стал В. А. Гончаренко. Главным строителем назначили энергичного инженера-производственника Е. И. Израиловича, обладающего большим талантом строителя, однако чрезвычайно мягкого и нетребовательного, что очень мешало делу. Исключительно волнующа история борьбы за постройку плотины».

Я. П. Шмидт честно признавал, что проект плотины с земляной дамбой без флютбета, вскоре забракованный, приведший к драматической ситуации, был разработан не американцами, а советскими инженерами из Магнитостроя. Хотя один из иностранных специалистов — инженер Вайде — в разработке проекта земляной плотины участвовал. Но он был приглашен в частном порядке.

А время бурлило. На строительстве плотины, а позднее ее флютбета в зимних условиях гремела слава Нурзуллы Шайхутдинова, Евгения Майкова, Егора Смертина, Алексея Захарова, Виктора Калмыкова. Энтузиасты не считались с личным временем, отдыхом. Автогенщик Василий Мартьянов проработал однажды 36 часов подряд, не ушел с рабочего места, пока не выполнил срочный заказ. Нурзулла Шайхутдинов стал первым орденоносцем Магнитостроя.

3 августа состоялось заседание президиума, а 2 сентября 1930 года — первый пленум Магнитогорского городского Совета рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов. Так рождался наш горсовет. Рождался в общем-то демократично, с должным уважением ко всем сословиям населения, в том числе и к историческому прошлому казачьей станицы Магнитной. В крайнем случае, не только по этой причине. Многие отряды добровольцев-строителей, прибывшие из далеких мест, тоже были «казачьими». Упомянутый ранее комсомольский отряд, прибывший 11 мая 1929 года во главе с Иваном Прокопенко, тоже назывался «казачьим», поскольку формировался из демобилизованных бойцов одной из красных казачьих дивизий.

В летописи второго года строительства металлургического завода у горы Магнитной следует отметить отдельной строкой выпуск 1 октября 1930 года первого номера газеты «Магнитогорский комсомолец». При газете образовалось литературное объединение «Буксир», переименованное позднее в литбригаду им. А. М. Горького. В литературную группу вошла рабочая молодежь: Александр Ворошилов, Борис Ручьев, Михаил Люгарин, Владимир Хабаров, Александр Авдеенко, позднее — Константин Мурзиди, Людмила Татьяничева, Марк Гроссман, Яков Вохменцев, Александр Лозневой, Анатолий Панфилов, Василий Горный, Дина Терещенко, Любовь Фейгельман... По совету секретаря Уральского обкома партии И. Д. Кабакова на руководство литературным движением пригласили известного тогда на Урале и в Сибири поэта Василия Макарова. Он был в то время в опале, изгнанный рапповцами из Свердловска за преклонение перед «есенинщиной». В город Пласт из Магнитогорска была направлена телеграмма: «По рекомендации Уралобкома приглашаем руководить литгруппой Магнитостроя. Жильем обеспечим. Секретарь райкома партии Румянцев».

Поводом для возникновения творческого объединения «Буксир» послужил «Призыв рабочих-ударников в литературу», объявленный ВЦСПС и РАПП 29 сентября 1930 года. Литературное объединение издавало в местной типографии свой журнал, книжки поэта Александра Ворошилова. Он был тогда на Магнитострое ведущим поэтом. Бывший беспризорник, затем кузнец Сталинградского тракторного завода приехал на Магнитку, стал рабочим-строителем.

Александр Ворошилов поражал всех театральным стремлением к подвигу. По словам Б. Ручьева, нет оснований отрицать этого, А. Ворошилов был наркоманом. Интересно, однако: наркоман рвался не к преступлениям, а к подвигам. В зимние, морозные смены он раздевался, дробил бут кувалдой, обнаженный до пояса. Удержать его было невозможно. Он простудился, заболел и умер от скоротечной чахотки в Крыму, куда его отправил Я. С. Гугель. Героями поэм Александра Ворошилова были друзья, соратники по Магнитострою Хабибулла Галиуллин, Евгений Майков...

Литературному движению на Магнитострое помогали активно Максим Горький, Николай Богданов, Лидия Сейфуллина, Ярослав Смеляков, Александр Малышкин, Валентин Катаев, Виктор Шкловский, Демьян Бедный, Аркадий Гайдар. Все они, кроме М. Горького, были на Магнитострое. Но на стройку командировались не токмо деятели культуры. Приезжали и «мастера заплечных дел» из ОГПУ-НКВД, прибывали эшелоны с осужденными по 58-й статье и спецпереселенцы. Попадали часто колючую проволоку и те, которые приехали к Магнитной горе добровольно: и рабочие, и руководители. Начальника горного производства, юного Бориса Петровича Боголюбова «тройка» осудила за вредительство, осужденного поместили в концлагерь у рудника, которым он руководил. В 1930 году в поезде, по пути в Москву, схватили Виталия Алексеевича Гассельблата — главного инженера Магнитостроя, обвинив в оппортунизме, вредительстве, в сговоре с иностранными разведками и т. д. Защищать арестованного было опасно и бесперспективно. Все от него отвернулись. Все, кроме Чингиза Ильдрыма. Он яростно спорил и на заседании райкома, и на президиуме областной контрольной комиссии, даже на бюро Уральского обкома партии. Опытный политик И. Д. Катков навряд ли считал вредителем В. А. Гассельблата, он скорее всего чувствовал, что его надо принести в жертву. Чингиз Ильдрым со своей честностью мешал исполнению этого тактического хода. И Чингиза Ильдрыма обвиняют, что он не проявил бдительности, не разобрался в классово-враждебной сущности своего коллеги, выходца из богатой семьи. В постановлении обкома партии было записано: «Указать т. Ильдрыму на недопустимое его поведение на пленуме, выразившееся также в непрямом признании своих ошибок, как члена бюро райкома, и пытавшегося снять с себя ответственность за оппортунистические ошибки старого состава райкома».

В прокуратуре СССР хранится дело № 13/4023-57, из которого следует, что Виталий Алексеевич Гассельблат осужден по решению коллегии ОГПУ СССР от 8 августа 1931 года — как один из руководителей Уральской промпартии. Вместе с ним были репрессированы еще семнадцать человек: Дунаев Борис Сергеевич, Гирбасов Петр Афанасьевич, Тибо-Бриньоль Владимир Иосифович, Гергенредер Иван Филиппович, Волков Михаил Сергеевич, Рубинштейн Григорий Владимирович, Троицкий Александр Александрович, Миловидов Владимир Владимирович, Чупраков Яков Никитич, Тшасковский Александр Францевич, Папетов Николай Ильич, Иванов Александр Андреевич, Балакин Михаил Александрович, Шуткин Иван Николаевич, Антонов Дмитрий Александрович, Тимошин Игнатий Михайлович, Соловов Михаил Александрович.

Тогда по всей стране громили вредителей, несуществующую промпартию. И не удалось Чингизу Ильдрыму защитить Виталия Алексеевича Гассельблата. Он погиб, как многие в то время, мученически в концлагере городка Чибью, близ Ухты на Печоре в январе 1932 года. Умер от истощения и холода в возрасте 52 лет. Работать «по-ударному» и выполнять «норму» он не мог. У него болели руки, обгоревшие еще во время тушения одного из пожаров на Магнитострое. А тот, кто норму не выполнял, почти не получал хлеба. Подобные, только более страшные и крупные, концлагеря для осужденных по статье «58» и зоны для спецпереселенцев, как мы уже упоминали ранее, были в то время и у горы Магнитной. Но о них мы расскажем позднее, когда будем анализировать статистические данные и архивные документы 1932-33 гг.

Трудности 1930 года на Магнитострое касались не токмо политзаключенных и спецпереселенцев. Строители прибывали тысячами, а жилья для них не было. Поэтому возникали палаточные городки. Фотодокументы подтверждают вроде бы, что поселки из палаток появились в марте 1930 года. Но март — это все-таки не зима, весна была ранней и теплой, лето знойным. Да, население росло стремительно. В сентябре 1930 года — 40 тысяч, в декабре — 60 тысяч жителей. А новая зима пришла раньше обычного. 5 октября 1930 года секретарь Магнитогорского райкома партии Г. К. Румянцев направил в Уралобком телеграмму: «Связи сильными холодами положение на стройке угрожающее. Выпал снег. Отсутствие топлива, бараки не отапливаются, 3500 рабочих живут в палатках. Если ближайшие два-три дня максимум не будет заброшено теплой одежды — полушубки, ватные телогрейки, брюки, — 5000 рабочих уйдут с работы. Срочно принимайте меры, заброски теплой одежды и не менее 5000 кубометров дров».

И. В. Комзин — первостроитель Магнитки, ставший со временем профессором Московского инженерно-строительного института — в своей книжке «Я верю в мечту» (Москва, 1973 г.) писал: «Да, некоторое время пришлось и зимой жить в палатке. Случалось, за ночь волосы жены примерзали к брезенту. Иной раз утром невозможно было выбраться наружу, пока соседи не помогут отгрести снег...».

Е. И. Майков, ныне пенсионер, генерал-лейтенант инженерных войск, в 30-х годах возглавлявший знаменитую бригаду энтузиастов, созданную по инициативе секретаря райкома комсомола Григория Петелина, тоже утверждает: «После того, как меня перевели со строительства плотины на коксохимкомбинат, до марта следующего года жил в палатке».

Однако телеграмма секретаря райкома партии Г. К. Румянцева не раскрывает, какими были палатки. А утверждения тех, кто вспоминает, будто жил зимой в палатке, нуждаются в уточнении. Балтийский матрос, участник перекопского штурма, начальник временной электростанции Магнитостроя Александр Андреевич Макарычев еще в 1965 году очень подробно рассказал о тех событиях: «Летом, в тридцатом, часто случались пожары, разные чэпэ. Все члены райкома, руководители-коммунисты, дежурили на участках по ночам. Я был ответственным за палаточный городок. В двадцать девятом году палаток не было. Жилья хватило всем. Правда, пришлось заселить так называемые летние бараки. Они были без печек, из горбылей, со щелями. Пришлось их срочно утеплять. Палаточный городок появился весной тридцатого года. Но палатками эти палатки назвать было нельзя. Мы ставили деревянный каркас, обивали его кошмой, войлоком. Сверху эти сооружения обтягивали палатками. Внутри ставились железные печки. Трубы из жестяных колен выводились в окна, а не вверх. Иногда настилались дощатые полы. Были косяки для дверей. Эта помесь юрты, избы и палатки была очень практичной. Жить в таких палатках было удобно. При наличии топлива было тепло, даже жарко. Строители раздевались, сушили одежду. А вот в бараках люди замерзали, там всегда было сыро и холодно. Барачные печи требовали много дров, угля, а толку от них не было. В некоторых бараках температура зимой была плюс один-два градуса. Такие же бараки были у спецпереселенцев и у «контры», «итэкашников», т. е. у тех, кто был осужден по пятьдесят восьмой статье. А люди работали зимой, в снегу, приходили мокрые. Многие не имели возможности высушить даже портянки. Они умирали сотнями. Окоченевали за ночь в бараках от голода и холода, не просыпались. А в обычных палатках первостроители не жили в зимнее время. Последние брезентовые палатки ликвидировали в октябре 1930 года. Зачем же врать, будто люди жили зимой в палатках? Все это глуповатые выдумки. Морозы были за сорок градусов, питание плохое, ни теплой одежды, ни ватных одеял. В палатке нельзя было поставить и печку. Пробовали сначала, когда кошмы не хватало: на остов натягивали три-четыре палатки, слоями. Снизу обкладывали дерном, окапывали завалинками. Но как только начинали топить печки, такие палатки вспыхивали, как порох. Загорались от горячего воздуха под куполом. Кошма же обладает удивительным свойством — не горит. Не случайно у доменщиков шляпы войлочные, робы — суконные. А изобрел жилища из кошмы, палаток и жердей Чингиз Ильдрым. И называли мы те гуртожитки «чингизками».

А. И. Сулимов в очерке «Начало Магнитогорска», опубликованном в журнале «Новый мир», № 3, 1970 год, писал: «Сейчас многие думают, что первые строители начинали жить в палатках. Это неверно. Строилось все настолько быстро, что расселяли рабочих в бараки. Когда прибывали большие партии рабочих, часто приходилось заселять еще в недостроенные бараки. Были случаи, когда рабочие жили в бараках без крыш, без дверей, без окон, не говоря уже о печах: их делали обычно, когда бараки были уже заселены».

Однако данное утверждение о том, что первостроители не жили в палатках, относится к 1929 году. М. Е. Чурилин сделал запись рассказа А. И. Сулимова и о событиях 1930 года, когда появились палатки, а вернее, жилища из жердей, кошмы и палаток, изобретенные Чингизом Ильдрымом. Процитируем высказывания А. И. Сулимова в сокращенном виде: «Избы из кошмы, обтянутые палатками, были теплыми. Но часто не хватало жести и асбеста для вывода труб от печек. И поэтому тоже случались пожары. А просто в палатках зимой никто и никогда не жил, кроме спецпереселенцев. Да и те быстро выкапывали землянки, норы-ямы.

Один из самых уважаемых первостроителей Магнитки Я. О. Даргайс еще более категоричен: «Я знаю трех ветеранов, которые рассказывают байки с трибун о том, как жили зимой в палатках, хотя приехали к Магнитной горе в 1932 году. К тому времени никаких палаток вообще не было. Осенью 1931 года палаточные городки исчезли. Да и не были палаточные городки из палаток. Палатки подбивались войлоком. Печки там были из кровельного железа и буржуйки. Но Серго Орджоникидзе и особенно Кабаков не разрешили ставить на вторую зиму эти «чингизки». Да и необходимости острой не было. Бараки строили быстро, даже стали делить их на комнаты"... (запись 1968 г.).

Ветеран Магнитки, сотрудник общественной приемной газеты «Магнитогорский рабочий» Т. Загорец, принимая участие в дискуссии о палатках, написал: «Я приехал на Магнитку в 1931 году, но нигде ни одной палатки не видел. Жил в общем бараке на РИСе и в бараках на Ежовке"... (регистрационный номер письма 4780 от 5/IX-88 года).

То, что палатки были только до 1932 года и утеплялись кошмой, подтвердил и поэт Михаил Люгарин. Историк М. Е. Чурилин провел еще в 1968 году широкий опрос среди тех, кто приехал к Магнитной горе в 1929 году. Из 87 ветеранов только два утверждали, будто жили зимой в обычных брезентовых палатках. Но и эти двое были вскоре изобличены в домысле, признались, что слегка «поднапутали». Однако не стоит относиться излишне строго и придирчиво к тем, кто романтизирует трудности Магнитостроя 30-х годов, рассказывает о тех палатках, которых не существовало. Ведь трудности были, был героизм первостроителей. Да и условия жизни в бараках, времянках, землянках были иногда не лучше, чем в палатках. А телеграмма секретаря райкома партии Г. К. Румянцева была попыткой кардинально улучшить снабжение Магнитостроя теплой одеждой, особенно топливом. Теплой одежды первостроители тогда так и не получили, только дрова и уголь. Кроме этого надо учитывать, что партийные органы, горисполком и руководители Магнитостроя не отвечали, не занимались обустройством спецпереселенцев так называемой «1-й категории», которые числились в ведении НКВД. Эшелоны этих спецпереселенцев выбрасывались и зимой в степи, под открытое небо. Им часто не выдавали и обычные брезентовые палатки. Они замерзали и погибали тысячами. Условия их жизни были более жесткими, чем у политзаключенных в концлагерях.

В 1930 году у Магнитной горы работало много ссыльных татар, башкир и казахов из близлежащих районов. Они часто формировались в отдельные коллективы. Вот, например, как описывает В. Ф. Томчук бригаду, которой он руководил: «Свыше полутора сотен казахов, башкир, нагайбаков и людей других национальностей составляли мою бригаду. Мы производили засыпку и подбивку щебнем и песком железнодорожных путей, по которым намечалось подвозить материалы на строительство плотины. Бригадой я руководил так: ни я по-ихнему, как говорится, ни бельмеса, ни они меня. Я переживал и ужасно боялся, что у меня хуже получается, чем в других бригадах. Не знаю даже, за что мне после окончания строительства дороги присвоили звание ударника и премировали шерстяным костюмом. Люди в бригаде были неграмотными. Придет получка, отыскивай расчетные книжки да еще расписывайся за них в платежной ведомости... С расчетными книжками я разрешил проблему быстро: разрисовал их разноцветными красками. Рабочие по «своему» рисунку узнавали свою книжку. А вот насчет росписей я был бессилен что-нибудь придумать. У меня в помощниках был башкирский парень, он владел грамотой. А когда он ушел, я стал раздавать расчетные книжки. Помню, во время очередной получки башкиры окружили меня, показывают на расчетную ведомость: мол, расписывайся за нас. Я расписался. А через некоторое время мне принесли целый малахай монет. — Это тебе, начальник, за то, что расписался за нас. Деньги я, конечно, не взял. Потом узнал, что мой помощник брал с них по 50 копеек за каждую роспись. А чтобы письмо домой написать — за это полагалось три рубля...

Меня назначили преподавателем ликбеза. И я обучил грамоте три группы — 113 человек. Случалось, мы, прервав занятие, шли на срочные работы и на субботники, возведение плотины».

Строительство плотины в 1930 году было не только самым значительным, но и самым драматичным событием. Первостроители отпраздновали трудовую победу, провели прямо на плотине демонстрацию, а комиссия во главе с академиком Г. О. Графтио пришла к выводу, что сооружение не пригодно к эксплуатации, может разрушиться при заполнении водоема. Для укрепления плотины необходимо было построить флютбет. И как можно быстрее — до наступления весеннего паводка. И 18 января 1931 года началась новая трудовая эпопея первостроителей на плотине. Лютые морозы и ветры мешали проведению работ. Американцы предложили возводить тепляки. Но начальник строительства плотины М. Н. Степанов нашел другое техническое решение, позволяющее решить проблемы более быстро и дешево, без теплячков. И вновь загремели славой коллективы техника И. Р. Цехмистренко, инженеров Г. К. Левицкого, М. А. Тамаркина. Комсомол призывал молодежь к подвигу, к штурму. А в начале 1931 года на Магнитострое было 3057 комсомольцев, 2624 члена партии. И за год вновь принято в комсомол 10236 юношей и девушек, в партию 4752 человека.

Начальник Магнитостроя Яков Семенович Гугель вспоминал о том времени: «Как на военном фронте воля к победе решает успех боя, так и на строительном фронте Магнитки энтузиазм, трудовой порыв стали решающей силой. И, как в бою, штурм рождал героев. Башкирский парень Нурзулла Шайхутдинов — первый краснознаменец Магнитки. Бригада землекопов, преодолевая суровую стихию уральской зимы, проявляла под его руководством исключительную самоотверженность. В один из морозных дней он долбил на ветру мерзлый грунт. И вдруг лом выскользнул из его окоченевших рук, полетел в воду... Бежать за другим ломом далеко, а бетонщики ждать не могут — бетон застынет. Замешкался Нурзулла, потом кинулся с краю плотины и прыгнул в ледяную воду. Вытащили его из воды, как огромную сосульку. А в руках у парня — лом... Соревнование на подвиг — так можно назвать социалистическое соперничество между землекопами, бетонщиками, арматурщиками, сборщиками, клепальщиками, электриками и наладчиками. Это соперничество гигантскими скачками поднимало производительность труда. На плотине лучшие бригады бетонщиков добивались максимума. Каждый из бригады землекопов Буховцева вырабатывал в день по 20 кубометров земли. Бригада арматурщиков Поуха поставила мировой рекорд вязки арматуры — 5 тонн на человека в день. Энтузиазм монтажников-комсомольцев Рублева, Мамыкина, Левандовского, Ишмакова, Данилина, Богатырева, Слуцкого, их славных командиров — Мамонтова, Поверенного, Малясова, Райзера, Джапаридзе, Тамаркина, Познанского стал героической эпопеей... Вспоминается колоритная фигура инженера-коммуниста Ивана Комзина. В болотных сапогах, в короткой, еле натянутой на могучие плечи курточке с короткими рукавами и почему-то в серой фетровой шляпе, он почти круглые сутки стоял на подаче кирпича. От склада огнеупоров до домны всюду слышался его веселый громовой голос. На субботниках — весь «журналистский корпус» Магнитки: корреспондент РОСТА Александр Смолян, спецкоры «Комсомольской правды» Семен Нариньяни, «Уральского рабочего» — Юрий Чаплыгин, специальные корреспонденты газет «Правда», «Известия», «Труд», «Рабочей газеты», «За индустриализацию», журнала «Крокодил». Журналисты, поэты, писатели, музыканты, артисты... Прекрасные боевые парни — Евгений Воробьев, Исидор Шток, молодой пианист Матвей Блантер, композитор Мариан Коваль, культорганизатор — боевой, неунывающий Михаил Поляков. Гремит оркестр — три трубы и барабан с тарелками. Кто-то запевает: «Ты, моряк, красивый сам собою...». Вот такая атмосфера царила на субботниках. Забегая несколько вперед, хочу вспомнить приезд деятелей зарубежной литературы и среди них писателя-коммуниста Луи Арагона. Пять дней они провели на площадке, выступали на рабочих собраниях, на вечерах. Вспоминаю наши теплые, продолжительные беседы с Луи Арагоном, венгром Александром Бартом, голландцем Исфом Ластом, американцем Айзиком Платнером. Осталась в памяти элегантная, славная Эльза Триоле, которая была нашей переводчицей...».

Как летописец, в своих предельно сжатых мемуарах, Яков Семенович Гугель намного выше многих историков Магнитостроя. Его диапазон удивительно широк, объективность — непостижима. Он на одной эмоциональной волне, с волнующей теплотой говорит о неграмотном башкирском парне Нурзулле Шайхутдинове и об Эльзе Триоле. Не зря, наверное, он стал в наше время прототипом для одного из героев романа «Дети Арбата», написанного Анатолием Рыбаковым.

Я. С. Гугель понимал также, что соревнование не продержится долго на одном энтузиазме. Из руководителей Магнитостроя он, пожалуй, первым стал внедрять активно формы материальной заитересованности. Деньги в то время не играли должной роли, купить было нечего. И прямо на участки стройки привозили кожаные куртки, костюмы, сапоги, плащи, отрезы сатина, ватные одеяла — для вручения победителям соревнования. Агитационный язык иногда упрощал соревнование. Выходил прораб перед бригадами и кричал:

— Победившей бригаде будут вручены три кожаные куртки, четыре пары сапог, два одеяла и полмешка крупчатки на оладьи!

Ярмарочно и грубо вроде бы, но действенно. И бригады бросались на трудовые штурмы в самом прямом смысле этого слова. А особых обид у отставших не возникало. Сегодня победили они, завтра — другие. Примерно такое же соревнование было и у спецпереселенцев. Правда, призы были поскромнее: мешок картошки, четверть постного масла, две дюжины байковых портянок с лаптями, ватные телогрейки. Материальной заинтересованностью, жаждой получить лишний кусок хлеба трудовые подвиги спецпереселенцев не объяснить. Скорее всего они стремились отстоять свое человеческое достоинство, доказать, что и они люди не хуже других. Один партийный работник как-то сказал Я. С. Гугелю:

— Работают эти сволочи здорово. Стараются, чтоб замаскировать свое вражье нутро!

— А ты, оказывается, дурак! — ответил Я. С. Гугель.

В отличие от идеологически закомплексованного Якова Павловича Шмидта новый начальник Магнитостроя Яков Семенович Гугель не любил досужие разговоры о вредителях, о казаках-кулаках и промпартии. На Магнитострое Я. С. Гугель пробыл, как и предшественник, всего один год. Но этот год был более насыщенным, напряженным, в сущности — решающим. Коллектив, возглавляемый Я. С. Гугелем, должен был запустить первую домну, дать стране первый чугун.

1931 год у Магнитной горы был поистине годом Гугеля. Почти каждый день докладывал Я. С. Гугель по телефону Серго Орджоникидзе о работах на Магнитострое. Напряженная обстановка была на строительстве флютбета плотины. Морозы и ветры мешали строителям, тормозили бетонирование. Американские специалисты предлагали соорудить для возведения фундаментов бетонолитную мачту. Наши специалисты во главе с начальником строительства плотины М. Н. Степановым решили провезти эстакаду, а бетонирование осуществляли без тепляков, экономя время и материалы. Я. С. Гугель бывал на плотине ежедневно. Его дорогая бобровая шапка посерела от цементной пыли, а красное кожаное пальто потрескалось. Живой, общительный, с ироничным проницательным взглядом, он быстро стал любимцем молодежи, строителей.

5 апреля 1931 года флютбет, т. е. водосливной комплекс плотины, был завершен. Плотина вступила в строй, была признана специалистами сооружением законченным и надежным. Я. С. Гугель предложил отметить главенствующую роль молодежи в строительстве плотины, присвоить ей имя IX съезда ВЛКСМ. Но молодежь стремилась к делам более крупным и значительным... Еще 1 февраля 1931 года Магнитогорский райком ВЛКСМ обращается к Я. С. Гугелю с письмом, в котором просит передать строительство домны № 2 в руки комсомольцев, молодежи... «Комсомол в строительстве Магнитогорского завода, — говорилось в письме, — до сего времени являлся и является ударной бригадой стройки. Комсомольцы плотины, домны, ЦЭС, горы, ЦМК и других комсомольских молодежных бригад показывали подлинные образцы героизма в борьбе за план. Сейчас мы решили взять один из ответственных объектов строительства — домну № 2, построить ее силами комсомольцев и молодежи под руководством технического персонала и на ней показать подлинные большевистские темпы и высокое качество работ, обеспечив этим выполнение приказа партии по строительству Магнитогорского завода».

28 мая 1931 года Я. С. Гугель подписал приказ о передаче комсомолу строительства домны № 2. Процитируем этот документ: «Приказ № 325. Магнитогорский комсомол решил строить крупнейшую домну в мире. Чтобы комсомол мог выполнить взятое на себя обязательство — приказываю: строительство домны № 2 с 1 июня выделить в отдельную хозрасчетную единицу. В двухдневный срок из имеющегося комсомольского состава укомплектовать штат домны № 2 техническим персоналом, бригадами клепальщиков и сборщиков.

Начальник Магнитостроя — Гугель».

А как злободневны до сих пор высказывания Я. С. Гугеля о недооценке быта рабочих. «Комсомолец-монтажник, колхозник, плотник, печник или штукатур, приехавший на Магнитку, — писал Я. С. Гугель, — рассматривал себя зачастую как герой, свою поездку на Магнитострой он считал поступком героическим. В значительной степени так оно и было. Перед ним, охваченным энтузиазмом, раскрывались перспективы самоотверженной борьбы на одном из самых передовых форпостов социалистического наступления. Парикмахер, портной или сапожник энтузиазмом, как правило, не заражались. Перспектив героических подвигов у них не было. Были только трудности более острые по сравнению с насиженным местом. Соблазнов на Магнитострое для них было мало. Мы не учли этого обстоятельства, не создали для них нужных стимулов. Главенствовал лозунг: «Домну — в срок!».

— Домну — в срок! — приказывали мы на митингах, на собраниях, в газетах... «Домну — в срок!» — сияло на светящихся транспарантах.

Можно было значительно улучшить социально-бытовые условия, но многие организации и люди, обязанные заниматься этим делом, прятали свою несостоятельность за этот лозунг. Нужно, впрочем, отметить, что и само население Магнитостроя, целиком подчинившее свою жизнь стройке, не требовало создать сносные культурно-бытовые условия. Считалось даже «неприличным», «несоциалистичным» уделять в такое время слишком много внимания личным удобствам. Это притупляло наше внимание к тому, что являлось предпосылкой успешной борьбы на тягчайшем участке...».

Но даже и при тяжелых бытовых условиях трудовой энтузиазм молодежи не угасал. Историки И. Ф. Галигузов и М. Е. Чурилин отмечали в книге «Флагман отечественной индустрии» (М., 1978 г.), что ряды ударников росли неуклонно: «В мае 1930 года их насчитывалось 2438 человек (28,5 процента всех строителей), в октябре — 6832 (38 процентов). В феврале 1931 года их удельный вес возрос до 40,7 процента, а в октябре — до 64 процентов. Ударники показывали замечательные образцы самоотверженного труда, увлекая за собой всех строителей... В августе 1931 года рекорд арматурных работ установила бригада В. Ульфского. Через два дня этот рекорд побила бригада В. Поуха. Замечательно трудились на сооружении Коксохима бригады плотников Дмитрия Зуева и Гашибулы Мазетова. На строительстве первой домны отличились арматурщики бригады Антона Калье, клепальщики Марка Богатырева, монтажники Василия Ишмакова и многие другие коллективы. Высокое мастерство показывала бригада огнеупорщиков коммуниста П. Пузанова, укладывая за смену по 3500 кирпичей вместо 700 по норме...».

Из процитированного отрывка мы выпустили абзац о рекорде бригады бетонщиков Хабибуллы Галиуллина на строительстве коксохима. Во-первых, самого Хабибуллы Галиуллина тогда не было на Магнитострое, он был в отъезде, в командировке. Бригадой руководил его брат — Хамидулла. Во-вторых, ударничество на Магнитострое 1931 года при всех своих положительных аспектах стало перерождаться в рекордоманию, вредную для здоровья рабочих сверхинтенсификацию труда. Не обходилось и без подтасовок, фальсификации, приписок. Чего не сделаешь, как говорится, для намеченной цели, для рекорда! Историкам и пропагандистам к данным о рекордах тех лет следует подходить вдумчиво, критически, даже с юмором. Нас не должны при этом гипнотизировать регалии ученых, первостроителей... Например, доктор исторических наук А. И. Секерин в книге «Магнитка» (ЮУКИ, 1971 г.) утверждал:

«Молодые энтузиасты показывали немало замечательных примеров трудовой доблести и героизма. Но наиболее примечательным, пожалуй, является подвиг бригады бетонщиков Хабибуллы Галиуллина. На один замес бетономешалки — всего около двадцати секунд! И мы воспринимали это как трудовое достижение бригады за восьмичасовую рабочую смену. Евгений Майков недавно разъяснил, что рекорд был поставлен за восемь часов чисто механической работы бетономешалки, без учета отключений... Значит, на данное достижение в общем было затрачено времени гораздо больше. Другой ветеран Магнитки Виктор Томчук заявил, что кроме того бетономешалку в таких ситуациях загружали иногда наполовину, чтобы быстрее росло число замесов. Но ведь это уже подделка рекорда! При этом была налицо бешеная интенсификация труда.

Такие «достижения» нельзя было повторить, сделать их массовым явлением, школой. Дегероизации эпохи от реальных оценок не произойдет. У бригады бетонщиков Хабибуллы Галиуллина и его брата Хамидуллы и без таких сомнительных рекордов достаточно заслуг. Трудовые подвиги они свершали каждодневно, более значительные. Это относится и к Виктору Калмыкову, всесоюзно известному тогда, и к Людмиле Волнистовой, Елене Джапаридзе, Евгению Майкову, ставшему впоследствии заслуженным строителем РСФСР, генерал-лейтенантом инженерных войск. Разве не более убедителен документ, который хранится до сих пор у Евгения Ивановича Майкова: «Удостоверение. Дано настоящее т. Майкову Евгению в том, что он, действительно, с 23 сентября 1930 года и до окончания постройки плотины работал командиром отряда энтузиастов: члены отряда в любое время дня и ночи выходили на ту или иную спешно необходимую работу и прорывы. Весь октябрь отряд работал на прорыве, кроме своей основной работы, ввиду умелого руководства тов. Майкова...».

По инициативе ударников, к сожалению, выдвигались иногда и нереальные лозунги. Например, призыв пустить первую домну осенью 1931 года. Но тогда считалось, что и нереальные лозунги ускоряют работу. И на некоторых объектах такое ускорение отмечалось. 23 октября 1931 года центральная электростанция дала первый ток. 28 декабря 8-я батарея коксохимкомбината, построенная первой, выдала первый кокс. Вступил в строй и рудник. Молодые советские инженеры поражали своей сметкой и изобретательностью иностранных специалистов. Так, при строительстве дробильной фабрики возникла, к примеру, задержка: требовались специальные подъемные краны. Наш инженер Э. Я. Беккер предложил монтировать дробилку «Трайлор» посредством бревенчатых стрел и обычных лебедок. Американские инженеры Робинс и Геррис возражали против этого и даже направили официальный письменный протест начальнику горного управления В. А. Гончаренко и Я. С. Гугелю. Но 260-тонная громада была поднята и установлена русскими умельцами.

В центре внимания тогда было, разумеется, строительство первой домны. И 9 октября 1931 года доменная печь была поставлена на сушку. А по стране в то время продолжал раздуваться газетами массовый психоз в поисках врагов народа. И когда комсомолец Михаил Крутяков упал с высоты при обрыве троса, державшего монтажную люльку, журналист Семен Нариньяни опубликовал в «Комсомольской правде» статью о диверсии вредителей. Мол, враги народа подпилили трос, и погиб комсомолец Магнитки. Не в укор это сказано Семену Нариньяни, время такое было. И знаменитый, талантливый журналист 30-х годов Михаил Кольцов громил несуществующих врагов народа. Формы и масштабы массового психоза, всеобщей подозрительности захлестывали страну, доходили до абсурда. Из Магнитогорска, например, шли десятки писем в ЦК от людей серьезных, будто в Магнитной горе нет руды, что металлургический завод поэтому строится вредительски. Письма направляли в ЦК не глуповатые обыватели, а старые большевики, партийные работники. Сигналы эти встревожили И. В. Сталина: в Магнитогорск для проверки писем был направлен К. Е. Ворошилов.

Начальник рудника В. А. Гончаренко обрисовал этот эпизод довольно подробно: «Климент Ефремович Ворошилов нагрянул неожиданно, как снег на голову, в сентябре 1931 года. Ни Яков Семенович Гугель, ни я не могли убедить Ворошилова, что подозрения напрасны: руды в Магнитной горе много. Сказывался арест Гассельблата, который проектировал завод. Арест Боголюбова. Мы показывали Ворошилову схему буровых скважин. По ним легко было вычислить объем рудного тела. Но Климент Ефремович бумаги небрежно отбросил.

— Я должен своими глазами увидеть запасы руды, пощупать своими руками! — стукнул он кулаком по столу.

Гугель пытался показать товарищу Ворошилову уступы на открытых выработках, но это еще больше насторожило высокого ревизора. На руднике Климент Ефремович взял палку, махнул ею, как саблей, и сказал:

— Рубите штольню в данном направлении!

— Но это дорого и потребуется много времени, — стал возражать Гугель.

— А вы поторопитесь. Я подожду, — заключил Ворошилов.

Мы не могли выделить на прокладку штольни ни одного человека, на каждом объекте шел ударный штурм. Люди работали по 14-16 часов в сутки, без выходных. Выручили нас руководители НКВД. У них в лагерях было около 20 тысяч осужденных по 58-й статье. Много было и спецпереселенцев. Но большинство из них были расконвоированы, работали по найму, как все, хотя жили на спецпоселках. Яков Семенович Гугель подбросил работникам НКВД продуктов, выделил тесу для трех бараков, пытался их задобрить, чтобы рабочих получить на круглосуточную. Гугель, впрочем, старался зря. Работники НКВД очень боялись Ворошилова. На пробивку штольни они выделили для круглосуточной работы две тысячи заключенных. Творилось что-то невообразимое. Пыль, грохот, искры, гам, выстрелы. Бригады менялись бегом, через каждые 20 минут. Тут же костры, дым, котлы с кашей. Стометровую штольню глубиной 70-80 метров прорыли, как в сказке, за неделю. Электрики провели проводку, осветили штольню. Ворошилов неторопливо прошел по штольне, пощупал срезы, взял с собой из глубины несколько кусков руды, увез в Москву. Разговоры о том, что в Магнитной горе нет руды, после этого прекратились.

Приезд К. Е. Ворошилова на Магнитострой в 1931 году не стал событием и тем более праздником. Ворошилов проявил себя жестко, был не очень общительным даже с теми, кто вместе с ним воевал в годы гражданской войны. Рабочие по указанию К. Е. Ворошилова стали выходить на работу строем, с песнями, как красноармейцы. К спецпереселенцам вновь поставили часовых с винтовками. Впрочем, у них очень много побегов. Ворошилова это обстоятельство разгневало... А однажды и перепугало...

Мимо одного из митингов, где вальяжно выступал К. Е. Ворошилов, проводили в концлагерь большую колонну политзаключенных. И вдруг, заключенные, как по единой команде, бросились в многотысячную толпу рабочих, согнанных на «важное мероприятие». Отличить их друг от друга было невозможно. Все выглядели одинаковыми — голодными оборванцами. Конвоиры начали стрелять из винтовок в воздух. К. Е. Ворошилов побледнел, но не растерялся: с трибуны его будто ветром сдуло. К своему автомобилю с охраной маршал бежал прытко и, запутавшись в длиннополой шинели, дважды упал... Но в толпе никто не рассмеялся.

В том же, 1931 году, на Магнитострой приезжали Демьян Бедный и нарком просвещения РСФСР Андрей Сергеевич Бубнов. Их приезд действительно всколыхнул первостроителей. Демьян Бедный выступал на стройплощадках, в бараках, а вечером — у костров. Он умел говорить с народом и душевно, и зажигательно. Одну из встреч с Демьяном Бедным открыл лично Яков Семенович Гугель: «Товарищи, к нам приехал большой пролетарский поэт Демьян Бедный. Я расскажу вам один эпизод из его жизни. В годы гражданской войны на одном из наших фронтов возникло критическое положение. Командующий фронтом дал телеграмму товарищу Ленину, запросил в помощь две дивизии. Владимир Ильич ответил: «Двух дивизий отправить не можем, посылаем Демьяна Бедного...». И приехал поэт на фронт. И выправилось тяжелое положение. Красные бойцы пошли в наступление и победили! Вот как высоко оценивал Владимир Ильич поэтов. Ленин приравнивал одного хорошего поэта-пропагандиста к двум дивизиям».

Андрей Сергеевич Бубнов выступил 6 апреля 1931 года на пленуме Магнитогорского горкома партии. Он ратовал убежденно за создание политехнической школы, за профориентацию, за связь теории и практики. В Магнитке было тогда более десяти тысяч малограмотных и неграмотных. Бубнов и направил к нам Демьяна Бедного вскоре после своего отъезда из Магнитки. По инициативе Бубнова в ноябре 1931 года в Магнитке был организован ТРаМ — театр рабочей молодежи, который возглавили Михаил Арш и Зоя Левицкая.

В историческом калейдоскопе событий того периода занимает место и письмо М. Горького «Рабочим Магнитостроя и другим», опубликованное в газете «Правда» 23 августа 1931 года. Но главным содержанием жизни первостроителей у горы Магнитной тогда был трудовой штурм, подготовка к пуску первой доменной печи, выплавка первого чугуна.

* * *

15 января 1932 года СТО утвердил акт, признающий первую Магнитогорскую доменную печь готовой к пуску. И через десять дней началась загрузка агрегата. Пускать домну в самый разгар уральских морозов было опасно. Вице-президент американской фирмы «Мак-Ки» мистер Хейвен, да и другие иностранные специалисты возражали против пуска домны. В какой-то мере они были правы. Неполадки из-за суровой зимы возникали. Испортила настроение неожиданная авария, на сорок первом колодце прорвалась вода. Строители вскрывают мерзлый грунт, работают самоотверженно в ледяной воде. Двадцать часов длилась эта самоотверженная акция. И аварию устранили.

31 января 1932 года Яков Семенович Гугель дал команду запустить доменную печь. Горновые С. Переверзев, Г. Герасимов, Т. Королев вставили сопло в фурму. Газовщики И. Лычак, Н. Савичев и М. Куприянов открыли клапан горячего дутья. Мастер С. Удовиченко докладывает начальнику цеха Н. Соболеву о проводимых операциях. Здесь же сменные инженеры Р. Брауде, Н. Герасимов, И. Тюлин, В. Тихонов, секретарь партийной ячейки цеха В. Щербина, секретарь горкома партии Ф. Карклин.

Известный металлург, участник пуска первой домны Н. Савичев, ставший впоследствии Героем Социалистического Труда, вспоминал об этом волнующем событии так: «В это время на литейной площадке, на горячих путях собрались тысячи людей. Они развели костры и грелись у этих ростров. Они не уходили домой, потому что каждому хотелось собственными глазами увидеть, как будет выдан первый чугун. Спустились сумерки. Пурга. Холод. Но никто не уходит. В напряженном ожидании, молча люди греются у костров. У печи тоже напряженное ожидание. Внешне как будто все спокойно. А у каждого на душе, как говорится, кошки скребут. Подходит начальник смены. Горновые засуетились у горна. Открывают летку. И вдруг все кругом озарилось ярким светом — пошел чугун! Это было в 9 часов 30 минут вечера. Кругом закричали: «Ура!» Люди жмутся руг к другу, целуются, женщины плачут от радости. Эта радость перегнулась с литейной площадки в бараки».

Я. С. Гугель предложил отлить из первой плавки чугуна памятные плитки с барельефом Владимира Ильича Ленина. Эти плитки были вручены знатным строителям с надписью: «В знак Вашего активного участия в строительстве первой очереди Магнитогорского металлургического комбината заводоуправление вручает Вам памятную доску, отлитую из первой плавки домны №1.1 февраля 1932 г.».

Первая плавка в 24 тонны чугуна стала событием для всей страны. И. Калинин огласил 2 февраля на XVII Всесоюзной партийной конференции рапорт из Магнитки: «1 февраля в 9 часов 30 минут вечера получен первый чугун магнитогорской домны № 1. Домна работает нормально. Обслуживающие механизмы работают исправно. Начальник строительства — Гугель, секретарь горкома — Карклин, председатель завкома металлистов — Старожилов».

Бурными овациями встретили делегаты партконференции известие о трудовой победе магнитогорцев. С. М. Киров направил в Магнитку телеграмму: «Вашей борьбой, вашей железной настойчивостью вы доказали на деле, что нет таких крепостей, которых не могли бы взять большевики. Задута 1-я домна, равной которой нет в мире. Социалистическая промышленность получила первый магнитогорский чугун. Вы создаете индустриальный гигант, который вызывает законную гордость рабочих всех стран и бешеную ненависть наших врагов... Вооруженный таким гигантом, как Магнитогорск, рабочий класс СССР завершит техническую реконструкцию народного хозяйства, построит новое, социалистическое общество. Да здравствуют строители Магнитогорска! Да здравствуют их руководители — уральские большевики! Секретарь Ленинградского Областкома ВКП(б) — Киров».

Приветственных телеграмм и откликов было много, в том числе зарубежных: «ЦК Германской компартии и ее центральный орган «Роте Фане» шлют боевой большевистский привет трудящимся Магнитогорска — сердцу стального Урала и горячо поздравляют уральский пролетариат с пуском 1-й магнитогорской домны. Мы знаем, что ваши блестящие успехи на фронте социалистического строительства достигнуты благодаря твердому большевистскому руководству ленинского ЦК... Германский пролетариат спаян братской связью с рабочим классом СССР. Миллионы рабочих борются под знаменем Компартии за защиту Советского Союза, против политики империалистов, за Советскую Германию, за торжество мировой пролетарской революции. Да здравствует пролетариат Урала! Да здравствует ленинский ЦК, Коминтерн и мировая революция!

Генеральный секретарь ЦК Компартии Германии — Тельман».

7 февраля 1932 года корреспондент газеты «За индустриализацию» Зиновий Чаган и представляющий в Магнитогорске «Комсомольскую правду» Семен Нариньяни вручили в Москве Серго Орджоникидзе памятную плитку с барельефом В. И. Ленина, отлитую из первого чугуна. Железный нарком принял журналистов с большой дружелюбностью и теплотой, долго расспрашивал их о жизни магнитогорцев, трудностях, проблемах.

А домна у Магнитной горы стремительно повышала свою мощность, выходила на проектный уровень. И 30 марта была получена телеграмма из ЦК ВКП(б): «Магнитогорск. Гугелю, Кащенко, Соболеву. Телеграф принес известие об окончании пускового периода и развертывании первой в СССР гигантской домны, дающей в день свыше 1000 тонн литейного чугуна... Поздравляю рабочих и инженерно-технический персонал с успешным выполнением первой части программы завода. Поздравляю с овладением техникой первой в Европе гигантской домны-уникум. Привет ударникам и ударницам Магнитостроя, с боем преодолевшим трудности пуска и развертывания домны в условиях зимнего ненастья и с готовностью принимающим на себя основную тяжесть по строительству завода. Не сомневаюсь, что магнитогорцы так же успешно выполняют главную часть программы 1932 года, построят еще три домны, мартен, прокат и таким образом с честью выполнят долг перед страной.

И. Сталин».

У коммунистов, комсомольцев, рабочих-ударников эта телеграмма вызвала неподдельный энтузиазм. И вовсе не потому, что энтузиазм, как выражаются острословы, родной брат идиотизма. Сталин тогда олицетворял для многих идеи социализма, коммунистического строительства, в которые тогда многие верили искренне.

Другое дело, что задачи, поставленные в телеграмме И. Сталиным, были нереальными. Невозможно было построить и тем более запустить в эксплуатацию в 1932 году «еще три домны, мартен, прокат...». Но работы на этих объектах велись ускоренными темпами. Особенно на строительстве комсомольской домны, где трудились лучшие комсомольско-молодежные бригады В. Слуцкого, М. Богатырева, В. Ишмакова, Н. Романенко, Г. Чернова... Комсомольскую организацию бригад возглавлял С. Скакунов.

7 июня 1932 года в 12 часов 30 минут домна № 2, комсомольская домна, выдала первый чугун. Летку пробил горновой Алексей Шатилин. Этот же год — год рождения магнитогорского металлургического комбината был ознаменован и открытием в городе двух институтов — горно-металлургического и педагогического. Газета «Магнитогорский рабочий» 26 сентября 1932 г. опубликовала письмо М. Горького, адресованное Ч. С. Гугелю и Культпропу горкома ВКП(б). М. Горький писал: «Многообразный опыт героического Магнитогорского строительства, в котором участвуют десятки национальностей трудящихся СССР, тысячи рабочих ударников, сотни специалистов, имеет всемирно-историческое значение. Волей тысяч ударников-магнитогорцев и всего Союза Советов работает гигант социалистической индустрии — Магнитогорск. Изменяется не только «кора» огромной площадки у горы Магнитной, но в этой работе социалистически перевоспитываются тысячи колхозников, приехавших на стройку. История вашего строительства — дело не местного значения, а огромной политической и воспитательной важности для всего Союза Советов...».

* * *

Письмо Максима Горького зачитали торжественно в рабочих коллективах. Но не надо полагать, будто в то время царила только официозная правильность и мертвечина. Ирония, улыбки, усмешка над временем пробивались сквозь тяжелый пласт политики, коммунистического чванства. Те же рабочие, инженеры, журналисты, учителя вечером в дружеских компаниях за чаркой с удовольствием распевали озорную, стилизованную под народное просторечие песенку, сочиненную Борисом Ручьевым:

Сидю я как-то в зале,

народу в зале нет.

Висить, висить на стенке

карлмарксовый патрет.

Докладчик докладаеть,

народу в зале нет.

Висить, висить на стенке

карлмарксовый патрет.

Докладчик докладаеть,

народу в зале нет,

сорвался вдруг со стенки

карлмарксовый патрет.

Докладчик убегаеть,

и гаснет в зале свет.

Но путь нам озаряеть

карлмарксовый патрет.

* * *

Люди могут оценить события, в которых участвуют. Но люди не предвидят судьбы. Строившие Магнитку голландец Питер Ван-Ваув, итальянец Чирилло Векки, американец Эмануэль Колета не предполагали, что их судьбы соединятся с судьбой Магнитки на долгие годы... Молодой инженер Алексей Исаев не найдет себя на Магнитострое, сбежит со стройки, но станет главным конструктором ракетных двигателей у Королева. Аркадий Гайдар, любивший посидеть у костра возле горы Магнитной, погибнет в первые дни Великой Отечественной войны. А командир бригады строителей-энтузиастов Евгений Майков увенчает свою судьбу генеральскими погонами. Член РСДРП с 1903 года, меньшевик бывший министр труда Временного правительства М. И. Скобелев будет честно и добросовестно работать у Магнитной горы в должности главного энергетика. Горновой Алексей Шатилин, пускавший комсомольскую домну, станет известным всей стране металлургом. Невзрачный фэзэушник Андрей Филатов вырастет до директора комбината. Моторист ЦЭС Леонид Дема будет летчиком, Героем Советского Союза. Рабочий парень Иван Одарченко, крещеный Магниткой и Великой Отечественной войной, будет замечен скульптором Вучетичем и поднимется бронзовым монументом в Трептов-парке в образе воина-освободителя. Всесоюзную известность приобретет поэт Борис Ручьев, пробыв за колючей проволокой на Колыме десять лет.

У Магнитной горы в 1932 году взрывались алым заревом две работающие домны. Будут построены и новые доменные печи, и мартен, и прокатные цеха... Но будут злодейски уничтожены, репрессированы почти все крупные руководители Магнитостроя — В. А. Гассельблат, Я. П. Шмидт, Ч. И. Ильдрым, Я. С. Гугель, К. Д. Валериус, тысячи строителей и металлургов Магнитки. Прославленный бригадир первостроителей Виктор Калмыков праздновал скромную комсомольскую свадьбу с очаровательной Милей Беккер. И он будет расстрелян как враг народа. Орден Ленина не спас его от пули палача. На великих просторах государства разыгрывалась великая драма. Но рождение индустриального гиганта состоялось. Зарождались в то время среди выживших и славные династии магнитостроевцев: Парамоновы, Соколовы, Валеевы, Ковырины, Шкарапуты, Мустаевы.

И две магнитогорские домны для советского народа были счастьем, гордостью, рукотворным чудом. И вошло в реальность, в историю слово пленное, знаменное, слово алое — Магнитострой!

VI. В судьбе страны
(1933-1937 гг.)

«Дарование есть поручение, должно исполнить его,

несмотря ни на какие препятствия».

Е. Баратынский

Два несоединимых в логике потока текли по России долгие годы. Избегая острых интерпретаций и оценок, процитируем строки из официальной и респектабельной по тому времени газеты «Правда», № 260 16 сентября 1988 года: «Зимой 1932-33 года в селах зерновых районов страны — на Украине, Северном Кавказе, нижней и средней Волге, южном Урале и в Казахстане разразился массовый голод. Имелись случаи умирания целых селений... число жертв составило 3-4 миллиона человек... голод, унесший столько жизней, был самым страшным преступлением Сталина и его окружения».

В оценке этой нет никакого «очернительства», и дана она была тогда еще, когда «славная КПСС» прочно стояла у власти. Мы, конечно, возьмем под сомнение фразу, что голод в то время был «самым страшным преступлением Сталина и его окружения». К этой теме мы вернемся в одной из последующих глав, не только обвиняя, но во многом и оправдывая, реабилитируя И. В. Сталина. А пока мы отметим еще раз, что голод поразил страну прежде всего в результате коллективизации сельского хозяйства, спада поголовья скота, посевов и сбора зерновых культур, экспорта хлеба, интенсивной отправки его в зарубежье.

В 1930 году собрали 835 млн. центнеров зерна, поставив на международный рынок 48,4 млн. В последующий период — усугубление: сбор падает, а экспорт растет. В 1931 году из урожая в 695 млн. центнеров на вывоз ушло 51,8 млн. центнеров. Этим хлебом можно было прокормить все голодающие регионы. Но тогда бы советское правительство имело меньше средств для приобретения за границей промышленного оборудования. В какой-то степени уровень расходов раскрыл Серго Орджоникидзе, выступив во время своего приезда на Магнитострой: «В прошлом году мы выписали из-за границы черного металла-проката на 60 миллионов рублей золотом, в этом году мы также ввозим прокат из-за границы на сумму около 40 млн. рублей. А если мы поднажмем и скорее пустим стан «500», мы будем иметь готовую продукцию, значит, будем значительно меньше выписывать металла из-за границы. А что значит не выписывать из-за границы? Это значит, что мы будем вывозить меньше товаров и продуктов, в которых у нас в стране ощущается недостаток. Немало хлеба и мяса нужно вывезти из страны, чтобы заплатить за металл и требующиеся нам машины...».

Оценка ситуации, данная Г. К. Орджоникидзе, раскрывает многое, но она лукава. Не так уж значительны были средства от экспорта хлеба и мяса, в крайнем случае — не основная, не преобладающая часть. Валютные поступления от продажи хлеба в 1932-1933 годах составили всего 389 млн. рублей, гораздо больше дала пушнина. А вывоз нефтепродуктов — 700 млн. рублей. Столько же валюты дали лесоматериалы. Из этого следует, что можно было обойтись без продажи хлеба за границу, без толчка страны в пучину голода и людоедства.

По идеологическим соображениям в печати, прессе того времени не сообщалось о том, что пятилетний план не выполняется. Чтобы скрыть провалы, Политбюро ЦК ВКП(б) 1 февраля 1933 года приняло постановление о запрещении всем ведомствам, республикам и областям оглашать итоговые данные. А темпы индустриализации падали.

В 1928-1929 годах они составляли 23,7 процента, в 1933 году — пять процентов. Сталин же требовал 32, а затем 45-47 процентов.. Оппонентов обвиняли в «крохоборческой мудрости троцкистов», которые «с точки зрения темпов являются самыми крайними минималистами и самыми поганенькими капитулянтами».

И снова если бы полемика ограничивалась только навешиванием ярлыков и бранью, только смещением партийных работников, увольнением ученых, экономистов... Оппонентов объявляли оппортунистами, вредителями, троцкистами — со всеми вытекающими по тому времени последствиями. Однако некоторые предложения оппонентов частично принимались. В низших звеньях хозяйства, промышленности внедрялся, например, хозрасчет по теории Н. И. Бухарина.

Экономические трудности, при которых функционировал Магнитострой, рождался металлургический завод, сопровождались разгулом массовых репрессий против народа. Из секретных архивов магнитогорской прокуратуры и архива КГБ видно, что уже к концу 1933 года в концлагеря у Магнитной горы поступило 32786 заключенных, осужденных по пресловутой 58-й статье. Они умирали за колючей проволокой тысячами, но количество их не уменьшалось, а росло. Кроме политзаключенных, было еще примерно 45-50 тысяч спецпереселенцев, раскулаченных. И 20 тысяч человек — семьи пяти тысяч арестованных, репрессированных, расстрелянных магнитостроевцев, рабочих металлургического комбината в 30-х годах. Простейшая арифметика показывает, из 200-тысячного населения Магнитогорска — половина, т. е. 100 тысяч человек так или иначе пострадали от репрессий. Коммунистов к 1933 году было всего семь тысяч, комсомольцев — тринадцать тысяч. Такова горькая правда: был энтузиазм комсомола, деяния коммунистов, но гораздо значительнее и объемнее трудовой вклад в строительство металлургического завода и города у политзаключенных, спецпереселенцев, у людей, пострадавших от репрессий.

В магнитогорских концлагерях осужденные по 58-й статье погибли все поголовно, выжили только несколько десятков человек. Когда у них кончался срок заключения, им давали повторный, отправляли на север. Любопытна география зэков. Начальник колонии по фамилии Поль сообщал в справке для прокуратуры о количестве прибывающих заключенных: из Ленинградской области — 1135, ЦЧО (центральная черноземная область) — 3200, из Белоруссии — 2616, с Северного Кавказа — 3200, западные области — 1700, Московская область — 1300, Уральская область — 1600 и т. д.

Напомним, что мы пользуемся секретным архивом магнитогорской Прокуратуры, который уцелел случайно, вопреки указанию о его уничтожении. Указание такое дал еще в 1961 году Н. С. Хрущев. Было что прятать и уничтожать. Например, в акте от 8 января 1933 года прокурор Семенова зафиксировала, что заключенные получают в сутки по 100 граммов хлеба и по чашке жидкого супа из мороженой капусты. Отмечали подобное и врачи в более лучшее время, но фиксировали почти то же самое: на заключенного приходилось в день по 525 калорий. А температура зимой в бараках, где жили «враги народа», была плюс один-два градуса.

Работали зэки чаще всего на открытом воздухе, зимой при 30-40 градусах мороза — без полушубков, без теплой одежды, без валенок, в тряпье и немыслимых обувках. В ноябре 1932 года погибло только в одном филиале концлагеря 140 заключенных, в декабре — 108, за двадцать дней января 1933 года — 120 человек.

Трудились репрессированные без выходных дней, а если не выполняли нормы, то теряли право на получение посылок. Норму они не выполняли еще и потому, что их терроризировали обсчетами, обмерами. Прокурор Крепышев отметил этот факт в одном из актов надзора. Невыносимые условия, отчаяние толкали заключенных на побеги. Упомянутый нами Поль сообщал 1 февраля 1933 года, что с момента организации колонии совершено 7143 побега. В большинстве эти побеги заканчиваюсь, разумеется, неудачами, бежавших ловили через два-три дня на дорогах к станции Буранной и Белорецку.

Этот трагический пласт в жизни нашего общества существовал в то время как бы сам по себе. Многие люди считали, что главное — это построение коммунизма, возведение металлургических гигантов, укрепление колхозов, борьба с троцкизмом, вредительством. Критическое мышление в обществе не развивалось, а угасало. Оно концентрировалось и проявлялось лишь в отдельных личностях, таких, как М. Булгаков, А. Платонов, В. Клюев, которые обличали идиотизм социализма открыто. Сколько их было? Десятки, сотни? Может быть, несколько тысяч? Из партработников непримиримой личностью той эпохи был Мартемьян Никитович Рютин, написавший с товарищами в 1932 году антисталинский манифест «Ко всем членам ВКП(б)». Воспроизведем этот огненный документ:

«Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его свитой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис. С помощью обмана и клеветы, с помощью невероятных насилий и террора, под флагом борьбы за чистоту принципов большевизма и единства партии, опираясь на централизованный мощный партийный аппарат, Сталин за последние пять лет отсек и устранил от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры партии, установил в ВКП(б) и всей стране свою личную диктатуру, порвал с ленинизмом, стал на путь самого необузданного авантюризма и дикого личного произвола... Авантюристические темпы индустриализации, влекущие за собой колоссальное снижение реальной заработной платы рабочих и служащих; непосильные открытые и замаскированные налоги, инфляцию, рост цен и падении стоимости червонцев; авантюристическая коллективизация с помощью раскулачивания, направленного фактически главным образом против середняцких и бедняцких масс деревни, и, наконец, экспроприация деревни путем всякого рода поборов и насильственных заготовок, — привели страну к глубочайшему экономическому кризису, чудовищному обнищанию масс и голоду... В перспективе — дальнейшее обнищание пролетариата... Всякая личная заинтересованность к ведению сельского хозяйства убита, труд держится на голом принуждении и репрессиях... Все молодое и здоровое из деревни бежит, миллионы людей, оторванных от производительного труда, кочуют по стране, перенаселяя города, остающееся в деревне население голодает... На всю страну надет намордник — бесправие, произвол и насилие, постоянные угрозы висят над головой каждого рабочего и крестьянина. Всякая революционная законность попрана! Учение Маркса и Ленина Сталиным и его кликой бесстыдно извращается и фальсифицируется. Наука, литература, искусство низведены до уровня низких служанок и подпорок сталинского руководства. Борьба с оппортунизмом опошлена, превращена в карикатуру, в орудие клеветы и террора против самостоятельно мыслящих членов партии. Права партии, гарантированные уставом, узурпированы ничтожной кучкой беспринципных политиканов. Демократический централизм подменен личным усмотрением вождя, коллективное руководство — системой доверенных людей.

Всякая живая, большевистская партийная мысль — угрозой исключения из партии, снятием с работы и лишением всех средств к существованию — задушена. Все подлинно ленинское загнано в подполье, подлинный ленинизм становится в значительной мере запрещенным, нелегальным учением.

Партийный аппарат в ходе развития внутрипартийной борьбы и отсечения одной руководящей группы за другой вырос в самодовлеющую силу, стоящую над партией и господствующую над ней, насилующую ее сознание и волю. На партийную работу вместо наиболее убежденных, наиболее честных, принципиальных, готовых твердо отстаивать перед кем угодно свою точку зрения членов партии — чаще всего выдвигаются люди бесчестные, хитрые, беспринципные, готовые по приказу начальства десятки раз менять свои убеждения, карьеристы, льстецы и холуи.

Печать — могучее средство коммунистического воспитания и оружие ленинизма в руках Сталина и его клики — стала чудовищной фабрикой лжи, надувательства и терроризирования... Ложью и клеветой, расстрелами и арестами... всеми способами и средствами они будут защищать свое господство в партии и в стране, ибо они смотрят на них как на свою вотчину...

Ни один самый смелый и гениальный провокатор для гибели пролетарской диктатуры, для дискредитации ленинизма, социалистического строительства и социализма, для взрыва их изнутри не мог бы придумать ничего лучшего, чем руководство Сталина и его клики... Позорно и постыдно для пролетарских революционеров дальше терпеть сталинское иго, его произвол и издевательство над партией и трудящимися массами. Кто не видит этого ига, не чувствует этого произвола и гнета, кто не возмущается им, тот раб, а не ленинец, холоп, а не революционер...

Опасения Ленина в отношении Сталина, о его нелояльности, нечестности и недобросовестности, о неумении пользоваться властью целиком оправдались. Сталин и его клика губят дело коммунизма, и с руководством Сталина должно быть покончено как можно скорее».

Рютинский манифест был впервые опубликован в «ЛГ», № 26 (5196) 28 июня 1988 года, но это не значит, что он никому не был известен ранее. Копию этого письма привез к Магнитной горе В. В. Ломинадзе. По воспоминаниям А. А. Макарычева, Бесо — так звали друзья Виссариона Виссарионовича Ломинадзе — давал читать письмо Рютина А. П. Завенягину. Но Завенягин на это отреагировал отрицательно. И хотя не сделал доноса в органы безопасности, пожаловался Г. К. Орджоникидзе. Мол, ведет себя Ломинадзе, как провокатор: подсовывал пасквиль Рютина. Орджоникидзе отобрал у Ломинадзе крамольные бумаги и сжег. При этом Серго Орджоникидзе кричал, ругался, перепугав секретаршу. Но все закончилось миром. В. В. Ломинадзе не признался, что письмо Рютина переписал ранее его друг, балтийский матрос, начальник электростанции А. А. Макарычев. Долгие годы хранил А. А. Макарычев копию рютинского манифеста, хотя не был уверен, что она исходит без искажений от подлинника. В 1966 году А. А. Макарычев передал полуистлевшие листки бумаги историку М. Е. Чурилину.

Вернемся, однако, к событиям 30-х годов... Директором металлургического завода у горы Магнитной после Я. С. Гугеля стал на короткий период Н. Г. Мышков. И первая половина 1933 года еще не принадлежала А. П. Завенягину. По разным причинам, в том числе из-за незначительного отрезка времени на посту начальника меткомбината, Н. Г. Мышков не вписался в память магнитогорцев. Но при нем доменная печь № 3 выдала 27 июня 1933 года первый чугун. А вскоре, 8 июля, мартеновская печь № 1 выпустила первую сталь. Плавку вели сталевары Павел Елькин и Яков Ханжин, мастер Виктор Федорович Пирогов, начальник смены Марк Игнатьевич Ягнюк. Вскоре в Магнитку приехал Г. К. Орджоникидзе. 26 июля он присутствовал на горячей прокрутке блюминга № 2, а затем выступил на слете ударников металлургического комбината.

— Что мы имеем на Магнитострое? — говорил Г. К. Орджоникидзе. — Построено немало. Когда смотришь на эту махину, сразу кажется, что сделано очень много, но когда, товарищи, начинаешь подходить ближе, приходится сказать следующее: не все сделано так, как надо было сделать, и многое надо доделать. Если мы не хотим оскандалиться, если мы не хотим, чтобы наш гигант оскандалился на всю страну, на весь мир, — ибо Магнитогорский комбинат это тот же своеобразный Сталинградский тракторный завод, за которым следит не только вся страна, но и весь мир, — надо срочно перестраиваться... Ни один магнитогорец не может отрицать, что вся страна помогала строить Магнитогорский завод, страна ни в чем не отказывала Магнитострою. Магнитострою — лес, Магнитострою — металл, Магнитострою — импорт, все шло на Магнитострой. Магнитка стала знаменем страны. На примере Магнитки большевики должны были показать всей стране и всему миру, что они металлургические заводы будут строить и будут их осваивать. Сегодня вы имеете три домны, причем одна стала в ремонт, четвертая не закончена. Имеете одну мартеновскую печь, вторая накануне пуска. Имеете огромный блюминг, он смонтирован, очевидно, на днях пойдет. Имеете электростанцию, имеете коксовые печи...».

Железный нарком призывал построить быстрее стан «500», критиковал руководство за бесхозяйственность. При объеме работ на год в 200 миллионов рублей на строительной площадке лежало оборудования и материала на 108 миллионов рублей. Г. К. Орджоникидзе очень прозорливо смотрел в будущее, заботился о рабочем человеке. «Мы построили Магнитогорский завод, — говорил он, — строили бараки, люди в них жили, но теперь прошло несколько лет, и надо создавать более или менее сносные бытовые условия. Жилищному делу надо уделять больше внимания. Надо строить не только хорошие домны, мартены, коксовые печи, прокатные станы и другие производственные цехи, но надо построить такие дома, чтобы рабочие чувствовали себя дома хозяевами страны...».

Понимал хорошо Г. К. Орджоникидзе, что магнитогорскому металлургическому гиганту требуется и руководитель-гигант. Из ранее назначенных руководителей таким мог стать, пожалуй, только один: Яков Семенович Гугель. Но Магнитка была уже в то время школой кадров. Гугеля пришлось перебросить на другой не менее ответственный объект — в Мариуполь, затем в «Азовсталь"... И Серго Орджоникидзе направляет в Магнитку Авраамия Павловича Завенягина. Разгромил Серго Орджоникидзе в самом прямом смысле этого слова и магнитогорский горком партии, порекомендовал И. В. Сталину послать к нам своего любимца Виссариона Виссарионовича Ломинадзе. Для Сталина «оппозиционер» Ломинадзе был не очень приятен. И вождь был рад загнать бунтаря куда-нибудь подальше, в ссылку. Таким вот образом оказались у Магнитной горы почти одновременно Завенягин и Ломинадзе. К сожалению, дружба между ними не возникла, они были психологически несовместимы. На такие аспекты историки обычно не обращают внимания, а эти обстоятельства не так уж и маловажны. Впрочем, не понял Завенягина сначала и Чингиз Ильдрым, кляузничал, что начальник комбината плохой, на работе его не бывает часто, занимается черт его знает чем... 18 января 1935 года Бесо Ломинадзе застрелился, зная о предстоящем аресте. А для Завенягина Магнитка стала началом большой судьбы и труднейшей борьбы за свои нравственные принципы. Борьбы иногда тонкой по методам, но смертельно опасной. Завенягин, как и Орджоникидзе, был вынужденно хитрым и несгибаемым противником нелепых массовых репрессий, наносящих урон кадрам, экономике. В этом отношении Завенягин был даже намного выше и чище, чем Серго Орджоникидзе, которому все-таки приходилось участвовать в уничтожении собратьев по партии: и по велению сердца, и, вероятно, по тактическим соображениям. Сложное было время. Если подбирать материал тенденциозно, то можно и Серго Орджоникидзе изобразить одним из злодеев сталинского окружения. Но будем объективными, историю не пишут сажей. И все мы — люди.

Авраамий Павлович Завенягин родился в 1901 году в семье рабочего, машиниста паровоза. В 1921 году, в двадцатилетнем возрасте, он уже возглавлял в Донбассе юзовскую партийную организацию. Вскоре у него возник конфликт с Чугуриным, начальником юзовского каменноугольного бассейна, который спьяну прокатился с песнями в открытой легковой машине по улицам голодающего города. По предложению Завенягина повеселившегося руководителя исключили из партии. Г. Пятаков, возглавлявший тогда Центральное правление каменноугольной промышленности, потребовал отменить решение. Завенягин и не подумал подчиниться. Тогда Пятаков добился через Донецкий губком постановки вопроса об исключении из партии Завенягина. Из партии Авраамия не исключили, но от руководства юзовской партийной организацией отстранили, послали на борьбу с бандитами в Старобельский округ. У родственников Завенягина до сир пор хранятся трофейные снимки, сделанные личным фотографом батьки Махно. Известный кинорежиссер Г. Рошаль использовал эти фотоснимки при работе над фильмом «Хождение по мукам». Завенягин не предполагал, что встретится еще с некоторыми членами разбитой им банды у Магнитной горы, где они будут содержаться в концлагере уже без всяких оснований, за свои похождения десятилетней давности. И Завенягин облегчит условия их существования, улучшит им питание и т. д. Поистине неисповедимы пути господни.

С 1923 по 1930-й год А. П. Завенягин учился в Московской горной академии, которую возглавлял крупнейший ученый И. М. Губкин. С Г. К. Орджоникидзе Завенягин встретился в 1929 году, будучи студентом академии. Проговорили они до полуночи. А в результате пришлось студенту прервать временно учебу и поехать на Кузнецкстрой, проектировать доменные каупера, работать сменным мастером. В 1930 году выпускник академии стал директором Ленинградского государственного института по проектированию металлургических заводов. Институт сразу изменился, вырос качественно, стал поставлять проекты, которые были лучше поступающих от зарубежных фирм. В 1932 году Завенягин был направлен директором на металлургический завод им. Дзержинского в Каменском. И опять произошло чудо: заваленное предприятие за год стало рентабельным, передовым. А в Магнитке дело не ладилось: неурядицы, простои, аварии, пожары, хаос и растерянность руководителей.

— Так в чем все же причина безобразий? — спросил Г. К. Орджоникидзе.

— Вредительство! Враги народа! — ответили в один голос секретарь горкома партии Ф. И. Карклин и начальник комбината Н. Г. Мышков.

— Не враги, а дураки! — процедил сквозь зубы разгневанный Серго.

После этой фразы, сказанной зло и принародно, начальство было обречено. У Железного наркома рука была железная.

Г. К. Орджоникидзе, вернувшись в Москву, вызвал его в Магнитогорск. «Я догадался, в чем дело, — вспоминал Завенягин, — и когда у себя в кабинете после нескольких коротких вопросов он спросил, как я отнесусь к назначению на Магнитку, — я согласился. «Вот бандит!» — сказал он мне. Посмеявшись, тут же позвонил товарищу Сталину и сказал, что я согласен. Сталин спросил, понимаю ли я, насколько Магнитка — серьезное дело, на что Серго ответил: «Да, он хорошо отдает в этом отчет».

Нет смысла пересказывать чувства и мысли А. П. Завенягина, поскольку он был еще и талантливым журналистом, часто писал статьи для газет и журналов. Поэтому вернемся к его воспоминаниям из другого источника: «Напутствие было решительным: стране нужно больше металла, в 1932 году из-за нехватки металла сорвалась работа молодых гигантов — Сталинградского и Харьковского тракторных заводов. Магнитогорцы должны в ближайшие годы дать стране 3,75 миллиона тонн чугуна, 3,05 миллиона тонн стали и 2,485 миллиона тонн проката — объем, равный производству металла всей страны в 1928 году. Сложное дело — строить и осваивать то, что построено. Главное — кадры. «Кадры решают все!» — провозгласила партия. Они, конечно, вырастут эти кадры, вырастут в цехах комбината. Но чтобы этот рост шел быстрее, мы приняли решение организовать курсы, открыть сеть технических школ. Преподавателями стали опытные инженеры. Без преувеличения можно сказать, что Магнитка стала кузницей кадров. В течение двух лет курсы закончили около 20 тысяч человек. Это дало возможность провести государственный технический экзамен, который стал своеобразной проверкой технической зрелости всего коллектива комбината. Квалифицированными кадрами помог нарком. На Магнитке стали работать более двадцати выпускников горной академий, большинство — коммунисты. Среди них были А. Н. Воронкин — главный геолог горного управления, Н. И. Зайцев — начальник мартеновского цеха, Я. О. Даргайс, А. П. Огарков, Н. М. Курбатов, С. В. Логинов. Начальником проектного отдела стал А. М. Кузьмин, начальником доменного цеха — П. И. Коробов. С первых же месяцев после моего приезда на Магнитку предстояло решать ряд серьезных технических проблем, и прежде всего проблему рудной базы. Запасы руды горы Магнитной, по имевшимся данным, составляли 450 миллионов тонн без месторождения Малый Куйбас. Кроме того, в районе Магнитной нахохлись другие железорудные месторождения, плохо или совсем не разведанные. В районе Комарово-Зигазинская — в 150 километрах от горы Магнитной — разведали месторождение, запасы которого исчислялись в 150 миллионов тонн. Процентное содержание железа в рудах очень высоко, что выдвигало Магнитогорское месторождение на одно из первых мест в мире. Но как ускорить работы на руднике? Впервые в практике мы разработали метод открытых карьеров. Это было смелое техническое новшество, которое сулило большие выгоды. Но нужен был человек, который сумел бы решительно и настойчиво провести его в жизнь. Боголюбов! Профессор Борис Петрович Боголюбов был крупнейшим в стране штоком рудного дела. Товарищ Серго по моей просьбе пригласил его себе и сказал, что необходимо во что бы то ни стало решить проблему с рудой. Неудачи на руднике бьют не только Магнитку, сдерживая выплавку чугуна и стали. Эти неудачи режут Кузнецк.

— Вы Магнитку знаете, — сказал Серго, — детально изучали рудные деторождения, это вам поможет. Поезжайте на Магнитку, наладьте добычу руды. За всем, что потребуется, обращайтесь ко мне. Завенягин тоже поможет вам.

Боголюбов согласился. Несколько месяцев упорного труда привели к тому, что и наш завод, и Кузнецк стали получать руду в достаточном количестве. Достигнув в 1936 году производительности в 5,5 миллиона тонн готовой руды, наш рудник выдвинулся в число величайших в Европе. Он превосходил и первоклассные американские предприятия. Мы стали давать больше руды, чем 300 рудников Урала до революции. 20 процентов всей железной руды, добываемой в СССР, давал Магнитогорский рудник. В свои лучшие годы железнорудная промышленность европейских стран характеризовалась такими цифрами: Германия — 4,7 миллиона тонн, Англия — 4,2 миллиона, Швеция — 8,5 миллиона тонн. На фоне этих показателей фактическая производительность нашего рудника была особенно внушительна.

В августе 1934 года в Магнитогорск приехал Г. К. Орджоникидзе. Он прежде всего интересовался добычей руды. Мы ему доложили, что многие трудности в основном преодолены, добыча руды растет, домны полностью обеспечены рудой. Введен прогрессивный метод движения составов. Товарищ Серго сразу же обратил внимание на новшество. На узловой станции «Штольня» долго следил за работой дежурного. Основательно ознакомился Григорий Константинович и с работой стана «500», пущенного незадолго до его приезда. Особый интерес он проявил к жилищным и культурно-бытовым проблемам.

— Ускорьте строительство города на правом берегу, — говорил он. — Ваши рабочие будут лучше трудиться, если позаботиться об их быте.

Наркома возмутило состояние принадлежавших горздраву детских учреждений. Тут же в Магнитогорске, Серго Орджоникидзе издал приказ № 18-а, в котором говорилось: «Ввиду совершенно недопустимого, безобразного состояния детских яслей и садов, приказываю...» И далее следовало восемь пунктов о подчинении комбинату всех детских учреждений, обслуживающих детей рабочих комбината, о строительстве новых детских яслей и садов, оздоровительного городка, профилактория, санаторного лагеря. В приказе предусматривалась немедленная отгрузка в Магнитогорск необходимого количества детской одежды и обуви. На улучшение питания отпускались 400 тысяч рублей. Серго говорил:

— В капитальное строительство мы вкладываем десятки миллионов, а чтобы привести в порядок детские сады, школы, столовые — для этого как раз у нас не хватает денег! Не денег не хватает, а внимания, заботы! О детях наших рабочих никто, кроме вас, заботиться не будет...

Бывая в цехах и на строительных площадках, Серго в нерабочее время встречал там начальников цехов, управлений. Позже на совещании он сказал:

— Никто не давал вам права так небрежно относиться к своему здоровью... Я знаю вас как настоящих руководителей и не верю, что вы не, можете поставить дело так, чтобы не было срывов в ваше отсутствие. Категорически запрещаю работать сутками!

А потом распорядился:

— Надо построить дом отдыха для тружеников Магнитки.

В 1935 году на Магнитке поставили 5 мартеновских печей, пустили и освоили станы «300» № 1 и «250» № 1, заканчивали работу по штрипсовому стану, стану «300» № 3. Начали возводить новый мартеновский цех на 10 печей, проволочный цех... Мощность завода быстро росла. Чтобы представить себе мощь доменного цеха, достаточно сравнить его производительность в 1936 году с общим выпуском чугуна в ряде капиталистических стран: Магнитогорск (1936 год) — 1500 тысяч тони, Италия (1935 год) — 700 тысяч тонн, Канада (1935 год) — 700 тысяч тонн. Магнитогорский завод значительно превосходил суммарную мощность 20 уральских заводов с их 30 доменными печами. Технические показатели цеха были на уровне американских домен. Правда, в США на обслуживании печи, подобной магнитогорской, были заняты только 128 человек. На нашем же заводе на каждой печи работало свыше 200 человек. Эти цифры свидетельствовали о больших резервах повышения производительности труда.

Магнитогорск расположен у подножия гор, в богатейшей степи, с ранней весны до поздней осени покрытый высоким, по пояс, морем ковыля. Вокруг города много прекрасных озер, в том числе, и озер, имеющих, несомненно, большое лечебное будущее. Одно из самых красивых глубоководных и больших озер расположено в 50 километрах от Магнитки, среди гор. Здесь строятся дома отдыха для магнитогорских рабочих. В противоположной стороне, в 50 километрах от города по железной дороге, расположены огромные Анненские леса. В степи, в лесу, в горах летом масса ягод, особенно клубники, богатейшая охота. Что касается морозов, то, как известно, в нашей стране они бывают и на Магнитке, и в Москве, и в Сибири. Не обходится также без ветра. Но я бы сказал, что в Мариуполе и Керчи ветры куда злее магнитогорских.

Во время своего приезда в Магнитогорск в 1933 году Серго Орджоникидзе запретил продолжать ставить бараки и предложил строить только капитальные жилища. С тех пор мы привели в образцовое состояние два-три квартала так называемого соцгорода на левом берегу реки Урал, произвели там, а также в остальных рабочих поселках большие работы по благоустройству, организовали автобусное и трамвайное движение на яличных шоссе. Стали подниматься своды Дворца культуры, театра. Общественность горячо обсуждала архитектуру построенных кварталов. Конструктивистский, оголенный характер архитектуры первого квартала в левобережье — однообразие повторяющихся, регулярно расставленных домов — вызвали осуждение. Говорили о том, что жилые дома социалистического города должны иметь привлекательный, жизнерадостный вид. Указывалось также, что архитекторам следует обращаться к образцам народного зодчества и к классическим произведениям русской архитектуры.

Наш заводской пруд раскинулся на 2,5 километра в ширину и 7 километров в длину. Заканчивалось строительство второй плотины, которая образует озеро шириной 3 и длиной 12 километров, которое и перекроет первую плотину. Таким образом, в Магнитогорске будет водный бассейн 18 километров длиной и 2-3 километра шириной. Целое море!

Нам виделся новый чудесный город непосредственно у воды, главной его магистралью должна была стать набережная. Это был не только проект, не только мечта. Мы приступили к строительству правобережной части Магнитки. Чтобы решить жилищную проблему, мы пошли и на строительство индивидуальных домов для рабочих. Металлурги, горняки, строители чрезвычайно охотно брали кредиты и строили дома с приусадебными участками. Мы положили начало магнитогорскому садоводству и огородничеству. Когда мы бросили лозунг — «Превратим Магнитку в цветущий сад!», кое-кто посмеивался, считал это дело фантастичным, «маниловщиной». А я взял и разбил около своего дома садик — посадил яблони, вишни, развел цветы... У директора, увы, не много времени на садоводство, и все-таки я добился своего. Считал также необходимым выделить 30 тысяч рублей для ТРаМа — театра рабочей молодежи, 20 тысяч рублей на издание журнала «За Магнитострой литературы». «Убивал время» на встречи с местными литераторами, артистами, участниками художественной самодеятельности.

Считал и считаю, что «не хлебом единым жив человек». Старая истина, а ее забывают. Даже поговаривали:

— На строительстве напряженнейшее положение. Страна ждет металл Магнитки, а начальник Магнитостроя утонул в мелочах, в «бытовке», возится с поэтами, писателями...

И если бы это были лишь «разговоры за спиной"... Дело дошло даже до Политбюро. ЦК не посчитал все это мелочами. Жилищное строительство, новый город, быт, культура — это одно из важных оснований, фундаментов, на котором стоит все наше здание...»

Не менее интересны и сугубо официальные документы — приказы, которые подписывал Авраамий Павлович Завенягин: «Приказ по Магнитогорскому комбинату о награждении магнитогорского комсомола в связи с 15-летием ВЛКСМ.

29 октября 1933 г. исполняется 15 лет со дня I съезда ВЛКСМ, 15 лет существования комсомола. За 15 лет героической, самоотверженной борьбы революционной молодежи под руководством Коммунистической партии на всех фронтах борьбы за социализм Ленинский комсомол и руководимая им молодежь вписали немало прекрасных страниц. Комсомол Магнитки был в первых рядах героической борьбы пролетариата за создание ведущего звена Урало-Кузбасса, Магнитогорского комбината. Силами комсомольцев и молодежи построены 2-я и 3-я домны, 7-я и 5-я коксовые батареи и смонтированы 3 турбины на ЦЭС и блюминг на прокате. Комсомольско-молодежные бригады и смены являются примером внедрения социалистических форм и методов труда.

В ознаменование 15-летия ВЛКСМ ПРИКАЗЫВАЮ:

1. На всех объектах и участках, построенных силами комсомола (домна № 2 и турбины на ЦЭС, блюминг, мартен № 2), вывесить мемориальные доски с именами лучших ударников-строителей.

2. Строящийся силами комсомола стан «500» назвать именем 15-летия ВЛКСМ.

3. Начальникам цехов организовать по представлению комсомольских организаций выдвижение лучших комсомольцев на административно-хозяйственную и техническую работу. Комсомольцев-ударников, сдавших техэкзамен на «отлично», повысить в разряде.

4. Начинаемый постройкой в 1934 году Дворец культуры назвать именем 15-летия комсомола.

5. Отмечая ударную работу по овладению техникой и организацией труда, премировать бригаду монтажников стана «500» Грищенко за уплотнение рабочего дня — 2000 руб.

6. Премировать горком ВЛКСМ автомашиной. Начальник комбината — Завенягин».

Подарить автомашину даже горкому комсомола в наше время решится не каждый директор завода. Завенягин привел в смятение и начальство НКВД, потребовав улучшить питание политзаключенным, работающим на строительстве.

— Мне нужна рабочая сила, а не дохляки! Чем лучше мы будем их кормить, тем больше получим выгоды! — говорил он.

Конечно, так рассуждать мог и прагматик, расчетливый человек. Но факты показывают, что Авраамий Павлович прикрывал прагматизмом свое человеколюбие, несогласие с жестокостью времени. В 1934 году со строительством второй плотины и необходимостью переноса станицы Магнитной, которая попадала в зону затопления, возникли конфликты с казачьим населением. Вне зоны водохранилища оставалась только западная окраина станицы. Разрушение церкви, снос добротных домов, потеря плодородных участков земли вызывали естественное возмущение жителей станицы.

— Я не мог их убедить, успокоить! — признался Ломинадзе. — Надо применить силу!

Завенягин с этой задачей справился без применения силы. Сначала уступил на кругу, т. е. на сходе, затем посетил старожилов, поговорил стариками. И потряс Авраамий Павлович казаков, когда ему подали уважительно стакан самогону...

— За здоровье бабушки Гугенихи! — сказал озорно Завенягин и выпил мутно-синий первачок до дна.

— Так вы из наших, из казаков? — окружили старики директора завода...

Завенягин везде воспринимался как свой... Рабочие видели в нем струнку пролетария, газетчики чувствовали собрата-журналиста, партийные работники завидовали его умению общаться с людьми, сосланные в Магнитку дворяне поражались его аристократичностью, ученые видели в нем ученого. Он и на домну приходил в хорошо отглаженном костюме, в белоснежной сорочке с галстуком, всегда оживленный и веселый. Но видели его и мрачным. Главный геолог горного управления А. Н. Воронкин рассказывал: «Как-то Завенягин пришел на рудник, где работали зэки. Одного из них он узнал. Как я понял, в двадцатых годах этот лохматобровый мужик был в банде, которую разгромил Завенягин.

— Здорово, Медведь! Как ты сюда попал? Опять из банды? — спросил Авраамий.

— Нет, комиссар. Я свое отсидел. По амнистии вышел в двадцать седьмом году. А туточи отец помер. Я хорошее хозяйство принял: две лошади, две коровы, бык, свыня, молотилка, жатка... Но в колхоз не схотел. Вот и раскулачили. Все отобрали. Жену в Комсомольск-на-Амуре загнали, в бабий лагерь. Детишки, говорят, с голоду померли. Я вот тута. А хозяйство рухнуло.

— Батраки были? — спросил Завенягин.

— Не было батраков, комиссар.

Завенягин вытащил из кармана плаща бутерброды, завернутые в бумагу, отдал зэку, ушел, помрачнев. Часовой бутерброды у зэка отобрал. На другой день этот зэк, по кличке Медведь, убил часового и сбежал. Но его поймали — и расстреляли. А Завенягин был странным, он явно сочувствовал зэкам, спецпереселенцам. Однажды он увидел в котловане старика с лопатой, в пенсне с позолоченной оправой.

— Кто он? — спросил Завенягин.

— Какой-то граф или профессор, спецпереселенец! — ответили ему.

Завенягин добился перевода старика на преподавательскую работу...»

Не случайно на Авраамия Павловича было так много доносов и обвинений, что он сочувствует врагам народа, укрывает их от арестов. Первый бой с НКВД и прокуратурой у Завенягина произошел из-за ареста Бориса Петровича Боголюбова. Ожесточенная схватка продолжалась почти год. И с помощью Орджоникидзе, с большим трудом, Боголюбова удалось все-таки вырвать на свободу. Завенягин поселил его демонстративно в своей квартире, шокировав сонмище доносчиков и выискивателей «врагов народа». Крупнейший ученый, горняк Б. П. Боголюбов был, вероятно, первым в том многосотенном счету людей, которых А. П. Завенягин спас от смерти в концлагерях. Палачи — Менжинский, Ягода, Ежов, Берия бросали людей на погибель, а Завенягины по мере сил и возможностей противодействовали этому злу, боролись с беззаконием, репрессиями.

С приездом в Магнитогорск А. П. Завенягина наш металлургический завод вошел в ритм роста и расцвета, стали преображаться и город, и культура. 31 января 1934 года А. П. Завенягин подписал необычный для того времени документ: «Приказ № 28 (21) по магнитогорскому металлургическому комбинату:

«...Исполнилось три года магнитогорской литературной организации. Организованная в 1930 году литературная группа «Буксир», насчитывавшая 24 человека, превратилась сейчас в крупнейшую литературную организацию Урала, объединяющую около ста человек, большинство которых рабочие-ударники цехов Магнитогорского комбината. За три года литературная организация Магнитогорска выдвинула и воспитала писателей, известных не только Уралу, но и общественности всего Союза. Силами магнитогорских писателей написаны повести, книги стихов, пьесы. Повесть машиниста А. Авдеенко «Я люблю» издана в Москве, переведена на немецкий и французский языки. Издана в Москве книга стихов Б. Ручьева «Вторая родина». Издана книга стихов В. Макарова «Огни соревнования».

Рост магнитогорской литорганизации является ярким выражением роста новой пролетарской культуры, роста Магнитостроя и его людей. Большинство писателей Магнитогорского комбината и работают до сего времени здесь, что свидетельствует об устойчивости новых кадров писателей на Магнитострое. Писатели Магнитостроя продолжают работать на производстве, показывают пример ударного труда (Федоров-Каркас — на мартене, Милованов, Дробышевский — на руднике и т. д.).

Выражая уверенность, что магнитогорская литорганизация и в дальнейшем обеспечит свой рост, даст достойные произведения о Магнитострое и его людях, отмечая большую проделанную работу магнитогорской литорганизации —

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Выделить на 1934 год магнитогорскому оргкомитету на издание литературно-художественного журнала «За Магнитострой литературы», утвержденного ГК ВКП(б), 20 тысяч рублей.

2. Оборудовать на Магнитострое Дом писателя, где бы магнитогорские писатели могли работать и учиться. Зав. КБУ т. Колбину представить мне план оборудования Дома писателя. Отпустить оргкомитету ССП 10000 рублей на оборудование библиотеки.

3. Премировать магнитогорский оргкомитет ССП пишущей машинкой. Персонально премирую следующих товарищей:

Макарова — организатора первой литературной группы на Магнитострое, работает с 1930 года, — велосипедом и 300 руб., Панфилова — председателя оргкомитета ССП — 300 руб., Б. Ручьева — бывшего бетонщика, на Магнитострое с 1930 года, премировать творческой командировкой по Уралу — 1200 руб., А. Авдеенко — машиниста горячих путей — премировать творческой командировкой по Уралу — 1200 руб., поэта Люгарина, на Магнитострое с 1930 года, бывшего бетонщика — премировать творческим отпуском — 500 руб., Светозарова, на Магнитострое с 1931 года, премировать творческим отпуском — 400 руб., тов. Каркаса, Дробышевского, Гаврилова, Смелянского, Хабарова премировать творческим отпуском — по 200 рублей каждого.

Начальник комбината — Завенягин».

Деятельность подобного рода, инициативу А. П. Завенягина в этом направлении из руководителей в Магнитке поддерживал, пожалуй, только один — секретарь горкома партии В. В. Ломинадзе. Две глыбы находили духовные точки соприкосновения. Темпераментный, упрямый и не очень жалующий искусство Чингиз Ильдрым активно выступал против, осмеивал при каждом удобном случае и Завенягина, и Ломинадзе. Но и директор завода, и секретарь горкома партии сами были — «палец в рот не клади». И переломить мнение своих коллег умели. Они часто лично присутствовали на выступлениях поэтов, концертах самодеятельности, музыкальных вечерах. Само собой, что и другим руководителям пришлось поступать так же, хотя бы для приличия. Да и авторитет Завенягина и Ломинадзе был велик. И некоторые работники горкома партии вскоре сами увлеклись творчеством, стали членами литературного объединения. Горком комсомола вошел в литературное объединение полным составом. С одобрения Завенягина и Ломинадзе были созданы коллективы самодеятельности и в поселках спецпереселенцев. И как они пели, как плясали! Для них это было, видимо, хоть каким-то выходом из могилы.

17 апреля 1934 года А. П. Завенягин подписал еще один приказ, вошедший в историю культуры города: «Распоряжение № 84 по Магнитогорскому металлургическому комбинату

1. Для развертывания учебно-творческой работы ТРаМа (театр рабочей молодежи) выделить 30000 рублей. Тов. Андрееву, начиная с мая сего года, ежемесячно выдавать ТРаМу по 4000 рублей.

2. Тов. Беккеру к клубу строительства проката, где работает ТРаМ, пристроить нормальную сцену к 15 июня, проект таковой представить к 4 мая.

3. Отделу снабжения отпустить ТРаМу для оформления спектаклей необходимые материалы.

4. ОРСу обеспечить работников ТРаМа продовольственным снабжением.

Начальник комбината — Завенягин».

Не надо думать, что Авраамий Павлович делал все это хоть в какой-нибудь малейший ущерб развитию металлургического комбината у горы Магнитной. Весь интеллект Завенягина, вся его поразительная воля, талант организатора находились неотлучно у домен, мартенов, прокатных цехов. Он умел присутствовать и при отсутствии... Да, он руководил и воспитывал людей и своим отсутствием. Посредственности на это не способны. Не случайно мы вынесли в эпиграф и любимое Завенягиным изречение поэта Баратынского: «Дарование есть поручение. Должно исполнить его, несмотря ни на какие препятствия».

Значительные заделы были, конечно, и до приезда Завенягина в Магнитку. Но четкое введение в строй объектов по графику никто не мог организовать так, как он: 21 сентября 1933 года — в действии батарея № 6. 10 октября 1933 года мартеновская печь № 3 дала стране сталь. 31 ноября 1933 года выдала первую плавку мартеновская печь № 4. 3 декабря 1933 года начал работать заготовочный стан «630». 30 декабря 1933 года задута доменная печь № 4. 2 марта 1934 года плавка на мартеновской печи № 5. 17 мая 1934 года — рапорт о пуске мартеновской печи № 6. И апофеоз — 8 августа 1934 года подписан акт о готовности прокатного стана «500». С пуском этого агрегата Магнитогорский комбинат стал предприятием с законченным металлургическим циклом, крупным поставщиком сортового проката. Отпала необходимость тратить золото на приобретение зарубежного металла. И самым убедительным доказательством успешной деятельности А. П. Завенягина стал рудник, работу которого не смогли наладить по-настоящему его предшественники.

Было бы наивно полагать, что успехи в развитии магнитогорского металлургического комбината, особенно с 1934 года, объясняют исключительно организаторскими способностями А. П. Завенягина. 1934 год обозначил начало выхода нашей страны из тяжелейшего экономического кризиса. В отличие от первой, катастрофически проваленной пятилетки, вторая пятилетка была для народного хозяйства успешной. Даже при беглом взгляде на статистические данные, опубликованные в сборнике «Народное хозяйство СССР за 70 лет» (М., 1987 г.), видно, как стали увеличиваться сборы зерна, поголовье скота, капиталовложения в промышленность. Наиболее убедительно об этом говорит отмена карточной системы, внедренной в 1929 году.

Выход страны из экономического кризиса предполагал, мог породить и прогресс политической, государственной системы, но этого не произошло. 26 января — 10 февраля 1934 года состоялся XVII съезд ВКП(б), на котором большинство делегатов намеревались избрать генсеком С. М. Кирова. Ленинская группировка еще имела силу, могла сказать веское слово. Но историческая возможность была упущена. С. М. Киров отказался от поста генсека в пользу И. В. Сталина. Большинство делегатов съезда были после этого репрессированы.

Повторим еще раз: Бесо Ломинадзе и Авраамий Завенягин были учениками и любимцами Серго Орджоникидзе. 3 сентября 1934 года Серго Орджоникидзе приехал в Магнитогорск. Это был его последний приезд к нам. Роковой и провокационный выстрел в Сергея Мироновича Кирова прозвучал 1 декабря 1934 года. И началась новая волна нагнетания массовой истерии, поисков и разоблачений «врагов народа».

Калейдоскоп летописи 1935 года в Магнитке начинался вроде бы мирно, успешно. 11 января получена первая сталь на мартеновской печи № 8... 18 января — открытие первой трамвайной линии Щитовые — заводоуправление, за которую так горячо ратовал В. В. Ломинадзе. Он ждал первого трамвая, как праздника. Но именно в этот день, 18 января 1935 года, и прозвучал выстрел, поставивший свинцовую точку в жизни Виссариона Виссарионовича Ломинадзе.

Он выстрелил себе в сердце, находясь в машине, а умер в больнице. Загадочным это самоубийство не было. Серго Орджоникидзе предупредил своего друга о предстоящем аресте.

— Этот параноик жаждет крови! — сказал Орджоникидзе о Сталине.

А органы НКВД телефонный разговор Орджоникидзе и Ломинадзе подслушали. Впрочем, мы не удивимся, если узнаем, что они прослушивали телефонные разговоры и самого Сталина.

Авраамий Павлович Завенягин дал указание похоронить Ломинадзе со всеми скромными для того времени почестями. И за гробом, установленным на грузовой полуторке, прошли с печалью и потрясением все работники горкома партии и комсомола. Позднее им припомнят это в каменных подвалах НКВД.

Авраамий Павлович Завенягин был в 1935 году уже признанным командармом промышленности. Металлургическим гигантом у Магнитной горы руководил по-настоящему большой директор. Бесо Ломинадзе был равен ему. И при всей психологической несовместимости они успешно вершили дело. Но для Ломинадзе пришло время гибели. И сразу возник вопрос: кто же его заменит? Ответим сразу — секретарем Магнитогорского горкома партии стал человек еще более значительный, личность легендарная — Рафаэль Мовсесович Хитаров. В данном случае Завенягину повезло. Два эти титана рука об руку, душа в душу будут работать вместе до 1937 года. У них будет полнейшее совпадение взглядов. Настоящие коммунисты, кристально честные люди, интеллектуалы, талантливые организаторы, противники массовых сталинских репрессий. Хитаров в совершенстве владел шестью иностранными языками, любил искусство, литературу. Читал наизусть часами Гейне, Шекспира, Гумилева, Есенина, Маяковского, Пушкина, Руставели. Особенно велика была его любовь к Пушкину. Это по инициативе Хитарова мы имеем в Магнитогорске памятник Пушкину, проспект Пушкина, драмтеатр им. А. С. Пушкина. В 1938 году Рафаэля Мовсесовича Хитарова расстреляют, а жена его, отведав прелести концлагеря, бросится под поезд.

В Магнитке Хитаров оставил след более значительный, чем Ломинадзе. Ознакомимся с автобиографией, написанной его собственной рукой: «К революционному движению я примкнул впервые в 1916 году, когда при Тифлисской гимназии был создан ученический кружок из учащихся армян... Начиная с 1917 года, под влиянием революционного развития в стране члены кружка начинают быстро осваивать марксистско-большевистское мировоззрение... и кружок превращается в одну из ячеек нелегального комсомола... Будучи принят в партию и комсомол в 1919 году, я работал последовательно пропагандистом, членом райкома. Летом 1920 года был председателем комитета комсомола в Тифлисе. Дважды был арестован... и в результате выслан меньшевистским правительством из пределов Грузии как «инородец».

С согласия партийных и комсомольских органов поехал в Германию. Там работал в Рурской области около полугода шахтером и одновременно осваивал язык и обстановку для того, чтобы принять активное участие в революционном движении. Тем временем произошла советизация Грузии, и в мае 1921 года я вернулся в Тифлис, где снова выдвинут в состав городского комитета комсомола... Затем был избран членом ЦК комсомола Грузии Закавказского крайкома.

Осенью 1921 года был послан делегатом на IV Всесоюзный съезд РКСМ, оттуда Исполкомом КИМа снова откомандирован в Германию, вновь работал на производстве в Рурской области, затем штатным пропагандистом Рейнской и Рурской областей, секретарем Рурского обкома комсомола во время французской оккупации. В 1923 году был избран членом ЦК комсомола Германии, работал зав. орготделом ЦК вплоть до середины 1925 года, когда был отозван ИК КИМа на работу в Москву...

В начале 1927 года был послан представителем ИК КИМа в Китай, где и находился до декабря 1927 года. По возвращении в начале 1928 года избран секретарем Исполкома КИМа и работал в качестве такового до начала 1931 года...».

Воспроизведем еще несколько эпизодов из жизни Хитарова и Завенягина. В Магнитку Хитаров приехал с Кузбасса, где был на партийной работе. На первом же пленуме горкома партии, где Хитарова избрали секретарем, рассматривался и вопрос «О событиях в Магнитогорской парторганизации». В подготовленной резолюции отмечалось, что «под покровительством Ломинадзе проникли в отдельные руководящие звенья антипартийные троцкистско-зиновьевские элементы, которые проводили там закулисную борьбу, накапливая силы для предательских ударов по партии». Со всех высоких трибун Ломинадзе уже называли «врагом народа», а Хитаров и Завенягин пытались установить ему памятник. Хитаров свои позиции даже не прикрывал: «В отношении, товарищи, бдительности: она нам, безусловно, нужна, но без достаточных оснований опорочивать коммунистов не следует, если этих коммунистов мы знаем, проверили на работе и можем им доверять».

Исключенные из партии в то время становились автоматически кандидатами в узники, а Хитаров защищал и эту категорию лиц: «Среди исключенных из партии есть люди, которые хотят остаться близкими к партии и добровольно работают, как советские граждане, им мы в этом деле должны не воспрепятствовать, а помогать... Исключение из партии не значит, что мы должны потерять человека из виду, наоборот, он должен быть у нас на виду, в поле зрения. Учтите это, товарищи руководители». Рафаэль Мовсесович Хитаров на первом же заседании бюро горкома партии выступил против утверждения решений об исключении из партии и объявления врагами народа целого ряда коммунистов «за принадлежность в прошлом к троцкистской оппозиции», «за связь с кулаком-тестем», «за антипартийные разговоры», «поддержку отношений с мужем-контрреволюционером» и т. д.

Добрячком Хитаров не был. Когда разбиралось дело одного коммуниста, проколовшего злобно лошадь вилами, Рафаэль Мовсесович настоял на исключении его из партии «за жестокое обращение с животными». Политические доносы на Хитарова и Завенягина шли беспрерывно в разные организации и инстанции: в НКВД, обком партии, в Москву. Распухали досье, копились кляузы, клеветнические обвинения. Нравственное бешенство «патриотов-разоблачителей» выплескивалось часто и на трибуны. Например, сотрудник многотиражки, некий Печенкин, витийствовал на пленуме: «О Завенягине три раза говорили на пленуме, что он, как коростами, оброс врагами народа. Все это говорится, а потом кладется под сукно. Если бы этот материал был вовремя отослан в Москву, Завенягин не прошел бы сейчас в депутаты Верховного Совета... Я работаю второй год, но дальше разговоров о вредительских методах строительства дело не идет... Я писал письмо в ЦК партии, однако до сих пор вопрос вредительства не расследуется».

Возглавлявший НКВД инквизитор Ежов покажет позднее Завенягину досье с доносами. И Авраамий Павлович ужаснется...

Кто только ни воздвигал на него мерзких обвинений! Верится, что со временем досье на Завенягина попадет в руки исследователей. И тогда на суд общественности всплывет не только грязная фамилия журналиста Печенкина, но и десятки других имен, личностей, почивших в бозе с орденами. Впрочем, доносчики сами часто уходили вслед за своими жертвами. Да и вины особой на них нет, были зомбированы идеологией. А индустриальная Магнитка набирала силу. В 1934 году А. П. Завенягин был награжден орденом Ленина, вместе с ним этой же высокой награды были удостоены начальник горно-рудного управления В. А. Гончаренко, бригадир бетонщиков X. Галиуллин. Орденом Трудового Красного Знамени были награждены В. А. Сапрыкин, Н. Г. Кизименко, Е. П. Джапаридзе, Н. В. Клишевич, Е. Ф. Ащеулов, Б. П. Боголюбов и другие. Г. К. Орджоникидзе называл А. П. Завенягина «руководителем нового типа с широким размахом и большевистской хваткой».

Стратегию развития металлургического комбината у горы Магнитной разрабатывали вместе, рука об руку, А. П. Завенягин и Р. М. Хитаров. Известность у Рафаэля Мовсесовича была выше, значительнее. Он имел большой международный авторитет, был более известен и в партийной элите, как коммунист, работавший с Эрнстом Тельманом, как функционер, которого направлял лично И. В. Сталин на самые трудные участки.

Хитаров не затемнял и не подавлял Завенягина. У них не было конфликтов и даже мелких недоразумений. Их суждения всегда совпадали. Но популярность Хитарова была так велика, что ему невозможно было пройти где-то одному, всегда возникала толпа. И особенно любили его иностранные специалисты, которых тогда было много, которые ехали в Магнитку именно к нему, к Хитарову. Сказывалась работа Рафаэля Мовсесовича в КИМе. «Иностранное окружение» вызывало у сверхбдительных личностей подозрение.

А Хитаров и Завенягин думали о будущем Магнитки. И видели успех в ликвидации неграмотности, в учебе и подготовке технических специалистов, в поощрении стахановского движения. 1 апреля 1935 года А. П. Завенягин издал приказ: «Для ликвидации малограмотности орденоносцев тт. Галиуллина Хабибуллы и Шайхутдинова Нурзуллы предлагаю отделу кадров организовать через УКК шестимесячные индивидуальные обучения с отрывом от производства. Стипендии установить в размере получаемых окладов».

От учебы героев труда приходилось, однако, часто отрывать. Возникали трудности, прорывы. Но и Завенягин, и Хитаров никогда не теряли из виду своих подопечных, заставляли их учиться, выводили их судьбы на большие орбиты. С особой теплотой относился Авраамий Павлович к оператору стана «500» Марфе Ивановне Рожковой, выросшей в бедной крестьянской семье, ходившей когда-то по миру, т. е. собиравшей милостыню. Завенягин предложил направить ее делегатом на седьмой съезд Советов СССР. И она была там избрана членом ЦИК.

И совершенно неоценим вклад Хитарова и Завенягина в развитие на Урале стахановского движения. Впрочем, талантливая связка лидеров Завенягин-Хитаров укрепилась тогда еще одной личностью: Константином Дмитриевичем Валериусом. Именно с приездом Хитарова начал раскрываться по-крупному этот бессменный организатор всех строительных работ. 1 октября 1936 года его утвердили начальником созданного треста Магнитострой, и три богатыря — Завенягин, Валериус, Хитаров — приняли на свои плечи всю тяжесть нагрузок, ответственности, смертельного риска. Разумеется, что за ними стоял могущественный покровитель — Г. К. Орджоникидзе...

По инициативе Р. М. Хитарова, имевшего влиятельные связи с Москвой, 16 октября 1935 года в Магнитке состоялся выездной президиум ЦК союза металлургов, который подвел итоги стахановского движения. В постановлении, принятом по этому вопросу, говорилось: «Обсудив состояние работы по организации стахановского движения на Магнитогорском заводе, президиум ЦК и пленум завкома отмечают, что методы работы тов. Стаханова — лучшего забойщика Донбасса нашли живой отклик среди передовой части рабочих и ИТР завода. Инициаторы внедрения стахановских методов работы, соревнующиеся между собой за высокую производительность, — ст. оператор на блюминге, орденоносец тов. Богатыренко и тов. Огородников — показывают действительные образцы стахановской работы. Вместо установленной нормы 170 слитков в смену тов. Богатыренко в отдельные дни прокатывал 219 слитков, а тов. Огородников, перекрыв этот рекорд, дал 230 слитков. Инициатива Богатыренко и Огородникова была подхвачена сталеварами мартеновской печи № 11 тт. Дьяченко, Бобровым, Берсиным и Грибовым... Стахановские методы труда нашли свое отражение и в других цехах...»

Героями стахановского движения в Магнитке стали доменщики А. Шатилин, И. Колдузов, Т. Королев, Д. Орлов, сталеплавильщики — А. Грязнов, П. Дьяченко, Г. Бобров, Е. Сазонов, прокатчики — В. Огородников, Д. Богатыренко, В. Черныш, М. Зуев, В. Шевчук, коксохимики — С. Малов, П. Ена, горняки — Н. Курносов, Г. Адуев... Если в ноябре 1935 года на заводе было 498 стахановцев, то в январе 1936 года — 2496...

Цифры эти ни о чем не говорят, они могли родиться в результате кампанейщины. Но данные по производительности труда объективны. Обратимся лучше к ним. А производительность труда возросла по отношению к плановой на 14 процентов.

Магнитогорский металлургический комбинат под руководством А. П. Завенягина становится всесоюзным университетом передового опыта, ударных методов труда. В Магнитку едут правдами и неправдами строители со всех концов страны, чтобы перенять опыт монтажа промышленных объектов. Хитарову идут сотнями письма от коммунистов многих стран. А телеграфные сообщения, как пулеметные очереди: 3 мая 1935 года пущен сортовой стан «300» №1. 6 мая выдала сталь мартеновская печь № 10. 1 августа сдан в эксплуатацию мелкосортный стан «250» №1. 5 сентября — пробная плавка на мартеновской печи №11.

И в потоке технической информации необычайные сообщения: 1 октября 1935 года спектаклем по пьесе Н. Погодина «Аристократы» начал свой сезон в доме ИТР магнитогорский драматический театр. Директор — М. Арш, главный режиссер — Б. Радов. У Завенягина теперь нет необходимости заботиться об искусстве, поэтах, художниках. С ними всегда Рафаэль Мовсесович Хитаров... Весь идеологический, духовный круговорот в его руках.

И снова телеграфные молнии: 1 февраля 1936 года — плавка на мартеновской печи № 12. 28 февраля — пуск смолоперегонного завода. 4 июня — выдал продукцию штрипсовый стан «300» № 2... 8 июня 1936 года сталевары 3-й мартеновской печи Макаров, Шкандин, Пинкин выплавили за сутки 599 тонн стали. Съем с квадратного метра пода 9,1 тонны. Такая высокая производительность на Магнитогорском металлургическом комбинате достигнута впервые...

Из архива ММК можно привести сопоставительные данные 1933 и 1937 годов: руда — 2036,9 и 6589,2 тысячи тонн, кокс — 801,7 и 1937,2, чугун —538,3 и 1566,2... Сталь — 85,2 и 1402,3... Прокат — 57,7 и 1116,7 тысячи тонн. Так было везде, где появлялся Авраамий Павлович Завенягин — маршал советской индустрии. И почти везде после его ухода начинался спад, провал. Для Магнитогорска устранение тройки богатырей — Завенягина, Хитарова, Валериуса — обернулось катастрофой.

* * *

Не мудрствуя лукаво, можно сказать, что история — это отражение эпохи: годы, события, люди. И в любом времени есть личности колоритные. Константин Дмитриевич Валериус был назначен начальником треста Магнитострой 1-го октября 1936 года, когда строители выделились из металлургического комбината в самостоятельное подразделение.

И следует поведать особо о трагической судьбе ныне почти забытого первого руководителя Магнитостроя, который просидел в камере смертников полгода. Родился Валериус, как он полагал, под счастливой звездой в 1894 году в уральском поселке при стекольном заводе.

Семья пребывала тогда в достатке и даже богатстве, с хорошими заработками, при собственном доме с резными ставнями и наличниками, с просторным огородом, коровой, бычком, буланой лошадкой, с полудюжиной овец, гусями, поросятами и прочей живностью. Не так уж и легко было содержать такое хозяйство, работать приходилось много, с детства. Впрочем, так жили почти все рабочие семьи, кроме пьяниц и лодырей, ленивых и тупиц. И дом Валериусов отличался лишь тем, что были в нем диваны, обитые кожей и бархатом, шикарные зеркала да шкафы с книгами, как у дворян, интеллигенции. Отец был мастером-стеклодувом.

Не очень русскую фамилию — Валериус — занес в Россию далекий предок, стекловар, еще при Петре I. Со временем от прибалтии ничего не осталось, род обрусел. Обычная мастеровая русская семья. Но смекалки и предприимчивости в крови — до избытка. Пращур Валериуса додумался выращивать хорошие помидоры в северных районах Екатеринбуржья и под Тюменью. Секретов у Валериусов не было: при угрозе ночных заморозков накрывали помидорные кусты стеклянными колпаками. Представьте похожий на колокол прозрачный колпак объемом литров на 15-20, с круглой шишкой на макушке — вместо ручки, с толщиной стенок 5-7 миллиметров. Тяжеловат, конечно, но выгоден и вечен. Колпаки эти распространились по всему присеверному Уралу и Сибири, дожили до 30-х годов двадцатого века, особенно в районах, где были стекольные заводишки. Возможно, сохранились эти гениальные переносные теплички для каждого помидорного куста кой-где и сейчас. Но при Сталине, Хрущеве и Брежневе их изготовление и применение часто запрещалось, как и строительство теплиц. Урожаи большие, люди богатели, по убеждениям коммунистов — как бы от «нетрудовых доходов». Ведь на базарах продавали излишки!

Господи! Что там прежние времена... В Магнитогорске один председатель райисполкома даже в 1989 году предлагал на сессии горсовета снести в пригороде все садовые домики, а вместо них в каждом садовом товариществе построить по одной маленькой гостинице для отдыха садоводов. Вероятно, садовые домики казались нашему местному марксисту вопиющей буржуазностью. Правда, ныне бывший председатель райисполкома с тем же партийно-творожным лицом заседает в крупнейшей коммерческой фирме. То ли прозрел, то ли приспособился.

Валериусы приспособленцами не были во всех своих поколениях. Все они известны как стеклодувы, мастера, строители. Они всегда гордились, их прапрадед изобрел стеклянный колпак для выращивания помидоров. По семейному преданию идея эта возникла, когда переселенец увидел однажды ранней весной на Урале, как под ледяной корочкой, на проталинке среди сугробов полыхает цветом фиолетовый подснежник.

В молодости Константин Дмитриевич Валериус увлекся романтикой революции, поверил в ленинские призывы, идеи. В 1918 году, служа в Красной Армии, стал комиссаром. Тухачевский отмечал его памятным подарком: именными часами и пистолетом. Но слишком часто приходилось стрелять по восстающим крестьянам и рабочим. Одна из таких акций потрясла молодого комиссара. По приказу Троцкого его рота расстреляла в отмщение за смерть «героя революции, славного большевика» сорок заложников, в том числе женщин и детей. Одна из девочек, двенадцати, пронзительно умоляла:

— Дяденьки! Не убивайте нас!

Заложников расстреляли у стены каменного сарая из двух пулеметов, закопали в яме на пустыре, якобы за похищение комиссара из продотряда. Через неделю «героя революции, славного большевика», обнаружили случайно в соседнем селе, где он пьянствовал у родственников. Строгий выговор ему объявили, понизили в должности.

Валериус получил печальное письмо и из родного уральского поселка. Всю живность в хозяйстве отца реквизировал проходящий маршем отряд красноармейцев, а за оказанное сопротивление председатель сельсовета конфисковал в доме диваны, ковры, одеяла и пуховые перины, для протеста не было ни сил, ни возможностей. И Валериус воспользовался предложением поехать на «курсы красных командиров промышленности», демобилизовался из армии.

Его карьеру до определенного времени после учебы можно назвать ни шаткой, ни валкой. В 1930 году — Магнитка. Это уже большая школа. Валериус и Марьясин стали главными строителями всех крупных объектов у горы Магнитной. Это были две родные души — ироничные, мыслящие по тому времени весьма свободно и критически. Американец Джон Скотт отметил в своей книжке «За Уралом», что Марьясин высказывался частенько антисоветски... Возможно, такое и бывало в кулуарах, доверительных разговорах.

Яков Семенович Гугель — первый директор ММК, хотя он таковым не числился, отзывался о Марьясине и Валериусе не только уважительно, но и восторженно:

— Они удивительные организаторы, умеют делать что-то из ничего!

И нарком Серго Орджоникидзе не выпускал их из поля зрения. Серго первым увидел, что они выросли до уровня геркулесов. И Магнитка — школа всесоюзных кадров — могла обойтись уже и без них. Нарком направил Валериуса в Златоуст, Марьясина — в Тагил, а Гугеля — в Днепропетровск.

Авраамий Павлович Завенягин отзывался о своих предшественниках более ярко:

— Магнитку воздвигли, в сущности, три богатыря: Гугель, Марьясин и Валериус...

Позднее, когда Марьясина в Тагиле арестуют, Завенягин от него отречется по соображениям вполне понятным. И даже будет сваливать на него все беды и промахи в строительстве металлургического завода у горы Магнитной.

Валериус в какой-то степени катился к гибели и по своей вине. Но хватало ему хитрости и осторожности. Руководитель высокого ранга, как капитан корабля: набирает команду по личному усмотрению, интуиции, нравственным прикидкам, обстоятельствам. Страна бурлила от дискуссий с «троцкистами», борьбы с «вредителями», разоблачений «врагов народа». А в команде управляющего Златоустстроем, т. е. в замах, на высоких должностях — бывшие белые офицеры, меньшевики, эсеры, дети царских чиновников, петлюровцы. Но все специалисты высочайшего уровня: финансисты, организаторы, инженеры, которых и в зарубежье приняли бы с почетом и высокими окладами, да выехать у них не было возможности. ГПУ, НКВД, именуемое так с 1934 года, выполняли указания партии — воздвигли железный занавес. Никакой «пароход с философами» выплыть из России уже не мог. И только единицы знали горькую правду.

Великий инквизитор Ягода, самый кровавый в массовых репрессиях, передал Орджоникидзе десятки доносов и «признаний» на Валериуса. Мол, разбирайся сам, о решении сообщи. Серго направил в Златоуст для проверки фактов своего любимца — Завенягина. Константин Дмитриевич Валериус и Авраамий Павлович Завенягин знали друг друга.

И жену Валериуса — синеглазую, белокурую Ольгу в Магнитке почитали, уважали многие по работе в женсовете, хотя она, московскую квартиру сохраняла на всякий случай, часто уезжала в столицу на два-три месяца.

На все вопросы Завенягина Валериус отвечал без лукавства:

— Мне нужны на стройке не коммунисты, а специалисты!

Завенягин придерживался этого же мнения, но был более осторожен, дипломатичен. На высоких трибунах он проявлял себя иногда верноподданным демагогом, борцом с врагами народа, «вредителями». Инспекция закончилась рыбалкой, ухой с бутылкой водки и твердым заверением Завенягина, что он вернет его в Магнитку.

— Ты, Константин, поставил Златоуст на ноги, а у меня строительство в Магнитке хромает, ты мне нужен! Да и неблагодарный этот городишко Златоуст стал для тебя опасным...

Орджоникидзе по рекомендации Авраамия Павловича убрал Валериуса из «опасного Златоуста», но и в Магнитку сразу вновь не подарил, а оставил в Москве на год для учебы на академических курсах, чтобы овладел получше логарифмической линейкой, высшей математикой, инженерной наукой.

Через год Серго назначил Валериуса начальником Тагилстроя, но упорный Завенягин настоит на своем: уговорит, убедит Орджоникидзе направить вновь Константина Дмитриевича в Магнитку, чтобы он возглавил создаваемое подразделение — трест Магнитострой.

Тагилстрой не стал рабочей и творческой страницей в биографии Валериуса из-за краткого в нем пребывания. А вот в личной жизни возникла драма. Вихрастый, сероглазый, подвижный и уверенный в себе посланец Москвы с бородкой рыбака-прибалта влюбился в молоденькую красавицу-еврейку Сару, которая стеснялась своего имени, называюсь Соней. Красота у нее, безусловно, была необыкновенная, чарующая, еще и умноженная на утонченный ум, уравновешенный характер, природную доброту, душевную озаренность. Дружба у них началась вовсе не по службе, она учила играть своего начальника на гитаре по вечерам. Валериус хорошо пел, гитара его украшала. Над начальником Тагилстроя похихикивали:

— Любви все должности покорны!

А в столице жена — Ольга, хорошая квартира, дети. Дочке Людмиле 13 лет, сыну Юрию — 11. Хорошо, что драма не переросла в трагедию. Ольга по своим нравственным качествам и мудрости не уступала Соне. А по предчувствиям будущего была даже выше ее.

— Прощаю тебя, отпускаю с миром и Богом. Да и женой крупного руководителя в наше время быть опасно. Очень уж часто вас арестовывают, расстреливают! — шутила она.

Магнитка захлестнула Валериуса работой, проблемами, инженерными и организационными поисками. И сразу успехи, трест Магнитострой стал для страны примером, эталоном. Валериуса наградили орденом Ленина. А начальник магнитогорского НКВД капитан Придорогин и его заместитель Пушков отмечали другое: начальник Магнитостроя привез с собой из Тагила свою команду, набранную еще в Златоусте. На должности помощника Корниенко — сын царского чиновника, петлюровец. Заместитель главного инженера Жуков — сын попа, белый офицер. Начальник снабжения Уфлянд — судим за связь с троцкистами, из тюрьмы и прямо в руководители. Начальник коммунально-бытового отдела Хвостенко — меньшевик... И Завенягин ничем не отличается от Валериуса. Вызволил из тюрьмы инженера-горняка Боголюбова, поселил демонстративно в своем особняке.

И самым подозрительным фактом была дружба Валериуса с так называемым «магнитостроевцем № 1», эсером Сулимовым, у которого и автобазе работает почти вся банда сосланных махновцев...

Начальник НКВД сужал круг друзей и знакомых Валериуса, о многом не знал. Константин Дмитриевич по Москве был даже дружен с известной скульпторшей — Верой Игнатьевной Мухиной. В Магнитке для него были близки Марьясин, Голубицкий, Калмыков, Макаров, Арш, Татьяничева, Бутяев, Парамонов... Все эти фамилии запечатлелись прочно в памяти многих магнитогорцев. И не так важно — кто был кем. Макаров — поэт, Арш — директор театра, Татьяничева — журналист, Голубицкий — инженер, начальник прокатного стана, Бутяев и Парамонов — рядовые магнитостроевцы, бригадиры. Марьясин, Голубицкий, Калмыков, Макаров были расстреляны. Сулимов провел в концлагере десять лет. Татьяничева выросла до известной поэтессы. Алексею Ивановичу Парамонову довелось стать краеугольным, живым камнем славной династии магнитостроевцев.

Любопытна, загадочна и озарена мистикой в некоторых эпизодах дружба Константина Дмитриевича Валериуса и талантливой скульпторши Веры Игнатьевны Мухиной. Есть основания полагать, что позднее изваяние «Рабочий и колхозница» увековечит в соответствующем образе именно — Валериуса. Правда, без его интеллигентной бородки прибалта. Оставим сие предположение и уверение на уровне легенды, хотя оно исходило от Авраамия Павловича Завенягина. Были ведь и другие предположения.

Например, Сталину донесли, будто рабочий в мухинской скульптуре — это расстрелянный Рыков. Иосиф Виссарионович лично ездил осматривать изваяние и никакого Рыкова не обнаружил, а о существовании Валериуса вождь и подозревать не мог.

Мухину и Валериуса познакомил в Москве Завенягин. И встречались они часто. Это была большая и необъяснимая дружба. Авраамий Павлович и Константин Дмитриевич уговаривали Веру Игнатьевну приехать в Магнитку, запечатлеть в скульптурах героев труда: горновых — Герасимова, Шатилина, сталевара Елькина, оператора блюминга Богатыренко, магнитостроевцев — Сулимова, Бутяева, Парамонова, оператора стана «500», делегата 7-го съезда Советов СССР, члена ЦИК Марфу Ивановну Рожкову...

Мухина подарила однажды Валериусу копию дружеского шаржа известного большевика Пантелеймона Лепешинского на Владимира Ильича Ленина из серии под названием «Как мыши кота хоронили». На рисунке вождь был изображен котом в окружении мышей — меньшевиков. Ленину очень нравилась эта серия шаржей своего близкого друга Лепешинского. Шаржи были опубликованы в известной книжке П. Лепешинского «На повороте» в 30-х годах. Второе издание вышло в Москве при Н. С. Хрущеве в 1956 году для массового читателя. При Л. И. Брежневе в 70-х годах книжка была вновь переиздана, но уже без приложений шаржей. Видимо, брежневская цензура находила слишком недопустимую фривольность и кощунственность в изображении тела хвостатого кота с озорной головой молодого Ленина. В общем, запретили. До такого политического идиотизма наше общество не опускалось ни при И. В. Сталине, ни при Н. С. Хрущеве.

Поскольку историческая наука считает не очень корректным сопоставление и сравнение эпох, вернемся к сюжету повествования... Завенягин как-то увидел копию шаржа Лепешинского под стеклом, на кабинетном столе Валериуса и хохотнул:

— Наши провинциальные дуболомы из НКВД за сей рисунок, не разобравшись, могут тебя и шлепнуть...

Шутливое предостережение Завенягина реализовалось через какое-то время именно в Магнитке, правда, поставив на край гибели не Валериуса... а великую скульпторшу Мухину, которая во всех поездках имела при себе упомянутые шаржи Лепешинского. Но об этом в следующей главе. Первый начальник треста Магнитострой двигался к смерти своей дорогой.

Ни капитану НКВД Придорогину, ни его заместителю Пушкову, ни прокурору Сорокину арестовать Валериуса не удалось. Дела у него шли блистательно. Неслучаен был в награду орден Ленина. Стремительно рос Константин Дмитриевич и профессионально. Орджоникидзе рекомендует отозвать его в Москву на должность начальника главного управления стройматериалов Наркомметтяжпрома. Частым перемещением кадров нарком также спасал свои кадры от репрессий, не давая времени для НКВД на местах для заведения «дел».

Своим первым заместителем Орджоникидзе утвердил Авраамия Павловича Завенягина. И приказ такой «железный нарком» подписал за день до своей смерти, явно зная о своей предстоящей погибели. Более сильной и самостоятельной личности в Политбюро не было. Сталину Орджоникидзе заявил твердо:

— Ни Гугеля, ни Гвахария (Макеевка), ни Завенягина, ни Валериуса вам не отдам!

Но Иосиф Виссарионович был не менее тверд. Постучал своей курительной трубкой по столу и ответил спокойно:

— Если будет необходимость, мы и без товарища Серго решим эти вопросы.

Из конфликтов Серго с Кобой, так называли Сталина старые товарищи партии, вовсе не следует, что Орджоникидзе был коммунистическим ангелом. В двадцатых годах и в начале тридцатых Серго активно участвовал в уничтожении сотен тысяч людей, особенно казачества. И у него руки были в крови по локоть. Прозрел нарком в своем палачестве скорее всего не по нравственным причинам, а как прагматик. НКВД, массовые репрессии вырывали из его промышленных кадров талантливых руководителей, организаторов, инженеров, редких специалистов. С теми, кто оставался после репрессий, нарком уже не мог решать большие задачи, на заводах иногда останавливались цеха. Промышленность страны то топталась на месте, то катилась в пропасть.

В телепередачах и центральных журналах нашего времени столкновение Орджоникидзе и Сталина изображено не единожды и реалистически. Иосиф Виссарионович злобно упорствовал, стал подозревать соратника участником заговора, дал указание провести на его квартире обыск. Да еще и оправдывался по-иезуитски. Мол, НКВД — это такая организация, которая и меня обыскать может.

Взбешенный, могучий Орджоникидзе схватил за грудки рябого, тщедушного и малорослого вождя с иссохшей левой рукой, бросил его, как куклу, на кабинетный ковер с экспрессивным возгласом:

— Билядь!

— Не хачу марать тваево имени... Надэюсь, ты сам умрешь! — сказал, поднимаясь с пола, побледневший вождь.

Жена Орджоникидзе была в соседней комнате, когда раздался роковой выстрел. К мужу она вбежала сразу же... По ее версии — Серго не застрелился, а был убит. Да, окно было открыто, убийца мог уйти таким путем. При этом «рассказе» супруга наркома не учла, что события происходили 18 февраля 1937 года, когда под окном снегу было — по колено! И главным свидетельством было бы уверение, что она видела следы в сугробе. Но такого свидетельства не было! Скорее всего, Орджоникидзе застрелился сам, не дожидаясь казни, клейма «врага народа».

Самое поразительное, что о событиях, сцене в кабинете Сталина, когда вождя назвали «билядью», говорили в одной из камер смертников челябинской тюрьмы. А один из приговоренных — Николай Аристархович Каширин — выжил, был помилован. Раскроем и тайну: утечка информации происходила по цепочке — Молотов, Завенягин, Валериус... Никто тогда не знал о тайных дружеских отношениях Молотова и Завенягина, возникших еще в начале 20-х годов.

В общем, почти все, что происходило в Кремле, знали и в Москве, и в Магнитке, и в Норильске. У Валериуса ведь была, естественно, своя цепочка друзей, тех, кому можно было доверять тайны.

Начальником треста Магнитострой Валериус был не так уж долго. И вот Москва, работа интересная, ответственная, нужно было видеть все стройки великой страны.

Но змея беды, гадюка смерти выползала из Златоуста. Ни в Москве, ни в Магнитогорске серьезного досье не существовало, чтобы арестовать Валериуса. Только оперативные отчеты наблюдений, пачка нелепых доносов. А по Златоусту кое-что возникло. Арестованный там секретарь горкома партии Ессяк Петр Филиппович показывал на допросах, что Валериус состоял в шпионско-диверсионной организации. Показывал, конечно, под пытками.

31 августа 1937 года Константина Дмитриевича исключают из партии — якобы за развал магнитогорского строительства, за которое он и получил орден Ленина. Но с работы сразу не убрали, ждали окончания следствия в Златоусте и заключений из наблюдений магнитогорского НКВД. Три месяца Валериус спал урывками, ждал ареста. И «черный ворон» в одну из ночей подъехал.

Ордер № 13204 на арест Валериуса Константина Дмитриевича был выдан с разрешения Лазаря Моисеевича Кагановича. В протоколе отмечено, что при обыске присутствовали дворник Золотов А. П. и гражданка Валериус Сара Самуиловна. В ходе операции изъяли паспорт, выданный в Магнитогорске, пропуск НКТИ № 638, водительские права № 014905, орден Ленина № 977, пистолет «Коровин» № 383093, деньги — 200 рублей 59 копеек. Обыск проводили сотрудники НКВД Матюшин и Маслов. Жену Валериуса они наименовали в протоколе «гражданкой», а обозвали в сердцах жидовкой, потому как скулила, играла на нервы. И не следует видеть в поведении Маслова и Матюшина антисемитизма, как проявления государственной политики. Какой же русский не называл еврея — хоть один раз в жизни — жидом? И десятки тысяч русских, татар, украинцев ушли за это в концлагеря.

«Черный ворон» подъехал к дому № 14/9 по Малому Левшинскому переулку в Москве к двум часам ночи, а в четыре утра увез Валериуса, оставив в квартире две опечатанные комнаты и плачущую жену с малышом — сыном Игорем на руках.

В декабре 1937 года Валериуса этапировали из Москвы в Челябинск по «златоустовскому делу». В подвале НКВД, в тюрьме, в камере смертников он встретился с магнитогорцами. Трое из них были помилованы по молодости, выжили, проведя по двадцать лет в концлагерях и ссылке. Николай Аристархович Каширин — из весьма знаменитой ветви казачества, верно служившей большевикам, в 30-х годах погибшей в ужасных истязаниях, сидел в одной камере смертников с Валериусом.

— Нас поражало его чувство достоинства, — вспоминал Каширин. — Валериус ходил на допросы как-то прямо, будто черенок от лопаты проглотил. Мы с ним подружились, он много рассказывал мне о Завенягине, Молотове, скульпторше Мухиной, о Сталине, Орджоникидзе... Валериус изобрел, выдумал простой и надежный код: когда приговоренного вели на расстрел с накинутым на голову резиновым мешком, обреченный топал ногой один раз или дважды по гулкому железному настилу тюремного пролета. Один удар каблуком означал, что приговоренный вину признал, его ведут в помещение склада на казнь. Два удара — вину перед трибуналом не признал, от прежних показаний отказался, но и при этом получил высшую меру наказания, без права на обжалование и помилование. Таким образом мы вычисляли, что лучше — признать «вину» или отказаться от показаний следователю. Но разницы не было.

Мы с историком-краеведом Владимиром Петровичем Бакановым внимательно изучали «дело» Валериуса из архива КГБ, предоставленное нам любезно офицерами ФСБ. Там сейчас новые, весьма симпатичные, интеллектуальные кадры, никакого отношения к прежним злодеяниям НКВД они не имеют.

В 30-х годах каждый лист показаний, записанных, сформулированных следователем, обвиняемый подписывал. Иногда на одном листе появлялось по три-четыре подписи под наиболее важными абзацами. На первых допросах в Челябинске Валериус держался уверенно, ничего не признавал, кроме финансовых нарушений. Но через несколько дней согласился, что «не проявлял политической бдительности при подборе кадров», ибо действительно все его заместители в Златоусте, Тагиле и Магнитогорске были палыми офицерами, троцкистами и т. д.

С каждым листом, показанием, абзацем месяца через два виртуозная подпись Валериуса становится все короче, проще, корявей, превращаясь в закорючку из трех букв, накарябанную человеком с трясущимися руками. Сопротивлялся он долго, почти шесть месяцев. Но в конце концов подписывает «признание», что был вредителем, участником контрреволюционной организации, немецким шпионом. И даже оговор против своего друга Завенягина заверил двумя уродливыми закорючками.

Валериуса полюбила вся челябинская тюрьма того времени. У него был хороший певческий голос. И он часто напевал свою любимую песню «Гори, гори, моя звезда». Петь в камерах, конечно, не разрешалось. Попущение было только для Константина Дмитриевича. Начальник тюрьмы даже гитару ему выделил в нарушение инструкций. Тюрьма по ночам при его пении замирала, у охранников на глазах проступали слезы.

— Все коммунисты из рода глупцов! — сказал как-то Валериус.

— Почему? — спросил Каширин.

— Еще Бисмарк отметил, что революции замышляются гениями, делают их глупцы, а к власти приходят негодяи.

Но вернемся к документам: «Дело № 15747 ЦА КГБ № П-405803 ПРИГОВОР — именем Союза Советских Социалистических Республик выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР в составе председательствующего диввоенюриста И. М. Зырянова, членов — бригвоенюристов Г. А. Алексеева, А. И. Микляева при секретаре военюристе А. А. Батнер 21 июля 1938 года приговорила Валериуса Константина Дмитриевича к высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего личного имущества. Приговор окончательный и на основании постановления ЦИК СССР от 1-го декабря 1934 года подлежит немедленному исполнению».

Военный трибунал по делу Валериуса открыл свое заседание 21 июля 1938 года в 20 часов 50 минут. Приговор огласили в 21 час 05 минут, что четко запротоколировано, заверено подписями судей. Документы сильней динамита. Весь судебный процесс длился всего 15 минут. Извините, но за это время и обвинительного заключения нельзя было прочитать.

— Никакой вины за собой не признаю! — нервно выпрямился Валериус. Судьи сделали вид, что ничего не слышали, устало переглянулись и записали в протоколе: «Вину свою полностью признал». Некогда было отвлекаться, на очереди тысячи дел.

Через пять секунд при выходе из камеры, где измученно и удрученно заседал военный трибунал, на голову осужденного, вернее даже на все тулово, накинули тесный и прочный резиновый мешок. Да, да, только для того, чтобы не трепыхался, руками не махал, не кричал, ничего не видел. И главное — дабы при выстреле в затылок мозги не разлетались.

Челябинская тюрьма, услышав два удара ногой по железному настилу пролета, застучала ложками, кулаками и каблуками во все двери и стены. Но страна не могла услышать шумового оркестра, наивного бунта обреченных. Так вот в возрасте 44 лет закатилась трагически звезда Константина Дмитриевича Валериуса — первого управляющего трестом Магнитострой.

* * *

Ошибочно будет, однако, полагать, что Валериус погиб по навету Златоустовского секретаря горкома партии. Не НКВД и не прокуратура решали — арестовать или оставить на свободе крупного руководителя. Списки на арест руководителей высокого ранга просматривались и утверждались лично Сталиным, Кагановичем, Молотовым, Ждановым, Орджоникидзе, Ворошиловым...

И все руководители опасались оказаться в числе защитников троцкистского блока, врагов народа, вредителей.

В то время каждый руководитель должен был разоблачать и осуждать «врагов народа». И Авраамий Павлович Завенягин, который упорно защищал свои кадры от арестов, с трибун произносил иногда речи, явно противоречащие своей позиции. На одном из Пленумов ЦК ВКП(б) он говорил:

«Товарищи, главный вопрос, который вытекает из доклада тт. Молотова и Кагановича, состоит в том, как предупредить вредительство в дальнейшем, как перестроить работу, чтобы эти явления в дальнейшем были исключены. Среди работников тяжелой промышленности очень распространено мнение, что большой рост тяжелой промышленности сам по себе говорит о том, что серьезных результатов вредители не достигли. Это, конечно, неверно. Рост тяжелой промышленности действительно велик, почти все предприятия ежегодно дают большой прирост продукции, и в ряде случаев технические показатели наших заводов стали весьма неплохими. Скажем, коэффициент использования доменных печей у нас не ниже, чем у лучших капиталистических стран, съем с квадратного метра площади пода в мартеновских печах у нас не хуже, чем на лучших заграничных заводах. Однако дело не только в этом.

Всем известно, что наши предприятия очень сильно отстают от лучших заграничных предприятий в отношении порядка на заводе, чистоты, содержания оборудования, количества ремонтов, размеров непроизводительных расходов и т. д. В этом отношении у нас дело весьма неблагополучно. (Буденный: «Это все зависит от состава людей»).

И нам еще очень далеко от заграничных заводов. У нас неблагополучно с себестоимостью... Возьмем металлургический завод. Начнем с поступающих грузов: грузы не взвешиваются ни отправителем, ни получателем, идет взаимное надувательство, показывают лишние тонны... В производстве кокса получается ненормально большое количество мелочи, которая идет в отход по 3-7 рублей, тогда как кокс стоит 40 рублей. На этом теряются огромные суммы. Мартеновский цех — здесь большое количество брака, большое количество металла уходит в шлак. В прокатных цехах также низок выход, имеются ненормально большие отходы. Все эти вопросы не были у нас на первом плане. Здесь имеется много упущений, которыми вредители пользовались, вытягивали из нашей промышленности много соков, изрядно обескровили наше народное хозяйство. Сейчас на себестоимость надо обратить несравненно большее внимание, ибо она является хорошим контролем за благополучием или неблагополучием предприятия.

Если товар дешев, можно считать, что завод более или менее в порядке, если продукция стоит дорого — значит, имеется неблагополучие, имеются большие непроизводительные расходы, причины которых надо безотлагательно вскрывать и устранять. Хозяйственникам надо очень здорово поработать в этой области, чтобы выбить почву из-под вредителей, чтобы лишить их нужной им обстановки, чтобы ликвидировать ту мутную водичку, в которой они ловят рыбу и ловят подчас успешно.

Магнитогорский комбинат, на котором я работаю, как одно из самых крупных предприятий страны, не остался вне сферы деятельности вредителей. На Магнитке работал известный Марьясин (автор. прим. — Марьясин Лазарь Миронович, 1898 г. рожд.), он строил коксохимический завод и построил его явно вредительски. Хуже всего то, что вредительская работа Марьясина обнаружилась не сейчас, она была видна и раньше, но мы не сумели ее правильно расшифровать. Серго не раз на очень больших собраниях очень резко крыл этого проходимца за его работу в Магнитогорске. Марьясин действовал таким образом.

На Магнитке домны и коксовые печи располагаются двумя параллельными линиями. Доменные печи начали строиться с одного конца: первая, вторая, третья и четвертая. Поэтому для наивыгоднейшей передачи кокса коксовые печи надо было строить против доменных печей: первая батарея, вторая батарея, третья и четвертая батарея. Однако вредитель Марьясин сделал наоборот. Ссылаясь на большое количество земли, которую надо было вынуть, и на жесткие сроки, он начал строить с восьмой батареи. И таким образом получилось, что доменные печи на одном конце, а коксовые батареи — на другом. Соединили то и другое временным транспортером длиной почти в километр. Этот транспортер стал очагом постоянных аварий, больших простоев коксовых и доменных печей, огромных потерь в производстве.

Стройка коксохима велась таким образом, что железнодорожные пути и кабели проложили времянками, вся земля осталась, агрегаты цеха оказались в канавах и котлованах. Нам пришлось потом на ходу эту землю вынимать и вывозить, кабели и пути перекладывать, что было крайне бесполезно и стоило чрезвычайно дорого. Особенно безобразно строились химические отделения коксохимического завода. Марьясиным был послан рапорт о пуске коксохимического завода в 1932 году, тогда как на деле его удалось пустить только в 1934 году, причем предварительно пришлось очень многое демонтировать, крышу сменить, усилить фермы и т. д., а рапорт был послан.

То, что было вредителями сделано в прочих химических цехах, пришлось разобрать и заново монтировать, ибо работа была сделана по-арапски, для бутафории (Чубарь: «А приемки не было?»). Не было.

В отношении Марьясина была проявлена большая слепота. Его считали арапом, очковтирателем. Видели, что он посылает очковтирательские рапорта, но вывода до конца, что это вредитель, сделано не было. Не думали, что люди с партбилетом могут быть вредителями. (Молотов: «Арапов тоже надо проверять, не только вредителей».) Теперь совершенно очевидно, что арап — это уже вредитель. (Молотов: «Не обязательно, не всегда».) Во всяком случае, кандидат во вредители. (Молотов: «Одним словом, проверять без различия национальности, в том числе и арапов». Смех...) Неблагополучно у нас было и с водоснабжением. Здесь явно действовала вредительская шайка. В сеть втягивалась масса щепок, мусора, кокса, забивали коммуникации мартеновских и прокатных цехов, в результате чего все время горели холодильники, кессоны, печи простаивали, преждевременно выходили в ремонт. Эту публику мы сами вышибли, однако, она осталась безнаказанной, несмотря на наши настояния.

Вчера здесь задавались вопросом, где находится грань между бесхозяйственностью и вредительством? Трудно эту грань провести, если мы будем мириться с бесхозяйственностью, если к бесхозяйственности будем относиться либерально, примиренчески. Надо бесхозяйственность искоренять, чтобы ее совсем не было на наших заводах. Тогда останется только вредительство, злоупотребления, тогда все злоупотребления будет легче вскрыть.

Людей, которые плохо ведут дело, надо раз предупредить, подтянуть, вкатить выговор, а если безобразия продолжаются, таких людей надо снимать, строго спрашивать за плохую работу и бесхозяйственность, судить. Единственный способ найти грань между бесхозяйственностью и вредительством — не мириться с бесхозяйственностью.

На Магнитогорском заводе серьезные опасения вызывают рабочие кадры. Рабочих не было, в первые годы строительства завезли большое количество кулачья, так называемых трудпереселенцев, организовали большую исправительно-трудовую колонию, притащили тысячи две перебежчиков, немало иностранных рабочих. Иностранные рабочие трудятся, как правило, на химии. Народ не всегда нужный, не всегда знающий, часто подозрительный.

Надо подумать насчет оздоровления кадров. Единственное средство — это брать рабочих, которые приходят самотеком, в частности, из окружающих сел. Но мы не можем воспользоваться этим ввиду инструкций Главмилиции, мы имеем право брать только тех рабочих, которые завербованы в организационном порядке. Если рабочий сам пришел, мы не имеем право его нанять. (Постышев: «А кто это запретил?»)

— Такая инструкция есть. (Постышев: «От кого?»)

— Инструкция Главмилиции.

Мы получили ряд отсрочек по прямому указанию ЦК партии. Сроки окончились, и эта инструкция продолжает действовать. Мы можем вербовать рабочих на Волге, а из ближайших сел брать нельзя.

(Постышев: «Дикость какая!»

Шкирятов: «Это совершенно неверно!)

Но это факт, товарищ Шкирятов. У нас работают спецпереселенцы, исправительно-трудовая колония, а людей, заслуживающих несравненно больше доверия, мы взять не можем из-за этих формальных соображений. Несколько слов насчет недостатков нашего планирования. Тот большой опыт, который мы приобрели в планировании, до некоторой степени нас успокоил и усыпил. Выработался какой-то шаблон, и каждый год план начинается с того, что в шаблон заносятся цифры, как правило, совершенно некритические. И таким образом составленный план начинает действовать, Отсутствует глубокий анализ правильности этого плана, взаимная увязка различных отраслей промышленности и отдельных производств.

(Постышев: «А кто разрабатывает план?»)

Наркоматы прежде всего, потом Госплан. Я давно работаю в промышленности, но анализов плана не видел ни разу. Между тем в наших планах оказывается немало диспропорций. Например, наши химические цеха месяцами стоят, недовырабатывают тысячи тонн удобрений, бензола, толуола и других продуктов из-за отсутствия серной кислоты... или заправочные материалы, которых явно не хватает. Это дело мы проспали. Все металлургические заводы воем воют из-за недостатка этих материалов. Мы просыпаем, а враг это использует...

Цены составлены так, что в прошлом году затраты на сырье, на вспомогательные материалы были больше, чем стоимость готовой продукции...

На Магнитогорском комбинате большое неблагополучие с внешним транспортом. Наши грузы идут в основном на запад через Полетаево с лишним пробегом в 400 километров, что стоит народному хозяйству ежегодно миллионов 20 рублей. И завод забит, заводские грузы не вывозятся своевременно, тысяч 10 вагонов металла лежит на заводе. Надо дать нам прямой выход на запад.

(Каганович: «Уфа — Магнитная».)

Да, надо строить дорогу Уфа — Магнитная. В проекте резолюции Пленума ЦК партии по этому поводу ничего нет...»

В своем выступлении на Пленуме ЦК ВКП(б) 1 марта 1937 года Авраамий Павлович Завенягин термин «вредитель» употребил 18 раз, а если учесть и синонимы, то намного больше. Понятно, что он придерживался «повестки дня», и, как говорится, «держал нос по ветру», иногда и лукавил с выгодой для себя, завода. Если подвернулась возможность списать аварии, просчеты, неопытность, ошибки, головотяпство на «происки вредителей», то почему бы это не сделать?

Трудно только понять, как позволяли «вешать лапшу на уши» Сталин, Молотов, Каганович, Постышев и все остальные представители партийной элиты? Лазарь Марьясин, если бы он был даже гением вредительства, не мог свершить тех черных дел, которые ему причислил Завенягин. Слишком незначительную должность занимал Марьясин. Он был всего-навсего начальником Коксохимстроя, по тем временам обычным прорабом-исполнителем, подчиненным главному инженеру и директору металлургического комбината. Не от Марьясина зависело, где и что строить, монтировать в первую очередь. Даже не заглядывая в архивное «дело» НКВД по расследованию «вредительства» Марьясина, можно со стопроцентной точностью знать, что скажет на допросах этот «враг народа». Отвечать он будет правдиво: мол, я исполнял проект, распоряжения вышестоящих руководителей комбината — Чингиза Ильдрыма и Якова Семеновича Гугеля. И возникнут, сформируются «дела» других, более крупных «врагов».

Марьясина отдал на заклание не Завенягин. А поскольку бедняга арестован, обречен на смерть, любимцем, другом и золотым человеком не был, на него можно свалить все, что угодно. И требование партии выполнено — осуждено на конкретном примере вредительство. И подняты вопросы серьезные: «Цены составлены так, что затраты на сырье, на вспомогательные материалы были больше, чем стоимость готовой продукции"... (Завенягин говорил это, обращаясь к Сталину. Странно и дико, но фразу эту может произнести Шкарапут или Стариков, обращаясь в 1996 году к... Но не будем пока опережать время.)

Опасность нависла и над головой А. П. Завенягина. В стенограмме пленума горкома партии от 17 декабря 1937 года по вопросу «О вражеской работе в Магнитогорске» сохранилось выступление прокурора И. П. Сорокина: «О Завенягине уже несколько раз сигналы были: отмечал пленум горкома, состоялось специальное бюро и было предложено написать докладную о делах Завенягина. Припомню вам два факта. Были аварии в течение трех лет 1-го мая на транспорте — привлекают беспартийного человека — Пиковского, сейчас он сознался, что враг народа. Его защищал Завенягин как честного специалиста.

Возьмите дело Булгакова — взрыв в машинном зале Коксохима. Ведь дело дошло через область до Вышинского, что судить не следует... Вот защита прямого врага. Много было таких фактов. Возьмите дело Морозова. Арестовали как врага народа. Вдруг телеграмма из Москвы — сообщить объяснение, почему арестовали Морозова? Откуда это? Почему в Москве узнали? От Завенягина!»

Инженер Георгий Иванович Булгаков был арестован за случайный аварийный взрыв в машинном зале Коксохима. Завенягину не удалось спасти Булгакова, не помогло и письмо Вышинского. Г. И. Булгакова осудили на десять лет. Отправили на Колыму и его жену, конфисковав имущество. Впрочем, свободным гражданином Г. И. Булгаков и не был. В 1930 году ему давали срок якобы за принадлежность к промпартии. Стенограмма пленума горкома партии от 17 декабря 1937 года, выступление прокурора И. П. Сорокина подтверждают, что А. П. Завенягин препятствовал арестам специалистов и рабочих. Ошибочно утверждение Д. Скотта в его книжке «За Уралом», будто директор ММК способствовал репрессиям, не защищал свои кадры.

Магнитогорский прокурор И. П. Сорокин, жаждавший упрятать за решетку как врага народа и Авраамия Павловича Завенягина, был, конечно, мелкой сошкой, глуповатым провинциальным чиновником. Судьба Завенягина не зависела от него. Но наблюдения прокурора были верны: Авраамий Павлович Завенягин, Рафаэль Мовсесович Хитаров и Константин Дмитриевич Валериус, используя свой авторитет и положение, активно противодействовали массовым репрессиям. Хитарова сначала повысили, перевели в Челябинский обком партии, а вскоре арестовали и расстреляли. На волоске от смерти был и Завенягин. Не успел он освоиться в Москве, как Л. М. Каганович принес ему на партийное расследование дело «врага народа» — академика И. М. Губкина. Завенягин сфабрикованную фальшивку не одобрил и, нарушив субординацию, позвонил лично И. В. Сталину. Московская карьера для Завенягина рухнула. Разгневанный Каганович добился применения к Завенягину самых суровых мер.

Беду от Завенягина отвел В. М. Молотов. Они знали друг друга хорошо с 1921 года, по Харькову, где даже жили в одном номере гостиницы в дни работы партконференции. В. М. Молотов сказал: «Мы решили вас не добивать. Предлагаем поехать начальником строительства в Норильск». А. П. Завенягин и в Норильске не изменился. В его распоряжении были тысячи заключенных, и он по мере возможности спасал их от расстрелов и голодной смерти, организовав проектный отдел численностью в 600 человек. Многие из них стали крупными учеными, лауреатами. Достаточно сказать, что Завенягин сумел сохранить для нашей родины Королева. Курчатов и Завенягин создавали атомную промышленность...

О пребывании Завенягина в Норильске, его деятельности рассказал своих мемуарах секретарь ЦК ВЛКСМ двадцатых годов, затем руководитель золотопромышленности Александр Мильчаков: «Нас в числе 20 человек, в морозный день, пешком отвели в штрафной лагерный пункт «Коларгон», находившийся в тундре в 18 километрах от Норильска, чтобы там расстрелять... Две недели мы ждали расправы. От нас это осознанно и не скрывали. У нас отобрали одежду, одели в тряпье. Нам предложили заказать перед смертью «пожрать и накуриться вдоволь», послав в Норильск подводу за продуктами и табаком... Спас нас начальник Норильского строительства и лагеря А. П. Завенягин. Он выждал две ночи, а потом в разрез с «директивой центра», под свою ответственность, приказал вернуть нас в Норильск» («Смена», № 12 (1466), 1988 года).

Да, для Магнитки 1937 года отъезд Авраамия Павловича Завенягина означал начало большой трагедии. Сразу после его отбытия началась дикая вакханалия арестов. А в городе звенела весна. И в саду, возле дома по улице Щорса, где жил с семьей директор, цвели посаженные им яблони и вишни. И летело время над дымами завода, над цветением яблонь и вишен. 29 октября 1949 года Указ Президиума Верховного Совета СССР: «За исключительные заслуги перед государством при выполнении специального задания присвоить звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и Золотой медали «Серп и молот"... Завенягину Авраамию Павловичу». Засияет на груди Завенягина и вторая золотая звезда... Но мало кто знает, что в 1952 году Авраамий Павлович Завенягин проездом навестит свое детище — Магнитку. Он встал на колени перед яблоней, которую посадил в 1933 году. И скатилась по щеке поседевшего человека с генеральскими погонами горючая мужская слезинка. Но время и тогда оставалось жестоким. Слеза Авраамия Павловича Завенягина не прожгла земной шар, не растопила льды Антарктиды. Образ Завенягина, приклонившегося челом к яблоньке, это все-таки и большей степени материал не для истории, а для художника, писателя...

События, происходящие в Магнитке 30-х годов, отражены в десятках хороших и плохих книг. Но даже к ярким, талантливым литературным источникам надо относиться критически. Настораживают, к сожалению, даже издания последних лет, переиздания — без необходимых примечаний. Например, книжка Джона Скотта «За Уралом». Гражданин США Д. Скотт работал в Магнитке с 1933 по 1937 год сварщиком, наблюдения его в основном точны, глубоки, интересны. Но много при этом и нелепостей, утверждений, далеких от истины. Иногда это исходит от элементарного незнания истории. Автор даже отдаленно не ведает, как и когда возникла казачья станица Магнитная, полагает, что это «деревня», обитателями которой были с давних пор «башкиры и киргизы». Будто бы в «Петровские времена» возникла «военная застава в Челябинске», откуда и «приехали в деревню русские», искавшие минералы и полезные ископаемые. Комично и такое высказывание: «Через три года гражданской войны Колчак и его армия были изгнаны с Урала... Деревня Магнитная узнала об этом только после окончательного разгрома Колчака». В общем — чушь на чуши!

И особенно ущербны «изыскания» Д. Скотта по количеству и составу репрессированных, заключенных, спецпереселенцев, строивших Магнитку. Становится абсолютно ясным, что органы НКВД умело подбрасывали американцу дезинформацию. Д. Скотт утверждает, будто в пяти ИТК Магнитогорска находилось две тысячи уголовников, хотя допускает, что их могло быть и в 10-15 раз больше. В дополнительных записках он называет цифру — 18 тысяч. А мы ведь ранее уже процитировали секретный документ, из которого видно, что на конец 1933 года в концлагерях у горы Магнитной находились 32786 заключенных, осужденных только по 58-й статье!

Почему Д. Скотт знает о двух тысячах, осужденных за уголовные преступления, и не ведает о тридцати трех тысячах политзаключенных? В два раза занижены у Д. Скотта данные о спецпереселенцах. Вывод может быть только один: отдел дезинформации НКВД, а таковой существовал, с легкостью «переиграл изыскателя». Нельзя согласиться и с утверждениями Д. Скотта, будто «вредительство» в те годы действительно существовало. Примеры американца поражают абсолютностью ахинеи. Как можно «подбросить частный ключ в ротор турбины»? Надо же турбину остановить, отвернуть тридцать килограммов гаек метровым ключом, догнать мостовой кран, чтобы снять многотонную крышку цилиндра... Работы на полдня! Один из «двух достоверных фактов» Д. Скотта о подсыпке толченого стекла в подшипники на ЦЭС мы проверили еще в 60-х годах с М. Чурилиным. Тогда еще были живы и работали непосредственные свидетели событий 30-х годов, цэсовцы Павел Иванович Кириенко и др. Оказалось, что ничего даже близкого к вредительству не было. Просто головотяпы-монтажники собрали заляпанное песком оборудование, а эксплуатационники огрех обнаружили. Смазанные солидолом вкладыши подшипников были загрязнены песком. Таких случаев у монтажников-ударников имелось много. То в спешке гаечный ключ уронят и оставят в цилиндре турбины, то болт, в результате лопатки у ротора летят — тяжелейшая авария! Сваливали все это на «вредительство». Так было легче уйти от наказания, ответственности. Идите, ищите его — вредителя.

Весьма тенденциозен Д. Скотт и в изображении Авраамия Павловича Завенягина. Антипатии свои он не скрывает. Директор якобы не мог наладить по-настоящему мартеновское производство, а жил по-княжески. Процитируем обличителя:

«Дом Завенягина, по сравнению с большинством советских домов выглядел дворцом. Это был трехэтажный, оштукатуренный снаружи кирпичный дом из четырнадцати комнат, в котором были бильярдная, игровая для двух маленьких сыновей Завенягина, музыкальный салон и большой кабинет. Позади дома находился небольшой олений заповедник, а перед домом — роскошный сад. Все это было обнесено высокой стеной, увенчанной по верху частоколом. Перед входом всегда дежурил милиционер... Дом Завенягина был меблирован на сумму 170 тысяч рублей, а сам стоит около 80 тысяч».

С первого взгляда доводы Д. Скотта вроде бы убедительны. Да еще при контрастном изображении землянок, где жили спецпереселенцы вместе с курами и телятами. Но дело-то в том, что директор Завенягин никакого богатства лично не имел. Он жил в казенном доме-гостинице, где предусматривалось поселять по приезду и высоких чиновников. В Магнитке ведь бывали К. Ворошилов, В. Молотов, С. Орджоникидзе, Д. Бедный и другие столпы советского общества. Так что зря не упомянул Д. Скотт, что в «доме Завенягина» была еще и столовая на 25 персон, буфет, продуктовый склад, винный погребок, бельевая каптерка с доброй сотней простыней, одеял и подушек.

А. П. Завенягин часто вместо высоких гостей, при отсутствии таковых, поселял в «своем доме» людей явно не очень начальственных и вальяжных. Например, вызволенный из тюрьмы ученый, горняк Б. П. Боголюбов, как мы уже упоминали, тоже проживал с одуревшей от радости семьей в особняке директора. С 1917 года все крупные руководители, партийные работники жили в подобных условиях. Так уж было заведено. И не имелось у Завенягина «оленьего заповедника», хотя в небольшой загороди он, чудак, проводил опыты по приручению лосихи с лосенком, которых купил за свои зарплатные деньги. И пай картошки Завенягин сам выращивал и окучивал в отличие от сварщика Д. Скотта, который содержал домработницу за 50 рублей, зарабатывая вместе с женой-учительницей 3000 рублей в месяц. И «роскошный сад» Авраамий Павлович посадил и выходил сам, без помощи и прислужников, своими мозолями на своих ладонях. И оклад у него был скромный — чуть больше двух тысяч рублей. Сталевары и доменщики зарабатывали тогда по 1800 рублей, электрики и слесаря — по 700 рублей, учителя и врачи на одной ставке — по 500 рублей. А цены таковы в то время: хороший костюм стоил 800-1200 рублей, ботинки — 250 рублей, водка — 6 рублей пол-литра, мясо на базаре —12-15 рублей за 1 кг, колбаса 1 кг — 20 рублей, картошка — 5 рублей за ведро, яйца — червонец за десяток...

Таблица цен тех лет, данная Д. Скоттом, и уровень заработков соответствуют действительности. Но «дополнения из трех отрывков» для посольства США, написанные в 1938 году, наводят даже не очень подготовленного читателя на выводы неприятные... Можно допустить предположение, весьма вероятное, что Д. Скотт не просто пользовался дезинформацией от НКВД, а сам ее фабриковал, будучи завербованным советской разведкой за право вывезти в США свою русскую жену Машу. Классифицируя заключенных в Магнитке, Д. Скотт отмечает только четыре категории:

1. Колония так называемых «кулаков», состоящая из крестьян, которые были против коллективизации индивидуальных крестьянских хозяйств в период 1930-1934 годов и теперь находились в процессе «раскулачивания», как называют его советские власти.

2. Обычные уголовники, содержащиеся в ИТК (исправительно-трудовых колониях).

3. Специалисты-заключенные, осужденные на разные сроки принудительных работ по политическим мотивам. В большинстве своем это инженеры, получившие образование до революции.

4. Иностранные беженцы, большинство из которых оказались в Советском Союзе в поисках страны «Утопии».

Лжет Д. Скотт, утверждая, будто в 1938 году «многих заключенных освободили». Не многих, а всего 20-30 человек. В 1938 году Д. Скотту уже не угрожала опасность ареста, он находился под надежной защитой: посольства США в Москве. По какой же причине он «стряпает» дезинформацию, умалчивает о сорока тысячах политзаключенных в Магнитке? Произойти это могло только по трем причинам:

1. Журналист глуповат, ограничен, с легкостью подхватывает дезинформацию от НКВД, партийных органов, власти.

2. Журналист имеет прокоммунистические взгляды, поэтому интерпретирует и освещает события, исходя из своей идеологической запрограммированности.

3. Журналист завербован спецслужбой, выполняет заказ, задание, просьбу... или зависит финансово, материально от государства, о котором пишет.

У Джона Скотта «второй и третий пункт» могли слиться органично воедино. Глуповатым и ограниченным он не был. И напротив — более дотошного и глубокого последователя трудно встретить. Интересен и талантлив он. Но фальшивки его неуклюжи. К примеру, «третьей категории», т. е. специалистов-заключенных, а проще — осужденных «членов промпартии» в Магнитке было очень мало: 20-30 человек. И почти жили свободно, занимали высокие руководящие посты. Не очень понятно и на каком основании Д. Скотт называет Авраамия Павловича Завенягина — Абрамом, причисляя его к евреям, хотя нас это никак не девает. Но ради истины отметим: не был А. П. Завенягин «сыном бедного еврея». Родился он в русской семье, отец его был машинистом паровоза, об этом мы говорили ранее.

Процитируем еще один отрывок из книжки Д. Скотта, его суждения о якобы «исчезновении религии» в России: «В маленькой деревеньке под названием «Магнитная» когда-то была церковь, которую в 1934 году приспособили под клуб, а затем это здание было заброшено и впоследствии затоплено после сооружения второй плотины.

Исчезновение этой церкви в водах озера символизировало и приблизительно совпало по времени с исчезновением религии как социального и политического фактора в Магнитогорске. Иногда можно было видеть, как крестьянин, только что приехавший из какой-нибудь отдаленной деревеньки, осеняет себя по старой привычке крестом... Эти остатки огромного былого влияния на русских людей греческой ортодоксальной церкви не были объектом преследования со стороны власти», — заключает с комсомольским бодрячеством Д. Скотт. Читать эти кощунственные и лживые строки просто неудобно. И религия в России не погибла тогда, а ушла в тайноверие. И жесточайшие репрессии против церкви, служителей культа, верующих не ослабевали. Сотни тысяч священников были расстреляны, уморены в концлагерях, десятки тысяч еще оставались в местах заключения. Одну из таких бригад-землекопов, состоящую из священнослужителей-заключенных, видел у Магнит-горы и Д. Скотт. Он пытался даже поговорить с подконвойными, но они не пожелали с ним общаться. Видимо, проницательными были, почувствовали бесовщину в любопытствующем иностранце. У нас есть свидетельства более достоверные, чем у Д. Скотта... Магнитогорец Николай Аристархович Каширин, родственник знаменитых братьев Кашириных, был приговорен к расстрелу в 18 лет, много дней провел в камере смертников, наблюдал, как вели себя многие перед гибелью. И по его утверждениям, никто не мог сравниться по человеческому достоинству, сохранению духа с монахами и священнослужителями. Наиболее трусливыми, плаксивыми были всегда чиновники советских учреждений, руководители предприятий, партработники, коммунисты. Когда им накидывали на голову перед расстрелом резиновый мешок, они рыдали, скулили, падали в истерике, извивались в судорогах. Резиновый мешок набрасывали на приговоренных к смерти, чтобы мозги при выстреле не разлетались по сторонам... Это когда расстреливали в помещениях. Умерщвляли приговоренных к ВМН не токмо выстрелами...

В 1937 году начальник АХО московского НКВД Исай Давидович Берг изобрел фургон-душегубку, через несколько лет это «изобретение» возьмет на вооружение фашистская Германия, украв идею у СССР. Душегубки органы НКВД изготовляли и на местах, подводя резиновые шланги от выхлопных труб в закрытые кузова своих «черных воронков». Об автодушегубках тогда знали немногие. Зато в печати стали появляться сообщения о награждении, премировании передовиков производства легковыми автомашинами марки «М-1». Начальник обжимного цеха ММК Федор Иванович Голубицкий в 1937 году писал другу в Москву: «Напрасно ты не поехал со мной в Магнитку. Тебе там скучно и тревожно. А я здесь счастлив, весь в поиске и работе. Недавно мне сообщили по секрету, что скоро меня премируют легковой машиной. Ты представляешь? Я о таком и не мечтал. А твои страхи, друг, по поводу арестов напрасны. Мы с тобой истинные коммунисты, честные люди. Аресты нам не угрожают. Если мне и бывает грустно, то только потому, что рядом нет прежних друзей — Завенягина и Валериуса. В Магнитке они отпечатали свои следы основательно. Но ты, вероятно, знаешь об этом из газет. Поклон супруге. Обнимаю, твой друг — Федор».

Оптимистично настроенный начальник магнитогорского обжимного цех 1 Ф. И. Голубицкий легковую автомашину получит, но ездить в ней будет не он, а начальник НКВД, хотя мечтал об этом и городской прокурор. Подобные мечты и притязания у работников НКВД и прокуратуры сбывались часто. При арестах, вынесении приговоров «тройками» имущество репрессированных конфисковывалось и продавалось по символическим ценам служащим НКВД, прокуратуры, партийным и комсомольским работникам, осведомителям.

В Магнитогорске, как и по всей стране, репрессии обрушивались и на партийные, комсомольские органы. Трижды их состав почти в полном штате исчезал, поэтому возникло ошибочное представление, будто Сталин, Ягода, Ежов, Берия уничтожали прежде всего коммунистов, партию. Суждение это ошибочно. Сталин партию не уничтожал, она, как и НКВД, была его надежной опорой. Коммунистов и комсомольцев среди репрессированных было мало. Напомним: всего вкупе шесть процентов!

И совершенно ясно, по какой причине некоторые личности утверждают и ныне, будто сталинские репрессии обрушивались прежде всего на коммунистов. Мол, во всем виноват Сталин, его палачи, а партия чиста, была и остается «умом, честью и совестью нашей эпохи».

Партийные и комсомольские работники при арестах иногда прозревали довольно быстро. Когда схватили и бросили в подвал НКВД секретаря Магнитогорского горкома комсомола Льва Рудницкого, он вначале и разговаривать не хотел с теми, кто туда попал раньше его.

— Прочь от меня, нечисть! — сипел он яростно, полагая, что арестован ошибочно, а вот все сокамерники действительно враги народа.

А в камере были его близкие друзья, старшие товарищи, наставники: молодой поэт Михаил Люгарин, легендарный ударник, организатор соревнования Виктор Калмыков, заместитель управляющего трестом «Магнитострой» Иосиф Борисович Альперович, председатель магнитогорского горсовета Леонид Сильвестрович Гапанович, секретарь горкома партии Лев Захарович Берман...

Три-четыре дня превращенный на допросах в кровавый кусок мяса Лев Рудницкий не принимал от сокамерников даже кружку воды, твердя одно то же:

— Прочь от меня, нечисть!

— Прозреет! — улыбался Калмыков.

Только на четвертые сутки буйный секретарь горкома комсомола Лева Рудницкий затих, а затем заговорил с товарищами по несчастью. О чем думали они в камерах, о чем говорили? Представьте — вспоминали смешные истории, рассказывали анекдоты, политики касались редко, полголоса.

Некоторые из них и на расстрел шли с убеждением, что «так нужно партии». Воскликнул же Якир перед казнью:

— Да здравствует товарищ Сталин!

Для нас, однако, требуется определить, в какой мере были необходимы массовые репрессии советскому государству? Почему они возникли? По воле диктатора Сталина? В силу внутренних и внешних обстоятельств? Или по законам созданной системы? И приходится признать, Иосиф Виссарионович поступал правильно и логично, уничтожая своих политических соперников — троцких, зиновьевых, бухариных, каменевых...

Никакой демократии и свободы не может быть и не было ни в одной экономически слаборазвитой стране, да еще и многонациональной, религиозно разобщенной, с тлеющими углями в пепле исторических обид.

Ни у Ленина, ни у Сталина, то бишь у российских коммунистов, не было и малейших предпосылок для построения свободного демократического государства. Сталинские репрессии ничем не отличались от ленинских по жестокости и массовости.

Но коммунистическая утопия, идеология, политика обязывали декларировать курс на демократию, свободу, равноправие, гуманность, благополучие, счастье. В сущности, все советские конституции были для своего государства самыми опасными бомбами. Они были «нарисованы» для внешнего потребления, для зарубежья, для международного коммунистического движения, «пролетариев всех стран», осуществления «мировой революции», ускорения краха «загнивающего капитализма».

Внутри советского государства понимание было иным: думаем — одно, говорим — другое, делаем — третье. Не могло быть демократичности и в партии большевиков и даже в самой верхушке — Политбюро. Представьте, что в 1934 году на 17-м съезде партии генсеком был бы избран Сергей Миронович Киров. К власти пришла бы другая группировка политических деятелей. Сталина и его ближайших соратников вскоре бы осудили и репрессировали, навешав на них ярлыки троцкистов, врагов народа, отступников от ленинизма.

Фальшив вывод мудрецов, что историческое развитие и движение государств со временем имеют всегда альтернативу. Провидение допускает выбор для народов и стран крайне редко. Никакого выхода у России из коммунистической диктатуры или олигархии в 30-х годах двадцатого века не было. Общественными и экономическими процессами управляла саморегулирующаяся во свое спасение система, жесткие догмы.

Любая, даже самая сверхсильная и сверхгениальная личность была бы раздавлена при попытке изменить эту государственную систему, опрокинуть догмы, религию власти. Коммунистическая идеология в тот период трансформировалась из красивенькой утопии в «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».

Стозевное чудище могло тогда в любое время залаять яростно и на простых рабочих, живущих голодно в отрепьях у горы Магнитной. И на крестьян, которые не поддерживали коллективизацию. И на интеллигенцию, извечно мечтающую о свободе слова и творчества. И на руководителей промышленности, проваливающих производственные планы, и на партийных работников любого ранга.

Стозевное чудище не токмо лаяло со страниц газет и партийных трибун, но и набрасывалось, разрывая на части, убивая миллионы людей — далеких от политики. Страшное чудище могло наброситься и на самого Иосифа Виссарионовича Сталина, если бы он не держал в своих руках поводки, не был сам ревностным исполнителем марксистско-ленинского «учения», то бишь библии Сатаны.

Для построения свободного демократического государства в России не было экономического базиса, условий, политической и нравственной культуры общества, правовых разработок, объединяющей идеи. Да простит нас философ Барух Спиноза, но диктат и репрессии в сложившейся после 1917 года ситуации были для вождей коммунизма «осознанной необходимостью», неизбежностью.

* * *

В истории общежития человечества, стран, государств можно отчетливо увидеть запрограммированную диалектическую триаду, но не гегелевскую. И уж совсем очевидна несостоятельность марксистской концепции зарождения, организации и развития человеческого общества.

Провидение движет миром посредством запрограммированности и эволюции. Сие относится и к первобытно-общинному, и к рабовладельческому, и к феодальному, и к рыночно-капиталистическому укладу.

Сначала в общине, в племени, в государстве формируется из бытия модель-идея. Затем медленно, а иногда революционно, переломно, возникает модель-реалия. И в конце концов, чем больше запрограммированность преобладает над процессами эволюции, тем быстрее модель-реалия превращается в модель абсурда. В результате — застой, разложение, крах или долговременное прозябание, ведущее к погибели.

Общество, существующее в модели абсурда, порождает новую модель-идею. На данном этапе движения возможен и выбор утопии, т. е. ускорение падения через новую модель реалий в другую, еще более тяжелую и трагичную модель абсурда.

С помощью данного философско-исторического лекала, как через магический кристалл, можно рассмотреть и жизнь дикого племени, и бедствующих стран, и ныне процветающих государств. Модель-идеи и модель-реалии могут существовать сотни и даже тысячи лет, сохраняя относительную жизнеспособность в изоляции. Модель абсурда — это всегда агония.

Русская монархия, национальная буржуазия в 1905-1917 годах — своей либеральностью, терпеливым отношением к анархии, революционерам, политическим партиям — породили в России социально-политическую модель абсурда. Спасти великую империю мог только Александр Васильевич Колчак, белое движение. Но Антанта вовсе не была заинтересована в существовании единой, могучей, конкурентно опасной в экономическом плане России. Колчаку «кислород перекрыли», его армию отдали на съедение красным. В сущности, Антанта и привела к власти большевиков на долгие годы. Мыслители-аналитики поняли это еще в 20-х годах. Но было бы ошибочно полагать, что ленинская модель-идея как утопия сразу превратилась в модель абсурда, не была жизнеспособной. Любое общество во времени проходит через ситуационные испытания. Не всегда диктатура и деспотизм бывают явлениями отрицательными. Всю сталинскую эпоху в России с 1924 по 1954 год можно считать моделью реалий, искренней попыткой построить социализм, хотя бы лицейский, военно-казарменный, тюремно-колхозный. Но социализм «вращался при этом в модель абсурда еще со времен В. И. Ленина. Поскольку в данной главе мы рассматриваем жизнь Магнитки, России второй половины 30-х годов, не будем ставить на это время только тавро абсурда, а в руководящих личностях видеть исключительно злодеев. Почти все их деяния были запрограммированы, обусловлены железными рамками идеологии, государственной дисциплиной, законами, приказами, инструкциями. И главное — массовым политическим психозом. Однако ошибочно полагать, что весь народ поголовно превратился тогда в послушных рабов. По нашей просьбе написал воспоминания о Магнитке 30-х годов известный в нашем городе человек — Роман Матвеевич Лавров. В 30-е годы он был юношей мыслящим и наблюдательным, весьма смелым, способным на поступок.

Итак, предоставим слово для исторической странички Роману Матвеевичу Лаврову:

«Помнится, как мы в школьные годы носили под рубахой сборник стихов Сергея Есенина, тайно передавая его друг другу.

Страшно не хотелось расставаться с запавшими в душу стихами. Поэтому прежде чем передать книгу другому, приходилось ночами переписывать в тетрадь более понравившиеся из них.

О пристрастии к произведениям «запрещенного» Есенина как-то узнал учитель немецкого языка Фридрих Христианович Геббельс (надо же, такая известная фамилия). Он посоветовал избавиться от этой тетради. Но расстаться с поэзией Есенина было выше моих сил. Я не знал — что делать, как поступить в этой обстановке.

Как-то к нам в барак пришла навестить своих учеников наша любимая учительница, наш классный руководитель. Увидев на стене в нашей комнате портрет Тухачевского, тихо сказала, чтобы я его снял во избежание неприятностей.

Я еще не знал, что Тухачевский был опальным маршалом.

Я выполнил совет Валентины Кирилловны. Но каким-то интуитивным чувством понимал, что это несправедливо, что когда-то придет время, и его оправдают. И я решил сохранить его портрет, закопав его в землю до лучших времен. Вот детская наивность! Тут пришла на память и тетрадь со стихами Есенина.

Вложив портрет Тухачевского в тетрадь, я обернул ее газетой, закутал в клеенку и пошел «хоронить». За спецпоселком Новотуково, у подножия горы, я вырыл ямку, положил в нее сверток, закопал, надеясь, что когда-нибудь я верну их на свет.

Впоследствии на этом месте выстроился Димитровский поселок. Возможно, под каким-нибудь из его домов находится «могила» Есенина и Тухачевского.

Не знаю, какую судьбу в моей жизни сыграл бы этот факт. Потому что в это репрессивное время были арестованы мои товарищи Аркадий Руфеев и Аркадий Капитанов. Они на два класса шли впереди меня и поступили на учебу в педучилище. Длинноногий и немного неуклюжий Аркадий Руфеев от природы был талантливым поэтом, ему прочили большое будущее в поэзии.

Однажды на уроке в училище было дано задание написать сочинение на свободную тему. Аркадий написал его в стихотворной форме. До сих пор помнится одно четверостишье из этого сочинения:

Сколько конюшен в колхозах стоит,

О, если бы столько скотины!

Тогда мы могли бы весь мир накормить

И мясом, и салом свинины.

Эти стихи оказались для него роковыми. Последовал арест его и Капитанова, который твердо поддерживал взгляды своего друга. В ходе следствия оказался на скамье подсудимых и Андрей Мистюков, как их близкий товарищ. После суда все трое были отправлены в места заключения. В органах НКВД я пытался узнать места их пребывания. Из троих я смог заполучить место пребывания только Андрея Мистюкова. Но начальник, принимавший меня, очень советовал не продолжать поиски товарищей во избежание неприятностей для себя, намекая на то, что они «политические».

Несмотря на предупреждения, я решил навестить Андрея в г. Тавде Свердловской области. Это место я знал. Оно недалеко от нашего села, куда каждый год в зимнее время отец со старшим братом на своих лошадях выезжали на лесозаготовки.

Многие знакомые отговаривали меня от поездки в колонию, предполагая, какие последствия могут быть для меня, учитывая, что я из семьи репрессированных, спецпереселенцев. Но юношеская решительность и верность дружбе преодолели страх и риск. И я прибыл в тавдинскую колонию.

Конечно, сегодня на словах невозможно передать момент нашей встречи. Помню, как Андрей долго-долго молча смотрел на меня, не веря своим глазам. А потом только промолвил: «Вот это подарок, самый для меня дорогой». Встреча была недолгой, зато потом всю жизнь он считал мой поступок превыше всего в отношениях между друзьями.

Возвратясь домой, я тут же отправился в пос. Гумбейка навестить его родителей. Невозможно измерить их радость за живую весточку от любимого сына, как говорится, из первых рук. Позднее, всю жизнь в своих письмах он напоминал о нашей встрече за забором с колючей проволокой. Андрей был фанатично влюблен в музыку. Музыкальный талант у него был от Бога. Мы считали его «помешавшимся на музыке». Кроме отличного владения баяном, он мечтал о большой серьезной музыке, особенно о дирижерском пульте. Андрей постоянно что-то напевал, мысленно воспроизводя какие-то мелодии и по-дирижерски взмахивая руками. Мне казалось, что и во сне он жил этой одержимостью. Любовь к музыке помогала ему легче переживать невзгоды заключенного в неволе. Эта великая одержимость привела к исполнению его мечты. После освобождения он закончил Киевскую консерваторию по классу дирижирования и преуспел в этом деле. В свое время он был руководителем прославленного Воронежского народного хора, а в последние годы создал уникальный хоровой коллектив в г. Липецке.

К сожалению, судьба двух других товарищей неизвестна. Канули бесследно товарищи большой души и таланта. Они мечтали быть геологами, открывать земные клады, дышать свободными ветрами просторов и любоваться небом без квадратов. Но судьба по-своему распорядилась их молодыми жизнями.

Несмотря на все благополучные исходы, во мне все же не исчезало беспокойство за свои благие дела, и какая-то внутренняя настороженность чувствовалась постоянно.

И когда однажды среди ночи в нашей комнате появились двое в фуражках с малиновыми околышами и револьверами на поясах, мне сразу подумалось, что это за мной. Но почему-то страха я не испытал. Сейчас, в зрелом возрасте, было бы, наверное, по-другому. Но пришельцы приказали одеваться отцу. И с котомкой на плече, с парой белья и сухарями мы проводили его в ночную неизвестность. А утром он возвратился домой. Через пару дней прошлые визитеры снова среди ночи появились у нас. И в моей голове мысль сработала более определенно: коли отца отпустили, значит, причина не в нем, а мне придется брать белье и сухари. Но провожать пришлось снова отца. И так в течение трех недель периодически это повторялось. Нетрудно понять, в каком состоянии находилась наша семья, как бесконечно долгими казались нам эти недели, как тревожно мы смотрели на котомку с бельем и сухарями. Затем ночные визиты конвоиров прекратились. Следователи отступили перед выдержкой и твердостью характера отца. Они добивались, чтобы он дал показания, компрометирующие своего начальника. Однако никакие угрозы, ни замахи обнаженной саблей, ни рукоятка нагана не смогли устрашить, сломить его твердость и дать ложные показания. А твердости и смелости ему было не занимать. Не зря же он награжден был тремя Георгиевскими крестами и вернулся домой с первой мировой войны полным Георгиевским кавалером. Его главные человеческие качества для меня всегда служили примером».

Из воспоминаний Р. М. Лаврова мы видим, что не все люди были «сталинскими винтиками», не все отрекались от своих родителей, родственников, друзей. Какая-то часть населения не попадала в мясорубку репрессий, о злодеяниях системы не ведала, верила в социальную утопию, трудилась героически, умножая богатство и мощь страны. Счастливые единицы выжили и в лагерях, нашли свое место под солнцем, не озлобились. Но кощунственно смотреть на то время через розовые очки оптимизма, всепрощения.

Бог через трагический опыт России показал всему миру — на что способен человек, у которого вместо мозговых извилин шевелятся под « черепом черви социализма. А истина раскрывается перед человечеством наиболее убедительно через абсурд.

VII. Магнитка в канун войны
(1937-1941 гг.)

«Лживых историков надо казнить так же,

как фальшивомонетчиков...»

Сервантес де Сааведра

18 апреля 1937 года у Магнитной горы произошло событие в хозяйственном значении не очень значительное: были закрыты донные шлюзы на второй плотине. Историческая земля, где находилась казачья станица-крепость Магнитная, оказалась на дне заводского пруда. Осталась на взгорье лишь ее западная окраина, куда и были перенесены некоторые дома. А каменную церковь разрушили.

Советский писатель Валентин Катаев и упомянутый в предыдущей главе американский журналист Джон Скотт запустили в обиход миф, будто храм не разрушили, а затопили, оставив на дне заводского пруда с пуском второй плотины. На эту романтическую выдумку не стоит обращать внимания. Не затоплялась и казачья станица, ее снесли, добротные дома переставили на другое место. Из обломков церкви построили психбольницу, то бишь дурдом. Из остатков воздвигли склад. Впрочем, никакой хлеборобной и животноводческой станицы в то время уже не существовало. Казаки вливались в рабочий класс и в... концлагеря.

Если в 1917 году в Магнитной проживало две тысячи душ, которые занимались в основном сельским хозяйством, то в 1937 году было всего 50 колхозных дворов — 242 человека. 548 изб заселяли рабочие Магнитостроя.

И напрасно старики-казаки, прятавшие Георгиевские кресты, шептали пророчества из Библии: «Не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам». После разрушения церкви и ареста священника образовалась благодатная почва для возникновения религиозных сект. Ленинско-сталинские репрессии против церкви и священнослужителей пока еще не имеют убедительных объяснений. Великий исторический, литературный, духовный памятник человечества — Библия был, в сущности, запрещен. Может быть, тоталитарное атеистическое государство казарменного социализма видело в некоторых пророчествах евангелия свой облик: «За то, что они пролили кровь святых и пророков, ты дал им пить кровь, они достойны этого... Пятый ангел вылил чашу свою на престол зверя: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания...». (Откровение святого Иоанна Богослова, глава 16.) Однако не будем драматизировать факт разрушения церкви в казачьей станице Магнитной, хотя храм являлся не токмо местом святым, но и архитектурной ценностью. Во-первых, «престол зверя» — И. В. Сталина совершал в этом направлении злодеяния более крупные — в Москве взорвали чудо: храм Христа Спасителя, по всей стране уничтожили, разрушили без какой-либо надобности тысячи церквей. А храм и еще одна церквушка в станице Магнитной были все-таки снесены по хозяйственной необходимости. Без расширения заводского пруда не мог расти и металлургический комбинат. Да простят верующие власть, но не за снос храма, а за то, что так долго, более пятидесяти лет, им не позволяли поставить хорошую церковь на новом месте, в правобережной Магнитке. Нет смысла рассматривать и судьбу оставшихся к 1937 году пятидесяти дворов станицы. Население города перевалило за 200 тысяч. Количество политзаключенных в концлагерях уменьшалось, их вывозили эшелонами на Колыму, хотя к этому времени 10 тысяч уже погибли от голода, болезней и расстрелов. Концлагеря стали именовать — ИТК (исправительно-трудовыми колониями). И заполняли осужденными по уголовным статьям. У большого города были в то время большие тревоги, большие заботы и трагедии. Но жизнь не замыкалась только на бедах и трудностях. Молодежь училась в добротных школах, институтах, влюблялась, устраивала комсомольские свадьбы. У многих были большие надежды, розовые иллюзии, которые порождала принятая в декабре 1936 года Конституция СССР.

К сожалению, Конституция оставила и закрепила разделение народа по национальным признакам с демагогическим правом выхода из состава единого государства. Декларативное провозглашение свобод и прав человека имело чисто пропагандистский характер, но многих радовало, окрыляло. Да и печать, искусство гремели гипнотично литаврами оптимизма, хотя поток репрессий нарастал именно в то время. Искренне, не поддельно ликовали и те, кому предстояло погибнуть через два-три месяца. Нет оснований сомневаться в их правдивости. 18 июня 1937 года секретарь Магнитогорского горкома партии Рафаэль Мовсесович Хитаров писал отцу:

«Ты, вероятно, узнал уже из газет о моем новом назначении — я избран вторым секретарем Челябинского обкома. Выдвижение большое, и я, конечно, счастлив, что партия оказывает мне такое доверие. Итак, приходится оставлять Магнитку и перебираться в Челябинск. Сегодня уже выезжаю, забрал свои вещи и с завтрашнего дня начинаю работать в Челябинске...».

Никаких предчувствий беды и тем более гибели в этом письме мы не улавливаем. Уехал в Москву и Авраамий Павлович Завенягин, передав руководство металлургическим комбинатом Павлу Ивановичу Коробову. Злодействовавший нарком внутренних дел Генрих Ягода был к этому времени отстранен от должности и арестован. Вновь назначенный — Ежов — еще не проявил себя палачом крупного масштаба. А каким образом должен был проявиться Ежов, говорит телеграмма от 25 сентября 1936 года из Сочи в Москву за подписью Сталина и Жданова: «Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД...».

Но и при Ежове почти год Магнитогорск существовал относительно спокойно, троцкистско-зиновьевского блока НКВД обнаружить не мог, хотя аресты отдельных «вредителей», лиц и даже групп в 20-30 человек проводились. Но вот арестовать начальника цеха, крупного руководителя по своему решению органы НКВД тогда еще не могли: требовалась санкция из Москвы, подписи Орджоникидзе, Вышинского...

После перемещения по служебным вертикалям Завенягина и Хитарова начать сразу массовые аресты в городе помешал, вероятно, XVII международный геологический конгресс. 16 августа 1937 года к Магнитной горе прибыли 82 делегата конгресса — среди них ученые США, Франции, Канады и других стран. При подготовке к конгрессу не обошлось без юмористических ситуаций. Из Москвы поступило распоряжение принять делегатов конгресса на самом высоком уровне, для чего в Магнитку завезли дорогую посуду, качественные продукты питания, деликатесы, шампанское.

Секретарь горкома партии Л. З. Берман, директор комбината, прокурор, начальник НКВД и другие руководители решили устроить общепиту проверку, репетицию. Берман — человек весьма живой и непосредственный — дал указание накрыть столы и провести пробный банкет, чтобы оценить уровень культуры в предстоящем обслуживании гостей. Работники общепита волновались, суетились, навалили на столы юры балыков, икры, разной снеди. Но не было красоты, изящества, вкуса. Сервис не был равен уровню даже захудалого провинциального ресторанчика.

— А коньячку можно? — спросил озорно Берман.

— Лакай, мил, сколь хошь! — ответила ему добродушно рябая баба в нелепом кокошнике, скособоченном белоснежном переднике.

Собравшиеся на репетицию дружно захохотали. Женщина растерялась и уронила серебряную ложку. Она тут же подобрала ее и по простоте душевной обтерла старательно подолом юбки, как это делалось в русских деревнях. Белоснежный фартук «официантки» явно жалела, боялась к нему прикоснуться. Ложку, обтертую подолом юбки, женщина подала, по ее мнению, самому важному гостю — прокурору города И. П. Сорокину. Кто-то бросил пороховую шутку, используя Гоголя:

— У нас один порядочный человек в городе — прокурор. Да и тот, если сказать по правде — свинья!

Хохот перешел в рев восторга и аплодисменты. Смеялись до слез. Однако смех смехом, а дело надо было решать. Выручил всех начальник НКВД А. И. Придорогин.

— У нас же царские повара в спецпереселенцах, землю роют в котловане. А если мы их на время конгресса заставим работать по специальности?

Царские повара и обслуживали геологический конгресс в Магнитке 1937 года, поразив иностранцев культурой сервиса, изысканностью и вкусом блюд. Но после окончания работы геологического конгресса и отъезда зарубежных гостей поваров-виртуозов снова перевели в землекопы. Думается, что такие детали исторической мозаики не следует отбрасывать, они воспроизводят колорит эпохи.

Повторим еще раз: у любого времени есть свои краски, черные и светлые стороны. Вторая пятилетка (1933-1937) украсилась определенными достижениями в хозяйстве страны, в промышленности. Правда, поголовье скота росло медленно, уровень 1928 года оставался недосягаемым. В 1928 году крупный рогатый скот — 60,1 млн. голов, в 1937 году — 47,5, лошади соответственно — 32,1 и 15,9, овцы — 97,3 и 46,6, свиньи — 22,0 и 20,0... В канун войны этот упадок был смертельно опасным. Но 1937 год был во многих отношениях и годом успехов. В вузах обучалось 500 тысяч студентов, страна обрела индустриальные мускулы, в сельском хозяйстве работало 456 тысяч тракторов, 146 тысяч грузовых автомобилей, около 129 тысяч комбайнов...

Магнитка тридцатых годов, как и вся страна, жила подвигами Чкалова, челюскинцев, стахановцев, событиями в Испании, горячими спорами о наших дипломатических отношениях с фашистской Германией. Объем продукции магнитогорского металлургического комбината в 1937 году, выраженный в тысячах тонн: руда — 6589,2... кокс — 1937,4... чугун 1566,2... сталь — 1402,3... прокат — 1116,7... Как говорится, считайте и судите сами. Таков экономический и социально-политический конгломерат жизни того периода.

Массовые репрессии обрушились на Магнитку в августе-сентябре 1937, в 1938 году. Противоборствовать этому никто не мог. Павел Иванович Коробов оказался в этом отношении личностью слабой. Да и на кого он мог опереться? Злодеяния начались с гонения на иностранных специалистов, оставшихся у нас добровольно. Работники НКВД получали разнарядки, план на количество арестов, а некоторые и сами были с деформированной психикой, захлестнуты шпиономанией, поиском вредителей, оказывали давление на руководителей предприятий и учреждений. П. И. Коробов сразу же уволил 70 иностранцев из имевшихся восьмидесяти двух. Почти все они вскоре были арестованы. Но некоторые успели выразить протест, написать заявления в партийные органы.

Визер Курт недоумевал искренне: «Я прибыл в СССР в 1931 году и с того времени работал в котельно-ремонтном цехе на Магнитогорском заводе. Я вполне понимаю, что чистка Магнитогорского комбината является политической необходимостью в связи с вредительско-диверсионной работой троцкистов под руководством иностранных фашистских разведок. Но я хочу просить, чтобы в процессе этой чистки не рассматривали всех бывших иностранных рабочих одинаково. Да, мы еще на сегодняшний день имеем людей, у которых гитлеровские паспорта, эти люди сохранили эти паспорта с тем, чтобы иметь возможность вернуться позже в фашистскую Германию. Но, с другой стороны, имеются среди этих рабочих люди, которые принимали добровольно советское гражданство, а также являются членами КПГ... В течение 6 лет работал я здесь и за мной не числятся никакие преступления против СССР. Если мне никак нельзя продолжать работать в Магнитогорске, я хочу просить, чтобы мне указали место, куда бы я мог поехать и как коммунист поеду без всяких возражений в любое место...»

Визер Курт, Клевер Макс и В. Ламперт обращались к секретарю Магнитогорского горкома партии Л. З. Берману и с коллективным письмом: «Мы будем до тех пор биться, пока не докажем нашу партийную честность и преданность партии ВКП(б)... Мы просим тебя немедленно запросить немецкую секцию Коминтерна относительно нас... Для ускорения дела просим сноситься с Коминтерном телеграфно. 22 августа 1937 г.»,

Репрессии обрушились даже на тех иностранцев, которые уже были в заключении, отбывали сроки в колонии. Любопытно в этом отношении «спецдонесение» магнитогорского прокурора И. П. Сорокина об аресте 41 участника якобы «Польской организации войскова». Позднее были арестованы почти все «магнитогорские поляки» — 1200 человек. Руководителем «войска» объявили Золотовского Израила Абрамовича, 1887 года рождения из гор. Запорожья УССР. Больному воображению работников НКВД и прокурора не было пределов. Он сообщал: «Кроме этого, 2 апреля, в этой же ИТК арестовано четыре японских шпиона: Комиков В. И. — судимый по ст. 162 тройкой, Эльмейд Вольдемар Карпович — судимый по ст. 162, Шефф Эйнард Иванович — судимый по ст. 116, Юйбауэр Карл Годлобович — судимый по ст. 162...» Из иностранцев в Магнитогорске тех лет пострадали больше всех выходцы из Польши и Германии («Наряд № 32/с»). Дважды уничтожалось полностью и руководство ИТК.

Прокуратура и НКВД соперничали между собой по активности в заведении «дел», раскрытии крупных заговоров, шпионских и контрреволюционных организаций. Один из работников НКВД, доживший можно сказать до наших дней, оправдывался так:

— С нас требовали раскрывать заговоры, расстреливать сотнями. И лучше уж было уничтожить тех, кто был в заключении, чем брать строителей и металлургов, подрывать мощь страны.

Эта оправдательная логика фальшива, потому что строители и металлурги тоже арестовывались и уничтожались в то время сотнями. Наиболее показательно в этом отношении «дело» начальника обжимного цеха ММК Федора Ивановича Голубицкого.

Процитируем сокращенно документ, утвержденный заместителем начальника НКВД, старшим лейтенантом госбезопасности Пушковым: «Справка на арест гр-на Голубицкого Федора Ивановича, составлена 11 марта 1938 года.

Голубицкий Федор Иванович — 1904 года рождения, уроженец ст. Зольская Северо-Кавказского края, происходит из семьи рабочего, русский, член ВКП(б) с 1923 года, образование высшее, женат, ранее не судим. Работает начальником обжимно-заготовочного цеха Магнитогорского металлургического комбината, проживает: гор. Магнитогорск, пос. Березки, дом № 59, кв. 6.

В Магнитогорском горотделе НКВД имеются материалы, указывающие о том, что Голубицкий Ф. И., проживая в г. Магнитогорске, входит в состав контрреволюционной, троцкистской, диверсионной, террористической организации и по заданию последней проводит на Магнитогорском комбинате диверсионную работу.

Работая в обжимно-заготовочном цехе Магнитогорского комбината, Голубицкий в 1936 году для ведения диверсионной работы завербовал в члены троцкистской организации старших операторов блюминга — Терехова А. Г. и Огородникова В. П. Арестованный за произведенную крупную аварию на блюминге Терехов на допросе показал:

«В члены контрреволюционной троцкистской организации я был завербован активным участником троцкистской организации — начальником обжимно-заготовочного цеха Магнитогорского комбината Голубицким Федором Ивановичем в октябре месяце 1936 года в г. Магнитогорске».

Активный участник контрреволюционной троцкистской организации — бывший старший оператор блюминга Огородников, систематически проводивший в обжимном цехе диверсионно-подрывную работу, на следствии показал:

«В декабре 1936 года мною, по заданиям Голубицкого, два раза был сломан ступенчатый ролик блюминга, вследствие чего блюминг имел простой...».

О подрывной, вредительской работе Голубицкого в прокатных цехах арестованный — участник контрреволюционной троцкистской организации Кисельгоф Я. С. показал:

«При прямом содействии участника троцкистской организации Гермонта Абрама Савельевича, бывшего главного прокатчика, Голубицкий умышленно срывал выпуск прокатной продукции... Ломали шпинделя к рабочим валкам, таких случаев было пять, стан имел простой в течение 5-ти суток...»

Участник нелегальной «Польской организации войскова» поляк Островский Антон Адамович, работавший в прокатном цехе вальцовщиком, на следствии показал, что по контрреволюционной деятельности он был связан с начальником цеха Голубицким...». Причем, несмотря на проведенные аресты операторов блюминга за совершенные ими диверсионные акты, Голубицкий подрывную работу не прекращает, в марте месяце 1938 года Голубицким было совершено две крупных аварии. На основании изложенного гр-н Голубицкий подлежит аресту и привлечению к уголовной ответственности по ст. 58 п. 8-9 и 11 УК РСФСР».

Следствие вели офицеры госбезопасности Степанов и Бурдин, у которых обвиняемые признавались в диверсиях и контрреволюционной деятельности весьма быстро: на третьи сутки. И суть не в том, что люди не выдерживали изуверских пыток. Сопротивление было бесполезным: признался арестованный или нет — это не имело значения. Финал был один — расстрел, в лучшем случае 10 лет заключения.

Федор Иванович Голубицкий был талантливым инженером, умным и обаятельным человеком, другом Хитарова и Завенягина. За отличную работу Наркомтяжпром 10 февраля 1938 года по ходатайству директора комбината П. И. Коробова премировал его легковой автомашиной «М-1». А через месяц в ночь с 11 на 12 марта его арестовали.

Из письма в редакцию А. А. Раецкой: «В Магнитогорск я приехала 1932 году в возрасте 18 лет. С 1935 года — технический секретарь начальника обжимного цеха Ф. И. Голубицкого, куда он был переведен со стана «300-1"... Федор Иванович был направлен в Магнитогорск Мариупольского завода, помнится, вместе с А. П. Завенягиным. Голубицкий был тогда уже женат, у него рос сын, и жили они на Березках. В своем кабинете начальник обжимного цеха бывал редко, а если это случалось, он постоянно прислушивался к рабочему гулу цеха. А несколько позже по просьбе Федора Ивановича из кабинета прорубили окно в цех. Арестован Голубицкий в марте 1938 года. На последовавшем цехов собрании многие выступали в защиту Федора Ивановича, ибо знали его как честного, добросовестного коммуниста, настоящего специалиста, доброго и отзывчивого человека. Но исход собрания (а нужно было подтвердить, что Голубицкий — враг народа) был предрешен. Ведущий даже пояснил собравшимся, что им пришлось три раза собирать партийный актив для подтверждения обвинения Голубицкому. Позже по цеху прошел слух, что Федор Иванович умер в Челябинской тюрьме».

В низовых звеньях борьба за Голубицкого была. Да и арестован он был с грубейшими нарушениями закона, инструкций. Без санкции прокурора Вышинского, без согласования с наркомом тяжелой промышленности и директором комбината П. И. Коробовым арестовать в то время начальника цеха никто не имел права. Однако арестовали. Допрос Голубицкого был столь интенсивным, что он через двое суток подписал признание во вредительстве, принадлежности к несуществующему троцкистско-зиновьевскому блоку и т д. И хотя нелепость этого трагического спектакля с пытками была очевидна, директор комбината П. И. Коробов тут же, не ожидая продолжения следствия и суда, издал распоряжение:

«Приказ № 116 по Магнитогорскому металлургическому комбинату им. тов. Сталина. 13 марта 1938 года. Подробный анализ последней аварии на блюминге и целого ряда аварий, предшествовавших этой крупной аварии... показывает на чрезвычайное неблагополучие в обжимно-заготовочном цехе комбината... Такого рода положение неминуемо приводило к безответственному поведению и к использованию данной обстановки во вражеских целях... На сновании вышеизложенного приказываю: начальника обжимно-заготовочного цеха тов. Голубицкого с работы снять и уволить...».

П. Коробов с необыкновенной легкостью отдавал в подвалы НКВД золотые кадры комбината, лучших специалистов, организаторов производства. Так же поступал и новый нарком черной металлургии Ф. Меркулов. Но скорее всего сопротивления к этому времени и не могло быть, новые руководители стремились выжить, сохранить свои головы. А некоторые из них, возможно, верили в то, что «враги народа» существуют. В карательных органах самым жестоким было низовое звено: следователи, офицеры госбезопасности, начальники НКВД. Исследования, опрос выживших в аду репрессий показывают, что многие работники НКВД прекрасно осознавали невиновность своих жертв. И не скрывали этого от подследственных. Пушков, Бурдин, Степанов при допросах Голубицкого, Терехова, Огородникова, Кисельгофа, Островского добивались не истины, а подписей под признаниями в принадлежности к диверсионным, контрреволюционным организациям. И не были эти работники НКВД злодеями местного значения, применявшими средневековые пытки по своей инициативе. Н. С. Хрущев в 1956 году огласил перед делегатами партийного съезда телеграмму И. В. Сталина, адресованную НКВД: «ЦК ВКП(б) поясняет, что применение методов физического воздействия в практике НКВД, начиная с 1937 года, было разрешено ЦК ВКП(б)... Известно, что все буржуазные разведки применяют методы физического воздействия против представителей социалистического пролетариата и притом применяют эти методы в самой отвратительной форме. Возникает вопрос — почему социалистические органы безопасности должны быть более гуманны по отношению к бешеным агентам буржуазии и заклятым врагам рабочего класса и колхозников?

ЦК ВКП(б) считает, что методы физического воздействия должны как исключение применяться по отношению к известным и объявленным врагам народа и рассматриваться в этом случае как допустимый и правильный метод».

Из приведенного документа видно, что наивна трактовка некоторых современных исследователей, будто И. В. Сталин о пытках в НКВД мог ничего не знать. Главным доказательством преступления при следствиях и в судопроизводстве было признание вины арестованными.

Магнитогорский прокурор И. П. Сорокин, это становится ясно из архивных документов, искренне верил, что признание вины арестованными — самое убедительное доказательство. Можно только представить, какое потрясение он испытал, когда был сам арестован с обвинением, что он — враг народа, активист троцкистско-зиновьевского блока и т. д. Но до ареста судьба отпустила прокурору Сорокину четыре месяца, и он бурно действовал с глубокой верой в свою правоту. Воспроизведем частично письмо Сорокина прокурору СССР Вышинскому: «11 марта с. г., будучи в горотделе НКВД, я прочитал показание прокатчика Терехова и старшего оператора блюминга Огородникова, арестованных по обвинению по ст. 58-7, 8, 9, 11 УК. Прочитав их показания, я предложил немедленно арестовать начальника обжимного цеха Голубицкого. И с моей санкции в ночь на 12 марта он был арестован.

Согласно закону от 17.06.35 г. на его арест должна быть Ваша санкция, но в этом случае я допустил сознательное отступление по следующим мотивам:

а) обвиняется он по статье 58-6, 8, 9, 11 УК;

б) санкция на его арест горотделом была запрошена 5 и 16 февраля, но ответа до сих пор не получено;

в) Голубицкий же, как враг народа, окончательно обнаглел и продолжал вредить изо дня в день, и даже после ареста его соучастников двух операторов блюминга. Причем на те или иные знаменательные нашей родины или особые события он отвечал вредительством — в день открытия 8-го съезда Советов, пятилетия завода, в день объявления приговора по делу параллельно троцкистского центра и т. п.;

г) Голубицкий продолжал организовывать умышленные, вредительские аварии и выпускать недоброкачественную продукцию вплоть до марта месяца, т. е. до дня ареста. Причем каждая авария очень дорого обходилась заводу;

д) при всех этих условиях оставлять его в цехе дальше было невозможно, я решил допустить сознательное отступление от закона и санкционировал арест Голубицкого, приравнивая этот случай к аресту месте преступления.

Если я не прав, прошу дать указания с тем, чтобы впредь не допускать ошибок. В связи с этим случаем и проводимым процессом над правотроцкистским блоком я хотел бы изложить свои мысли о том, что надзор прокуратуры за УГБ о преступлениях по ст. 58-1, 8, 9, 11 УК является неудовлетворительным.

По существу наш надзор за УГБ НКВД оторван от основных вопросов классовой борьбы, от борьбы по разгрому главных врагов социализма — троцкистов и правых, причем этому способствует сама организационная система надзора. Как Вам известно, преступления правых и троцкистов теперь, как правило, квалифицируются по ст. 58-1-е, 6, 8, 9, 11 УК. По всем этим статьям осуществляет надзор военная прокуратура. Аппарат военной прокуратуры для осуществления надзора по этим делам за местными органами НКВД организационно не приспособлен и физически не способен осуществить этот надзор. Это я утверждаю на Основании опыта в Магнитогорске. За время работы в Магнитогорске с 12 октября 1936 года я дал санкции на арест нескольких сот врагов народа, обвиняемых по этим статьям.

Горотдел НКВД за 1937-38 гг. провел огромную работу по разгрому врагов в Магнитогорске. Под руководством врагов Рындина, Ломинадзе, затем Хитарова созданы были многочисленные вражьи право-троцкистские гнезда.

При всех этих опасных условиях орган надзора, военный прокурор 85-й стрелковой дивизии, резиденция которого находится в Челябинске, был в Магнитогорске всего лишь 2-3 раза и лишь по одному дню. Это пародия о надзоре, а не надзор. Гражданские же прокуроры по этим делам не вправе иметь надзор за этими делами и поставлены в очень неудобное положение.

Во-первых, Конституция СССР право и обязанность санкционировать аресты возложила на прокурора, следовательно, арест есть серьезное и ответственное дело. За неправильный арест прокурор отвечает, как за нарушение Конституции. С этой точки зрения гражданский прокурор, давая санкцию, обязан тщательно проверить ОСНОВАНИЯ к аресту. И во-вторых, исходя из опасности преступления, обязан проследить: быстро ли и правильно ли расследуется это дело. Помочь органам НКВД раскрыть преступление, присутствовать на допросах, очных ставках и т. п. В общем, в этой работе мы должны брать пример с Вашей роли по делу Бухарина и других. В этом деле из обвинительного заключения видна организующая роль прокурора.

В действительности же мы имеем, что надзор гражданского прокурора по этим делам сводится по закону (и в практике так) к санкции на арест, причем зачастую прокурор санкционирует этот арест на основании справки с общими фразами. А между тем последний процесс над правотроцкистским блоком убедил нас в том, что не всегда можно доверять работникам УГБ НКВД... Последний процесс над Бухариным и др. констатировал, что эти разбойники пробрались и в органы НКВД, в которых они играли же наиболее предательскую, гнусную и опасную роль».

Магнитогорский прокурор Сорокин наивно верил в Конституцию, пытался доказать, что прокуратура должна контролировать деятельность НКВД. По святой простоте провинциальный прокурор не подумал, что Вышинский может показать его письмо Ежову и Ульриху, что его могут расстрелять, объявив врагом народа. Этой опасности прокурор Сорокин не чувствовал. Он ведь был «честным», активным разоблачителем врагов народа. В письме Вышинскому от 16 марта 1938 года Сорокин похвалялся, что с его санкции арестовано «несколько сот» контрреволюционеров. Через двадцать дней, 3 апреля 1938 года, он снова рапортует с гордостью: «Сообщаю Вам, что горотделом РОВД вскрыта контрреволюционная повстанческая, шпионско-диверсионная организация, действующая в гор. Магнитогорске по заданию одного из иностранных государств, С моей санкции 1 и 2 апреля арестовано 240 человек, участников этой организации...». В апреле же была арестована «Польская организация войскова» и якобы «повстанческая троцкистская организация, состоявшая из командного состава ИТК, возглавляемая Гейнеманом, завербованным секретарем горкома партии Хитаровым...». Был арестован почти весь партийный и комсомольский аппарат, большая группа доменщиков... Сорокин с беспокойством сообщал: «На 5 мая 1930 года в Магнитогорской тюрьме содержится 1900 человек вместо лимита в 400 человек. В камерах исключительная теснота» («Наряд», 32/с, стр. 34, 31, 32).

Любопытно, что многие осужденные по статье 58 из-за отсутствия мест в тюрьме проживали дома с подпиской о невыезде, ожидая ареста при отправке этапа. В архиве сохранились документы, подтверждающие это: на Яловец Берту Эфраимовну — 1905 г. рождения из гор, Гродно (Польша), Пацановскую Цилю Моисеевну — дело № 111/1962, Варшавскую Регину Берковну — дело № 111/1964, Бызык Екатерину Алексеевну — дело № 111/1971, Лихшейнтейн Гольду Исааковну — дело № 111/1967 и многих других женщин с малолетними детьми.

Но отправки в концлагеря они избежать не могли. Постановления на арест были весьма краткими, исходили не от суда, а от решения «троек», именуемых «Особым совещанием НКВД».

Огласим для примера одно из таких «постановлений», которые утвердил в июле 1938 года начальник Магнитогорского НКВД, капитан госбезопасности Придорогин. Постановление 1938 года, отделения горотдела НКВД — сержант госбезопасности Матафонов, рассмотрев следственное дело за № 111/1966 по обвинению Шустер Ривы Исааковны в преступлении, предусмотренном ст. 58 п. 12 УК РСФСР, проживающей: гор, Магнитогорск, Соцгород, Карадырский проспект, дом № 1, кв. 51.

НАШЕЛ:

что гр-ка Шустер Рива Исааковна привлечена к уголовной ответственности по ст. 58 п. 12 УК РСФСР и находится под подпиской о невыезде из гор. Магнитогорска. Согласно решению Особого Совещания НКВД СССР от 24 июня 1938 года — Шустер Р. И. осуждена, а поэтому —

ПОСТАНОВИЛ:

Гр-нку Шустер Риву Исааковну арестовать и с первым отходящим этапом направить к месту заключения — для отбытия срока наказания. Пом. оперуполномоченного 3-го отделения — сержант госбезопасности Матафонов. Нач. 3-го отделения — мл. лейтенант госбезопасности — Бурдин». («Наряд» № 33/с, стр. 33.)

Магнитогорский прокурор И. П. Сорокин выдал несколько тысяч ордеров на арест, приписывая хвастливо себе лично заслуги в разгроме «контрреволюционных организаций». На самом деле первостепенную роль, как, например, в истории с начальником обжимного цеха Ф. И. Голубицким, он играл крайне редко. Все обвинительные дела начинали и завершали работники НКВД: капитан Придорогин, старший лейтенант Пушков, младшие лейтенанты — Назаров, Буслаев, Зарубин, Иванов, Рябинин, Степанов, Ижевицкий, Тишкин, сержанты — Бурдин, Романов, Тимошенко, Двойников и др.

Некоторые из них были палачами-изуверами, арестованные у таких довольно быстро признавались, что являются шпионами, диверсантами. Другие следователи применяли иезуитские хитрости, покупая признания во вредительстве за продуктовые передачи от родных, свидания с близкими, игры в добрячков. Одна старушка пришла как-то в нашу редакцию «История Магнитогорска» с просьбой:

— Напишите, пожалуйста, что на моего мужа вел дело следователь добрый. Мужа, конечно, расстреляли. Но следователь тайно мне с ним дважды свидания устраивал, хлеб и сало ему бедному передавал... Утешал меня, даже дал как-то три рубля...

Неистребима в народе и будет, наверное, вечно жить эта именно святая простота! О том, что некоторые работники НКВД умоляли своих подследственных «выдумать что-нибудь под статью 58», рассказывал и поэт Михаил Люгарин:

— Мой следователь Двойников долго уговаривал меня. Мол, давай вместе что-то выдумаем. Предположим, ты намеревался взорвать домну! Или — ты замышлял уничтожить правительство! Объявить себя главным вместо товарища Сталина!

Два с лишним года провел Михаил Михайлович Люгарин только в Магнитогорской тюрьме, отказываясь подписывать смехотворные обвинения. И приходилось работникам НКВД принимать решения «о продлении срока ведения следствия». Ознакомимся с одним из таких документов, утвержденным 29 мая 1939 года начальником НКВД Придорогиным. Постановление 1939 года, мая 29-го дня. Я — ст. следователь Магнитогорского горотдела НКВД — мл. лейтенант Бурдин, рассмотрев следственное дело № 17004 по обвинению Заболотного (Люгарина) Михаила Михайловича в преступлении, предусмотренном ст. 58 — 6, 10, 11 УК РСФСР, —

НАШЕЛ:

Обвиняемый Заболотный (Люгарин) М. М. — 1908 г. рождения, уроженец села Святодуховка Пресновского р-на Акмолинской области, русский, гражданин СССР, образование низшее, в партиях не состоял, с 1930 по 1935 год был членом ВЛКСМ.

До ареста работал литературным сотрудником Магнитогорской газеты «Горняк». Арестован 8 октября 1937 года. Материалами следствия обвиняемый Заболотный (Люгарин) изобличается как участник контрреволюционной организации правых, действовавшей в г. Магнитогорске. Следственное дело № 17004 1 февраля 1938 года было закончено и направлено на рассмотрение специальной коллегии Челябинского областного суда. 31 марта 1938 года дело слушалось в закрытом судебном заседании выездной сессии военного трибунала Уральского округа. Военным трибуналом вынесено определение о том, что по делу необходимо провести дополнительное расследование: передопросить свидетелей Ручьева-Кривощекова, устроить очные ставки. Назначить экспертную комиссию для определения антисоветского содержания стихов Заболотного (Люгарина). Допросить свидетелей, знающих Заболотного (Люгарина) по работе, а также и по быту. Приложить к делу показания обвиняемых Макарова и Велихова, данные ими на судебном заседании. Сделать запрос о социальном происхождении Заболотного (Люгарина).

Но принимая во внимание, что срок ведения следствия и содержания под стражей обвиняемого истек, а поэтому, руководствуясь ст. 116 УК РСФСР, постановил:

Возбудить ходатайство перед прокуратурой РСФСР о продлении срока введения следствия и содержания под стражей обвиняемого Заболотного ((Люгарина) — на два месяца, т. е. до 19 июля 1939 года. Ст. следователь МГО НКВД, мл. лейтенант госбезопасности — Буслаев. Нач. следственного отдела, мл. лейтенант госбезопасности — Бурдин. («Наряд» № 33,с. стр. 142.)

В конце концов измученный допросами Михаил Люгарин подписал обвинение, даже не читая его, как и сидящий с ним в камере секретарь Горкома комсомола Лев Рудницкий.

Люгарина отправили в концлагерь Ивделя, на лесоповал. Борис Ручьев и другие члены литературного объединения в Магнитке были в это время уже на Колыме. Сокращалось постепенно и количество заключенных в ИТК, осужденных по 58-й статье, с 1936 по 1940 год их всех вывезли на Колыму и в другие районы Севера. Лагеря ИТК заполнились уголовниками с пятилетним сроком отсидки и ниже — около 20 тысяч. Но политические репрессии в Магнитке продолжались.

Тяжелой потерей для города был арест врачей, учителей, инженеров и многих других специалистов. Некоторые руководители не знали, вероятно, что они «разоблачены как враги народа», что на них уже заведены «дела» с показаниями свидетелей. Главный инженер треста «Магнитострой» Гуревич. Михаил Ефимович навряд ли подозревал, что в магнитогорской прокуратуре он значился как «руководитель крупной контрреволюционной организации диверсантов». В Москве ордер на арест Гуревича не подписали. Отстоял его В. Э. Дымшиц, управляющий трестом «Магнитостроя». Но все другие «диверсанты» из «организации», которой якобы руководил Гуревич, были репрессированы.

В ликвидации таких значительных личностей, как Я. С. Гугель, Р. М Хитаров, И. Д. Кабаков, Ч. И. Ильдрым, К. Д. Валериус, была логика: они знали истинную цену сталинской клике, были членами ЦК, участниками или высоких совещаний, или XVII съезда партии, на котором Иосиф Виссарионович едва не потерял власть. Но разве был хоть какой-то смысл в уничтожении начальника обжимного цеха Ф. И. Голубицкого, рабочих, крестьян, женщин. О женщинах надо поговорить особо. Например, «жены врагов народа», как правило, арестовывались. Но указаний на это из высших инстанций до середины 1939 года не поступало. И даже наоборот: в секретном архиве магнитогорской прокуратуры мы обнаружили документ, из которого следует, что жен «врагов народа» можно было и не арестовывать. Более того — делать это не рекомендовалось. 10 декабря 1938 года из прокуратуры СССР в Магнитогорск поступила «директива № 13 (043105-443105) 44902 К» за подписью заместителя начальника отдела по спецделам А. Глузмана:

«Секретно.

Прокурору гор. Магнитогорска на № 36/с-50.

Если женщины (жены осужденных) действительно совершили какое-либо контрреволюционное преступление, надо дела расследовать в полном соответствии с УПК и направлять на рассмотрение в суд.

Если они арестованы только как жены осужденных и конкретных преступлений с их стороны следствием не установлено, надо дела прекращать, арестованных освободить, а находящимся на свободе вернуть паспорта». («Наряд», № 32/с, стр. 90.)

Никакого проку от этой директивы на местах не было. И напротив — следствия ужесточились, и жены арестованных стали чаще признаваться, что они являются шпионками. В лучшем случае их выгоняли из квартир с конфискацией имущества вплоть до посуды, белья и полотенец. Женщин с детьми буквально выбрасывали на улицу. Многие из них погибали от нервных потрясений. Живущая и сейчас в Магнитогорске Тамара Михайловна Карякина пишет: «Отца — Михаила Феоктистовича Карякина — арестовали 30 апреля 1937 года. Мать от горя парализовало. И через полгода она скончалась. Мы остались втроем сиротами: старшей сестре — 11 лет, мне — 10, братишке — 8. А отец был красным добровольцем в гражданскую войну. На Магнитке работал заместителем начальника доменного цеха, затем замом начальника в ремонтно-механическом цехе».

Доменщики пострадали от репрессий, может быть, более других. У них только за один «заход» было арестовано 33 человека: Клишевич, Шеретов, Губенко и др. Обвинения были стереотипными — контрреволюционная организация, замыслы убить тов. Сталина, «сжечь в расплавленном чугуне Серго Орджоникидзе», диверсии, вредительство, антисоветская агитация. Такие же обвинения были предъявлены Шевченко, Марясину, Удовицкому и др. известным магнитогорцам.

В профессиональном уровне местные органы безопасности и областные были примитивны, не раскрывали даже то, что раскрыть было легко, для них — выигрышно. Например, предъявляя Борису Ручьеву нелепые обвинения, они «не докопались» до биографии отца поэта, не узнали, что Александр Иванович Кривощеков был начальником идеологического отдела в штабе А. И. Дутова. Не было у них времени для углубленных дознаний, исследований. Служили в ОГПУ-НКВД люди весьма тупые, ограниченные, малограмотные, безнравственные и циничные. А кадры туда поставляли комсомол, партия. Причем, лучших своих членов — с поучениями и наставлениями!

В декабре 1937 года генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев (1903-1939) делал доклад на бюро, говорил весьма пламенно: «Некоторые наши товарищи ищут троцкистов — врагов народа в любых организациях, но только не у себя, не в комсомоле, и в силу этого недостаточно остро ведут борьбу с врагами и недостаточно активно очищают ряды комсомольского актива от троцкистских и иных контрреволюционных элементов». В феврале 1939 года А. Косарев сам будет уничтожен после жесточайших пыток — сверления челюстей и полости рта слесарной электродрелью. Может быть, умирая, он вспомнил, что не только призывал к разоблачению врагов народа, но и не защитил в 1937 году Лазаря Шацкина — первого секретаря ЦК ВЛКСМ в 1926-28 г. и тысячи других товарищей. Разумеется, возможности у него такой не было. Но и мало-мальская смелость отсутствовала.

Однако далеко не всех расстреливали и бросали в концлагеря при Сталине так вот беспричинно и бессмысленно. Надо признать, что некоторые потоки репрессий для сталинской клики были вынужденными, необходимыми и даже по обстоятельствам того времени — оправданными, хотя и аморальными.

Но прежде чем анализировать события тех лет, вспомним одно мудрое изречение... Франсуа Мари Аруэ-Вольтер предупреждал: «Если хочешь со мной поговорить, определи свои понятия». Остановимся, к примеру, на общеупотребимом термине — «социализм». Нет смысла его критиковать, отвергать или защищать. Идеи социализма во многом привлекательны, человечны, зовут мир к справедливости. Но социализм — это утопия, коммунизм — тем более. Как можно опровергать, проклинать или защищать то, чего никогда и нигде не было. После 1917 года в России, в СССР был внедрен госкапитализм с тоталитарной системой управления обществом, экономикой. Все, кто и ныне отстаивает якобы социалистический выбор, являются приверженцами госкапитализма.

Не было у нас никогда и советской власти, профсоюзов, демократии, свободы слова. И уж самое поразительное — не было никогда диктатуры пролетариата, власти рабочих и крестьян, хотя они выборочно театрально заседали в государственных органах, на съездах, пленумах. Существовало только подобие, фантом, возможно, искреннее желание все это иметь в действительности. Десятки, сотни тысяч людей верили в утопические идеалы, не были карьеристами, злодеями, мошенниками. Они честно трудились, совершали подвиги во имя родины, не замечая, что зомбированы идеологией.

Партия большевиков, захватившая власть в октябре 1917 года, не могла быть и не смогла стать законной, народной. А вскоре партийный аппарат — группировка В. И. Ленина, затем клика И. В. Сталина отстранили от власти и партию, хотя она росла количественно. И не имеет никакого значения, кто имел больше сторонников в элите партии: И. В. Сталин с кучкой аппарата или его оппоненты, явные и скрытые. XVII съезд партии показал, что у И. В. Сталина к 1937 году большинства не оказалось. Зато у него в распоряжении было ОГПУ. И одна группировка занялась уничтожением другой группировки, пусть и не объединенной формально в какую-то структуру.

Если бы И. В. Сталин и его клика уступили бы власть оппозиции, то исход был бы один — суды за преступления, тюрьма, возможно, расстрелы. Вспомните письмо Мартемьяна Рютина. Воспроизведем и другой, подобный документ.

«Обращение московских и подольских заводов к председателю ВЦИК М. И. Калинину, председателю СНК — А. И. Рыкову, председателю Реввоенсовета — К. Е. Ворошилову. Мы, рабочие подольских заводов, совместно с представителями московских заводов «Серп и молот», «АМО» и др. на состоявшемся 19-го сентября 1930 года собрании в присутствии 273 человек, заслушав отдельных товарищей по вопросу политического и экономического положения нашей страны, постановили:

Принимая во внимание, что за последние 2 года бесконтрольно-самодержавное управление Сталина привело государство к положению худшему, чем оно было в 1919 году, когда гений Владимира Ильича буквально из ничего и при наличии только что ликвидированных фронтов сумел восстановить до военных норм всю экономику страны.

Принимая во внимание, что все достижения Ильича за два года преступной деятельности Сталина приведены к нулю, что Великая Социалистическая страна и великое дело социализма поставлены в настоящее время под угрозу срыва и окончательной гибели, что все самые отвратительные меры устрашения, применявшиеся царем-последышем, превзойдены непризнанным самозваным вождем пролетариата — Сталиным, который в борьбе за сохранение своей власти окончательно потерял способность здравого суждения и приобрел от этой власти головокружение, мы требуем:

Для сохранения власти пролетариата, представленного выбранными, а не самоназначившимися при помощи искусственно подобранных съездов (XVI съезд) и сильнейшей на них демагогии, людьми, той власти, ради которой во главе с Ильичем пролита наша кровь — немедленно отстранить Сталина от участия в делах управления страной. Мы требуем предания его государственному суду за неисчислимые преступления, совершенные им против пролетарских масс.

Мы требуем немедленного изменения политики в духе настоящего, а не сталинского ленинизма, мы требуем прекращения снабжения одних групп пролетариата (ГПУ и др.) за счет других.

Мы требуем уравнения в снабжении пролетариата столицы с пролетариатом провинции. Мы обращаемся к Вам, бывшим когда-то правой рукой Ильича, чтобы Вы этой самой рукой во имя Великого Вождя, не боясь сталинских репрессий, избавили молодую Пролетарскую страну от деспота, узурпировавшего власть и ведущего дело Ленина, дело социализма к безусловной гибели».

Из современных публикаций известно, что подлинник этого «Обращения» хранился в ЦГАОР, ф. 5325, оп. 3, дело 806, л. 105-106, но исчез, видимо, уничтожен, а скорее всего переместился в архив КГБ. Но нас интересует другое. Большое, легальное собрание рабочих требует отстранения от власти И. В. Сталина и предания его суду!

За широкими рабочими спинами явно проглядывали остатки ленинской группировки и просто люди, которые открыто выражали свое недовольство. В общем-то, это тоже, как и рютинское письмо, бунт на коленях марксизма-ленинизма. Четыре года не решался И. В. Сталин на широкие массовые репрессии против оппозиции, хотя запугивал ее арестами отдельных групп, погромами «блоков», выдумкой о Промпартии и т. д.

Интеллигенция в то время была не менее опасна. Вспомним повесть Андрея Платонова «Котлован», у Михаила Булгакова — «Собачье сердце» — острейшая сатира на «советскую власть, социализм», на Швондеров и Шариковых, которые и управляли страной! Бог с ними — с писателями... Но так же показывали себя и ученые, не опускаясь до бунта на коленях. Например, лауреат Нобелевской премии, «собачий академик» Иван Петрович Павлов заявлял в своем послании правящей партии открыто: «Вы напрасно верите в мировую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: «Да здравствует мировая социалистическая революция! Да здравствует мировой Октябрь!» Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До Вашей революции фашизма не было. Ведь только политическим младенцам Временного правительства было мало даже двух Ваших репетиций перед Вашим Октябрьским торжеством. Все остальные правительства вовсе не желают видеть у себя то, что было и есть у нас, и, конечно, вовремя догадываются применить для предупреждения этого то, чем пользовались и пользуетесь Вы — террор и насилие. Разве это не видно всякому зрячему?»

В комментариях письмо академика И. П. Павлова не нуждается, кроме одного, может быть, важного момента: «До Вашей революции фашизма не было». Есть о чем задуматься. Не зря с ответом академику затруднялся В. М. Молотов. Да, у И. В. Сталина и его окружения проблем было много. Россия и при непрерывном потоке репрессий не становилась государством покорных, законопослушных граждан, которые относятся к власти с почтением. Возмущение и сопротивление нарастало. Поэтому и возникли суперрепрессии, целенаправленные, аккумулятивные удары тоталитарной системы по крестьянству, по делегатам XVII партсъезда, по государственной и партийной элите, состоящей со времен В. И. Ленина в основном из евреев, по армии и другим силовым структурам, по остаткам ленинской гвардии и крупным, самостоятельным личностям. Для И. В. Сталина и его клики это был вопрос жизни и смерти.

Зверства по отношению к крестьянству во время коллективизации были, конечно, излишни, никакой причины для этого не было. Крестьяне уже не представляли никакой угрозы, не были способны на мятежи и восстания. Загнать их в колхозы, перебросить на индустриальные стройки можно было и другими, более мягкими мерами: налогами и т. д. А политической силы, выражающей их интересы, не существовало.

Акция суперрепрессий против делегатов XVII партсъезда для И. В. Сталина и его клики была необходимостью, как и ранее борьба с Л. Д. Троцким. Эта «партия оппозиции» в политическом и социально-экономическом плане не имела противоположного заряда, реальных концепций движения к демократии, романтизировала идеи В. И. Ленина, претендовала на власть. В данной ситуации одна группировка, то бишь клика И. В. Сталина, уничтожала другую. По-человечески противники новоявленного диктатора были, возможно, выше, честнее, нравственнее, но относительно, в сравнении, по законам только своего круга, ибо почти все они сами — кровавые палачи еще с 1917 года, с гражданской войны, военного коммунизма и далее... Нет оснований воздыхать с печалью, вспоминая или изучая те события. Бог наказывал деяния одних преступников деяниями других злодеев. Это относится и к таким личностям, как Троцкий, Зиновьев, Томский, Каменев, Бухарин и др. В 1988 году председатель комиссии по реабилитации репрессированных при ЦК КПСС М. Соломенцев выступил с официальным заявлением, что в 30-х годах не существовало никаких политических «блоков и платформ». Конечно, формальных объединений не было. Но в народе, в общественном сознании, в настроении групп формировались два мощных течения: партия оппозиции с коммунистической программой (делегаты XVII партсъезда) и антикоммунистический фронт талантливых одиночек-индивидуумов (академик И. Павлов, писатели А. Платонов, М. Булгаков, И. Бабель и др.). Имелись основания у Сталина для применения репрессивных мер, не был он параноиком.

Опасался «вождь» и абсолютного преобладания евреев в партийной и государственной элите, хотя сам их навыдвигал гораздо больше, чем В. И. Ленин. Возникла ситуация, что в их руках как бы оказались органы ОГПУ-НКВД, армия, ГУЛаг, промышленность, партийные посты: Менжинский, Каганович, Радек, Томский, Ягода, Уборевич, Эйдеман, Корк, Фельдман, Френкель, Зиновьев, Каменев... Никакого «еврейского заговора», разумеется, не существовало. Все они были коммунистами-фанатиками, что гораздо хуже. На поголовное истребление евреев Сталин не решился, чтобы не утратить имидж марксиста, интернационалиста. А уж Л. М. Кагановича держал возле себя явно как ширму. Сохранили евреи некоторые высоты и в науке, искусстве, промышленности, но пострадали они и полегли от расстрелов основательно, в партийной и государственной элите количественное преобладание утратили.

Необоснованными были и массовые аресты в Красной Армии, когда репрессировали накануне войны сорок тысяч офицеров комсостава. Такого количества евреев, оппозиционно настроенных личностей там не было. Только 15-20 человек из высшего комсостава знали о ничтожестве и бездарности К. Е. Ворошилова, С. М. Буденного, о несостоятельности «вождя» И. В. Сталина. Но основная цель репрессий — подавить многовековую бунташность российской души, сделать народ боязливым и послушным — была достигнута. В. И. Ленин с этой задачей не справился, хотя его способы управления государством были не менее жестоки и кровавы по масштабам в своем отрезке времени. Стратегия и тактика в борьбе с политическими соперниками были у И. В. Сталина по всем параметрам гениальными, хотя и шокируют коварностью. Формируя свою клику, он умело расчленял ленинскую группировку, нейтрализовал, изолировал, затем уничтожал наиболее авторитетных лиц поодиночке, небольшими «блоками». Самым трусливым, вертлявым, беспринципным из соперников И. В. Сталина был Н. И. Бухарин — теоретик массовых репрессий, погромщик поэзии Сергея Есенина. Н. И. Бухарин, пытаясь выжить, отрекался поочередно от своих соратников из группировки В. И. Ленина, приветствуя подленько расправу над ними. А прожил всего на год-два побольше. И умереть с достоинством не смог, на расстрел его чекисты тащили скулящего от страха, на носилках. Но разве менее жалок один из маршалов, который при расстреле прокричал показно: «Да здравствует товарищ Сталин!»

* * *

В канун войны Красная Армия была деморализована и ослаблена репрессиями. Но ведь и промышленность потеряла лучшие кадры, опытных инженеров, руководителей, рабочих. Многие цеха Магнитогорского металлургического завода, подразделения треста «Магнитострой» не выполняли производственные задания. Сказывалась и частая смена руководства. П. И. Коробов был директором ММК с марта 1937 года до мая 1939 года. Затем на короткий период директором стал К. Н. Иванов. При Коробове Магнитка запечатлела в памяти историю с персонажами преинтереснейшими. К Магнитной горе приехала скульптор Вера Игнатьевна Мухина, чтобы изваять героев труда. Она уже была известным мастером монументальной пропаганды. Ее «Рабочий и колхозница» из нержавеющей стали в 24 метра высотой украсили в 1937 году столицу.

Мухина изготовила в гипсе композицию из двенадцати фигур металлургов, строителей, с девушкой в центре — поварихой. Но пока шла работа — все прототипы, кроме доменщика Алексея Шатилина, были арестованы как враги народа. Комиссия во главе с П. И. Коробовым по «сигналу» из НКВД забраковала работу В. И. Мухиной, гипсовые изваяния были разбиты кувалдами. У скульпторши произвели обыск и нашли рисунок, на котором Ленин был изображен в обличии кота, окруженного мышами. Веру Игнатьевну за такое «контрреволюционное кощунство» чуть было не расстреляли, но оказалось, что она не является автором рисунка. Это была копия с дружеского шаржа Пантелеймона Лепешинского под названием «Как мыши кота хоронили». Шарж этот очень нравился В. И. Ленину, был опубликован в книжке П. Лепешинского «На повороте». В. И. Мухину по этой причине отпустили домой, не заплатив за напрасные издержки и труды ни копейки.

Таков был уровень культуры в Магнитке тех лет. Да и металлургический гигант у горы Магнитной тогда замедлился в росте, как говорится, топтался на месте. Выпуск некоторых видов продукции понизился. Например, чугуна в 1937 году выплавлено 1566,2 тысячи тонн, в 1938 году — 1548,8. На следующий год было повышение, но весьма незначительное — 1567,3 тонны.

Еще более удручающе выглядел объем по выпуску стали: 1937 год — 1402,3 тысячи тонн, 1938 год- 1490,1. И падение в 1939 году- 1453,4 тонны. Соответственны данные и по прокату: 1937 год — 1116,7 тысячи тонн, 1938 год — 1180,3 тонны, 1939 год — 1127,7. Но было бы ошибочно объяснять эту ситуацию только массовыми репрессиями или слабым руководством металлургического комбината — П. И. Коробовым. Павел Иванович Коробов был талантливым организатором, хорошим инженером, его семью знал лично И. В. Сталин.

Плохая работа ММК объяснялась в основном уменьшением капиталовложений. В 1936 году они составляли 124,7 млн. рублей, в 1937 году — 94,6, в 1938 году — 61,3, а в 1939 году всего — 54,9 млн. рублей. Из-за нехватки средств, оборудования затягивалось строительство двух доменных печей и блюмингов, предусмотренных планом третьей пятилетки. Осложняло работу металлургов Магнитки и ухудшение снабжения ММК коксующимся углем. И все же общие результаты впечатлительны. Магнитка дала стране с 1932 по 1940 год 8 млн. тонн чугуна, около 7,5 млн. тонн стали, 4,2 тысячи тонн проката.

Были провалы, неудачи, но были и успехи, радость жизни. Даже великий правдоборец, писатель Александр Исаевич Солженицын, утверждавший, что «Ленин — злодей"... бивший И. В. Сталина насмерть, говорил о 30-х годах так: «Через четверть столетия можно подумать: ну да, вы понимали, какие вокруг кипят аресты, как мучают в тюрьмах и в какую грязь вас втягивают. Нет!! Ведь «воронки» ходили ночью, а мы были — эти, дневные, со знаменами... Мы, двадцатилетние, шагали в колонне ровесников Октября, и, как ровесников, нас ожидало самое светлое будущее».

Миллионы молодых и не очень молодых людей, коммунистов и беспартийных, работали на стройке, плавили сталь, сеяли хлеб, отстаивали Родину в боях. Никакого отношения к преступлениям коммунистической системы, клики И. В. Сталина они не имеют. Вся их жизнь — не просто прошлое, а история, пусть даже не в объективном, а в личном понимании. И эту историю, веру, что они прожили не зря, у них отнимать нельзя. Попытаемся и мы посмотреть на время, эпоху их глазами. Разве не были событием первые дипломы выпускников педагогического и горно-металлургического институтов, основанных в Магнитке еще в 1932 году?! В 1939 году на базе музшколы создано музыкальное училище, которое возглавил С. Г. Эйдинов.

Многое было свершено и создано на Магнитке в довоенный период. Вступали в строй на комбинате новые объекты. 5 февраля 1938 года был пущен стан «300» № 3. 25 июня 1938 года начал работать стан «500» № 2. На строительстве мартеновского цеха № 3 бригада плотников, возглавляемая Александром Григорьевичем Бутяевым, перевыполняла задание вдвое. Гремела тогда слава и арматурщиков — бригадира Алексея Ивановича Парамонова. В сентябре 1939 года вступили в строй 14-я и 15-я мартеновские печи. 8 сентября 1940 года была сдана в эксплуатацию мартеновская печь № 17. Росло и стахановское движение. Успехи магнитогорцев отмечались в Москве.

1 февраля 1939 года в Магнитку пришла телеграмма: «Магнитогорский металлургический комбинат является детищем 1-й пятилетки. В строительстве этого гиганта принимала участие вся наша страна. На пустырях в короткий период времени был создан один из величайших форпостов социализма.

Из года в год коллектив комбината с большевистским упорством осваивал передовую технику и за истекшие 7 лет дал нашей стране 7939300 тонн чугуна, 5415 тысяч тонн стали и 4241 тысячу тонн проката. Такой успех могли обеспечить люди, глубоко преданные делу Ленина. Магнитогорские большевики вырастили 7000 стахановцев, 5400 ударников, среди них: вальцовщик-проводник стана «300» № 1 Петухов, сталевар Любицкий, газовый мастер Лычак, горновой Пащенко, мастер депо Вербовая и ряд других.

За эти 7 лет сотни лучших рабочих были подготовлены в качестве инженеров и техников, поднялся политический и культурный уровень всех трудящихся. День 7-летия вашей работы совпадает с исторической подготовкой к XVIII съезду партии. Развивайте социалистическое соревнование, обеспечьте всемерный рост стахановского движения и передачу опыта лучших, мобилизуйте коллектив на выполнение постановления партии, правительства и ВЦСПС, всемерно укрепляя трудовую дисциплину. Нарком черной металлургии уверен, что под руководством ЦК ВКП(б) партийные и непартийные большевики Магнитогорского комбината выполнят государственный план как по количеству, так и по качеству, дав нашей родине руду, чугун, кокс, сталь и прокат.

Народный комиссар черной металлургии — Ф. Меркулов».

В 1938 году советским правительством была учреждена высшая степень трудового отличия — звание Героя Социалистического Труда, форма награды — золотая звезда. Указ правительства стимулировал ударничество, стахановское движение, трудовое соревнование. Волнующим событием для магнитогорцев был и указ Президиума Верховного Совета ССР от 26 марта 1939 года, в котором сообщалось о награждении 668 работников черной металлургии орденами и медалями. Орденом Ленина были награждены паровозный машинист П. А. Гускин, старший мастер доменного цеха И. Д. Лычак, орденом Трудового Красного Знамени — вальцовщик стана «500» С. Т. Ештокин, механик доменного цеха А. А. Шульгин, орденом «Знак Почета» — сменный мастер токарного цеха М. В. Вербовая, начальник коксовых печей И. И. Иванов, начальник смены мартеновского цеха А. В. Лесков, начальник рудообогатительной фабрики И. С. Шитов.

Большой и заслуженный авторитет в то время имели сталевары К. Кононенко, З. Лупинов, М. Оськин, К. Бурашников, А. Грязнов, доменщики Герасимов, Д. Орлов, С. Черкасов, П. Беликов, Ф. Дроздов, Г. Щербаков и многие другие. Сталевар А. Грязнов был даже выдвинут на партийную работу, избран секретарем райкома партии, но кабинетная работа, но его уверениям, была ему не по душе, и он вернулся в мартеновский цех. Разумеется, что Алексей Грязнов — человек совестливый, критически мыслящий, не говорил правды об истинных причинах ухода с партийной работы. Но близким друзьям, в частности Людмиле Татьяничевой, признавался:

— Сомнения терзают душу. Я ведь уже был посланцем партии, раскулачивал крестьян, деревни опустошал, много глупостей наделал по молодости. А сейчас приходится исключать из партии за вредительство своих друзей, товарищей арестованных. Не верю, что они враги народа... Враги народа сидят в НКВД, в прокуратуре!

Когда началась война с Финляндией, Алексей Грязнов одним из первых написал заявление, чтобы уйти добровольцем. Мятежное сердце все время звало его к чему-то новому, необычному, к подвигам, к поискам, испытаниям, словно он рвался посмотреть в глаза смерти. Таких было много, не один Алексей Грязнов. Провидение иногда отвечает на запрос. Погиб Алексей Грязнов позднее, защищая Ленинград от фашистов в ранге комиссара батальона. Комиссарил он в соответствии со своим характером: ходил в атаки впереди своих бойцов.

Призрак войны бродил у границ СССР. В 1938 году японцы вторглись на нашу землю в районе озера Хасан на Дальнем Востоке, но были отбиты. Летом 1939 года они уже более крупными силами перешли границу Монгольской Народной Республики на реке Халхин-гол. С Монголией у нас был договор о взаимопомощи. Красная Армия с участием монгольских воинов разбила японских агрессоров. В боях с японцами участвовали и магнитогорцы, некоторые служили тогда на Дальнем Востоке. Многие из них сложили головы в упорных сражениях. Погиб там и молодой магнитогорский поэт Александр Ударов — один из друзей Бориса Ручьева, Людмилы Татьяничевой, Александра Лозневого, Михаила Люгарина...

В марте 1939 года Чехословакия была оккупирована гитлеровцами, в сентябре фашисты захватили Польшу. В ответ Англия и Франция начали боевые действия против Германии. Так началась вторая мировая война. В общем-то, это была борьба за передел мира, за колонии, за расширение границ, завоевание рынков, сырьевых баз.

Экспансия, хотя иногда и вынужденная, была присуща и Советскому Союзу. Советское правительство при каждом удобном случае сподвигалось на захват соседних территорий, оправдывая свои действия необходимостью обезопасить границы, долгом помочь братским народам, освободить их...

17 сентября 1939 года наши войска заняли Западную Украину и Западную Белоруссию. Разумеется, с благородными целями «воссоединения». 30 ноября 1939 года Красная Армия после ультиматума Советского правительства с территориальными претензиями обрушилась стальной лавиной на Финляндию. Цель — обезопасить границу, отодвинуть ее подальше от Ленинграда. На фоне германской экспансии наша агрессия выглядела не такой уж и значительной. Но маленькая страна Финляндия нанесла в войне большому коммунистическому агрессору такой урон, что о нем умалчивают до сих пор. Погиб в снегах Финляндии и отряд магнитогорских лыжников-комсомольцев. Есть основания полагать, что страх перед грядущей войной с немцами у И. В. Сталина появился именно после «пирровой победы» над Финляндией. Вождя удручали не столько колоссальные потери личного состава в войсках, погибло 400 тысяч бойцов и офицеров, сколько урон в технике. 12 марта 1940 года Финляндия, потеряв «линию Маннергейма», капитулировала. Но стало очевидно, что Россия для войны с Германией не имеет соответствующих сил. Поэтому не таким уж ущербным и бессмысленным был договор СССР с Германией о ненападении, заключенный в августе 1939 года. Если не оправдать, то понять можно и агрессивные подвижки границ СССР в западном направлении. В августе 1940 года Верховный Совет СССР принял в состав нашей страны Литву, Латвию и Эстонию. Кстати, формальности на государственных уровнях были соблюдены. Они сами себя провозгласили «советскими, социалистическими», присоединились добровольно, а Красную Армию встречали цветами, рукоплесканиями толп, демонстраций. Прозрели они позднее, когда испытали, почувствовали на своих судьбах жестокость коммунистического режима и главное — его экономическую несостоятельность!

Попытаемся, однако, увидеть и конструкции жизнеспособности советского государства того периода. В 1940 году жизнь в СССР резко ухудшилась, опять ввели карточки, отмененные в 1934 году. В очередях за хлебом и ситцем люди стояли даже по ночам. Отчасти это объяснялось паническими настроениями из-за войны с Финляндией, двукратным повышением городского населения, но в основном — милитаризацией: численность Вооруженных сил увеличилась с 1939 по июнь 1941 года в три раза. И 25 новых дивизий надо было накормить, одеть и вооружить. Значительные средства требовались и для модернизации армии, флота, авиации. В перевооружении Красная Армия отставала от передовых капиталистических стран, хотя новые образцы артиллерии, танков, самолетов уже были изобретены, испытаны и ставились на массовое производство.

В 1940 году на полях колхозов и совхозов, а некоторые из них процветали, работали 531 тысяча тракторов, 228 тысяч грузовиков, 182 тысячи комбайнов. А вот количество личных огородов, скота, свиней сократилось во исполнение решений Пленума ЦК ВКП(б) от 1939 года, в котором был грозный окрик по поводу якобы «незаконного расширения приусадебных участков, разбазаривания и расхищения колхозных земель». Сразу же на рынках резко подскочили цены на мясо, масло, сельхозпродукты.

И с техникой, которой располагал СССР, с его богатством, передовой капиталистический мир произвел бы продукции в три раза больше. Система давала о себе знать, надстройка, повторимся, кусала смертельно свой базис, как скорпион. В результате успехи технического вооружения колхозов свелись к нулю. Но почему мы должны в этом обвинять И. В. Сталина, советское правительство? Все делалось в соответствии с марксистско-ленинскими догмами. Успехи были колоссальными, результаты зачастую ничтожными.

В промышленности показатели 1940 года тоже заслуживают внимания: выдано на-гора 166 млн. тонн угля, 18 млн. тонн стали, 15 млн. тонн чугуна, произведено 48,3 млрд. киловатт-часов электроэнергии. Какой ценой? Это уже другой вопрос. И ответ на него был дан ранее. Но во многих отношениях модель госкапитализма, которую мы называли и будем называть в силу традиций социализмом (коммунизмом), была на ближайшие десятилетия жизнеспособна, сильна, привлекательна — для тех, кто не знал ее сущности, приземленной реальности. И не только в СССР госкапитализм господствовал, он паразитировал более сдержанно и в других идеологических оболочках, в других странах, не нуждаясь в теории коммунизма. Ползучие формы госкапитализма парализуют экономику некоторых держав и сейчас под весьма разными знаменами, хотя, более всех поклоняются этому оборотню коммунисты, сторонники тоталитарных режимов, носители разнородных общественных утопий.

Говоря о конструкциях жизнеспособности советского строя того периода, прежде всего отметим заслугу И. В. Сталина, правительства в том, по они сохранили и укрепили единство многонационального государства, его территориальную целостность, несмотря на ущербное положение Конституции со времен В. И. Ленина о праве выхода республик из состава СССР.

Не менее значительными были и достижения по индустриализации страны, что мы доказали ранее убедительно при помощи статистики данных по выпуску металла, добыче угля, производству тракторов, автомашин, комбайнов... Индустриальная мощь страны стала потенциалом и военного могущества.

Нельзя отрицать и некоторые положительные грани политики, пропаганды, внедрение в жизнь идеалов интернационализма, дружбы народов, патриотизма, продекларированных свобод и прав человека. Без патриотизма, без веры в будущее нет и народа, нации, государства. Магнитостроевцы Андрей Сулимов, Степан Брусов, Евгений Майков, Хабибулла Галиуллин, Елена Джапаридзе, Григорий Бессонов, Елена Волнистова, Александр Бутяев, Михаил Босенко и тысячи других рабочих, техников, инженеров искренне верили в светлое будущее страны и стоически переносили трудности, работали по 12-14 часов в день, зачастую без выходных, чтобы воздвигнуть у горы Магнитной металлургический завод, город. И не напрасно они прожили свои светлые жизни.

Историю Магнитостроя и металлургического комбината невозможно разделить на какие-то отдельные части. Часто строители, воздвигнув промышленный объект, мартеновскую печь, прокатный стан, меняли специальность, оставались работать в цехе, который сами и построили, Например, известные сталевары тех лет Мухамед Зинуров, Сафа Бурганов, Миннак Казыров и другие начинали свои рабочие биографии бетонщиками в бригаде Хабибуллы Галиуллина. Строители дали металлургическому комбинату 60 процентов своих кадров. Авраамий Павлович Завенягин до конца своей жизни называл себя с гордостью магнитостроевцем!

Известный в Магнитке Герой Социалистического Труда Сергей Андреевич Сосед начинал свою рабочую биографию в артели грабарей ни рытье котлована для первой домны. На машиниста экскаватора он выучился, проявив большую волю. Кем же считать нам Сергея Андреевича магнитостроевцем или рабочим рудника ММК? Конечно же, он прежде всего — магнитостроевец, ветеран Магнитки, первостроитель.

Героя Социалистического Труда, доменщика Николая Ильича Савичева в Магнитке всегда выставляли как эталон рабочего класса, как человека пролетарского происхождения. А он из казачьей семьи, богатой и работящей. В 1928 году, закончив семилетку в станице Магнитной, он еще парнишкой стал рабочим в партии геологов и геодезистов, своими руками «забивал колышки» при разметке будущего рудника, завода и города. Борис Петрович Боголюбов и Виталий Алексеевич Гассельблат говорили шутливо ему:

— Лет через пятьдесят историки найдут, разыщут тебя, поскольку ты первый магнитостроевец, забивал первые колышки будущего завода и города.

В 1931 году неказистый паренек Андрей Филатов после школы ФЗУ стал магнитостроевцем, воздвигал первые мартены, затем переквалифицировался в металлурги. И не предполагал он тогда, что станет в будущем директором металлургического завода.

В пятнадцатилетнем возрасте, тоже из выпуска ФЗУ, станет магнитостроевцем, мотористом ЦЭС Леонид Дема. После рабочих смен бегал он каждый день за 10 км в аэроклуб. В годы Великой Отечественной войны Леонид Васильевич Дема уничтожит 17 вражеских самолетов, совершит на своем истребителе и таран, станет Героем Советского Союза.

Из Магнитостроя в канун войны пришли на курсы сталеваров девушки-комсомолки Т. Ипполитова, С. Васильева, Л. Сартакова, П. Ткаченко, М. Зикеева и другие. Они овладели огневым ремеслом, стали известными металлургами, особенно Татьяна Ипполитова и Мариамна Зикеева. Сегодня мы говорим, что металлургия, мартены — дело не очень женское, тяжелое и грубое, вредное для здоровья... Но в годы войны женщины, девушки, подростки из ремесленных училищ и школ ФЗО заменили у многих агрегатов ушедших на фронт отцов, старших братьев. Очень весомым вкладом треста «Магнитострой» в канун Великой Отечественной войны были сданные в эксплуатацию 16-я и 17-я мартеновские печи. Еще большее значение имел блюминг № 3, начавший работать 25 марта 1941 года. Крупными личностями, талантливыми организаторами проявили себя назначенный 31 августа 1939 года управляющий; трестом «Магнитострой» В. Э. Дымшиц и главный инженер ММК Г. И. Носов, который в марте 1940 года стал директором металлургического гиганта.

30-е годы Магнитки были пластом больших событий и временем, в котором начинались истоки больших судеб. Магнитка конца 30-х годов, созданная Я. С. Гугелем, Б. П. Боголюбовым, А. П. Завенягиным, Р. М. Хитаровым, К. Д. Валериусом, В. А. Гончаренко, тысячами заключенных, комсомольцами, рядовыми героями труда, была уже в меру своих сил, в основном, готова к самым суровым испытаниям. Магнитка в техническом заделе была готова к Великой Отечественной войне.

VIII. Огненные годы

«В годы Великой Отечественной войны

каждый второй танк и каждый третий снаряд

делались из магнитогорского металла».

Следует, наверное, отнестись критически к утверждению лауреата Нобелевской премии, академика И. П. Павлова, что фашизм был порожден как противодействие злодеяниям коммунизма, его претензиям на мировую революцию. Практика показала, что в некоторых государствах тоталитарные режимы, родственные фашизму, геноцид, возникли, существовали и по другим причинам. Упрощенный подход к фашизму, национал-социализму, при осмыслении исторических событий может привести к ошибочным выводам. Гитлер и его клика в альянсе с Италией, Японией начали войну в сущности против всего мира, всего человечества, а не против коммунизма.

И подвиг советского народа в борьбе с фашизмом, вклад СССР освобождение народов многих стран от коричневой чумы невозможно умалить, переоценить — при любой точке зрения. Переоценка, уточнения могут быть только в частностях, деталях, в отдельных событиях, государственных мерах и акциях противостоящих сторон. Умолчаний и неправды о войне много. Самым живучим оказался миф о неожиданности боевых действий Германии против СССР. Конечно, Сталин пытался отодвинуть начало войны, цеплялся за каждую ничтожную и эфемерную надежду, чтобы избежать конфликта с Германией. Лаврентий Павлович Берия писал угодливо: «Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас ив нападет».

Роль разведчиков, сообщавших точно дату начала войны, нейтрализовалась не менее «точной» дезинформацией от других агентов. Несколько ложных известий о планируемом начале военных действий лопнули, как мыльные пузыри. И все же советскому правительству, Сталину было ясно, что война начнется 22 июня 1941 года. Вечером за десять часов до нападения Германии на СССР Сталин провел в своем кремлевском кабинете совещание, вызвав Молотова, Ворошилова, Берию, Маленкова, Вознесенского, Кузнецова, Тимошенко, Сафонова, Жукова, Буденного и Мехлиса. На совещании утвердили мероприятия не на случай нападения Германии на СССР, а именно конкретные меры в связи с началом войны. Процитируем этот документ Политбюро, с грифом — «строго секретно»:

«Постановление ПБ от 21 июня 1941 года.

1. Организовать Южный фронт в составе двух армий с местопребыванием Военного совета в Виннице.

2. Командующим Южного фронта назначить тов. Тюленева с оставлением за ним должности МВО.

3. Членом Военного совета назначить тов. Запорожца.

II.

Ввиду откомандирования тов. Запорожца членом Военного совета Южного фронта назначить тов. Мехлиса начальником Главного управления политической пропаганды Красной Армии с сохранением за ним должности наркома госконтроля.

III.

1. Назначить командующим армии второй линии тов. Буденного.

2. Членом Военного совета армий второй линии назначить секретаря ЦК ВКП(б) тов. Маленкова.

3. Поручить наркому обороны тов. Тимошенко и командующему армиями второй линии тов. Буденному организовать штаб с местопребыванием в Брянске.

IV.

Поручить начальнику Генштаба тов. Жукову общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами с выездом на место.

Поручить тов. Меренкову общее руководство Северным фронтом с выездом на место.

VI.

Назначить членом Военного совета Северного фронта секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) тов. Кузнецова».

* * *

Заседание Политбюро, обсуждение возможных вариантов начала войны Германией закончилось в 11 часов вечера 21-го июня 1941 года. Но члены ПБ из Кремля не ушли, остались на ночь. Так что никакого «неожиданного нападения» гитлеровской армии на СССР не было. Этого ждали с тревогой, с должной ответственностью и напряженной подготовкой. Советский Союз изготовил к войне 170 дивизий, 9 тысяч танков, почти 47 тысяч орудий и минометов, 8450 самолетов. Немцы выставили 188 дивизий, но более опытных, технически оснащенных и мобильных. В количественном отношении силы были примерно равными, ибо чисто немецких дивизий, т. е. более надежных, было меньше: 153. И нельзя сказать, что Гитлер не учитывал нашей мощи, не беспокоился за исход войны. Фюрер чувствовал опасность, конкретизируя ее даже в образе петли на своей шее. 21 июня 1941 года он писал своему учителю и другу Муссолини:

«Русские имеют громадные силы... И при таком гигантском скоплении мощи с той и другой стороны существует возможность, что в какое-то мгновение пушки сами начнут стрелять, а я ведь вынужден был бросать на восточную границу все больше танковых сил и обострить внимание Финляндии и Румынии на опасность. Мое отступление доставило бы нам тяжкую утрату престижа. Это было бы весьма плохо при возможном воздействии на Японию. Посему после длительных раздумий я сделал заключение, что правильнее разорвать данную петлю до того, как она будет затянута...».

Ночью 22 июня 1941 года не спал в Москве перед вскрытием конверта «Икс» немецкий посол Шуленбург, не почивало советское правительство. Сталин прилег на диван в своем кабинете, не раздеваясь, только в три часа, перед утром. Разбудила его телефонная трель. Жуков сообщил о бомбардировке Киева, Житомира, Севастополя, Минска, о вторжении немецких войск на нашу территорию... В кабинет вошли Молотов и Берия.

— Неужели война? Что говорит Шуленбург? — раскурил трубку Сталин.

— Шуленбург был у меня. Германия объявила нам войну, — сказал Молотов.

Сталин подошел к окну, отдернул штору и проговорил сдавленным голосом:

— Товарищ Ленин создал великое государство, а мы его просрали!

Воля Сталина была парализована, он уехал на свою дачу в шоке, бездействовал около недели в стрессовом состоянии, нигде не появляясь, никого не принимая. И когда члены Политбюро появились у него полном составе, Иосиф Виссарионович подумал, вероятно, что его отстраняют от власти, могут арестовать. Сталин встретил членов ПБ трижды повторенной фразой:

— Товарищ Сталин — не враг народа! Товарищ Сталин — не враг народа! Товарищ Сталин — не враг народа!

* * *

В Магнитке ведал об этом, может быть, всего один человек: Носов. Сообщил ему о том, что происходило в Кремле, Коробов. Но и сам Коробов не был вхож в круги высокие, информацию получал от Завенягина. И в то время «секреты» выползали за каменные стены Кремля. Завенягин узнал подробности о растерянности Иосифа Виссарионовича от своего друга, покровителя — Вячеслава Михайловича Молотова. И по тонким намекам понял, что Сталина могли тогда действительно лишить власти. Это был третий и последний эпизод, когда Иосиф Виссарионович находился на грани своего падения. Первый — письмо В. И. Ленина о его грубости, недостатках с предложением «обдумать способ перемещения Сталина» с должности генсека, к чему XIII съезд РКП(б) в 1924 году не прислушался. Второй — злополучный XVII съезд ВКП(б) в 1934 году, где большинство делегатов проголосовало против Сталина.

Члены Политбюро, оставив Сталина у власти в июне 1941 года, поступили, безусловно, правильно. В грозное для страны время имя «вождя», его авторитет, культ могли сыграть положительную роль для мобилизации сил народа, общества, государства в борьбе с фашизмом. И альтернативы не было. Несколько отвлекаясь от темы начавшейся войны с фашистской Германией, скажем, что и в 1924 году Сталин для России был злом в тысячу раз меньшим, чем рвавшийся к власти Троцкий. В крайнем случае, особых различий между ними не было.

Не будем задумываться и над экспрессивной по выражению, горькой, пессимистичной фразой И. В. Сталина, будто начало войны с Германией означало, что советское государство рухнуло. Образ Иосифа Виссарионовича проглядывает в этом даже человечнее! Взять вот по-русски так и сказать: «просрали!»

Но выразиться так правильнее было бы позднее, через 50 лет, М. С. Горбачеву. Система советского государства оказалась прочнее, чем полагали некоторые политики и политологи. Если в первую неделю войны растерянностью был поражен И. В. Сталин и прифронтовые штабы, командующие армиями, где немецкие войска наступали стремительно и успешно, то в глубинах России, в тылу — целеустремленно формировалось противодействие, мобилизация сил для войны.

По воспоминаниям ветеранов-магнитогорцев, сильное впечатление произвело тогда на всех выступление по радио Вячеслава Михайловича Молотова:

«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбардировке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территорий. Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия этого договора. Вся ответственность за это разбойное нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей.

Уже после совершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург в пять часов тридцать минут утра сделал мне заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.

В ответ на это мною от имени советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявило никаких претензий к советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападающей стороной.

По поручению правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и потому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. Такой же ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.

Теперь, когда нападение на Советский Союз уже свершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины. Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработившей французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы.

Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего советского правительства, вокруг нашего великого вождя — товарища Сталина! Наше дело — правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»

В Магнитке, как и почти по всей стране, за исключением прифронтовых и оккупированных немцами районов, знали наизусть последние фразы из выступления В. М. Молотова: «Наше дело — правое. Враг будем разбит. Победа будет за нами!» Чувство патриотизма при этом было массовым. Добровольцами на фронт записывались и юноши из раскулаченных семей, родственники репрессированных, безвинно осужденных и расстрелянных. Утверждение это нисколько не противоречит реалистическим картинам великого русского писателя Александра Исаевича Солженицына о вооруженной борьбе советского народа с коммунистическим режимом («Архипелаг Гулаг», часть пятая — «Каторга»).

Ленинско-сталинские репрессии породили не десятки и сотни тысяч, а миллионы противников советской власти, особенно среди крестьян, казачества. Можно привести для доказательства и более убедительные данные, чем у А. И. Солженицына. Только на Украине встали под ружье два миллиона «бандеровцев». Куда уж там до них по численности славному отряду партизан Сидора Артемьевича Ковпака с 30 тысячами бойцов. Война с фашистской Германией имела в приграничных областях тенденцию народного восстания против коммунистической каторги. Процитируем А. И. Солженицына:

«Вот настроения того времени: 22 августа 1941 года командир 436-го стрелкового полка майор Кононов открыто объявил своему полку, что переходит к немцам, чтобы влиться в освободительную армию для свержения Сталина, и пригласил с собою желающих. Он не только не встретил сопротивления, но весь полк пошел за ним! Уже через три недели Кононов создал на той стороне добровольческий казачий полк (он сам был донским казаком). Когда он прибыл в лагерь военнопленных под Могилевом для вербовки желающих, то из 5000 тамошних пленных 4000 тут же выразило желание идти к нему, да он их взять не мог. В лагере под Тильзитом в том же году половина советских военнопленных — 12 тысяч человек — подписали заявление, что пришла пора превратить войну в гражданскую».

О «власовцах» не будем говорить, написано о них много. Подчеркнем только, что гитлеровская клика опасалась вооружать тех, кто попал к ним в плен и даже перебежал умышленно. Вариант гражданской войны против коммунистического режима Германия не приняла. Планы у нацистов были другие: победить СССР и превратить его в колонию. Да и многие из тех, кто погибал от голода в немецких концлагерях, записывались в РОА (русскую освободительную армию), чтобы выжить, а при удобном случае перейти на сторону своих, вернуться. Однозначной оценки сложным событиям тех лет дать невозможно.

И. В. Сталин, кстати, не скрывал, что в Красной Армии многие не имеют никакого желания воевать с немцами. В сталинском приказе № 0019 от 16 июля 1941 года заявлено прямо:

«На всех фронтах имеются многотысячные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие». Не понимал Иосиф Виссарионович лишь то, что «многочисленные элементы» порождены были его политикой — раскулачиванием крестьян, репрессиями, голодом, жалкими условиями существования рабочих, интеллигенции.

После войны несколько тысяч репатриантов, побывавших в плену у немцев, были сосланы в Магнитку, стали рабочими треста Магнитострой. И почти все они в доверительных беседах признавались, что воевать за советскую власть не хотели и что «там, во всех странах, люди живут в сто свободнее и лучше». Особенной отвагой в суждениях отличался слесарь РМЦ треста Магнитострой Николай Краснопёров — сухощавый, небольшого роста, рыжий мужичок. Духом он обладал поистине великим, Сталина называл «хреном усатым, кровопивцем». Все это было, было, было... Однако Урал и Сибирь в начале войны находились в других условиях, отдаленных от фронта областях критические ситуации для государства возникали. И преобладали у нас патриотические настроения, а вовсе не те, о которых говорит А. И. Солженицын. Разумеется, что идущие на фронт добровольцами молодые люди из репрессированных семей делали это не по причине всесилия и праведности коммунистической идеологии, а для того, чтобы вырваться из касты проклятых обществом, стать полноценными гражданами, а может быть, и героями. Или грудь в крестах, или голова в кустах! Выросла к этому времени и значительная часть нового поколения — искренне верующих в советскую власть, в светлое будущее социализма. Прозреют они не скоро и не все.

И начавшаяся война поставила перед рабочей Магниткой одну задачу: мобилизовать все силы для помощи фронту, армии. Обиды на советскую власть у многих отодвинулись на второй, третий план. Да и далеко не у всех эти отрицательные эмоции существовали. А мощные всплески, извержения русского патриотизма в истории государства пока еще не мог объяснить ни один гений. Навряд ли раскроется эта великая загадка и в будущем. В общем — социально сложный и противоречивый конгломерат советского общества в начале войны превратился в монолит идейного и морального единства.

А выискивать какие-то колебания среди командармов производства, руководителей совсем уж бессмысленно. Воспроизведем отрывок из воспоминаний директора металлургического завода Григория Ивановича Носова:

«В канун войны комбинат находился в хорошей форме. 22 июня, в день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, завод досрочно закончил выполнение полугодового плана по всему циклу. Через два часа после того, как стало известно о нападении фашистов на нашу страну, собрался актив завода: командиры производства, партийные и профсоюзные работники. Лица всех присутствующих были суровыми, но ни на одном из них не было растерянности.

— Надо и нам включаться в бой, не ожидая указаний сверху, — сказал парторг ЦК ВКП(б) товарищ А. В. Лесков.

На активе было принято решение — перевести ряд печей на выпуск специального металла. Так начиналась перестройка комбината на военный лад. С полным пониманием ответственности перед страной начали рабочие выплавлять сталь для войны. Заводу было предложено в самый короткий срок освоить выплавку и прокат броневой стали. Передо мною лежало решение, и я мысленно старался обозреть весь путь нашего комбината. Мы только начали ломать установившиеся традиции в выплавке качественных марок стали. Но от тех марок стали, которые мы варили в больших печах, до броневой — дистанция огромного размера... Нигде в мире никто не пытался этого делать. Стало быть, невозможное должно стать возможным. Труднейшую задачу надо было решать быстро, так же быстро, как молниеносно развертывались события на фронтах.

Первая военная задача завода сводилась к следующему: как в кратчайший срок смонтировать эвакуируемый с юга броневой стан и начать катать броню. Весь технический персонал был мобилизован. Возник ряд проектов, где установить стан... В моем кабинете разгорелся горячий спор, на каком варианте остановиться. В разгар дискуссии появился озабоченный заместитель главного механика комбината Николай Андреевич Рыженко. Этот человек знал каждый уголок завода, каждый кран и стан, Рыженко оказывался всегда там, где был более всего нужен...».

Далее Г. И. Носов с драматическим накалом описывает, как по предложению Н. А. Рыженко броневые листы начали катать на блюминге № 3, а начальник цеха, который с этим не соглашался, был изгнан с завода. Этот красивенький сюжет несколько десятилетий кочевал из одной книжки в другую, использовался и в пропаганде для показа героических заслуг ММК в годы Великой Отечественной войны. По сути же он фальшив, значение прокатки броневого листа на блюминге № 3 преувеличено. Производительность блюминга при прокатке броневого листа была в десять раз ниже предназначенного для этой цели мариупольского стана «4500». Мариупольский стан эвакуировали в Магнитку, и 15 октября 1941 года при горячей прокрутке был уже получен первый броневой лист. А запасы броневого листа на танковых заводах были значительны, жалкие сотни броневых листов, полученные на блюминге № 3, не решали проблемы. И при этом блюминг становился «узким местом», сокращался выпуск других сортаментов, не менее остро необходимых для военной промышленности.

Поэтому главная заслуга Магнитки, Г. И. Носова, В. Э. Дымщица, Н. А. Рыженко и многих других не в прокатке броневого листа на блюминге № 3, а в том, что был смонтирован прямо «с колес», в сроки фантастически короткие мариупольский броневой стан «4500».

О крупных стратегических запасах броневого листа в танковой промышленности Г. И. Носов и Н. А. Рыженко, разумеется, не могли знать, поэтому они и переоценивали значение рационализации с блюмингом № 3. А вот нарком черной металлургии Иван Федорович Тевосян мог бы и подкорректировать действия магнитогорцев. Вероятно, он не надеялся, не ожидал, что мариупольский стан вступит в строй так быстро... Да и сокращение стратегического запаса броневого листа было, наверное, непозволительным.

И все же, хотя и скромный, но добрый вклад с прокаткой броневого листа на блюминге № 3 был. И можно с благодарностью вспомнить тех, кто участвовал в этом: инженеров В. П. Кожевникова, К. И. Бурцева, Г. В. Савельева, механика А. П. Линникова, Н. Р. Ануфриенко... А в морально-психологическом аспекте этому и цены нет: хоть зубами, но вцеплюсь.

Громадной заслугой Магнитки, Г. И. Носова, С. И. Сахина, Ф. Д. Воронова и др. в самом начале войны является выплавка броневой стали в большегрузных мартеновских печах. Это уже было событие на уровне чуда. Событие, до сих пор не оцененное в должной мере. Вернемся вновь к первоисточникам, в которых «ни убавить, ни прибавить», к воспоминаниям Г. И. Носова:

«Броневую сталь всегда варили в небольших печах со специальным — так называемым «кислым» — подом. В Магнитогорске не было ни одного сталевара, который бы когда-либо работал на «кислых» печах. Наши инженеры знали «кислый» процесс только по книгам. Технический отдел наркомата снабдил нас рецептами, как переделать печи. Но нигде в мире нет таких огромных печей с «кислым» подом! Поэтому нам предложили уменьшить садку печей с 180 тонн до 120-130 тонн. Процесс надо вести так называемым дуплекс-методом: сначала сталь варят в «основной» печи, а доводят ее в «кислой». Словом, канительно и малопроизводительно. Но делать нечего. Начинаем учиться. Всем ясно, что таким способом не удастся накормить блюминг сталью. В момент, когда надо было поднимать производство стали, мы вынуждены сознательно идти на снижение. Нет ли другого выхода? Над этим мучительно думают все инженеры комбината.

К нам приехали с других заводов опытные люди, знающие этот процесс. Из Ленинграда прибыла группа молодых ученых, специалистов по броне. Их прислал нарком. У нас было создано «бронебюро». Все заняты поисками новых путей. Два ленинградца из «бронебюро» во главе с Семеном Израиловичем Сахниным предлагают увеличить выплавку броневой стали. Ленинградцы рассказывают, что они давно уже думают над тем, как организовать выплавку броневой стали в обычных, так называемых «основных» мартеновских печах. Они пришли договориться о том, чтобы продолжить опыты на нашем комбинате: не соглашусь ли я выделить им для этого небольшую печурку в фасонно-литейном цехе?

— Нет, в фасонно-литейном цехе вам делать нечего. Теперь не такое время.

Вижу их удивленные и разочарованные лица. Минута паузы, и я добавляю:

— Хотите, попробуйте на мартене. Дадим вам печь.

Два научных работника взялись за дело... И вот большая печь загружена по новому рецепту. Процесс ведут сталевар Авраменко и мастер Хилько. Первая плавка не удалась. Вторая плавка получилась. Третья шла в брак и четвертая тоже... Не хватало феррохрома — основного элемента легирования брони. Даем задание разработать новую марку броневой стали, имеющую резко сниженное содержание хрома. Пока реконструируется третья печь, опытная плавка броневой стали варится в 25-тонной печи вальцефасонно-литейного цеха. Поздно ночью звонит Сахнин:

— Удача, Григорий Иванович.

Удивительное дело: как только берешься за какое-нибудь смелое и новое дело, тут как тут появляются разного рода «теоретики», которые начинают нашептывать: «Нельзя». И вот так случилось и в тот острый момент. Начальник мартеновского цеха безапелляционно заявил: «В металлургии есть свои законы, и через них не перепрыгнешь». И на этом участке пришлось менять руководителя, чтобы не погубить дело. И такого человека мы нашли — металлурга волевого, с твердым характером, большим опытом. Им оказался инженер Феодосий Дионисьевич Воронов...».

23 июля 1941 года сталевар Дмитрий Жуков, мастер Егор Сазонов на мартеновской печи № 3 сварили броневой металл, который одобрили на полигоне после испытаний. Броневая сталь была не только качественной, но и дешевой, простой в изготовлении. Ни в США, ни в Англии, ни в Германии эту технологию не разработали, тайну нашей брони не открыли.

Через два-три месяца, в октябре 1941 года, броневую сталь в Магнитке научились варить в печах с основным подом скоростными методами. И через газеты и плакаты-агитки стали известными тогда сталевары М. П. Артамонов, Г. Е. Бобров, Ф. И. Болотский, А. С. Поздняков, Т. И. Абраменко. 24 ноября 1941 года 14 работников металлургического завода были отмечены высокими правительственными наградами. Орден Ленина получили Н. А. Рыженко, Г. И. Носов. Орден Трудового Красного Знамени — сталевар А. С. Поздняков, начальник блюминга № 3 Г. В. Савельев, начальник мартеновского цеха № 3 В. А. Смирнов. Позднее С. И. Сахнин, И. Левин, В. А. Смирнов, Г. И. Носов, Н. А. Рыженко стали лауреатами Государственной премии именно за разработку новых марок броневой стали, за организацию ее производства.

Реконструкции агрегатов ММК, монтаж броневого мариупольского стана «4500» металлурги не могли сделать своими силами. Безусловно, главенствующую роль брали на себя строители. И они, магнитостроевцы, были отмечены заслуженными орденами и медалями: управляющий трестом «Магнитострой» В. Э. Дымшиц, главный инженер П. В. Кузнецов, начальник «Союзтеплостроя» П. А. Андриешин, слесарь «Механомонтажа» И. Д. Сокольчук, бригадир бетонщиков Е. И. Смертин. Правительственные награды в то время значили много да и согрели душу и сердце. И никакие новомодные политические веяния не смогут их обесценить. Награды люди получали по заслугам, и то не все, выборочно. Может быть, один из ста, из тысячи равных! Поэтому наградами не кичились, надевали их токмо по большим праздникам, торжествам государственного уровня. Правительственные награды начали обесцениваться позднее: при Н. С. Хрущеве, особенно во времена Л. И. Брежнева. Помнится, когда хоронили одного министра, а на подушках демонстрировали по телевизору двенадцать его орденов Ленина, доменщик Алексей Леонтьевич Шатилин изрек саркастически:

— И когда он их получил? Поди спер коробку с орденами!

Ничего подобного и даже близкого к этому в годы Великой Отечественной войны не было, хотя по инерции из 30-х годов перекатилась волна процентомании, показухи в «социалистическом соревновании». И лозунги славили магнитостроевца Каиба Рахметова, выполняющего норму землекопа на 400 процентов, бетонщика 5-го строительного управления Фаиза Рахшатова, превысившего сменное задание на 1089 процентов, и уже известного нам Хабибуллу Галиуллина с новым рекордом — 180 процентов. Но мы, помня о 1196 замесах на бетономешалке «Егер» емкостью 375 литров за восемь часов, анализировать рекорды не будем. От «липы и приписок» не избавились и в годы войны. Возможно, они были необходимы «для поднятия духа, ориентиров». Наверное, иные смены. длились не по восемь, а по шестнадцать часов. Да и кощунственно брать под сомнение рекорд мальчишки из ремесленного училища № 1 Бори Волкова, который «обрабатывая корпуса мин, выполнял норму взрослого рабочего на 910 процентов». Мальчишка, как говорится, едва подросши, ушел на фронт добровольцем и погиб в бою. Таких мальчишек в Магнитке было много. Им и посвящено стихотворение.

Жил в Магнитке мальчишка

Мы, как зернышки в жите,

как загадка тропы...

Почему мы, скажите,

не предвидим судьбы?

Жил в Магнитке мальчишка

в мире песен и книг,

был в плечах он не слишком,

ростом был не велик.

И вздыхал под Стожарами,

и, наверно, мечтал

он пойти в сталевары,

чтобы плавить металл.

В сердце радостно пела

молодая струна,

но огнем загремела

над Россией война.

Парень был комсомольцем,

рос у всех на виду.

Он ушел добровольцем

в сорок первом году.

Сталью грохали пушки

в тополиную грусть,

но писал он подружке:

жди, родная, вернусь!

Был он весел на марше

у сгоревшей избы...

Ни солдаты, ни маршалы

не предвидят судьбы.

На броске ослепило

от сигнальных ракет,

злая пуля пробила

комсомольский билет.

Побледневший и всклоченный

на пустом берегу,

он последнюю очередь

дал по врагу.

Под днепровскою крутью

автомат уронил,

но простреленной грудью

страну заслонил.

Мы сражаемся, строим,

рождены для борьбы...

Итак, мы отметили два значительных вклада Магнитки в начале Великой Отечественной войны, имеющие судьбоносную весомость для обороны государства.

1. Выплавка броневой стали в большегрузных мартеновских печах.

2. Быстрый монтаж и пуск эвакуированного мариупольского стана «4500», который и обеспечивал броневым листом танковую промышленность в годы войны. И впишем красной строкой следующий пункт:

3. Интенсивный рост производственных мощностей: возведение трепетом «Магнитострой» и сдача в эксплуатацию мартеновских печей — 3-й (6 декабря 1941 г.), 13-й (28 января 1942 г.), 19-й (29 июня 1942 г.), 1-й (5 января 1941 г.)...

Домны № 5 (5 декабря 1942 г.), домны № 6 (25 декабря 1943 г.).

5 апреля 1942 года — приказ наркома черной металлургии И. Ф. Тевосяна о введении в строй метизного завода (ММЗ).

1 июля 1942 года сдали в эксплуатацию прокатный стан «2350».

1 октября 1942 года признан действующим калибровочный завод (MK3). Директором утвержден А. И. Мурзов.

Даже из этого сухого, не очень полного отчетного перечисления видно, как росла индустриальная мощь Магнитки в годы Великой Отечественной войны. А ведь за этими событиями — судьбы, подвиги, радости, страдания, жизнь и смерть десятков тысяч людей. Поведаем и о них хотя бы немного для примера, для памяти и поклона. Но прежде, не стремясь к описательству, вернемся к монтажу мариупольского стана «4500» через воспоминания Вениамина Эммануиловича Дымшица, который был управляющим трестом «Магнитострой» с 1939 по 1946 год. Часть его мемуаров под названием «Броневой стан» была опубликована в журнале «Новый мир», № 6 в 1985 году, а позднее в прекрасной книжке «Магнитка в солдатской шинели» (Москва). Итак, Магнитострой тех лет главами и душой В. Э. Дымшица:

«Одним из первых решений Государственного Комитета Обороны, принятых в июле 1941 года, предусматривалось создание и развитие танковой промышленности на Урале. Мирный Челябинский тракторный зарод переключился на производство танков. Его предстояло значительно и срочно расширить, перестроить... Производство броневого листа для танков нужно было освоить на Магнитогорском и Нижнетагильском металлургических комбинатах.

Телеграмма в Магнитогорск пришла короткая и ясная: получить эвакуированный мариупольский броневой стан, построить цехи и выпускать танковую броню. Срок тоже был определен четкий — два месяца. Не два года по нормам мирного времени и даже не два квартала, а два месяца.

Вот какую задачу получили магнитогорские строители и металлурги в начале войны, когда враг захватывал наши родные города, рвался к Москве и Ленинграду, когда каждая сводка Совинформбюро терзала сердце.

Стана еще не было, мы его не видели, он где-то еще шел дорогами войны. Прилетела группа проектировщиков во главе с инженером Гипромеза Филатовым.

Где разместить стан? Наркомат черной металлургии понимал, что в такой срок стан никогда, никто и нигде не строил, и прислал четкую директиву — разместить его в готовом здании фасонно-литейного цеха, чтобы сократить сроки строительства. Постройку этого огромного цеха, вернее, целого завода, мы недавно завершили. Он должен был снабжать комбинат стальными поддонами и изложницами для разливки стали, которые до войны магнитогорцы получали главным образом с заводов Украины и Урала.

Строительство фасонно-литейного цеха мы только что закончили, как бы предвидя военную беду. Использование цеха на другие нужды в условиях начавшейся войны магнитогорские металлурги считали большой потерей. Но получить скорее броню было несравнимой по важности задачей. Директор комбината Григорий Иванович Носов послал в наркомат срочное донесение, предложив установить стан на другом месте. Ответ пришел незамедлительно: не согласны, не уложитесь в срок предложенное вами место будет использовано под другое производство.

У строителей были основания возражать: фасонно-литейный цех стоял на скальном грунте — на сплошной и прочной скале. Ее можно только взрывать. Чертежей на стан не было. Если он окажется выше, чем пролет построенного цеха, то для устройства фундаментов под стан надо будет их заглублять. Производить мощные взрывы в готовом здании нельзя, если же делать мелкие, то не известно, в какой срок уложимся. На этом можно потерять не дни, а месяцы. Мы, строители, искали другое решение, и предложили другой вариант.

Я тоже послал телеграмму. И тоже без задержки получил ответ, который навсегда запомнил: в течение пяти дней вы не выполняете важнейшее решение и не приступили к работе, если немедленно не начнете строительство, будете привлечены к ответственности по законам военного времени.

Позвал начальника строительного управления, который за три года построил этот фасонно-литейный цех. Александр Николаевич Смелов много лет проработал на Магнитке. Большой, высокий, крупный человек с хорошим открытым лицом, опытный строитель, сказал ему, что надо делать. А он расплакался, стоит, как окаменелый. Так было. Приказал, чтобы сегодня же начал разбирать сталеплавильные печи, электрооборудование, вспомогательные системы — все, что будет мешать строительству фундаментов и рольгангов после получения чертежей.

И все же я был убежден, что найдено не лучшее решение. Разыскал на одной из строек и связался по телефону с Павлом Александровичем Юдиным — первым заместителем народного комиссара по строительству Он был на Урале. Павел Александрович решением ГКО был назначен ответственным за весь комплекс предприятий для танкостроения на Урале. Он хорошо знал Магнитку. А еще важнее для меня было то, что П. А Юдин был строителем, глубоко понимающим дело, прямым и доброжелательным человеком, которому все можно сказать.

Рассказал ему всю ситуацию, включая полученную телеграмму. Рассказал, что строительство в скальном грунте в контурах готовых цехом свяжет нас по рукам и ногам. Оно не даст нам выигрыша во времени, а в этом главное, сделает технически малоуправляемым все строительство. Объяснил, что наше предложение, с которым согласен комбинат и горком партии, построить стан на чистом месте в районе прокатных цехов создаст условия, не сравнимые с принятым решением. У нас будет только одна тяжелая необычная задача — как уложиться в назначенное время, в десять раз меньшее, чем по нормативу, и какие для этого надо найти пути и решения. При этом варианте будет сохранен и фасонно-литейный цех.

Дело заключалось в том, что в это время мы расширяли склад готовой продукции в прокатном цехе. В пролете шириной двадцать четыре метра по одной стороне уже были сделаны бетонные фундаменты, а метров на двести по длине выставлены металлические колонны. Если половину мы демонтируем, поставив их зеркально напротив, то через десять дней получим часть каркаса будущего цеха. Мы соединим его с работающим складом, и в нашем распоряжении окажется пролет с готовым мостовым краном. Тогда мы, строители, будем управлять работой отпущенным нам малым временем, а не они, не случайности — нами. Что касается остальных сооружений, то начнем строить их на свободных площадках.

Павел Александрович сразу понял меня и сказал: «Приказ отменить не могу, но в течение двух дней дам окончательный ответ». Позвонил Павел Александрович не через два дня, а в ту же ночь. Сказал, что Иван Федорович Тевосян, нарком черной металлургии, дал согласие на предложение строителей. От себя добавил: «А вот теперь, если сорвете срок, отвечать будете по-настоящему».

Вот с чего началась эта необычная первая весенняя стройка, срок которой был дан не два года, как это полагалось по нормативам в мирное время, а два месяца. Построить требовалось здание броневого стана, который еще не прибыл, а также большой цех термической обработки брони, котельную, газопровод и многочисленные вспомогательные сооружения. На все это еще не было чертежей.

Строительство же — это непрерывный процесс организации. Ведь, как правило, каждый завод, цех, объект разнятся по объему, по составу и последовательности работ, он зависит и от условий строительства. Одно дело — постройка на новом месте, другое — в действующем заводе или цехе. Одно дело — строить летом, другое — зимой, это и разные условия и различная технология ведения работ. По-разному организуются одни и те же работы на земле и на высоте. Люди могут трудиться напряженно и четко, но по разным причинам может быть и простой.

На строительстве надежный руководитель — первейшее условие успеха, будь то бригадир, мастер, прораб, начальник участка, управляющий трестом, и не только они, а весь подобранный ими коллектив. С первого же военного задания этот вопрос стал главнейшим, на создание броневых цехов нужны были крепкие и надежные люди...

Павел Федорович Бакума приехал на Магнитку сразу после окончания строительного института вместе с женой, тоже инженером-строителем. Был он мастером, прорабом, начальником строительного управления. Когда я приехал в Магнитогорск в 1939 году, уже застал его в должности начальника технического отдела треста. Первые встречи, прямо скажу, были не лучшими. Отдел задерживал выдачу важных рабочих чертежей, и у нас на эту тему состоялся тяжелый разговор. Позднее высоко оценил инженерные и человеческие достоинства П. Ф. Бакумы и даже дал ему рекомендацию в партию. Он на деле доказал сое качества коммуниста.

Так вот, П. Ф. Бакуму назначили начальником управления по строительству термического цеха. Отобрать надежных помощников являлось его задачей. Он дал свои предложения к вечеру, а на другой день основной состав работников этого управления был назначен. Через три дня возле строительства будущего цеха появилась и стала действовать деревянная контора стройуправления с телефонами, складом, помещениями для обогрева и отдыха людей.

Начальником управления по строительству стана утвердили Н. И. Лавневича, который уже построил несколько прокатных цехов и станов, в их числе законченный только в марте 1941 года блюминг, сыгравший вскоре выдающуюся роль в прокатке брони.

Лавневич обладал не просто опытом, все геодезические разбивки и тысячи креплений рольгангов каждого прокатного стана делались под его личным руководством. Ошибок за ним в этой работе не числилось. Спокойствие, методичность, строгий инженерный расчет в работе, скромность и трудолюбие, партийная ответственность за порученное дело отличали всю деятельность Н. И. Лавневича на Магнитке.

Монтаж металлических конструкций возглавил Петр Иванович Тарунтаев. Из семьи котельщиков и сам старый котельщик, член партийного комитета стройки, Петр Иванович трудился на Магнитке с начала строительства. Четкий и организованный человек, он рассчитал и поставил все работы так, что они велись круглые сутки и определялись не тоннами, а предоставлением в первую очередь фронтов работ строителям и электромонтажникам.

Электромонтажные и огнеупорные работы поручили тоже знающим и деловым людям — Сергею Филипповичу Короткову и Петру Антоновичу Андриешину. Были утверждены также руководители дорожных работ, строительства подземных коммуникаций и всех других участков.

В таком горячем деле, в сложной обстановке особенно ярко выявляется характер человека. «Механомонтаж» поручили замечательному монтажнику, волевому, собранному человеку — Климентию Семеновичу Кочанову. Он быстро подобрал коллектив монтажников для круглосуточной работы, договорился с работниками прокатного цеха, и они отдали ему для сборки половину пролета действующего склада прокатного цеха с мостовыми кранами и железнодорожными путями. Сюда днем и ночью прибывали десятки вагонов оборудования мариупольского стана.

С этого участка от предшественника Кочанова шли каждый день различные докладные записки: и детали поступают не в той очередности, и поломки в старом оборудовании, и не решены вопросы оплаты и т. д. А тут сами собой как бы прошли, отпали неожиданности. Не понадобились докладные записки, которыми страховался его предшественник: чего-то не привезли, чего-то не хватает, что-то надо попрать... Металлурги, прокатчики и механики комбината помогали ему в работе...

На стройку собрали лучшие бригады строителей и монтажников, электриков и огнеупорщиков, плотников и сантехников. В бригаду Вани Яковлева входили плотники и каменщики, выполняли они и бетонные работы. Сам бригадир комсомолец Яковлев незадолго до войны окончил ремесленное училище, оказался хорошим, способным организатором, пользовался авторитетом, не раз его бригада за высокие показатели премировалась в социалистическом соревновании.

Уже в первые дни войны — в июне 1941 года — бюро Магнитогорского горкома ВКП(б) одобрило инициативу бригад арматурщиков Легкобитова и монтажников Ильющенко, ставших на вахту «Все для фронта!» и обязавшихся выполнять в смену не менее двух норм. Это движение получило широкое распространение на всей стройке.

Пришли работать на эту стройку и самые знатные люди Магнитки, начавшие здесь свой путь еще в первой пятилетке: Егор Иванович Смертин и Хабибулла Галиуллин...

Цех возводился на пустынном месте, возле заводского забора, вдоль которого проходил городской трамвай. И через неделю ко всему привыкшие магнитогорцы удивлялись как вынырнувшей вдруг из-под земли стройке, на которой и ночью было светло, словно днем... Надо было превратить шестьдесят отпущенных нам суток в сто восемьдесят смен непрерывной работы...

Как на грех пошли проливные дожди. Они шли две недели подряд, днем и ночью, как будто специально, чтобы усложнить нам работу. Надо было выкопать экскаваторами и вывезти тысячи кубов земли из углубляемого на десять-двенадцать метров фундамента цеха. Автомашины буксовали в котлованах. Строители ставили лебедки и вытаскивали загруженные автомобили. Было тесно, работы замедлялись. Пришлось вспомнить старое, давно забытое: в хозяйствах треста разыскали лошадей и создали отряд грабарей, которые тоже вывозили землю с участков, куда из-за тесноты нельзя было поставить механизмы.

Люди мокли. Кончалось лето, под дождем было холодно. Со складов стройки собрали всю брезентовую и ватную одежду. Василий Андреевич Фомин, заместитель управляющего трестом, организовал специальную группу, которая круглосуточно сушила одежду. Строители переодевались по три-четыре раза в смену, но работу не прерывали. В районе строительства поставили палатки и часть работников перевели на лагерное положение: многие жили в эти дни на стройке. Питание, конечно, было организовано, горячий чай имелся в любое время суток...

Вспоминая эту стройку, могу сказать: все было — и трудности, и риск, но победила убежденность наших людей, их самоотверженный героический труд, воля и организованность. Стан был готов к прокатке брони на пятьдесят девятые сутки с начала строительства».

* * *

Воспоминания В. Э. Дымшица имеют не только историческую ценность. При всей своей документальной точности они глубоки психологичностью, колоритны портретами, характеристиками личностей, деталями и картинами художественного уровня. Далеко не у всех летописцев, писателей и журналистов можно увидеть время правдивым. Из газет военного времени, к примеру, мы можем узнать, что бетонщик 5-го строительного управления Фаиз Рахимов укладывал за смену более 70 кубометров бетона, выполняя норму на 1000 процентов. А магнитостроевец Каиб Рахметов стал даже основоположником соревнования, движения, которое и называли по его фамилии — «рахметовским». Ну и, конечно же, опять встречается Хабибулла Галиуллин с 1800 процентами, Нет сомнения в том, что они работали героически, самоотверженно. А вот к цифрам, к показателям надо относиться критически. И подсчеты в таких случаях можно произвести без логарифмической линейки.... Кроме того, для рекордов часто «создавались условия». Однако обличать их из другого времени с особым усердием тоже не всегда правильно. Что ущербного в том, если одному и полуголодному парнишке приписали на стройке лишние сто процентов, заплатили добавочно таким образом сто рублей, на которые он купил сверх карточной системы кусок хлеба?

Война ужесточала условия жизни. На Магнитку везли эшелонами мобилизованных в «трудармию», много такой рабочей силы было из Узбекистана, Татарии. Они погибали тысячами от изнурительной работы, истощения, холода и болезней. Хоронили их без гробов, сваливая трупы в ямы — как бы в братские могилы. В трудармию мобилизовали по линии военкоматов и магнитогорских подростков, и подростков из близлежащих сельских районов. Строитель шестой домны Антон Терентьевич Рассохин свидетельствует:

«Я вам так скажу, что я военный рабочий. Почему я себя так называю? Потому что всю войну работал. И на домне тоже. Это была адская работа, и не стоит этого скрывать. Мы же были 16-17-летними пацанами. Работали в пятом управлении и бетонировали южный тоннель. Там же стояли палатки, в которых мы жили. Нас кормили, мы спали и работали все в одном месте. Без выходных, отпусков, без больничных. Сколько так работали, я точно не помню. Но осталось в памяти это время адского нечеловеческого труда. Но так надо было работать.

Мой отец воевал на фронте, а я через военкомат попал сюда. Все старались работать. А к труду приучены были, ведь в деревне работали с 12 лет. Я стал бетонщиком. Есть выражение — вытягивали жилы. Могу вам показать — у меня вытянута правая рука. Мы таскали бетон, когда подливали фундаменты. За одну ночь вчетвером перетаскивали 12 машин по трапу на второй этаж. Таскали на носилках, сами накладывали, вываливали. Не то, чтобы отдохнуть, остановиться было нельзя. Бетон сразу схватывался. Не бросишь его, не земля же. Привезут машину — надо срочно убрать. А там уже следующая машина стоит. Руки не держали, так мы проволоку на шею, а к проволоке — носилки, и таскали уже на шее.

Не стоит спрашивать, помню ли я добром то время. Очень и очень тяжелые годы. Мы же были неопытные пацаны. Бывало, потеряешь карточку на хлеб... Некоторые, кто терял, умирали от голода.

Жили в землянке в 1942-1943 годах. Нас было 150 человек, двухъярусные кровати. Были и нечестные люди, крали карточки. В столовой ложка каши, кусок гнилой селедки. Вот на таком питании без карточки многие умирали прямо на своих кроватях».

При всей реалистической остроте в повествовании магнитостроевца Антона Терентьевича Рассохина и даже в отказе «вспомнить добром то время» — истинной патриотичности у него в тысячу раз больше, чем у заклинателей с политической трескотней, которые, говоря о тех же годах, велеречиво вещают: «Партия вдохновляла нас на подвиги! Разве не советская власть, которую сегодня незаслуженно ругают, дала мне все?» и т. д..

А вот рабочий человек сказал просто и убедительно: «Так надо было работать». Спасибо Антону Терентьевичу Рассохину, поклон всему его роду до семи колен в прошлом и будущем за то, что они несли и несут в себе терпеливость, мудрую честность и достоинство русского человека.

Так надо было работать! И так работали в годы войны магнитостроевцы — И. Коковихин, П. Пронин, Ф. Дринько, Т. Легкобитов, К. Коноваленко, Ф. Фурьяко, А. Парамонов, Г. Мирошниченко, Р. Борисов, М. Гуревич, Г. Радченко, И. Иванов, А. Демкин, М. Коновалов, М. Рубцов, В. Серебряков...

Можно перечислить еще десятки и даже сотни ярких фамилий. Не имеет значения, кто из них был рядовым землекопом, бетонщиком, монтажником, а кто — бригадиром, прорабом, инженером.

Еще более известными были металлурги — Г. Герасимов, А. Шатилин, Н. Савичев, М. Артамонов, Д. Жуков, Д. Рожков, Г. Бобров, Т. Абраменко, М. Зинуров, А. Каминский, И. Лычак, А. Полухин, К. Бурцев, В. Кожевников, В. Захаров, И. Семенов, К. Хабаров, Е. Дикштейн...

Если бы отлить эти фамилии в металле даже мелким шрифтом, то возник бы Пантеон трудовой славы более грандиозный, чем знаменитый Георгиевский зал. И женские фамилии в нем бы преобладали. И увековечили бы тогда сталеплавильщиц — Т. Ипполитову, С. Васильеву, Л. Сартакову, П. Ткаченко, М. Зикееву, вырубщиц — Л. Томпакову, В. Крылову, вальцовщицу- М. Камышникову, машиниста турбин ЦЭС — Г. Зельскую, токаря РМЦ треста «Магнитострой» — М. Зуеву, комсорга на строительстве домны № 6 — Р. Инкину...

70 процентов рабочей силы в Магнитке, а в некоторых подразделениях у строителей и более составляли женщины, подростки, юноши и девушки. И не в удивление тогда были информации в прессе, подобные тому, что ученик ремесленного училища № 1 Боря Волков, обтачивая корпуса мин, перевыполнил норму взрослого рабочего десятикратно!

Энтузиазм молодежи, как явление, трудовые подвиги комсомольцев действительно были. Особенно на строительстве 6-й доменной печи. Время высокого напряжения порождало незаурядных вожаков. Секретарь Магнитогорского горкома комсомола Борис Буйвид был одним из таких, Умел он организовать молодежь, зажечь идеей.

— Мы и прозвали его тогда с уважением — «генератором идей», — вспоминал один из ветеранов Магнитки.

Знал и любил весь город в то время и комсорга на строительстве шестой домны Розу Инкину. Она небо осваивала в летной школе, учительствовала, к большим деяниям стремилась, на стройку ее взяли не случайно. Большеглазая красавица, с виду хрупкая, утонченная, была необычно решительной, подвижной, остроумной и улыбчивой даже в самых тяжелых ситуациях. Девчонка в кожаной куртке буквально излучала поток заразительной энергии, животворного оптимизма юности, веры в победу, в успех. Впрочем, фамильная ветвь Инкиных в Магнитке известна. Они почти все такие. Наверное, генетически запрограммированы на лидерство, подвижничество, творческую и высокую самоотдачу в труде. В наши дни таких людей становится все меньше и меньше.

Нам надо понять, что у того поколения, вернее, у значительной его части были другие идеалы, иные ценности. Школьники, например, собрали 150 тысяч рублей на изготовление танка «Магнитогорский пионер», хотя сами, как и все, испытывали трудности. И искренне радовались благодарственной телеграмме, полученной от... И. В. Сталина. Идеологическая система работала на соответствующем уровне.

Драматический накал при возведении пятой и шестой доменных печей увенчался волнующей телеграммой и для многих рабочих:

«Горячо приветствую и поздравляю строителей и металлургов-магнитогорцев с большой производственной победой.

В трудных военных условиях магнитогорцы в небывало короткий срок построили и ввели в действие крупнейшую доменную печь.

Родина и наша славная Красная Армия никогда не забудут самоотверженной работы магнитогорцев в деле непрерывного наращения производственных мощностей и снабжения военной промышленности металлом.

Выражаю твердую уверенность, что вы и впредь своим героическим трудом, напряжением всех своих сил обеспечите дальнейший подъем производства металла для окончательного разгрома немецко-фашистских захватчиков.

Желаю вам, товарищи магнитогорцы, дальнейших успехов в вашей работе.

И. СТАЛИН».

Подобных телеграмм, как и переходящих знамен ГКО, магнитогорцы получили много; 30 сентября 1949 года Президиум ВС СССР наградил орденом Ленина Магнитогорский металлургический комбинат. Не будем обсуждать — насколько нелепо или лепо награждение заводов и совхозов орденами. Но обезличие в этом явное. В общем — не самое удачное «изобретение» советской власти, ее идеологов. Однако обезличка компенсировалась персонификацией в оценке заслуг: ордена, награды получили и более 650 металлургов. 17 из них были отмечены орденом Ленина — начальник мартеновского цеха № 2 Е. И. Дикштейн, главный инженер ММК К. И. Бурцев, оператор третьего блюминга А. И. Тищенко, мастер-мартеновец А. А. Грибов, сталевары П. И. Гребенников, Г. Е. Бобров, Г. Рязанов и др.

В романе «Сталь и шлак» В. Попова директор ММК изображен весьма отрицательно, клеветнически — под измененной фамилией естественно. Слава Богу, книжка примитивная, ее никто не читает, хотя она и отмечена «лауреатством». Писатель изобразил Григория Ивановича Носова личностью бездарной, чуть ли завод по его вине не остановился и т. д.

Как ни поразительно, живой и правдивый образ Григория Ивановича Носова оставил для истории, для нас не писатель, а партийный работник — секретарь Челябинского обкома партии в 1941-46 гг., позднее министр внешней торговли СССР Николай Семенович Патоличев:

«Чем больше узнавал я Г. И. Носова, тем глубже проникался к нему уважением. Это был человек выдающихся качеств. Строгость характера в нем хорошо сочеталась с душевностью и простотой русского человека. У Носова не получишь поддержки, уважения, дружбы, если ты этого не заслуживаешь.

Металлургия Урала в годы войны неотделима от имени Носова. Вышедший из гущи народной, впитавший самые лучшие качества русского народа — труженика, Григорий Иванович пронес их через всю свою жизнь. За годы войны, проведенные мною на Урале, я хорошо узнал Носова. Мы стали друзьями — совместная и чрезмерная ответственность за работу Магнитки сблизила нас. Мы беспредельно верили друг другу и помогали. Это лучший вариант отношений при столь высокой важности задач и столь высокой ответственности перед страной, да еще в такое время, как война.

Григорий Иванович Носов был типично русским человеком, с обостренным чувством справедливости. Мне вспоминается в этой связи пребывание в Магнитогорске во время войны высокого представителя США. Григорий Иванович показывал гостю комбинат. Осматривая оборудование, американский гость счел возможным, указывая на какой-то станок или агрегат, заметить: «Это американское». Носов промолчал. Пошли дальше. Григорий Иванович держался, как всегда, очень естественно, в разговоре не старался подбирать умных слов, хотя имел дело с гостем из Америки.

Может быть, эта внешняя непосредственность, «простоватость» Носова поощрила американца еще в двух случаях сказать: «Это американское».

Американец, конечно, не предполагал, каким огромным внутренним зарядом человеческого достоинства, коммунистического сознания, глубочайшего советского патриотизма обладает этот внешне нерасторопный человек. Носов, конечно, не «взорвался» — ему, «маршалу на тыловом фронте», не к лицу было горячиться, и он снова промолчал.

Экскурсия продолжалась. Рассказав об очередном агрегате, Носов подчеркивает: «Это наше, советское». Около следующего слышу то же: «Это наше, советское». Осматриваются домны, мартены, блюминги, прокатные станы, и в каждом случае Григорий Иванович очень спокойно, но твердо непременно подытоживает: «Это наше, советское"...

Г. И. Носов был и внешне не беден — высокого роста, плечист, а внутренне — настоящий богатырь. Он прекрасно знал свое дело и как инженер, и как директор».

* * *

Драматические ситуации на ММК в годы войны возникали по разным причинам. Самым острым было положение зимой 1943 года, когда из-за снежных заносов прекратились поставки угля и пришлось остановить половину из 19 работающих мартеновских печей. Однако это всего лишь эпизоды, а не события. Вклад ММК и треста «Магнитострой» в победу над врагом заключался, подчеркнем еще раз, в освоении выплавки броневой стали большегрузными печами, в быстром пуске броневого стана «4500», в строительстве новых мартенов, коксохима, двух сверхмощных домен. Всю эту мощь усиливало и качественно меняло вступление в строй МКЗ, ММЗ и некоторых других производств.

Нельзя не упомянуть и об отливке в Магнитке танковых башен, поставляемых тогда Челябинскому тракторному заводу. Таинственный и легендарный «Танкоград», а попросту — Челябинск, полностью зависел от Магнитки. С броневым листом проблем не было, как и с танковыми башнями для «Т-34». Но с появлением у немцев «тигров» и «пантер» проблемы возникли. В мемуарах и воспоминаниях многих фронтовиков наш танк «Т-34» несколько идеализирован. При всех своих сверхотличных качествах, маневренности «Т-34» был беспомощен в лобовом бою и с «тиграми», и с «пантерами». Они пробивали наш танк насквозь, причем с расстояния не доступного для эффективного выстрела в ответ или в опережение.

Поэтому и был пущен в производство тяжелый танк «ИС», разработанный советскими конструкторами. Директор танкового завода в Челябинске Исаак Моисеевич Зальцман при всем своем гигантском авторитете, пробойности понимал, что навязать какому-либо заводу отливку тяжелых и сложных башен для «ИС» будет трудно. Все производства были перегружены, новые работы оборачивались ущербом для других государственных военных заказов. Решение через наркомат требовало времени.

И тогда Зальцман обращается прямо к Носову, направив в Магнитку с письмом двух инженеров. По телефону разговоры на такие темы запрещались. Зальцман писал не только как соратнику, но и как другу:

«Григорий Иванович! В развитие благого дела, начатого совместно, создания новых грозных танков — просим тебя помочь нам создать; первую серию новых танков. Для этого нам необходимо получить несколько сот тонн брони и отлить у тебя пару десятков башен.

Г. И., знаю тебя как решительного человека и друга Кировского завода, убежден, что ты все сделаешь. С надеждой жду твоего решения.

И. ЗАЛЬЦМАН».

О результатах дружеских отношений Г. И. Носова и И. М. Зальцмана можно и не рассуждать. Танки «ИС» начали участвовать в сражениях на месяц раньше ожидаемого срока. Урал своим железным кулаком сокрушал хребет Рура.

* * *

Отмечая заслуги выдающихся личностей, трудовые подвиги вольнонаемных рабочих, комсомольцев в Магнитке военных лет, не надо забывать, что в стране продолжал существовать тоталитарный коммунистический режим. Чрезвычайщина по каким-то параметрам ужесточилась. Но произошли и существенные изменения. НКВД перестало быть грозой и ужасом для крупных руководителей, хозяйственников, партийных работников. Спецпереселенцы не считались уже кандидатами во враги народа. Однако, более 10 миллионов осужденных по 58-й статье так и остались в концлагерях, на фронт их не брали, хотя многие такое желание изъявляли неоднократно и настойчиво. Поэт Борис Ручьев, например, будучи колымским заключенным, писал трижды заявление об отправке его на фронт. Из пяти тысяч магнитогорцев, осужденных по 58-й статье, никто не был тогда реабилитирован, помилован или отправлен на войну.

И невозможно пока сделать заключение — по каким причинам это происходило: из-за «неблагонадежности» репрессированных или по необходимости иметь дармовую и окупающую себя рабочую силу на лесоповалах и рудниках Севера, Колымы, Сибири и Казахстана? Возможно, играло роль и то, и другое соображения.

Появился и новый, многочисленный пласт ущемленных в правах людей: мобилизованные в так называемую «трудовую армию». Если А. Рассохин, воспоминания которого процитированы ранее, отказывается «вспомнить даром» те годы, то следует отметить, что он все же считал себя не заключенным, не полузаключенным, а военным рабочим. Были, однако, и другие мнения.

Доктрина Л. Д. Троцкого о мобилизации и переброске рабочей силы по армейским законам, реализованная И. В. Сталиным в годы войны, была, конечно, мягче массовых арестов, но не уступала по жесткости акциям со спецпереселениями. Узбек Т. Кенжабаев свидетельствовал: «Нас, как арестованных, привезли в Магнитку под охраной, поселили в бараке с двухъярусными койками, в проходах между ними не протиснуться, грязь, духота, голод. Работали мы плохо, еле держались на ногах. Узбеки и таджики умирали сотнями, тыщами. В нашем бараке из двухсот человек первого завоза осталось в живых лишь тридцать дехкан. Никакими трудармейцами мы не были. Мы были зеками. Тех даже кормили лучше, чем нас. Тяжело было, особо зимой. Да и мы народ о семьях заботливый. Хотелось многим привезти домой деньгу. Бывало, умрет от истощения узбек, а в поясе, под халатом сто тыщ рублей. Но тогда все мерли, как мухи: и русские, и татары, от голода, от болезности».

По исследованиям доктора исторических наук И. Ф. Галигузова, уже в 1943 году на предприятиях Свердловской и Челябинской областей работали более 70 тысяч узбеков, казахов, таджиков, киргизов. А эшелоны с «трудармейцами» все прибывали и прибывали...

«В начале 1945 года, — пишет И. Ф. Галигузов, — в общей численности рабочих-строителей основного производства треста «Магнитострой» 43,4 процента составляли мобилизованные и лишь 23 процента — кадровые рабочие».

На ММК, МКЗ, ММЗ и на некоторых других производствах процент кадровых рабочих был выше, чем в тресте «Магнитострой». Но в целом можно заключить, что в Магнитке 40-х годов, как и в 30-е годы, добрая половина трудящихся были спецконтингентом. Магнитка была не только партийно-комсомольской, но и каторжной. Другое дело, что «трудармия» была порождена не идеологическим маразмом, а суровой необходимостью, трудностями военного времени, может быть, единственным путем спасения государства. Да и качественное состояние спецконтингента военных лет в Магнитке было иным. Все-таки ведь не заключенные, не униженные и ограбленные спецпереселенцы, а мобилизованные в «трудармию», на время войны. Многие из них вросли в землю уральскую, остались, пустили славные семейные корни. Дети и внуки их стали людьми известными, влиятельными, заслуженными.

В годы войны в Магнитке весьма многочисленны были и так называемые «фитили». Какой-то одной возрастной категории они не имели. Это были и подростки, и молодые строители, металлурги, и старые рабочие, которые от изнеможения не могли после трудовых смен добраться до своих бараков на отдых. Они оставались ночевать, спать в строительных будках, в цехах у отопительных батарей, в тоннелях подземных коммуникаций. «Фитили» не умывались месяцами, носили грязные телогрейки, невообразимые отрепья, брезентовые ботинки с деревянными подошвами и т. п. К ним, неопрятным, опухшим, опустившимся, проедавшим карточки и зарплату за неделю, относились пренебрежительно, называя их даже в глаза — «фитилями». В рабочих столовых несчастные собирали объедки, облизывали тарелки, вылавливали остатки пищи в помоях, отбросах. На прогулы они не отваживались, однако. Работали хорошо, сменные задания перевыполняли. «Фитили» просуществовали в Магнитке до конца 40-х годов! Обликом Магнитки военных лет они, безусловно, не были. Просто незначительный штрих действительности.

А вот эвакогоспитали в нашем городе заслуживают внимания и доброго слова. Первый госпиталь оборудовали и развернули срочно в школе № 31, начальником его стала заведующая горздравотделом Ольга Владимировна Агеносова. Наиболее крупным, известным стал эвакуированный из Смоленска госпиталь № 2191, который возглавлял полковник медицинской службы Константин Иосифович Дробышевский. Госпиталь разместили в театральном зале левобережного ДКМ. Вскоре в Магнитке функционировало уже девять госпиталей (в зданиях школ 5, 8, 16, 29, 31, 47).

Многие бойцы и офицеры в госпиталях сроднились с Магниткой и личной судьбой. Они были молоды, влюблялись в медсестер. И чувства их были светлы, пронзительны, удивительны своим богатством, постоянством, верностью. Истории этих знакомств, судьбы молодых людей того времени могли бы заполнить сотни страниц в захватывающих душу романах. Воспроизведем сокращенно для примера воспоминания З. Толкачевой, опубликованные в одной из наших местных газет («МР», 9.02.95 г.):

«В 1940 году я закончила Миасское педагогическое училище и годичные курсы медицинских сестер. Когда началась война, я жила в Магнитогорске. В первые же дни войны явилась в призывной пункт с военным билетом, чтобы меня отправили на фронт. Но мне ответили: «Девушек пока не берем, ждите повестку».

В конце июля я получила повестку, меня направили в эвакогоспиталь 3174. Тогда почти во всех школах были госпитали. Там я встретила Григория Васильевича Толкачева в офицерской палате, тяжелораненого. Он был такой скромный, терпеливый, вежливый, добрый. Мне он сразу понравился. Поначалу мы с ним обменивались только взглядами, а потом начали писать друг другу записки. Полюбили друг друга. Мне было 19 лет, ему 22. В госпитале он лечился четыре месяца. У нас была очень строгая дисциплина, работали мы по 12 часов в сутки. Вечерами для раненых иногда показывали кино. И когда Гриша начал передвигаться на костылях, он опускался в зал по лестнице, просил меня остаться в кино после работы, но я боялась начальника госпиталя, она у нас была очень строгая.

В вечерние смены мы собирались в коридоре за дежурным столом. Выходили из палаты Гриша на костылях и другие раненые, пели песни. Я знала много песен и всегда запевала. Гриша очень любил песню «Ты не вейся, черный ворон».

Наш госпиталь был одним из лучших в области. Лечение и уход за ранеными были хорошие, и раненые быстро выздоравливали, их отправляли на фронт. В ноябре 1941 года Григорий выписался «годным к нестроевой службе», с переосвидетельствованием через три месяца. Он пришел жить к нам, и мы с ним поженились. Ему очень нравился Магнитогорск. Он мечтал жить после войны только в Магнитогорске.

Через три месяца военкомат направил его в Нязепетровск, где он готовил молодых солдат для фронта. Он часто писал мне письма и высылал деньги по аттестату. В июне 1942 года он сообщил мне, что скоро его направят на фронт. Григорий очень хотел, чтобы я приехала к нему повидаться.

В отделении, где я работала, все сестры охотно согласились поработать за меня, и врачи подписали мне заявление. Но начальник госпиталя меня не отпустила, и я в слезах ушла от нее.

И вот в августе 42-го года он под Сталинградом: на его подразделение, в котором оставалось всего 42 человека, пошло в атаку около батальона фашистов с танками. И он отбил эту лавину атакующих. Его воины уничтожили около 200 фашистов, сожгли два танка и четыре самоходки. Даже двенадцать пленных взяли.

Вскоре я получила от него письмо и вырезку из фронтовой газеты, где Григорий Васильевич был уже снят с орденом Александра Невского. Эта газетная вырезка хранится в Магнитогорском музее.

После сталинградских боев Г. В. Толкачев сражался на Курской дуге, Из фронтовой газеты: «Чрезвычайно сильной была атака противника на участке батальона, которым командовал герой сталинградских боев гвардии капитан Г. В. Толкачев. Только против одной стрелковой роты гитлеровцы направили 56 танков. За день боя полком было уничтожено много живой силы врага, подбито 26 танков, 17 орудий, 27 автомашин, 13 бронетранспортеров, 58 пулеметов».

Затем бои у Днепра. К реке, воспетой великим Гоголем, подошли 22 сентября 1943 года. Офицер, озаренный любовью в Магнитке, поднятый на ноги после тяжелого ранения, познавший счастье в трудное время, воюет с каждым днем отважнее, увереннее, более умело. Военная хроника рассказывает нам:

«Командир батальона Толкачев, распределив переправочные средства, приказал готовиться к форсированию реки, а сам тем временем расспрашивал партизан, чем располагает враг на правом берегу. В половине первого ночи весь отряд успешно форсировал водный рубеж. Комбат и его помощник спешно организовали оборону. Захваченный плацдарм был обширен, и теперь надо было его удержать. На рассвете враг начал свою первую атаку.

И откатились с потерями гитлеровцы, встреченные шквальным огнем советского батальона. Вторая атака, повторенная через два часа, успеха врагу не принесла. Гвардейцы стояли, как скала. Вскоре подошел весь 203-й гвардейский полк, за ним к вечеру переправились остальные части 70-й гвардейской дивизии. Плацдарм был расширен.

Однако предстояло совершить подобное, если не более трудное, на Припяти, в районе села Крушняки. Батальон Толкачева снова совершил тяжелый марш по лесным дорогам, через кочкарники и болота. Партизаны-проводники вывели передовой отряд к месту назначения в обход укреплений врага. Плацдарм на Припяти захватили сравнительно легко, но удержать его оказалось не так-то просто.

На рассвете появились значительные силы противника. С каждым часом их становилось все больше и больше. Атаки повторялись через два-три часа. Отражать их было все труднее, таяли боеприпасы. Солдаты почернели от усталости и беспрерывных боев: глаза ввалились, лица побледнели, губы запеклись и потрескались... Капитан Толкачев, вжимаясь в землю, пополз по-пластунски навстречу «фердинанду» и забросал его гранатами. К вечеру подошел полк и переправился на плацдарм, а к утру здесь уже была вся 70-я гвардейская дивизия...» За личный героизм, умелое руководство боями, форсирование Днепра и Припяти капитану Толкачеву присвоили звание Героя Советского Союза. А в Магнитке ждала его любимая, тревожилась, сердце чуяло, что Григорий в смертельном огне. И она, молоденькая, обаятельная медсестра Зинаида Николаевна Толкачева узнала не первой, что ее муж награжден орденом Ленина и Золотой Звездой Героя Советского Союза. На работе в госпитале ей одна из медсестричек сообщила. Мол, слышала утром по радио, твой Толкачев — Герой Советского Союза!

«Вечером после работы, — вспоминает Зинаида Николаевна, — я подошла к зданию заводоуправления, где на стенде была свежая центральная газета и в ней Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза Г. В. Толкачеву, Г. И. Гурьеву и другим (всего 17 человек).

Я сразу послала письмо Грише, поздравила с высокой наградой и вскоре получаю от него письмо, где он очень скромно пишет: «Воюем неплохо, мне присвоили звание Героя Советского Союза и пообещали отпуск на 15 дней, скоро увидимся».

И вот мы с дочкой ждем его в отпуск (Светланочке тогда был один год). Ждем-пождем, а его нет и нет. А через два месяца получаем похоронку».

Драматизм в судьбе медсестры Зинаиды Николаевны Толкачевой, ее счастье, тревоги и горе, отвага и гибель ее мужа, продолжение жизни в дочери Светлане являются не частностями времени, а действом истории России, Магнитки.

Ангелы в белых халатах нужны были той эпохе не только в тыловых госпиталях и больницах. И ушли тогда на фронт из Магнитки хирурги Н. Кремез, Ю. Писаренко, главный врач центральной больницы А. Барышев, главный врач санэпидстанции П. Захарова, директор медучилища П. Вашенко, главный врач городской поликлиники Д. Филатов, детские доктора А. Журавлева, О. Ивицкая, Л. Фурман, Н. Чеботарева и др. В Магнитке эти фамилии известны и уважаемы.

Санитарные поезда с контуженными и ранеными на фронтах бойцами прибывали один за другим. Более 30 тысяч красноармейцев и командиров приняла Магнитка на излечение. Многие из них имели очень тяжелые ранения, ожоги, поэтому погибали. Хоронили их в братских могилах на левобережном кладбище. Но тысячи из них были спасены самоотверженным трудом врачей, медсестер...

Медсестры, вы судьбой крылаты,

и, может быть, в беде видней,

что ваши белые халаты

белее белых лебедей.

Когда бои нас обжигали,

когда огнем пронзал завод,

вы нам подняться помогали,

смывали с нас и кровь, и пот.

Когда в болезни и кручине

не видели мы мир большой,

вы нас улыбками лечили

и согревали нас душой.

Когда тревожными ночами

к нам приходила злая смерть,

вы озаряли нас очами,

вновь заставляли сердце петь.

И нет, наверно, выше платы,

чем благодарность от людей.

Да будут белые халаты

белее белых лебедей.

Комментарии: 1, последний от 26/01/2010. © Copyright Машковцев Владилен Иванович Размещен: 02/03/2007, изменен: 02/03/2007. 528k. Статистика. Монография: История 1999. История Магнитки		Оценка: *6.414** Ваша оценка:

Машковцев Владилен Иванович : другие произведения.

История Магнитки