Хроники проводника
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: Попаданец в мир блич, пока думаю лет за 300 до событий аниме, канона не знает. МС будет, но в меру, присутствуют элементы хоррора. Возможен кроссовер с другими вселенными (если получится органично вписать туда ГГ). Это проба пера, потому объективная критика приветствуется. ЗЫ Мне не совсем нравится то что я написал, потому некоторые фрагменты будут полностью переписаны. Если ставите оценку ниже пятерки, поясните пожалуйста в комментариях что вам не понравилось, дабы я знал где я накосячил :)
- обновление от 08.12.2013, добавил 23, 24, 25 главы и Эпилог (ура, добил до логического конца!). Жду тапки и комментарии :)
|
Пролог
- А все-таки скажи, Паша, почему ты не хочешь, что бы я с ним поговорил?
- А ты как сам думаешь Толян? Пациент страдает шизофренией бредового типа, и связного диалога у вас все равно не получиться. И учитывай, что он в своем обычном состоянии опасен для окружающих, и себя в том числе. А в те дни, когда он не лежит в мягкой комнате и смирительной рубашке, его обкалывают одним спец коктейлем для особо энергичных и непослушных, или привязывают к кровати.
Тучный следователь, телосложение которого указывало что он большую часть времени находится за письменным столом, тяжело вздохнул.
- Ну товарищ доктор, войди в мое положение. На мое начальство давит прокуратура, а они в свою очередь выматывают душу мне. И угораздило же сына городского судьи погибнуть именно в твоей клинике?
Он раскрыл небольшой дешевый блокнот с желтоватыми листами в крупную клетку. Такой можно купить в любом ларьке 'Союзпечать', по цене китайской зажигалки. Большая его часть была покрыта понятными только хозяину блок схемами, и исписана мелким угловатым почерком.
- Исходя из показаний, он чаще всего общался только с пациентом 98\Б, более известным как Лазинский Марат Витальевич. И то, это общением было назвать сложно, Вячеслав Игнатов оскорблял и унижал практически всех пациентов, а особо ему понравился Лазинский. Вот он и находился возле него постоянно. Кстати, объясни, что делал особо опасный пациент в общей комнате?
Психиатр немного замялся, и ответил:
- Понимаешь, до момента смерти проходившего у нас реабилитацию Вячеслава Игнатова, пациент 98\Б вел себя очень пассивно и тихо. Но на его беду, покойный через санитаров, узнал, что Лазинский крайне остро реагирует на предложения что-нибудь нарисовать, и как-то раз вручил ему шариковую ручку и тетрадь. Вероятно, он решил, что это расшевелит постоянно молчавшего Марата. Ну, собственно после этого, он впал в состояние перманентной ярости, и с тех пор мы его держим под химией. Уверяю тебя, он никак не связан с этой трагедией, что случилась у нас. Лучше скажите, по какой причине этот представитель 'Золотой молодежи', пусть на нем и наркотическая зависимость с попытками суицида, попал не в элитную клинику для богатых наркоманов, а в районную психиатрическую больницу?
Следователь слегка скривил лицо.
- Да это отец его, устроил показуху, что бы люди увидели, что он простой и честный человек, даже сын у него лечится в бюджетной клинике. Павлуша, мне очень нужно поговорить с этим Лазинским, даже не обязательно чтобы он отвечал. Если получится связный диалог - хорошо, если он будет молчать - еще лучше, я отмечу в отчете, что свидетель психически не стабилен, и не может давать показания. А с меня за это твой любимый коньяк?
Главврач откинулся на кресле, протер платком лысину и задумался. А подумать было над чем. Две недели назад, к нему на лечение попадает сын богатейшего и влиятельнейшего человека их города, и сразу после подписания документов о приеме, в кабинете раздается звонок. Звонили из приемной мэра, они настоятельно рекомендовали устроить новому пациенту отдых как в лучших санаториях, чтобы из лекарств давали исключительно витамины и общеукрепляющие настойки, и не вздумали принимать какие-либо другие средства излечения. И вот три дня назад он умер... Да и как умер, нашли его утром в палате люкс, в которую на время превратили комнату отдыха персонала, стены были заляпаны кровью, тело лежало на кровати, свесив голову с ее края. Точнее голова висела на небольшом лоскуте кожи, шея бела разодрана, кости позвоночника раздроблены, создавалось впечатление что здесь поработал какой-то крупный хищник. Как потом выяснил патологоанатом, исходя из следов укуса, это сделал человек, с невозможно гипертрофированными верхними и нижними клыками. Но как такое возможно, никто не догадывался, и потому в официальных отчетах значиться крупный хищник. Камеры видеонаблюдения показывали, что в палату кроме жертвы никто не заходил и не выходил. Никто не догадывался кроме некоторых санитаров-сторожилов, и самого доктора. Это инцидент, очень напомнил события прошлых лет, но Павел Алексеевич поклялся об этом молчать, потому что если бы он начал распространять свои мысли, то быстро оказался бы в рядах своих пациентов. Но сейчас перед ним сидел не просто следователь главного управления милиции, а Толик, его кореш со школьной скамьи. Как никогда ему захотелось поговорить о событиях свидетелем которых он стал, просто поговорить, чтоб его выслушали, и посоветовали как быть дальше.
- Хорошо Толя, сделаем так. Поговорим в неофициальной обстановке за рюмкой чая, скажем завтра вечером, и я тебе расскажу интересную историю. После этого, мы уже решим твою проблему с допросом. Хорошо?
- Договорились Пашка, в восемь в 'Офицерском погребке' ?
- Да, самое то.
Капитан милиции встал, пожал руку другу, и вышел из кабинета. Уходил он в смешанных чувствах. Было очевидно что бывший одноклассник ему что-то недоговаривает, почти всю встречу он боролся с собой, не решаясь что-то сказать, пока наконец не пришел с собой к соглашению. Похоже, завтра будет вечер откровений.
Глава 1
На следующий день, к восьми часам, врач-психиатр Кожевников Павел Алексеевич, подошел к незаметному подвальному ресторанчику, где часто собирались на обмывания новых звезд на погонах его друга, да и просто для разговоров по душам, спустился и поздоровался с управляющим. Заказал пару стейков, салатов, коньяка, и попросил подать, как только подойдет его друг. Его хорошо знали в этом заведении, и обещали сделать все в лучшем виде.
Капитан опоздал на пять минут, извинился, сел напротив, и с любопытством посмотрел на друга. Тот явно нервничал, хрустел суставами на пальцах, периодически проверял свой портфель, протирал платком лысину. Надо разрядить обстановку.
- Давай может, для начала поедим, да выпьем по одной? Уже полгода как не собирались.
Врач согласно кивнул, дождался, когда официант принесет заказ, разлил по рюмкам коньяк, и быстро выпил из обоих, чем несказанно удивил следователя. Видимо то, что собирался рассказать доктор, действительно нечто экстраординарное. Они отужинали в напряженном молчании, и наконец, Павел Алексеевич решился.
- Прежде чем начать, я хочу сказать следующее. Ты меня хорошо знаешь, и то, что я не склонен к фантазиям, розыгрышам и мистификациям. То, о чем я сейчас расскажу, не является бредом моей больной головы. Поверь, я неоднократно проверялся на психическую вменяемость.
- Да-да, это я в курсе что у тебя чувства юмора нет. Не томи, давай ближе к делу.
- Ну хорошо. Начну, пожалуй с событий пятнадцатилетней давности. Я тогда только окончил институт, и был направлен психиатром в эту самую больницу. Ты со мной же отмечал мое новое место работы, и вроде бы в этом же кабаке. Буквально через неделю, поступил вызов из милиции, попросили забрать одного невменяемого подозреваемого. Это был печально известный нам Лазинский Марат Витальевич, двадцати двух лет от роду. Забрали, поставили пару успокаивающих уколов, посадили в палату. Он был не из буйных, спокойно себя вел, и проблем не доставлял. Позже, я выяснил обстоятельства этого дела. Наряд милиции вызвала соседка, к ней с потолка по обоям, начала стекать кровь, причем в таких количествах, будто соседи сверху у себя скотобойню устроили. Поднявшись на этаж выше, они позвонили в дверь, и после десяти минут ожиданий, когда они собирались ломать дверь, им открыл высокий молодой парень, лет двадцати, с отсутствующей растительностью на голове, голый по пояс. Руки по локоть в крови, брюки, живот, лицо, все было измазано кровью. Его быстро скрутили, и зашли в квартиру, там им открылась очень страшная картина. В самой большой комнате, на полу, лежало четыре трупа, три человеческих и один кошачий. Кошка была обезглавлена, у трупов, которые оказались родителями и сестрой задержанного, перерезано горло. Вот, я с собой принес фотографии из личного дела, можешь посмотреть.
- Я помню этот случай, когда только начинал работать опером. Так это и был тот самый пациент? Любопытно... Продолжай.
- Как потом выяснили эксперты, Марат виноват только в смерти животного, а родители и сестра, убили себя сами. И это очень странно, представь, заходят люди домой, видят мертвую кошку и своего сына, который стоит над ней с ножом. Далее они забирают у него этот столовый прибор, и по очереди сами себе перерезают горло. Неправдоподобно звучит верно? Но вердикт криминалистов... Разрез такого вида, можно нанести только самому себе. После этого парень кровью начинает разрисовывать стены. Вот полюбуйся на фото, вот девушка, а на ее фоне лес, закат... Красиво изображено, если не брать в расчет, что эти картины нарисованы кровью родственников художника.
Следователь взял фото, и повертел в руках.
- Жуть какая. Зачем ты хранишь это? Насколько я помню, тот случай списали как групповой суицид и дело закрыли?
- А интересоваться информацией о своем новом пациенте, я начал после одного трагического происшествия в нашей клинике. Сразу пять человек, начали жаловаться на плохой сон. Все бы ничего, если бы не два нюанса. Первое, пересказ сна был у всех похож практически пуля в пулю, и второе, один из обратившихся, был санитаром. Сначала я решил, что они меня разыгрывают, а санитар просто хочет выбить себе внеочередной отпуск, вот и выдумывает всякую ерунду. Но я тщательно записал пересказ сна, сейчас тебе его процитирую.
'Я шел по коридору, в котором мигают лампы дневного освещения. Знаете, с таким характерным противным треском. Света от них практически не было, лишь на доли секунды становились видны стены с облупленной краской. Каждый раз, сон начинался одинаково, но пройти получалось с новой попытки на чуточку дальше. И вот, в один раз я встретил красивую молодую девушку. Она очень добро улыбалась мне, и протягивала руки. В последний раз я остановился на моменте, когда она меня обняла, очень крепко, не вырваться. Меня будто парализовало, стало очень страшно, и я в ужасе проснулся. Я боюсь спать дальше, как только я закрываю глаза, то вновь оказываюсь в этом коридоре, он преследуем меня даже когда я слегка дремлю в трамвае по пути на работу. Мне страшно Павел Алексеевич, что с моими снами? Вы можете мне помочь?'
- Как ты наверное понял, я ему не поверил, лишь выдал слабенького успокоительного, чтоб спалось лучше. Но на следующий день, он снова пришел ко мне, и вновь пересказал свой сон. На этот раз, по его словам, женщина впилась ногтями в его бок. Я его спросил, зачем он пришел ко мне с этой ерундой, в ответ он задрал футболку, и показал мне следы ногтей на животе. Я надо сказать, в тот раз я тоже не придал этому значения. Спросил, кто из медсестер помогал ему уснуть, и кому не понравилась, что ему сниться не она, а какая-то левая девка? Он расстроился тому что я ему не принял его всерьез, и ушел. В следующий раз он рассказал продолжение сна, та кто ему снится уже несколько дней подряд, шепчет ему на ухо, что хочет съесть его печень. Тут я от него уже не отмахнулся, потому что когда проводили плановый медицинский осмотр пациентов, у четверых обнаружили одинаковые следы ногтей на животе на одном и том же месте. После того что санитар рассказал, я решил опросить их, и представь мое удивление, когда они все почти дословно пересказали тот сон, и последний его вариант, где женщина хочет съесть печень. Я начал рыться в справочниках пытаясь найти похожие случаи с одинаковыми снами, но нигде не рассказывалось о подобных явлениях. Я пытался придумать, что мне делать дальше, но ничего путного в голову не шло. Наконец, собрав всю информацию, что у меня была, отправился к главврачу, и вывалил на него все свои наработки. Он меня выслушал, и предложил не париться, и оставить все как есть. А ногти - да хрен на них. Спят все с одной бабой, вот она их и метит так.
Анатолий удивленно посмотрел на врача.
- Разве у вас такое разрешается?
- Ну, скажем что на половые связи с пациентами официальный запрет есть, но его никто не соблюдает, и за моральным обликом сотрудников никто не следит. И действительно, порой встречаются довольно странные барышни, которые предпочитают удовлетворять свои фантазии с помощью наших пациентов. Хотя, чаще с санитарами. Ты, наверное видел наших, дядьки в основном здоровые и крепкие, не мистер Олимпия, но все же где-то рядом.
- Не отвлекайся
- Да, извини, ты сам меня сбил. Чтоб рассказать что было дальше, надо выпить еще.
Он разлил коньяк, и они выпили.
- Дальше пошла совсем непонятная мистика. Через два дня, меня будят дикие крики пациентов, они беснуются и нам кое-как удалось их угомонить. Те четверо с отметинами, лежали в разных палатах, и в этот день они не проснулись. У всех был разодран бок и извлечена печень. Судя по фрагментам в ране, ее съели, причем на живую, не отрезая от тела. Тот санитар не вышел на работу, мы отправились к нему, и нашли его в таком же состоянии. По результатам вскрытия, было выявлено следующее. Живот разодрали руками, следы зубов на остатках печени человеческие, а умерли они во сне. На мой взгляд, это самое странное, это должна быть адская боль, а они даже не проснулись. Дело долго расследовали, меня таскали по прокуратурам, но наконец, его замяли. Я решил, что не буду говорить про сны, которые снились всем жертвам, так как в лучшем случае, надо мной бы посмеялись.
- А как связана эта история с Лазинским?
- А связана она с ним непосредственно. Являясь лечащим врачом этого пациента, я пытался выйти с ним на контакт. Говорил он с неохотой, жаловался на дикие головные боли, но никакие лекарства не помогали. Проводили всестороннее обследование, томографию, еще кучу процедур, и никаких отклонений не выявлено. Решили, что это психосоматические боли, так влияет стресс смерти родных, и прописали феназепам. Он сказал, что ему поможет только ручка и тетрадь, по его словам, рисование снимает ему боль. Мы предоставили ему тетрадку, и забыли. И вот, спустя неделю после загадочных смертей, перебирая личные вещи что были у покойных пациентов, нашел рисунок выполненный Маратом. На картинке изображена девушка, которая только что вырвала печень из тела, над которым склонилась, и вгрызается в нее. И знаешь, я помнил этот рисунок, его Лазинский начал рисовать практически сразу, как я ему дал тетрадь. Я запомнил набросок женской фигуры, с которого он начал.
Над столом повисла тишина. Доктор над чем-то задумался, а капитан переваривал услышанное.
- Это ведь не конец истории? Было что-то еще?
Павел Алексеевич вздохнул, налил себе еще, и ответил:
- Было. Продолжение истории еще страшнее. Одна из медсестер, утром пришла с длинной красной полосой вдоль руки. Я спросил ее что это, она удивилась, и сказала, что не знает, вчера перед сном следа не было. Меня это сильно насторожило, и появилось очень плохое предчувствие. Подробно опросив ее, выяснил что уже несколько дней подряд ей сниться один и тот же сон. Она выходит из леса на дорогу, видит что впереди поднимается облако пыли и слышится лошадиный топот. С каждым разом сон все длиннее, и наконец она разглядела всадников, которые мчатся на нее. В последнюю ночь, впереди скачущий, ударил ее хлыстом по руке. Описание что-то напоминают, ведь согласись?
- Ты хочешь сказать...
- Именно! В этот раз случилось все точно так же. Спустя неделю, когда была ее смена, она уснула в комнате отдыха персонала. Утром нас встретила жуткая картина. Ее тело было разрублено на мелкие куски, и по частям будто бы прошлась подкованная лошадь. Вот, ознакомься с фото с места происшествия.
Капитан внимательно осмотрел фотокарточки.
- Что выяснило следствие?
- Они решили, что кто-то убил, а потом расчленил медсестру, незаметно принес в клинику, и раскидал по комнате. Они вроде даже нашли наркомана, который признал свою вину.
- Похоже, они решили, что такой глухарь им не нужен
- Да, я так тоже подумал.
За столом повисло гнетущее молчание.
- Знаешь Толя, я подсознательно догадывался, что ее сны закончатся плохо. Потому, прежде я кое что спросил у нее. Оказалось, что она нашла рисунок Марата на столике, там была изображена группа всадников на лошадях, похоже на крымских казаков. Она показала мне его, я не решился брать его в руки, но на всякий случай сфотографировал. Смотри.
И доктор протянул еще одну фотографию.
- Один раз - случайность, два раза - совпадение, третий раз... Был третий раз?
- Да. Это случилось спустя два года. Все это время, я держал Лазинского в одиночной камере. После того как я отобрал у него ручку и тетради, у него усилились головные боли. Лекарства совершенно не помогали, и он начал бросаться на людей. Пришлось обколоть его до состояния овоща, и привязать к кровати. Странные события, казалось, закончились. Но вот старый главврач ушел на пенсию, и к нам перевели нового. Когда он обходил клинику, спросил, почему держим этого человека в одиночке. После нашего рассказа, он изучил его историю болезни, и распорядился его выпустить, а чтоб он себя хорошо вел, выдать ему принадлежности для рисования. Все мои возражения, он пропустил мимо ушей, пришлось подчиниться. Во время очередного обхода, он увидел рисующего Марата, и заинтересовался его творчеством, попросил принести ему тетрадь с рисунками. Я не хотел рисковать персоналом, потому сам, надев перчатки, и обернув тетрадь в газету, отнес ее начальству. Вероятно, ему понравилась одна картинка, потому как он ее вырвал. Потом он вернул тетрадь пациенту, а я стал наблюдать за поведением начальника, чтоб выяснить, подвергся ли он влиянию
- То есть, ты решил, что во всем виноваты картинки, которые ваяет этот псих?
- Да, это так. Именно тогда я начал собирать это досье на пациента 98\Б, и выяснил несколько интересных моментов из его дела.
- Это каких?
- Как ты наверное помнишь, в день когда умерла его семья он тоже был в квартире, и он рисовал картину на стене. Так вот, она была нарисована до того как его родственники себя убили. Это выяснили уже позже. Кровь использовалась кошачья, и брызги крови людей, находятся поверх рисунка. Т.е. получается семья пришла домой, посмотрела на стену, потом молча взяли и убили себя. Милиция решила что это не влияет на дело, т.к. факт суицида доказан, а то что свидетель разрисовывает квартиру кровью, так с этим пусть психбольница разбирается. Еще я хотел поговорить с опергруппой, которая проводила задержание, интересно было посмотреть на их описание стены, пытался выйти на них, но выяснил, что они все мертвы.
- Как это произошло?
- Двое застрелились, один выпрыгнул из седьмого этажа. И это в течение месяца после задержания, я уверен, что это реакция на картину. Согласись, исходя из того что я рассказал, открывается новая сторона дела.
- Удивительно. Но как-то все слишком... В стиле секретных материалов. Ты рассказывал про третий случай?
- Ага, так вот... Наблюдаю я за главврачом, и замечаю странность. Он много времени уделяет рисунку. Иногда разглядывает его, и будто ничего вокруг не замечает, держит постоянно в нагрудном кармане. А однажды, когда он медитировал на этот тетрадный листок, я отвлек его какой-то проблемой по хозяйственной части. Он положил лист на стол, пошел к выходу, и тут лист скользнул за ним по столу, прилип к его ладони. Он как будто не заметил этого, взял и положил его в карман. Тогда я почувствовал, что волосы зашевелились у меня на затылке, и сказать, что я испугался, не сказать ничего. В тот же день я написал заявление на очередной отпуск, и отправился лечить нервы в деревню к тетке. Месяц рыбалки, походов по лесу, банька, ночи на сеновале с румяной соседкой, вернули мне присутствие духа. Клиника уже не казалась филиалом ада, а все события что произошли отошли на второй план. А когда я вернулся, меня ждало две новости. Первая, мой начальник пропал. Однажды ночью после окончания дежурства он ушел домой, и больше его никто не видел, и вторая, меня поставили на его пост.
- Ты думаешь, что в его исчезновении виноват Лазинский?
- Не он, его творчество.
- Ну знаешь, с такой же вероятностью, его могли похитить, или убить, или он решил сбежать в другой город.
- Я практически уверен, что это не так. Как потом оказалось, это не единственный случай. Когда я стал начальником, первым делом распорядился запереть Марата Витальевича в одиночке, еду выдавать через прорезь в двери, даже туалет типа 'очко' был в палате. Рисовать ему не давали, и потому он быстро зверел, первые недели он орал, потом ор сменился на тихое поскуливание. Ему давали сильное успокоительное в еде, но это не помогало, и в одно утро, разносчик еды наблюдал любопытное действо. Пациент 98\Б размазывал свои фекалии по стенам. Причем не просто размазывал, а пытался что-то изобразить. Его скрутили, вымыли, завернули в рубашку, и вкололи лошадиную дозу аминазина. Я видел, какая у него была счастливая улыбка, и это не действие транквилизаторов, в тот момент я понял, это потому что у него перестала болеть голова. Я без задней мысли, направил санитаров убрать комнату, те повозмущались, но пошли выполнять противную и необходимую нужную работу. Спустя четыре дня, я обратил внимание что санитаров нигде нет, а когда спросил у дежурного, куда они делись, он сказал что убирают комнату. Ты подумай, три человека, четыре дня оттирают дерьмо от стен, в комнате меньше чем твоя кухня! Я понял, что произошло что-то неладное, и пошел за ними. Когда шел по коридору, я увидел, как в комнату направился один из пропавших санитаров, я крикнул, чтоб он остановился и подождал меня, но он не услышал, и зашел туда. Когда я дошел, заглянул в комнату, то не увидел никого, только нетронутые стены. Ты пойми, у меня все в порядке со зрением, я в тот день прекрасно выспался, ничего не употреблял крепче кофе, и своими глазами видел как санитар зашел в комнату с одним выходом, и исчез оттуда в неизвестном направлении. Я тогда развернул пожарный рукав, позвал дежурного, и попросил его включить, и сам стер напором воды эту мерзость со стен. С тех пор, никого из этих троих я не видел, и поныне они считаются пропавшими без вести. Именно по этому, я решил что в исчезновении врача тоже виноваты эти проклятые рисунки.
Капитан задумался. Несколько минут они сидели каждый в своих мыслях. Наконец он нарушил молчание:
- История с Игнатовым младшим, такая же интересная?
- Прошло чуть больше десяти лет, мы давно выпустили Марата из одиночки, и разрешали ему рисовать при некоторых условиях, все что он нарисует - он никому не показывает, не хранит, и сразу уничтожает. Он вел себя смирно, а принимаемые им таблетки, полностью подавили его агрессию. В технику безопасности вписали несколько новых, и странных на первый взгляд правил. Не брать у пациентов их рисование, следить что бы пациент 98\Б уничтожал все что он нарисует, и пресекать любые попытки других пациентов забрать его тетрадь. За все время, был всего один инцидент с без вести пропавшей, одна из новеньких медсестер ушла утром, и не вернулась. Мы не были уверены что виноват рисунок, потому спустили на тормозах. И вот спустя десять спокойных лет, у нас появляется новый пациент, некто Игнатов Вячеслав Григорьевич, которого сразу заинтересовал тот пиетет, оказываемый тихому психу-художнику. Ну как же, в новом обществе не он центровая фигура, а какой-то неизвестный лысый дядька, который даже не разговаривает, а сидит уткнувшись носом в тетрадь, и что-то там черкает. Сначала он его подначивал и дразнил, но не получив никакой реакции, разозлился. И решил отобрать у него тетрадь. Как рассказывают видевшие все санитары, он отобрал у него его рисунки, и начал смотреть. Они побоялись его остановить, как написано в правилах, т.к. знали, что Игнатов у нас на особом положении, так вот, пролистав ее, он со словами 'А это вроде ничего так' вырвал один лист. Положил его себе в карман, и бросил тетрадь хозяину. Я после этого разговаривал со Славой, спрашивал, не снятся ли ему странные сны? Попросил показать мне рисунок. На что он ответил, что сны у него самые что ни есть нормальные, а картинку он давно выкинул. Через пару дней я обнаружил у него засос на шее, это вообще-то ничем удивительным не является, только вот одно но. На тот период в нашей клинике из женщин была толстая повариха 60-ти лет, и уборщица армянка, с усами как у Чапаева, а остальные мужики. Ну не верю я, что парень, которого постоянно видели в обществе фотомоделей, посмотрит в сторону нашей женской половины. А значит история повторяется... Надо что-то предпринять. Только вот сделатья ничего не успел, на следующее утро, его нашли в палате с отгрызенной головой. Вот теперь думай Толик, хочешь ты поговорить с Маратом, или нет.
- А ты сам с ним говорить не пробовал? Наверняка спрашивал его, как он рисует?
- Конечно, спрашивал. Только имей ввиду, у Лазинского тяжелая бредовая шизофрения, у него в голове живет еще одна личность который советует ему рисовать. Он говорит, что это голос женщины, она зовет себя его другом, и чтоб не болела голова, по словам этого голоса, надо рисовать. Кстати довольно странно, воображаемый друг который формируется у взрослых людей, обычно одного с ним пола, хотя исключения тоже встречаются.
- Даже и не знаю... Загрузил ты меня Паш, давай на сегодня закончим, а я пока подумаю что мне делать дальше. Я тебе завтра позвоню
- Хорошо, давай, до завтра
Психиатр пошел по улице, по дороге почесывая засос на своей шее. Он не все рассказал своему другу. Он решил не говорить, что нашел этот злополучный рисунок в вещах Игнатова, и не смог его выбросить. Оттуда ему улыбалась очень красивая женщина, ее светлую улыбку, не портили длинные клыки, на верхней и нижней челюстях. Уже три ночи подряд, она приходит к нему во сне, ласкает его тело шаловливыми руками, целует в губы, в шею, и вот вчера она оставила ему засос.
- Интересно, сколько мне осталось? - задал вопрос в никуда Павел Алексеевич, и подняв воротник, поспешил к себе в клинику.
Глава 2
Сквозь двойной стеклопакет и чугунные решетки, которые словно с издевкой отлили в форме сердечек, можно было разглядеть заброшенный пустырь. Была уже середина октября, серое небо и промозглая погода сильно ухудшали и так плохую из за немытых окон видимость. Я не люблю осень и весну, в наших широтах в это время постоянно идут дожди, и из окна видна только слякоть и серость, которой и так много в стенах этой больницы. Сколько я тут уже нахожусь? Я сбился со счета. Какое-то время я следил за сменой времен года, но после того как меня несколько раз на продолжительное время держали в комнате без окон, я сбился. Очередное утро радует меня отсутствием боли в висках, и возможностью немного подумать. Говорят, чтоб сделать человека счастливым, надо отобрать у него то, что есть, а потом вернуть. Наверное кто-то решил сделать меня таковым, только вот не спешит вернуть мне то что забрал
'Но у тебя же есть я.'
'Да, действительно, без тебя мне пришлось намного хуже. Но ведь с другой стороны, если бы не ты, меня не держали в комнате с мягкими стенами.'
'Да, тебя бы держали в тюрьме, и то, вряд ли ты дожил до этого.'
'Не мешай мне тебя обвинять!'
'Я это ты, ты это я. Мы едины. '
Это была наша обычная пикировка. Я сначала задумывался, кто говорит со мной, почему ее голос никто кроме меня не слышит. И в итоге решил что это мое подсознание развилось в отдельную личность, почему-то в женскую, и помогает мне выжить. Она же мой единственный друг и собеседник, она была со мной когда я лежал связанный в мягкой комнате, она помогла мне пережить мой дар, точнее мое проклятие.
'Почему ты говоришь обо мне в третьем лице? Разве тебе сложно назвать меня по имени?'
Началось, снова.
'Так ты же сама не знаешь, как тебя зовут! Все мои предложения отвергла, говоря, что это не твое имя!'
'Ты просто не стараешься, и не нашел имени достойного меня!'
Так она и живет безымянной, а я и обращаюсь к ней во втором и третьем лице. Интересно, когда она у меня появилась, и я впервые услышал ее голос?
'А появилась я тебя задолго до того как заговорила. Я всегда наблюдала за тобой, но не имела собственной воли.'
Это что-то интересное.
'Ты никогда не рассказывала об этом.'
'А ты не спрашивал. Впервые начала смотреть твоими глазами, когда ты учился в школе. Я наблюдала несколько часов в день, потом отключалась. Я прошла с тобой все твое детство, школу, институт, была вместе с тобой с твоей первой девушкой, когда ты страдал и радовался. Можно сказать, что я самая близкая к тебе женщина, как мать, сестра, любовница и жена в одном лице.'
'Вот оно как... В какой момент ты решила со мной поговорить? Это, кажется, случилось в армейском госпитале?'
Я не сильно удивился, теперь стало понятно, откуда она настолько хорошо знает меня и мои привычки.
'Да, это произошло через пару дней после того происшествия, после которого тебя комиссовали.'
Я снова погрузился в воспоминания.
***
Я не так давно окончил институт культуры, военкомат будто этого ждал и к следующему призыву прислал мне повестку. Бегать я не хотел, болячек по которым косить можно тоже не было, как и денег чтоб заплатить за белый билет. Потому решил отпахать пару годков на благо родины, да все мои родственники служили в рядах советской армии, они смогли и я смогу. И осенью девяносто второго года я ушел в артиллерийскую часть, где поставили во взвод номером расчета. Служилось мне довольно неплохо, т.к. из-за того что я умею красиво рисовать и писать, когда мои сослуживцы вкалывали, я сидел в ленинской комнате, и попивая чай с печеньем красиво оформлял дембельские альбомы. Так прошел год, остальные солдаты относились ко мне с уважением, работал хоть и меньшем чем они, но часто делился с сослуживцами различными деликатесами, и все шло казалось бы очень хорошо. Тот день ничем не отличался от других. Так же ночью в казарму ворвался прапорщик, и громко скомандовал, 'Дивизион, подъем!'. Он часто так делал, как он говорил, чтоб не расслаблялись. Особенно он любил метод, который он называл пять-сорок пять. Это когда в десять вечера отбой, в двенадцать ночи подъем, все строиться, упор лежа принять, и пошел отсчет. Дальше приседания, прыжки, пробежка и так до пяти сорока пяти утра, потом сразу отбой. Подъем как обычно в шесть, и солдаты плелись на зарядку.
Так вот, в этот раз он пришел и всех поднял, стал ходить вдоль и костерить нас и наших матерей. Говорил, что мы совсем расслабились, и он покажет нам как служилось в рядах советской армии. Я, как и все, стоял по стойке смирно, когда он проходя мимо остановился, глядя на меня покрасневшими глазами. Я поедал начальство взглядом стараясь не дышать, но тяжелейший запах сивухи пробивал слезы.
- А ты уе..ище лесное, ох..л б...дь! Пока ты вы..лядок шакалиный ху..чишь картинки свои е..аные, товарщи твои въ..ывают!
Он всегда отличался изысканностью манер
- Значит так, еб..чос пучеголовый, ща будешь въ..ывать, чтоб наверстать все что про..бал когда гасился в ленинке.
Он отошел в конец казармы.
- Рядовой Лазинский!
- Я!
- Отставить! Военнослужащий, услышав свою фамилию, громко и четко говорят 'Я' - процитировал он устав. - Так какого х..я ты мямлишь как беременный бегемот!
- Рядовой Лазинский!
- Я!
- Ко мне!
- Есть!
И я четким уставным маршем протопал к прапору.
- Отставить, на исходную! Кто так марширует? А, тыж с..ка босой, одеться по форме два!
Так продолжалось довольно долго, сначала его не устроила та скорость, с которой я одевался, потом, потом четкость моего шага. Кажется, я его чем-то сильно задел, так как он уже давно всех отпустил спать, а со мной вышел на плац. Потом была команда газы, и я нарезал в противогазе круги, в общем он вкачивал меня как мог. Не скажу что это очень уж необычно, он часто так делал, но честно говоря, со мной такое впервые. Часам к четырем ночи, началась гроза, прапор убежал в казарму, а мне приказал показать ему строевые приемы с оружием. Вместо автомата дал стальной лом, и отправил до пяти сорока пяти маршировать по плацу. Сказал, что будет наблюдать, и если я не буду стараться - повторит все, что сегодня было, следующей ночью. А ведь будет с..ка наблюдать, точно будет.
Я маршировал туда-сюда, поливался дождем, и даже радовался что я только в сапогах, штанах и майке, и еще противогазе, голова не так сильно намокнет. Ничего, скоро подъем, меня отправят рисовать альбомы, там я и отосплюсь. Так успокаивая себя, я маршировал с ломом наизготовку, пока совсем рядом не раздался грохот, одновременно мне будто в каждую мышцу воткнули по иголке, а в голове взорвалась сверхновая.
Я висел в темноте, и слышал голос, который звал меня к себе, просил очнуться. Голос был женский, казалось еще чуть-чуть, и она расплачется. Никогда не мог терпеть женских слез, и я ответил, что слышу ее, и иду к ней.
Очнулся я областном военном госпитале, весь перетянутый бинтами. Что со мной произошло? Кажется, меня по голове чем-то ударило
'Моча, наверное.'
- Кто здесь?
'Не кричи так, кроме тебя меня никто не слышит. '
Я немного завис. Тут я понял, что слышу голос не ушами, он как будто звучит у меня в голове
'Это ты меня звала? Тогда, в темноте.'
'Да.'
- Кто ты? Как тебя зовут?
'Я не знаю, сам мне дай имя. И ты опять говоришь в слух'
Дверь скрипнула, и палату вошел доктор.
- Ну, рядовой Лазинский, у меня для тебя хорошие новости. Ты будете жить, люди редко после такого вообще приходят в сознание.
- После такого? Что со мной случилось?
- Так ты не в курсе? Ты за каким-то хреном, вышел, после отбоя, на плац. Где и гулял под дождем, зачем-то размахивая ломом, в который и ударила молния. Из-за того, что ты был полностью мокрым, да еще и в луже стоял, тебя очень не слабо так хренануло.
'Неслабо, через тебя прошла дуга несколько миллионов вольт!'
- Что случилось дальше?
- Тебя нашли утром с обширными ожогами кожного покрова, противогаз прикипел к голове, и через несколько часов привезли к нам. Я уж думал, что вы не выкарабкаешся, неделю в коме лежал. А вот же смотри, очнулся хлопец. Ты можно сказать в рубашке родился, из травм - только ожоги, внутренние органы здоровы, нервная система тоже в порядке.
- Голова дико болит, это нормально?
- Это хорошо, болит - значит выздоравливает! А вы как думали, молния почти в голову попала, было бы странно, если не болела.
Осмотрев меня, и сделав себе какие-то заметки, доктор ушел.
'Эй, Маша!'
'Маша, фу-у. Это не мое имя, придумай покрасивее!'
'Может быть Юнона? Или Андромеда?'
'Гадости говоришь всякие.'
'Ладно, потом еще подумаю. А ты откуда взялась? Ты что, моя шизофрения?'
'Я очнулась, когда ты собирался уходить. Мне было очень страшно одной, и я позвала тебя. Наверное, да, я твое раздвоение личности.'
'И откуда ты это знаешь?'
'Я знаю все, что знаешь ты.'
Так и состоялось наше знакомство.
***
В психбольнице нет зеркал, вообще нет ничего стеклянного. Так же в местах, где проводят время пациенты, нет дверей, тяжелых и острых вещей. Я стоял в умывальной, и уставился в отполированный кусок нержавейки, я смотрел на себя. Шрамов от ожогов практически не осталось, столько лет прошло, и на абсолютно лысой, безбровой голове, была густая россыпь морщин. Я узнал какой сегодня год, две тысячи восьмой. Я уже пятнадцать лет здесь. А на вид и не скажешь что мне еще нет и сорока. Питание за государственный счет, каждодневное употребление лекарств, периодическое заключение в мягкой комнате, не прибавляют здоровья. Я порвал на мелкие кусочки свое очередное творение, и смыл в унитаз. Следом за обрывками бумаги отправился мой дневной набор лекарств.
-Сегодня мне нужна ясная голова, и потому прощайте мальчики.
'Дорогой, ты разговариваешь с таблетками? Надо сказать об этом Павлу Алексеевичу.'
'Очень смешно.'
(Заливистый смех)
Она хоть и еще та язва, но без нее никак. У нее появилась бредовая, но идея, как выбраться отсюда. Однажды, после того как я убил главврача, новый запер меня в одиночке. Он, наверное, единственный знал о моем даре, моем проклятии, и пытался с ним как-то бороться. Несколько недель, боль в голове все усиливалась, я уже не мог, ни есть, ни спать, только тихо стонал. Уже думал вскрыть перегрызть себе вены, и начать рисовать кровью, но она меня остановила. Она сказала, раз уж ты психически больной, с голосом в голове, то не будет ничего зазорного в том, что бы изрисовать стены своим дерьмом. Идея мне понравилась больше, чем грызть себе руки, и сформировав в мыслях желание, отправить своего мучителя в ад к демонам, я привычно повел его через руки на картину. С каждой линией боль уходила, пульсация в висках ослаблялась, боже... как же мне было хорошо. Меня тогда в очередной раз связали и обкололи какой-то гадостью, от которой мысли превращались в кисель, но боль прошла, и это того стоило. Меня бросили в мягкую комнату, и если бы не она, я бы тогда сошел с ума. Она рассказывала мне истории, которые сочиняла на месте, почти всегда нелогичные и без основной линии, часто перепрыгивала с персонажа на персонажа, и путалась в своих хитросплетениях. Я слушал ее, и старался, что бы мой разум не оставил меня. Не знаю сколько прошло времени, может месяц, может и год, но все кончилось.
Когда меня выпустили, другие пациенты рассказали, что у нас исчезли три санитара и ходят слухи, что они сгинули в моей комнате, после того как убирали мои художества. Говорят сам наш главврач, не заходя в комнату, из пожарного гидранта смывал картину. Интересно, их забросило прямо в ад? Я им не завидую. Но получилось, что мое воплощенное желание сработало, как собственно и всегда.
После этого мне разрешили рисовать, но на определенных условиях, никому не давать в руки рисунки, никому не показывать их, после того как нарисую, сразу же уничтожать. Условия более чем приемлемые, и я согласился на них без раздумий. Все было хорошо много лет, пока один парень, не начал ко мне цепляться. Как потом выяснилось, это сынуля какой-то шишки из прокуратуры, здесь его от чего-то прячут. В итоге он отобрал у меня тетрадь, и попался на глаза нарисованной Валерии, и она поймала его. Ее я нарисовал, когда голос в моей голове рассказывал про нее историю, она получилась очень похоже, такая же агрессивно сексуальная и любящая убивать своих любовников. Да, моя спутница не отличалась добротой характера, и все истории у нее были про насилие, смерть и секс. Так вот, когда этот парень положил в карман рисунок, я понял, что он обречен, Валерия убьет его, как до этого убивали все, кому я дал жизнь на бумаге. Тогда я понял, что теперь мне точно сделают лоботомию, или электрошоком по голове приложат, и начал перебирать планы побега. И после перебора вариантов, пришел к выводу, что никаких шансов выжить на улице у меня нет, мало того что у меня нет дома и семьи, так я очень хилый и больной, внешность очень запоминающаяся, репутация такая, что объявят меня в федеральный розыск...
И тут у нее появилась идея. Даже не так, Идея.
'Как ты думаешь, ад существует?'
'К чему этот вопрос? Думаешь, попадешь ты со мной в ад или нет?'
'Помнишь, когда исчезли санитары из твоей палаты?'
'Да, к чему ты это ведешь?'
'Я вот подумала, всегда, когда ты даешь своим картинам жизнь, они ведут себя согласно параметрам, которые ты вложил в них, когда рисовал. Если объект или событие в реальной жизни не существует, то они появляются во снах или видениях тех, кто на них посмотрит. Вспомни случай с медсестрой. А когда ты рисовал с желанием отправить в ад, то те кто смотрели на картину, действительно куда-то пропали. Я это к тому, если бы ада не существовало, то они бы так и остались в палате, ад открылся бы у них во снах.'
Я задумался над такой интерпретацией.
'Это любопытно... То есть, я при правильном формировании желания, я могу отправить человека куда угодно?'
'Я подумала о том, что ты сможешь отправить СЕБЯ куда угодно.'
Я перестал рисовать, и уставился в тетрадь.
'Но ведь, мои творения никогда меня не трогают и не действуют?'
'Ты подсознательно запрещаешь им воздействовать на тебя. Думаю, если сформировать правильную мыслеформу, то ты сможешь воздействовать сам на себя.'
'Тогда мне понадобиться очень большой холст, а еще лучше стена. А мне разрешено рисовать только в тетради.'
'Главное план есть, а детали мы решим.'
С того дня, я ночами готовился к побегу. Начать рисовать я решил на внутренней стороне арки туалета. Туда мало кто заглядывает, цвет грязно бурый, и простой карандаш там незаметен. Сконцентрировавшись на желании, что бы меня перенесло в место, где мы сможем нормально жить, я по ночам выводил карандашом причудливую вязь. Через несколько дней, я почувствовал что ожила Валерия, времени осталось все меньше. Закончить к утру не успел, поднялся сильный гвалт, и меня сразу же одели в рубашку, и бросили в такую знакомую мягкую комнату. Вероятно, парня нашли, с перегрызенным горлом, и основной подозреваемый я. Только это недоказуемо, про мою причастность знает только главный психиатр, и несколько санитаров-сторожилов. Через два дня, Павел Алексеевич зашел ко мне, и у нас состоялся интересный разговор.
- Здравствуйте Марат Витальевич
- Здравствуйте доктор.
- Посмотрите на меня, что вы скажете?
Я посмотрел на него, и увидел... Даже не увидел, а почувствовал что на него обратила внимания Валерия.
- Она хочет вас, она придет за вами.
- А если я уничтожу картину?
- Теперь она теперь живет у вас в голове, но картину все же, попробуйте уничтожить, что бы она больше никому не досталась.
- Не могу. Она не дает мне этого сделать
- Понимаю.
Он немного помолчал, будто собираясь с силами, как перед прыжком в воду, и наконец спросил:
- Я уже мертв, мы с тобой это понимаем. Но... ты можешь рассказать, объяснить что происходит с тем что ты нарисуешь? Куда делись те санитары? Как это вообще возможно?
- Все мои рисунки, они живые. Это мое проклятие, которое убило и уничтожило все что у меня есть.
- Понятно. Я распоряжусь выпустить тебя в общую палату, следи за своей тетрадью. Я не хочу, чтобы еще люди пострадали.
Тогда же меня выпустили. И вот, снова ночь, и я стою в туалете, готовый закончить вязь.
'Марат, я в тебя верю. Вытащи нас.'
'Ты всегда поддерживала меня. Знай, что бы ни случилось, ты самый дорогой мне человек.'
'Я не человек, дурак.'
Представив себе место, куда я хочу попасть, я направил желание очутиться там, через карандаш в узор на стене, и спустя десять минут, закончил. Осмотрев свое произведение, я понял, что оно получилось. Не знаю как, но я чую родство со своими творениями, и всегда знаю чего от них ждать. Глубоко вздохнув, я шагнул в арку туалета.
На следующее утро, капитан Бондарев Анатолий Ильич, узнал, что его друг детства, и заслуженный доктор, Кожевников Павел Алексеевич, умер. Убили его тем же самым способом, что и до этого пациента Игнатова Вячеслава, ему отгрызли голову. Во время этой шумихи, как-то незаметно прошла информация о пропаже пациента 98\Б.
Глава 3
Я шел вперед вот уже несколько часов, но так и не понял, где я оказался. Исходя из расчетов, меня должно было выкинуть где-то недалеко от деревеньки, где я когда-то гостил, именно с ней у меня связаны ощущения наибольшей защищенности. Но этого не случилось, вместо необходимого мне места, я находился непонятно где, неба и земли не было, был только серый туман излучавший едва заметный свет, который клубился вокруг меня. Я нагнулся потрогать поверхность, по которой я шел, и рука провалилась по локоть в пустоту. От неожиданности, я потерял равновесия, упал на колено. Быстро выдернул руку, и встал. Почему ноги меня держат, а руки проходят сквозь поверхность?
'Не спрашивай меня, самой интересно.'
'И где мы, по-твоему, оказались?'
'Понятия не имею, по крайней мере, моя теория сработала.'
'И как всегда, немного не так как мы планировали.'
'Зато с психушки сбежали.'
'А ты уверена, что мы не лежим в рубашке, обколотые спецрастворами?'
'Уверена, твое физическое состояние никак на меня не влияет, а раз я вижу то же что и ты, значит, ты здоров, и в своем уме.'
'И что же нам делать дальше?'
'Идти вперед, что же еще?'
'А почему вперед?'
'Ну, можешь назад, а раз мы не знаем, куда идти, то можно топать в любую сторону, а потому, иди вперед.'
Попрыгав на месте, и убедившись что не проваливаюсь сквозь поверхность, я направился куда глаза глядят, может нам повезет и ситуация прояснится?
'Как думаешь, Ирадиада, почему у нас вечно получается как-то через одно место?'
'Ужас какой, откуда ты выкопал это имя?'
'Где-то услышал...'
'Не называй меня так. Так как понять, через одно место?'
'Ну помнишь, что произошло после того как нас комиссовали из армии? Во что превратились мои планы, когда я решил что начну жить привычной жизнью?'
***
...Люди меня не приняли, тело абсолютно безволосое, шрамы от ожогов на лице, и очень мерзкий характер от не прекращающейся головной боли, это все сделало свое дело. Я замкнулся в себе, и перестал выходить из дома. Родители тоже относились ко мне с прохладой, я и так в семье был на правах парии, потому что в утробе матери я был не один. Со мной была однояйцевая сестра-двойняшка, которая родилась с перетянутой моей пуповиной горлом, реанимировать ее не удалось.. Это был сильный удар по матери, и всю свою заботу, минуя меня, она пустила на мою младшую сестру. Я накачивался алкоголем и болеутоляющим, пытаясь отрешиться от боли в голове, но это слабо помогало. Еще со мной постоянно говорила она, я смирился с ее присутствием, но понимал что это ненормально, и у меня по всем признакам развивается шизофрения. Тогда, она предложила мне продолжить рисовать. Я пытался, но не мог сосредоточиться, что-то черкал карандашом, но это не помогало. И наконец, в один день, в особо пакостный день, наша кошка наша захотела большой и чистой любви. Она начала тереться об мои ноги и выть, пинки и затрещины не помогали, и она не прекращала. Это стало последней каплей в моей чаше раздражения, и, не выдержав, я схватил ее за шкирку, взял нож, и перерезал ей глотку. Кровь стекала по моим рукам, я уронил тушку, и сел рядом. Когда садился, я провел измазанной в крови пальцами по полу, и вдруг боль стала утихать.
'Марат! Ты сейчас что-то сделал, попробуй сделать это еще раз.'
Я провел рукой по полу, ничего не изменилась
'О чем ты думал, когда делал это в первый раз?'
'Ни о чем, я лишь хотел, что боль ушла.'
'Попробуй еще раз, и пожелай того же!'
Я нарисовал жирную черту, всей душой желая унять боль, и чудо! Пульсация в голове стала спадать. Я взял толстую кисточку и своего набора, обмакнул в еще не свернувшуюся кровь, и начал выводить линии на стене, вливая в них мое желание, и мне становилось легче.
'Ты же художник, нарисуй что-нибудь нормальное.'
'Например? У меня нет желания думать.'
'Нарисуй меня, какой ты себе меня представляешь?'
И я начал делать наброски. Я настолько увлекся, что не заметил, как пришла моя семья, как испуганно взвизгнула младшая сестра, как они застыли у меня за спиной. Я только рисовал, и ничто не могло меня побеспокоить. Когда я закончил, и обернулся, я увидел, что они убили себя тем ножом, который я оставил на полу. Я смотрел на их тела, это все выглядело так глупо и сюрреалистично... будто сюжет плохого фильма ужасов. Но терпкий, металлический запах крови, безжизненный остекленевший взгляд родителей... Я сел на корточки, и прижался спиной к стене.
'Почему? Почему они это сделали?'
'Я не знаю.'
'Думаю, это из-за того что я нарисовал. Зачем я тебя послушал?'
'Прости, я не знала, что так выйдет.'
Я замер, и уставился в одну точку. Вернул меня к реальности звенящий дверной звонок, я встал, и как сомнамбула пошел открывать. На тот момент я вообще ничего не думал, и даже догадаться не мог, кто это и зачем они пришли. А пришла милиция, которая увидев меня, заляпанного кровью, тут же скрутила, и отвезла в управление. Мне что-то говорили, спрашивали, но я не мог понять, чего от меня хотят? Потом меня перевезли в больницу, что-то вкололи, и оставили на ночь. Утром я проснулся привязанным к кровати, и долго не мог понять, где я нахожусь. Тут я вспомнил. Что случилось вчера, что натворил. Это похоже на грустную иронию жизни. Я влил свое желание избавиться от боли в свой рисунок, все кто посмотрел на него захотели от нее избавиться, и сделали это самым радикальным способом. Ведь жизнь - это сплошные страдания.
'Я не знаю, простишь ли ты меня. Но я, правда, сожалею, и скорблю вместе с тобой.'
'Я виноват, так же как и ты. Рано или поздно я бы вышел к этому решению, и итог был бы один.'
***
Меня оставили в клинике, видя мою апатию, и периодические разговоры сами с собой, решили, что я их клиент. А когда я проговорился, что в моей голове я живу не один, начали пичкать меня таблетками, от которых я совсем замкнулся в себе. У меня пропал интерес к окружающему миру, да и было это не сложно. Меня окружали люди, у которых в глазах была пустота, они жили на одних рефлексах, жрать и спать, даже врачи и санитары не выделялись из этой серости, и поэтому, я отгородился от них, жил в историях, которые мне она рассказывала. Тогда я начал понимать, что я не вливаю свои эмоции в картины, я вливаю в картины жизнь, даже не жизнь, алгоритм ее существования. Случилось это, когда она решила рассказать про монахиню Анжелу, мы как раз обсуждали ее характер. Мы часто так коротали время, она придумывает завязку истории и главную героиню, и дальше мы продумываем характеры и поведение персонажей. В этот момент я начинал походить на статую, стеклянным взглядом уставившись в одну точку, и мог находиться в таком положении часами. И со стороны не скажешь, что у меня в голове идет жаркий спор:
'Все-таки, поедать человечину для монахини - это слишком.'
'Это, смотря для какой! Если монахиня какой-нибудь богини Кали, или подобной кровавой, то вполне себе может!'
'Монахи как явление, прерогатива христианства, а 'монахинь' всяких темных богинь зовут жрицами.'
'Хм, тогда пусть она прячется под личиной христианской монахини, и лишь в определенные дни месяца служит своему настоящему божеству. Там жертвы приносить, проводить обряды...'
'Ну, это уже больше похоже на правду, смотри, как я ее себе представляю.'
И я, очнувшись, поискал, где бы порисовать, но, к сожалению, ничего похожего на карандаш я не нашел. Тут как раз пробегал врач, который меня опрашивал, и я попросил его дать мне тетрадь и ручку. Он заинтересовано на меня посмотрел:
- Марат Витальевич, я рад, что вы хотите вернуться к своему хобби, но все же тетради и ручки не положены режимом.
- Пожалуйста, Павел Алексеевич, когда я пишу картины, у меня ослабляется головная боль, и легче переношу все то что со мной произошло.
Пришлось немного поканючить и подавить на жалость, в итоге он сломался. Или это был его очередной психологический тест, что бы посмотреть на мою реакцию.
- Хорошо, думаю, ничего страшного не случится.
Он ушел к себе в кабинет, принес мне обычную общую тетрадь в клетку, и синюю шариковую ручку. Я его поблагодарил, и сразу начал набросок
'Смотри, как я ее себе представляю...'