Федор Иванович, зажав подмышкой бутыль водки, дохромал до двери и с силой нажал на кнопку звонка. Так и есть, сосед дома - за дверью послышались медленные шаркающие шаги. Хоть будет с кем праздник отметить.
Дверь отворилась, и на пороге показалась высокая худощавая фигура Егора Игнатьевича.
- Здравствуй, Игнатьич! - салютуя бутылкой водки, с порога воскликнул гость, поправляя орденские планки на выгоревшем почти добела военном кителе. - Давай мы с тобой выпьем, а? За праздник, за нашу победу!
Егор Игнатьевич, приодевшийся по случаю праздника, на груди которого тоже поблескивали орденские планки, улыбнулся и сделал рукой приглашающий жест.
Лишь только Федор Иванович зашел в прихожую, как из кухни послышался молодой женский голос, а затем - детский смех.
- У тебя гости? - притормаживая у двери кухни, спросил Иваныч. - Так, может, я пойду?..
- Да проходи, проходи, - схватив гостя за рукав кителя, ответил хозяин. - Ко мне дочка с мужем и внуками зашла. И сын забежал. Но они уже скоро уходят - пойдут смотреть салют, а мы с тобой посидим, поговорим, выпьем за нашу победу.
В маленькой, оклеенной светлыми обоями кухне, вокруг зеленой люстры кружилась залетевшая бабочка. "Май-то какой холодный, - подумал Иваныч, - а бабочка гляди-ка, летает".
Май и впрямь выдался на редкость холодным. С серого полотна низкого неба уже целую неделю безостановочно лил дождь. И только сегодня, словно в честь праздника, небо слегка прояснилось.
Гостя пригласили к столу, налили чарку. Галина, дочь Игнатьича, наложила ему поджаристой румяной картошки, улыбнулась, на щеках заиграли ямочки. Младший сын хозяина Алексей сдержанно кивнул в знак приветствия. Галя подсела к столу, взяла на руки старшего сына. Ее двухлетняя дочка, румяная, черноволосая крепышка Варвара, ворковала и прыгала на руках у отца.
"И в кого Галя такая смуглянка? - подумал Иваныч. - И Лёшка тоже смуглый, чистый испанец".
Федор Иванович много лет знал соседа, знал и его покойную жену Надежду, - как- никак на одной лестничной клетке жили, но их дети - дочь Галина, чернобровая, черноволосая красавица смуглянка и сын Алексей не походили ни на отца-блондина, ни на мать.
Через час с небольшим гости засобирались: шестилетний Данила очень хотел посмотреть праздничный салют.
Иваныч с Игнатьичем, оставшись вдвоем, выпили по чарке, потом еще по чарке и стали вспоминать военные подвиги.
- Галя с Лёшкой у тебя такие смуглые, - неожиданно сказал слегка захмелевший Иваныч. - Совсем не в твою породу.
- А хочешь расскажу тебе про Лёшку и Галю? - со звоном опуская на стол чарку, откликнулся Егор Игнатьевич. - Правда, долго рассказывать... Но мы ведь с тобой никуда не торопимся - время есть.
Игнатьич налил себе и гостю еще по чарке, выпил залпом свою, крякнул и начал рассказывать:
- Друг у меня фронтовой был. Самый лучший, какой только может быть на свете. Кабардинец Алан Хичиков из Нальчика. Сдружились мы с ним сильно, считай, сроднились - в боях старались быть рядом и страховать друг друга, последний сухарь, последнюю махорку пополам делили. А однажды решили: если один из нас погибнет, то второй позаботится о семье друга, и обменялись адресами. Алан часто показывал мне фотографии своей семьи: жены Наргиз, семилетней дочери Гюльнары и маленького сына Алана, которого назвали в его честь.
В октябре сорок четвертого наш полк принял страшный, тяжелейший бой. Меня ранило в руку, грудь и ногу, и я потерял сознание. Очнулся, когда Алан через поле тащил меня на себе. Вдруг страшно громыхнуло - и я снова лишился чувств. Пришел в себя я ближе к утру от холода и ощущения тяжести. Сверху на мне, прикрывая меня, лежало мертвое тело друга - Алан погиб, спасая меня. Мое лицо было в его крови, и от его крови слиплись мои волосы. Как мне сказали потом, пуля попала ему прямо в сердце...
- Когда совсем рассвело, на меня наткнулись санитары, - хмуря седые брови, продолжал рассказывать он. - В госпитале я пролежал больше трех месяцев.
Фронт покатился дальше, а полк, в который я попал после выписки из госпиталя, еще месяцев с пять "выпалывал" недобитых фрицев по лесам да оврагам... Война для меня закончилась в Австрии, до Берлина дойти не довелось.
После победы вернулся я в Гомель и узнал страшную новость - за неделю до моего приезда умер от воспаления легких наш маленький сын Виктор. Надька моя была сама не своя - полумертвая от горя. Я утешал ее, как мог, а через три месяца, когда она немного пришла в себя, поехал в Нальчик - навестить семью погибшего друга.
Добирался три недели с лишком - поезда плохо ходили. Места там сказочно красивые: Приэльбрусье, снежное безмолвие гор... Но это я отвлекся...
Так вот, нашел я дом Алана, стучусь в дверь - открывает девчушка лет восьми. "Ты - Гюльнара"? - спрашиваю. Молча кивает. Спрашиваю: "А где твоя мама"? И тут она как заплачет навзрыд! Потом, успокоившись, рассказала, что маму недавно похоронили: она заболела после похоронки на папу и умерла.
Ту ночь я провел без сна. То и дело выходил во двор покурить, смотрел на звезды. Они там такие яркие, и висят, кажется, над самой головой - протяни руку и коснешься. Выкурил я, наверное, больше пачки сигарет. А ближе к утру решил: забираю детей с собой.
Надька моя приняла Гюльнару и Алана как родных, да и дети спустя пару недель после приезда называли ее мамой. Имена детям мы поменяли: Гюльнара стала Галей, а Алан - Алексеем. Мы с Надей решили: новая жизнь - новые имена.
Вырастили мы детей как родных - ну, да ты рядом живешь, сам все видел. И дети нас не подвели: Галочка хорошим бухгалтером стала, а Алексей - водителем.
Игнатьич отодвинул пустую чарку и долго молча курил, выпуская к потолку колечки сизого дыма.
Стемнело. Вдруг полумрак кухни осветила вспышка далекого салюта. За ней вторая, третья, четвертая. Со двора послышался смех, молодые веселые голоса.
- Гуляет молодежь, - вставая, сказал Федор Иванович. - А что - май, тепло, праздник - самое время гулять... Спасибо за рассказ, за компанию. Ну, я, пожалуй, пойду - поздно уже, - тихо добавил он.
Хозяин проводил гостя до самой двери.
- Ты это... того... не болтай лишнего! - схватив Иваныча за рукав кителя, уже на пороге сказал Игнатьич. - Я тебе всю эту историю как другу старому рассказал...
- Да ты что, ты что! Я - молчок! Я - могила! Честное слово фронтовика! - заверил соседа Федор Иванович.