Устав от погони и тяжело дыша, я остановился на стерне и с тоскою взглянул на небо. Там, в голубой выси, под серебристо-ватными облаками, неугомонно перекликаясь между собой, летела стая моих сородичей.
- Я здесь! ... я здесь! ... - забыв о своих преследователях, отчаянно и тоскливо закричал я. - Не бросайте меня! Возьмите с собой!
Но птицам, похоже, не было никакого дела до меня, одиноко стоящего на скошенных хлебах, журавля. Ведомые сильным и опытным вожаком, они готовились к отлету в теплые края, и шумно обсуждали между собой предстоящий нелегкий путь на чужбину.
- Я здесь! - подняв остроносую голову, сколько было сил в моем измученном теле, снова крикнул я в небо. - Я здесь! Мне страшно одному!"
Стая на время замолкла. Вожак встревожился, видимо, все-таки, услышал мой голос, чуть замедлил ход. Тут же накренился вправо, повел команду на снижение. Опустив голову, что-то ответил мне. Я не понял, что сказал мне предводитель стаи, но обрадовался. Меня все-таки услышали, значит, не оставят одного.
Затаив дыхание, я наблюдал за грациозным полетом своих собратьев. Скоро не буду один. Здесь все мои друзья. Но вдруг стройный косяк стремительно и резко потянулся вверх - к облакам. Вожак, наверное, что-то заметил внизу и не захотел рисковать всей стаей из-за одного меня, волею судьбы оказавшегося не с ними.
Надежда, которая появилась в моем сердце, улетала вслед за птицами и облаками, гонимыми осенним ветром. Хотя, на что я, раненный и обессиленный, мог надеяться?
Провожая птиц грустным взглядом, мне хотелось закричать: "Куда же вы?! А как же я?" Но уже не было на это ни сил, ни времени: я увидел своих преследователей. Это были те злобные люди, что недавно, на черном джипе, подкараулили меня на поле... Смертельный страх, перемешанный усталостью, кровью и болью, охватил все мое тело.
Я попытался взлететь, но не позволила рана в правом крыле - оно так и осталось недвижимым. Тогда я побежал по стерне в сторону леса, превозмогая усталость и ноющую боль. Боль не могла заглушить во мне жажду к жизни. Жизнь! Ничто не сравнимо с ней: ни горечь утрат, ни безнадега. Пусть, какая она ни есть - долгая или короткая, полная мучений или радостных минут,- но еще хотя бы глоток ее! Какое это счастье - видеть голубое небо, багряный лес!
Машина преградила мне путь. Я повернул обратно, стремясь укрыться в другом березовом колке. Но машина вновь оказалась на моем пути. И так повторялось несколько раз. Черная, неуклюжая на вид, глыба железа и стекла, всегда оказывалась быстрее и проворнее меня, отрезая мне спасительный путь к лесу.
Не чувствуя больше ни страха, ни усталости, я упал на стерню, из глаз моих покатились слезы. Откуда-то издалека мне послышался нежный голос матери: "Все будет хорошо, сынок. Ты бился за жизнь достойно..."
Впадая в забытье, я вдруг отчетливо услышал страшный, связанный с болью и страданиями, голос человека. Я еще не видел своего врага, но дыхание смерти, которое исходило от него, ощущала во мне каждая клеточка моего организма.
И вот они уже рядом. Сознание и силы вновь вернулись ко мне. Я уже видел своих преследователей.
- Выдохся, наконец! - довольно воскликнул, сверкая маленькими хищными глазами, высокий и худой человек. - Живучим, оказался. - Обращаясь к своему бородатому напарнику, стоящему у машины, гневно добавил: - Ты чего телишься?
- А что надо делать?
- Что надо делать? Будем добивать.
- Как добивать?
- Очень просто! Ружье бери! Давай, "Борода", шевелись, а то, чего доброго, в лес убежит.
- Да куда он убежит... - ответил бородатый, и, взяв с неохотой свою "двустволку", подошел к напарнику.
... "Надо бежать! Надо бежать! " - инстинкт подсказывал мне план действий, но они окружали меня, все плотнее сжимая кольцо, из которого, я знал, мне уже не выбраться. И тогда, собрав последние силы, я, полными злобы и ненависти глазами, пошел навстречу своему врагу - тому, кто держал в руках смертоносное железо.
Бородатый человек, не целясь, выстрелил в меня. Мне не было страшно. И боли я не почувствовал. Какая-то невидимая "волна" подняла меня вверх: на миг я снова взлетел - как бывало раньше - просто и легко. И упал.
- Ха-ха! - засмеялся высокий человек, доставая мешок из багажника. - Он еще летает. Это был твой последний полет, голубчик. Клади, "Борода" этого летуна в мешок, да ехать надо. И так много времени на него потратили.
Бородатый подошел ко мне, но не успел он дотронуться до меня, как прозвучал голос за спиной:
- Стоять! Охотнадзор!
Мои преследователи опешили, увидев, словно, из-под земли появившихся троих человек в пятнистой, цвета летней травы, одежде.
Откуда взялись эти люди? Кто они, я не мог знать, но чувствовал, что они мне помогут, от них не исходила опасность, хотя ружья у них тоже были.
Меня взял в руки один из них, отнес в машину и положил у ног. Он поднял мою голову, посмотрел в мои глаза - они были слегка прикрыты, но я был жив. Человек, наверное, не заметил этого, тяжело вздохнул.
- Бедняга, - сказал он. - Отмучился.
"Я жив!" - хотелось мне крикнуть, но силы мои совсем иссякли. Я мог только слышать и видеть, что происходит вокруг.
Меня куда-то повезли. Бородатый сидел, опустив голову, и молчал. Его напарник, напротив, казался спокойным, много говорил:
- Едем, смотрим - бегает подранок ... Что же, ему мучиться?
- Да, жаль подранков, - согласился человек, который меня нес на руках, - только убивать не имели права. Надо было поймать птицу, выходить, отпустить на волю...
"Они лгут!" - хотел сказать я, но из моей груди вырвался только тихий стон, которого никто даже не услышал.
Высокий человек усмехнулся.
- Нечего улыбаться, - продолжал мой спаситель. Каждый, мало-мальски уважающий себя охотник, презирает убийство. Убийство и охота - вещи разные. Добивать - это не добывать дичь. Здесь нужно упорство. И сноровка, и труд. Но главное при этом - соперничество на равных. Хитрость человека должны противостоять хитрости зверя. Оружие - быстрым ногам ... Ну, какая это охота - добить раненое животное?
От боли я не все хорошо слышал и понимал, о чем они говорят, но чувствовал, что человек, спасший меня, говорил обо мне, защищал меня.
- Неужели, у вас совсем нет жалости? - спросил он. - Неужели, обязательно надо убивать? Разве не прекрасно было бы, если бы все жили в мире и согласии? Моя душа трепещет от восторга и радости, когда я вижу птиц, прилетающих с дальних стран на родину. А вы, наверное, испытывает те же чувства, держа на "мушке" будущую жертву. И ведь не голод движет такими людьми, как вы. Вы имеете богатую машину, значит, нужды не знаете. Выходит, просто развлекаетесь охотой.
- Охота в нашей стране не запрещена.
- Но охота охоте рознь. Охота ради пропитания - это одно, а ради развлечения - совсем другое. То, чем занимаетесь вы, какая-то пародия на нашего древнего предка. Нечто вроде атавизма охотника.
Мои преследователи молчали. Они были такими кроткими, такими кроткими...
- Не мы бы его "взяли", так лисички бы скушали, - наконец, нарушил молчание длинный человек.
- Пусть бы лучше лисички кушали ... И нам бы не было проблем, - сокрушенно произнес бородатый.
Через какое-то время машина остановилась, человек бережно поднял меня и вынес из нее. Как было тяжело на душе моей. Стояла золотая осень. Начало сентября. Березовые колки в лучах раннего солнца, всегда радовавшие мой взор разноцветной листвой, теперь казались мне грустными, серыми и далекими. В небе слышались голоса птиц: гуси, журавли, утки готовились к отлету в теплые края. Мне было тоскливо и больно.
Я думал о том, почему так жестока природа: кто-то кого-то обязательно должен убить, чтобы жить самому, дать жизнь потомству и радоваться вот этому солнечному и светлому дню. И как безутешно сознавать, что ты ничего не можешь изменить в сотворенной самим Создателем Вселенной ...
Меня положили в каком-то деревянном доме на середину большой светлой комнаты. Я не знал, что будет со мной дальше, но надеялся на лучшее: что никто больше не причинит мне боли. Если не выживу, то хотя бы умру спокойно. Но тут я услышал страшные слова, они повергли меня в ужас.
- Забирайте птицу, - сказал мой спаситель. Раз вы ее убили, она теперь ваша. Только штраф не забудьте вовремя оплатить и явиться в суд.
Я весь сжался, хотел крикнуть:
"Я живой! Не отдавай меня этим мучителям", но не мог пошевелиться. Страх сковал все мое тело.
И только когда бородатый и высокий отказались от меня, я успокоился.
- Зачем, он нам? - сказали они.
После этого человек отнес меня к забору и положил в тень.
Мои преследователи были отпущены, люди в пятнистых одеждах вышли на улицу и стали решать, что делать со мной.
- Было бы лучше всего сдать мясо в школу или детский сад, но из-за этой кампании по борьбе с птичьим гриппом, там его никто не примет, - сказал один из них.
- Себе забрать мясо, мы не имеем права, - произнес другой.
- Это точно. Но все надо оформить по закону, - сказал первый, - а пока, принеси-ка его сюда, Ваня, - попросил он моего спасителя, - посмотрим тщательно ранения, в суде сей факт может пригодиться.
"Они уже считают меня погибшим. Им надо показать, что я жив, что во мне еще теплится жизнь. Что хочу еще жить!". Собрав последние силы, я пополз.
Сентябрьский день, хоть теплый и солнечный, все же, отдавал чем-то леденящим. Успев лишь взглянуть на голубую гладь озера, что раскрывалась сразу за оградой, я обессилено упал среди березовых дров, лежащих вдоль длинного забора,
- Где же он? - до меня донесся голос моего спасителя. - Вот, чудеса! Может, утащил лисенок - частый гость, живущий неподалеку? Хотя средь бела дня он вряд ли бы решился на такую большую кражу ...
Наконец, он нашел меня. Осторожно поднял мою голову. Я смотрел на него, испуганно моргая глазами, из груди моей вырвался жалобный стон.
- Да ты живой еще!? - воскликнул он. - Тебя, что, повторно ранили? Ну и охотники - с двух метров попасть не могут!
Сердце мое сжалось, я пытался подняться, вытягивая голову, но от этого еще сильнее забился в расщелину забора.
- Не бойся, дружище, - стал успокаивать меня он. - Мы еще с тобой поживем! -
Он взял меня на руки и, прижав к груди, осторожно понес в дом. - Мы еще с тобой поживем, Журавка!
О Гуге, который улетел на облако
Вернувшись на родное озеро из далекой и теплой Индии, у гусака Гуги и гусыни Гогули наступил "медовый месяц". Это были те немногие счастливые дни, которые выпадают на долю птиц в момент их прилета к своим истокам.
Замершая, на время их отсутствия на чужбине, жизнь на озере вновь набирала краски и движение. Бескрайнее небо раскинулось над птицами голубым океаном и, казалось, радовалось вместе с ними. Если набегали темные тучки, и, хмуря брови, хотели зависнуть над займищем, ветер тут же прогонял их прочь.
- Нечего, тучки, мешать влюбленным" - говорил ветер.
Гуга и Гогуля неразлучной парой плавали по займищу, выходили на бережок и щипали травку или просто нежились под весенним солнцем. Они протягивали друг другу серые крылья, и Гуга читал своей возлюбленной стихи. В них он рассказывал, о том, что нет лучше Гогули никого на свете, что прекрасна жизнь и родина, на которую они вернулись из теплой далекой страны.
- Какой ты талантливый, Гуга! - восторгалась его стихами возлюбленная. - Так красиво пишешь. В тебя просто нельзя было не влюбиться.
Гуга краснел от таких слов, но ему было очень приятно их слышать.
Затем они снова плавали по озеру, чистили перья. Озеро от обильного снега, растаявшего дружной весной, разлилось и обещало быть богатым водой и растительностью. Рядом с влюбленной парой гоготали собратья, и казалось, что счастью их не будет конца.
Но быстро пролетели беззаботные дни. Лето в Сибири быстротечное, не успеешь и глазом моргнуть, как наступает время покидать родные места. Пришла пора думать о предстоящем потомстве. Гогуля, выбрав подходящее место, занялась кладкой.
- Как мы назовем наших деток, когда они появятся на свет? - спросила однажды Гогуля своего любимого.
- Девочек мы назовем... - Гуга задумался, но тут же спросил: - А сколько их будет у нас, деток-то?
- Не знаю пока...
- Тогда не будем торопиться, а подождем, когда они появятся на свет. Но самую красивую девочку мы, конечно же, назовем твоим именем.
- А мальчика, самого сильного и умного - твоим, - в ответ сказала Гогуля.
Первые дни они еще изредка встречались, но когда гусыня завершила кладку, она полностью отдалась насиживанию яиц. Гуга, хоть и находился поблизости, но очень скучал без внимания подруги.
Они подружились этой весной, Гогуля сразу понравилась ему. Ему казалось, что нет на свете больше ни одной гусыни, которая могла бы соперничать в красоте с его избранницей. И Гуга доказывал в боях, что он достойный того, чтобы она обратила на него внимания. И Гогуля обратила. Они стали дружить, ни на шаг не отходя друг от друга.
Но так быстро пролетел "медовый месяц" и теперь ему приходилось проводить время в одиночку. Он темными весенними ночами вспоминал те, пролетевшие, как одно мгновение, деньки, когда они были неразлучной парой. И тогда на душе его становилось особенно тоскливо.
Плавая возле камышей, он не переставал думать о своей гусыне. А она, казалось, забыла о нем, будто его и не существовало никогда. Несколько дней прошло, как она села на гнездо, и даже словом не обмолвилась с ним за все это время. Его подруга вся была поглощена заботой о гнезде, в котором лежали их будущие дети, пока что томящиеся в белой и прочной скорлупе.
Гусак скучал, тосковал, но не маялся от безделья, он все время "держал ушки на макушке": чуть послышится шорох какой-то, гусак, выгнув шею, грозно зашипит, тем самым, давая понять, что территория надежно охраняется от не званных гостей.
Так пробегали дни и ночи. Гусак сгорал от нетерпения снова оказаться со своей возлюбленной, вместе поплавать по чистой глади озера, почистить перья, которые скоро придется ему сбросить, чтобы отрастить новые для дальней дороги. Он несколько раз подплывал к гнезду, пытаясь негромко поговорить с гусыней.
- Почему ты сидишь и сидишь? - спрашивал он. - Когда же ты вернешься ко мне?"
- Немного потерпи, - отвечала она, - и мы все будем вместе.
- Вместе?
Гусыня, желая успокоить будущего папашу, приподнималась с гнезда и показывала ему яйца, устланные собственным пухом, на которых сидела:
- Конечно, все вместе. Или ты забыл, что здесь наши детки.
Гусак осторожно дотрагивался до них клювом, и удалялся прочь от гнезда.
И вот наступил долгожданный миг встречи. Рано утром гусыня со своим выводком предстали перед гусаком.
- Принимай, дорогой, своих деток, - сказала она.
- Ух, - увидев свое семейство, папаша-гусак был крайне взволнован и, вытягивая поочередно к каждому гусенку шею, стал пристукивать лапами о землю, радостно гоготать и кружить на месте, танцуя от счастья. - Сколько же вас! Все такие красивые! Желтые комочки!
Он был очень рад. Теперь они все вместе плавали в воде, водили гусят пощипать сочную травку на берегу. Самую маленькую и красивую девочку назвали Гогулей, а крепкого мальчика - Гугой.
- Будет он - Гуга Гугович, - радостно говорил отец семейства.
Гусята немного подросли, и уже могли совершать с родителями небольшие переходы. Однажды Гогуля и Гуга повели своих желто-серых птенцов через дорогу на свежую траву. Гуга зорко охранял семейство от многочисленных врагов. Это могли быть и орлан, и лисица, да и ворона, которая совсем даже не прочь полакомиться отбившимся гусенком.
Но враг появился совсем другой. Ехал в то время по дороге человек на автомобиле. Заметил он серых гусей с выводком и решил забрать гусят домой.
- Прячьтесь быстрее! - тревожно загоготала Гогуля, увидев приближающегося человека. Гусята мигом попрятались в высокой траве, а она отбежала прочь, широко расставляя крылья. Она не видела, что происходило дальше.
Пока Гогуля с выводком прятались от опасности, Гуга смело преграждал дорогу врагу.
- Ах ты, какой смелый! - человек не хотел отступать.- Сейчас я тебе покажу!
Борьба была неравной. И не долгой. Гуга погиб,отчаянно сражаясь с врагом за свое потомство, но отвлек беду от гусят. Человек, бросив Гугу в мешок, поехал домой.
Когда миновала опасность, Гогуля еще долго окликала супруга в надежде, что тот даст о себе знать. Но никто ей не ответил. Гусята окружив ее, торопили идти купаться в озеро.
- Сейчас, подождем еще немного папу, и пойдем.
- Мама, а где он? - спрашивали детки.
- Папа вернется, - отвечала она, пытаясь сдержать слезу. - Папа обязательно вернется. Он улетел по делам. Когда вырастете, встретитесь с ним в голубом небе. Папа будет на большом белом облаке.
- Как интересно! - загалдели гусята. - Папа - на облаке! Папа - на облаке!
Гогуля повела их к воде. Гусята бодро, как ничего не случилось в их жизни, шагали за мамкой.