Машнин Александр Леонидович : другие произведения.

Капитализм по-русски: системная коррупция, неолиберализм и неофеодализм

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

1. Общие вопросы

   Либералы не придают этому значения, но при капитализме большая часть населения лишена средств производства, зачастую даже собственности на жилье. Таково положение низших классов: наемных рабочих, деклассированных элементов. Их доходы и способность к потреблению в решающей степени определяются способностью продавать свою рабочую силу. Даже для удовлетворения самых неотложных потребностей -- в еде, одежде, обуви, жилище, - капиталистическая система требует немалых платежей.
   Чтобы получить доступ к эффективным средствам труда, технологиям, преимуществам разделения труда, рядовой человек должен наняться к какому-нибудь капиталисту, согласиться на его распорядки и условия труда. Последние служат преследованию не общественных, а личных целей нанимателя. Низшие классы должны работать на капиталиста уже только для того, чтобы существовать. В классическом капитализме безработица -- это нищета и бездомность, через некоторое время - превращение человека в отбросы. Но что потеряет отдельный капиталист, если откажется нанять рабочего, запросившего слишком много уважения, неадекватные условия труда или зарплату выше "рыночной"? Не слишком много.
   Итак, в условиях монополизации земли и производств соцэлитой, главным источником доходов для большинства населения является труд по найму. В то же время, способность к торгу, экономическая сила отдельного наемного рабочего и отдельного капиталиста несопоставима.
   На "монопсонизированном" рынке, когда продавцов в десятки раз больше, чем покупателей, как на рынке рабочей силы, цена товара испытывает понижательное давление со стороны покупателей. В случае, если капиталисты организованы, состоятельны, когда каждый из них мало что потеряет от не найма отдельного трудящегося, сила их понижательного давления на цену рабочей силы будет очень высока. Если трудящиеся экспроприированы, если трудоустройство -- вопрос защиты от бездомности и недоедания, способность каждого отдельного трудящегося торговаться за условия и оплату труда очень низка. Если трудящиеся дезорганизованы, они могут выступать только поодиночке, и соцэлитам легко навязывать из года в год всему классу трудящихся производственные отношения, выгодные лишь им самим.
   Буржуазия как класс малочисленна. Ее представителям легче договариваться, легче поддерживать между собой партнерство, общие "ценности", дружбу. У них есть для этого средства и свободное время. Они могут хорошо оплачивать своих идеологов. Контролируя государственную машину, они навязывают низшим классам всяческие верования, страхи, стереотипы, комплексы, "смыслы жизни". Контролируя СМИ и культурных деятелей, капиталисты разобщают трудящихся и повышают собственный престиж. Капиталистический рынок рабочей силы уже в силу внутренних причин очень далек от конкурентного, предоставляет разобщенным трудящимся очень мало возможностей для торга за условия труда и зарплату. Понятно, что неоклассический рынок труда с равными возможностями и всеобщим свободным волеизъявлением - это одно из самых лицемерных мест в экономикс, нелепейшая из абстракций.
   В России соцэлита сознательно и систематически дезорганизует трудящихся как класс. В этих целях используется идеология борьбы за счастье каждого в отдельности, пресловутая "американская мечта". Молодежи подсовывают культ личного успеха. До недавнего времени российские СМИ и "литература" усердно культивировали в молодежной среде приблатненное мышление, гопничество. Старшим возрастным группам предлагаются идеологии геополитической, национальной и субкультурной вражды. Наличие штрейкбрехеров и лиц, следующих за буржуазной и консервативной идеологией, еще больше дезорганизует рабочий класс. В результате дезорганизации трудящихся как класса остается низкой их способность к торгу с народившейся буржуазией за условия и оплату труда. Отдельные трудящиеся лишаются перспектив сколько-нибудь улучшить условия жизни, снизить зависимость от тяжелого и низкопроизводительного труда на предпринимателя.
   Монополия буржуазии на средства производства в России охраняется учреждениями по политической и культурной дезорганизации трудящихся, полицией и армией, отношениями найма, труда и потребления. Накопить первоначальный капитал из заработной платы в России невозможно.
   Развитие капиталистической системы приносит неодинаковые плоды трудящимся и социальным элитам. К. Каутский отмечал, что средняя производительность труда при капитализме растет быстрее, чем доходы трудящихся. Согласно Г. Джорджу, технический прогресс в капиталистическом обществе сопровождается ростом цен на землю и недвижимость, аренды и квартирной платы.
   С развитием капитализма усиливается эксплуатация низших классов и в потребительском сегменте экономики. Если трудовая экспроприация происходит внутри капиталистических фирм и заключается в недостаточной оплате вклада трудящихся в производство, то потребительская экспроприация основана на принуждении трудящихся к переплате за множество товаров и услуг. Потребительская экспроприация -- это систематическое изъятие части доходов трудящихся в потребительском сегменте экономики посредством манипулирования спросом, потребностями, продажи товаров по завышенным ценам. Изъятые средства реинвестируются в капиталистическую систему и поддерживают базис капиталистического производства. Значительная часть этих средств в форме сверхприбыли и прибавочной стоимости переходит в карманы соцэлит, чтобы пополнить финансовый капитал или быть израсходованной на товары роскоши.
   Не "невидимая" рыночная рука, но хищные аппетиты асоциальных элит регулируют производственные отношения при капитализме, ограничивают производство необходимых товаров и услуг. Капиталистическое производство мотивируется не общественными нуждами, а шансами выгодной продажи произведенного. Соцэлиты принимают в расчет только платежеспособных покупателей. Платежеспособность в капиталистическом обществе зависит главным образом от классовой принадлежности. Выходит, что капиталистическая система не только систематически экспроприирует трудящихся, но использует их в производстве, непропорционально ориентированном на удовлетворение потребностей экономической элиты. Посредством рыночно-капиталистических учреждений все большая часть трудящихся принуждается к общественно бесполезному и нетворческому труду, к прямому служению соцэлите.
   Казалось бы, либеральные реформы в России предоставили народившейся буржуазии огромные ресурсы и возможности. Но развитию производств и технологий она устойчиво предпочитает классовую борьбу с трудящимися, с непривилегированным населением. Чем конкурировать, лучше договориться и вместе наживаться на дешевой и бесправной рабочей силе. Даже либеральные экономисты признают, что российские капиталисты широко используют практику ценового сговора. Организуясь в кланы, используя связи с местными властями для защиты рынков сбыта, производители поддерживают завышенные цены на многие товары, в частности, недвижимость, и, таким образом, экспроприируют трудящихся вне отношений найма.
   В 1990-х гг. жители нашей страны, не находившие себе места в безденежном сельском хозяйстве и промышленности, миллионами "переквалифицировались", фактически - деквалифицировались в торговцев или подсобный персонал капиталистической системы. Это имело огромные последствия для их социальной защищенности, самостоятельности, экономической психологии. Отказывавшихся поглощали армии безработных, низового криминалитета, гопников. Не открытое, а экономическое насилие было двигателем начавшегося процесса переброски трудящихся из производительного сектора на обслуживание рыночно-капиталистической надстройки.
   С усилением экономического влияния буржуазии, народное хозяйство все больше переориентируется на удовлетворение ее потребностей. Происходит разрастание финансового сектора, элитного домостроительства, индустрии роскоши. Влияние соцэлит на товарное производство возрастает. В дополнение к административным, внутриорганизационным рычагам появляется больше рыночных, "конкурентных" возможностей давления на товарное производство.
   Выдавливание пролетариата из производительной экономики сокращает производство товаров народного потребления. Если покупательная способность буржуазии растет опережающими темпами и повышает ее спрос на какой-либо товар, это вызывает повышение его цены и снижение доступности для трудящихся. Это опять-таки на руку буржуазии, поскольку усиливает зависимое состояние трудящихся. В капиталистической системе цена товара определяется не столько его общественной ценностью, сколько готовностью платить за его приобретение. Рост последней стимулирует приток капитала в данную отрасль, что равнозначно перенаправлению производственных возможностей на удовлетворение потребностей буржуазии в ущерб потребностям малообеспеченного населения. Таким образом, улучшение экономического положения буржуазии ведет не только к относительному, но и к абсолютному обеднению трудящихся, особенно занятых в сельском хозяйстве и производстве товаров народного потребления.
   Обратная зависимость между доходами буржуазии и возможностью трудящихся совершать покупки особенно заметна на рынке недвижимости. Чем больше доходы буржуазии, тем выше цена жилья и тем меньше его доступность, даже при прежнем уровне доходов, для трудящихся. Следовательно, рост прибылей капиталистов даже только за счет эксплуатации технического прогресса, за счет присвоения результатов увеличения производительности труда, делает трудящихся беднее. Лицемерные апологеты либерализма считают неравенство экономических возможностей полезным. "Естественное состояние", которое эти защитники рыночных "свобод" навязывают трудящимся заключается в свободе быть нищими.
   За ростом производительности труда, развитием капиталистической техники следует не сглаживание социальных противоречий, но снижение численности пролетариата: все большая часть низших классов направляется на прямое служение соцэлитам. В отстающих капиталистических странах все больше трудящихся вытесняется из производительных отношений, направляется на нетворческую, лакейскую, социально непродуктивную работу. Таким образом, капиталистический строй несет в себе отношения безличного, классового, опосредованного деньгами рабства.
   Реальная рыночно-капиталистическая система координации народного хозяйства далеко не бесплатна, вопреки нелепой теории неоклассиков. Грандиозная рыночная надстройка, состоящая из миллионов самодовольных менеджеров, жадных торговцев, вводящих в заблуждение консультантов, рекламщиков, посредников, ежедневно требует огромного содержания. В капиталистическом обществе она выполяет важнейщую функцию посредника, координатора хозяйственных агентов. Без нее сколько-нибудь эффективный капитализм - утопия. Но апологеты либерализма продолжают быть глухими и слепыми к трудностям рыночно-капиталистической координации общества, к бурному росту сегментов торговли и посредничества в периферийных экономиках. Вступая в противоречие с собой, либералы создают целые теории, доказывающие, что капиталистические фирмы возникают вследствие издержек, неэффективности, хаотичности рыночной системы координации. Иногда либералы отходят от "аксиом", согласно которым рыночная система невесома и гениальна.
   Бремя по содержанию рыночной надстройки тем тяжелее ложится на трудящихся, чем меньше их численность. Молодежь, многочисленные выпускники российских вузов с завышенными ожиданиями и скромными познаниями образуют непрекращающийся приток кадров в рыночную надстройку. Разбухание рыночно-координаторского сегмента в экономиках России и Украины, несомненно, увеличивает нагрузку на трудящихся, ведет к снижению заработной платы и свободного времени. Этот процесс, который является не следствием коррупции, но системным дефектом вечно догоняющего капитализма, ведет к ущемлению интересов российских трудящихся. В современной либеральной экономике трудящихся эксплуатируют два класса: капиталисты и торгово-посреднический класс. В консервативно-либеральных странах, таких как Россия, Индия, США, к этим двум классам добавляется очень сильная военно-бюрократическая прослойка.
   Историческая особенность нынешнего периферийного капитализма состоит в том, что высокая производительность труда позволяет классу торговцев и посредников быть даже более многочисленным, чем пролетариат. Если буржуазия владеет и управляет производительными силами, финансами, технологиями капиталистического общества, то класс торговцев и посредников паразитирует на недостатках капиталистического общества. Однако, многие представители этого класса принадлежат к нему не добровольно, а за неимением приемлемой альтернативы в рядах пролетариата. Этот класс -- тяжелый побочный продукт перезревшего капитализма.
   Рыночный капитализм сопряжен с огромными, но плохо поддающимися исчислению издержками упущенных возможностей. Существуют и другие, альтернативные буржуазным, экономические отношения, которые могут дать трудящимся больше массового жилья и товаров массового потребления, больше экономической и социальной справедливости. Социалистическая организация экономики способна упразднить асоциальный сектор капитализма, высвободить из-под седла капиталистов немалые ресурсы, повысить заинтересованность людей в общественно полезной деятельности, производительность труда и уровень жизни.
  

2. Либерализм и неравенство производственных возможностей

   Либерально-буржуазный режим, вопреки увещеваниям его теоретиков, не обеспечивает трудящихся равными возможностями доступа к рынкам рабочей силы. В наши дни, несмотря на исторический размах капитализма, сохраняются этнические, государственные, культурные препятствия к трудоустройству. Во многих странах, например в России и на Украине, соцэлиты культивируют их сознательно, дабы разобщать рабочий класс. Эксплуатация национальных и религиозных предрассудков, исторических событий выгодна буржуазии потому, что ведет к перенаправлению протестной энергии низов в заранее подготовленное русло, обрушивает гнев масс на козлов отпущения. Если этот процесс удается, общественный авторитет соцэлиты может быстро вырасти.
   Разве не глупо этим не пользоваться, если социальная напряженность и так высока, вследствие экономической несправедливости? Отметим, что капиталистический строй способствует не столько преодолению, сколько сохранению политических трудностей, препятствует организации мирового рынка рабочей силы, открытого для трудящихся всех стран. Ни один апологет неолиберализма не выступил за свободное перемещение "труда" в международном сообществе.
   Даже такие столпы либерализма как МВФ и ВТО не спешат требовать свободы трудовой миграции. Замалчивают проблему и неоклассические экономисты. Видимо, их вера в либеральное чудо не слишком искрення. Принципы "открытой экономики" используются не ради самих себя, не как фетиш, а как средство личного обогащения. Тому же служит либерализация. Под метафизической риторикой, что эгоизм -- это путь к процветанию, скрывается классовый эгоизм. Либерализация понимается как переход общественного достояния в руки буржуазии. Все наладится само собой, потому что рынок справедлив и эффективен, - успокаивают приватизаторы. Но если капиталистическая действительность побивает либеральные теории, то либеральная экономическая практика пересиливает самые громкие, простые и свободолюбивые слоганы либерализма.
   Распространение идеологии laissez faire на капиталистической периферии превосходно сочетается с защитой рынков рабочей силы в ЕС и США, с борьбой с иммиграцией из бедных стран. Закрывая глаза на противоречия между своей теорией и своей практикой, правительственные экономисты в США и других западных странах продолжают видеть в свободной, не контролируемой ими миграции рабочей силы серьезную угрозу, затрудняют иностранцам получение разрешений на работу.
   Но либеральный режим не ограничивается миграционной дискриминацией. Развитие рабочей силы ограничивается образовательным и социальным неравенством, другими видами дискриминации. Возможность трудящегося конкурировать за рабочее место зависит от его изначального материального, правового, социального положения в капиталистическом обществе. В развитых экономиках рынки рабочей силы предоставляют их участникам некоторые возможности для конкуренции. Но в целом рынки рабочей силы в странах с либеральными режимами очень далеки от конкурентных.
   В развитых странах либералы, вместо дерегулирования рынков рабочей силы и введения подлинного, теоретического либерализма, тщательно регламентируют экономические отношения, охраняют многие права трудящихся. Западным капиталистам незачем рисковать социальным взрывом у себя дома. Поэтому либеральную идеологию они с особенным усердием пропагандируют в третьих странах. Не только учат либерализму, но и насаждают его используя коррупцию и военное вмешательство. Что именно навязывают? Под ширмой честной приватизации западные финансисты скупают за бесценок земли, права на добычу природных ресурсов, предприятия - права на использование рабочей силы. Экономика либеразуемого общества перестраивается таким образом, чтобы лучше служить западной буржуазии. Ярким примером международного отчуждения производительных сил является либерализация и разорение экономики Болгарии.
   Высокому уровню диспропорций в экономических возможностях населения России способствует практика частного владения компаниями по добыче природных ресурсов. Огромные доходы добывающего сектора позволяют горсти российских олигархов влиять на российскую экономику в целом, накапливать финансовый капитал, скупать и подчинять себе фирмы в других отраслях. В либеральной экономике часть малого бизнеса постоянно ориентируется на обслуживание немногих состоятельных клиентов, а не на улучшение условий и принесение пользы обществу. Покупательная сила рождает предложение. Чем больший вес в народном хозяйстве имеет частная добывающая промышленность, тем больше в стране социальных контрастов и противоречий, тем меньше экономическое и политическое влияние трудящихся.
  

3. Капитализация системы образования

   Одной из составляющих неолиберальной экономической политики является переход от всеобщего образования к частному. Многие либералы призывают к приватизации образовательной системы, с целью ускорить развитие рынка образовательных услуг. Постепенно реализуемый переход вузов на самоокупаемость знаменует капитализацию высшего образования в России. И без этого в нашей стране уже давно введен имущественный ценз на пути к высшему образованию. Большая часть высшего образования уже давно стала платной, но либералы продолжают выявлять и закрывать "неэффективные" государственные вузы, в основном гуманитарные. Они уверяют, что общественное образование неэффективно ввиду отсутствия конкуренции, приводит к чистым потерям от налогообложения, к неестественному перераспределению общественного дохода. Видите-ли, от этого снижается заинтересованность самых предприимчивых граждан в экономической деятельности. В общедоступном, народном образовании либералы не видят ничего, кроме обузы. Должно быть им кажется, что расходы ложатся на плечи недоедающих и недопивающих капиталистов.
   Господство коммерческого образования, т. е. фактическое безразличие общества к получению знаний огромной частью молодежи, ведет к росту социальных противоречий. Оно оставляет право доступа к знаниям и специальностям лишь за детьми состоятельных семей. Прочие обречены не только на нищету и низкую производительность труда, но также на культурную забитость, отсутствие возможностей повысить производительность труда. Заметим, что идея платного образования защищались могучим предшественником неоклассической экономикс Г. Спенсером.
   Считая безграмотность естественным и необходимым состоянием народных масс, Г. Спенсер поучал: "несколько поколений тому назад... требования элементарного образования для рабочих никем не высказывались, а если и высказывались, то вызывали только смех [sic]; но когда... стала распространяться, по почину немногих филантропов, система воскресных школ... тогда начали кричать [sic], что... государство должно не только воспитывать [sic] народ, но и насильно [sic] давать ему образование". Этот наглейший и подлейший обскурантизм в наше время будет неэффективен даже в России. Но либералы, в частности, неоклассические экономисты, продолжают делать это позорное дело лицемернее, тоньше. Они провозглашают капитализацию образования в связи с необходимостью погони за экономической эффективностью. Однако, их эффективность однобока, - это эффективность сугубо с точки зрения прибыльного использования капиталов, эффективность в интересах капиталистов. Защищая имущественный ценз образованности, либералы ставят формализм выше общественных интересов, в очередной раз выдают свои предпочтения - "аксиомы" за научное знание. Но критикой общедоступного образования, в том числе профессионального, защитники неолиберализма подкапывают демократическое общество.
   Частные организации не способны предоставлять надлежащие образовательные услуги широким слоям населения. Частная фирма ориентирована на получение высокой прибыли. Ей важен рынок, а не общественный прогресс, заинтересованный потребитель, а не фундаментальная наука. Владельцы частных образовательных учреждений материально не заинтересованы в гуманитарном образовании или общекультурном развитии непривилегированных. Неудовлетворительное состояние систем платного образования в странах Латинской Америки и Африки служит тому примером. Отметим также, что готовность платить за гуманитарное образование не может быть массовой в капиталистической экономике. Профессии с низкой отдачей, требующие связей, в рыночной экономике становятся достоянием социальных элит, которые получают возможность таким образом самовыражаться, насаждать трудящимся буржуазную идеологию. Вот почему для буржуазии жизненно важно насаждать пролетарским массам эмоциональность, эгоизм, всячески мешать развитию общественного сознания, держать население в плену стереотипов.
   Система образовательных преференций для богатых препятствует развитию культуры, технологий и росту производительности труда. Низшие классы лишаются возможностей конкурировать за рабочие места с нарождающейся буржуазной "интеллигенцией". Капиталистическая система не дает бедным классовой альтернативы. Ее единственное предложение -- малопроизводительный, убогий труд. Личность мало что значит, способности мало кому нужны. Выбирать можно лишь между той или иной тягловой работой. Выходит, что застой технического развития и производительности труда в периферийных рыночных экономиках во многом обусловлен самой формой организации экономических отношений, а не коррупцией или недоразвитой рыночной инфраструктурой.
  

4. Усиление эксплуатации: рост социального статуса через потребление

   Буржуазная культура подталкивает трудящихся к деятельности по повышению социального статуса, престижа, самомнения, главным образом посредством потребления товаров престижного спроса. Провокация трудящихся к росту потребления и к росту предложения рабочей силы осуществляется классом капиталистов с использованием широкого набора средств. Деятели культуры и искусства, телеведущие, гости ток-шоу, корреспонденты, психологи систематически убеждают низшие классы в том, что "жизнь сложна, жить нужно для себя", что так или иначе "человек человеку волк", что "все зависит только от тебя".
   Высшие классы добиваются от трудящихся роста готовности работать, обостряют внутриклассовую борьбу, в том числе экономическую. Понуждение малообеспеченного человека к конкуренции за рабочее место -- это базис капитализма. Систематическая, всепронизывающая, длящаяся десятилетиями проповедь мелкобуржуазности сбивает расценки на труд, завлекает дополнительные трудовые ресурсы в капиталистические отношения. Увеличиваются объем производства и прибыли капиталистов, а прирост доходов трудящихся расходуется ими на потребление, что обеспечивает буржуазии новый цикл производства и новые возможности для эксплуатации. Так мотивирование трудящихся ведет к тому, что все больше прибавочной стоимости оседает в буржуазном сегменте общества.
   Потребительская агрессивность, конкуренция покупателей за эффектное потребление способствуют увеличению сбыта многих сомнительных товаров, усиливают субъективный вес приобретательской, мелкобуржуазной идеологии. Разумеется, на "стимулированное" потребление трудящийся может расходовать лишь те средства, которые он с трудом добывает в системе капиталистического производства. Бремя навязывемого потребления дополняет бремя трудовой экспроприации. Если оно растет большими темпами, чем реальная зарплата, то качество жизни трудящихся, несмотря на технический прогресс, может стоять на месте.
   Трудящийся-ударник скорее всего добьется для своей семьи более высокого уровня жизни, но ценой сокращения продолжительности жизни. Единственным гарантированным бенефициаром от роста социал-дарвинистских настроений среди трудящихся является буржуазный сегмент. Чем больше энергии трудящихся направляется в капиталистическую систему, тем богаче становятся жизнь и увеселения паразитической элиты. Рекламно-идеологические структуры рыночной надстройки капитализма, усиливающие потребление трудящихся и их взаимную экономическую борьбу, требуют все большего содержания.
   Формы эксплуатации изменяются с развитием общественных отношений. В современном капитализме широко используются провоцирование трудящихся к погоне за социальным статусом, к росту потребления, спекуляции на искусственно созданных потребностях. Теми, кто постоянно находится в состоянии нужды и неопределенности, управлять легче, чем самодостаточными людьми.
   Мы переходим к разбору донаучных теорий в экономике, оправдывающих современный капитализм и в упор не замечающих его самых существенных противоречий. Эти теории, представленные либеральными кретинами австрийского и неоклассического направлений,
   покоятся на слепой вере в несколько "аксиом" - предрассудков и дедуцируют из них исключительную благотворность рыночно-капиталистического строя.

Экономическое учение либерализма

1. Экономическая наука и аксиомы

   Один из главных теоретиков либерализма Л. Вальрас в своей книге указал, что экономическое знание нужно разделить "чистое" и эмпирическое. Специалистам первой он дал право разрешать "важнейшие и сложнейшие" проблемы второй. Ни целей, ни обоснованности, ни последствий деления экономической науки на господствующую "чистую" и подчиненную ей "эмпирическую" Л. Вальрас, однако, не раскрыл. Почему "чистая экономикс" должна главенствовать, а прикладная - идти следом, остается загадкой до сих пор. Содержание и границы эмпирической экономикс - тоже.
   Заслуживая признание буржуазного сообщества, Л. Вальрас теоретизировал только по-крупному. Он объявил, что принципы "чистой" политэкономии достойны статуса особого научного знания, что всякая научная критика этих принципов излишня, вредна и ненаучна. Этому он привел "доказательство". По его словам, "чистая экономикс" качественно сходна с теоретической физикой и математикой, основы которых приняты на веру. Раз "аксиомы" физики и геометрии приняты на веру, то и принципы "чистой экономикс", которая сходна с ними, должно принимать на веру. Посмотрим, насколько Л. Вальрас прав.
   Вначале установим сходства и различия между "чистой экономикс" и ньютоновской механикой, которую Л. Вальрас имел в виду, когда говорил о физике. Законы механики прошли немалое число проверок в экспериментальных условиях, в индустрии. Знание механики позволило человеку подчинять силы природы, устроить промышленное производство, облегчить строительство, увеличить производительность труда.
   Напротив, использование идей "чистой экономикс" неизменно оборачивалось ухудшением экономического положения населения. На примере перестроечной России мы видели, вместо обещанного Горбачевым "ускорения экономического развития", гиперинфляцию, взлет безработицы,социальной сегрегации и преступности, развал промышленности. Практическая ценность "чистой экономикс" эмпирически не подтверждается. За долгий век своего существования "чистая", неоклассическая экономикс не нашла эмпирического подтверждения ни одному из своих принципов. Эмпирическая проверка неоклассических концепций выявляет либо их ложность, либо метафизический характер - принципиальную несопоставимость с фактами реального мира.
   Неоклассики иногда безосновательно ссылаются на астрономию как на образец "чистой" науки. Посмотрим, в какое состояние могут повергнуть астрономию вальрасианские принципы возведения удобных положений в аксиомы, двоения наук на "чистые" и "эмпирические". Как и в неоклассической экономикс, в "чистой" астрономии материал, выработанный ее кабинетными умами в глухой изоляции от наблюдений, мог быть объявлен особенным научным знанием, свободным от любой критики. Сообщество "чистых" астрономов могло бы яростно защищать авторитет этого материала уже в силу его простоты и понятности. Этот материал, по аналогии с экономикс, состоял бы из невежественных фундаментальных принципов, дедуцированных из них моделей, нелепых объяснений и смехотворных наставлений. К числу фундаментальных и, разумеется, донаучных принципов могли бы относится такие: звезды светят ночью по доброй воле, чтобы помогать людям; Солнце боится холода; небо -- это царство гармонии. Страшно сказать, но "общепризнанная" сегодня либеральная экономикс выдвигает аналогичные фундаментальные принципы: у каждого человека в любой момент есть свобода выбора, человек ленив и минимизирует любой труд, рынок -- это царство гармонии. Но априорный материал "чистых", едва слышавших о телескопе астрономов, не может стать сердцевиной всей астрономии потому, что его таковым объявили. Какие бы теории не выстраивали профессора-априористы, окружающий нас мир продолжает существовать по своим законам.
   Еще более наглядное банкротство вальрасианский априоризм, его "строгая научность" терпят в медицине. Защита "естества", идеология невмешательства в болезни сделало бы медицину не только ненужной, но и крайне вредной. "Чистые" медики могли бы доказывать, что лечение болезней вредит естественному отбору, что здоровье людей управляется мудрой и невидимой рукой природы. В наши дни такие медики снискали бы себе всеобщее презрение.
   Мы показали, что необоснованный, неуместный, тенденциозный априоризм может привести любую науку в состояние дегенерации. Изучению экономических отношений либеральные экономисты предпочитают копание в убогой аксиоматической картине мира, мудрствование о несуществующих отношениях и проблемах. Их "строго научное" мышление в свете научной критики предстает донаучным мышлением. Ниже будет показано, что его проповедь имеет цель гашения знания и сознательности.
  

2. Социал-дарвинизм, или поучитесь строить общество у диких зверей

   Родоначальник социал-дарвинизма Г. Спенсер однажды признал, что феодальная и капиталистическая системы имеют общий корень -- труд по принуждению: они "основаны на одном и том же принципе. Как в том, так и в другом строе должны существовать установленные степени и вынужденное подчинение низших степеней высшим". В привилегиях и насилии Г. Спенсер, столп современного либерализма, видел цемент государственного здания, неважно, - покоится ли оно на труде лично или экономически зависимых людей.
   Проблемы эксплуататорского строя Г. Спенсера нисколько не интересовали. Вместо изучения движущих сил, преград, закономерностей общественного развития он, подобно либеральным экономистам XX века, вещал о некоей "естественной справедливости", о необходимости широкой имущественной сегрегации. Эксплуатацию сильным слабого он подвел под "аксиому", согласно которой "естественный порядок" приносит обществу большую пользу. Этот порядок очень мудр, и не надо пытаться его улучшать. Повсеместный ров между родовитыми и "безродными", утонченными и безграмотными, состоятельными и нищими, богоизбранными и человеческим скотом, рвы и ровчики между категориями внутри этих двух гигантских групп оправдывались им высокой, гуманной целью: барьеры нужны для общественного развития! Надменный Г. Спенсер, как и буржуазно-либеральные экономисты, изображал себя слугой общественного прогресса.
   Но в чем общественная польза от наследования классовой принадлежности, всевозможного морального и материального угнетения трудящихся, объявление их неудачниками? Никакого конкретного анализа возможных последствий реализации своих принципов Г. Спенсер не предпринимал. Он ограничивался их пустым возвеличиванием. Он не понимал, что в иерархических обществах инициатива и свободная мысль большинства населения беспощадно приносятся в жертву, что на человека из низших классов смотрят как на товар. Все неудобное Г. Спенсер выносил за скобки. Прославляя благодатную конкуренцию, Г. Спенсер забывал прибавить, что чем сильнее в социальных низах чувства эгоизма, индивидуальности, гедонизма, тем легче с ними управиться.
   Однако, приводя "доказательства" того, что нетронутый естественный отбор есть перводвигатель общественного развития, Г. Спенсер покинул царство разума. Даже поведение диких зверей превосходит в разумности то, что Спенсер предлагает людям. Забота животных о потомстве, в том числе чужом, ясно и окончательно опровергает "аксиому" Г. Спенсера о естественности крайнего эгоизма. Сугубо эгоистический индивид считал бы и свое, и чужое потомство конкурентами. Г. Спенсер, видимо, не знал, что с развитием нервной системы животного его социальное поведение усложняется. Склонность дельфинов и волков помогать больным особям показывает, что спенсеровский "закон" асоциальной борьбы опирается не на биологию, а на воображение. Апологеты естественных состояний забывают, что, в отличие от животного мира, в человеческом обществе борьба за ресурсы ведется не один на один, а с использованием целого арсенала материальных и нематериальных средств.
   Но менее всего понятно, почему либеральные экономисты думают, что человечество должно учиться у животных, перенимать их общественный уклад. Неужели эти высокообразованные философы и ученые аристократы только для того и учились, чтобы показывать на диких животных и поучать толпу: "берите с них пример!" Но Г. Спенсер учит, что для людей естественно вести себя даже не подобно диким зверям, но подобно никогда ненасыщающимся хищникам. Потребности человека бесконечны, - трубят вслед за Спенсером апологеты капитализма, и проводят в жизнь принцип "разделяй и властвуй". Так происходит насаждение предрассудков о крайне эгоистической природе человека, о естественности асоициального поведения человека. Распространение спенсерианства среди трудящихся усиливает могущество соцэлит, дезорганизует трудящихся как класс, что ведет к снижению среднего уровня жизни и экономической силы трудящихся.
   Вся современная политэкономия laissez faire выстроена на спенсерианстве. Социал-дарвинисты -- либералы объявляют, что выдуманный ими "волчий закон" должен стать стержнем "свободного" общества. Иначе общество не сможет развиваться. "Волчий закон" должен всеми силами охраняться государством. Иначе в обществе наступит диктатура! Здесь уже знакомый нам высокий и смехотворный мотив: естественная борьба аксиоматически ведет народы к богатству. Естественная борьба с болезнями ведет к улучшению человеческого вида. Долой медицину! Рынок и природа мудры, а человек глуп!

3. Коллективный гедонизм под маской индивидуализма

   В неоклассической и австрийской экономикс методом познания объявлен индивидуализм. Утверждается, что исследовать нужно только поведение индивидов, так как коллективных идей и поведения будто не существует, даже общества не существует. Есть только индивид, его и изучаем. Вместе с этим утверждается, что каждый субъект экономических отношений руководствуется лишь собственной выгодой. Любой индивид до крайности эгоистичен; его гедонизм постоянен. Здесь возникает противоречие: либералы, формально объявив своим методом индивидуализм, проморгав индивидуальность, постулируют норму коллективного поведения -- всеобщий гедонизм. Занятно, что в "строго научной" и "сугубо индивидуалистической" австрийской экономикс гедонизм, приписываемый всем и каждому, не имеет градаций и никак не соотносится с человеческой индивидуальностью.
   Либеральные экономисты редуцируют всех людей к простейшим, однонаправленным, одинаковым существам. Экономические отношения изображаются взаимодействием этих существ. Вместо того, чтобы рассматривать материальные силы с точки зрения потребностей человека, либералы донаучно постулируют человечество сборищем асоциальных роботов. Трудящихся для этих "друзей свободы" есть только материал для эксплуатации, безличный и бесправный "труд".
   Справедливо мнение, что если вместо людей анализируются их "эскизы или касательные", если эмпиризм и исторический анализ подменены формализмом, общественное исследование становится бесплодным. Неоклассики, якобы в целях удобства, изображают людей раз и навсегда данными, неизвестно как сформировавшимися рациональными машинами, идентичными в целях и алгоритме экономического поведения. Их теоретический человек - гедонистическое, бесконечно хищное в отношении окружающих ресурсов существо. Будучи наделенным величайшей силой гедонистического оптимизаторства, рациональное существо неоклассиков полностью предсказуемо. При этом оно совершенно невосприимчиво к влияниям социальной среды, изолировано от всего эмоционального, обладает жестким набором предпочтений, которые реализует с настойчивостью механизма. Оно не подвержено влиянию общества, экономических и исторических условий даже в период своего развития. Не правда ли, это - идеальное существо для производства богатства, идеальный массовый человек? Именно такой идеал массового человека нам навязывают буржуазные либералы. Именно такой субъект, утверждают они, обладает рациональностью в научном смысле этого слова, более всего способствует преуспеванию общества. Нужно поправить: буржуазного сообщества.
   Либеральные экономисты называют всеобщее хищничество, всеобщую борьбу конкуренцией и проповедуют ее мессианскую роль. В действительности, крайний эгоизм несовместим с разделением труда: "ни одна компания на земле не могла бы просуществовать и минуты без общественного франшиза в той или иной форме". Без сотрудничества людей, без чувства общности, без самоотдачи, знание и культура вообще бы не сформировались. Говоря о судьбоносности эгоизма и приобретательства, либералы завираются.
   Рыночно-капиталистическая система использует общественный характер человека, общественную культуру. Чем более развита общественность, тем большей эффективности могут достичь экономические отношения. Экономика асоциальных хищников внутренне не способна выйти из убогого состояния взаимной бойни, при котором возможны лишь низшие формы экономической активности -- воровство, обман, грабеж, кустарное производство, огородничество и мелкая торговля. Именно такой строй экономических отношений - дикий капитализм, - западная буржуазия в последние десятилетия утверждает в периферийных экономиках.
   Придуманный кабинетными либералами "всеобщий закон" гедонизма распространяется ими в качестве научной истины и за пределами экономикс. Этот "закон" активно используется в лоббировании преступных, неолиберальных реформ. Он позволяет легко и с научной помпой оправдывать экономическое и культурное неравенство, апеллировать к асоциальности, предрассудкам, манипулировать людьми. Достаточно сказать "свобода предпринимательства" и "обогащайтесь", и многие будут следовать без мыслей об обратной стороне медали. Таким образом, вместо изучения влияния личности на выбор профессии, трудовую деятельность, на потребительские предпочтения, идеологи буржуазии под видом индивидуализма преподносят совершенно безосновательную, но выгодную с точки зрения эксплуатации догматику всеобщего хищничества.
   Либеральные экономисты выступают за полное подчинение трудящихся произволу капиталистической системы, за превращение личности в придаток капитализма. Жизненная энергия трудящихся представляется им средством роста капитала. Неоклассическое понимание рынка рабочей силы исключает индивидуальность трудящегося уже тем, что предполагает рассмотрение трудящегося не как индивида, а как бездушных единиц труда, задействование которых есть право, а не обязанность владельцев средств производства. Неоклассические экономисты убеждают, что заработная плата может быть как угодно низкой, но при этом единственный капиталист будет справедливо получать львиную долю производимого продукта, за свою "эффективность". Итак, либеральная экономикс, вопреки распространенному заблуждению, не признает основных прав, цельных экономических интересов, даже личности трудящегося. Человек как сознательный субъект экономической деятельности исчезает за асоциальным коллективизмом либеральных экономистов. В отличие от социалистического коллективизма, либеральный, хищнический коллективизм не оставляет места для чего-либо индивидуального и человеческого.
   Подлинный индивидуализм должен считаться с многообразием мотивов, влияний, потребностей, знаний людей. Понятно, что либеральные буржуа вовсе не приступали к развития индивидуалистической теории экономики. Индивидуализм им нужен как ширма для объявления своей приверженности некоей свободе, которая при проверке выступает как свобода богатых всячески эксплуатировать бедных.

4. Рациональный выбор, полная информированность, бесплатность рыночного механизма, бесконечность потребностей и другие мифы либерализма

   Неоклассические и австрийские экономисты выдают свои теории за безусловно правильное знание. По их словам, эти теории схватывают суть и первобытной экономики, и экономики будущего. Но целью научной теории является не производство вымыслов, которые легко понять и в которые все должны верить, но получение верного, проверяемого, практически ценного знания. Критическое изучение положений экономикс важно и для теоретического, и для хозяйственного прогресса. Если та или иная теория на поверку оказывается ложной, это уберегает многих людей от следования по ложному пути. Латинское выражение "верую, потому что абсурдно" - верую, потому что невозможно представить рациональное доказательство, очень метко характеризует стержень этих теорий. Вместо исследования экономик конкретных стран, вместо получения знаний столь ценными методами обобщения и сравнения, либералы, подобно богословам, выводят теорию из веры в особую миссию рыночной системы.
   Л. Робинс и У. Джевонс в своих книгах объявили, что "неоклассические аксиомы", т. е. недоказанные, произвольно взятые мнения об экономических отношениях, - это непререкаемые силы, которым подчиняются все люди. В "Теории политической экономии" У. Джевонс назвал верность этих "аксиом" псевдопроблемой, а исследование их верности -- ненаучной деятельностью, тратой времени. Ясно, что вопрос о соответствии могучих капиталистических сил их неоклассической интерпретации его не волнует. Вот вам и "строго научная" экономикс! Но если догматизм Л. Робинса, понимающего политэкономию умом английского полковника, еще можно понять, то наглость его коллег -- это уже попытка защитить капитализм от света разума. Как отмечал В. Асмус, для того, чтобы заниматься умозрительным или интуитивным познанием, не требуется ни знаний, ни умений, нужно только волевое усилие. Ясно, что иррациональная метафизика, образующая сердцевину неоклассической и австрийской политэкономии -- это наследство не до конца ушедшего в прошлое средневекового мракобесья.
   Все, что находится вне сферы рыночного обмена, не занимает умы буржуазно-либеральных экономистов. Противясь росту сознательности населения, они с негодованием относятся к учреждениям общественного контроля над условиями труда, к объединению трудящихся в профсоюзы, отвергают необходимость общественного контроля за производством хлеба, молока, мяса и других продуктов питания. Либеральные экономисты пытаются убедить население в существовании невидимой прогрессивной силы, которой якобы обладает нерегулируемый капитализм.
   Влияние социального окружения на выбор человека неоклассиками не признается. Везде, где есть рынок, они видят лишь информированные, свободные и правильные решения субъектов. В действительности, любой человек подвержен воздействию социальной среды. Современный капитализм особенно агрессивно влияет на экономическое поведение, характеризуется навязыванием условий труда, убеждений и верований, вкусов, сомнительных товаров. Потребители, как показывают эмпирические исследования, очень далеки от состояния полной информированности.
   Видение человека как полностью осведомленного и невероятно рационального существа имеет больше оснований считаться кабинетной фантазией, чем научной гипотезой. Из неоклассической предпосылки о полной информированности покупателей следует, что рыночная система должна предоставлять всем огромное количество информации, причем совершенно бесплатно. Учитывая нестабильность и сложность современного капиталистического производства, изменчивость технологий, асоциальность рыночных игроков, затраты на заблаговременное информирование покупателей должны быть огромны. По мере приближения прогнозов к абсолютной гарантированности, точности и полноте, их стоимость будет резко возрастать. Согласно неоклассикам, такие прогнозы должны быть доступны каждому из домохозяйств, следовательно, они должны охватывать всю капиталистическую систему. Но из этого следует, что неоклассический постулат о полной информированности рыночных контрагентов несовместим с постулатом о бесплатности рыночной системы.
   Вовсе непонятно, почему именно проблема выбора должна быть центральной в экономической науке. Изучение единичных актов выбора человека, выбора вообще считается в экономикс конвенциональным. Изучение того, как возникают экономические ситуации, как формируются альтернативы выбора объявляется посторонним для всей экономической науки.
   Смехотворна либеральная "аксиома", согласно которой потребности любого человека бесконечны. Будучи бесконечными, потребности человека не могли бы изменяться, появляться, увеличиваться или уменьшаться. Расти может только что-то конечное. Однако, либералам нет дела до таких мелочей. Они "изучают" потребность вообще, лишенную конкретного содержания, такую, какая им удобна. В действительности, человеческие потребности ограничены и зависят от влияний окружающей среды. При конечности мыслительных способностей человека его потребности не могут быть бесконечными.
   Подпирающая либерализм аксиома о бесконечных потребностях человека выражает интересы соцэлит, служит апологии капиталистического строя. Под маской аксиомы "строгой науки" буржуазия вводит в научный оборот догмат о вечно несчастном, нуждающемся, материально заинтересованном человеке, который всегда выступает только за самого себя. Нужно помнить, что экономическая сила отдельного капиталиста в сотни раз выше экономической силы заменимого, массового трудящегося. Если наемные рабочие вступают с бывшей криминальной, а теперь -- буржуазной элитой в торг поодиночке, их условия и оплата труда могут упасть ниже уровня выживания.
   Основу любого действия человека либеральные экономисты видят в том, что это действие приносит полезность. Они не стараются узнать, от каких обстоятельств зависит полезность, выносят само понятие полезности за рамки экономического анализа. Полезность считается экзогенной, иными словами, китом, на котором держится экономическое поведение человека. В теологии любое событие объясняется божьим промыслом. Божество -- это кит мира. Аналогичное объяснение, правда, ограниченное явлениями рыночного порядка, предоставляют верующие в аксиомы невмешательства. Такие объяснения не имеют практической ценности, бесполезны в борьбе за улучшение хозяйственных отношений, технологий, условий жизни трудящихся, в борьбе за устранение недостатков и болезней. Там, где ученый ставит вопрос и занимается исследованиями, буржуазный либерал и теолог надменно вещают истину и желают поставить точку.
   Австрийские политэкономы объявляют, что распределение ресурсов при капитализме полностью определяется потребительскими вкусами. Заметим, что в реальности человек вступает в экономические отношения без четкого набора предпочтений. Не в стеклянной колбе они создаются и не проносятся через жизнь неизменными. Понятно, что вкусы потребителя не являются китом, на котором держится капитализм. Отчуждение труда, обусловленное, в свою очередь, монополизацией средств производства и финансов относительно компактной социальной группой, - вот подлинная основа капитализма. Для того, чтобы ее замаскировать, либералы выдумывают кита -- вкусы потребителей. Они без стеснения говорят, что капитализм служит реализации вкусов и стремлений людей. Но розовые очки не позволяют многим из них видеть, что решающее влияние на рыночный спрос, на товарный ассортимент оказывают вовсе не предпочтения того или иного человека, а его экономическая сила, в том числе покупательная. Экономические возможности и, в меньшей степени, вкусы человека зависят от его места в классовой иерархии.
   Буржуазно-либеральное понятие рациональности человека наполнено реактивным, нетворческим содержанием, готовностью бесконечно приспособляться к действительности при полной неспособности ее изменить. Неоклассики лишают своего аутоматона и волевых, умственных способностей, так часто используемых людьми для изменения личных перспектив, для конструирования экономических отношений, расширения горизонта экономических возможностей. Иными словами, неоклассики дают аутоматону заданный набор альтернатив (работать в магазине или в ресторане), но забывают о способности человека изменять свое окружение.
   Казалось бы, рациональность и полная информированность контрагента должны предостерегать его даже от мельчайших ошибок. Неудачи исключены, а разорения могут быть только намеренными. По неоклассикам, абсолютно все действия индивида не только полностью сознательны, но и в высшей степени правильны. Согласно австрийским буржуазным политэкономам, любая экономическая ситуация при капитализме -- лучшая из возможных, результат благотворного влияния "закона" гедонизма. Капитализм ведет рациональных индивидов ко все большему процветанию. Индивиды принимают только правильные решения, неудачи и банкротства невозможны.
   Теперь покинем небесный дворец либерализма. Разве люди, будь они рациональными и всесведущими, вступали бы в хозяйственные отношения, которые заканчиваются для них разорением? Каждый факт разорения хозяйственного агента есть эмпирическое опровержение неоклассических "аксиом" рациональности и полной информированности. Даже капиталисты нередко принимают ошибочные решения и разоряются. Миллионы людей, и среди них сотни тысяч способных людей, при капитализме остаются безработными, лишенными образования, квалификации, уважения, минимальных возможностей, жилья. Безработица -- это не их выбор, но проявление внутреннего свойства капиталистической системы, поощряющей рост конкуренции и разобщения трудящихся. Если феодальная эксплуатация неосуществима без суеверности, забитости, малокультурности населения, то капиталистическая система эксплуатации требует безработицы и превознесения имущественного неравенства.
   Либеральная ортодоксия закрывает глаза на изучение недостатков экономических отношений, т. е. на объект экономической науки. Если допустить существование той рациональности, о которой пишут неоклассики, становится невозможным объяснять разорение экономических субъектов, кризисы капитализма в целом, рост безработицы. Кризисы нерегулируемого капитализма несущественны, а безработица всегда добровольна, - с безразлично вещают буржуа из кабинетов "ученых".
   Неоклассические догматы о рациональности и всезнании индивидов уже сами по себе делают излишними любые меры правительства по улучшению экономической ситуации. Любое вмешательство государственных учреждений в иллюзорную конкуренцию всезнающих роботов абсурдно и вредно a priori.
   Но в этом случае и общественная практика, и общественная наука становятся ненужными. Что может дать экономист-теоретик самоуверенному, прозорливому гедонисту? Зачем вообще нужна наука? Ответы на все вопросы даст рыночная система, - проповедуют либералы и приватизаторы. Но если ученые от буржуазии только и делают, что капитулируют перед рыночной стихией, они расписываются в своей беспомощности. Фетишизацией путеводной звезды -- рыночной экономики, всезнающего индивида, своим завзятым агностицизмом, либералы рубят сук, на котором сидят: существование экономики как науки становится бессмысленным; "экономикс" наконец проявляет себя как бессильная и жалкая теория. Но это -- в научной плоскости. Не будем забывать, что социальное значение экономикс иное. Не одно десятилетие она служит затемнению экономических отношений, оправдывает классовое неравенство, эксплуатацию бедных богатыми.
   Последовательные неоклассики должны вести войну против запретов на работорговлю и торговлю наркотиками. Ведь это -- пагубное вмешательство "сознательной" руки в свободу торговли рациональных акторов. Этим богатый и эффективный индивид лишается права совершать очень выгодные сделки, а неэффективные индивиды -- права продать свою свободу. Отметим, что богатство в либеральной теории всегда увязывается с эффективностью. Тот, кто получает большую прибыль -- эффективен. И неважно, какие последствия это несет окружающим. С позиций либерализма, свобода торговли людьми и наркотиками, даже свобода проигрывать зависимых людей в карты, отдавать их в приданое будут содействовать более широкому проявлению априорно эффективных, но невидимых, недоступных для рационального понимания рыночных сил.
   Отвергая саму возможность конфликта между предпринимателями и малоимущими, неоклассическая экономикс сталкивается с ежедневными опровержениями. В рыночной системе отношения найма рабочей силы либералы априорно считают добровольными, взаимовыгодными, эталоном эффективности. Если трудящийся голодает, ему не надо помогать. Он неэффективен. Рыночная стихия - судья всего живого.
   Оценка экономической деятельности не может закрывать глаза на ее общественные и социальные последствия, и, следовательно, не может ограничиваться перспективами единственного контрагента, как у неоклассиков. Пресловутый "оптиум" неоклассиков, или рыночное равновесие - это неустойчивое состояние, не обеспечивающее ни экономического благосостояния, ни высоких темпов развития экономик. Действительное состояние всеобщего экономического равновесия предполагает удовлетворение потребностей, подлинную гармонию, когда производится все то, что нужно человеку. Такое понимание экономической гармонии либералы почему-то отметают.
   В неоклассической экономикс не используется научно и практически значимых критериев для оценки эффективности решений контрагентов. Выбор допускается только между теми альтернативами, которые предоставляет первичное наблюдение действительности. Создание человеком новых альтернатив, его возможности преобразования окружающей среды игнорируются. Неоклассический анализ всегда подразумевает пассивное приспособление трудящихся к существующим техническим и организационным условиям. Но как изменяются эти последние? Неужели сами собой? Либеральные экономисты в своем псевдонаучном анализе сознательно обезличивают рабочего. Все экономические улучшения приписываются гению капиталистов или "невидимой руке рынка". Во всех своих проблемах трудящийся виноват сам. Понятно, что буржуазный либерализм не имеет ничего общего со свободой для всех. Буржуазный либерализм -- это свобода избранных жить в роскоши и эксплуатировать массы.
   Существенный недостаток неоклассической экономикс состоит в избирательности логических выводов из ее "аксиом". Там, где это невыгодно, неоклассики удерживаются от логического развития догматов. К примеру, из неоклассического "закона" убывающей предельной полезности потребления следует, что при конечном ассортименте товаров в течение одного дня с ростом бюджета потребления будет падать предельная отдача от расходов на потребление, что предельная полезность денег в краткосрочном периоде убывает. Но в этом случае рациональный буржуа, по сравнению с бедным рабочим, будет в меньшей степени склонен к самоотдаче, к эффективной деятельности с целью обогащения. Согласно рациональной теории, по мере накопления дохода, буржуа будет все больше внимания уделять отдыху. Поэтому эффективность его в качестве управляющего будет падать вместе с ростом богатства до тех пор, пока этот рост не прекратится.
   Данное заключение тем более справедливо, что многие либералы сетовали на то, что если трудящиеся перестанут нуждаться, они перестанут трудиться. Если в неоклассике нет двойных стандартов, - например "аксиомы" о различной морали капиталистов и трудящихся, а о ее существовании пока что неизвестно, то неоклассикам придется признать, что чем гедонист богаче, тем больше он склоняется к праздности, и тем меньше -- к эффективному труду управленца.
  

5. О неолиберализме

   Неолибералы - современные защитники режима нерегулируемого капитализма. Неолиберальная теория состоит в "обосновании" губительности всякого вмешательства учреждений демократической власти -- представителей всего населения, в капиталистические отношения. "Государство", т. е. избранные представители населения, должно знать свое место привратника и стража капитализма. "Государство" должно, наконец, убраться из экономики. "Государство" должно уважать свободный выбор рациональных акторов. Одним словом, "государству" надо быть буржуазной шавкой. Неолиберальная практика состоит в навязывании приватизаций, в скупке западными капиталистами лучших производств и земель капиталистической периферии, в навязывании международных договоров. Также, неолиберальная практика состоит в защите института государства на Западе, в отсутствии нападок на его военные и экономические структуры. Таков неолиберализм -- апофеоз хищничества и наглости.
   Неолиберальные деятели традиционно объясняют кризисные явления в развивающихся странах недостаточным усердием правительств в привлечении иностранного капитала, недостаточной приватизированностью экономики, недостаточной верой общества в рынок. В противоположность, экономический застой во многих странах, например Болгарии и России, является прямым следствием капиталистических отношений. Рыночно-капиталистическая система является дорогостоящим инструментом социальной координации, причем основные издержки ложатся на беднейшее, незащищенное население. Капитализм ограничивает рост производительности труда и эффективностью производства прежде всего асоциальностью соцэлит, их безразличием к культурному развитию. Капитализм устойчиво сопровождается материальной нуждой, сравнительной необразованностью, политической забитостью трудящихся.
   Негативные экономические последствия реализации неолиберальных реформ можно объяснить либералам даже на основе их собственных моделей. В неоклассической модели AS-AD отказ неолиберального правительства от поддержки сельского хозяйства выражается снижением совокупного спроса и совокупного предложения. Почему происходит снижение AS? Потому, что сельскохозяйственные предприятия смогут закупать меньше промышленной продукции, столкнутся с необходимостью сокращения объемов производства, с замедлением темпов роста производительности труда. Сократятся производственные возможности всей сельскохозяйственной отрасли, а в неоклассических терминах это правильно выразить сокращением кривой совокупного предложения. Выходит, что снижение госрасходов на сельское хозяйство, помимо того, что уменьшает выпуск сельхозтоваров, может создавать инфляционное давление.
   Но как быть с пропорциональным снижением налогов? Всегда ли налоги губительны? Мы знаем, что не всегда. Если налогообложение изымает средства капиталистов, которые иначе были бы инвестированы в недвижимость или потрачены в индустрии роскоши, его уменьшение повысит спрос буржуазии на недвижимость, ее цены. Это снизит доступность жилья для трудящихся. Таким образом, если провести многосторонний рыночный анализ, станет ясно, что неолиберальная политика по снижению налогообложения и госрасходов может вести к повышению общего уровня цен. Все зависит от того, по чьим кошелькам бьет налогообложение, и от результативности госрасходов, - деталей, остающихся за умственным горизонтом теоретиков рыночной гармонии.
   Неолиберальные экономисты не спешат оценивать социальные, экономические и культурные последствия рекламируемых ими приватизаций. Анализ этих последствий требует отдельной работы. Неолибералы верят в рыночную прогрессивность и мысленно перескакивают через все уродства капитализма: безработицу, нищету, бездомность, невежество народных масс, манипуляцию демократией. Неолибералы защищают богатых и доказывают, что богатство -- это плод эффективного труда. Мы знаем, что основные богатства капиталистов произошли не от их общественно полезного труда и бережливости, а от грабежей, вымогательств, мошенничеств, колониальной политики.

Развитие теорий буржуазного либерализма

1. Синтез новейшей политэкономии

   Экономический кризис, поразивший США в 1930-е гг., подтолкнул буржуазных экономистов к пересмотру доктрины laissez faire. Среди буржуазных экономистов начали усиливаться разногласия. Авторитет либерального канона и его "аксиом" был поставлен под сомнение. Используя концепции вульгарной экономикс, но отказавшись от некоторых ее "аксиом", Дж. Кейнс смог увидеть многие проблемы капиталистической системы. Неудивительно, что его теория подверглась жесткой критике со стороны либералов. Главным пунктом обвинения был отход Дж. Кейнса от "строго научных", на самом деле -- донаучных, принципов либерализма.
   Теория Дж. Кейнса, в отличие от неоклассики, содержит объяснения экономического кризиса. Согласно либеральной ортодоксии, нерегулируемый капитализм внутренне стабилен, преставляет собой лучшее из возможного. Дж. Кейнс объяснил депрессию 1930-гг. превышением сбережений над инвестициями. По его мнению, капиталисты, не видя привлекательных возможностей для инвестирования, начали придерживать часть прибылей, что вызвало отток денежных средств из производственного сегмента. Спад инвестиций привел к кумулятивному удару по экономическим отношениям, проявлением чего стали депрессия и рост безработицы. Перераспределение доходов, рост общественного вмешательства в экономику, по Кейнсу, могли вернуть американскую экономику на траекторию подъема.
   Однако, кейнсианство лишь в небольшой части свободно от рыночной догматики. Ее методы и часть постулатов совпадают с неоклассическими. И в кейнсианстве, и в неоклассике экономический анализ сводится к оперированию категориями спроса и предложения; все экономические отношения отображаются в рыночной плоскости. Формирование инвестиций, покупательной силы, экономических интересов и целей субъектов остается за рамками учения Дж. Кейнса. Целесообразность исследования связи между занятостью, доходами трудящихся и их платежеспособными потребностями, а также общественным выпуском ему, видимо, и в голову не приходило. Эти недостатки упростили последующую догматизацию кейнсианства, его сближение с вульгарным каноном. Под аплодисменты либералов Дж. Хикс выдавил из кейнсианства интерес к изучению реальной экономики, свел его к детализированию моделей рыночного равновесия. Научная монополия либеральной ортодоксии, таким образом, воскресла.
   Наступление политической реакции в 1980-е гг. ознаменовало рост популярности идеологии монетаризма. Его суть сводится к тому, что госучреждения должны устраниться от регулирования экономики, оставить население, производство, культуру на произвол капиталистической стихии. Единственным пунктом, который основатель монетаризма М. Фридман доверил госучреждениям -- это ежегодно обеспечивать 3-х процентный рост денежной массы. Со всей старательностью государство должно выполнять эту функцию, - уверяют монетаристы, - ибо более многостороннее вмешательство усилит финансовую напряженность, будет нервировать и отпугивать предпринимателей.
   Но экономический рост является стабильным (трехпроцентным) лишь в умозрительных спекуляциях либералов. Рыночная экономика не развивается подобно дереву, стабильно и предсказуемо. Монетаристский завет о росте денежной массы на заданную величину, таким образом, есть рекомендация, направленная не на обслуживание экономического роста, а на самоустранение общественных учреждений из экономики, на обслуживание соцэлит, защиту их свободы эксплуатировать бедность. И государство, и человек воспринимаются монетаристами в некотором роде одинаково -- как обслуга капитала, как материал для разрастания капиталистического строя.
   М. Фридман учит: "три главные категории капитала: материал, нечеловеческий капитал, такой как здания, машины, инструменты, земля и прочие природные ресурсы; люди, включая их знания и навыки; объем денежных средств". Причисляя человека к капиталу, М. Фридман явно покидает область научного мышления. Либо он выступает за свободу работорговли, либо должен признать, что известным свойством капитализированности обладает рабочая сила, а не личность. Но куда ему до таких мелочей! Для монетариста человек -- это объект, жизнь которого посвящена служению эффективному строю, созданию прибылей. Почему-то здания и машины относятся у М. Фридмана к первой категории капитала, а "люди" -- ко второй. Неужели М. Фридман не понимает, что здания и машины создаются не волей капиталистов, а усилиями трудящимися? Монетаризм видит в человеке только объект для эксплуатации, наподобие лопаты или быка. Помимо донаучных методов вульгарной политэкономии гармонии, монетаризм опирается на мальтузианство.
   В книге "Теория цен" М. Фридман объявляет, что главный источник нищеты -- высокая рождаемость. Как и поп Т. Мальтус, он ищет корни бедности не в экономических отношениях, а в деторождении: "исторически, главным источником относительной материальной нужды, были, по-видимому [sic], большие семьи". "В нашем веке одна вещь сделала больше всего [sic] в западном мире [?] для уменьшения относительной нужды и нищеты -- широкое распространение знаний и способов контрацепции и вызванное этим резкое снижение числа многодетных семей". Разглагольствуя о контрацепции в "Теории цен", М. Фридман старается увернуться от реальности. Экономические, обусловленные недостатками капиталистического строя причины бедности для него не существуют. Рынок совершенно безгрешен по умолчанию. Рынок всегда эффективен, а трудящийся может быть неэффективен, иметь низкий предельный продукт труда. Бедные сами виноваты в своей нужде: они много рожали.
   Возникает парадокс, показывающий всю смехотворность монетаризма. Люди рационально стремятся к богатству и принимают глубоко продуманные экономические решения, но слишком много рожают и, увы, остаются в нищете. В рыночной системе люди полностью рациональны, а за ее пределами -- неразумны. Разве такую экономическую теорию можно считать научной?
   Действительные причины высокой рождаемости в бедных семьях и в отстающих регионах ученых либералов не интересуют. Бедные глупы, поэтому и рожают много, -- думают защитники экономических "свобод". Но высокая рождаемость далеко не так иррациональна, как это кажется чикагскому экономисту. Высокая рождаемость -- явление одного порядка с общественным укладом, уровнем технологии, здравоохранением, экономическими потребностями семьи.
   Итак, по Фридману, бороться нужно не с богатством буржуазии, а с рождаемостью бедняков. К чему приводит такая политика? При отсутствии явного перенаселения, снижение численности трудящихся в экономике уменьшит объемы товарного производства, в том числе средств производства. При прежней рождаемости в привилегированных классах в экономике снизится относительная доля наемных рабочих. Высокие требования соцэлит к своему уровню жизни, правомерность которых столь громко защищается либералами, усилит экономическую нагрузку на каждого трудящегося. Снижение рождаемости приведет к старению общества, что также увеличит нагрузку на трудящихся. Сомнительно, что в классовой, хищнической экономике этим путем можно повысить производительность труда. Не исключено, что высвободившиеся средства пойдут на увеселение соцэлит. В этом случае страна лишается не только части граждан, но и проедает часть производственного капитала.
   М. Фридман убежден, что экономическая наука плохо пригодна для улучшения жизни простых людей. Любое экономическое вмешательство, кроме, разумеется, передачи всех средств производства, земель, ресурсов в частные владения, он считает невероятным злом. Почему? Видите ли, это противоречит базовым принципам либерализма. В уже либерализованной экономике, учреждениям демократии нужно сконцентрироваться на росте денежной массы из года в год на 3% и на борьбе с высокой рождаемостью бедных. Усилия по снижению экономического, образовательного неравенства, безработицы, диспропорций товарного производства неэффективны. Они сковывают рационального предпринимателя, который только и делает, что спасает трудящихся от бедности.
   Как видно, вместо борьбы с бедностью М. Фридман занимается борьбой с бедными. Человеконенавистническая доктрина перенаселения Т. Мальтуса остается на "научном" пьедестале неолибералов и красноречиво свидетельствует о научной нищете буржуазного либерализма.
   Неоклассическую экономикс в агрессивности, в убежденной проповеди либеральных "аксиом" превосходит не только монетаризм, но и более новаторская теория общественного выбора. Ее главный теоретик Дж. Бьюкенен считал, что экономическая наука должна без остатка сводиться к решению задач распределения. Постулируя, что все экономические проблемы есть проблемы распределения редких ресурсов между различными альтернативами, Дж. Бьюкенен не догадался, что экономисты могут изучать также и то, как возникают альтернативы, их доступность населению. Метод Бьюкенена изгоняет из экономической науки все, что не сообразуется с его писательской фантазией, с надуманными проблемами распределения, аналогичными тем, что "встают перед индивидуумом на необитаемом острове [sic], всем известным Крузо [sic!]". Такая установка в экономической науке безосновательна и бесплодна.
   Вершиной абсурда можно считать декламацию Дж. Бьюкенена о достоинствах метафизической экономикс:
   "Внутри того, что Хаек назвал "чистой логикой выбора", формальная теория максимизации полезности, мощный математический инструментарий предложил эстетическое удовлетворение утонченным... все более элегантное [sic] и формалистическое содержание теории общего равновесия... дает удовольствие для талантливых, критерии для критически настроенных, и убеждения для некоторых из тех, которые оставались неубежденными".
   Видимо, экономические явления предстают перед глазами Дж. Бьюкенена такими смутными, неэстетичными и несимметричными, что их даже сравнивать нельзя с поющей песни рынку чистой метафизикой.
   Другой ляп теории "общественного выбора" [sic!] Дж. Бьюкенена состоит в полном отрицании существования общественных интересов и благосостояния, которых и в помине нет "в обществе свободно выбирающих индивидов, и нет никакой причины выдумывать [sic] такую концепцию для аналитического удобства [sic]". При этом, "общество свободно выбирающих индивидов" само нигде и никогда не существовало. Этот миф создали и защищают приспешники капиталистов. Лишь потому, что "аксиомы" вульгарных экономистов не допускают существования общественного благосостояния, Дж. Бьюкенен считает себя вправе объявить последнее пустышкой. Либералы отрицают общественные интересы с научным апломбом и вместе с тем донаучно.
   Теория общественного выбора служит печальной иллюстрацией обскурантизма наших дней, сознательно догматизирующего экономическую науку, изгоняющего из науки критический дух. Либеральные буржуа видят и в человеке, и в средствах производства, и в науке объекты, принадлежащие по праву соцэлитам. Наукообразной метафизикой они вводят население, главным образом молодежь, в убийственные заблуждения касательно сущности труда, капиталистического строя, психологии человека. В экономикс либералы часто дают ответы без изучения вопросов. Их ответы -- это донаучные принципы, принявшие наукообразную форму невежественные предрассудки. Узурпация общественных наук учеными по должности, по состоянию -- естественный спутник капиталистического строя.

2. Российская школа эпигонов либерализма

   Как отмечал Т. Гексли, посредственные умы, бегущие от трудностей на истоптанные дороги посредственности, заменяют "испытующий дух кучей почтенных и общепринятых традиций". Имитация научной работы происходит посредством шаблонного освещения микроскопических проблем без претензий на результат или перефразированием давно известного материала. Невероятный избыток таких "научных работ" -- ярчайшая черта российской школы эпигонов либерализма, особенно ее костяка - кадров ГУВШЭ. Эти "исследования" российских экономистов изучены в деталях в книге автора "К критике современной буржуазной политэкономии". Здесь нелишне дать им общую характеристику.
   Общеизвестный буржуа-экономист В. Мау в теперь уже скудоумном журнале "Вопросы экономики" одним из главных факторов экономического роста в России называет "личную безопасность предпринимателей". Он обеспокоен не уровнем правопорядка, не безопасностью всех граждан, не охраной труда и здоровья миллионов российских граждан, не образованием и не школьным питанием, а личной безопасностью предпринимателей. По его позорному мнению, именно отсутствие должной заботы российского общества о личной безопасности предпринимателей снижает инвестиционную привлекательность нашей страны и губит экономической рост. В действительности, если капиталистов и нужно охранять за общественный счет, то это нужно понимать как меры социальной защиты от капиталистов, а не наоборот.
   От российских либералов нередко приходится слышать, что рынок должен служить предпринимателям. Например: "создание рыночных институтов... должно служить раскрытию потенциала предпринимательской инициативы". Про тех, кто не является капиталистами, "либеральная совесть" упрямо молчит. "Научное" сообщество российских экономистов служению науке и обществу явно предпочитает прислуживание толстосумам. Вместо изучения экономических проблем населения -- реверансы частной собственности, объявление капиталистов флагманами и лучшими людьми; вместо критического мышления -- скудоумие, тавтология, формализм, пресмыкательство перед цитатами вульгарных экономистов Запада. Российским эпигонам безразлично, куда заходят экономические отношения и культура под руководством воров-монополистов.
   Российская экономическая школа плетется по пятам либерально-антиобщественной доктрины, как хвост за собакой. Ее "образовательная" и "научная" практика обесценивает экономическую науку, отрывает и делает ее бесполезной для решения социальных проблем. Ее "научные" исследования -- эпигонские теоретические продукты, подчиненные отстаиванию интересов соцэлит и защите эксплуататорского строя. Критическое, научное мышление вытесняется, в том числе среди студентов, верованием в истинность донаучных принципов, слепым следованием за авторитетом.
   Чему учат российские учебники по экономической теории? С. Моисеев проанализировал содержание 130 таких учебников, изданных в России. В это трудно поверить, но они все сводились к азбучному пересказу основных концепций либерализма. С. Моисеев указал на сотрудничество между большинством авторов наших учебников и американским MIT, уже долгие годы популяризующим в третьих странах теории неоклассического синтеза, в частности, догматику Р. Солоу и П. Самуэльсона. В нескольких десятках учебников, известных автору этой статьи, учение laissez faire подается как безусловно истинное. Видимо, его научность для авторов -- аксиома, вопрос карьеры, нечто само собой разумеющееся. Авторы этих учебников, многие из которых в прошлом, когда это было выгодно, состояли в КПСС, сегодня возвещают окончательную победу либерализма, объявляют его критиков вымершими динозаврами. Вот они, корысть и конформизм!
  

Заключение

   Универсальные рецепты экономической политики, которые быстро и в большом количестве дают либералы всех буржуазных школ, оказываются губительными для трудящихся, непривилегированного населения, а в России -- стране с относительно дорогой рабочей силой, - также и для промышленности, сельского хозяйства. Вспомним слова Н. Г. Чернышевского: "Purgaire et clystirizare, - как упрощается теория медицины, как облегчается медицинская практика этим талисманом!" Приватизировать и дерегулировать, - в один голос твердят либералы. Их рецепты, как мы увидели, - не следствие изучения народного хозяйства и проблем трудящихся, но лишь повторяемые на разный лад ангажированные слоганы. С помощью "аксиом" о рыночном провидении, бесконечности потребностей, рациональности человека, и прикрываясь лживыми фразами, вроде "свободы предпринимательства" и "социальной ответственности бизнеса", либеральные экономисты пытаются выдать себя за рыцарей свободы и демократии, но при этом на деле подкапывают и свободу, и демократию.
   Нужно помнить, что буржуазная демократия дает непривилегированному населению только формальную, юридическую свободу. Будучи придавленными материальной нуждой, трудящиеся сталкиваются с препятствиями творческого участия в политических и экономических отношениях. Эти препятствия разнообразно - порой хитроумно, порой открыто, ставит властный класс экономических хищников и профессиональных экспроприаторов -- соцэлита. Условия труда, применение технологий, культурные нормы вырабатываются в капиталистическом обществе при непропорциональном участии богачей.
   Бедность в капиталистическом обществе означает бесправие. Российская буржуазия демонстративно относится к десяткам миллионов трудящихся как к отбросам общества. Она клеймит всех бедных людей "лузерами". Народившаяся из мошенников, бандитов и сутенеров, российская "соцэлита" видит в бедном человеке лишь объект для наживы и притеснений.
   Выдающийся паразит и кандидат в президенты России А. Прохоров однажды предлагал ввести в нашей стране 60-часовую рабочую неделю, для трудящихся по найму. Он не только регулярно грабит трудящихся и всю страну в преступно приватизированных им компаниях, но регулярно унижает трудящихся своими разнузданными заявлениями. Публично обещая заключить всех незадокументированных рабочих из Средней Азии в концлагеря за их асоциальность, он забыл о своей собственной. Разнузданные кутежи этого и других путинских "тайфунов" служат лучшими доказательствами асоциальности, паразитирующего характера "успешной буржуазии".
   Успешная деятельность требует от человека направленности мышления на действительность. Если человек хочет жить лучше, его размышления о жизни в идеальных условиях -- вредная трата времени. Если человеку нужно расчистить огород от сорняков или отремонтировать дом, то ему нужно поменьше размышлять о премудром естестве, которое конкурентным отбором улучшает все и вся. Не описанием идеального дворца, а использованием доступных материалов и инструментов по назначению будет занят деятельный человек. Аналогично, экономическая наука, вместо того, чтобы жить в кривом зеркале веры в премудрый капитализм, должна заниматься изучением экономических отношений и проблем: бедности, неравенства возможностей, безработицы, а также средств их разрешения.

  
   Каутский, К. К критике теории и практике марксизма. 2003, с. 189.
   George, H. Progress and Poverty: An Inquiry into the Cause of Industrial Depressions and of Increase of Want with Increase of Wealth: The Remedy. 1879.
   По К. Марксу: эксплуатация рабочей силы. См.: Капитал, т. 1.
   Авдашева, С. Незаконность молчаливого сговора... Вопросы экономики, 2011 (5).
   Кузьминов, Я., Юдкевич, М. За пределами рынка: институты управления трансакциями в сложном мире. Вопросы экономики. 2010, с. 85.
   Спенсер, Г. Опыты научные, политические и философские. 1998, с. 1361.
   Вальрас, Л. Элементы чистой политической экономии. (Изд. 2000 г.)
   Там же, с. 24.
   Там же.
   Спенсер, Г. Опыты научные, политические и философские. 1998, с. 1369.
   нерегулируемого капитализма, "пусть идет, как идет" (фр.)
   Small, A. W. The Meaning of Social Science. Chicago: The University of Chicago Press. 1910, p. 102.
   Small, A. W. 1913. Between Eras: From Capitalism to Democracy. p. 113 of 431. "Not a business on earth could live a minute if it didn't have the benefit of a public franchise in someshape".
   Robins, L. Principles of Economics, 1923; Jevons, W. S. The Theory of Political Economy. 1871.
   См. выше.
   Асмус, В. Ф.; Богомолов А. С. Антиинтеллектуалистический интуитивизм Анри Бергсона / Совр. бурж. философия / под ред. А. С. Богомолова, Ю. К. Мельвиля, И. С. Нарского. 1972, с. 164.
   Kirzner, I. The Meaning of Market Process: Essays in the development of modern Austrian economics. 1992, p. 10.
   См.: Hayek, F. A. Prices and Production. 1967; Mises, L. Human Action: A Treatise in Economics. 1949.
   Каутский, К. Эрфуртская программа. (Коммент. к принципиальной части). 1959, с. 25.
   Friedman, M. Price Theory. 1976, p. 284. "There are three main categories of capital: (1) material, nonhuman capital, such as buildings, machines, inventories, land and other natural resources; (2) human beings, including their knowledge and skills; and (3) the stock of money".
   Friedman, M. Price Theory. 1976.
   Friedman, M. Price Theory. 1976, p. 284. "Indeed, historically perhaps the major source of relative economic deprivation has been large families".
   Friedman, M. Price Theory. 1976, p. 284-285. "one thing that has done more than anything else in the Western world in this century to reduce relative deprivation and misery has been the widening spread of knowledge about the techniques for birth control and the resulting sharp reduction in the number of families with many children".
   Friedman, M. Price Theory. 1976.
   Buchanan, J. M. Economics: Between Predictive Science and Moral Philosophy, 1987, p. 141. "So defined, the problem faced by the individual on the desert island, the Crusoe familiar to us all..."
   Buchanan, J. M. Economics: Between Predictive Science and Moral Philosophy, 1987, p. 142. "Within what Hayek called the "Pure Logic of Choice", the formal theory of utility maximization, mathematical rigor has offered aesthetic satisfaction to the sophisticated... the increasingly elegant [sic] and formalistic content of general equilibrium theory... yields pleasure to the talented, criteria to the critical, and convictions to some who have remained unconvinced..."
   Buchanan, J. M. Economics: Between Predictive Science and Moral Philosophy, 1987, p. 226, "...in a society of freely choosing individuals, and there seems no reason to invent such a conception for analytical convenience".
   Гексли, Т. Г. О положении человека в ряду органических существ, 1864, с. 65.
   Машнин, А. Л. К критике современной буржуазной политэкономии, 2014. http://www.samlib.ru/m/mashnin_a_l/kkritikesowremennojburzhuaznojpolitekonomii.shtml
   Мау, В. Экономическая политика в 2005 году: Определение приоритетов. Вопросы экономики, 2006 (2), с. 9.
   Самохвалов, А. Государство в рыночной экономике: уроки кризисов. Мировая экономика и международные отношения. 2013 (4), с. 24-25.
   Моисеев, С. Формализация макроэкономики и ее последствия... Вопросы экономики, 2007 (2), с. 48.
   Там же, с. 49.
   Там же.
   Чернышевский, Н. Г. Избр. экономические произв. Т. 2. 1948, с. 128.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"