Буренину Иван Андреевич сразу не понравился. Вышел он к костру, неторопливо огляделся и представился. Что зовут его Иваном Андреевичем, происхождения он крестьянского, а здесь по служебной надобности. И так он спокойно всё сообщил, что Дарья не стала даже за маузер хвататься. А у нее за этим последнее время дело не стоит. Да и сам Буренин уже начал от любого шороха наган из-за пояса выдирать и голову в плечи вжимать - чтобы сподручнее от пули укрыться. Только от пули не убережешься: везде тебя найдет, везде сыщет. Такова уж доля беглецов: бежишь, скрываешься, под корягу лезешь, в пещеры хоронишься: лишь бы след не взяли, лишь бы не увидели. Потому как разбили их отряд имени товарища Троцкого вчистую. Понятно, кто разбил, - Деникин. К его офицерью лучше не попадать - сразу стреляться. Вот и бегут они с Дарьей Гребневой куда глаза глядят, лишь бы подальше от белогвардейских разъездов и дозоров.
В степи - хрен спрячешься: до горизонта видать, кто идет, кто на коне скачет. Опять же, кроме деникинцев, в степи и казаки пошаливают, и махновцы, и всякая бандитская шелупонь. Красноармейцам ото всех беречься надо. Особенно беречься следует Дарье - отрядному комиссару. Ее уж точно не пожалеют. А вместе с нею и Буренина под одну раздачу.
Ванька Буренин уже подумывал слинять по-тихому, чтобы не с этой кралей идти, а в одиночку. Больше шансов живым остаться. А тут этот, Иван Андреевич. Лет сорока, стрижка - короткая, виски - седые, лицо - загорелое, простое, без особых примет. Одет в кожаную куртку, какую самокатчики и комиссары любят носить. Вместо сапог - ботинки на шнуровке. Галифе - застиранное, выцветшее. Вот такой портрет у Буренина в голове сложился.
Гребнева рукой махнула, дескать, присаживайся, мил человек. Иван Андреевич не заставил упрашивать: сел на бревнышко, что поодаль валялась. Сам в тени, лицо - на свету.
Буренину и Дарье повезло: под вечер наткнулись на заросшую балку, в ней на ночлег и расположились. Родничок отыскали, костерок развели, хлеба поели. Благодать! Еще день прожит. Авось, и завтра с жизнью не расстанутся. А пока сон не сморил, можно и поговорить немного о всяких разностях. Например, кто чем до войны занимался и как он думает свою жизнь дальше вести.
Вопрос Ванька с дальним прицелом забрасывал, чтобы разговорить Ивана Андреевича. Мало ли как обернется. А то никаких документов не предъявляем, а Дарья-комиссар их и не спрашивает, бдительность совсем потеряла. Иван Андреевич словно почувствовал подвох. Усмехнулся, залез во внутренний карман куртки и достал желтую бумажку. Передал Дарье. Та и прочитала вслух:
- Новожилов Иван Андреевич, член партии РКП(б) с 1917 года, - вскинула голову, отбросив чёлку, и вернула документ. - Что ж, товарищ Новожилов. Нельзя ли уточнить, по какой-такой служебной надобности ты сюда направлялся?
- Можно уточнить. Только хотелось бы знать, с кем я разговариваю.
- Дарья Гребнева. Комиссар отряда... - вспомнив о судьбе отряда, она запнулась и решила подробности не уточнять. - А это - Ванька Буренин, рядовой.
Буренин хмуро кивнул. Не хотелось ему ни разговаривать с Новожиловым, ни глазами встречаться. Хотелось убежать подальше и спрятаться поглубже. Чтобы сто лет искали, да не нашли. Ни свои, ни чужие. Ванька поднял воротник шинели и отвернулся.
- Направил меня сюда Центральный Комитет партии, - весомо сказал Иван Андреевич, - с целью проконтролировать настроение на фронте и узнать надобности личного состава РККА.
- Да какие настроения! - вдруг не выдержал Буренин. - Какой фронт! Драпаем мы, ясно?! Всё! Кранты!
- Прекратить панику! - голос у Дарьи стал резким и хриплым. - Ты, Буренин, провокационные речи брось! Отступление - не значит поражение! Выйдем к своим, там разберемся.
- А ты, товарищ Гребнева, мне рот не затыкай, - зашипел Ванька. - Тут тебе командовать некем! Раскомандовалась! Нет у тебя власти надо мной! Нету!
- Потише, товарищ Буренин, - прервал Новожилов разбушевавшегося Ваньку. - Я твою позицию понимаю. Но принять не могу. Временные неудачи не могут помешать революционному процессу. Победа всё равно будет наша.
- Победа... Кому она нужна будет, ваша победа, - Буренин успокаивался, сам не понимая, чего ради он полез на рожон. - Когда всех постреляют...
- Тебе и нужна. Кстати, разговор-то о другом начинали. Какие у вас будут мысли о завтрашнем дне?
- Вот выберемся, тогда мысля и будет...
Но Дарья не поддержала упаднический настрой Ваньки. Внутри девушки словно включился электрический огонек, освещая изнутри ее лицо, когда Даша рассказывала о дальнейшей мирной жизни. О всеобщем счастье, о том, что не будет злых и обиженных, что каждый сможет воплотить самые несбыточные мечты.
Новожилов кивал с улыбкой, а Буренин морщился. Слушать разглагольствования комиссара не хотелось, и Ванька лег на спину, заложив руки за голову. Холодные дымчатые звезды равнодушно мерцали. Им наверняка не было ни малейшего дела до земных забот, тревог и планов. Буренин прикрыл глаза. Дашкина речь усыпляла, и красноармеец задремал.
Пробудился Ванька от толчка в плечо и вопроса: "спишь?"
- Спал, - ответил Буренин. - Что, пора в дозор?
- Пусть девушка отдохнет, умаялась. А к тебе у меня разговор будет, - ответил Новожилов.
- Чо за разговор?
Иван Андреевич настороженно обернулся и, приглуша голос, сказал:
- О деле. Предупредить хочу. Чтобы, значит, в дальнейшем избежать.
- Чего избежать? - внезапно разбуженный, Буренин ни слова не понимал из пространных высказываний Новожилова.
- Непоправимого. Чтобы не пришлось о своих поступках жалеть.
- А я не жалею. Никогда, - соврал Ванька. - Сдалась мне ваша жалость. Как хочу, так и ворочу.
- И не поэтому ли, Ванечка, ты из родной деревни в город подался? И не поэтому ли с призывного пункта сбежал, когда в пятнадцатом году тебя под ружье призвали? Или, может, потому ты часовщика Михельсона из нагана стрельнул, когда кассу заводскую с подельниками брал?
Рука Буренина дернулась к револьверу. Но не добралась. В лоб Ваньке уперся холодный металлический ствол.
- Не спеши, Ванёк. Не собираюсь я тебя сдавать. Ни комиссарше твоей, ни кому другому. Ты только по совести поступай. А я уж проконтролирую.
Ствол убрался ото лба, и Ванька облегченно обмяк на жесткой траве. Слишком много знал Новожилов. Правильно не понравился. Нутром Буренин чуял его вражескую сущность.
Наутро быстро собрались, едва солнце показало край. Ни о чем не разговаривали: как-то само-собой выходило, что Новожилов пойдет вместе со всеми. Направление Гребнева давно определила. Хотя сомнения имелись: местная обстановка менялась чуть ли не каждый час. И где вчера товарищи шли бы безбоязненно, сегодня могли располагаться строевые офицерские части.
- Туда не пойдем, - тоном, не терпящим возражений, сказал Новожилов. - Засада там.
- А куда? И откуда про засаду известно? - насторожилась Гребнева.
- Известно, - Иван Андреевич явно не собирался раскрывать источник информации. Он зябко повел плечами и посмотрел из-под ладони в сторону встающего солнца. - Ни черта не видно. Нам вначале нужно в одно скрытное место. Там кое-что заберу и дальше пойдем.
- А чо это нам вместе идти? Тебе забрать надобно - ты и иди. А мы уж сами...
- Язык попридержи, Буренин. Товарищу из ЦК наша помощь нужна. Иначе с чего бы он на нас выходил? А что тайна - так не всякое доверить можно. Меньше знаем - меньше скажем.
Ванька заткнулся. Спорить с комиссаром - себе дороже. Да и вдруг Новожилов знает - куда идти, чтобы на врагов не нарваться. Небось, его первым шлёпнут, если в плен возьмут. Беречься товарищ будет. Сам беречься и тех, кто с ним идет, тоже под выстрел не подставит.
Уже не так страшно стало Буренину, а про ночной разговор как-то забылось: чего не почудится в ночном дозоре. А днем по сторонам смотри, жизни радуйся. Гуляй, солдатик, дыши полной грудью, ноги переставляй. Не пробил твой час.
Кто только по степи не гуляет. Широка она, терпелива. Сколько в ее землю кровушки-то пролито. Она всё пьет. Всё ей мало. В ту сторону пойдешь - белые, в ту - казаки, а в той стороне - бандиты на тачанках.
На казаков и набрели Буренин сотоварищи. На разъезд. Те - за винтовки, эти - за револьверы. Постреляли двух казаков. Да и у самих не всё хорошо. Ивану Андреевичу пуля под ключицу вошла. Вошла, да не вышла. Потерял сознание товарищ Новожилов, кровью истекает. Дарья у казаков нашла тряпицу, рану Ивану Андреевичу перевязала.
Новожилов тяжело дышал и постанывал. Буренин чуть не начал комиссару на вид ставить, что партийный их подставил. Сообразил, что окажись они вдвоем с Дарьей, не было б численного перевеса. И за кем осталось бы поля боя - совсем неизвестно.
Гребнева попыталась приподнять бессознательное тело и тут же опустила обратно: не хватило сил.
- Не унесем мы его. Так вместе и сгинем. Помощь нужна, люди. А еще лучше подводу или автомобиль. Ты авто водить умеешь?
Ванька выпучил глаза на Дарью:
- Ну, комиссар, ты и даешь! У Деникина личное авто слямзить желаешь? Или думаешь, что станичники расщедрятся? Так они твоего брата с радостью приветят. Надо ж им над кем-нибудь потешаться. А тут баба, да еще и комиссар красный. Ох, они подарку и порадуются.
Гребнева пошла пятнами.
- Заткнись, Ванька. Тут недалеко должна моторизированная часть стоять. Наша часть. Они нам мотоциклетку для товарища из ЦК выделят. Доберусь до них - живо к вам поспешим. Ты с Иваном Андреевичем останешься.
Дарья ушла. И прощаться не стала.
Буренин прилег рядом с Иваном Андреевичем, чтобы не торчать на виду у всех, кто мимо проезжать будет. Хотел сначала обыскать партийца, револьвер вытащить, чтоб больше им не пугал, да передумал: очнется не вовремя, поймет и Дарье расскажет. А там и до трибунала недалеко. С этим у господ большевиков быстро.
Насмотрелся Ванька на затеи революционные вдосталь. Времена, когда служивые командиров себе сами выбирали, а неугодных офицериков стреляли на месте, Буренин не застал. Зато застал выборочные расстрелы - каждого десятого - и усиление дисциплины. Товарищ Троцкий ездил по фронтам и стращал. Искоренили анархию, стало быть, вместе с людьми.
- Мы что, одни? - свистящий шепот Новожилова заставил Буренина вздрогнуть.
- Дарья за помощью отправилась, - подтвердил Ванька
- Эт славно... Эт хорошо... - Иван Андреевич проглатывал буквы, и его речь становилась невнятной. - Пойдем с тобой. Поможешь.
- Не пойду никуда, - Буренин демонстративно отвернулся. - Комиссар не велели. Помрёшь еще, а мне отвечай.
- Уймись, Ванька. Недалеко здесь. Доведешь, а потом иди на все четыре стороны, держать не буду. Расписку напишу. Что отправил тебя по партийной надобности.
- Ну, если записку, тогда ладно. Куда идти-то?
- Сейчас сориентируюсь.
Новожилов неловко достал из кармана прямоугольную коробочку, похожую на портсигар, со стеклянной крышкой и, кряхтя, принялся водить по стеклу пальцем. Буренин не приглядывался, но ему казалось, что под пальцами партийца возникают неведомые знаки, надписи и рисунки. Чего явно быть не могло. Скорей всего, от стекла отражалось что ни попадя, а Новожилов просто смотрел карту, прикрытую стеклом.
- Значит так. Маяк в трех километрах на восток. Туда и пойдем. Там можно укрыться. Доберемся, на месте всё и объясню.
"Нужны мне твои объяснения", - Буренин чуть не сказал вслух неудобную фразу. Но вовремя себя одернул: к чему подставляться. Вот дотащатся до схрона, там и поговорить можно будет. Небось, товарищ из ЦК золотишко припрятал или камешки. И раненый он Ваньке не страшен. Ванька и сам револьвером орудовать горазд. Кто потом узнает, от чего партийный помер? Да и кто узнавать станет? Всё на деникинцев спишут.
Буренин подставил плечо, обхватил Новожилова за пояс и поднял на ноги.
- Ну, как?
- Терпимо, - придушенно отозвался Иван Андреевич. - На маяке медицинское оборудование есть, подлечусь.
Дошли нормально. Никто их по дороге не видал, никто не заметил. Буренин никак не мог понять - куда они движутся: степь вокруг лежала ровная. Ни бугров, ни балок с оврагами. Да и как Новожилов дорогу прокладывает - тоже непонятно было. Только подойдя вплотную к искомому месту, Ванька узрел дыру в земле. Новожилов приказал посадить его на землю и отойти.
Не стал Буренин спорить, отошел. Но смотреть-то не запрещали. И углядел он, что Новожилов опять по своему стеклянному портсигару пальцем водит. Очень не нравился этот портсигар Буренину. Потому что не понимал он - чего ради Новожилов с ним копается. И только когда дыра в земле раздвинулась, сообразил Ванька, какой толк от этой вещицы. Может, в ней рация спрятана. Хитрый сигнал Иван Андреевич подал, дверь и вылезла, землю раздвинув.
- Подсоби, - приказал Новожилов.
Буренин с готовностью подбежал, ухватил раненого и повлек к тайной двери. Едва они ступили за порог, зажегся свет, освещая небольшое помещение, выкрашенное светлой краской. За ним - второе. Ванька вертел головой, пытаясь увидеть всё сразу, и ничего толком рассмотреть не мог. Какие-то блестящие поверхности, стеклышки, циферблаты, металлические конструкции и небольшая кушетка у стены. На нее Буренин Ивана Андреевича и усадил.
- Отойди, Ваня. Не смотри. И лучше совсем дверь закрой. Не для тебя это зрелище.
Буренин послушался и вышел в первую комнату. В ней, как раз, ничего необычного не было, кроме длинных ламп мертвенного света под потолком. Наружная дверь закрылась сразу, едва они с Новожиловым очутились внутри, и Буренин не опасался, что их обнаружат. Он присел на пол, прислонившись спиной к стенке, и принялся вспоминать всё, что с ним случилось за день.
Через несколько часов слабый голос Ивана Андреевича позвал его обратно.
Выглядел Новожилов на удивление бодро. Сидел на кушетке и с юмором поглядывал на Буренина, ожидая непременных вопросов. И Ванька не подкачал.
- Где это мы?
Иван Андреевич вопрос проигнорировал и предложил Буренину подкрепиться, подвинув к тому поднос с едой на бумажных тарелках. Тарелки Ванька недоверчиво поколупал ногтем, а на еду набросился не раздумывая. Запил стаканчиком сладкого чая и почти тут же с тревогой обернулся.
- Уборная там, - усмехнулся Новожилов, показывая на неприметную дверцу. - Кран не сверни. Пользоваться-то умеешь?
- Разберусь, - мрачно протянул Буренин. Еще до революции ему довелось однажды побывать в господском доме и воспользоваться тамошними удобствами. Причем, лакей, пошедший с Ванькой, дотошно всё объяснял, наблюдая, как парнишка мучительно краснеет. Тогда-то Буренин и невзлюбил господ классовой ненавистью. И потом, когда громил квартиры богачей, первым делом унитазы да раковины разбивал. Выражал, так сказать, неодобрение к зажравшимся эксплуататорам.
Вернувшись из уборной, Буренин снова задал тот же мучивший его вопрос.
- Где-где, - ответил Новожилов, - неважно. Специальное место, где можно переждать лихое время. Еда-питье имеется, снаружи никто не войдет, если пароля не знает. Да и чтоб войти, ключ специальный надобен.
- И кто ж такое построил? - не отставал Буренин, пытаясь разобраться.
- Люди одни. Для себя. А мне временно ключ предоставили. Не вникай. Давай я тебе про жизнь свою расскажу - нам здесь еще долго сидеть, пока я не поправлюсь.
Лицо у Буренина аж вытянулось, когда он представил, сколько времени надо, чтобы зажила огнестрельная рана в груди. На такое он не соглашался. О чем тут же Новожилову и сказал.
- Три дня. Потом уйдем. Да не мельтеши ты. Смотреть тошно.
Иван Андреевич поморщился: с кем приходится дело иметь. Но тут же вспомнил, что сам таким же был, и что от разговоров мало толку бывает, если они примерами не подкрепляются.
- И где ты жил, Иван Андреевич? В каких местах бывал? Что интересного видел? - неожиданно полюбопытствовал Буренин.
- Жил я, Ванюша, во многих местах. Тебе они даже привидеться не могли. Кстати, увидишь их еще, доведется. И понял я одну вещь. Что есть высшая справедливость. Как ты поступаешь, так и с тобой поступают. За всё платить приходится. И тебе придется. И мне. Сейчас черед расплаты и наступил. Вожусь тут с тобой, время теряю. А мог бы совсем другим заниматься, мне предлагали.
- Чего же возишься? Кто заставляет? - поинтересовался Буренин. - Да по мне лучше, чтоб отстал ты.
- Ну, уж нет, Ванечка. Тебя отпускать нельзя, особенно сейчас. Вот пройдет время, Дарья подальше отъедет, тогда тебе и наступит полная свобода. А пока слушай и запоминай.
И опять Новожилов завел свою шарманку о совести, жизни и плате за эту самую жизнь. Буренин не знал, куда деться от назойливого голоса, проникающего в каждую дырку. Пока не сообразил сказаться усталым и поинтересоваться временем. Оказалось, что время действительно к ночи подошло. Иван Андреевич прекратил досаждать душеспасительными разговорами, притушил свет и улегся на кушетке. Буренину досталось место на полу.
Спать оказалось не жестко и тепло. Но сон к Ваньке не шел. Очень ему не нравилась ситуация. И эти намеки странные про комиссара. Ушла Дарья и хорошо: с ней бы Буренина точно под расстрел подвели, доведись в плен к белым попасться. А с этим партийцем из ЦК вообще труба полная. Уходить надо, бежать.
Буренин неслышно поднялся и тихонько пошел к выходу, опасаясь внезапного сигнала, который разбудит Новожилова. Но ничего не происходило, и Ванька осмелел. Чего так уходить? Тут всего навалом. От большевиков не убудет, если он, Буренин, что-нибудь у них позаимствует. Трофей какой-нибудь.
Проверив, крепко ли спит партиец, Ванька вытащил из его кармана стеклянный портсигар и выбрался наружу, нажав, по наитию, на нужную кнопку на стене.
Ото всех Буренин избавился. Душа пела. Некогда по сторонам было смотреть. Потому под утро и нарвался на донцов. Выехали они перед Бурениным, гогочут, сабельками поигрывают, потехи ждут. Ванька бросил револьвер на землю, сел, зажмурился и закрыл голову руками, ожидая удара саблей.
- Ты кто? - спросили сверху, явно не собираясь прямо сейчас марать руки.
- Не трожьте, братки. Я человек подневольный. Меня красные мобилизовали, а я от них сбег. Вот домой пробираюсь. За ихнюю власть помирать не охота.
Казак сплюнул под ноги Буренину, и тот заторопился:
- Я знаю, где партийный большевик прячется, из самого ЦК. Место укажу. Только не троньте, а?
- Давай, показывай. С большевиками у нас разговор короткий и наглядный.
Пришлось Буренину обратно идти, вести казаков к дыре, в которой Новожилов прятался. Открыть тайную дверь труда не составило: Буренин запомнил, как партийный водил пальцем по стеклянной поверхности портсигара, и всё в точности повторил. Дверь открылась, и казаки вломились в помещение.
Что там внутри творилось, Ванька не видел. Стоял у входа, с ноги на ногу переминался и даже не подумал бежать. Только портсигар подальше спрятал, чтобы не нашли, если не тщательно обыскивать станут. Через несколько минут казаки выбрались, волоча бесчувственное тело Новожилова. Лицо партийца украшали свежие кровоподтеки.
- Этот, что ли? - спросил казак у Ваньки.
- Этот, - подтвердил Буренин. Он смотрел, как Ивана Андреевича закидывают поперек коня, предварительно связав руки, и не знал, куда деваться.
- С нами пойдешь. Атаману расскажешь. Всё расскажешь, что знаешь. А станешь врать, мы тебя вместе с твоим большевичком оприходуем.
Буренин рассказал всё без утайки. Душу вывернул. И про партийца, и про планы командования, что знал, и про моторизированную часть, к которой Дарья пошла. Только про саму девушку промолчал. Но хватило и этого. Не стали Ваньку стрелять. Сунули в сарай, да так и оставили. А после к нему избитого Новожилова впихнули. Стоять он не мог, сразу упал. Буренин дал ему водицы попить. Иван Андреевич разлепил глаза, узнал Ваньку.
- А-а-а, ты это. Я так и думал, почему-то. Я ж про тебя всё знаю. Только не подумал, что на мне самом твоя сущность проявится.
- Какая-такая сущность?
Партиец словно не расслышал.
- Ты ж меня не рассмотрел. А рассмотрел бы - не поверил. Я думал - сразу узнаешь. Близкого человека завсегда чувствуешь...
Слова Новожилова казались бредом, но Ванька вслушивался в них с извращенным вниманием.
- Дурень ты, Буренин. Ты зачем про маяк рассказал? Про меня - зачем? Я ж тебя спасти хотел. Беду от тебя отводил. Думаешь, ты залетного партийца врагам передал? Нет, Ванька. Ты себя врагу передал. Это ж я - Буренин Иван Андреевич. А что фамилия на документе другая была, так сам знать должен, как подложные документы делаются...
- Ты - старый. А я - молодой, - нехотя возразил Буренин, - и не похож вовсе.
- В точку попал. Про похожесть сам разберешься. У нас же разница в двадцать лет. Да и видел ты себя только в зеркале. Другой человек тебя иначе, чем ты сам себя, видит. Вот и не узнал ты себя во мне. Я ж тоже молодым был, как и ты. А потом встретился с инопланетниками, и они меня на свой Марс и забрали. Не совсем Марс, конечно, но тебе так понятнее будет. Перед тем, как забрали они меня, вел я себя мерзко, о чем и вспоминать не хочется. Предал я одну девушку, Дашу Гребневу. Врагам нашим предал. Жизнь свою спасал. И не стало Даши на Земле. Снасильничали ее, а потом саблями порубали. Комиссара нашего.
- Врешь ты всё. Я - не ты. Не смог бы я так...
- Смог, Ванечка. И сделал. А я, дурак старый, прожив у них двадцать лет, упросил инопланетников меня на два дня раньше вернуть и на то же место, откуда они меня забрали. Помешать тебе, Ваня, предупредить, к совести твоей воззвать. Чтобы не висел на тебе грех за предательство. А оно вон как получилось. Не Дарья, так я. Нет у тебя совести, Ванечка. Гнилой ты человечек.
Новожилов отвернулся к стенке сарая и замолчал.
- Неправда твоя, - уверенно сказал Буренин. - Нет ни Марса твоего, ни инопланетников. Помирать всем не хочется. Байки и я придумывать горазд. Перед смертью, бывает, еще и не такое услышишь. Только моя смерть не скоро настанет, товарищ из ЦК. Казаки, они партийных страсть, как не любят.
И словно ждали казаки этих слов. Распахнулась дверь сарая, взметнулась на пороге пыль. Подняли Новожилова под руки и потянули во двор. Старшой казак встал перед Бурениным, ткнул ему нагайкой в ребра и сказал:
- И ты выходи. Посмотришь, как товарища твоего к стенке ставить станут.
Ванька побрел за старшим, стараясь не смотреть по сторонам. Вывели его к забору, где глухие стены смыкались углом. Там уже стояла расстрельная команда и партиец. Новожилов снял кожаную куртку, отбросил ее в сторону и утер лицо ладонями.
- Готов, - сказал он. - Последнее слово дадите?
- Революцией стращать будешь? Красной гвардией?
Новожилов помотал головой.
- Тогда давай. Только быстро, - старшой подкрутил ус и ударил нагайкой по голенищу.
- Не забывай, - сказал Новожилов и протянул руку к Буренину, - на тебе грех, Ваня! На тебе! Тебе искупать!
Ударил залп, и осел на землю Иван Андреевич.
- Иди, - сказал старшой и подтолкнул Буренина в спину. Свободен.
Ванька углядел раскрытые ворота и, каждую секунду ожидая выстрела в спину, побрел прочь на подгибающихся ногах. Выстрела всё не было, и Буренина постепенно охватывала безудержная радость избавления от смерти. Он отошел уже далеко, когда посмел обернуться. Никто не следил за ним. Никто не смотрел вслед. Словно его и не существовало. Прерывисто вздохнув, Иван запахнул шинель и побрел в степь наудачу, не выбирая направления.
В блестящем полированном боку металлической громады отражалось садящееся солнце. Поэтому рассмотреть ее как следует у Буренина никак не получалось. Большое, круглое, стоящее на трех наклонных колоннах. И всё. В одной из стенок громады прорезалась дверь, и оттуда вышли двое, назвать которых людьми у Ваньки язык не повернулся. Речь у Буренина отнялась еще тогда, когда эта штука плавно спустилась с неба. Ни сказать не мог, ни двинуться. Только смотреть и слушать.
"Ты полетишь с нами, - сказали двое, не раскрывая ртов. - Ты - подходящий контингент. Будем тебя исследовать. Возражения не принимаются".
Вот тогда и вспомнил Ванька все слова Новожилова. Об искуплении.