Масленников Дмитрий Андреевич : другие произведения.

72 часа смерти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта история о героизме и верности, о страхе и боли, о смерти и жизни, о дружбе и злобе - все это переплеталось в годы войны. Люди, подобные Михаилу Горбунову встречались нередко. Они потеряли все на свете, все, что для них было дорого, но они продолжали жить, защищая Родину. Хоть постепенно и умирали, как морально от невозвратимых потерь, так и реально, от контузий и увечий. "72 часа смерти" не придуманная история, а хронология последних часов жизни моего родственника, Михаила Горбунова

   72 часа смерти

(Записки рядового Горбунова)

   Эта история о героизме и верности, о страхе и боли, о смерти и жизни, о дружбе и злобе - все это переплеталось в годы войны. Люди, подобные Михаилу Горбунову встречались нередко. Они потеряли все на свете, все, что для них было дорого, но они продолжали жить, защищая Родину. Хоть постепенно и умирали, как морально от невозвратимых потерь, так и реально, от контузий и увечий. "72 часа смерти" не придуманная история, а хронология последних часов жизни моего родственника, Михаила Горбунова
   Знаете, когда за твоими плечами родная земля, тебя разрывает некое сомнение: "Справишься ты или нет?". Она тебя взрастила, приютила на своих бескрайних просторах, теплом и добром одаряла, в своих пушистых снегах убаюкивала, а сейчас темная пора настала, когда ты должен о ней позаботиться и, взяв в руки винтовку потертую, стоять с другими сынами России, бесстрашно глядя смерти прямо в лицо. Да, нелегко, лютый ужас пробирает тебя до самых костей, я не говорю, что кто-то не отчаивается, да, часто падают духом воины, думая, что у них нет будущего.... Но я-то знаю, мое светлое будущее в моих израненных руках, я кую его сам, и ради всего святого, духовного и людского, что ни есть на земле русской, костьми лягу, но, пока жив, буду рвать голыми руками поганых захватчиков, восстановлю свободу и честь народа нашего.... Надеюсь, что смогу увидеть, как растет мой сын, как цветут яблони в наших садах под Орлом, увижу улыбки родных, услышу детский смех, а если на этой войне суждено мне погибнуть страшной смертью, но достойной настоящего храброго воина, то, прошу, кто прочтет мои записи, оповестите о гибели моей за Россию-матушку жену Любу, мою Любу... Горбунову... село N..., под Орлом...
  
   26 ноября, раннее утро. Я спал всего несколько часов, да и то случайно. Второй день без сна, глаза невольно закрываются, слава Богу, что не навечно. Меня вчера перебросили из захваченного Орла, уже туда проникла фашистская чума, окутавшая полстраны. В боях я участвовал совсем немного, немцы взяли город без особых затруднений. Москва просит помощи. Да, столица, Кремль, товарищ Сталин, но на этом-то Отчизна не заканчивается... Не хочу рассуждать на эту тему, остался бы в Орле - расстреляли. Лучше уж погибнуть, сражаясь, чем закончить свою жизнь в числе предателей Родины и диверсантов.
   Глаза закрываются, ничего не могу с собой поделать, лишь постоянно гремящие взрывы где-то на юге не дают забыться сном. Я сжал покрепче винтовку в своих руках и вышел из полуразрушенной землянки. Огляделся вокруг, по неглубоким извилистым окопам ходил караул. Вдалеке, где, заканчивалась линия обороны, стояло противотанковое орудие, направив свое массивное дуло в сторону березового бора, из которого по предположению командования должен был наступать враг. Я с тревогой смотрел на поднимающуюся вереницу дыма, взвившуюся в небо где-то за лесом. В моей голове творилось нечто! Конечно, я боялся, тревога разрывала мою душу, сердце бешено колотилось в груди с такой силой, что все тело начинало трясти. Сзади ко мне подошел старый мой товарищ, давно состоявший в офицерском звании, Игорь Молотов. Он проникся моими чувствами, положил свою руку мне на плечо и сказал ту фразу, которую я никогда не забуду: "Жизнь отдать за Родину не страшно, остаться забытым -страшнее..., поверь, мы будем жить в памяти и сердцах наших близких вечно..."
  
  
   26 ноября, ближе к полудню.
   Где-то вдалеке протяжно затрещал автомат. Все напряглись, размышляя о том, где мог проходить бой. "Наверняка, взвод лейтенанта Зубова, из 51-ой дивизии сражается..." - заявил кто-то. "Жаль бойцов мне, - пробурчал Петрович, добродушный старик, серьезно сдвинув свои густые черные как смоль брови, - сказали им, чтобы ни шагу назад, а то расстрел, будь проклят! На смерть молодцов обрекли, их там всего ничего, а немцев целый батальон наведался! Да и нам помочь нельзя, полезем влобовую, так у них там танки да БТР ползучие. Эх, дай Бог, им уцелеть!". Тут сзади послышался звук мотора, в нескольких километрах к северу кряхтел небольшой грузовичок, то поднимаясь, то ныряя в оставшиеся после авиационных бомбардировок воронки. "Эк, кого же это к нам занесло?" - процедил Петрович. Через пару минут перед нами предстал офицер, в строгой форме, он посмотрел на нас через свои помутневшие миниатюрные очки, прищурился и задал вопрос:
   -Ну, что у вас тут?
   -Товарищ командир, немцы из леса еще не выходили, мы их только слышим, но не видим.
   -Плохо... - закусив губу, проворчал он. - Готовят они что-то!
   -Разрешите поинтересоваться, товарищ, командир! - объявил я.
   - Да...
   - Что будет со взводом лейтенанта Зубова?
   - Хм, - явно недовольно буркнул офицер, - данное подразделение должно отстоять свой рубеж! Ни шагу назад! Я трусов и предателей терпеть не могу, если бы каждый оставлял свой окоп, тогда Гитлер давно бы в Кремле сидел... Вам все ясно...
   - Так точно, - сухо отозвались солдаты.
  
   26 ноября, около четырех часов пополудни.
   Как раз после скудного солдатского обеда, состоящего из луковой похлебки, где-то в бору послышались крики и автоматные очереди.
   - Так! Все по местам! - скомандовал штабной офицер, чуть не подавившись.
   Наш взвод рассредоточился по окопам, заняв свой боевой рубеж. Послышались десятки щелчков затворов, каждый был готов к предстоящему сражению. Петрович лежал рядом со мной, взяв в руки пулемет, он намеревался безжалостно бить врага. Но тут случилось то, чего не должно было быть! Вместо противных немецких рож, вдалеке мы заметили, как бегут наши красноармейцы, то и дело отстреливаясь, целясь куда-то в чащу леса. Они были изранены, перевязки, сделанные на скорую руку, сползли. Пытаясь отстреливаться, они несли раненых товарищей. Они хотели жить... Единственный шанс спастись - это наша линия обороны.
   - Братцы! - завопил один из них.
   Вдруг справа от них на поляну выполз немецкий танк, направил на солдат свое дуло, залп - половина бойцов полегла сразу. Истошный свист снаряда, взрыв, и вместо танка- куча искареженного металла. Это наше орудие, кое-как развернувшись в сторону железного врага, ответило ему тем же.
   - Ура! - закричали оставшиеся в живых красноармейцы.
   Наши бойцы хотели бежать им на подмогу, чтобы быстрее перетащить раненых, но строгий голос офицера остановил их.
   - Я же сказал: "Ни шагу назад!" - сквозь зубы процедил он. Его глаза наполнились кипящим гневом, и он прокричал: - Расстрелять предателей!
   - Что? - изумленно спросил Петрович.
   - Я же сказал, убить всех, за предательство Родины!
   - Командир, ты с ума сошел! - прокричал старик.
   - Да, как ты разговариваешь со старшим по званию?
   - Так, потому что это ни в какие рамки не лезет, как они должны были сражаться... - не успел он договорить, как штабной офицер задал ему роковой вопрос.
   - Ты не исполнишь приказ?
   - Так точно, товарищ коман... - тут послышался выстрел пистолета, чистый белый снег окропила свежая кровь. Петрович упал на землю, испустив последний вздох.
   - Кто еще не подчинится? - прогремел офицер, вставляя обратно в кобуру свой ТТ. В ответ он получил тяжелое молчание. Он сам схватил пулемет и абсолютно бесчувственно начал косить бегущих солдат. Один за другим падали они, не успевая опомниться, а кто и понимал, что происходит, не мог поверить, что найдет свою смерть от своих.
  
   Обмерла моя душа, осознав грехи наши, сердце замерло в груди навечно, услышав, как стонут воины, умирая, когда могли они пожить еще на белом свете... Не знаю, что будет дальше, не буду гадать, скажу честно, боюсь пасть от руки братской, не фашистской. Ведь так погибну не на пользу, а просто так жизнь отдам...
  
  
   Стоят в пустом бору березы белые, кровь на них родная, русская. Вот так человек живет и умирает, отправляясь на небеса. На снегу тоже кровь пролита. Убаюкивает Русь-матушка снегами павших сынов своих. Закрывает их лица снег, остаются они в поле навечно, спать в братской могиле им суждено, так и не дождавшись мира в этом бессмысленном хаосе, войне.
  
  
  
  
  
   27 ноября, глубокая ночь.
   Весь предыдущий день трупы чужие таскал с поля боя, молил за них Господа Бога, чтобы хорошо было им у него в раю. Там-то мир и справедливость царит, а здесь что? Одна злость, ненависть и боль. Зачем Творец вложил во всю глубину души человеческой эти ужасные чувства и пороки, почему должны гибнуть одни, ради счастья и похоти других. Сколько веков род людской существует, а не перестает уничтожать себе подобных, да и, скорее всего никогда не прекратит.
   Сидим мы с Митей Воробьевым на земле промерзшей, караул несем. Добыл он где-то две стопки водки, Петровича помянуть. Хоть так немного согреться.
   Воробьев - совсем еще зеленый, двадцать лет от силы, встретились мы с ним, когда с Орла, войска переправляли. Я его в бою с фрицами спас... сдружились с ним крепко, как старший брат с младшим стали мы неразрывны. Вот теперь за ним приглядываю, оберегаю, можно сказать, в ангелы хранители нанялся.
  
   27 ноября, около шести часов утра.
   Я сидел на холодной земле, обняв винтовку, будто одинокую березку в чистом поле, ожидая от неё некоего родного тепла, которого мне так сейчас не хватало. Глаза сонно глядели на верхушки деревьев, за которыми медленно разрастался восход, все еще зевая после длительной ноябрьской ночи. Лютый ветер раздувал волосы, холодил мои руки, грозно завывал в небе. Деревья качались под его натиском, все эти звуки сливались в унисон, в один протяжный звук, от которого мои веки закрывались все больше и больше. Я ничего не понимал, да и не хотел понять, я просто желал забыться сладкой дремой. Митя уже давно спал, мы несли караул по два часа каждый. Я был похож на воробья, такой же одинокий, взъерошенный и сонный. Я все время поправлял свою поношенную шинель, которая была и мала и стара одновременно. Кое-где зияли дыры, а на подоле разводами запеклась кровь... Казалось, что шум постоянно усиливается, голова гудела, сердце покалывало. Некий рев раздавался где-то рядом, но я не обращал на него внимания. Вдруг среди этого шума я услышал отчетливый звенящий свист. Что же это? Я на секунду приоткрыл глаза и понял, что над моей головой летит несколько вражеских самолетов. Снаряд летел прямо в наш окоп. Все произошло очень быстро, я еле успел оттащить проснувшегося Митю и залечь в близлежащей воронке, как где-то совсем близко прогремел взрыв. Что-то мощное невидимое подхватило нас и вмиг отнесло на несколько метров. Голова кружилась, слух пропал, я лежал как беспомощный младенец, не способный даже встать. Вокруг были слышны взрывы, выстрелы и гул самолетов. Они как огромные стальные ястребы летали над нами, выслеживая свою новую жертву. Взвод был поднят по тревоге. Игорь Молотов смог пробиться ко мне. Он начал трясти меня изо всех сил, что-то кричал, но я не мог разобрать ни единого слова. Еще один мощный взрыв, в этот раз снаряд угодил точно в цель, наше орудие было уничтожено. Слух постепенно возвращался...
   - Вставай! - кричал изо всех сил Игорь.
   Я кое-как поднялся, Мессершмит, сделав крутой вираж, нацелился прямо на нас. Его крупнокалиберные пулеметы злобно затрещали. Митя, заметив это, ринулся в мою сторону, резко толкнув меня в спину. Я снова оказался на земле. Слух и чувства окончательно вернулись, я смог трезво оценить обстановку. Митя, Игорь и я, засели в глубоком окопе, вырытом в нескольких метрах от моей землянки.
   - Уроды! Деспоты! Звери! Как трусы напали на спящих... фашистские подонки! На самолетах явились! - кричал Стацкий.
   - Да помолчи ты, наконец! - не выдержал я. - Игорь, словами делу не поможешь, тут действовать надо.
   - А что мы можем сделать с винтовками в руках? - процедил Митя, следя взглядом за пролетавшим мимо Мессершмитом.
   Мысли вертелись у меня в голове, запамятовал все на свете я в это мгновенье. Казалось, что эти минуты единственное, что я прожил за свою жизнь. Не говоря ни слова, я схватил свою винтовку, вылетел из окопа и вышел на открытое, ничем не защищенное место. Страх бурлил во мне, кровь закипала подобно кипятку, вот-вот и она вырвется наружу. Нутро горело пламенем, но я пытался всеми силами побороть это ужасное чувство, чувство, что ты сейчас простишься с жизнью. Я кое-как собрался с мыслями, медленно перезарядил свое оружие. В эти мгновения все казалось иным, сердце билось с такой силой, что его удары заглушали гул самолетов. Затвор винтовки прогремел как гром. Я не представлял, что со мной творилось. Мысли о смерти меня больше не докучали..., все равно я знал, что не увижу конца войны....
   Немецкий летчик, заметив беззащитную цель, без угрызения совести и хоть каких-то моральных представлений сделал крутой разворот и направил всю мощь своей железной птицы на одного меня. Я опустился на одно колено, свежий снег издал громкий хруст. "Боже, прости мне все грехи мои, которые когда-либо я совершал на свете, прости за все, что сделано было моими руками, сохрани и взрасти сына моего... не дай ему погибнуть в этой войне..." - шептал я, целуя распятье. Я - человек верующий, всегда ношу с собой серебряный крестик, его в церкви освящали на день Святого Пантелеймона, он должен был оберегать меня, покровительствовать, помогать и даровать искупления грехов моих... Я медленно открыл глаза, прицелился, стрелок из меня получился отменный, так что только на это я сейчас и надеялся. Самолет был совсем близко. Ладони мои, несмотря на ноябрьский морозец, вспотели, палец аккуратно надавил на курок. Выстрел. Пуля летела точно в цель, но попала не в кабину пилота, а в лопасть винта. Немец было испугался, что я смогу выстрелить второй раз и решил не искушать судьбу. Крупнокалиберные пулеметы загрохотали. Я видел смертельную дорожку из поднимающегося от выстрелов снега, она вот-вот достигнет меня. Время будто остановилось, за доли секунды, я успел перезарядить свою винтовку, хорошо прицелиться и точно сделать выстрел. Пуля достигла цели, кабина самолета изнутри покрылась брызгами багровой крови. Но одного я, действительно, не предугадал, когда Мессершмит был рядом, буквально в двадцати метрах, его пулеметы еще грохотали, и я опомниться не успел, как почувствовал ужасную боль в ноге и правом плече, будто сотни пчел один махом ужалили меня в одно и тоже место. Я упал на снег, хотелось кричать, но в горле пересохло, голос пропал, я чувствовал, как рот постепенно наполняется кровью...
  
   Настоящий воин должен понимать, что честь для него, прежде всего... сила и мужество могут все преодолеть, всех победить. Солдат, по-настоящему храбрый, пойдет до конца, взойдет по горам убитых врагов к святой для него победе или падет смертью храбрых. И, даже умирая, будет сжимать винтовку, ведь она на войне - все для солдата...
  
  
  
  
   27 ноября, семь часов вечера.
   Со слов моих сейчас пишет Митя, не могу я в силу ранения тяжелого писать. Да, я выжил, но медбрат сказал, что мне осталось от силы еще два-три дня... В такие моменты, когда все тело горит, боль просто адская, а ты должен мужественно терпеть ее, да и еще зная, что скоро умрешь, да соглашусь, лучше смерть, чем подобная боль!
  
  
   27 ноября.... почти одиннадцать часов.
   В землянку зашел Игорь, суровое выражение его лица ничего хорошего не предвещало. Он медленно подошел к моей койке, потупил взгляд и, сделав глубокий тяжелый вздох, сел рядом со мной. Он теребил в руках небольшой клочок бумаги. Игорь явно хотел мне что-то сказать, но не знал как...
   - Друг мой, если у тебя что-то есть, выкладывай, а то я дух испустить в любую минуту могу, - прохрипел я, давясь собственной кровью
   - Дружище, - начал он, тихим кротким голосом, - произошло нечто ужасное...
   - Игорь...
   - Прошу, только лежи спокойно... - он посмотрел в сторону, будто скрываясь от моего печального взгляда, - твоя семья...- сердце в груди бешено заколотилось, мысли путались у меня в голове, одна обгоняла другую. - Немцы расстреляли всех, всех перебили, уничтожили всю деревню, все сожгли..., ничего не осталось... я сожалею...
  
   Ночь давно окутала своей черной пеленою все закоулочки и местечки всякие. Лес погрузился в глубокий сон. Идиллия царила здесь, тишина, покой, будто ничего и не происходило тут этим днем. Следы крови на снегу запорошило, части обшивки самолета были разбросаны там и тут, во тьме они были похожи на некие причудливые изваяния. Не было ни звука. Вдруг раздался крик, истошный жалобный крик человека, потерявшего на этом свете все самое дорогое, что он любил и чем дорожил. Все отняла у него эта война. Судьба нанесла ему смертельный удар прямо в душу, не заметив вовсе этого. Убила она в нем все живое, духовное, что ни было в сердце его. Если бы вы слышали этот стон, не смогли бы удержать своих чувств. Слезы ручьем текут, подобно дождю землю орошая. Нет, нестыдно мужчине плакать! Кто придумал эту чушь..., бывает, нужно лить слезы, это помогает понять, смириться. Ах, сколько слез увидела Россия-матушка в годы эти грозные, столько, сколько не в одном океане не отыщешь...
  
  
  
  
  
  
   28 ноября, полдень...
   Всю ночь я лежал и плакал... Писал я это письмо Любе, а теперь кому пишу, ведь нет ее больше на этом свете. Нет и сына моего... Ваня... сыночек.... Ах, душа рвется на куски, сердце ноет. Кому нужна была эта война? Кто нашел выгоду в смерти других людей. Сколько боли уже накопилось на свете, дай Бог сил, не погибнуть от нее.... Не могу писать больше, всю бумагу слезами замочил...
  
  
   28 ноября, около часа дня.
   Собрали нас всех по команде, погрузили в несколько грузовиков и повезли куда-то. Штабной офицер, даже не хотел меня сначала брать, сказал: "Какой от него прок?". Но я-то знал, что своих товарищей боец не бросит, и меня взяли. Как нам объяснили, командование постановило взорвать запруды нескольких водохранилищ, дабы препятствовать продвижению врага к Москве, так что все резервы Красной армии стягивались к столице. Заряды должны быть взорваны, когда будут эвакуированы последние подразделения из зоны затопления.
  
   28 ноября, полвторого.
   Я лежал на полу кузова нашего грузовика. Я с сожалением смотрел на уставшие измученные лица моих однополчан. Жизнь казалась такой суровой, такой мрачной, никаких светлых моментов. В голове тянулись мысли о доме, о семье, но это были только светлые грезы, которым уже никогда не суждено претвориться в жизнь...
  
  
  
  
  
   Простите, дальше буду писать я - Митя Воробьев... сейчас расскажу обо всем, что случилось в тот роковой день, чтобы его подвиг не был забыт никогда.
  
   Около трех часов дня всего в километре от заветной дамбы, нас атаковали. Часть нашего полка уже переправилась через водохранилище и была в полной безопасности. Наш грузовик был обстрелян, он просто не мог дальше передвигаться. Нас было пять человек выживших, которые смогли выбраться из искореженной машины. Мы смогли укрыться в близлежащих заброшенных окопах. На нас двигалась вражеская пехота, спастись в такой ситуации практически невозможно! Тем более что с минуты на минуту должен был прогреметь взрыв - плотину заминировали, чтобы приостановить наступление врага - и нас бы просто снесло водой. Единственный кто в эту минуту сохранял спокойствие, был Горбунов, он молча сидел на земле и тупо смотрел на снег, то и дело нервно моргая глазами. Шанс на спасение у нас все-таки был. Нам нужно было добраться до леса, который располагался по левую руку от нас. Но немцы просто жаждали, чтобы мы использовали эту возможность и поджидали нас.
   - Сейчас... - процедил Горбунов, - я сейчас отвлеку их, а вы что есть мочи бегите к лесу, там ваше спасение.
   - Но... - хотел возразить я.
   - Ничего, Митька, знай, погибнуть не страшно, страшно быть забытым... держи письмо, сделай так, чтобы меня не забыли...- он схватил автомат и побежал по окопу, мы, не теряя времени, направились в противоположную сторону. Все происходило как-то сумбурно. Я слышал его крик, выстрелы и взрывы гранат, которые он метал. Немцы на долю секунды отвлеклись на него, и этого времени нам хватило, чтобы добежать до леса. Я обернулся, я мог видеть его силуэт, он не прекращал стрелять. Тут его зацепило осколком разорвавшейся буквально в нескольких метрах гранаты. На душе было тошно, он погибает, а мы еще будем жить, это было ужасно несправедливо, хотелось плюнуть на все и бежать в атаку. Но что может сделать горстка солдат против сотни немцев... Прогремел ужасающий взрыв. Мы уже успели взбежать на лесной пригорок и были в безопасности. Водяной вал в несколько метров высотой накатывал на поле, сметая все на своем пути.
   "Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да пребудет Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на небе..." - это последнее, что успел он произнести в своей жизни...
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"