Матвеев Игорь Александрович : другие произведения.

Прощай, Багдад - 2 (фрагмент)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ждали продолжения? Вы его дождались!

ИГОРЬ МАТВЕЕВ

Прощай, Багдад-2...

(роман)

ПРОЛОГ

   Перед тем, как позвонить матери, я долго колебался: сказать ей правду или что-нибудь придумать? В конце концов, я решил, что прямой путь - всегда самый короткий, набрал код Новополоцка и ее номер.
   Она долго не снимала трубку. После пятого или шестого гудка, наконец, послышался слабый больной голос:
   - Да.
   - Здравствуй, мама. Это я.
   - Здравствуй, Саша.
   - Ну, как ты?
   - Скриплю помаленьку. Суставы совсем замучили.
   Я не знал, что сказать, и лишь сочувственно прищелкнул языком.
   - Н-да. Проблема, - я помолчал. - Я уезжаю в командировку, мама.
   - И куда же?
   - В Ирак.
   Она то ли охнула, то ли просто глубоко вздохнула. С этой страной у нее были связаны неприятные воспоминания. Я с юности знал эту историю, хотя в застойные годы в нашей семье о ней, по понятным причинам, предпочитали помалкивать. Лена, моя двоюродная сестра из Ивацевичей, еще в середине 70-х влюбилась в араба, с большим скандалом уехала в Ирак, где и вышла за него замуж. Прожив в Багдаде много лет и потеряв мужа, она решила вернуться в Белоруссию.
   ... И умерла в самолете от сердечного приступа. Дело было в начале 2000 года. Тетя Клава, сестра матери, прислала ей потом вырезку из районной газеты с большой статьей под названием "Прощай, Багдад...", в которой излагалась душещипательная история отношений белорусской студентки Елены Кондратьевой и аспиранта-иракца Ахмеда Аззави, прибывшего на стажировку в Советский Союз. Пару лет назад, когда я последний раз навещал мать, она показала статью мне; помнится, прочитав ее, я решил, что этот материал в руках опытного сценариста мог бы стать основой для потрясающего сериала.
   - Там же война, сынок, вон по телевизору сколько показывают. И что ты там забыл? - горестно поинтересовалась мать.
   Я точно знал, что в Ираке я не забыл ничего - по той простой причине, что там никогда и не был. Поэтому я проигнорировал вопрос и сказал:
   - Заехал бы к тебе, да уже просто нет времени.
   - Ну, конечно, - проговорила она и с горечью добавила: - Деточки...
   - Да не начинай ты, мама!
   Наверное, все люди, достигнув пожилого возраста, начинают охать и ахать по поводу эгоизма собственных детей, хотя чей эгоизм сильнее - еще вопрос.
   - И надолго ты? - уныло поинтересовалась мать.
   Вопрос, конечно, интересный...
   Который я боялся задавать себе и сам. Потому что тут же возникал другой: а к чему мне возвращаться? Чтобы снова и снова бередить и без того незаживающую рану?
   Но об этом я промолчал.
   - Как получится. До свиданья, мама...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

С А Ш А

   - Как хоть его зовут?
   - Не все ли равно?
   - Вообще-то да, - согласился я.
   - Тогда что спрашиваешь? Ну, Виктор.
   - Витек, значит. И чем же он лучше меня, этот Витек?
   Света пожала плечами.
   Я поцеловал ее теплую ладонь.
   - Ну, тогда все. Прощай.
   - Но мы - но мы же останемся друзьями? - спросила она.
   - Нет, не останемся. Друзей у меня хватает и без тебя. А у тебя - без меня. Вежливой дружбы не будет. Тренируйся вон на кошечках.
   Она взглянула на меня, как на придурка.
   - На каких кошечках?
   - Это из "Операции Ы".
   - А... - она помолчала. - Ты прости меня, Саша. Так получилось... я сама не ожидала.
   - Ясное дело. "Любовь нечаянно нагрянет...". Как расстройство желудка.
   Я допил стакан апельсинового сока, даже не почувствовав его вкуса. Света машинально складывала салфетку - вдвое, вдвое, еще раз вдвое - до тех пор, пока в руках у нее не остался маленький белый квадратик размером с почтовую марку. Я видел, что она хочет сказать еще что-то, но понимал, что все дальнейшие разговоры станут пустой тратой времени - главное было уже сказано и умещалось в двух словах: "Я ухожу". Я подозвал официантку.
   Мы поднялись из-за стола.
   Прощаться - больно. Особенно когда понял, что это не просто женщина, с которой ты проводишь время от скуки, а женщина, которую ты любишь. Еще больней осознавать, что и она тебя когда-то любила. Но, как известно, сердцу не прикажешь. Если ей стало лучше с другим, какое ты имеешь право навязывать себя?
   Своему сердцу я тоже приказать не мог. И оно болело.
   Три дня я смотрел на ее фотографию, как на икону, три дня почти ничего не ел, три дня не включал телевизор и не подходил к окну. Я только позвонил на работу и сказал, что заболел, хотя, по большому счету, мне было уже все равно, уволят меня за прогулы или нет. Как ни странно, я не мог позволить себе напиться, потому что алкоголь является универсальным растворителем, который разгоняет и самые черные краски. Надравшемуся человеку все видится совершенно под другим углом: я немедленно взялся бы звонить Свете, с пьяным оптимизмом уверяя себя, что между нами произошло лишь досадное недоразумение и что стоит ей после нашей трехдневной размолвки вновь услышать мой голос, как она воспылает ко мне прежними чувствами. Только этого быть не могло: я понял, что ее намерения бросить меня и начать все заново с неизвестным, но ненавистным мне Витьком были самыми серьезными.
   Смысл ушел из моей жизни, даже не пообещав вернуться. Трезвый, осунувшийся и мрачный, я лежал на кровати прямо в одежде, тупо созерцая потолок своей комнаты. За эти дни я изучил на нем каждую щербинку, трещинку, и царапинку, наверное, не хуже, чем прославленный путешественник Федор Конюхов изучает карту своего очередного маршрута. Кажется, это называется нервный срыв. Или что-то около.
   И это состояние, эта боль и безысходность, привели меня к мысли о самоубийстве.
   Для этого было вовсе не обязательно лезть в петлю или включать все газовые конфорки на кухне: не желая показывать окружающим свою слабость, я решил обставить собственный уход из жизни совсем по-другому.
   Поехать на "Юсифию".
  

С В Е Т А

   Звонок раздался ровно в двенадцать часов ночи - как она поняла потом, время было выбрано совсем не случайно: они давили на ее психику.
   Она включила прикроватную лампу и взглянула на телефонный аппарат. Определитель номера высвечивал лишь штриховые линии: звонили либо с мобильника, либо из другого города.
   - Светлана Сергеевна? - раздался вежливый и вкрадчивый голос, которым обычно и разговаривают в кино злодеи.
   - Да. Кто это?
   - Я друг вашего Славы. Он вам ничего не рассказывал?
   - О чем? - с трудом сдерживая раздражение, проговорила Света. Какие, к черту, друзья и разговоры в первом часу ночи!
   - О своих проблемах.
   Она почувствовала на спине неприятный холодок.
   - Проблемах? Каких проблемах?
   - Он задолжал крупную сумму денег.
   - Какую крупную? Кому?
   - Кому? Серьезным людям, - продолжал вкрадчивый голос. - И поверьте, Светлана Сергеевна, это действительно серьезные люди. Ну а что касается суммы...на данный момент это три тонны баксов с небольшим.
   "Тонна" - это у бандитов, кажется, тысяча, пронеслось в ее мозгу. Три тысячи!?
   - С-сколько?
   - Меня плохо слышно? - учтиво осведомился ее собеседник. - Три тысячи двести долларов. Он проиграл на автоматах. Знаете, раньше их называли "однорукими бандитами", - мужчина хмыкнул. - На мой взгляд, это неправильно. Ведь бандит забирает деньги силой, а на автоматах ты можешь играть, можешь не играть. Ваш Слава играл чисто добровольно. Проиграл, взял в долг, потом выиграл немного, потом проиграл все, опять взял в долг. Ну, вам это, наверное, неинтересно, Светлана Сергеевна, да и время позднее. Так вот, перейдем сразу к сути дела: он доигрался до того, что задолжал три тысячи двести долларов.
   Трубка чуть не выпала из вдруг ослабевшей руки Светы. Кажется, теперь она начала понимать причину странного поведения своего сына в последнее время, когда он приезжал на выходные домой. Слава был задумчив, часто отвечал невпопад, раздражался безо всякого повода. Она-то считала, что причиной всему его первая юношеская любовь.
   - И знаете что? - продолжал незнакомец. - Сумма растет. Понятие "счетчик" еще никто не отменял. Я уже сказал вам, что он занимал у очень серьезных людей.
   - Серьезных? Если они действительно серьезные, зачем же тогда связались с мальчишкой, восемнадцатилетним студентом, у которого и денег-то никогда не водилось? - раздраженно проговорила женщина.
   - Давайте не будем лицемерить, Светлана Сергеевна. Вы возмущаетесь, потому что он проиграл. А если бы выиграл и купил себе на эти деньги, скажем, компьютер, какой-нибудь крутой мобильник, приоделся, да и вам что-нибудь подкинул - вы бы запели совсем по-другому!
   - Где же я могу взять такие деньги? - растерянно пробормотала она. - Я сама сейчас без работы, у нас на комбинате половина людей в неоплачиваемых отпусках...
   - Это, как говорится, ваши проблемы. Я - действительно друг Славы, поэтому и звоню вам. Хочу предупредить: если он не отдаст деньги, убивать его эти люди не будут. Они просто силой посадят его на иглу, а когда он станет наркоманом, за дозу заставят выполнять любые свои поручения и таким образом отрабатывать свой долг - до последнего цента. Вам это надо, Светлана Сергеевна? Так что думайте. У вас ведь двухкомнатная квартира? Обменяете, к примеру, на однокомнатную с доплатой. Расплатитесь с ними - глядишь, еще и останется.
   "Друг Славы!" Сволочь, шантажист!
   - Я не могу ни продать, ни обменять эту квартиру, у меня нет на нее никаких прав. Она записана на бывшего мужа. Да, он оставил ее мне, но юридически ничего не оформлено, все только на словах. Он даже не выписан. К тому же он сейчас в Казахстане, на заработках.
   - Жаль, конечно, - мягко произнес мужчина. - Ну что ж, тогда ищите другие варианты.
   Скоты! Тоже мне, нашли объект шантажа - сорокалетнюю безработную женщину без сбережений, без перспектив, без богатого любовника. Что же это за бандиты нынче пошли!? Ей захотелось громко и грязно обругать своего невидимого собеседника, но она понимала, что усугублять ситуацию не стоит.
   - Сколько - сколько у меня времени?
   - Вот это, Светлана Сергеевна, уже деловой разговор, - похвалил мужчина, похоже, позабыв о том, что он - "друг" ее сына. - У вас...э...три недели. Ровно двадцать один день. А через две я вам перезвоню, поинтересуюсь, как идет, так сказать, сбор средств, ну, и сообщу окончательную сумму. Не думаю, что она превысит три с половиной тысячи.
   - Но вы же только что сказали, что это три тысячи двести? - пробормотала она.
   - Верно, Светлана Сергеевна, - согласился ее собеседник. - На сегодняшний день, вернее, ночь, - он хихикнул, - это три тысячи двести. Но у деловых людей существует понятие "утраченная прибыль". Деньги, не полученные вовремя, не могут быть вложены в какой-то очередной бизнес и, следовательно, не могут принести новую прибыль. Так что поверьте, понятие "счетчик" введено не от хорошей жизни.
   Телефонная трубка была неприятно влажной от ее липкого пота. Света переложила ее в другую руку и вытерла ладонь о пододеяльник.
   - Ну, всего хорошего. Да, еще вот что, - спохватившись, добавил мужчина. - По-дружески советую: никакой милиции. Помочь они вам не помогут, а вот дополнительные неприятности у вас могут возникнуть. Спокойной ночи, Светлана Сергеевна.
   В трубке послышались гудки отбоя.
  

С А Ш А

   - ...и на кореша бабу позарился, про нее стал фуфло ей толкать!
   Серега Шульгин, мой сосед по "калабуче", сидя на продавленной койке, меланхолично перебирал струны треснутой, перетянутой скотчем, гитары. (Название "калабуча", означающее в переводе с фарси "тюремная камера", уж не знаю по каким причинам, намертво приклеилось к домикам, в которых жили спецы на "Юсифии"). Он начинал одну песню - что-нибудь блатное из Круга или Новикова - допевал ее до середины, бросал и переходил на следующую. Я давно понял, что он знает не более трех - четырех аккордов, но Серега и не отказывался и ссылался на Окуджаву, который знал их примерно столько же. Он называл такую игру "бацать в ля-минорчике". Я уже притерпелся к его пению, философски рассудив, что в жизни бывают неприятности и похуже.
   - Слышь, Сашок, у меня день рождения намечается, - Шульгин, наконец, отложил многострадальный инструмент.
   - Прими поздравления, - равнодушно отозвался я.
   - Приму. Надо только это...горючего купить, хошь не хошь, а проставляться придется.
   - Купи.
   - Я только вот что... - он замялся. - Короче, ты не составишь мне компанию в "Марьяну"?
   В большом торговом центре Багдад со странным, вовсе не арабским названием "Марьяна" работавшие на "Юсифии" специалисты традиционно отоваривались еще до начала второй войны. Неподалеку от него находились и винные магазины: алкоголь в Ираке продавался вполне легально, его просто не разрешалось распивать в общественных местах. Вообще-то, в случае крайней необходимости можно было разжиться и самогоном, который вовсю гнали в поселке, но вероятно Шульгин решил отгрохать свой день рождения "как в лучших домах".
   Я пожал плечами.
   - Шеф разрешит?
   - Его беру на себя. Он что, не человек, не поймет? Одного, конечно, вряд ли отпустит, но вдвоем...
   - А машина?
   - С Филимоновым договорился, - сообщил Сергей. - Во время первой командировки мы с ним в отпуск вместе летели. Так я ему свой вес отдал, он какой-то ковер домой пёр, весом в полтонны.
   Мне было все равно: боль от разрыва со Светой не проходила. Я полагал, что смена обстановки поможет мне забыть свое горе - увы, Света даже на расстоянии в несколько тысяч километров по-прежнему оставалась для меня любимой женщиной. И я вполне сознательно продолжал желать смерти. По ночам вокруг поселка слышались автоматные очереди, когда ближе, когда - дальше, а однажды на мине подорвался неподалеку бронетранспортер коалиционных сил. Но мне было не страшно.
   Все индивидуальные выезды в Багдад были строго-настрого запрещены, и я был не очень-то уверен, что Дмитрий Савельич Самохин, гендиректор "Юсифии", отпустит нас.
   Мы отправились к домику шефа, над которым вяло трепыхался на ветру выцветший флаг "Зарубежэнергостроя".
   Самохин долго не открывал.
   - Во, блин, неудачно пришли, - пробормотал Шульгин, посмотрев на часы. - Уже пять, а он, вроде, еще дрыхнет.
   "Сиеста", то бишь послеобеденный отдых был для российских спецов лучшим способом переждать сорокаградусную парилку.
   Наконец, за дверью послышались шаги, щелкнула задвижка замка.
   - Ну, че вам? - буркнул Самохин, уставившись на нас заспанными глазами.
   - Мы это, хотели попросить, Дмитрий Савельич... - начал упавшим голосом Серега.
   Не мы, а ты, мысленно поправил я.
   - Зайдите, - бросил шеф.
   Убеждать его действительно пришлось долго.
   - А если что случится, мне за тебя под суд идти? - кричал он на Шульгина. - У "Энергосервиса" вон на прошлой неделе средь бела дня сколько спецов постреляли! По дороге на работу! Итальянцев вчера похитили, прямо из отеля! И это тех людей, которые носа никуда не высовывают! А ты ищешь на жопу приключений сам!
   Он был прав на все сто: американцы, на свою беду, разворошили в Ираке самый настоящий гадюшник - сунниты взрывали шиитов, шииты стреляли суннитов, "Аль-Кайда" активно била войска коалиции и расправлялась со сторонниками нового режима, курды под шумок взялись то ли самоопределяться, то ли вообще отделяться, короче, от происходящего в стране и у самого опытного политолога вполне могла "поехать крыша".
   - Ты что, пятницы дождаться не можешь, когда все поедут - как положено, под охраной?
   - Так Дмитрий Савельевич, у меня же день рождения как раз в пятницу! - в отчаянии воскликнул Шульгин. - Тогда уже поздно будет!
   - А раньше ты об этом подумать не мог? Нет-нет, Сергей, никаких одиночных выездов...
   - Так я не один, - Серега кивком головы указал на меня. - Я с ним. Он и английский знает.
   Насчет моего английского Шульгин, конечно, загнул, но я промолчал.
   - Там же всю дорогу американские патрули контролируют! - продолжал он.
   - Хрена с два они что контролируют, порядка в стране навести не могут, - пробурчал гендиректор, но по тону слышалось, что он уже готов сдаться. - На чем ехать хочешь?
   - Я с главным инженером договорился, - с готовностью сообщил Шульгин. - Он мне свой джип даст.
   Гендиректор долго молчал. Потом вздохнул.
   - Ну, ладно. Черт с вами. Только никому не говорите: дурной пример заразителен. Разреши одному - завтра другой просить начнет, потом третий. По-быстрому смотайтесь в "Марьяну", никуда больше не заезжайте, вернетесь - доложите. Даю вам два часа времени.
   - Спасибо, Дмитрий Савельевич, - поблагодарил Сергей и поспешно потянул меня за рукав, вероятно, опасаясь, что начальник может и передумать.
   В половине шестого мы отправились в Багдад. Жара немного спала, и дышать стало легче.
   - Посмотри, что там у Фили из музыки есть, - попросил Серега, закуривая.
   Я открыл бардачок, вытащил несколько поцарапанных коробок с дисками.
   - Сердючка, Агутин, Цыганова, "Лесоповал"... - начал перечислять я.
   - Во, давай "Лесоповал".
   Я сунул диск в щель проигрывателя, и салон наполнился блатными ритмами. Но дослушать его до конца нам не удалось...
   Вам приходилось когда-нибудь видеть, как падает подбитый вертолет?
   Может быть - если вы были на чеченской войне, или, скажем, в Афгане. Я не был ни там, ни там, и подобное зрелище было мне в новинку.
   Мы проехали километров тридцать, когда это случилось. Я не заметил, как летела к цели ракета, выпущенная из редкого пыльного кустарника, который рос вдоль шоссе - только услышал сухой хлопок, и из голубого брюха летевшего на небольшой высоте вертолета, украшенного буквами UN, повалили клубы грязного дыма. Лопасти еще некоторое время вращались, замедляя движение, потом остановились, напоминая раскинутые руки. Мне показалось, что на какой-то миг машина застыла в воздухе неподвижно, словно раздумывая, как бы помягче приземлиться и не покалечить своих пассажиров - потом рухнула на поле метрах в пятидесяти от дороги. Послышался скрежет металла и звонкий раскатистый удар, как если бы о землю стукнулась большая кастрюля, наполненная железяками.
   Шульгин, сбросивший до этого скорость, вновь переключил передачу.
   - Сейчас рванет!
   - Но там же люди! Может кто-то живой! - закричал я.
   Сергей смерил меня злым взглядом.
   - Ты че, Александр Матросов, в натуре? Какой там, на хрен, живой!? В самую середку попало! Дуем отсюда!
   - Подожди, тебе говорят!
   Он неохотно затормозил. Я распахнул дверцу, выскочил из джипа, сбежал по насыпи и бросился к вертолету, зачерпывая носками кроссовок рыжую землю. Мне и в голову не пришло, что тот или те, кто стрелял из кустов, никуда не испарились, а так и остались в засаде и наблюдают за происходящим.
   Вертолетчик с окровавленным лицом лежал метрах в пяти от машины, выброшенный ударом о землю. Его шлем был расколот пополам, а синий комбинезон истерзан осколками разорвавшейся ракеты. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что он мертв.
   Из лежавшей на боку машины послышался слабый стон. В две секунды преодолев оставшееся расстояние, я сунул голову внутрь горящего вертолета и увидел молодого парня, сгорбившегося в неестественной позе на пассажирском сиденье. Кроме него в салоне находился еще один человек. Одежда на нем тлела, но он не шевелился. Из его разорванной шеи толчками вытекала кровь, словно кто-то небольшими порциями выталкивал ее насосом.
   Парень снова застонал. Мне пришла в голову запоздалая мысль, что если баки вертолета полны горючего, машина действительно может взорваться в любой момент. Впрочем, нет, еще не запоздалая - в противном случае я не рассказывал бы вам сейчас все это. Я подхватил парня за плечи и потащил из кабины. В его рту, полуоткрытом и вялом, пузырилась и капала мне на рубашку кровавая слюна, глаза закатились.
   Надо было как можно быстрее уходить от вертолета. Медленно пятясь, я шаг за шагом удалялся от опасного места, волоча парня под мышки. В нем было килограммов восемьдесят веса. Его голова бессильно моталась из стороны в сторону, ноги в армейских ботинках чертили по земле две кривые борозды.
   Как назло, поблизости не оказалось ни одного из автомобилей коалиционных войск. По шоссе проезжали лишь редкие арабские машины; чуть-чуть притормозив, они затем вновь прибавляли скорость и уносились прочь от места трагедии. Шульгин стоял у джипа, наблюдая за происходящим, но помогать, похоже, не собирался.
   - Сергей, так твою мать! - заорал я. - Что ты стоишь, как пень!?
   Он крикнул что-то, вытянул руку и указал на кусты. Я заметил голову человека, замотанную пестрым арабским платком. Последним, что я увидел, был ствол автомата, направленный в мою сторону.
   Автоматная очередь и взрыв раздались одновременно. Разлетавшихся по воздуху обломков вертолета я уже не увидел.
  

С В Е Т А

   Этот звонок разделил ее жизнь на до и после. В жизни до был Виктор и был Славка. Правда, сын поступил на журфак и стал приезжать домой довольно редко. И хотя она скучала по нему, зато теперь могла отдавать всю себя - и в прямом, и в переносном смысле - Виктору, который часто оставался ночевать у нее. Со звонком вымогателя началась жизнь после: с неотступной, мучительной тревогой за сына.
   Проведя бессонную ночь и едва дождавшись утра, она позвонила Виктору.
   - Света! А я сам только что хотел звонить тебе, да боялся разбудить, - услышала она его радостный голос. - Как насчет сегодняшнего вечера? Я заеду, ага?
   - Подожди, Витя. У меня неприятности.
   - Что такое?
   - Мне нужны деньги. Довольно большие.
   - Насколько большие, Света?
   - Около трех с половиной тысяч долларов.
   Виктор присвистнул.
   - Ух, ты! А что случилось?
   - Ну...долго объяснять. Просто срочно нужны деньги. Ты мне поможешь?
   В трубке воцарилось молчание.
   - Ты мне поможешь?
   - Как, Света? У меня нет таких денег.
   - Ты же недавно купил машину.
   - И ты хочешь, чтоб я ее продал?! Ну, знаешь...! - с некоторым раздражением произнес Виктор, потом, стараясь придать своему голосу более мягкие интонации, продолжал: - Света, ты же знаешь, как я к тебе отношусь, как я тебя люблю, но машина, это...понимаешь, я копил на нее несколько лет. Я не бизнесмен, деньгами не ворочаю, я простой инженер, которому и зарплату-то часто задерживают. Потом алименты - мне их выплачивать еще четыре года. Ты пойми, Света...
   - Я понимаю, - ровным голосом произнесла она и положила трубку.
   Она прошла в гостиную, взяла лист бумаги и ручку. Надо спокойно, очень спокойно, рассмотреть все варианты. Времени мало - но все же оно пока есть.
   Итак, Виктор. Не чужой человек. Позвонить ему еще раз, чуть позже? Господи, как же это унизительно, что-то объяснять, упрашивать - но жизнь сына дороже самолюбия. Если Виктор действительно любит ее, если она что-то значит для него - он не может бросить ее, оставить вот так, один на один с бедой.
   Она записала: "Дорофеев В." Поставила рядом вопросительный знак.
   Потом Сергей, бывший муж. Если бы она рассказала ему все, как есть, он не остался бы равнодушным к судьбе сына. Другое дело, что денег у него не водилось даже когда они были женаты: друзья, компании на стороне, женщины - и ей в один прекрасный день надоело все это. Муж не очень переживал развод, года три назад завербовался в какую-то шарашкину контору, уехал в Казахстан на строительство то ли газо- то ли нефтепровода, и с тех пор не подавал признаков жизни. Вряд ли его можно было отыскать в ближайшее время. Алиментов он не платил, оставив взамен этого квартиру - кооператив был построен на деньги его родителей.
   Она все равно записала: "Тихонович С." - может, родители Сергея знают, как с ним связаться?
   Теперь мать. Нет, это исключено. Та сама-то еле сводит концы с концами, да еще помогает парализованной сестре, тете Светы.
   Дальше. Николай. Правда, встречались они недолго, но расстались вполне нормально, без обид, и он до сих пор иногда звонит ей. Это были ни к чему не обязывающие отношения. Николай и не скрывал, что ему нужна разрядка, небольшое романтическое приключение. Любовником он оказался средненьким, но она ни словом, ни жестом никогда не показала ему этого. Как говорится, главное, чтоб человек был хороший. А он водил в кафе, иногда в ресторан и денег не жалел. Вот деньги сейчас для нее - главное. Большие, маленькие - любые.
   Она записала "Ходкевич Н."
   Да, раз уж речь зашла о любовниках, был еще Вадим, как его, э?...фамилия вылетела из головы. Нестеров? Нестеренко? Нестерук? Какой-то командировочный из Питера. Они встречались недели полторы. Потом он уехал, не оставив никаких координатов. Она не могла не запомнить его: он был первым - с ним она изменила Сергею, когда была еще замужем. И чего она его вспомнила? Не поедет же она искать его в Питер!
   Кто дальше? Саша Лемешонок. Совсем недавно он приглашал ее в Чехию или в Болгарию. Значит, какие-то деньги у него есть. Сначала у них была любовь. Вроде бы. Но потом она охладела к нему. Почему? Да черт его знает. Конечно, он встретился, когда ей было так плохо и одиноко, но... Если бы потом не появился Виктор, может быть, их отношения и продолжались, а так... Сашка - резкий, колючий, насмешливый, мужику далеко за сорок, а одевается, как хиппарь-переросток, слушает какие-то древние записи "Роллинг стоунз" и этого, как его?...Пресли. Виктор - аккуратный, вежливый и пахнет от него всегда приятным мужским лосьоном. С Сашкой трудно разговаривать, какой-то он перпендикулярный, нервный, а Виктор слова грубого не скажет, во всем с ней соглашается. Правда, в постели Сашка... Тьфу ты, о чем она только думает!
   Кто еще? Подруги? Ну, это не серьезно: ни у одной никогда не водилось денег, а Наташка до сих пор двадцать баксов отдать не может: занимала месяца три назад на какую-то косметику - и с концами. Даже не звонит.
   Она все-таки записала фамилию Наташки. Двадцать долларов все-таки лучше, чем ничего.
   Итак, с кого начать?
   Позвонить сначала Лемешонку? Она со всеми своими любовниками старалась расставаться по-дружески и даже сохранять какие-то отношения, но Сашка во время их последней встречи в кафе сказал, что вежливой дружбы не будет. Но она и не собирается навязываться ему: не хочет - не надо. Разговор будет чисто деловой.
   Света прошла в спальню, набрала номер Сашки, который до сих пор помнила наизусть. В трубке долго слышались длинные гудки. Ну, разумеется, он же на работе!
   Она нашла в записной книжке номер офиса "Дорпромстроя" на "олимпийке" - дороге, наспех построенной для московской Олимпиады далекого 80-го года. Трубку подняла какая-то девушка.
   - Кого? Инженера Лемешонка? Здесь такого нет.
   - Как это нет, девушка? - чуть повысив голос, проговорила Света. - Он там давно работает.
   - Я здесь вторую неделю только, - сообщила ее собеседница чуть извиняющимся тоном. - Подождите, сейчас спрошу.
   Света услышала на том конце провода приглушенный разговор.
   - Уволился Лемешонок.
   - Уволился? - удивленно переспросила Света. Сашка всегда хвастался ей, что работа у него - не бей лежачего, и что вряд ли ему удастся найти что-нибудь лучше.
   - Девушка, спросите, пожалуйста, он не говорил, куда пойдет? Ну, где будет искать новую работу?
   В трубке вновь послышались неясные голоса, после чего юная секретарша - или кем там она числилась? - коротко ответила:
   - Не говорил.
   - Хорошо. Спасибо, - Света и повесила трубку.
   Может быть, Сашка увидел на определителе своего телефона ее номер и просто не захотел разговаривать с ней? Или действительно устроился на другую работу?
   Она решила позвонить вечером еще раз и, если он опять не возьмет трубку, подойти к нему на квартиру и попробовать поговорить лично.
  

С А Ш А

   Строить электростанцию с поэтическим названием "Юсифия" в шестидесяти километрах от Багдада начинал в девяностые годы еще Советский Союз, однако первая война в Персидском заливе заморозила проект на десять долгих лет. Лишь в 2001 году небольшая группа специалистов "Зарубежэнергостроя", или, сокращенно, ЗЭСа, в числе которых был и мой институтский товарищ Николай Ефремов, вернулась в Ирак, чтобы продолжить начатое - и основательное разграбленное за прошедшие годы.
   Но очевидно некий злой рок преследовал эту стройку: не прошло и полутора лет, как над Ираком начали сгущаться тучи новой войны. "Юсифия" была заморожена во второй раз. Около двух месяцев шли активные боевые действия. Многочисленные российские и прочие зарубежные организации, имевшие проекты в Ираке, терпеливо ждали, теряя миллионы долларов. Очень быстро вялое сопротивление иракской армии было подавлено американцами и их союзниками.
   Но едва президент Буш объявил на борту авианосца "Авраам Линкольн" об окончании военных действий, как в стране началась другая война - партизанская. Поначалу она носила характер разрозненных террористических актов, типа одиночных убийств из-за угла солдат коалиционных войск или подрыва нашпигованных взрывчаткой легковушек, потом приобрела черты вполне организованного сопротивления. Тем не менее, некоторые российские компании начали вновь засылать в Ирак своих специалистов, вероятно, полагая, что оно носит временный характер, и скоро американцы наведут порядок. Пока же повстанцы стреляли и похищали всех без разбора - болгар и турок, японцев и пакистанцев, корейцев и русских - так что ехать в этот гадюшник мог лишь человек, по каким-то причинам возненавидевший жизнь.
   Историю злополучной станции мне рассказал Ефремов, вместе с остальными эвакуированный из Ирака весной 2003 года. За два дня до моего решающего разговора со Светой он позвонил мне и заявил, что возвращается на "Юсифию".
   - Хочешь со мной? - спросил он.
   - Витя, ты что - самоубийца? - ответил я вопросом на вопрос. - Ты вообще телевизор-то смотришь?
   - Война окончилась, русских в Ираке не трогают: мы ведь не посылали туда свои войска во время войны, - уверенно заявил мой бывший однокурсник. - И сейчас там наших военных нет. Я звонил в ЗЭС, они сказали, что все налаживается. Туда, кстати, недавно ездило ихнее руководство. Поселок, ну, где мы жили, местные жители немного распотрошили, а так все нормально, саму станцию американцы даже не бомбили. Так что готовится первая группа для отправки. Вылет через две недели. Они спешат, свели формальности до минимума. Что скажешь?
   - Я никуда не поеду! - отрезал я.
   До войны бы еще куда ни шло, подумал я тогда. А сейчас...
   Но до войны случился мой большой роман со Светой, и "Юсифия", равно как и все остальные стройки в развивающихся странах, была мне сугубо до лампочки: мне вполне хватало двухсот пятидесяти баксов, которые я получал от "Дорпромстроя", работая на реконструкции старой "олимпийки" Я жил тогда своей любовью - как ни высокопарно это звучит. Кто же мог предполагать, что у нас со Светой - вернее у нее со мной - все окончится так внезапно?
   На четвертый день моего затворничества я позвонил Ефремову и заявил, что согласен.
   - Ты же сказал, что никуда не поедешь?
   - Передумал, значит.
   - Ну, не знаю. За эту неделю они уже могли найти кого-то, - заметил Николай. - Я же тебе говорил, что они спешат. Я дам тебе их телефон, звони в отдел кадров. Представься, скажи, кто ты и что, где работал. В случае чего сошлись на меня. Скажи, вместе учились. Паспорт у тебя в порядке? В смысле, разрешительный штамп на выезд за границу есть?
   - Есть, - со вздохом проговорил я, потому что поставил этот штамп совсем недавно, планируя пригласить Свету провести отпуск вместе со мной где-нибудь в не очень далеком и не слишком дорогом зарубежье.
   - Записывай, - он продиктовал телефон "Зарубежэнергостроя".
   Пять минут спустя я набирал номер отдела кадров московской компании. А еще через пять уже копался в бумагах, отыскивая свою анкету, чтобы отправить ее по факсу.
   Утром следующего дня мне сообщили, что моя кандидатура вполне удовлетворяет руководство ЗЭС.
   Самое смешное, что сам Ефремов так и не поехал: за три дня до вылета он сломал ногу, и ему пришлось задержаться на неопределенное время.
   Уволиться с прежнего места работы за один день невозможно. Если только не поставить кому надо бутылку. И не какую-нибудь, а литровую. И не чего-нибудь, а греческого коньяка "Метакса". Утренним дизелем я смотался в Минск и с помощью этого универсального средства решил в "Дорпромстрое" все вопросы. Начальник отдела кадров, Владимир Григорьевич Янушко, тут же простил мне четыре дня прогулов и шлепнул круглую печать под стандартной надписью "Уволен по собственному желанию".
   Потом я заехал к бывшей жене, проживавшей после развода на противоположном конце города и, оставив ей триста долларов, попросил присматривать за квартирой и оплачивать коммунальные услуги. Сын Денис уехал в Америку на три месяца по молодежной программе "Отдыхай, путешествуй, работай", да так и остался там; как я подозревал, на не совсем легальном положении. Я решил, что напишу ему из Ирака - если там будет электронная почта.
   Свете я звонить не стал.
  

С В Е Т А

   Прошел ровно день.
   Три любовника, бывший муж, подруга...Список оказался коротковатым, к тому же один из пятерых "кандидатов" находился в дальнем зарубежье, другой - в так называемом ближнем, хотя до Казахстана наверняка не меньше, чем до Ирака.
   Она позвонила всем.
   Родители бывшего мужа, проживавшие в Бресте, сообщили, что Сергей жив-здоров, хотя здоров ее бывший супруг был с некоторыми оговорками: он подхватил какую-то кишечную инфекцию и уже несколько недель лежал в больнице в Астане. Деньги? Нет, он ни разу не присылал им никаких денег, наоборот, говорил, что жизнь там очень дорогая. Его телефона они не знали, он всегда звонил сам. Они поинтересовались, как там Славка, и Света соврала, что стипендии он не получает и вынужден подрабатывать в ущерб учебе: она знала, что старики очень любят внука. В результате бывший тесть пообещал завтра же выслать энную сумму.
   Ходкевич, выслушав ее просьбу, предложил пятьдесят долларов. Чтобы не пугать его, она не стала упоминать о трех тысячах - просто сказала, что нужна довольно приличная сумма.
   - Отдашь, когда будут, - великодушно разрешил он, заехав к ней в обед.
   Наташке она выдвинула ультиматум: или та возвращает двадцать баксов в течение недели, или они больше не подруги. Та извинилась и сказала, что отдаст послезавтра.
   Виктор, которому она позвонила вторично, вздохнув, пообещал ей сотню, не преминув заметить, что эту сумму он отложил на "зимнюю резину".
   - Я приеду сегодня? - спросил он, но ей было не до любви.
   Итак, первый день принес ей сто семьдесят долларов, плюс некую сумму от родителей Сергея в белорусских рублях, которая явно не могла превышать тридцати - сорока баксов. Света знала, что больше ждать помощи неоткуда.
   Из своих сбережений у нее было что-то около двухсот долларов. Но из них надо платить за квартиру, свет, телефон. Ладно, квартира подождет: у них в кооперативе кое-кто по полгода не платит. Свет - тоже. Вот телефон сразу отключат, а ей он сейчас ой как нужен! Поэтому за него придется рассчитаться. Значит, останется долларов сто восемьдесят. С теми - около четырехсот. Где взять еще три тысячи?
   Продать что-либо из мебели она не могла: кому нужно такое старье? Видик давно сломался, да никто и не купил бы, все на "ди-ви-ди" переходят. Фамильного серебра или картин великих художников прошлого в доме не водилось, антикварных книг тоже.
  

С А Ш А

   Главных героев не убивают. Их ранят, причем легко - в мякоть руки или ноги, не задев костей или жизненно важных органов. Пуля проходит в нескольких миллиметрах от их сердца, и они скоро поправляются. Но это в кино.
   Вот я тоже являюсь главным героем, но меня почему-то покалечило порядком. Хороший все-таки автомат придумал этот Калашников! Кучность стрельбы - лучше не бывает. Как я потом узнал, одна пуля раздробила мне кисть левой руки. Другая продырявила желудок. Третья - легкое. Четвертая зацепила что-то там еще. Ну, прямо целый букет. Другое дело, что если самоубийство после разрыва со Светой и входило в мои планы, то продолжение жизни инвалидом - никогда.
   Около надели я пролежал в коме. В те первые несколько дней никто не дал бы за мою жизнь и ломаного гроша, точнее, филса. Но, как я думаю, такое запредельное состояние было не самым плохим вариантом моего существования: во-первых, ничего не болело, во-вторых, я ни о чем не думал и ничего не помнил. Потом мне стало немного лучше, и понимание того, кто я такой и как попал в Ирак, вернулось. Вместе с воспоминаниями о Свете и болью - физической и душевной. Так что когда мне стало лучше, мне на самом деле стало хуже - такой вот парадокс.
   Постепенно ко мне начали пускать посетителей. Первыми были гендиректор "Юсифии" Дмитрий Савельевич Самохин и главный инженер Филимонов - тот самый, что одолжил нам с Шульгиным свой джип. Перед их приходом медсестра придала мне более-менее сидячее, или, точнее, полулежачее положение, подперев меня со спины подушкой.
   Они принесли мне апельсинов, бананов, печенья и еще чего-то, но дежурный врач-араб тут же отобрал все продукты и на ломаном английском языке объяснил, что с такими ранениями требуется особая диета.
   Посмотрев на меня, Самохин горестно покачал головой, но сказал вовсе не то, что положено говорить при первой встрече с тяжело больным или раненым:
   - Ну что, доездились, б...?
   Несомненно, то же самое он не раз говорил и Шульгину. Что ж, он был прав - доездились. И его, конечно, подставили, гавнюки: утаить инцидент такого масштаба от руководства ЗЭСа и посольских было вряд ли возможно.
   - Извините, Дмитрий Савельевич, - с трудом шевеля потрескавшимися губами, проговорил я. - Так получилось.
   - Как получилось - вижу, - с досадой бросил он. - Ладно. Как хоть себя чувствуешь?
   Чувствовал я себя плохо.
   - Все...болит. Как я попал сюда?
   Они, усевшись возле кровати на стульях, которые принесла медсестра, стали рассказывать.
   Шульгин, увидев, как меня подстрелили, бросился на выручку, рискуя сам получить очередь в спину. Но тот араб почему-то больше не стрелял. Может, понял, что после взрыва вертолета ему пора рвать когти с места преступления, пока на шум не примчались американцы или кто-то из их союзников.
   Сергей по очереди доволок до джипа меня, потом парня из вертолета. Выжимая из машины все, что только можно было выжать, доехал до ближайшего американского патруля и кое-как объяснил, что случилось. Впрочем, вид двух окровавленных тел говорил сам за себя, правда, потом оказалось, что кровь на парне была, в основном, моя. Американцы вызвали по рации санитарную машину, и нас повезли в ближайший госпиталь.
   Как выяснилось позднее, тот парень отделался лишь сотрясением мозга, несколькими выбитыми зубами и ушибами, а потому покинул госпиталь буквально через несколько дней.
   - Значит, это Серега Шульгин спас меня?
   - Выходит, что так. Кстати, он передает тебе привет, - Самохин встал. - Ну, нам пора, Саша. Поправляйся. Сейчас решается вопрос о том, чтобы отправить тебя в Москву. Когда, конечно, это позволит твое состояние. А здесь тебе еще предстоит операция - насколько мы поняли из объяснений доктора. Так что держись.
   Самохин и Филимонов по очереди пожали мою вялую руку и вышли из палаты.
   Эх, Сергей! Какой кайф ты мне сломал, вмешавшись не вовремя! Ведь сказал же кто-то про упоение "бездны мрачной на краю"! А я стоял на краю бездны - и черный зрачок автоматного ствола призывно подмигивал мне. Я бы погиб героем, как Чапаев или тот же Александр Матросов, и может быть, моим именем назвали бы какой-нибудь убогий переулочек в нашей провинции. А сейчас - я превратился в беспомощного, жалкого калеку.
   Впрочем, криво усмехнулся я, вспоминая тот последний миг, не я ли обматерил тогда Шульгина, не я ли крикнул ему: "Что ты стоишь, как пень!?"?
  

С В Е Т А

   Прошло три дня.
   В субботу вечером приехал сын. Днем она купила фарш, сделала котлеты - только для него, потому что теперь надо было экономить, как никогда.
   Слава осунулся, был мрачен и молчалив. Под его глазами появились синие круги. Он даже не включил свой плеер, который боялся брать в общагу и который всегда слушал дома. Когда он, приняв душ, выходил в майке из ванной, Света со страхом бросила взгляд на его руки: вдруг те, кто ей звонил, уже посадили его на иглу?
   Сын молча сел за стол. Обычно, приезжая из Минска, он набрасывался на еду, как волк. Сегодня же равнодушно тыкал вилкой в котлету, погруженный в свои мысли. Она догадывалась - в какие.
   Она все не могла заставить себя приступить к разговору, бесцельно открывая и закрывая дверцу посудного шкафчика, переставляя в нем тарелки и блюдца.
   С его начать? Знает ли он, что они звонили ей?
   Наконец, глядя в напряженно приподнятые плечи сына, она спросила:
   - Слава, как учеба?
   - Что учеба? - буркнул он, продолжая ковырять котлету. - Учеба как учеба.
   - А...вообще - ну, как дела?
   - Нормально.
   - Слава, нам надо поговорить, - решилась она. - Серьезно.
   Его коротко стриженный затылок дрогнул. Сын повернулся и смерил мать тяжелым, угрюмо-враждебным взглядом. Словно перед ним стоял совершенно чужой, неприятный ему человек. Процедил:
   - Ну, говори. Что там у тебя?
   - У тебя. Мне звонили они.
   Он вздрогнул, как от удара. Прекратил жевать.
   - Кто - они?
   - Перестань, Слава. Почему ты не рассказал, что залез в долги?
   - Почему? Почему? Ты что - дура? Сама не понимаешь? - его голос сорвался на визгливый крик.
   Такой грубости она от него еще не слышала. Никогда.
   - Что толку рассказывать? У тебя нет таких денег! Откуда у тебя такие деньги!? Тебя саму вышвырнули с комбината в неоплачиваемый отпуск, забыла?! Даже если бы и нет - откуда ты взяла бы три с лишним тысячи баксов?
   Он со злостью бросил вилку, и она со звоном упала на пол.
   - Сынок, - она мягко коснулась его плеча, чувствуя подступивший к горлу комок. - Надо что-то делать...Может, обратиться в милицию? Есть же у них этот УБЭП или УБОП - как его там? Вон по телевизору показывают...
   - Забудь. Если еще хочешь видеть меня живым...
   Она похолодела.
   - Кто они? Кто эти люди?
   - А ты сама не догадываешься?
   - Догадываюсь, - глухо проговорила она.
   - Чего тогда спрашиваешь! - раздраженно произнес он. Отодвинул тарелку и уже более спокойным тоном продолжал: - Короче, я пошел с приятелем в зал игральных автоматов. На Немиге. Проиграл немного, захотелось отыграть хотя бы свое...Тут подходит один мужик. У меня, говорит, сын студентом был, как ты. Разбился на машине. Ты, мол, мне его напоминаешь. Предложил в долг. Выиграешь, говорит, отдашь. Дал пятьдесят долларов. Я стал играть. Выиграл немного, потом еще - короче, свое вернул и еще осталось. Отдал ему долг...Хотел уже уходить. Он говорит: а вдруг сегодня твой день? Если что, ты не бойся, я еще одолжу, парень ты порядочный. Я и подумал - а вдруг и правда мой день? Что, так не бывает, что ли? Взял у него сотню...Витька, ну, приятель мой, не будь дурак, слинял. А я остался. Ну и пошло-поехало...Я теперь думаю, что они многих лохов типа меня так разводят, - он помолчал. - Наркотиками, наверное, тоже торгуют: подходил ко мне однажды после лекций один из ихних, дерганый такой, глаза стеклянные.
   - И он тебе...предлагал наркотики? - со страхом спросила она.
   - Не, про долг напоминал.
   Она облегченно вздохнула. Положила руку ему на плечо.
   - Ладно, Слава. Время еще есть. Придумаем что-нибудь.
   Как ей самой хотелось бы верить в это!
   Сын дернул плечом, встал.
   - Я пошел спать.
   Она просидела на кухне до двенадцати ночи, продумывая все варианты. Наконец, пришла к выводу, что надо срочно дать объявление в местную газету. Что-нибудь типа "ищу любую высокооплачиваемую работу, можно круглосуточной сиделки..." Кто-то на работе рассказывал, что платил сиделке, которая ухаживала за его парализованной матерью сто пятьдесят баксов. К примеру, если она нашла бы такую работу и попросила выплатить авансом, за десять месяцев вперед? Есть же у них в городе пожилые, прикованные к постели, люди, которым нужен круглосуточный уход? Хотя, конечно, маловероятно, что кто-то вот так запросто даст ей полторы тысячи долларов вперед...Это во-первых. А во-вторых, все равно будет не хватать еще полторы. Но, по крайней мере, может быть они, получив половину, согласятся немного подождать, отсрочить выплату всей суммы?
   Света уронила голову на руки и разрыдалась.
  

С А Ш А

   Итак, моя командировка, похоже, заканчивалась. Я пробыл в Ираке чуть больше двух недель. "Прощай, Багдад..." Заголовок из той газетной статьи о моей несчастливой двоюродной сестре как нельзя лучше подходил к ситуации. Я вспомнил газетный снимок: молодая красивая женщина с большими печальными глазами на скамейке под пальмой, рядом с ней - смуглый, на мой взгляд, ничем не примечательный, араб. Что ж, любовь зла...
   Странным образом ее судьба как-то повторилась в моей: ее, эту Лену, которую я и видел-то всего пару раз еще когда был школьником, любовь погнала за тридевять земель. Меня - тоже. И тоже в Ирак. Ни в том, ни в другом случае ничем хорошим это не кончилось. А впрочем, чего я ною? Сам нарывался...
   Что ожидало меня в будущем? Инвалидная коляска? Или вообще постель, с которой я даже не смогу подниматься? Или все же они сумеют поставить меня на ноги?
   Через день после визита гендиректора и главного инженера пришел посетитель, которого я ожидал увидеть меньше всего. Еще точнее - не ожидал увидеть вовсе. Это был тот самый парень, которого я вытащил из вертолета.
   - Хай, Алекс! - бодро приветствовал меня он - откуда только разузнал мое имя?
   Гостю не доставало традиционной голливудской улыбки, но я догадался, что для последней ему не хватает нескольких зубов, потерянных при падении вертолета. Он был чуть бледен, на скуле красовался большой синяк, левая рука была в гипсе, но в целом выглядел неплохо - раз в десять лучше, чем ваш покорный.
   - Ду ю спик инглиш? - осведомился он, пожимая мне руку и присаживаясь.
   - Йес, я ду бат херово, - ответил я старой институтской шуткой.
   Он, конечно, не понял.
   - "Хир"... "ове"...уот ду ю мин?
   - Да ладно, - я махнул рукой. - Игра слов.
   Повернувшись к приоткрытой двери, парень крикнул что-то, и полминуты спустя в палату вошел лысый мужчина лет сорока с еврейской внешностью.
   - Здравствуйте, - приветствовал он меня, слегка картавя, как и положено людям его национальности. - А господин э... Шульгин, сказал мне, что вы знаете английский. Думал, вы тут сами пообщаетесь, пока я говорю с врачом. Я переводчик. Илья Литвинов. Бывший русский, между прочим. Мои родители эмигрировали в США из Киева в середине семидесятых.
   В его речи действительно не слышалось ни малейшего акцента.
   Парень быстро и неразборчиво заговорил, и бывший русский, стоя за его спиной, начал переводить:
   - Это мистер Джон Хэкетт. Он работает в Ираке с миссией ООН. Гуманитарная помощь местному населению, пострадавшему в результате военных действий, и все такое.
   За это благодарное население сбивает ООНовские вертолеты, подумал я.
   - А его отец - в компьютерном бизнесе. Очень влиятельная фигура. Начинал с самим Биллом Гейтсом. Стивен Хэкетт, может, слышали?
   Я не слышал.
   - Джон хочет поблагодарить вас за то, что вы спасли ему жизнь.
   - Не преувеличивайте.
   - Нет, нет, это действительно так, - заверил Литвинов. - Ведь если бы вы не вытащили его из вертолета за пару минут до взрыва, он сейчас не сидел бы перед вами.
   - На моем месте так поступил бы каждый советский человек, - сострил я.
   Шутка не дошла до переводчика, я понял это по его лицу: слово "советский" было уже основательно позабыто. Переводить ее американцу было тем более бесполезно.
   - Между прочим, вы даже попали в интернетовские новости, - сообщил Литвинов, доставая из кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги. - Хотите взглянуть? Ах, да, вам же будет трудно читать по-английски, - деликатно заметил он. - Вот, послушайте. "Рейтер. 14 июля. Сегодня во второй половине дня примерно в двадцати пяти километрах к юго-востоку от Багдада неизвестными лицами был сбит вертолет, принадлежащий миссии ООН. На его борту находилось трое сотрудников миссии и пилот".
   Значит, еще одного я не заметил, отметил я про себя.
   - "Двое российских специалистов с тепловой электростанции "Юсифия", проезжавших в районе падения вертолета, поспешили на помощь сотрудникам ООН. Один из русских, господин Лемешоный, сумел вытащить из вертолета сотрудника миссии Джона Хэкетта за несколько минут до взрыва машины и тем самым спас ему жизнь. При этом сам Лемешоный получил тяжелые ранения, поскольку скрывавшиеся неподалеку террористы открыли по нему огонь..." Ну, дальше не так интересно...
   - Моя фамилия Лемешонок, а не Лемешоный. А в остальном - весьма польщен. Фото там, случайно, нет?
   - Нет.
   - Жаль. А то, глядишь, меня и на улицах начали бы узнавать.
   - Это хорошо, что вы шутите, - похвалил Литвинов. - Значит, все не так уж плохо...
   Есть ведь и юмор висельника, мысленно возразил ему я. Или его разновидность - юмор изрешеченного автоматными очередями индивида.
   - Если хотите, я оставлю вам эту распечатку, - предложил переводчик. - На память.
   - Оставьте, - равнодушно кивнул я.
   Еще несколько минут разговор шел ни о чем, потом они стали прощаться.
   - Врач сказал, вам скоро предстоит операция, - заметил переводчик. - Так вот, мы с Джоном желаем, чтобы она прошла успешно, и вы как можно скорее... - тут он слегка запнулся.
   Я готов был биться об заклад, что он собирался сказать "встали на ноги". Однако в последний миг мудрый и дипломатичный еврей Илья Литвинов почему-то заменил это на более расплывчатое "поправились".
   Мне это показалось нехорошим знаком.
   - Да, желаем, чтобы вы как можно скорее поправились.
   Джон что-то негромко произнес, и Литвинов спохватился:
   - Может быть, вам надо что-нибудь? Есть какие-то просьбы? Передать что-то кому-то в Союзе...э, в России? Мистер Хэкетт, я имею в виду отца Джона, часто бывает там по делам. Мы могли бы связаться с ним...
   Мистер Хэкетт не сможет вернуть мне любимую женщину. А больше мне ничего не надо.
   Я покачал головой.
   - Я очень хорошо знаю Хэкетта-старшего, - продолжал переводчик. - Джон - его единственный сын. Если бы вы знали, как они с женой трясутся над ним! Когда Джон объявил, что летит в Ирак с гуманитарной миссией - это был целый скандал планетарного масштаба! Но ни запретить ему, ни отговорить его от этой поездки они не смогли. Думаю, отцу уже доложили о случившемся, теперь он, наверное, с ума там сходит! - Литвинов помолчал. - Вы все-таки подумайте, не нужно ли вам чего. Поверьте, господин Хэкетт умеет быть благодарным.
   Как оказалось, это были не просто слова. Но тогда я не знал об этом.
  

С В Е Т А

   На следующий день она дала в одну из местных газет срочное объявление. "Ищу любую в/o работу на полный день, включая выходные. Можно сиделкой, няней."
   Через два дня газета вышла, и Света стала ждать звонков.
   Звонков не было - ни в этот день, ни на следующий.
   Она догадалась пойти в читальный зал и посмотреть подшивки за прошлые месяцы. Ей сразу стало все ясно: объявлений типа "ищу работу сиделки" было довольно много - и ни в одном из них не было упоминания о том, что работа должна быть "в/о". Люди искали хотя бы какую-то.
   Прошла неделя. Еще через неделю они будут звонить. Что ей сказать им? Что за неделю она ни на доллар не смогла продвинуться далее жалких четырехсот баксов?
   Еще раз позвонить Виктору? Он - единственный, кто мог бы дать ей деньги. Объяснить все, как есть? Неужели он не поймет, что ее сын в беде?
   Понять-то поймет - но все равно вряд ли расстанется со своей машиной. И вообще продать ее за такой короткий срок невозможно - разве что по бросовой цене или на запчасти. Он никогда на это не пойдет. Он рассудительный, трезвый, спокойный - посоветует, скорее всего, обратиться в милицию.
   Она набрала его номер.
   - Света? - она не услышала в его голосе особой радости.
   - Виктор, послушай...
   Она рассказала ему все. Полминуты он молчал, обдумывая услышанное. Потом проговорил:
   - Знаешь, Света, не мудри. Обратись в милицию...
  

С А Ш А

   Потом действительно была сложная и многочасовая операция под общим наркозом, после которого я отходил долго и мучительно - и блевал на серый пододеяльник. Результатов ее мне не сообщили, но ухаживающая за мной сестра-арабка в ответ на мой вопросительный взгляд неизменно улыбалась и с профессиональным оптимизмом говорила "о'кей". Не исключено, что это было единственное английское слово, которое она знала.
   Я потерял счет времени, дни и ночи слились в один бесконечный черно-белый коридор, которым я шел - куда? Снова и снова я спрашивал себя: чего ты добился, поехав в Ирак? Искал смерти - а нашел несколько тяжелых ранений, из которых самым неприятным казалось мне почему-то самое легкое - в кисть руки: я понимал, что даже после того, как раздробленные кости срастутся, я уже вряд ли смогу взять хоть один аккорд на гитаре.
   Но видимо операция и вправду прошла неплохо, потому что вскоре мне стало намного лучше, и черно-белый коридор окончился: меня стали готовить к отправке в Россию - вместе с несколькими другими пациентами российского и украинского происхождения, раненными в ходе непрерывных операций иракских повстанцев. В двадцатых числах августа нас отправили спецрейсом в Москву.
   Последним, что я увидел на иракской земле, было ослепительно синее безоблачное небо, которое я созерцал из-под бинтов одним глазом, пока санитары несли меня на носилках к эм-чэ-эсовскому самолету.
   Столица встретила нас моросящим дождем - и полудюжиной телерепортеров, не нашедших в мертвый летний сезон более достойных новостей. "Вам бы туда, ребята, вот тогда ваши репортажи вышли бы и правда незабываемыми!" - с сарказмом подумал я. Одному из журналюг удалось как-то прорваться прямо на взлетную полосу, и я, скосив глаз, видел, как он мечется с микрофоном между ожидавшими раненых санитарными машинами. Меньше всего мне хотелось появиться на голубом экране кого-нибудь из своих знакомых в таком жалком виде, и я мысленно взмолился, чтобы этот вурдалак телеэфира обошел меня своим вниманием: для таких чем страшнее изуродован пациент, тем выигрышнее картинка. К счастью, он нашел себе другую жертву.
   Знаете, что поразило меня больше всего, когда я очутился в московской больнице? Палата! Огромная, светлая, с высоким потолком, с голубыми шторами на окне. Нет, до сих пор я сам не испытывал на себе прелести родной медицины, но срабатывал стереотип не раз виденного по телевизору: койки, выставленные прямо в коридор, палаты с втиснутыми в них десятками больных, мятые одеяла, страждущие глаза пациентов.
   А здесь я оказался один в большом помещении, рассчитанном не более, чем на двоих - судя по пустой, аккуратно застеленной кровати у противоположной стены. В углу палаты на тумбочке возвышался внушительных размеров телевизор "Самсунг", на столике у большого окна стояла ваза с цветами. На тумбочке рядом с моей кроватью лежала пачка свежих российских газет и телевизионный пульт. На стене над кроватью висел телефонный аппарат.
   - Это - частная клиника? - спросил я у доктора, появившегося часов в девять утра в сопровождении медсестры.
   - Я бы не сказал, - неопределенно ответил тот.
   - Тогда что же?
   - НИИ хирургии и травматологии.
   - А почему отдельная палата?
   - Вы против? - насмешливо поинтересовался он.
   ...В тот день мне сменили постельное белье, повесили чистое полотенце, провели в палате внеочередную влажную уборку.
   - Не иначе, моим здоровьем решил поинтересоваться Путин? - спросил я у сестры. - Или, в крайнем случае, Лукашенко?
   Девушка лишь загадочно улыбнулась.
   Но ни российский, ни белорусский президент почему-то не приехали. Зато около двенадцати часов дня в палату вошел седовласый господин лет шестидесяти в безукоризненном сером костюме. Он поразительно напоминал состарившегося Джона Хэкетта, и я сразу понял, что это его отец. За ним в комнату вошел молодой мужчина.
   Хэкетт чуть поддернул брюки и опустился на стул, услужливо подвинутый его сопровождающим к моей койке. Не сел, а именно опустился - настолько веско и внушительно выглядело это простое действие. Прокашлялся, что-то тихо сказал.
   - Господин Стивен Хэкетт, занимается компьютерным бизнесом. Возможно, слышали - "Эс-Эйч электроникс"? - перевел молодой мужчина и пояснил: - Я - Берт Хиггинс, личный секретарь и переводчик господина Хэкетта.
   - Очень приятно. Александр Лемешонок.
   - Джон передает вам привет. Он сейчас у матери в Балтиморе.
   - Спасибо, - поблагодарил я и почему-то подумал: интересно, вставил ли он себе зубы?
   Какое-то время Хэкетт молчал, видимо, собираясь с мыслями.
   - Вы спасли моего единственного сына, - проговорил он, наконец.
   Ну что ж, раз они все об этом говорят, так оно видно и есть, решил я. Теперь я начал догадываться, кому обязан такой роскошной палатой.
   - Знаете, у нас долго не было детей, - продолжал гость. - К каким только специалистам ни обращались я и моя супруга! Ничего не помогало. С ней все в порядке, со мной тоже - а детей нет! Потом вдруг - раз, в один прекрасный день, она обнаруживает, что забеременела! Когда ей было уже тридцать пять, представляете? Поневоле поверишь в Господа Бога!
   Он вдруг виновато улыбнулся.
   - Простите, мне следовало сначала спросить о том, как вы себя чувствуете...
   Чтобы не огорчать его, я заверил, что мне значительно лучше. Господин Хэкетт удовлетворенно кивнул.
   - Я говорил с врачами. Вам придется полежать еще некоторое время. Я так понял, вы не из Москвы?
   - Не только не из Москвы, но даже не из России, - сообщил я. - Из Белоруссии - если вы, конечно, слышали о нашей республике.
   Он кивнул.
   - Слышал. Мой друг, Джордж Сорос, имел когда-то фонд в вашей республике. Потом что-то не понравилось властям, и этот фонд закрыли.
   - Это который миллионер, что ли?
   Хэкетт снисходительно усмехнулся.
   - Он бы, наверное, обиделся, если бы услышал, как вы его обозвали. Миллиардер.
   Сорос! Во, блин, с какими людьми водит дружбу Хэкетт-старший! И какого черта понесло его сына в этот Ирак?! Может, его тоже бросила любимая женщина?
   - Знаете, мистер Алекс, - словно догадавшись, о чем я думаю, вновь заговорил Стивен. - Это, наверное, у Джона мои гены. В шестьдесят седьмом я сбежал из дома, поселился в колонии хиппи в Сан-Франциско. Наркотики, музыка, свободная любовь...и так полтора года. Наверное, я так и умер бы там где-нибудь от передозировки, как многие мои приятели. Меня вытащил отец, разыскал на Хейт-Эшбери - это, знаете, район, где впервые поселились "дети-цветы". Как видите, история повторяется: тогда чуть не погиб я, сейчас - мой сын. Эх, скольких проблем можно было бы избежать в этой жизни, если бы только дети слушались своих родителей! - вздохнул он.
   Я тут же вспомнил свой последний разговор с матерью. Право слово, ей нашлось бы о чем поговорить с господином Хэкеттом.
   - Мне трудно выразить словами, как я благодарен вам. Если бы что случилось, не знаю, как я - мы с супругой..., - его глаза подозрительно заблестели, но он совладал с собой и через минуту продолжал:
   - Я знаю, что у вас, русских, есть поговорка "Из "спасибо" э...пальто не сошьешь" (очевидно, когда-то Берт или кто-то другой неправильно перевел шефу слово "шуба", и тот козырял ей теперь в слегка модифицированном виде). Но кроме "спасибо" вы получите еще кое-что. Только давайте дождемся, пока ваше состояние станет еще более стабильным.
   Он помолчал.
   - Как вам здесь?
   - Нормально. Спасибо.
   Мой гость поднялся.
   - Ну, не буду больше утомлять вас, господин э...Лемо...Леми...
   - Лемешонок. Можно Александр. Или просто Алекс.
   - Хорошо, Алекс. Рад был познакомиться. Я еще зайду.
   Он пожал мне руку, кивнул и вышел.
  

С В Е Т А

   Со времени разговора с неизвестными вымогателями она со страхом ждала нового звонка, с трудом подавляя в себе желание вообще отключить телефон. Но здравый смысл подсказывал ей, что это приведет лишь к обострению отношений с ними, к тому же она должна быть в курсе их планов.
   Они позвонили ровно через две недели. И снова в полночь.
   - Светлана Сергеевна? Здравствуйте, это опять я. Простите, что опять так поздно. Надеюсь, узнали? - послышался тот же вкрадчивый ненавистный голос. - Ну, как вы?
   - Послушайте, как вас там, "друг Славы", давайте сразу к делу, - с трудом сдерживаясь, проговорила она. - Вас ведь интересует не как я, а как ваши деньги!
   - Ну, где-то так, Светлана Сергеевна. Так как наши деньги?
   - Я собрала уже половину суммы, - соврала Света. Скажи она, что за две недели ей удалось наскрести всего четыреста - кто знает, как бы стал реагировать этот тип? - Полторы тысячи. Но за оставшуюся неделю я вряд ли смогу собрать еще столько же. Дайте мне хотя бы месяц.
   - Нет, - голос ее собеседника потерял вкрадчивые нотки. - Мы же с вами договорились: три недели и ни дня больше! И, позволю заметить, что полторы тысячи - не половина суммы, несколько меньше.
   Как ей не хотелось унижаться перед этой сволочью, Боже мой! Но на карту была поставлена жизнь Славы, жизнь ее единственного сына!
   - Ну, пожалуйста, - ее голос дрогнул, - дайте еще хоть несколько лишних дней. Ну, давайте, я сама отработаю, сделаю все, что хотите...
   Мужчина хихикнул.
   - Эх, Светлана Сергеевна. Простите меня, но в вашем возрасте уже невозможно заниматься тем, за что быстро и безболезненно можно получить кучу баксов. Вам ведь уже за сорок, если не ошибаюсь? Ну, вот, а все туда же - "отработаю"! Ладно, только из уважения к вам: срок заканчивается через неделю, но мы добавим к нему три дополнительных дня. Итого: через десять дней вся сумма должна быть готова, после чего я сообщу вам, как ее передать. Три тысячи пятьсот долларов. Ясно?
   - Ясно, - пролепетала женщина. Всего три лишних дня! Они же ничего не дают! Но десять дней все же лучше, чем семь.
   - Всего хорошего, Светлана Сергеевна. Кстати, каждый день вижу Славу, когда он идет в университет. Хороший у вас парень...
   Света побледнела от злости. Если бы этот сукин сын оказался сейчас рядом, она бы бросилась на него и зубами вцепилась бы ему в глотку!
   Но она даже не знала, откуда он звонит.
  

С А Ш А

   Через двенадцать дней две медсестры, Нина и Люда, вкатили в палату инвалидную коляску, вынули мое беспомощное тело из кровати и усадили в это чудо техники, сверкающее хромированными деталями. Мои худые ноги в пижамных брюках болтались, как две лианы. Девушки придали мне наиболее удобную с их точки зрения позу, потом Нина пояснила:
   - Саша, все управление здесь, в правом подлокотнике. Эта кнопка - поехали, красная - стоп, вот переключение скоростей, повороты - налево, направо. Задний ход. Можно регулировать наклон спинки, высоту подлокотников. Мотор электрический. Коляска американская, наши попроще. Подарок господина Стивена.
   Ах, вот на что он намекал, когда говорил, что я получу "еще кое-что"! Черт его побери, этого жадюгу: мог бы и "тойоту" подарить - с управлением для инвалидов!
   Люда сказала:
   - Вы научитесь садиться в нее и сами, со временем. У нас был похожий пациент, парализованный э... частично парализованный. У него это получалось очень даже неплохо. Получится и у вас.
   Во время первого урока "вождения" я врезался в стену, не успев затормозить, и едва не выпал из кресла, один раз наехал резиновым колесом на ногу зазевавшейся Нины, но потом все пошло лучше.
   Теперь у меня появилось хоть какое-то развлечение. Я гонял по просторной палате, лавировал между кроватью и тумбочкой с телевизором, иногда выезжал даже в коридор. Я часто подъезжал к окну и с высоты седьмого этажа смотрел на оживленную московскую улицу, на спешащих людей - с горечью сознавая, что теперь мне такая жизнь заказана навсегда. Медсестры шутливо называли меня "Шумахером" и предлагали поучаствовать в гонках на первенство больницы.
   Меня еще пичкали какими-то лекарствами, делали уколы, возили на томографию, но я чувствовал: период интенсивного лечения закончился.
   Состоявшийся в конце третьей недели разговор с лечащим врачом подтвердил это.
   - Мне не хотелось бы говорить об этом, Саша, мы должны щадить пациентов, но вопрос все равно встанет - рано или поздно, - говорил доктор Сергеев, стоя возле моей кровати и рассматривая рентгеновские снимки, которые ему подала Нина.
   Это был высокий крепкого сложения мужчина лет тридцати пяти, красивый какой-то очень киноэкранной красотой: густые волосы, удлиненные ресницы, правильный нос, тонкие чувственные губы. Будь я женщиной, я бы влюбился в него, честное слово. Но сейчас он говорил неприятные вещи.
   - Вы находитесь здесь уже три недели. Я не вижу в вашем состоянии никаких улучшений. Хотя и ухудшений - тоже. Оно стабилизировалось. Теперь вашей жизни ничего не угрожает, другое дело, что..., - он замялся. - Могу я быть откровенным с вами?
   - Валяйте, - произнес я. Может быть, внешне я выглядел спокойным и даже равнодушным, но внутри весь напрягся - как новичок-парашютист перед первым прыжком: когда задают такой вопрос - жди какой-нибудь гадости.
   - Вы останетесь парализованным еще какое-то время. Какое - неизвестно. Это могут быть месяцы, могут - годы. Пуля повредила позвоночник, задела, как принято говорить, жизненно важные центры. Ситуация достаточно неприятная, но не безнадежная. Хотя бы потому, что вы парализованы частично. Руки работают - и то ладно. Ну, здесь надо бы сказать: остальное зависит от Господа Бога, но я неверующий.
   Сергеев помолчал, собираясь приступить ко второй части разговора, как оказалось, столь же неприятной, как и первая.
   - Мы не можем держать вас здесь бесконечно, все зависящее от нас, мы сделали. Хорошо, что у вас нашелся, как это принято сейчас говорить, спонсор, Стивен Хэкетт. Это правда, что вы спасли его сына в Ираке?
   - Говорят...
   - Тогда понятно, - доктор кивнул. - На днях господин Хэкетт опять говорил со мной о вас. Так вот, он готов оплачивать ваше пребывание здесь еще хоть год, хоть два. Но оно не будет иметь смысла: в ближайшее время улучшения в вашем состоянии не произойдет - заявляю это вполне авторитетно. Значит - надо научиться жить с этим. Как говорят англичане, "Уот кант би кьюэд, маст би индьюэд" - чего нельзя вылечить, надо вытерпеть. С другой стороны, смена окружения, домашняя обстановка могут в какой-то мере способствовать ... ну, не даром же говорится, что дома и стены помогают?
   Я молчал. Что здесь было говорить? Он прав. Не в смысле домашней обстановки, потому что вернуться в город, где живет женщина, которую любишь ты, и которая больше не любит тебя - больно, а в смысле того, что лежать в больнице бесконечно - невозможно. Это же не дом престарелых.
   - Сам Хэкетт, насколько я знаю, сейчас в Голландии, - продолжал Сергеев. - Но завтра сюда будет звонить его переводчик. - Нам передать ему, что вы готовы вернуться в Белоруссию?
   - Готов.
   - Вам...у вас там есть кто-то, кто сможет обеспечить вам уход? Ну, присматривать за вами - все такое?
   - Найдем, - равнодушно произнес я.
   - Хорошо, - кивнул доктор и обратился к медсестре. - Нина, тогда начинайте готовить документы на выписку.
   Девушка кивнула.
   Сергеев ушел, а у меня возникло множество вопросов.
  

С В Е Т А

   Взять кредит в банке? Так, мол, и так: для выплаты рэкетирам срочно потребовались большие деньги, три тысячи баксов. Но ведь там не идиоты сидят, им справка с места работы нужна. И что она им предъявит, когда ее чертов комбинат простаивает уже Бог знает сколько месяцев без какой-либо перспективы!? Поручитель? Даже смешно: какой идиот согласится поручиться за безработную?
   Тут ей пришла в голову еще одна мысль.
   Когда она листала подшивки газет, то обратила внимание на объявления типа "Возьму деньги под процент..." Их было немного, но все-таки они были. А если кто-то брал деньги - значит, кто-то давал?
   Не попытаться ли и мне дать такое объявление? подумала она. Я пообещаю любой процент, который только с меня потребуют. Главное, найти нужную сумму и спасти Славу, а когда придет время выплачивать долг - пусть хоть режут ее на части! Да, пожалуй, стоит попробовать.
   Света вновь отправилась в редакцию и заполнила бланк объявления.
   "Срочно возьму крупную сумму в у.е. под процент".
   Подумала, и добавила к "проценту" слово "высокий":
   "Срочно возьму крупную сумму в у.е. под высокий процент".
   Еще минус два дня от отведенного ей срока - и объявление появилось в газете.
   Она стала ждать звонки. Их не было - ни на первый день, ни на второй.
   На третий позвонил какой-то мужчина.
   - Я по объявлению. О какой сумме идет речь?
   - Три тысячи долларов.
   - Три тысячи долларов? - переспросил он. - Простите за беспокойство.
   Послышались гудки отбоя.
   Больше не позвонил никто.
  

С А Ш А

   Господин Хэкетт появился в следующий понедельник. Костюм на нем был другой, коричневый, но столь же безукоризненный, как и тот, первый. Сопровождал его тот же переводчик и секретарь, Берт Хиггинс. Я выключил телевизор, не досмотрев очередную часть бесконечного криминального сериала российского производства.
   Стивен дружески улыбнулся, пожал мне руку и сел напротив. На лацкане его пиджака был приколот небольшой круглый значок с мудреным рисунком и надписью "CompЕx-2003". Перехватив мой взгляд, он пояснил:
   - Вчера вернулся с компьютерной выставки в Амстердаме. Подписал с южными корейцами один выгодный контракт, на той неделе полечу в Сеул. Ну, а сейчас к делу, - он прокашлялся. - Алекс, ваше ранение, говоря юридическим языком, повлекло длительную нетрудоспособность. Возможно, вы вообще никогда не сможете больше работать. Сколько вы можете пролежать парализованным, доктора не говорят. Извините, что я так прямо, но мы с вами - мужчины.
   Я бесцельно вертел в руках телевизионный пульт, не зная, что сказать.
   - Излишне говорить, как мне жаль, - продолжал Хэкетт. - Особенно неприятно, что это произошло из-за моего сына. И вот что я решил - решил давно, но время сказать об этом пришло только сейчас. Я знаю, что ваша компания выплатит вам какую-то компенсацию за это тяжелое ранение. Я также знаю, что эта сумма будет незначительной и никогда не покроет тех физических и моральных травм, которые вы получили. Так вот, со своей стороны я выплачу вам двести тысяч долларов в любой форме, какую вы посчитаете для себя наиболее удобной.
   В палате воцарилась тишина.
   Как я должен на это реагировать? Прыгать от радости на кровати, лобызать своего благодетеля или заорать на весь этаж?
   Я положил пульт на тумбочку. Поправил стопку свежих газет. Смахнул с одеяла какую-то пушинку. Может, со стороны это выглядело как какие-то нервные подергивания, не знаю, но я должен был сделать хоть что-то. Потому что человек не может лежать, как бревно, когда ему сообщают о том, что он станет владельцем двухсот тысяч долларов.
   - Не отказывайтесь, я все решил. Если вы не возьмете, я все равно открою счет на ваше имя.
   - Я и не отказываюсь, - ответил я, с трудом сдерживая желание задать своему собеседнику один простой вопрос, возникший в моем мозгу, едва лишь Хэкетт объявил о своем решении.
   Горький вопрос. Неприятный вопрос.
   Что делать с такой кучей денег парализованному инвалиду?!
   - Значит, откроем счет на ваше имя? - оживился мой собеседник. - Или вы предпочтете получить эту сумму как-то иначе?
   - Я предпочту получить ее наличными.
   Вот так, знай наших! Стану я возиться с какими-то там карточками или чеками!
   Переводчик и Хэкетт переглянулись. Потом Стивен чуть заметно усмехнулся.
   - Я заметил у вас, русских, одну любопытную черту. Вы не доверяете ни чековым книжкам, ни карточкам, ни банкам, ни ценным бумагам. Вот когда деньги у вас лежат в кармане, в портфеле, ну, или там, в вашем личном сейфе - вы счастливы.
   - Национальная особенность, - пояснил я.
   - Что ж, вы получите деньги наличными, - пообещал он. - Теперь перейдем к деталям. Поездка в Белоруссию поездом в вашем состоянии исключена. Я оплачу ваш проезд специальным реанимобилем со всем необходимым оборудованием на тот случай, если в дороге случится э...какой-нибудь неприятный инцидент. Вас будет сопровождать один из сотрудников московского филиала моей фирмы, и, разумеется, врач.
   Он встал.
   - Ну что ж, Алекс, нам осталось только согласовать с врачом день выписки.
   После того, как господин Хэкетт ушел, я попросил Нину узнать телефонный код Белоруссии и прямо из палаты позвонил Валентине, своей бывшей супруге.
   - Саша? Ты откуда, из Ирака? - послышался ее удивленный голос.
   - Почти. Слушай, Валя, я возвращаюсь. Меня немного ранили: бандитская пуля, как говорили в одном старом фильме. Поэтому мне будет нужен уход, по крайней мере, на то время, пока я не найду э...как это называется? Сиделка? Да, сиделку. Можно и стоялку - главное, чтобы была рядом.
   - Я не смогу за тобой ухаживать, если ты на это намекаешь. У меня работа.
   - Валя, это только на пару дней - пока я не найду человека. В магазин там сходить, мусор вынести, приготовить что-то. Ты же знаешь, я кроме жареной картошки ничего не могу соорудить.
   - Ну, не знаю..., - неуверенно проговорила моя бывшая супруга.
   - Это ты пока не знаешь. А как узнаешь, сколько я заплачу тебе за это, так сразу и определишься.
   - Ну и сколько?
   - Вот это уже деловой разговор, - похвалил я. - Пятьдесят баксов в день.
   - Сколько?
   - Пятьдесят североамериканских долларов, - раздельно произнес я. - Пойдет?
   - Да, - коротко ответила она.
   - То-то же. Возьми отпуск за свой счет. Придумай там что-нибудь: любимая бабушка приезжает из Мариуполя или еще что. Короче, подготовь квартиру, купи продуктов, все такое. Я думаю, ты еще не истратила те триста баксов, что я тебе оставлял?
   - Нет. Двести тридцать осталось.
   - Вот их и трать. Да, вот еще что: посмотри мне какую-нибудь пижаму. Размер мой еще помнишь?
   - Сорок шестой.
   - В десятку! - похвалил я. - Только это, как говорится, было давно и неправда. Сейчас мне и сорок четвертый будет великоват.
   Раньше я никогда не носил пижам - но ведь раньше мне и не приходилось проводить столько времени в постели! Я уже хотел было положить трубку, но вспомнил еще одну немаловажную деталь.
   - Да, чуть не забыл: купи удлинитель для телефона, ну, чтобы рядом с кроватью аппарат поставить. Звонить-то мне придется, а я, как человек подстреленный, передвигаюсь с трудом. Пока с трудом, - подумав, добавил я.
   - Может, лучше радиотелефон? Или мобильник? - предложила экс-супруга.
   А, гулять, так гулять! Имея двести тысяч "зеленых", могу я себе позволить или нет?
   - Давай мобильник.
   - Только там при регистрации надо паспорт предъявлять, - заметила Валентина.
   - Ну, зарегистрируй на свою фамилию, какие проблемы. Как там Денис? Не собирается еще домой?
   - Да нет, вроде. Звонил неделю назад. У него все в порядке. Спрашивал о тебе. Сказала, что ты в Ираке.
   - Ну а он что?
   - Обозвал самоубийцей.
   Так оно и есть, подумал я.
   - Еще твоя мать звонила, - добавила Валентина. Как ни удивительно, со своей бывшей свекровью она сохранила неплохие отношения даже после нашего развода. - Жаловалась, что как уехал - ни слуху, ни духу.
   - Ты смотри там - не ляпни ей, ну... насчет моего ранения, - предупредил я.
   - Ладно. Когда ты приедешь?
   - На днях. Короче, перед выездом я тебе позвоню. Ну, все. Пока.
   Я повесил трубку.
  

С В Е Т А

   Она присела на диван.
   Нет, надо отвлечься хоть ненадолго, так можно и свихнуться. Она нащупала пульт телевизора. "Пролистав" без остановки несколько белорусских каналов, остановилась на каком-то развлекательном российском..
   Шла передача из мира шоу-бизнеса. Новоявленная "звезда" с четырехдневной небритостью на щеках распиналась о баснословных "бабках", которые приходится выкладывать за раскрутку в эфире своих безусловно талантливых произведений. Цифры минимум раза в три превышали сумму, которая нужна была ей - чтобы спасти сына.
   Бедняга, как же мне тебя жалко! со злостью подумала она, глядя на трясущего крашеными кудрями кумира сопливых девчонок. Вот уж действительно: у кого щи жидковаты, а у кого - бриллианты маловаты.
   Она переключила канал. На этом шел какой-то боевик. Молодой парень был прикован наручниками к ржавой батарее отопления. Крупным планом - лицо с заклеенным скотчем ртом. Глаза, полные ужаса. Карие, как у Славы.
   Нет, видно от этого не сбежать.
   Ей захотелось грязно выругаться. Она выключила телевизор. Долго сидела, уставившись в серый экран невидящим взглядом.
   Потом встала, подошла к серванту. Вытащила из нижнего ящика спрятанный под старыми журналами мод конверт с деньгами. Еще раз пересчитала.
   Четыреста пятнадцать долларов. Это все, что ей удалось собрать.
   Теперь оставалось надеяться только на чудо.
  

ПРОДОЛЖЕНИЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, ПОСЛЕДУЕТ...

Читайте также роман "Прощай, Багдад..."

   Уважаемые читатели! Я помню, какую горячую дискуссию и какие отзывы вызвал мой роман "Прощай, Багдад...", когда я разместил его в "Самиздате" весной 2005 г. А потом в издательстве "Книжный Дом" (Минск) вышла одноименная книга, которая разошлась в считанные месяцы. Надеюсь, "Прощай, Багдад-2" вызовет не меньший интерес. Те, кто заинтересовался судьбой главных героев, может получить от меня на свой электронный адрес полную версию "Прощай, Багдад-2", выслав почтовым переводом на указанный ниже адрес 40 (сорок) российских рублей или их эквивалент и обязательно указав адрес своей электронной почты.
   Честно говоря, я не оригинален в подобной затее: несколько лет назад знаменитый американский писатель Стивен Кинг, поместив в Интернете фрагмент своей новой рукописи, попросил читателей прислать ему всего по одному (!) доллару всех, кого заинтересовало его новое произведение и кто хочет прочитать его полностью. И заинтересованных, надо сказать, оказалось немало...
   Мой адрес: Республика Беларусь, 225 320, г. Барановичи, ул. Жукова 16, кв. 14. МАТВЕЕВ Игорь Александрович

  
   ООН (англ.)
   Мелкая монета Ирака и некоторых других арабских стран.
   Слово "херово" созвучно английским словам "here" и "over", сочетание которых в данном случае не имеет никакого смысла.
   Что вы имеете в виду? (англ.)
   Распространенное название хиппи
  
  
  
  
  
  
  
  
  

26

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"