После французской компании вместе с ранеными на родину вернулся и капитан Копейкин. Сорви голова, вспыльчив как порох, побывал и на гауптвахте, и в плену, всего вкусил. Или под Лейпцигом, или под Грозным ему оторвало руку и ногу. Но насчет раненых тогда еще не поступило никаких распоряжений. Капитан Копейкин видит, что надо работать, но как работать - рука у него левая. Вот он и решает отправиться в Москву, чтобы выхлопотать у начальства пенсию. На перекладных добирается до столицы. Приходит в комиссию, отстаивает длинную очередь и попадает к начальнику.
- Проливал кровь, - заговорил капитан Копейкин, - лишился как бы руки и ноги, работать не могу, не будет ли какого-нибудь вспомоществования, каких-нибудь распоряжений насчет вознаграждения и пенсиона.
- По делу вашему без разрешения высшего руководства ничего не можем сделать. Сами видите, какое теперь время - все министры в Париже, - ответил начальник.
- Но я не могу перебиваться кое-как. Мне хочется съесть и котлетку, выпить бутылку непаленой водки, поразвлечь себя тоже, сходить в театр.
- На этот случай есть терпение. Подождите, покамест выйдет резолюция. Не было еще примера, чтобы у нас в России человек, приносивший услуги отечеству, остался без призрения. Но если вы хотите теперь же лакомить себя котлетками и в театр, то извините, не по адресу. В таком случае ищите сами себе средств, старайтесь сами себе помочь, - сказал начальник и с помощью фельдъегеря выпроводил капитана Копейкина из кабинета. Без фельдъегеря, вылитого дантиста, у него этого бы не получилось.
Только прошло полгода, и в рязанских лесах появилась шайка разбойников, а атаманом этой шайки бы никто иной, как капитан Копейкин. Разбойники прославились дерзостью и отвагой. Удача им благоволила. Они наводили ужас на богатеев, а среди людей бедных заслужили уважение и любовь.
Вскоре к ним приехала женщина-комиссар. На ней был кожан, голова повязана красной косынкой, на боку в деревянной кобуре маузер. Она появилась на рассвете, когда разбойники только продрали глаза и вылезли из шалаша встретить утро.
- Нам в Центробалте стало известно о вашем выступлении, - сказала она, встав на пенек, - и товарищи отправили меня сюда для проведения разъяснительной работы и преобразования вашей шайки в красный революционный полк. Вот бумага.
- Бумага правильная, - заметил капитан Копейкин, прочитав ее.
- Давно пора. Заждались, - потер ладони коммунист-финн Вайнонен.
- Точно, а то у нас было простое стихийное выступление народных масс против угнетающего класса, - по-ученому выразился матрос Алексей.
- Мы вас слушаем, - сдержано произнес капитан Копейкин.
- Хватит вам грабить мелких рязанских предпринимателей и чиновников! Пора приниматься за серьезное дело. Пора перенести театр военных действий на Рублевское шоссе, где живут акулы империализма. Нас поддержит местная беднота. Гастарбайтеры из числа таджиков и киргизов тоже.
- Дело говоришь, комиссар, - кивнул Сиплый.
- В этой провинции нам надоело, - подал голос Рябой.
- Но вот полк из нас не получится. Нас с атаманом всего пять душ, - хмыкнул матрос Алексей.
- Со мною шесть, - отрезала женщина-комиссар.
- Экий ты крючкотвор, товарищ! Сказано полк - значит, полк! - рявкнул коммунист-финн Вайнонен.
- В общем, мы согласны, - подытожил капитан Копейкин.
- Я так и думала, что вы проявите политическую сознательность. Завтра выступаем. Предлагаю назначить командиром полка капитана Копейкина. Возражения есть?.. Возражений нет. Капитан, сделайте после обеда необходимые распоряжения. А сейчас, пока суд да дело, кто хочет попробовать комиссарского тела? - спросила она, распахнула кожан и разорвала на груди тельняшку. Наружу вывались две тощие прыщавые сиськи. - Несите простыню. Я молодая здоровая женщина - двадцать лет на каторге не в счет.
Все бывшие разбойники в страхе попятились, как от налогового инспектора. Попятился даже коммунист-финн Вайнонен.
- По два раза сифилисом болели - третий не желаем, - добавил Сиплый.
Капитан Копейкин глубоко вздохнул - он был командиром полка, и проявлять слабость ему было нельзя.
- Ладно, я попробую. Не котлетка, конечно, но что поделаешь, - сказал он и поковылял на своем протезе к женщине-комиссару...
На рассвете нового дня полк, ведомый женщиной-комиссаром, выступил в поход. Несколько месяцев бойцы шли лесами скрытым маршем в Подмосковье. Наступила осень. В лицо хлестал непрекращающийся дождь. Низко над землей ползли фиолетовые тучи, набухшие влагой. Оголился лес.
Наконец, полк достиг цели - ветхого барака на полянке в лесной чащобе. Женщина-комиссар оставила отдыхать бойцов в бараке, а сама отправилась в партячейку на ближайшем полустанке за инструкциями. Вернулась она к вечеру уставшая, но довольная. Влезла на пенек и заговорила:
- Товарищи, пока мы были в пути, кардинально изменилась политическая ситуация. Революция окончательно и бесповоротно победила! Враг разгромлен на всех фронтах!
- Ура! - закричал коммунист-финн Вайнонен.
- Вооруженная борьба больше не требуется, но мы по-прежнему необходимы партии. Такое дело. Надвигается зима, а Москва может остаться без дров, и замерзнуть. Нет, дрова есть, но они в десяти верстах от станции, а гужевого транспорта нет. Нужна узкоколейка, чтобы доставить дрова к станции. Поэтому принято решение расформировать наш полк и создать на его основе строительный отряд, который проложит эту узкоколейку. Всего-то десять верст.
- Грабить теперь, стало быть, мы не будем? - спросил Сиплый.
- Нет.
- Ну, тогда я от вас ухожу. Адью!
- Держать мы никого не будем. Вольному воля. Но, учтите, в округе орудует банда Ромки Абрама, состоящая из бывших олигархов - эти отъявленные негодяи никого не щадят. Но если вам удастся уйти от них, вас встретит заградительный отряд.
- Но почему заградительный отряд не ликвидирует банду? - спросил матрос Алексей.
- У отряда другие функции - путем расстрела на месте пресекать дезертирство со строительства. Но зато у нас будет ударный паек - постная чечевица и два фунта черного хлеба.
- Не густо, - пробормотал Рябой. - А вот раньше...
- Какой там суке старый режим в голову ударил? - грозно поинтересовался коммунист-финн Вайнонен.
- У промышленных рабочих в городе паек меньше, - отрезала женщина-комиссар.
- В общем, мы согласны, - подытожил капитан Копейкин.
На следующий день закипела стройка. У каждого в отряде были свои обязанности. Женщина-комиссар отстреливалась из маузера от наседавших бандитов Ромки Абрама - она оказалась метким стрелком, и за неделю уложила половину банды. Коммунист-финн Вайнонен кашеварил - варил чечевичную похлебку. Остальные члены отряда - матрос Алексей, Сиплый, Рябой и сам капитан Копейкин - укладывали шпалы и рельсы. Резали косогоры, стоявшие на пути.
Выпал первый снег, потом второй и третий. Условия труда заметно ухудшились. Теперь строителям перед укладкой шпал и рельс приходилось расчищать еще снежные заносы.
Капитан Копейкин худой, с воспаленными глазами с трудом вытаскивал протез из липкой глины. К тому же отвалилась подошва на сапоге, и голая ступня ступала в холодную глинистую кашу. В бараке, продуваемом злыми ветрами, тоже не удавалось согреться. В результате он заболел. При каждом шаге больно кололо в груди, знобко постукивали зубы, рябило в глазах, Он упал, и его принесли в барак. Измерили температуру - и ахнули: 43. Вызванный с полустанка фельдшер поставил диагноз: "Крупозное воспаление легких и брюшной тиф. О язве, выпадении прямой кишки и слабоумии говорить не приходится - мелочь, дело житейское. Первых двух болезней достаточно, чтоб свести его в могилу".
Но капитан Копейкин выжил. Получил от ЦК скромную комнату в Москве в тихом переулке Воздвиженской улицы. Женщина-комиссар не оставила его, и помогла написать книгу "Так закалялась сталь".
- Павлуша, - заявила она капитану Копейкину, неподвижно лежащему на постели, - ты давай диктуй, а я буду стенографировать. И не обращай внимания на мое комиссарское тело - котлетки будут после.
Он сказал:
- Поехали, - и еле-еле махнул рукой, потом слабым голосом продиктовал первую строку: - Главное, чтобы не было мучительно больно...