За окном шел дождь. Любые мысли о низком, тяжелом, грязно - сером небе казались до ужаса банальными, но что поделать, если любая погода воспринимается людьми по четко определенному шаблону?
Скучающий Илья уже больше часа пытался развлекаться попытками подобрать для описания зрелища за окном, хоть сколько-то нестандартные слова, но постепенно это занятие стало нагонять на него еще большую тоску, чем обрамленный пластиковой рамой окна тоскливый пейзаж.
Именно эта рама и навела Илью на мысль. Сначала эта мысль показалась возмутительной и была с негодованием отброшена, но делать все равно было нечего - дождливые воскресенья, следующие за субботой генеральной уборки как-то не особо располагают к каким-либо активным действиям вроде прогулки по паркам или занятиям домашним хозяйством. Папка бумаги формата А4 как всегда лежала на принтере, а вот ради всего остального пришлось как следует порыться в давно не используемом ящике стола, забитом предметами из серии "совершенно не нужно, выбросить жалко". В какой-то момент Илья даже испугался, что давно все это выбросил, но все же наткнулся на необходимые вещи: пачку цветных карандашей, подозрительно выглядящую коробку с акварелью (сколько там у нее срок хранения?), когда-то лично составленный набор из линеек и ластиков разных параметров. Ну а точилка и простой карандаш с ластиком всегда имелись у него на столе среди бесчисленных ручек и маркеров.
Как давно он уже не держал в руках цветные карандаши и краски? Пожалуй, с того самого дня, когда гордо провозгласил себя взрослым и решительно отказался от всего, что составляло его незначительные детские радости - в том числе и от возможности рисовать, которую он так любил.
Но Илья не был художником. У него, конечно, были незначительные способности, но его рисунки были любительскими, в них постоянно находились грубые ошибки или мелкие, но заметные неправильности. Все это мешало окружающим считать картинки, создаваемые Ильей, пригодными для существования, однако для него самого они были волшебным миром. Миром, благодаря которому в те дни тоскливое дождливое небо не было для Ильи ни тоскливым, ни однообразным, ни серым. Пытаясь повторить его в своих рисунках, мальчик видел в нем заманчивую и таинственную гамму оттенков от снежно - белого до угольно - черного. И, конечно, серый свет тогда не был для него серым: он был серебряным, стальным, пепельным, грязно - белым, бледно - черным, но никогда не шаблонно серым.
Аккуратно раскладывая на столе бумагу и карандаши, Илья и сам не понимал, что на него нашло. Ведь он не рисовал уже больше шести лет... Но руки уже сами неуверенно проводили первую нечеткую линию и, выбросив из головы все мысли о бессмысленности и неправильности своего поведения, Илья погрузился в давно забытое чувство, которому он не знал названия. Он сам не мог бы сказать, почему не выбросил все предметы, связанные с рисованием, в тот день, когда решил отказаться от него, но сейчас, неловко вычерчивая линию за линией, он думал, что, возможно, считал это памятью о детстве, необходимой для взрослого. Конечно, в чем-то он был прав - не стоит полностью отказываться от своего детского прошлого, но в тот момент он был не настолько взрослым, чтобы понимать это. Так что, скорее всего, ему просто жаль было так сразу лишиться значительной части своей жизни. Впрочем, очень скоро все эти размышления стали совершенно неважными, вытесненные куда более ценными на данный момент вещами: например, какой оттенок зеленого выбрать для этого участка луга...
Илья так увлекся, что не заметил, как за окном стемнело. Когда он, словно очнувшись, встал из-за стола, чтобы зажечь свет, на столе остался пяток рисунков: неправильных, неумелых, возможно - слишком ярких, но в процессе их создания делавших Илью до невозможности счастливым. Подумав, он не стал выбрасывать их, наоборот - он купил для них папку, альбомы и новые карандаши и краски. Илья никому их не показывал, понимая, что для окружающих это больше всего похоже на каракули, но все дождливые дни он теперь проводил за своими рисунками, наслаждаясь процессом, в результате которого под его руками возникал целый новый мир, созданный его воображением. И было неважно, что не соблюдается перспектива, что неправильно изображены реки (он так и не научился их рисовать!), что людей с такими корявыми фигурами не может существовать. Он рисовал и был счастлив, хотя даже не подозревал при этом, что в этот самый момент, где-то очень далеко (может быть даже в "далекой - далекой галактике", где вечно идут Звездные Войны) возникает маленький, но удивительно волшебный мир. Не подозревал он и того, что скоро уже никто не смог бы сказать, создает ли Илья свои пейзажи с помощью воображения или просто срисовывает картины этого чудесного мира. Но все это было неважно, просто потому, что с того дня, когда он снова взял в руки карандаши, дождливое небо, нависшее над тусклыми лужами, снова перестало быть для него серым. Ведь каждый крошечный кусочек тучи оказывается, отличался своими собственными формой и оттенком! И маленький мир в "далекой галактике" ширился и расцветал, становясь все больше, реальнее и, конечно, прекраснее. Главной же особенностью этого мира было то, что даже самые дождливые дни никогда не были в нем монотонно серыми, тоскливыми и одинокими, потому что в одном из уголков неба, пусть невидимая за лесами, горами, домами и тучами, обязательно сияла радуга. Радуга, состоящая из сотен цветов и оттенков, забывшая о том, что ей не положено выходить за границы семи цветов.
Через много - много лет, когда Ильи уже не стало, его рисунки выбросили. Но они уже были не нужны, потому что за одним из уголков дождливого неба пряталась незаметная звезда созданного ими мира. Мира, где небо никогда не бывает одноцветным.