Собрание рассказов, объеденных только одним - домом, в котором все и будет происходить. Все рассказы законченные.
*** *** ***
Смерть на холсте.
Англия 1807 год.
Рано или поздно для любого художника наступает такой день, когда он разочаровывается в себе и в своем искусстве. Ему кажется, что все, что мог написать в этой жизни, было написано и иногда даже не им. А он бездарность, способная создать лишь пустую, никчемную мазню.
Для меня тоже настал такой момент. Заглянув в свои творения глубже, я был разочарован и раздавлен, они ужасны. Я сорвал все картины и вытащил те, что так и не закончил, и даже наброски. Все это вспыхнуло жарким пламенем в саду моего загородного поместья. У меня не осталось ничего.
Я начал с чистого листа, возможно, только так смогу сотворить что-то стоящее. Одну единственную картину, которая станет моим лучшим творением, моим даром предкам. И только по ней будут судить меня, а не по той мазне, что сжег.
Во мне вновь проснулась жажда творить и создавать. Я почти не ел и не спал, никого и ничего не замечал. Все, что мне было нужно, это холст и кисти с красками. Впрочем, вскоре я понял, что ничего стоящего так и не смогу создать.
Сейчас, глядя на холст с ночным пейзажем, я хорошо видел, что в нем нет жизни. Деревья, вода, небо - все мертво. Нет ощущения, что все это вот-вот оживет. Я не слышу шелеста листьев, не вижу, как озеро играет бликами и слегка волнуется от порывов ветра. И даже Луна, отраженная в мертвых водах, блеклая и ненастоящая. Вся это картина пропитана фальшью и искусственностью.
"Я бездарен! Я не смогу оставить свой след в истории. Ни на что негодный маратель холстов!"
В моей руке словно сам по себе возникает нож. Резкий взмах руки, и на моем последним позоре появляется разрез. Он будто рана, зияющая в пустоту, не портит холста, потому что тут нечего портить. Возможно, изрезанный, он будет даже лучше. Моя рука неустанно работает, нанося все новые "раны" на то, что я писал вот уже неделю, а может, и больше. Вскоре холст напоминает старую тряпку, изъеденную временем, но даже так он лучше чем то, что создал я.
- Адам? - слышится от дверей взволнованный голос жены. - Адам, я прошу тебя, хватить мучиться, оставь это. Ты великолепный художник. Зачем ты убиваешь свои творения?
- Я не убиваю их, всего лишь уничтожаю свой позор.
- Любимый, так нельзя. Ты почти не ел. Все, что приносили сюда слуги, уносилось лишь слегка тронутым тобой. Ты устал, потому что вот уже неделю спишь в студии среди красок и их запаха. И даже здесь твой сон - это пару часов.
"Глупая. Я не могу спать, пока не создам хоть что-то стоящее, хоть один шедевр. Зачем она пришла? Действует мне на нервы своим нытьем и бесит. Здесь, в своей студии, в святая святых она мне не нужна. Пусть уходит. Что она вообще понимает?! Женщина... она не умеет творить, не видит глазами художника. Пустая кукла, которой важны лишь ее тряпки и вечные балы. Женщина... прочь!"
- Уходи.
- Нет, Адам, на сей раз ты выслушаешь меня.
Она закрывает дверь и проходит в студию, подходит ко мне и смотрит в глаза. Я вспомнил, почему выбрал ее, почему женился. Она красива. Самая восхитительная женщина света, звезда балов. Лучшая среди лучших, но как же она мне надоела.
- Адам, ты снова уничтожил свое творение. Я уверена, картина была великолепна. Зачем ты это сделал?
"Она смотрит на меня своими большими глазами, и этим бесит, потому что ничего не понимает. Кукла, пустая никчемная кукла! Она такая же безжизненная, как и все мои творения!"
- Эта картина была мертвой.
- Адам...
"Бесит!"
- Я сказал, мертвой! - вскрикнул я, взмахнув рукой. - Уходи... ты такая же мертвая как и все, что создаю я...
***
Я наконец-то сотворил лучшее, что смог бы хоть когда-то создать. Картина великолепна, в ней столько жизни, столько магии и чувств, она живая.
Кровавый закат отражается в бушующих водах моря. Песок со следами пребывания людей. Чувствуется ветер, он почти ураганный, сбивающий с ног. Можно почувствовать, как на языке оседает солоноватый привкус от воды. И песок под ногами все еще горячий, нагретый жарким солнцем.
В этом великолепии природы, на самой кромке воды, в белых кружевных шелках одежд возлежит она - моя Адель. Она прекрасна. Моя жена стала музой для меня, ее образ я запечатлел, как нельзя лучше. Он такой живой, настоящий и дышащий. Это ее выражение лица, с застывшим на нем удивлением, болью, мукой, с целой гаммой разных чувств. В широко распахнутых глазах отражается ее душа. Она действительно самая красивая женщина в мире, ничто ее не портит. И даже красные брызги с подтеками, что покрывают ее белые одежды, украшают мою Богиню. Мой ангел, моя муза, она и в смерти так прекрасна.
Я великий художник, смог... смог запечатлеть миг твоей смерти в красках, никто не смог бы, только я.
- Любимая, никто в смерти не сможет быть так прекрасен, как ты. Любуйся нашим шедевром...
*Конец.
*******
Незаконченный роман.
Англия 1825 год.
Вот уже две недели я бьюсь над этим романом. Дошел почти до конца и ничего, день за днем сижу над предпоследней главой и концовка никак не хочет рождаться. Мысль все время где-то рядом витает. Черт, как же быть? Сроки уже подходят, скоро сдавать роман в печать, а толку. Это моя третья работа, которую я издаю, но правда делаю это на свои деньги. Два романа, написанных мной до этого, так и не были востребованными и остались пылиться на полках книжных магазинов. Было продано лишь три экземпляра, и все три купил я, чтобы подарить своим друзьям. Если бы я знал, что все мои труды, все бессонные ночи и тот кусочек души, что я вкладывал в каждое слова и строчку, все это будет никому не нужно и даже друзья забудут про них в тот же миг, как я их закончу. Что ж это за судьба такая?
А все дело в том, что я обычный разбогатевший сын горничной, обрюхатеной когда-то аристократом. Свет меня не принял сколько я не тряс своим золотом перед их носом и, несмотря на то, что почти все они были мне должны огромные деньги. Аристократы, даже не имея гроша за душой и живя в долг, они все равно воротят носы от таких, как я. Нас не любят. Как однажды сказал мне один из аристократов граф де Мортен, брезгливо оттирая белым кружевным платочком свои холеные белые пальчика, словно выпачкал их моими же деньгами:
- Ты никогда не станешь одним из нас, как бы не старался. Ты пропах трущобами, в которых был рожден. То, что мы берем твои деньги, воняющие так же, как и ты, большое тебе одолжение.
Вот тогда я и понял что, чтобы не делал, меня не примут. Так родился другой я - смутьян, бабник и кутила.
Недолго думая, я выстроил новое казино-салун и снова занялся тем, что когда-то дало мне эти деньги. Теперь мне должен деньги весь высший свет, но даже сейчас я им не ровня и пусть так. Моя новая книга - это история их жизни. В ней есть все: все их деяния, их темные тайны и спрятанные в шкафах скелеты. Но вот концовки нет. И все потому, что они все еще живы. Те, кто своим пренебрежением ко мне и брезгливостью, заставил отвернуться целый свет. Их четверо, они признанные всеми денди, самые завидные женихи. Именно они были теми, кто осмеял меня, когда я впервые пришел на бал. Это было концом... С того мгновения я стал призраком для них и мимо меня проходили так, словно меня и не было совсем.
Ну, ничего, скоро свет узнает кто прячется под личиной законодателей моды и первых женихов английского двора.
Прошла неделя, потом еще одна, и еще... Они быстро складывались в месяцы и вот год прошел, а моя книга так и не закончена. Чтобы ни что не мешало мне творить, я переехал из шумного города в это поместье, что выиграл в карты у графа Вустера. Он легко тогда воспринял свой проигрыш и спокойно отдал мне расписку на этот дом. Меня это немного удивило, но лишь до того мгновения, пока я не приехал сюда.
Земля слухами полнится, и я быстро узнал, что когда-то молодой, талантливый художник убил свою жену в этом доме и миг ее смерти запечатлел на холсте. Я видел ту картину, как бы страшна не была история, но она великолепна, это настоящий шедевр и держать его в руках почти так же, как прикоснуться к чему-то таинственному и вечному, это страшно и волнительно.
Сейчас я сижу прямо напротив стены, где висит это великое творение, и пытаюсь создать хоть что-то столь же великое, но ничего не лезет в голову уже как неделю.
"Возможно, мне тоже стоит принести жертву искусству и сотворить свою музу? Но я не женат. Тогда кто, кто станет ключиком к моей известности? Точно!"
Я вскочил и стал рыться в расписках, лихорадочно раскидывая их по гладкой поверхности темного стола.
"Где же они?! Ну же!"
Вскрикнув, я выудил слегка помятый лист, за ним еще один, и еще. И так, пока прямо передо мной не оказалось четыре расписки. Первая от графа де Клер, вторая от графа Нортбери, третья принадлежит маркизу Верннан и последняя его - ненавистного графа де Мортена.
Все четверо в моих руках, всех четверых ждет долговая яма. Что ж, я думаю они захотят посетить таинственное поместье, что бы вернуть себе эти жалкие, но такие могущественные бумажки.
***
Как я и ожидал, они здесь и для них уже все готово. Я сам выстрою нить их жизни и тем самым смогу закончить свой роман о жизни четверых самых востребованных холостяках и самых больших грешников. Куда мне с ними, да же не смотря на то, что в моих казино были бордели. Я никогда до них не доплюну.
Мы расположились в моем кабинете, я за столом, а передо мной четыре ухоженных аристократа. Каждый одет с иголочки, причесан идеально и лжив внутри. Ну что ж, сегодня мы сорвем с них маски.
Они сидят и потягивают лучшей бренди, что можно купить, достать или привезти за огромные деньги. Что ж, пусть пьют.
- Итак, Блейк, хватит ходить вокруг да около. Что ты хочешь за наши расписки? - спросил Верннан, явно чувствуя себя хозяином положения.
Я проследил, как он вытянул длинные ноги в начищенных до зеркального блеска сапогах и, скрестив их, откинулся на спинку кресла. Одна из точеных бровей приподнялась вопросительно.
"Хах! Надолго ли ваше веселье?"
- Мне, господа, нужно лишь пару ответов и все дальнейшее зависит от вас. Если сможете ответить, получите назад свои расписки, - я открыл верхний ящик стола и выложил перед ними четыре исписаных листка с их подписями.
- Что ж, Блейк, спрашивай, а мы уж решим стоят ли твои вопросы ответа и захотим ли мы оказать тебе такую честь, - милостиво велел мне говорить Мортен.
"Словно у вас есть другой выход..."
Я усмехнулся.
- Оо, вы захотите, господа. Если нет, то вас ждет долговая яма. Вы же не горите желанием там оказаться? Думаю, нет. По мне так лучше пулю в лоб, но ведь у вас духу не хватит, слишком трусливы и мелочны.
- Да как ты смеешь?! - Мортен вскочил с места и тут же сел обратно, удивленно глядя на меня.
- Что это?
- Ну, зачем же так резко, монсеньор? Не стоит. Сидите и не дергайтесь. Я, поверьте мне, смею. Скоро вы и говорить не сможете, как и шевелится, зато будете внимательно слушать меня не перебивая. Вам понравился бренди? Правда он великолепен? Лучший из лучших, но с небольшим секретом. Вы останетесь в сознание, вот только и моргнуть не сможете.
- Что ты творишь? Ты ответишь за это... - невнятно пробубнил Нотбери заплетающимся языком.
- Сначала вы мне ответите, господа.
Я снова открыл верхний ящик и достал лист со списком из двадцати имен одних из самых уважаемых дворян королевства.
- Итак, семь лет назад молодые денди Джеймс граф Нотбери, Симон граф де Мортен, Аймер граф де Клер и Тальбот маркиз Верннан от праздной скука организовали клуб для избранных и назвали его "Сыны Люцефера". Вы собрали всех, кого, так или иначе, смогли держать в руках или запугать. Вам поставляли молодых девушек и юношей для тайных месс. Их возраст колебался от четырнадцати до шестнадцати, не больше. Одурманенные, они поначалу ничего и не понимали, но потом.... Нотбери, скажи мне сопротивлялись ли они, плакали, возможно умоляли вас, пока двадцать монстров в черных плащах и рогатых масках их насиловали? А насколько громкими были их предсмертные вопли, когда, прикрывшись мнимым ритуалом, живьем сдирали с них кожу? Ну же, господа, я задал вопросы, теперь хочу получить ответы. Почему же вы молчите?
Я откинулся в кресле и, глядя в их злые газа, в которых не было и крупицы раскаяния, продолжил:
- Клер, у тебя красивые перчатки. Готов поспорить, что знаю из какой именно кожи они сшиты, - сощурив глаза, я поддался вперед и на миг заглянул в лист с именами. - Граф де Клер - четыре жертвы. Нотбери - четыре жертвы, Верннон - три жертвы. И самый последний и мерзкий граф Мортен - пятнадцать жертв. Мортен, ты, как глава клуба, убивал чаще других и тебе это нравилось. Больших тварей я не видел. Даже последние отбросы и убийцы трущоб по сравнению с вами дети. Вам интересно, как я это узнал? Просто - деньги, они решают все. А барону Тертен они так сильно нужны. Ну что ж, а теперь, поскольку на мои вопросы вы ответить не смогли и за долги сесть не хотите, я дам вам немного храбрости.
Быстро выложив перед собой четыре пули и пистолет, усмехнулся им.
- Ну-с, господа, с кого начнем? Может с вас, Верннон?
Я улыбался, глядя на панику царящую в их глазах.
"Вот оно, скоро я закончу свой роман и все получат только то, что и заслужили. Хахахаха!!!"
***
- ЧИТАЙТЕ, ЧИТАЙТЕ, ЧИТАЙТЕ!!! Дом-убийца снова наносит удар! Четверо влиятельных аристократов застрелены в кабинете Чарльза Блека, сам хозяин пропал, словно его и не было...
Два года спустя:
"Рукопись, найденная рядом с телами четверых аристократов, была напечатана огромным тиражом и, получив название "Незаконченный роман", была поставлена на прилавки всех книжных магазинов. Роман разошелся в считанные дни, став одним из самых шокирующих откровений разоблачающих некоторых аристократов, в прямом смысле, сорвавшим с них маски. Таинственное исчезновение автора придало еще больше популярности и по истечению двух лет роман все еще считается лучшим творением того времени.
2 мая 1827 года, выписка из статьи Чарльза Блеквуда".
*Конец.
__________________________________
**Все имена, события и даты были вымышленными, и если где что, то это вообще не я, оно само. О_О
*******
"Симфония крика".
Англия 15 апреля 1918 год.
Моцарт, Бах, Бетховен, Шуберт, Вивальди - величайшие из великих. Они создавали историю, писали целые миры. В их музыки можно услышать все и вой вьюги, и весеннюю капель, и страх, и боль, и слезы. Иногда они переливаются колокольчиком смеха и величием горных снегов. Великие создают лишь великое.
А я, что я?
Родившись ущербным, с жаждой творить музыку и без возможности хоть что-то великое написать. Моя музыка грубая пародия на что-то прекрасное и великое. Все, что я смог сотворить, это брыньканье для глупых песенок оперетт. Это чудовищно угнетает меня и я просто разрываюсь на части.
Я снова не помню в какой уже раз за эти недели сажусь в машину и пускаюсь в путь к близлежашему городу. Мне нужно вдохновение, хоть немного, совсем чуть-чуть. Я похож на наркомана, без дозы, мне это нужно, очень нужно, тело почти выламывает, до треска костей. Я должен, должен найти хоть немного этой отравы.
Мой путь всегда в одно и тоже место, к борделю. Там то, что я ищу. Молодые и не очень, с пышными телами и худые, почти как тростинки, что в постели не найдешь. Все они тут и их много. Брюнетки, блондинки, шатенки, рыжие. Смуглые и совсем темные, а мне нужна такая, которая будет похожа на мою умершую когда-то жену. Она была у меня черноволосой с дивной молочной кожей и небесными глазами. Я очень любил ее, моя первая муза.
Вот, наконец-то мой, взгляд зацепляется за молодую брюнетку с синими глазами, она действительно похожа на мою Чарли, такая же неземная и воздушная, словно ангел. Девушка пошла со мной, даже не задав вопроса и имени не спросила, все, что ее волновала, это мой туго набитый кошелек и дорогой костюм. Мне это только на руку.
- Как тебя зовут, детка? - спросил я, погладив пока еще гладкую и почти идеальную кожу.
Девчонка мне пошло улыбнулась, стрельнув глазами.
"Испорченное дитя".
- Как хочешь так и зови. Какое имя тебе нравится?
"Хм, решила поиграть? Что ж я не против игры, только как бы потом девочка не пожалела об этом".
- Будешь Чарли
- Чарли так Чарли.
Когда мы подъехали к дому, я был на грани терпения и все время смотрел на небо. Огромная полная луна светила так ярко, словно и не ночь вовсе. Такая луна возбуждала во мне какие-то примитивные инстинкты и еще желания творить.
Музыка кипела и пенилась в моих венах.
Я почти втолкнул ее в дом и быстро протащил за собой в комнату, которая когда-то принадлежала моей жене. Девчонка даже не пискнула, молчала. Это мне понравилось.
"Умная, но скоро все изменится и ты будешь петь для меня, моя муза, что бы я принес в этот мир новый шедевр".
Я огляделся, в комнате было все так, как еще при моей жене. Я ее убирал, но ничего не менял. На кровати лежало ее любимое платье, ярко алое, с черной отделкой, очень красивое. Я подошел к кровати и, взяв его в руки, прижался лицом, вдохнув знакомый тонкий аромат ее духов. Тело тут же напряглось, а воспоминания воскресли сами по себе. Ее лицо возникло прямо передо мной, а потом картинка сменилась и окунула меня в день, когда я впервые осознал, что именно она моя муза, моя прекрасная симфония души. Я играл для нее, а она, смеясь, танцевала в этом самом платье. Кружилась по залу, и алый шелк то развевался, то, почти как в кокон, оборачивал ее прекрасное тело. Длинные волосы темным водопадом окутывали хрупкие плечи, а небесные глаза сверкали ярче всех драгоценных камней, затмевая собой ожерелья из черных брильянтов и рубинов, что я ей подарил. Она была как ангел, как богиня, как целая вселенная, моя вселенная.
Я протянул платье девушке и сказал:
- Надевай я буду ждать за дверью. - Осмотрев высокую прическу, поморщился. - Волосы распусти.
***
Я снова творил. Моя музыка была как огонь алого шелка, как блеск ярких глаз, как крик души. Девочка сослужила свою роль, став на миг моей музой, моей страстью. Я закрыл глаза и играл, творил, творил вечность...
Музыка переливалась, текла, скользила и плакала, а потом из нее рождался громкий крик ужаса и хаоса, боли и безысходности.
Мой новый шедевр он, наконец-то, родился на этот свет. И все они мои богини, мои музы, они дали мне жизнь, оживили и покорили, как же сильно я всех их любил.
"Кричите, кричите громче, дайте мне насладиться вашими криками ужаса и обреченности! Отдайте мне ваши сердца, подарите любовь и молодость, напитайте пальцы силой, а душу жаром!"
***
24 июля 1938 года:
Сегодня ночью в возрасте пятидесяти восьми лет в больнице для умалишенных скончался композитор, прославившийся как создатель "Симфонии крика", спустя ровно двадцать лет с момента его ареста в "проклятом доме убийце".
Композитор был взят под стражу 24 июля 1918 года в своем доме, о котором всегда ходила не лучшая слава. В подвале дома были найдены тела девяти молодых девушек и одно почти истлевшее тело. Все они умерли от голода и обезвоживания, кроме самой первой жертвы. По предварительной экспертизе смерть наступила от колотой раны в область сердца. Жертва маньяка-композитора была опознана по фамильному перстню на правой руке, ею оказалась жена убийцы. Сам композитор спокойно во всем признался и утверждал, что таким образом он пытался создать великое творение - музыку "Симфонию крика". И ему были необходимы все эти жертвы, они оправданы и все эти девушки теперь бессмертны, навеки запечатленные в его творении.
Композитор был признан невменяемым и, спустя месяц, после ареста, отправлен в дом для умалишенных, где и провел последние годы жизни, вплоть до смерти.
Его "Симфония крика", несмотря ни на что, считается величайшим творением. И безумие мастера лишь придало музыке популярности и славы.
Говорят, если закрыть глаза, можно действительно услышать, как все его жертвы кричат, плачут и умоляют о милосердии. Эта музыка заставляет ужасаться и восторгаться ею.
*Конец.
*******
Поэт слез.
Англия 1990 год.
Этот дом достался мне от дальнего родственника. Слава о нем ходила не самая хорошая. Поговаривали, что тут гибли люди и сходили с ума, но, думаю, все это лишь преувеличение, домыслы и сказки.
Дом называли не иначе как - "проклятый убийца".
Веры в это мало, он был прекрасен, словно время было над ним не властно. То, что мне больше всего нравилось, так это его отдаленность от внешнего мира. Тут я мог не бояться осуждающих взглядов людей и быть счастливым с тем, кого люблю больше жизни, больше всего, что есть или еще будет у меня. Я любил его всем своим сердцем и душой. Если он рядом, все остальное не имеет значения и кажется мелочью.
Да мы оба мужчины, но, что это такое для тех, кто готов жизнь отдать за шанс быть вместе всегда? Мелочь. Мне необходимо любоваться на него, когда он что-то готовит. Целовать его алые уста, пить его дыхание, ласкать атласную кожу и ловить губами его стоны и вскрики. Плавиться, словно в жерле вулкана, когда он шепчет мое имя так горячо, страстно, хрипло, так, что дрожь сотрясает все тело, и я с трудом могу вдохнуть.
Я люблю его и больше никто мне не нужен. Я не смогу жить без него, каждое утро станет кислотой, отравой, смертью. Без него нет меня, но...
Еще я хочу снова писать. Стихи так и рвутся из меня. Они не дают мне спать, мучают день и ночь. Но я все еще не могу выразить словами то, что возникает в моей голове. Нет у меня на это таланта.
И вот, когда я был на пределе, пришел он. Он предложил мне славу и известность. Он предложил мне написать то, что оставит мой след в веках. Взамен я должен отдать то, что мне больше не нужно будет. Он оставил мне пергамент и предложил подумать, но думать надо быстро. У него много желающих подписать сей договор.
Я промучился ночь, думая, осмысливая и прикидывая. В конце-концов, он заберет только то, что мне не нужно. А я получу силу слова, это лучшее, что будет когда-либо у меня, нельзя упускать шанс, он один на миллион, другого не буде.