|
|
||
Молодой блестящий маг-экспериментатор исчезает без вести. Подозрение - хоть и не подкрепленное уликами - падает на его более житейски основательного, но не столь одаренного коллегу и друга. Старая, как мир, история... У Франца Геллерта только один способ вернуть себе доброе имя - выяснить, что же стало причиной смерти. Тема: Четвертое измерение (внеконкурс) | ||
Наверное, я бы не так расстроился, когда молва обвинила меня в убийстве Карла Романьо, - с кем не бывает в конце концов - если бы не был готов отдать за него жизнь.
Нужно быть последним хамом, невежей и недальновидным идиотом, чтобы пожелать смерти человеку, без кого половина твоих опытов в области актуализации древнеирландских эльфийских печатей заглохнет сама собой. Нет справедливости ни на земле, ни в небесах, если кто-то вздумает поддерживать подобную ложь!
Примерно это я и выговаривал, не в силах владеть собой, высокому консилиуму в составе наших с Карлом жен... то есть, прошу прощения, моей жены, фрау Терезы фон Геллерт, и жены Карла, баронессы Романьо, чье имя никто из нас произнести не мог. Мы ласково называли ее Хугга.
- Дорогой, оставьте вашу экспрессию, - со свойственной ей практичностью сказала моя супруга. - Вы говорили с Арнольдом?
- Ах, говорил! - вскричал я и нечаянно сбил рукавом парадного камзола голубую фарфоровую вазу с ирисами. Ваза упала, разлетелась на осколки, что дало мне повод отрешенно подумать о бренности человеческой жизни.
Тереза хладнокровно подобрала юбки - вылившаяся вода подступила к ним опасно близко - и залезла на оттоманку с ногами.
- Что он сказал? - терпеливо спросила она.
- Пожаловался на погоду, - съязвил я и тут же вспылил. - Разумеется, он сказал, что ничего не может сделать, раз не было официального обвинения! Со слухами бороться, мол, он не умеет... Как будто мы не знаем!
- Вполне возможно, он и впрямь бессилен, - рассудительно произнесла Тереза. - Разве если Хугга выступит с официальным опровержением...
Мы оба посмотрели на Хуггу. Она в вольготной позе - благо, просторное кожаное одеяние это позволяло - развалилась на оттоманке, ничуть не беспокоясь, что ее босые ступни покоятся в луже гниловатой воды, и в целом являла собой образ, максимально далекий от обстановки нашей изящной гостиной.
- Давайте я там... голову отрублю, - предложила супруга Карла, приподняв с персидского ковра небрежно отложенный двуручный меч. Рост и стати вполне позволяли ей таковым орудовать: она была выше даже меня, не говоря уже о своем исчезнувшем господине и повелителе.
В каком из множества миров Древа Карл нашел столь ценный трофей, он даже мне не признался:
"Все равно я там все уничтожил, так что и говорить не о чем, - заметил барон Романьо в приватной беседе, с аппетитом уплетая бутерброд. - Унылое было местечко".
Сама же Хугга разговорчивостью не отличалась и мало что могла поведать о своем происхождении.
- Дорогая, почтенной вдове не пристало рубить головы, - твердо произнесла Тереза, кладя изящную ладонь на бицепс Хугги. - Руку или ногу - еще куда ни шло, но голову?.. Исключено.
Когда Тереза назвала Хуггу вдовой, ее слова пролились мне на сердце, словно ушат холодной воды. Впервые я осознал, что Карл - увлеченный, гениальный, неповторимый Карл Романьо - и в самом деле мертв. Что он не заявится завтра в мой рабочий подвал и не потянет меня наружу, полюбоваться на городской карнавал, мимохожий цыганский табор или особенно удачный закат солнца. Что он никогда больше не обрушит несколько месяцев моих экспериментов, в двух словах предложив новую блестящую трактовку. Что он не обзовет меня снова "унылым экспериментатором мертворожденных идей" и "ретроградом от магической науки" и не зайдет одолжить таблицу эфемерид за третью четверть 1245 г. или коллекцию философских камней из Пенджаба...
- Дорогой, что с вами? - с тревогой в голосе спросила Тереза. - Вам плохо?
Я отнял руку от сердца, отвалился от стенки, в которую словно вмерз, и слабым голосом сказал:
- Нет, ты представляешь, Тереза? Они говорят, что я ему позавидовал... позавидовал! Я! Ему! Да он же на десять лет младше... это, в конце концов, просто... неприлично!
Прямым следствием этого разговора явилось то, что я вечером отправился провожать Хуггу до дома. Предприятие не столь уж бессмысленное: хоть несколько лет назад мы с Карлом поселились в домах по соседству, даже на ста метрах тротуара можно найти убийц и грабителей.
На крыльцо вышел с фонарем Франц, сын Карла от его первой жены.
- Дядя Франц! - воскликнул он с радостью. - Спасибо вам большое, а то я уж боялся...
- Ер-рунда, - заметила Хугга, отстраняя пасынка чуть в сторону и переступая порог. - Всего-то месяц они в больнице провалялись...
- Да, но вышли оттуда инвалидами, - тихо пробормотал мой тезка. - Вы не останетесь на ужин?
Францу недавно исполнилось десять, однако он старался вести себя как настоящий хозяин дома, а также по возможности приглядывать за сводным младшим братом, Алексом. В этом смысле исчезновение Карла почти ничего не изменило: при своей безалаберности он и раньше уделял семейным делам прискорбно мало времени.
- Спасибо, мы только что поужинали, - сказал я. - Франц, дорогой, я хотел бы увидеть кабинет твоего отца. Если это возможно, конечно...
- О чем речь! - воскликнул мальчик. - Мы ничего там не трогали. Только... это не опасно?
- Я уже там был позавчера, - коротко напомнил я. - Да и кому разбираться, как не мне?
С некоторой тревогой я стоял на пороге рабочего подвала Карла - моду на подвалы он перенял, по-видимому, у меня, ибо Фицбергер, его первый учитель, работал, как и все, в башне. Меня пугали не возможные последствия - в конце концов, я уже заходил сюда вместе с судебными следователями, и ни один из нас не исчез - но ужасный, неописуемый бардак. И вонь гнилых апельсинов.
- Мой дорогой мальчик, я разделяю вашу скорбь, но почему же не убрали фрукты? - спросил я.
- Да я как-то... - смутился Франц. Мне стало ясно, что он попросту не горел желанием сюда заходить.
А слугам еще Карл запретил тут появляться: нормальная техника безопасности.
Я собрал все свое мужество и перешагнул безобразную мешанину из обрывков бумаги, пергамента, кусков бинта, заляпанных, по всей видимости, кровью. Обошел по границе большую пентаграмму, нарисованную Карлом в центре пола - не потому, что я боялся исчезнуть, а потому что не хотел случайно стереть линии или знаки или сбить установленные свечи.
С моего прошлого посещения и впрямь ничего не изменилось, только паутины прибавилось. И я по-прежнему не узнавал примерно четверть использованных Карлом символов. Вот это он точно взял из моих древнеирландских изысканий, а вот это откуда?..
У меня закружилась голова, когда я узнал некоторые еще древнеегипетские иероглифы и пару рун. В прошлый раз в волнении они ускользнули от моего внимания. Чего он хотел добиться?..
Посреди пентаграммы, помнится, лежал обсидиановый атам, совершенно магически неактивный на взгляд моего внутреннего ока. Его, несмотря на мои протесты, конфисковал магистрат. Нашелся таки среди них один фанатик своего дело, который поверил показаниям амулетов и не побоялся рискнуть...
Ни малейших следов крови на ноже не оказалось, что еще больше запутывало дело.
Я подошел к столу и окинул взглядом беспорядочное нагромождение тетрадей и просто свитков, исписанных корявым карловым почерком. Их магистрат не конфисковал, уж полных самоубийц туда работать не берут. Эти господа ограничились тем, что магическим образом запретили выносить рукописи из подвала.
Хороший специалист - каковым считает себя ваш покорный слуга - безусловно, мог бы обойти подобный запрет, наложенный городскими чародеями. Но зачем?..
Я смел на пол сломанное перо, куски брабантских кружев и огрызок яблока, поставил на столешницу фонарь и приготовился к бессонной ночи.
- Вам что-нибудь принести? - спросил Франц, который по-прежнему топтался на пороге.
- Полный кофейник, пожалуйста, - вздохнул я. - И чашку.
С утра было особенно трудно оторвать голову от стола: он казался удивительно мягким, а запах подгнивших апельсинов удивительным образом не мешал. Тем не менее я осторожно выбрался из лаборатории, на цыпочках прошел по спящему дому - даже слуги еще не встали - и побрел к себе. То есть побрел бы, если бы не встретил в гостиной Хуггу. Она дремала в кресле, но при моем приближении тотчас проснулась.
- А, привет, - сказала она. - Я тебя караулила.
- Да?
- Как Карл?
- Где-то... - я неопределенно махнул рукой в пространство.
- Но он жив?
- Вот решу уравнение, тогда узнаем, - довольно раздраженно ответил я. Да, понимаю, говорить в таком тоне с несчастной вдовой (особенно хорошо вооруженной) не стоило, но меня извиняет то, что по утра, до завтрака, я особенно неприятен в общении. Карл это прекрасно знал, и когда заявлялся с утра пораньше, неизменно прихватывал с собой бутерброд.
- В дробях не запутайся, - сказала Хугга, широко зевая.
После чего меня выпустили из дома.
Я пробрался к себе, разделся и лег, зная, что еще через пару часов мне вставать и идти в Академию. Тереза недовольно заворчала во сне, отворачиваясь от холодного меня.
Я лежал и думал о том, чего Карл хотел добиться своим чудовищным синтезом. И чего он мог добиться. Он много раз спорил со мной о синергетических эффектах, но спрягать вместе египтян, ирландцев и скандинавов - это... это хуже, чем лебедя, рака и щуку! Это принципиально разные традиции, предназначенные для принципиально разных вещей... Как я ни бился всю ночь, мне не удалось выделить области наложения. И самое странное, я не нашел в бумагах Карла никакого следа.
"Мог бы мне рассказать, - с обидой пробормотал я, натягивая одеяло до подбородка. - В самом деле! Чего ты секретничал? Удивить хотел, что ли? Вот уж удивил, так удивил!.."
Что и говорить, Карл всегда был гением, куда уж нам, простым смертным!
С этой горькой обидой и недоумением я и заснул.
Я несколько проспал, поэтому выходил из дома отнюдь не в лучшем своем камзоле - вишневом, с черным шитьем. Весь мой обширный набор голубых и сиреневых Тереза, оказывается, не спросясь, отправила прачке. Сорочку по этому случаю пришлось тоже выбрать черную и без кружевного жабо, что меня заставляло слегка нервничать: такой вид кое-кто мог бы счесть неподходящим для академического профессора. С другой стороны, с ректором я на короткой ноге, да и по заслугам уже давно не самый младший - не то что в год встречи с Карлом - так что никто мне и слова не скажет... Но ах, ведь это-то и налагает большую ответственность!
Вольно же было Карлу дразнить меня щеголем и педантом - это когда он не меньше любил производить впечатление на дам! Разве что предпочитал нарочитую старомодность: эти его ботфорты...
От нашего дома до Академии недалеко - мы живем в хорошем квартале, - и обычно я иду неспеша, успевая по пути раскланяться со старыми знакомыми. В этот раз я торопился, но все-таки вопли мальчишек-разносчиков газет заставили меня притормозить.
- Тайна десятилетия! Несчастный случай или тайная месть соперника? Кто убил гениального непризнанного мага Карла Романьо? Заместитель декана кафедры Превращений отвергает выдвинутые обвинения! Читайте на второй странице!
Заместитель декана кафедры метаморфоз - это я, ваш покорный слуга. Собственно, меня с тем же успехом можно считать деканом, поскольку Геслау занимается вопросами преимущественно хозяйственными, сваливая на все, что касается учебных планов и конференций...
Но ни с какими обвинениями никто ко мне не обращался! Это я сам, услышав вчера возмутительные слухи, отправился к Альберту Нокку, главе Следственного отдела Магистратуры, который держит в руках половину информационных потоков в городе... "И состоит в приятельских отношением с редактором "Die Zeitung", - с ужасом осознал я. - Да, возможно это была не самая мудрая идея - но ведь даже и Тереза, образец здравомыслия..."
Я выхватил у ближайшего разносчика газету, едва не забыв вознаградить его монетой, распахнул пахнущие типографской краской листы - измазал пальцы, разумеется, что не улучшило мое настроение. Где и прочел статейку возмутительного содержания.
"Нет, - подумал я затем, стоя столбом на тротуаре и вытирая черными манжетами разом взмокший лоб, - как это может быть? Да я вовсе никогда не интриговал против Карла: он сам в свое время устроил это побоище перед ученым советом, за которое его чуть было не арестовали... Это же я вытащил его тогда из тюрьмы - и сколько взяток пришлось дать! Это было так унизительно! А то, что он был "непризнанным"?.. Ну да, его, как правило, ругали на научных конференциях, причем по всей Европе, да и Общество Городских Чародеев отказалось заверить его публикации, хоть мы с фон Вальзе вступились, но другой такой скандальной репутации еще поискать... а Карлу ничего иного и не нужно было! И уж что я задумал извести его - так это вовсе невероятный вздор! Да, давеча на званом обеде Карл говорил о моих "кознях", и многие это слышали, но ведь он же имел в виду историю с розовыми кустами, которые переползали в наш садик - замечу, буквальным образом переползали, потому что Карл в очередной раз намудрил с заклинаниями, и пугали моих девочек... О боги мои! Неужели все это так выглядело?!"
Я еще раз с ужасом пробежал глазами статью. Да, несомненно, в глазах газетчиков все это выглядело именно так, а может быть, еще и похуже.
Я застонал, но стон мой совпал с ударом часов на башне ратуши. Я опаздывал на урок!
Позор! Такого за пятнадцать лет моей преподавательской карьеры со мной ни разу не случалось.
Карл Романьо даже из могилы умудрялся вносить хаос в мою жизнь!
Преподавание всегда настраивало меня на благодушный лад. Видеть юные, восторженные лица студентов, слышать их звенящие голоса...
...По правде говоря, я немного впал в буколистику. Говоря начистоту, большинство так называемой "современной молодежи" - не обременяющие себя излишним размышлением зрители, им недоступна вся красота высокой науки. Но почти на каждом потоке есть один-два человека, ради которых стоит раскрывать тайны мироздания всей остальной потенциальной толпе. А раз в несколько лет - или реже - попадается студент из тех, ради которых стоит строить университеты.
На мою долю подобное везение выпало уже дважды. Правда, в самом начале карьеры присутствие на лекциях вечно храпящего наследника беспутных баронов Романьо счастьем мне отнюдь не казалось.
К сожалению, та группа, в которой я должен был читать сегодня, являла в массе крайне удручающее зрелище. Но все-таки, подходя по опустевшему уже этажу к аудитории, я привычно собрался, чтобы в наиболее доходчивой форме донести до них некоторые ключевые положения векторизации заклятий (стоял август, начало семестра).
Всякий преподаватель знает: обычно студенты с началом лекции успокаиваются не сразу, если только не запугать их. Лично я всегда предпочитаю сделать уступку человеческой природе: кашлянуть, разложить на столе план лекций и один-два старинных свитка, приготовить линейки и транспортиры, может быть, направить кого-нибудь за мелом или за мокрой губкой, если староста не обеспокоился такими вещами заранее...
В этот раз, едва я переступил порог, в зале воцарилась мертвая тишина. Шествуя к столу, я физически ощущал, как пятнадцать ярусов аудитории смотрят на меня сотней пар глаз. На диво внимательных глаз: я считаю себя не худшим преподавателем, но едва ли на уроках мне удавалось настолько завладеть их мыслями!
Лишенный привычной паузы, я слегка занервничал; свитки и бумаги не находили нужного места, я суетился, сделал несколько лишних движений. Аудитория по-прежнему молчала.
Что это? Может быть, они обеспокоены предстоящим коллоквиумом?.. Или?..
Газету я выбросил в урну, но по-прежнему видел каждое слово в той злополучной статье, словно чья-то недобрая рука повесила печатное издание в воздухе перед моими глазами. Боги мои, неужели студенты боятся и презирают меня, считают меня убийцей моего лучшего друга?.. Опасаются оказаться на месте Карла?..
Я собрался с мыслями.
Как бы то ни было, я учитель; я пришел на урок, и у меня есть долг. Если они приняли эту газетенку всерьез, тем лучше: будут слушать как никогда, и у меня, может быть, даже появится шанс что-то до них донести.
Набрав воздух в грудь, я начал лучшую лекцию в своей жизни.
Вдохновенно, но в то же время вкратце и по существу я напомнил основные постулаты Евклида о связи магии и геометрии, помянул в двух словах Аристотеля и его чеканные формулировки, затем обратился к более современным авторам. Рука моя не дрожала, когда я нарисовал на доске привычный "угол" OXYZ.
- Наше пространство ограничено тремя осями координат, - говорил я знакомые слова, - и временной осью. То есть существует всего четыре, как мы называем их, "измерения" - шкал, с которыми мы сверяемся в нашем восприятии реальности. Ограничения, установленные ими, стали нашей силой, ибо магия может распространяться только в рамках подобных умозрительных категорий... - на этом месте в аудитории обычно начиналось бурление, но в этот раз все сидели молча. - Да-да, именно категорий, - продолжал я. - Потому что в сфере магии и "длина", и "ширина", и "высота", и даже "время" являются не более чем идеями различной сложности...
И на этом месте я замер. Потому что мне вспомнился точно такой же день десять лет назад, когда Карл поднял руку - впервые на моих лекциях - и спросил:
"Герр Геллерт... а можно ли выйти за границы этих категорий?"
"Что вы хотите этим сказать?" - не понял я.
"Если это идея, и если она работает не всегда, то что мешает нам выкинуть ее и заменить другой идеей, получше? Например, третий закон Коперника гласит, что нельзя перемещаться во времени, даже сколь угодно близко. А если просто добавить другую координатную ось? Тогда концепция "времени" для мага, вышедшего за его рамки, не будет значить ничего, и он сможет легко скользить по оси времени в любую сторону..."
Я вспомнил это так живо, что даже пошатнулся.
Тогда я пригласил Карла к доске с куском мела, и довольно быстро опроверг его смелые гипотезы - так началась наша дружба. Похоже, до того момента Карл искренне полагал, что преподаватели Академии - во всяком случае, на младших курсах - отнюдь не достигают его уровня.
Но мне ли не знать, как упрям был Романьо! Да, тогда ему не хватало знаний, чтобы доказать свою идею математически или подтвердить ее экспериментом, но все эти годы он учился...
Я схватился рукой за край кафедры. Я понял, чего хотел добиться Карл! Спрягая различные магические традиции, он вычленял не общее в них, а различное! Он пытался изменить одно из измерений - неважно, какое - и выйти за его пределы! Грубо говоря, покинуть это привычное представление, которое нам кажется единственной реальностью.
"Боги мои! - понял я вдруг. - Да ведь если эксперимент удался, он может быть все еще здесь! И мы для него - фигуры на плоскости!"
Воистину, нужно быть настоящим гением, чтобы совершить подобный скачок. Мне не додуматься и за сотню лет... да что там, я не додумался, даже глядя на записи Карла (хотя не мешало бы ему все-таки взять пару уроков чистописания). О, как слеп я был!
- Прошу прощения, - сказал я вслух, облизав пересохшие губы. - Я не могу продолжать урок, у меня есть срочное дело. Попытаюсь возместить материал на последующих занятиях. Все свободны.
Они по-прежнему безмолвно сидели на своих местах.
- Да уходите же к дьяволу! - внезапно заорал я. - То есть, - я тут же спохватился, - прошу прощения, идите... просто идите куда-нибудь...
Тут они все-таки вскочили и повалили прочь так быстро, что лекционный зал опустел менее чем за минуту. Нет, вру, не совсем опустел: на переднем ряду остались две девушки. Я их очень хорошо запомнил: они отличались редкостной красотой, да к тому же отлично сочетались в масти - скромная златовласая Элиза Гаусс и смелая на слова и движения Беата Виниц, щеголявшая копной иссиня черных волос.
- Простите, профессор Геллерт... - тихо сказала фройляйн Гаусс, приближаясь ко мне. - Можно... можно сказать вам кое-что?
- Не надо, Лиз, - фройляйн Виниц, очень бледная, дернула ее за рукав. - Извините, профессор, нам пора...
- Нет-нет! - златовласая красавица стряхнула руку подруги, и подошла вплотную к кафедре. В своем светло-желтом платье, к которому очень шли оранжевые ленты в волосах, она выглядела необыкновенно мило - куда милее, чем ее смелая подруга с модно укороченным по самые лодыжки подолом...
Я отвел глаза, чтобы не смотреть на кожаные башмачки Беаты Виниц - и взгляд мой упал на конверт, который мне протягивала фройляйн Гаусс.
Пришлось срочно подавить раздражение. Подобные моменты очень важны для юных сердец; я уже по опыту знал, что подобные ситуации чреваты скандалами, истериками и прочими неприятностями.
- Моя дорогая фройляйн... - начал я, вздохнув. - Я понимаю ваши чувства, но сейчас не самое...
- Нет-нет, герр Геллерт! - воскликнула она, глядя на меня сияющим взором синих глаз. - Это я понимаю ваши чувства! И я хотела сказать, что я вас всячески поддерживаю! Мне тоже никогда не нравился этот Карл Романьо, этот выскочка, который так несправедливо затирал вас! Честное слово, я и сама бы его убила, и я восхищена вашей смелостью и прямотой!
Сказать, что мир мой пошатнулся, значит, ничего не сказать. Я открыл рот, намереваясь произнести гневную отповедь, воззвать к лучшим чувствам девицы, предостеречь ее от поспешных выводов и излишне модерновых суждений... Но вместо этого мой кулак обрушился на кафедру, да так, что по дереву пошли трещины. И, боюсь, из потолка ударили две-три молнии, изрядно повредив паркетный пол. Вообще-то магия стихий не самая моя сильная сторона, но еще великий Фрэнсис Бэкон писал, что гнев является сильнейшим катализатором любых реакций в магическом поле.
- Чтобы духу вашего здесь не было! - заорал я. К сожалению, голос мой прозвучал подобно раскатам грома в горах; вероятно, его было слышно во всем институте, если не на улице. - Еще хоть раз посмеете хоть намекнуть, что я убил Карла Романьо - смерть ваша будет ужасна!
Элиза Гаусс попятилась. К сожалению, смотрела она на меня с восхищением. Я запоздало вспомнил, что в ситуациях, подобных нынешней, у меня в глазах зажигаются огни, а за спиной вырастают черные крылья - сугубо индивидуальная особенность. Столь романтически настроенную юную особу подобные проявления, увы, могут подвигнуть к совершенно неподходящим выводам...
К счастью, ее подруга, несмотря на эпатажный наряд, оказалась более здравомыслящей. Пискнув, она ухватила Гаусс за локоть и вытащила вон из аудитории.
Тут же черная волна гнева отпустила меня. Я пошатнулся и уселся на приступку, ведущую к кафедре. Мне было дурно, голова шла кругом. Естественные последствия подобных вспышек - это с одной стороны, а с другой... Я понимал, что только что словно бы собственноручно расписался под этими гадкими измышлениями.
Домой я добрался в еще более расстроенных чувствах, совершенно потерянный. Я отменил все лекции на сегодня, сказавшись в деканате больным - там отнеслись с пониманием - и еле удержался, чтобы не добираться какими-нибудь закоулками по окраинам.
Интуиция не подвела: подходя к дому, я обнаружил небольшую толпу (впрочем, люди уже расходились), приставов из магистрата и пятна крови на тротуаре. Общее внимание было направлено на дом Карла.
К сожалению, нервы мои находились в таком состоянии, что я не нашел в себе сил встретиться с трудностями лицом к лицу. Сотворив простенькую иллюзию - и удивившись, как это не пришло мне в голову раньше - я пробрался в собственный дом, будто вор в ночи.
- Дорогая, это я, не пугайтесь! - сказал я Терезе, вышедшей навстречу с большими садовыми ножницами.
- Я почти догадалась, - спокойно сказала моя жена. - Не каждый день к нам в дверь заходит розовый куст.
- Ох, простите, немного напутал, - я торопливо снял иллюзию и пожаловался. - Я несколько не в себе... что за день был сегодня!
- Полагаю, тяжелый, раз вы вернулись так рано, - кивнула Тереза. - Хотя бы из Академии вас не увольняют?
- Нет... А вы полагаете, до этого может дойти?! - я схватился за сердце и присел на пуфик в прихожей.
Тереза сунула ножницы в подставку для зонтов и, подхватив меня под локоть, повела в гостиную. По дороге она послала нашу горничную на кухню за вином, и вскоре я уже сидел на мягких подушках, наслаждаясь моим любимым итальянским.
- Пока вы в таком состоянии, вам нельзя в магистрат, - критически обозревая меня, произнесла супруга.
- В магистрат? - слабо переспросил я. - Это по поводу того, что случилось сегодня в доме Карла? Кстати, что там произошло?
- Разумеется, - кивнула Тереза. - К Хугге явились долговые приставы, а она отреагировала... в привычной ей манере.
- Кто-нибудь убит?
- О, она отрубила одному голову, но поскольку он иногородний, это ничего страшного, - успокоила меня Тереза. - Если вы не против, я с вашей доверенностью улажу это дело.
- Да, конечно, - я кивнул. - Моя дорогая, я, как всегда, полагаюсь на ваше здравомыслие... Кстати, напомните мне пожалуйста, какую сумму составляют долги Карла?
Тереза вела финансовую документацию для обоих наших семейств, и я не мог бы найти более надежного эконома.
- В данном случае это неважно, - пожала плечами Тереза, надевая шляпку и завязывая ленты. - Согласно эдикту курфюрста от 15 мая 1567 года кредиторы не имеют право забирать в счет долга единственное жилье и фамильное достояние при наличие несовершеннолетних сыновей, или, в случае отсутствия таковых, в части большей, чем необходимо для выделения "разумного приданного" незамужним дочерям, не достигших двадцати лет... А в данном случае мы имеем даже двух несовершеннолетних сыновей. Все, что они могут заставить нас сделать - это продать коллекцию старинного оружия, которое Карл собрал по мирам Древа, и некоторое количество драгоценной утвари... Но я думаю, ты всегда можешь навести достаточно качественную иллюзию, чтобы приставы ничего этого не заметили, ведь верно?..
- Да, но эти долговики... - начал я. - Они бы не явились туда, если бы все было так просто...
- Они просто рассчитывали, что смогут выжать что-то с несчастной вдовы, неосведомленной о наших законах! Вы же знаете эту породу. Получили по заслугам, - твердо сказала Тереза и поцеловала меня в щеку. - Все образуется, дорогой. Надо, чтобы кто-то достаточно высокопоставленный призвал магистрат к порядку. И тут ваше имя послужит прекрасно, - с этими словами Тереза забрала из секретера уже порядком потрепанную доверенность по ведению дел на ее имя, оформленную мною где-то через полгода после свадьбы, и скрылась прочь. В прихожей она велела служанкам сделать мне грелку, легкий обед и выполнять каждый мой каприз. "А не так как ты, Ханна, взяла моду последнее время".
Я услышал, как дверь хлопнула за Терезой, и умиленно вздохнул. Хорошая жена - истинное счастье и благословение.
Но все-таки в отличие от Хугги Тереза даже и не подумала, что я еще могу вернуть Карла...
Для меня началась череда крайне тяжелых дней. Взяв себя в руки, я все-таки присутствовал на занятиях в Академии, хотя нельзя поручиться, что мое преподавание в тот период было особенно блестящим. Научную кафедральную работу я и вовсе забросил. Постоянно я слышал за спиною шепотки, и, напрягая все свои способности по чтению мыслей - увы, врожденного таланта к этому искусству у меня не было, а без врожденного таланта грош цена любым тренировкам - я мог разобрать фразы вроде: "И - вы слышали? Он еще посмел носить траур..." "Они всегда были соперниками, с самого первого дня... Конечно, он ему и в подметки не годился..." "...А я всегда различал в нем что-то... демоническое!" "Какое коварство! Еще друга из себя изображал!"
Сложно сказать, что меня ранило больше - сами эти обвинения, или то, что меня называли не годящимся Карлу в подметки - это меня-то, который столькому его научил! Да, я не обладал его способностями, но при всем при этом мы частенько работали вместе. Все было мучительно. Я плохо спал, побледнел, дергался от каждого стука в дверь - еще и потому, что зачастили странные визитеры.
Чаще всего они являлись под покровом ночи, имели склонность к плохой погоде - а выбрать дождливый вечер было совсем несложно, ибо началась осень и зарядили дожди - и игнорировали решетку для обуви вкупе с половиками.
Все такие гости вели себя либо очень скованно, либо, напротив, чересчур уверенно. Все требовали меня "по личному делу". И все в конечном счете предлагали устранить какого-либо мага-конкурента, суля в обмен льготы, милости или просто деньги.
- Откуда все это взялось, ума не приложу?! - возопил я как-то раз, выставив особенно наглого субъекта ударами трости. - Ну ладно, они считают меня злым гением, но почему они решили, будто я принимаю заказы?!
- А почему бы вам и не принять один-два? - рассудительно произнесла Тереза. - Это было бы очень кстати. Если родится мальчик, образование будет обходиться дорого.
Я машинально погладил живот супруги и сказал:
- Дорогая, но не думаете же вы, что я и впрямь убил Карла?
- Конечно, нет! - сказала Тереза. - Но умному человеку сами боги велели извлекать средства из заблуждений дураков... В конце концов, если вы не желаете отвлекаться от преподавания, почему бы не взяться за дело нам с Хуггой? Уверена, я бы сумела распланировать все так, что никто даже не заподозрит ни нас, ни вас. Это ведь совсем не сложно.
Я сглотнул. Тереза почти никогда не шутила. Одно утешение: женщинам в ее положении часто в головы приходят достаточно странные мысли.
- Давайте обсудим это после родов, хорошо, дорогая? - слабо спросил я.
- Как скажете, дорогой, - Тереза послушно склонилась над вязанием.
Я же отправился к Карлу в подвал, где вот уже много дней рассчитывал повторение его эксперимента. Там же в серебряном сосуде на одной из полок отстаивалась вода с добавлением моей крови. На этой воде я собирался сегодня замесить глину и изготовить две человеческие фигурки.
Я ломал голову, как быть с третьей фигуркой, но в итоге Хугге удалось отыскать для меня волосы Карла. Неважно, что можно найти по этому поводу у древних авторов - современной магии извлечение образа подобия из волос представляется одной из самых сложных задач. Пришлось употребить на это все свое искусство, но в итоге проблема была решена.
Меня сбивало с толку то, что в круге - и вообще у Карла в подвале - я не смог обнаружить осколков голема. Но куски засохшей глины я нашел и утешал себя тем, что осколки могли и раствориться в воздухе при успешном переносе.
Также я не совсем понимал назначение атама, однако Карл всегда любил театральные жесты...
Да и у меня попросту не оставалось выбора. Правильно я догадался обо всем или нет, но я должен был вернуть Карла Романьо в мир живых.
Итак, я достал сырой кусок глины и приступил к делу...
На девятый день мы собрались на обед у Хугги. С характерным для нее безразличием она пустила бы хозяйство на самотек, однако Франц - с помощью Терезы - управлял домом вполне достойно. Во всяком случае, повар не ушел к более денежным хозяевам, прислуга не разбежалась, и ужин, которым нас угостили в тот вечер, был не хуже тех, что мне доводилось пробовать при Карле. Даже, подозреваю, лучше: Франц, вероятно, заблаговременно объявил повару, сколько персон будет присутствовать, и не заставлял его импровизировать.
Мы уже отдавали должное десерту, когда в комнату вошел дворецкий и произнес:
- Прошу прощения, баронесса, господа и дамы, явилась некая фройляйн. Она утверждает, что пришла к герру Геллерту.
- Да пусть заходит... - начала было Хугга.
Тереза положила ладонь ей на запястье.
- Моя дорогая, это не вполне вежливо, - мягко произнесла она. - Ведь мы уже заканчиваем. Витольд, скажи, эта фройляйн торопится или она может подождать?
- Ее слова: "буду ждать хоть до утра, лишь бы мне увидеться с герром Геллертом".
Я почувствовал, что у меня начинается мигрень, ибо узнал речевые характеристики.
- Хорошо, - кивнула Тереза, - это означает, что мы точно можем доесть штрудель. Витольд, предложи гостье чаю. Дорогой, вы не положите мне еще кусочек?
- Это Элиза Гаусс... - сказал я сумрачно, пирог у себя на тарелке, который сразу же показался мне словно бы глиняным. - Моя студентка. Она преследует меня скоро уже две недели!
- Неужели нынешние студентки стали настолько... непосредственными? - Тереза посмотрела на Франца и наших дочерей, которые с любопытством внимали. - И подходящая ли это тема...
- Да нет, вы не так поняли! - вскричал я, уронив при этом со стола вилку и нож. - Она вбила себе в голову, что я... словом, что все эти слухи - не только правда, но малая часть правды! И просится ко мне в обучение! Но до сих пор она не рисковала являться ко мне домой... Боги мои, в такой час! - я осознал весь ужас. - Мне ведь теперь придется ее проводить!
Наши дочери, Фани и Хельга, внезапно захихикали, и Тереза бросила на них строгий взгляд.
Затем дамы переглянулись между собой.
- Дорогой, если она действительно за этим, - начала Тереза, - мы можем сами поговорить с ней. Скажем, что вы нездоровы.
- И подвезем ее потом в нашей тарантайке, - предложила Хугга.
- Вам совершенно не обязательно показываться и усугублять экзальтацию этой юной фройляйн, - закончила Тереза.
- Да-да! - благодарно закивал я. - Это было бы очень кстати!
Когда дамы вышли, я счел необходимым сопроводить немой вопрос в глазах Франца и девочек следующими словами:
- Лучшие мужи античности, если вы знали, не считали зазорным робеть перед женщинами, в особенности молодыми и красивыми!
Дети переглянулись. Возможно, Франц что-то припомнил о "лучших мужах античности", потому что он вдруг подозрительно потупил взор в тарелку.
- Должно быть, эта фройляйн не отличается умом, - невинно заметила Хельга. - Мама говорит, что чем женщина глупее, тем умному мужчине с ней тяжелее приходится.
- Ваша мама очень мудра, - сказал я, - только, пожалуйста, не берите с нее пример, пока вы лучше не узнаете свой характер: она практикует очень опасный образ поведения. В том смысле, что он не прощает ошибок.
Мысли мои в этот момент уже были очень далеко, ибо я понял: сегодня или никогда. Хватит решаться, хватить испытывать судьбу. Големы подсохли, что мне еще нужно? Пора поставить точку в этой гнусной и мучительной истории.
В принципе, неважно, за пределы какого измерения ты выходишь: любое станет "четвертым". Но Карл был одержим идеей выйти за пределы времени, и его круг подготовлял все для этого, а также вводил новую координатную ось. К сожалению, я не мог воспользоваться своей соломоновой печатью, даже и точно такой же: этих "воображаемых" новых осей великое множество. Я бы просто попал к моей собственной и ни за что бы не встретился с Карлом. Следовало воспользоваться именно его пентаграммой, хотя и это не давало гарантии на успех...
Я быстро спустился в подвал по лестнице. Проходя на цыпочках через прихожую, услышал как Тереза что-то объясняла, потом - высокий голос Элизы. Звучали ее слова так: "Но ведь убить лучшего друга еще романтичней!"
Я вздрогнул и прибавил скорости. Пусть их, мои собственные чувства; пусть его, мое нежелание смириться со смертью Карла. Побоку расследования того, как эта клевета набрала силу. Но я не могу допустить, чтобы Хельга, Фани и безымянный еще малыш росли с клеймом детей убийцы! Я не могу допустить, чтобы когда-нибудь институтские друзья убедили Франца и Алекса в правдивости этой сплетни, и они пришли бы требовать у меня, уже старого и немощного, сатисфакции!
В подвале за предыдущие дни я уже все подготовил: почистил свечи, подновил некоторые новые символы, выставил в ряд трех големов... Не удержался от того, чтобы убраться - теперь-то хозяин подвала не мог воспрепятствовать этому темному желанию.
Я сунул в карманы двух големов - карлового и одного из своих - а третьего взял в руки. Затем я встал в центре пентаграммы, призвал в свидетели необходимых демонов и богов, и грохнул статуэтку об пол.
Когда голем разлетелся на осколки, я процедил сквозь зубы:
- Я тебя достану на том свете, ублюдок!
И тут же почувствовал, что падаю.
Как описать то, чему в человеческом языке нет названия? Ощущение падения или полета - вот что было первым. Потом мне почудилось, что я просачиваюсь сквозь каменный пол, потом - что взлетаю в небеса. Миг - и была тишина, миг - и причудливый звенящий звук. Мне почему-то показалось, что так лопаются пузыри в пене у гигантской прачки.
Сколько это продолжалось - не знаю, но в какой-то момент падение и полет закончились. Я стоял на широкой, чуть наклонной поверхности, странным образом не скатываясь с нее. Глядя под ноги, я видел множество словно бы взрезанных сфер - они находились под стеклянным "полом" и были ярко-оранжевого, апельсинового цвета. Что же касается места вокруг меня... Здесь был воздух - я дышал. Потом я понял, что это не воздух, что это странные разноцветные потоки, и они входят в меня и насыщают, будто манной, и едва только эти пятна начали складываться в образы...
...Холодные сухие ладони закрыли мне глаза, а знакомый голос произнес скороговоркой:
- Во-первых, не открывай глаза, если тебе дороги жизнь и рассудок. Во-вторых, признаю, что вел себя как полный идиот в этом эксперименте и слишком поторопился. В-третьих, это я распустил сплетню, что ты - инфернальный злодей, темный гений нашего времени, когда разговаривал с фон Вальзе за три дня до исчезновения, но у меня были для этого основания.
- Фон Вальзе?! - вскричал я, потому что не мог придумать ничего умнее. - Так вот кто... но ведь ни малейших!.. А почему нельзя открывать глаза?
- Почему нельзя? Можно, - едким тоном ответил Карл. - Валяй. Но здравый ум впоследствии не гарантирую. Я и за свой-то не ручаюсь... Давай, давай, снимай шейной платок, я тебе завяжу для надежности. А то не удержишься и все равно посмотришь.
- Да что хоть тут! - я послушно начал откалывать булавку. - Карл, я же ученый! Я не могу не увидеть...
- Тут зеркала, - тусклым голосом произнес Карл. - То есть... для меня это зеркала, может быть, для тебя что другое. И в них отражается Вечность.
- Любишь ты красивости, - ругнулся я и добавил крепкое словцо, когда Карл завязывал мне глаза. - Туго!
- Вот пускай лучше туго. Все равно тела тут нет, это одна иллюзия, - утешил меня Карл, вытаскивая у меня из карманов големы. - Спасибо тебе, кстати, если бы ты сюда не добрался, я бы не выбрался. В одиночку мне это теперь не сделать.
- Что ты все-таки натворил? Я так и не понял. Почему не было осколков голема? Зачем атам?
- Я не делал голема. Это скучно, долго. Озарение настигло меня в середине ночи, и я решил сразу же подтвердить свою гипотезу. Я, мой друг, принес себя в жертву ударом атама в сердце. Кстати, это очень больно.
- А как же аксиома Готтальда-Витке? - это было первое, что скакнуло мне на язык. - Болевые ощущения при летальных заклятьях должны смазываться!
- Вот и я так подумал, - хмыкнул Карл. - И ошибся. Кажется, ни Готтальд, ни Витке на себя не проверяли? Заклейми их позором зимой во Франкфурте.
И вот тут мне захотелось махнуть на весь мир и на самого себя рукой, сесть на пол и не двигаться. Потому что, выходит, все было зря. Если Карл и в самом деле принес себя в жертву, чтобы очутиться тут, то он не сможет вернуться. То есть, теоретически, сможет, если я разобью голема - но вернется с пробитым сердцем. Или не сердцем, если он ударил куда-то не туда... но все равно с изрядной дыркой. Едва ли я сумею ее залечить достаточно быстро - или вызвать кого-нибудь, кто сможет.
Идиот. Блестящий, легкомысленный, гениальный, ветреный, невозможный и возмутительный Карл Романьо. Только он мог погибнуть так глупо. Только он мог вызвать столько бури своим отсутствием.
И это ведь кажется такой невероятной чушью, что если бы я по возвращении и решил покрыть память моего друга-ученого позором, поведав миру о его неосторожности, мне никто не поверит!
- Но постой, - начал я. - Неужели тебе никак помочь? Ведь помнишь, есть для необратимых экспериментов один принцип, "ВВП" называется, "время-вера-пространство". Ты ведь даже семестровую работу писал именно по нему...
- Быстро! - закричал Карл и ткнул мне в грудь големом - волей-неволей пришлось его схватить. - Этот, с волосами, мой, как я полагаю? Мои комплименты, Франц, отличная магия подобия. А теперь бей эту херовину, скорей!
Признаюсь, я чуть было не послушался - просто от неожиданности. Но я все-таки был магом, и был им дольше, чем Карл. Я нашел в себе силы противостоять его внушению, поднял руку и сдернул с глаз платок.
...Зеркала, в которых отражается вечность? Да, пожалуй.
И наши с Карлом образы, дробленые, умноженные. Безупречно одетый мужчина средних лет и...
Я не мог спокойно смотреть на то, во что превратился Карл. Но не мог и отвести глаз.
- Не рассказывай про это Хугге, - криво улыбнулся он. - Она девушка впечатлительная.
- Ты слишком долго пробыл здесь? - спросил я.
- И это тоже, - покладисто кивнул мой друг. - Но в основном - последствия удара ножом. А теперь слушай меня внимательно, - он поднял голема над головой. - Ловушку четвертого измерения нельзя покинуть магией, это ты понял правильно. Нужен толчок. Когда я уроню голема, он разобьется. И меня вышибет в наш мир - либо подыхать на каменном полу с дырой в груди, либо такого, как сейчас. Как ты понимаешь, у нас в подобном виде я существовать не смогу. Но если ты разобьешь свою фигурку одновременно со мной, то в наш мир с вероятностью... ммм... приблизительно восемьдесят процентов вышибет тебя, у тебя-то тело целое. А меня - в обратную сторону, дальше. Реактивный принцип.
- Куда - дальше? - спросил я.
- Не знаю, - Карл пожал плечами. - Но я всегда любил путешествовать. Итак, приготовились... - он поднял статуэтку повыше.
- Постой! - воскликнул я. - Я хочу...
- Начали! - лицо Карла исказилось, и он с силой грохнул голема о стеклянный пол. Мне ничего не оставалось, как выпустить из рук мою.
Мы исчезли одновременно: реактивный принцип, что поделать.
Я пришел в себя по-прежнему в центре круга. Дверь, которую я подпер скамейкой, содрогалась от глухих ударов. Буквально на втором ударе - во всяком случае, с моего появления - скамейка не выдержала и отлетела прочь, чудом не задев вашего покорного слугу. На пороге стояла Хугга: черные волосы распущены, лицо искажено гневом. Она походила на богиню, прекрасную и грозную. Позади стояла моя жена, бледная, как мел, и держала в руках мою книгу заклинаний. Как она смогла?..
"Моя беда, - подумал я, - что я всегда любил собирать вокруг себя личностей авантюристического склада. Тереза и Карл на самом деле - одного поля ягоды, только Тереза искуснее притворяется..."
- Дорогой! - Тереза выпустила книгу и кинулась ко мне, повисла на шее. Юбки ее затерли линии круга. - Снова был этот ужасный свет и грохот, как в ночь, когда мы потеряли Карла... Мы думали, мы потеряли и вас... Ах, как вы могли... - приговаривала она между поцелуями.
- Как я мог? - я невесело усмехнулся, потому что в этот момент с необыкновенной ясностью осознал: если воспользоваться принципом ВВП, Карл и в самом деле мог вернуться... для этого мне следовало захватить с собой атам. Принеся в себя жертву атамом в ловушке четвертого измерения - тем же самым атамом - он имел шанс возродиться здесь. Возможно, он и хотел захватить его с собой... да, наверное, хотел, но не ожидал боли и выпустил из рук...
Я же оказался недогадлив. Не понял. Слишком поздно понял.
И Карл не хотел, чтобы я осознал. А он, может быть, надеялся... все это время надеялся, что я возьму атам с собой, когда приду за ним. Или видел, что не возьму - в этих своих зеркалах?..
- Я убил Карла Романьо, - медленно произнес я, пытаясь привыкнуть к звучанию. - Я убил Карла Романьо! - это я закричал уже в голос, и Хугга перехватила меч.
- Дорогой, вы бредите! - воскликнула Тереза.
Я рассмеялся ей в лицо.
- Нет, - сказал я. - Это правда. Отомстите мне, Хугга, если хотите. Я убил Карла Романьо! Я!
Увы, моя речь не возымела должного эффекта.
Хугга высоко подняла меч и аккуратно положила его на бронзовые скобы, торчащие из стены.
- Если это так, - сказала она, - то по закону гор тебе придется на мне жениться.
Даже сквозь пучину трагедии, в которую я был повержен, до меня дошла нелепость этих слов.
- Что? - спросил я. - Но я уже женат!
- Ничего, Тереза мне тоже нравится, - успокоила меня Хугга. Тереза фыркнула и прижала ко рту кружевной платочек. - А что? Ты думаешь, почему я вышла за Карла?
"Боги мои, - слабо подумал я. - Где мне взять для церемонии такой камзол, который пошел бы к ее... национальному одеянию?!"
|