Михей : другие произведения.

Квартира

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    У Овечкина было двенадцать лет - с десяти, когда умерли его родители, до сегодняшних двадцати двух, - чтобы научиться ненавидеть


   Михаил Медведев
  
   КВАРТИРА
  
   Квартира тиха, как бумага -
   Пустая без всяких затей -
   И слышно, как булькает влага
   По трубам внутри батарей.
  
   Имущество в полном порядке,
   Лягушкой застыл телефон,
   Видавшие виды манатки
   На улицу просятся вон.
  
   А стены проклятые тонки,
   И некуда больше бежать -
   А я как дурак на гребенке
   Обязан кому-то играть...
  
   О. Мандельштам, 1933
  
   1
   На комоде издревле стоял тяжелый бюст Дзержинского, с которого сто лет не вытирали пыли, и мертвыми глазами сверлил стену напротив, где висел на гвоздике подсвечник в виде призывно изогнувшейся девушки. Она держала руки ладонями вверх, свечи полагалось насаживать на торчащие из них иглы. Должно быть, Дзержинский мечтал перебраться, будь у него ноги, через комнату, и овладеть девушкой, будь у него член, но мечта эта была несбыточна. Овечкин очень жалел бронзовый бюст. Завладей Саша квартирой, он бы переставил его поближе.
   Бюст вполне подходил для того, чтобы убить. Достаточно тяжел, чтобы проломить голову, и...
   Квартира: обои в нудный цветочек, из прохудившихся оконных рам зимой тянет холодом, в комнатах так тесно, что Овечкину еще в детстве не раз снилось, как стены схлопываются, давя его со всеми потрохами. Истинными хозяевами здесь всегда были предметы мебели. Допотопные монстры громоздились в углах, кряхтели по ночам, и не сдвинешь их, они под защитой деда, которого, черт возьми, самого можно принять за старый шкаф.
   У Овечкина было двенадцать лет - с десяти, когда умерли его родители, до сегодняшних двадцати двух, - чтобы научиться ненавидеть. Он мог в любой момент взять лист бумаги и перечислить, что. Первое - квартира, она же тухлая нора, второе - дед, он же тиран и старый пень, третье - он сам, то есть Саша Овечкин, который любит музыку и поэта Есенина, а ненавидит три вещи: первое - квартира...
   Рекурсия.
   И каждый раз так: он засыпал, и старый-старый дом вонял и гудел, и шипели в стенах тараканы и многоножки, он просыпался, и кровать урчала под ним пружинами.
  
   2
   Овечкин слушал The Kooks, и не хотелось вынимать наушники, но надо было говорить с агентом по недвижимости.
   - Вот, - сказала она, кивая на панельную коробку, - мы пришли. Это здесь.
   Утро походило на кастрюлю, накрытую оцинкованной крышкой неба. Агент по недвижимости оделась на встречу в синее платье, синие колготки, синие туфли и синий шарф, что странным образом дополняло картину.
   - Вон там, на пятом этаже квартира, - она ткнула пальцем в фасад дома. Овечкин увидел его как огромное тупое лицо, будто выпирающее из серого воздуха. Кое-где с балконов свисали разнообразные мокрые тряпки.
   Кира много курила. У нее были черные волосы, бледное лицо и заспанные темные глаза. Они с Овечкиным смотрели уже третью квартиру, и теперь, как и всегда, стоя у подъезда, она худыми лапками тащит из кармана пачку "Вирджинии", выдергивает сигарету, щелкает зажигалкой, целует дым губами, потрескавшимися из-за открытых форточек трамваев. Это неизменно раздражает Овечкина - он не курит, да и не пьет почти, боится. С его образом жизни можно спиться очень быстро, считает он.
   - У тебя девушка есть? - спросила агент по недвижимости, и это было что-то новенькое. - Есть?
   Овечкину понадобилось время, чтобы понять суть вопроса.
   - А, нет, никого нет.
   - М-м, - кивнула она,- один хочешь жить, значит. А зря. Ты неплохой, вроде, парень. Сейчас с мужчинами трудно вообще. А ты бы мог бы девушку осчастливить. Нашел бы. Ты обаятельный, все в порядке.
   Что она несет? Зачем эта женщина, которая наверняка выпивает по выходным с такими же одинокими кошками, говорит ему все это? Ей самой можно задать тот же вопрос - почему она еще не замужем? Кольца на пальце нет. Фигура у нее неплоха, и лицо ничего, если мужчину не смущают круги под глазами - почему?
   - А то мужчины сейчас пошли такие, что никому нельзя доверять. Одна знакомая моей одной знакомой, - затяжка сигаретой, - связалась с полным психом и подонком. Теперь она инвалид. Он ее всю изуродовал, представляешь?
   - Да? - из вежливости спросил Овечкин.
   - Они поссорились, и он напал на нее, стал душить, бить, схватил нож, и, представляешь, это был обычный кухонный нож. Потом говорили, что он его заранее, специально наточил. Она закричала, кинулась к телефону, чтобы звонить в милицию. И тогда он сделал то, что вообще в голове не укладывается, это жесть просто. Послушай, Саша.
   - Ничего себе. И что он сделал?
   - Тогда он отрезал ей оба уха и сказал, что из них-то и сделает себе крылья. Настоящие крылья. И улетит в Ашхабад. Представляешь?
   - Куда? - рассеянно переспросил Овечкин, разглядывая кончик сигареты.
   - Ашхабад. Город такой, где-то на постсоветском пространстве. Он там родился, вот и решил именно туда лететь.
   - Офигеть. А не мог он выбрать что-нибудь поинтереснее, Рио-де-жанейро какое-нибудь? - Овечкин честно попытался изобразить заинтересованность.
   - То есть к тому, что он отрезал ей уши, ты нормально относишься?
   - В смысле?
   - Ашхабад тебя удивил, а уши как-то нет. Ты считаешь, это нормальное поведение? Если б он решил лететь на них в Питер или Амстердам, ты не удивился бы?
   - Не надо придираться к словам. Я не то совсем хотел сказать.
   - Я не придираюсь. Я только снова убеждаюсь, что ты псих, - сказала она и, словно бы поставив точку, отправила сигарету в лужу, в которую Овечкин смотрел на свое отражение. Как будто у Киры был уже случай убедиться в психическом расстройстве Овечкина.
   - Знаешь... - начала было она после паузы, доставая новую "Вирджинию", но не договорила, сломала сигарету пополам, бросила ее в лужу. Во двор, грохоча и лязгая, вкатилась сиреневая "девятка" квартиросдатчика.
  
   3
   Зачем ты, Сашка, затеял это путешествие по квартирам, ведь у тебя все равно нет на них денег? И вообще, у тебя нет ничего. Ты неудачник, Саша Овечкин. Ты, Саша, боишься даже запертой комнаты. Двенадцать лет ты не решаешься открыть ее, а ведь это главная загадка твоей жизни. Ты умираешь от любопытства, но дверь остается закрытой. Как же так, дружище?
   - А там что, дедушка? - спрашивает десятилетний Саша и тычет пальчиком в зеленую дверь без ручки.
   - А туда не ходи, - гудит дед, уже тогда бывший пнем, окаменевшим до самой сердцевины - даже глаза скрипели, когда двигались, - туда нельзя, там заперто.
   С тех пор ночами Сашу мучила загадка комнаты, она волновала его больше, чем гибель родителей, чем переезд из деревни в Краснодар, к деду, больше, чем необходимость спать на кухне.
   - Нельзя туда, - каждый день повторял дед, - нельзя туда.
   Прошло двенадцать лет, а дверь все заперта.
  
   4
   Квартиросдатчик - дядька со звонкой лысиной - явился в сопровождении супруги. Вчетвером они поднялись на пятый этаж и, погремев ключами, вошли в затхлую квартирку, где в маленькой прихожей их встречал два года как просроченный календарь с котенком. Без лампы было слишком темно, и хозяин хлопнул по выключателю - электрический свет оказался желтым, как дыня.
   - Вы не смотрите, что пыльно тут, мы уберем, и хорошо будет, - сказала хозяйка, молодая еще женщина, красивая, только располневшая, да как-то косо, неравномерно. Голос у нее был мягкий и приятный, но глаза глуповаты, и оттого, как она складывала у живота белые ручки, хозяйка выглядела старше, чем была.
   Следуя за ней, Овечкин прошел в жилую комнату. В фильмах иногда присутствуют квартиры, где все затянуто полиэтиленом. Герои бегают друг за другом среди готовой к отъезду мебели. Тут была похожая картина, только в этой квартире все было обернуто покровами мохнатой пыли. Овечкин даже не сразу заметил ее, однако, вовремя удержался, к счастью, от того, чтобы присесть на диван.
   - Тут кухня, - через стенку пробасил хозяин.
   Саша уже видел ее мельком, как вошел. К черту.
   Дыра дырой. Что ж вы рассказываете, здесь с потолка течет, тут кухня еле вмещает стол и стул, у вас вместо кровати грязный, как бы не с клопами, диван. В ванную и заходить не хочется.
   Вслух всего этого Овечкин, конечно, не сказал, а только безучастно стоял посреди комнаты, запихнув большие пальцы в карманы джинсов, пялился на пыльную вазу.
   Хозяин, Петр Иваныч, прошагал к дивану и сел. Он все делал четко, как робот. Видимо, это была та самая военная выправка, о которой Овечкин прежде только читал.
   - Мы хотим десять тысяч, - сказал Петр Иваныч, - три месяца предоплаты.
   И положил квадратные ладони на колени.
   Овечкин мысленно послал его в задницу. Три месяца, то есть всего тридцать тонн, чтобы въехать в конуру с гнилыми подоконниками? Ломят, уроды. Хотя, если честно, Саша, разве ты бы отказался? Отдельное жилье, пусть и такое? Да не отказался бы. Один хер, денег-то нет. Тридцать. Учитывая, что Овечкин нигде не работает, это все равно, что миллион. Ограбить, что ли, кого-нибудь?
   Кира обратила к нему вопросительный взгляд, - какие большие и понимающие у нее глаза, как два окна во двор, - а он только пожал плечами.
   - Ну... я подумаю пока, окей?, - пробубнил Саша.
   - Молодой человек, - встряла хозяйка, - соглашайтесь, а то упустите, сейчас-то нарасхват такое жилье идет.
   - Я подумаю, - повторил он уже отчетливо. Его взгляд в это время гулял по углам, по шторам, везде, где кусками сгущались тени.
   - Комуслуги недорого будут стоить, здесь только Петя прописан, а он льготник у нас. Еще бы, столько оттрубил. Соглашайтесь, молодой человек.
   Она принялась перечислять достоинства квартиры, и даже заметила, что Овечкин опрятный парень, не выглядит наркоманом или чеченцем, которых она до смерти боится, и она бы с удовольствием его пустила. Без предоплаты? Нет, ну что вы, он должен понять, стариков любой норовит обмануть. Три месяца. Три ме-ся-ца.
   Все это время Петр Иваныч молчал и сидел неподвижно, как статуя.
   Хозяйка все продолжала говорить, а Кира кивала, хотя уже всем было ясно, что Овечкин на сделку не пойдет. Прошло еще несколько минут в пустых разговорах, препираниях, и вот собрались уходить. Но тут Петр Иваныч, пропустив женщин вперед, придержал Овечкина за локоть. Саша обернулся и вдруг увидел остекленевшие, слюдой поблескивающие глаза, вонзившие в его лицо пугающе внимательный взгляд.
   - Парень, скажи начистоту, ты тоже его видишь?
  
   5
   Однажды, - кажется, ему было четырнадцать, - у Овечкина появилась приставка Dendy.
   Нет, дед бы денег не дал. Он еще, скрепя дубовое сердце, достал откуда-то пропахшую гнилыми головешками пачку деревянных рублей и купил Саше на кухню маленький телевизор, но на большее его не хватило бы.
   Итак, приставку, восьмибитный алтарь, притащил мальчик Лева, потому как дома ему не разрешали играть родители, ведь приставка сжигает на телевизоре какой-то слой. Лева жил в том же подъезде, он был маленьким говном, ботаником и неврастеником, то есть они с Овечкиным друг другу подходили. Вот и подружились.
   Помнишь, Сашка, конечно, Овечкин помнит, как стыдно ему было приводить друга в гости, как приходилось отвечать на вопрос "ты что, на кухне живешь?", как тяжело было объяснять, что родители умерли, что в квартире только одна спальня, в которой живет вонючий лесовик, и лучше жить на кухне, да лучше каждый день есть на обед кошачью блевоту, чем делить с ним комнату. Теперь друг стал появляться почти каждый день. Говорил "привет", поправлял на переносице огромные очки. Дедодерево сидело в своей комнате, чуть поскрипывая, смотрело фильмы в оттенках серого про Советский Союз, а Саша и Лева с ногами забирались на Овечкинский диванчик и потными пальцами давили геймпады. На экране под божественный пип-пип и вшшш прыгали парни из "Контры".
   - А там что? - спросил Лева, жуя бутерброд с сыром. Дерева не было дома, пошел получать пенсию, или что-то в этом роде, а то бы Лева не спросил бы, побоялся.
   - Там ничего.
   - Ну как ничего, это дверь, - сказал Лева, - значит, за дверью шкаф или комната.
   - Ничего нет, нельзя туда. Дед будет ругаться.
   - Надо ее открыть, и посмотреть, если там есть комната, ты мог бы там спать, и мы бы поставили туда денди и телик и играли бы там. Тебе ведь нравится денди, денди это здорово, да?
   - Нормально.
   - Короче, открываем. - Лева поправил очки и встал с дивана.
   - Нет. - Овечкин сам поразился металлу в своем голосе и тому, что вдруг преградил Леве путь.
   - Ты че, лох, да? - сморщился Лева, но так, как у пацанов с бритыми головами, у него не получалось.
   - Не надо. Нельзя ее открывать, это запретная дверь.
   Овечкин мямлил свою обычную кашу, но на самом деле уже твердо, стеной стоял за то, чтобы не открывать дверь.
   - Лох! - крикнул Лева и попытался быстро протиснуться к двери мимо Овечкина, но тут неожиданно для себя Саша его ударил. Бестолковая пощечина попала в цель - и очки слетели с конопатого лица, описав полукруг, хрустнули об пол, скользнули под диван.
   Это был конец.
   Еле сдерживая слезы, пунцовый Лева молча прошел на кухню, собрал приставку и провода, и, без очков, миновав застывшего Овечкина, покинул квартиру.
  
   6
   Он шел домой, зло впихнув руки в карманы, продирая начинавшийся пасмурный день болезненно сморщенным лбом. Даже томящиеся в плеере Bloc Party не могли развеять полиэтиленовую духоту проклятого города.
   Вся твоя жизнь, Сашечка - дыра с неровными краями, такая же дыра, что и квартира сумасшедшего военного. Овечкин почти сбежал оттуда, главным образом, от разговора с Петром Иванычем.
   Он спрашивал, видит ли он его, Гулливера.
   - Ты, я вижу, парень не из простых, - шептал Петр Иваныч, - ты-то, ты-то должен его видеть, не сошел же я с ума, - и рубил пальцем воздух перед носом Овечкина.
   - Что? Кого?
   - Как тебя зовут? Саша, верно? Ты же читал, должен был, вам теперь в школе тоже должны давать, книжку про Гулливера, читал?
   Саша невнятно кивнул.
   - Вот он-то и ходит за мной по пятам, - еще энергичнее заговорил Петр Иваныч, - как в книге, только не как в книге, конечно, но тоже, гад, как тот в стране великанов. Я его и зову Гулливером, потому что мы все как великаны, а он у нас тут ростом не больше моего пальца. Но выглядит он как я, понимаешь, в чем штука, точная копия моя, как в зеркале, клон, только раз в двадцать меньше. Давно меня преследует. И сейчас он в квартире был. Был, сволочь.
   - Чего вы от меня хотите? - Овечкин попытался вырваться, но Петр Иваныч держал неожиданно крепко.
   - Эй, ну что вы там? - раздался голос Киры с лестничной площадки. - Саша, идешь?
   - Погодите, мы поболтаем еще, - крикнул Петр Иваныч, так, что Овечкин не успел ничего сказать, а Петр Иваныч толкнул дверь, и - щелк! - запер ее, и вот тут ты, Саша, растерялся.
   На перекрестке, где в луже у фонарного столба купались голуби, Овечкин сел на трамвай. Пахло мокрыми обывателями. Поправив наушники, он уткнул горячий лоб в стекло, и нестойкий краснодарский трамвайчик понес его по заброшенным улочкам.
   Как там у Есенина: этот человек проживал в стране самых отвратительных громил и наркоманов, то есть шарлатанов, шарлатанов, конечно. Хотя и так было похоже на правду.
   - Я-то знаю: его в наказание мне послали. Плохое я дело сделал, очень плохое дело. Я молод тогда был. И по молодости я тот еще был сукин сын, выродок я был, это я тебе без шуток говорю, я батюшке каялся и тебе все говорю как есть. Это потом из меня армия человека сделала. И ты пойдешь служить, и ты человеком станешь.
   - Ну уж нет, только не я, - вырвалось у Овечкина.
   - Это ты зря. Все должны, и ты пойдешь. Но не об этом речь. Плохое я дело сделал, в общем. Трахнул девку, а она залетела. А жениться мне на ней ох как не хотелось. И рано еще, и девка не фонтан, полненькая, и некрасивая, и вообще, один раз всего было-то. А вот. Я говорю, делай аборт, ну, и смылся тут же. Служить пошел, определили меня в ракетную часть, служу, значит, и вот приходит мне письмо. Погибла твоя девка, пишут, из-за тебя, тварь. И ребенок погиб, так и не родившись. Прыгнула, дура, в Кубань, в станице какой-то к берегу прибило, говорят, сомы объесть успели всю.
   Овечкин уже не пытался вырваться, история его захватила.
   - В ту же ночь, как я прочитал письмо, он ко мне и пришел. Спал я, и вдруг кто-то мне словно прямо в ухо крикнул что есть мочи: "Сука! Тварь!". Я глаза открыл, сел на кровати - и вижу его. Сидит на краешке подоконника. С мой палец ростом, но сам - вылитая моя копия. И со злобой на меня смотрит. Я так заорал, что вся часть проснулась.
   Петр Иваныч перевел дух и продолжал:
   - Я еще тогда сразу решил: буду сидеть на этих ракетах, сколько получится, пусть у меня от радиации зубы выпадут, и не встанет никогда больше. Однако ж нет - и жена, как видишь, молодая, и зубы только сейчас стали портиться. А он так и преследует меня. Я что только не делал, и к батюшке ходил, и к экстрасенсам, к психиатру только не ходил. Регулярно появляется. То просто пробежит, покажется на глаза, то жестами что-нибудь показывает, то, редко, правда, но, бывает, крикнет что-то в ухо. Так вот. Я все думаю, кто он, откуда, зачем его послали. Может, он моя плохая сторона? Тогда почему такой маленький, моя-то плохая сторона больше хорошей.
   Петр Иваныч легонько хлопнул Сашу по плечу.
   - Кстати, Сашок, ты не грусти, я же вижу, что дороговата для тебя квартира. Ну ничего, бывает. Слушай, я тебе дам телефон, если у тебя с этой Кирой ничего не выйдет, позвони. Этот парень сдает комнаты. Он хоть и бандит, но сам хороший, мировой человек. Пиши: два, два, четыре...
   Овечкин видел город - дома, тротуары, - сквозь мутное окно трамвая. Ему мерещилось, что там, под ногами ссутуленных прохожих путается маленький проказник, с палец ростом, Гулливер, и на этот раз он - точная уменьшенная копия самого Овечкина.
   - Ты вот Родину любишь? - спросил Петр Иваныч.
   - Что? Причем тут...
   - Люби Родину Саша, ее мало кто любит, она и страдает, рождает говно всякое на свет. Червей, домовых, чинуш, демократов, безобразие разное. А ты люби.
  
   7
   Через пару недель после того как и приставка и друг были безвозвратно потеряны, Овечкин впервые подумал, как было бы здорово, если бы дед исчез. Запершись в ванной, он мастурбировал, когда раздавшийся стук заставил Сашино сердце екнуть.
   - Ты чего делаешь там? - ревел дед и барабанил в дверь костяшками сухих, как сучья, пальцев.
   - Сейчас, я скоро, - пробурчал Овечкин, и дед, конечно же, не услышал. Полоумный, глухой дед не услышал.
   - Выходи уже, ну, паршивец, - продолжал вопить он.
   Черт, подумал Овечкин, вот бы он исчез куда-нибудь, однажды утром открываешь глаза, а его нет, пропал. Чтобы он не мучился, просто испарился как-нибудь.
   - Эй! - кричал дед.
   Или пусть его собьет машина, насмерть. А Овечкин откроет запертую комнату и будет в ней жить, тогда, когда никто уже не помешает это сделать. Так думал Саша, сжимая член.
  
   8
   - Слушай, Саша, есть отличный вариант, но только ты должен подъехать прямо сейчас. Бросай все и приезжай. Адрес запомнил?
   Голос Киры в мобильнике от возбуждения чуть подрагивал, как лист жести, - и с чего бы такой энтузиазм?
   - Хорошо, - сказал Овечкин, - еду, еду.
   Он вышел из трамвая, ухмыльнулся, заметив свое отражение в витрине супермаркета. Кеды, джинсы, толстовка болотного цвета, из нее торчит лохматая, с небритыми щеками, глазастая голова. Провода тянутся из кармана к наушникам, а в наушниках - группа Interpol.
   Вавилон, думает Овечкин, заходя в другой трамвай, производит столько говна, что если оказывается, что один кусочек этого говна, скажем, его зовут Саша, хотя бы слушает хорошую музыку, то уже за одно это Система должна его материально обеспечить. Неважно, что Саша Овечкин плевать хотел на Общество, можно подумать, толстопуз на Лексусе всей душой радеет за порядок и семейные ценности. Зато, стоя в пробке, он внимает очередному убогому хиту, и даже своим видом делает этот мир еще отвратнее.
   Овечкин сочинил уже три страницы письма президенту Путину, в котором подробно изложил свои мысли, когда вдруг обнаружил себя у двери квартиры по названному адресу.
   - Хозяина квартиры нет сейчас, какие-то дела, но он оставил мне ключи, и мы можем посмотреть квартиру. Как тебе? По-моему, отличный вариант. И недорого, на самом деле.
   - Доверяет тебе? - спросил Овечкин.
   - Что? А, да, еще бы. Мальчик, я мастер своего дела, - засмеялась Кира, которая сегодня была в черном. В ней проступило что-то от растрепанной птицы, толи торчащий из-под челки острый нос, толи изломы и взмахи тонких рук. - Ты проходи, не бойся. И не разувайся, так можно.
   Овечкин с интересом разглядывал квартиру. Она была на порядок лучше всего, что он видел до сих пор: большие комнаты, мебель, но самое главное - тот, кто здесь жил, съехал совсем недавно. На чистых полках были выставлены фотографии в рамках, у края стола стояла кружка в разводах чая, на кухне не царило запустение, как в большинстве съемных квартир. Обои были новыми, окна - пластиковыми, на стенах не висело вонючих советских ковров.
   - Посмотри комнату, я пока выпью стакан воды.
   В комнате было чисто, хорошо, скучно, хотя все же кое-что удивило - пыльный бумажный журавлик, за нитку привязанный к люстре. Он медленно вращался, движимый сквозняком.
   - Очень неплохо, - сказал Овечкин, попытался улыбнуться - улыбка ему не удалась - машинально взял с полки фотографию - и обомлел.
   - То-то же, - гремя ключами, Кира прошла на кухню.
   - М-м, - промычал Саша. - На фотографии был запечатлен, видимо, хозяин квартиры на фоне памятника Пушкину в неизвестно каком городе. Овечкин не верил глазам. Неужели это он? Это не может быть, никак не может быть он!
   - Слушай, - голос Киры приближался из кухни, - я дико хочу курить, но тут нельзя, чужая квартира. Пойдем на балкон, составишь мне компанию. Заодно посмотришь, какой вид на двор.
   - Угу. - Нет, почти никаких сомнений - он! - А как хозяина зовут?
   - Хозяина квартиры? Зачем тебе?
   - Да так... - Овечкина привлек шорох в углу. Темно-коричневая штора всколыхнулась. Мышь? Или...
   - Иди сюда,- позвала Кира с балкона.
   Тихий шум повторился. Показалось, будто маленькие ноги протопали по полу. Овечкину стало жутковато, и он вышел на балкон. Кира улыбнулась ему, отставив руку с сигаретой. Выпуская дым, она подняла вверх бледное лицо.
   - Хочешь знать, как его зовут? Зачем?
   - Кажется, на фотографиях лицо знакомое.
   - Лева Стоцкий, молодой совсем парень. У него отец предприниматель, у него ювелирный салон, что ли, не помню. Папа ему эту квартиру и купил. А теперь Левушка женится, и папа купил квартиру побольше. Деньги ему не нужны, поэтому дешево. Только чтобы ты присмотрел за квартирой. Видишь, как живут жидята! Что, тоже их не любишь?
   - Я против них ничего не имею, - ответил Саша, а Кира хохотала, глядя на его растерянное лицо, ее смех клокотал в горле будто в сливном отверстии. Теперь уже точно - он! Вот так номер - вот как Саше суждено было встретить друга детства.
   - Дурак ты, Саша, - махнула она сигаретой, - чего ты напрягся?
   Интересно, узнает он Овечкина? Как отнесется к нему, если вспомнит?
   - Помнишь маньяка из Ашхабада? Тоже еврей был. В них во всех есть что-то больное.
   Как оно повернулось. Жизнь все расставила по местам. Овечкину впору пойти побираться, а Лева меняет квартиру на побольше. Саша попытался представить себя на его месте - дорогие туфли, автомобиль, деловые звонки, постоянная работа, добрый, хоть и строгий, папа, приближающаяся свадьба. Нет, тут что-то было не то, Саша и эта картинка не подходили друг к другу, не могли смешаться, словно творог и водка.
   Кира перемежала фразы затяжками.
   - Знаешь, а ведь девушка, которую изуродовал тот парень, то ведь не знакомая моей знакомой была, а моя близкая подруга. А с этим маньяком я до нее встречалась. Не знаю, зачем я это тебе говорю. Меня он не резал, слава Богу, но бил, бил меня, а я его любила. Все прощала, пока он сам не ушел. И как мне теперь с этим жить? Толи Бога благодарить, толи черта, толи себя проклясть нахрен. И зачем я тебе это рассказываю? Дура я, да?
   Овечкин думал о Леве, пропуская мимо ушей то, что она без конца говорила, как вдруг Кира схватила его за лицо, пальцами, которые неожиданно оказались холодными, как лед, схватила за щеки и повернула его голову к себе.
   - Поцелуй меня, - сказала агент по недвижимости, - ты ведь хочешь, поцелуй меня скорей.
  
   9
   - Саша, я должна тебе еще кое в чем признаться. Я замужем, Саша. Но мы вместе не живем, он тоже псих. Я опять не знаю, зачем это говорю.
   Овечкин не запомнил, как они оказались в спальне, как упали на кровать. Он смутно помнил, как трясущимися руками помогал Кире расстегнуть свой ремень, как, тяжело дыша, она стягивала с себя одежду. Она поцеловала его член, стягивая с Саши трусы, она шлепнула его по заднице, подгоняла его, давай, давай быстрей. У Овечкина больше года уже не было секса. Он едва не порвал на ней лифчик. Они дрожали, когда впились друг в друга.
   И тут случилось нечто.
   Все кончилось быстро для них обоих. Она коротко вскрикнула, откинув голову, так, что Овечкин видел, как нечто прошло через ее горло и вылетело наружу, словно бы выстрелило из ее нутра - вроде того, как в "Пятом элементе" из Милы Йовович в кульминационной сцене бьет космический луч, только в данном случае это был не поток светящихся спецэффектов, а нечто порочное и страстное, как табачный дым, или изгнанный экзорцистом бес, и этот бес, демон, сидевший у нее внутри, вдруг вылетел, ударился об потолок и распался на угловатые тени. Овечкин покрылся мурашками. До этого ни разу он не изгонял еще демонов, тем более таким способом. Сейчас же он кончил сам.
   - Почему тогда ты с ним не разведешься?
   - А черт его знает, Саша, черт его знает - дура, наверное.
   Голая Кира порылась в вещах, разбросанных по кровати, нашла пачку, вытянула сигарету, взяла ее губами, но, вспомнив, что в чужой квартире, осеклась и долго не могла впихнуть ее обратно.
   - И кольцо не ношу, - горько сказала она, - но я еще его жена. Хоть и не люблю его уже. А тебя, Саша, вот тебя, Саша, я могла бы полюбить. Ты добрый парень. Ты не обидишь ведь девушку?
   Овечкин никак не мог отдышаться после изгнания демона и оставил ее вопрос без ответа.
   - Этот мудак знаешь чем занимается? Никогда не поверишь. Он, блядь, собирает искусственный интеллект, представляешь? Он завалил всю квартиру старыми компьютерами и заводными игрушками - не знаю, где он их находит, на свалке, наверное, - и днями, ночами все паяет, гнет, вертит...
   - Искусственный интеллект?
   - Да, так он говорит. Ты думаешь у него получится?
   - Кто знает, - улыбнулся Овечкин. - Из старых компьютеров? Из игрушек?
   - Тебе смешно. А я, мать твою, вышла замуж за этого человека! Кстати, познакомились мы с ним так же - он искал квартиру, и не как ты, ему реально негде было жить. Павлик приехал из какого-то хутора, работал здесь программистом, естественно, мыкался по съемным квартирам. С предыдущей его буквально выгнали, ну, и вот он обратился ко мне.
   Квартиру по приемлемой цене мы ему быстро нашли. Не фонтан, маленькая, ободранная, но дело не в этом. В той квартире был минимум мебели, так, кровать, стул, стол, а на столе стоял, представляешь - компьютер, древний, как дуб, такие в фильмах показывали, когда еще я девочкой была. Я тогда ничего плохого не подумала, только спросила, что это. Компьютер это, говорит хозяйка квартиры, но он не работает. Это ее старшего сына. Он раньше тут жил, но уехал на Север за девкой, влюбился. В общем, снял Павлик ту квартиру.
   Он мне сначала ничем не запомнился, ну клиент, их много, все разные. Парень в свитере, большой, ширококостный, смотрит все под ноги себе, бурчит. И тут он мне звонит на рабочий. Говорит, не могли бы мы встретиться. Где? Ну, в кафе. Я спрашиваю, Паш, это что - свидание? Он говорит, да. В конце концов оказались мы у него дома, ну, то есть, в той квартире, переспали, лежим в темноте.
   "Я хочу тебе кое-что показать", - говорит он.
   Может, лучше он мне скажет что-нибудь нежное?
   А он: "ты очень мне нравишься, поэтому ты и должна это увидеть. Мне больше некому показать, я ни с кем близко в этом городе не общаюсь."
   Я согласилась, он встает и в темноте возится. Подхожу к нему и вижу - Павлик включил тот самый древний компьютер. Я его, мол, починил. Ну и что, спрашиваю я, будем играть в тетрис? А он: "понимаешь, он со мной говорит". Я: "ты шутишь?" Нет, Павлик это все всерьез. Сидит и объясняет мне: "я ввожу вопросы, обращаюсь к нему, и он отвечает, он живой, и он неглуп". Это какое-то забытое изобретение, говорит, кто-то изобрел и бросил. Я даже слушать не стала, оделась и ушла молча. Павлик меня не остановил, да все равно я ни минуты там больше не могла находиться. Честно сказать, мне страшно стало до чертиков, дрожала, как лист.
   Он звонил мне, а я не брала трубку. Потом все-таки сдалась, согласилась на еще одно свидание. Мы пили кофе, затем выпили вина, поцеловались, и вот я оказалась опять в его постели.
   Среди ночи я проснулась, открыла глаза и долго не могла понять, что меня разбудило. Но потом слышу - тихий такой электронный треск. Я сразу подумала, что это тот старый компьютер. Встала, подошла, а он действительно включен. И я не знаю, как это получилось, я в компах ничего не смыслю, но на экране, зелеными буквами по черному было написано: "Ты его никогда не получишь".
   Я тогда просто обезумела. Заверещала, как животное, схватила первое, что попалось - это была табуретка - и стала крушить его. Пока Павлик понял, что происходит, пока он меня смог схватить, я разнесла чертов компьютер в щепки.
   Никогда у меня больше такой ненависти не было к неодушевленному предмету.
   - Боже, как я хочу курить, - вздохнула Кира и откинулась на подушки. Овечкин устроился рядом.
   - А дальше что? - спросил он.
   В чужой комнате чужой квартиры пахло сексом. Однако, теперь Овечкин думал, что, вероятно, изгнанный демон был не единственным в теле Киры. По мере того, как она вела свой рассказ, из нее выходил еще один.
   - Дальше... - бормотала Кира. - Дальше?
   - Ты не закончила историю, - прервал ее Овечкин, - вашу с Павликом.
   - Лучше скажи мне, Саша, - Кира будто очнулась, - ты будешь снимать эту квартиру или нет? На самом деле, думать ведь тут нечего, надо брать - и все. Лучшего варианта ты не найдешь, это я тебе не как риэлтор говорю, а как... как друг.
   - Хорошо, - согласился Овечкин, - я сниму эту квартиру. Если ты говоришь, что лучшего не будет, я сниму эту квартиру.
   Кира моментально повеселела.
   - Отлично! Молодец. Подожди пока, я вернусь через пять минут, отлучусь в дамскую комнату - сказала она. - Никуда не уходи - это была еще не вся история.
   Игриво подмигнув ему, она вышла из спальни.
   Глядя в потолок, Овечкин пытался представить, что бы сделал Лева, застав его в таком виде, голого, пахнущего спермой, на своей кровати, и в конце концов в его воображении Лева просто покраснел, снял очки и тоже вышел.
  
   10
   Было холодно. Упругий сквозняк, колючий, скользкий, тек между кирпичным зданием школы и деревянным складом, в котором хранились разные железяки. Хром кивнул на Овечкина и Леву, стоявших в общем круге и, как и все, сжимающих в дрожащих пальцах пластиковые стаканчики.
   - Давай, Серюня, наливай, - сказал Хром, - и этим налей, обоим.
   Серюня, нескладный, угрюмый дылда, сутулящийся из-за своего слишком высокого роста, плеснул всем поочередно из бутылки без этикетки. Запахло алкоголем.
   - Давайте за мое новоселье, - призвал Хром, - пахан мне спецом пять стволов выдал, чтобы мы новую хату обмыли. Значит, будем обмывать.
   - Ну, за вашу новую квартиру, Хром, - поднял стаканчик Серюня, но Хром никак не отреагировал. Больше никто ничего не сказал. Все выпили.
   Морщась, Овечкин проглотил гадкую на вкус теплую водку, как будто бы слизняка пропустил через горло себе в желудок.
   - Эй, Сашок, а ты когда на кухне жить перестанешь, а? - в который раз уже поддел его Хром, взъерошив рыжие волосы, влажные от висевшей в воздухе сырости.
   - Никогда, - неожиданно для себя честно ответил Овечкин.
   Кто-то рассмеялся, но это был не Лева.
   - Это не дело, - посерьезнел Хром, - мой пахан говорит, что это каждого мужчины главное дело - свой дом. Ты ж мужчина, а, Сашок? Построить дом, дерево посадить. У меня вот будет свой дом. А у тебя, Сашок?
   - Я не знаю.
   - Не знаю, не знаю. Мой пахан говорит, что и на том свете каждому нужна квартира. Когда умираешь, душа свой дом забирает с собой, на небо. Кто как здесь жил, тот и там будет так же жить. А у кого своего дома не было? А? Свою квартиру твой дед с собой заберет. А ты как же, Сашок? Попадешь после смерти в ад, к бомжам. Наливай еще, Серюня.
   Выпили еще по одной. Хром сплюнул и продолжал:
   - Мне вот друган твой, Левчик, рассказал, что у вас в квартире еще одна комната есть, закрытая, а ты ее не открываешь, потому что дед не разрешает, и живешь на кухне. Почему так?
   - Ту комнату нельзя открывать, - ответил начинающий пьянеть Овечкин. - Ее никогда не открывали.
   - Нельзя, а ты открой.
   - Не могу. Я и сам не хочу открывать.
   - Ну ты и кадр, - сказал Хром.
   Спустя несколько минут, когда Овечкин сидел на скамейке в стороне от веселья, к нему подошел Лева.
   - А ведь Хром прав, Саша, - сказал он.
   - Отвали, - пробурчал Овечкин. Его мутило от водки.
   - Ну чего ты такой трус, деду ничего не можешь возразить. Ты должен захватить в квартире власть. Что, не можешь? Тогда убей своего деда.
   Овечкин улыбнулся было в ответ, но передумал, с ужасом заметив в Левиных очках отражение какой-то невероятной злобы.
   - Иди на хуй, - сказал Саша.
   - У вас бюст Дзержинского стоит на комоде. Тяжелый. Если ударить - сдохнет. А ты единственный наследник.
   - Ты че, не расслышал, куда тебе идти?
   - Ты головой подумай, придурок. Тебе что, квартира не нужна? А хочешь я его убью? Только чур ты мне отдашь квартиру. А то мне отец никогда квартиру не купит, он жадный, сука. А так ты мне отдашь квартиру, а я тебя пущу пожить. В той, запертой комнате.
   - Иди на хуй.
   - Саша, ведь это классная идея. Обещай, что подумаешь.
   - Хорошо, я подумаю, а пока иди на хуй.
   - Решайся, Саша. Потом поговорим. Не будь трусом.
   - Иди на хуй.
  
   11
   - Я очень довольна, что ты решился брать эту квартиру. Хозяин хороший, молодой парень, к тому же, тебе знаком, да? - повысив голос, чтобы Овечкин слышал, вещала Кира из кухни, пока Саша, обхватив колени, сидел на кровати и таращился в угол комнаты, туда, где в одежном шкафу, кажется, опять что-то шуршало и топало. - Вы отлично поладите. Ты же позовешь меня на новоселье? Мне думается, мы подходим друг другу по части секса. Честно говоря, ты был потрясающ, и я хочу это повторить, даже если мне тебя придется изнасиловать, Саша. Тут есть кофе, я сварю нам по чашечке.
   В шкафу кто-то был. Неизвестное маленькое существо аккуратно ходило по деревянному днищу шкафа, ничуть не стесняясь производимого шума.
   - Тут в квартире нет кошки? - крикнул Овечкин, собравшись, чтобы голос, не дай Бог, не задрожал.
   - Нет, он мне не говорил. Тебя беспокоит мышь или аллергия?
   - Мышь, кажется.
   На самом деле сам Овечкин ни в какую мышь уже не верил. Образ Гулливера с лицом его самого не выходил у Саши из головы. Гулливер крадется к его уху, чтобы крикнуть в него, как в колодец, коснуться своими микроскопическими, но влажными, обязательно влажными губами. Тварь! Мразь!
   Овечкин изогнулся и, не слезая с кровати, словно потерпевший кораблекрушение вцепившийся в обломок корабля, собрал с пола, как с моря, свою одежду. Торопливо натягивая джинсы, он косился то на трусики агента по недвижимости, почему-то лежащие на подоконнике, то на шкаф, где некто неведомый на время затих.
   С кухни запахло кофе.
   - А твой гонорар будет сколько? Сто процентов месячной платы?
   Овечкин услышал громкий нервический смех.
   - С тебя, Саша, я возьму только натурой, - крикнула Кира.
   Вот опять. Топ-топ-топ. Из одного угла шкафа в другой.
   Спроси сейчас кто-нибудь Овечкина, зачем он продолжает этот спектакль - ведь квартира ему не по карману - он не знал бы, что ответить. В заначке у него было шесть тысяч рублей. Если Кира не брала плату за услуги (по крайней мере, деньгами), то, если занять где-то еще тысячу, он смог бы заплатить за месяц проживания в Левиной квартире. Но потом, учитывая отсутствие у Овечкина постоянной работы, его ждала неизвестность. Он вел переговоры с одним дагестанским пузаном насчет заказа на дизайн сайта, но там светило тысячи три, не больше. Овечкин начинал злиться, злиться на себя и чем дальше, тем сильнее.
   При каждом шорохе в шкафу Овечкин вздрагивал. Он уже натянул кое-как всю одежду, распихал по карманам телефон и плейер, сидел, скорчившись, и не знал, что делать.
  
   12
   Овечкин решил бежать. Он был уже в обуви, поэтому нужно было лишь незаметно для Киры дойти до двери и выскочить на лестницу. Но чтобы выйти в коридор, пришлось бы пройти мимо шкафа, где его подстерегало нечто, и что будет, если Кира поймает его в прихожей? Хватит ли у него духу оттолкнуть ее? Сказать ей в глаза, что он наврал и бежит теперь, как трусливая шавка?
   В шкафу снова что-то зашуршало, зацарапалось. Овечкин встал и подошел к окну, схватился за подоконник. Агент по недвижимости напевала, возясь на кухне.
   - Черт, я, кажется, люблю тебя, - неожиданно крикнула она, так, что Овечкин вздрогнул.
   - Подумай еще раз, - громко ответил он, выглядывая на улицу. Второй этаж. Он аккуратно переложил трусики Киры на с подоконника на журнальный столик и открыл окно. В комнату ворвался уличный гам и запах выхлопного газа. Над домами тускнело скатывающееся к горизонту солнце. Овечкин схватился за раму, сделал шаг на столик, потом рывком переместился на подоконник. Сердце забилось как сумасшедшее.
   Он обернулся, чтобы последний раз окинуть взглядом комнату и тут увидел, что дверь одежного шкафа открыта на несколько сантиметров. Минуту назад она была плотно прикрыта. В животе у Овечкина словно образовался комок льда, руки, вцепившиеся в подоконник и раму, покрылись мурашками.
   - Кофе готов, - сказала Кира, появившись на пороге с чашками, и в это мгновение Овечкин прыгнул. То, как падают чашки и со звоном разбиваются на осколки, он слышал, уже отделившись от подоконника.
   Земля приблизилась так стремительно, что Саша толком не успел и подумать ни одной мысли, как уже приземлился, приземлился и сразу же пожалел, что прыгнул. Ноги ударились о стоптанную лужайку, удар отозвался волной во всем теле, зубы клацнули, Овечкин неуклюже кувыркнулся и растянулся на земле.
   Пахло сухой травой.
   Кряхтя, он поднялся на ноги, посмотрел туда, откуда выпрыгнул, но из окна никто не появился. Пустившись было бежать он вдруг почувствовал мерзкую боль в ноге, плюнул и пошел пешком.
   Продрогшие осенние прохожие оглядывались, некоторые крутили пальцем у виска и что-то говорили. В конце концов Овечкин услышал слово "милиция" и, превозмогая боль, изо всех сил пошел быстрее.
  
  
  
  
   13
   Неизвестно, сколько Овечкин прошел, глядя только под ноги, сам не зная куда, пока внезапно не очнулся. Он стоял на пересечении широких центральных улиц, хотя все это время ему казалось, что улицы были еще изломаннее и грязнее, чем обычно. Окончательно стемнело, город стал бежевым от света фонарей и пустынным.
   Овечкин забеспокоился, как там агент по недвижимости. Почему она не звонит? Он выудил из кармана джинсов мобильник и написал Кире смс: "Берегись шкафа. Не подходи к шкафу. Гулливер - в шкафу". Подумав, стер последнюю фразу. Он и забыл, что Кира не знает ничего о Гулливере.
   Сашины мысли сорвались с цепей, устроили черт знает что, соорудили карусель и принялись на ней кататься, несуразно кривляясь и хохоча. Компьютеры, комнаты, денежные расчеты - все события этого глупого дня перемешались. Ты, как говорят в романах, окончательно запутался, Саша. Овечкин и сам словно бы сорвался. Если раньше его жизнь шла своим чередом, и была, в общем, в порядке, то сегодня что-то явно произошло. Саша незаметно для самого себя плюнул на все и оборвал кинопленку собственного существования, принялся, наконец, что-то менять. От этого было так клево, так здорово щекотало за ушами и шевелились волосы, но, если подумать, ничего и не произошло-то. Если он и оборвал кинопленку, то тут же собственноручно склеил ее в кольцо. И теперь Саша брел по улице, которая тоже, кажется, хотела замкнуться на саму себя, и снова, привычно уже, не знал, что делать.
   - Куда ж ты прешь, блядина?! - заорал кто-то у него возле самого уха, Саша очнулся, вскинулся, обернулся, чтобы, облившись холодным потом, отпрыгнуть от чего-то быстрого, тяжелого, несущегося прямо на него.
   Мяукнув тормозами, старенькая "Мазда" остановилась рядом с перепуганным Овечкиным. Водитель погасил фары и вышел, раздраженно хлопнув дверью. Фонарь светил Саше в лицо, автомобиль и водитель виделись ему синими тенями.
   - Ты че под колеса лезешь, идиот?! - громко сказал водитель, приближаясь к Овечкину.
   - Да я... ч-черт, - выдавил Овечкин. Ушибленная нога вдруг снова разболелась.
   Водитель "Мазды" подошел к Саше и с ходу врезал ему в челюсть. Оглушенный Овечкин отшатнулся, но устоял. Он было попытался ответно ударить водителя, но тот оказался быстрее, увернулся - Сашин кулак пришелся ему вскользь по плечу - толкнул ладонью в грудь, и на сей раз Овечкин поскользнулся и упал на одно колено.
   - Больше под колеса не лезь, - сказал водитель. - Мне, блядь, из-за вас, на голову больных, в тюрьме сидеть? Нет уж, увольте.
   Овечкин поднялся и молча стал отряхивать колено. Нога разболелась еще сильнее.
   - Пил? Или накуренный небось?
   - Нет, - уже увереннее ответил Овечкин, - я задумался что-то. Руки-то не распускай.
   Водитель хмыкнул. Он был невелик ростом, около тридцати на вид, коротко стриженый, с большими внимательными глазами под низким лбом, в джинсах и черном вязаном свитере. В левой мочке поблескивал камешек-страз.
   Дверь снова хлопнула, и из тени вышел высокий парень с длинными соломенными волосами, убранными в хвост.
   - Что у тебя тут? - спросил он, разводя худыми мартышечьими руками.
   - Ерунда, - махнул на него водитель "Мазды", повернувшись спиной, шагнул в тень и тут же пропал из поля зрения, обратился в мутную фигуру.
   Длинноволосый незнакомец в упор глядел на Овечкина. Тот все щурился, чертов фонарь выедал глаза. Повисла пауза. Невидимый водитель возился в своей машине. Длинноволосый глядел на Овечкина и улыбался.
   - Ты не узнаешь меня, что ли? - наконец спросил он.
   - В смысле?
   - Саша Овечкин, это ж ты, верно? Школа, помнишь? Я Сергей, Серега Клименко. На год был старше, ты в восьмом, я в девятом "В". Ну что ты, совсем ничего не помнишь, что ли? По глазам, вижу, что узнал. Нет? Ну?
   - Не знаю никакого Сашу, - ответил Овечкин. - Ты меня путаешь с кем-то.
   Лицо Сергея, желтое от фонарного света, так перекосило, будто оно взорвалось, смялось, как бумага.
   - Да ладно тебе! - завопил он. - Это ты, зуб даю! Ты чего, вообще, что ли, нюх потерял!?
   - Говорю тебе, - спокойно произнес Овечкин, и вранье сейчас почему-то давалось ему легко-легко, тем более, что сам-то он действительно не узнавал длинноволосого. - Ты перепутал.
   - Слышал, че исполняет? - крикнул незнакомец, обращаясь уже к водителю. - Это же Саня из одной со мной школы. Вот такой шкет был, водку мы их учили пить, а теперь не узнает меня, понял?
   Водитель - синяя фигура - хлопнул дверью и направился к ним.
   - Смотри на него, - не унимался Сергей, - разыгрывает меня!
   И тут Овечкин узнал его.
   - Серюня, - сказал Саша. - Ты Серюня, я вспомнил. С Хромом тусил. Высокий такой. Да, это я, Овечкин Саша.
   Сергей, кажется, смутился.
   - Я вспомнил, - сказал Саша.
  
   14
   Водитель молчал, пока машина катила по затихшим улицам. Деливший заднее сиденье с беспокойным Сергеем Овечкин видел только стриженый затылок молчуна и мигающую в полутьме серьгу.
   - А не выпить ли нам всем водки, а? - громко спросил Сергей, выбросив в открытое окошко окурок, чтобы его тут же подхватил, смел ветер.
   Компания Сергея была, признайся, себе-то хоть не ври, Саша, отвратительна. Но выбор был между тем, чтобы после взаимного узнавания поехать с ним и его молчаливым другом отмечать встречу, и тем, чтобы вернуться в квартиру. Раньше бы Овечкин, поколебавшись, выбрал второе, но теперь, когда все, кажется начинало меняться, он просто физически не мог заставить себя вернуться домой. Кухня, сиреневое больное мелькание телевизора, выбивающееся из-под двери спальни деда. Маленький телевизор. Продавленный диван. Теперь жизнь Овечкина виделась ему кошмаром, в который так не хотелось возвращаться. Если бы не Сергей, ангелом явившийся с небес, неизвестно, каким бы кошмаром закончился этот вечер.
   Теперь - что угодно, чтобы не идти ночевать домой.
   - Поехали туда, где прошлый раз сидели, ага?! - крикнул Сергей и хлопнул молчуна по плечу.
   - Хорошо, - спокойно ответил он, - только я не с вами, я за рулем. Заброшу вас и домой поеду.
   Он сказал "домой". Он поедет домой, он не то, что ты, Саша. У него есть дом, Саша.
   - Жаль. Жаль, что ты не с нами. Выпили бы водочки под селедочку. Плюнь ты на законы, уж ты-то мог бы разок, а?
   - Нет, - он помотал головой, аккуратно, словно опасался что-то расплескать из нее.
   Странное дело, Саша. Еще вчера Овечкин жил той, ненавидимой жизнью, в своем самоедском мирке. А сегодня будто бы сорвался. Странное дело, ведь все эти "перемены" суть иллюзия: навоображал Сашенька разного, заглянул немного в жизнь тех, нормальных, потом трусливо скрылся с места преступления, и больше ничего. И завтра, хочет он или нет, придется вернуться в нору и жить там.
   Зря Овечкин боялся, что ему нечем будет заплатить за выпивку, Сергей без разговоров взял им по стограммовой стопке водки и по стакану сока. Они выпили, облокотившись на стойку бара.
   Музыка здесь была отвратительна, это было просто кощунственно, включать ее так громко. Саша словно чувствовал, как с каждой визгливой ноткой в мире становится меньше красоты. Странное дело, думал Овечкин, это уже, можно сказать, вторая за сегодняшний день встреча с приятелями детства. Совпадения хватают его за пятки.
  
   15
   - У меня вообще все отлично сложилось. Сам удивляюсь, как стало везти. Работал менеджером, дослужился до замначальника отдела логистики. Выгодно женился, у Ленки родители - огого. Ты, может, даже слышал их фамилию. В городе их знают. Только я тебе не скажу, а то еще подумаешь, что хвастаю, все дела, - Сергей засмеялся, и Овечкин заметил в его глазах накатывающее опьянение. - Квартиру купили нам, в новом доме. А ты как, не женился еще?
   - Нет, - помотал головой Овечкин.
   - Так с дедом и живешь, что ли? Я помню, как ты на кухне жил.
   - Ну уж нет, с ним бы я не выдержал, - сказал Саша, - ты же знаешь его характер. Я квартиру снимаю, в центре, на Гаврилова. Приличная хата, и недорого. Хозяин сынок богатого папы, у него большая квартира есть, а эту он сдает. Ему деньги не нужны, лишь бы кто-то следил за квартирой.
   - Молодец, - Сергей хлопнул его по плечу. - Ты программистом, кажется работаешь?
   - Дизайнером.
   - Ну, тоже с компьютерами, да? Молодец, Сашка, хорошая у тебя работа, интересная. Я вот тоже хотел в программисты пойти, но куда мне, у меня голова не такая светлая.
   Овечкин почувствовал, что и сам пьян. Язык потихоньку развязывался, трудности, казавшиеся днем неодолимыми, теперь стали мелочью. То, что пугало, выглядело смешно.
   - А мне, знаешь, - заговорил Саша, не в силах справиться с желанием трепаться, - один сумасшедший старик сегодня рассказал историю, как за ним по пятам ходит его карликовая копия, представляешь?
   Сергей тупо пялился на Овечкина, подперев голову рукой. Его глаза блестели, на лице вспыхивали круги от цветных прожекторов.
   - Я тебе сейчас пострашнее историю расскажу, - сказал он.
   - А еще я нашел себе девушку, можешь не верить, именно сегодня.
   - Воот, - он ткнул в Сашу пальцем, - я говорил, молодец, пацан. Но я тебе обещал историю. Может, ты ее даже слышал. Не слышал? Про мудака, который своей телке уши отрезал? Прикидываешь, он ментам сказал, что на них лететь хотел, как на крыльях. В Душанбе.
   - В Ашхабад.
   - Что?
   - Он хотел лететь в Ашхабад, - тихо сказал Овечкин. Ему вдруг стало не по себе.
   - Ну вот, я знал, что ты об этом слышал. Ашхабад так Ашхабад. Блядь, язык сломаешь.
   - Мне сегодня об этом уже рассказывали.
   - Тоже сегодня? У тебя че, вся жизнь сегодня прошла?
   - Типа того, - согласился Овечкин, уже совсем почти неслышно.
   Если б только этот кретин знал, как он прав.
   - И вот, короче, в Хуябад какой-то, кричит, полечу, а мент...
   - Серег, а ты Хрома не видел? - перебил его Саша. - Чем он сейчас занимается?
   - Хром? - искренне удивился Сергей. - Это кто? Из наших кто-то? Не помню.
   Интересно, Сергей говорит правду или они оба врут друг другу?
   - Ну, Леша Хром, ты не можешь его не помнить.
   - Могу, значит, потому как не помню такого, Сань. Хоть режь, не понимаю, о ком ты.
   - Хорошо, а Леву помнишь?
   - Леву? Напомни - не тот, с крыши школы прыгнуть хотел? Католик?
   - Нет, ну ты че. Лева, со мной тусовался.
   - А! - вскрикнул Сергей и, вскинув худую руку, сбил со стойки рюмку с водкой, - Лева! Еврейчик?
   - Ну точно. Он.
   - Помню его, помню. Очкарик. Помню.
   - Странно, что ты Хрома...
   Неожиданно Сергей принялся тыкать пальцем Овечкину в грудь, глумливо, пьяно кривя морду в улыбке.
   - А ты, а ты, вы, вы же с ним, помнится, дедулю твоего хотели завалить! Ха! Я помню! Вот уроды, да ведь?! Смех один. Куда вам, хлюпикам, вообще.
   Овечкин уже пожалел, что пристегнул к разговору Леву.
   - Ну и как, - тыкал пальцем Сергей, - укокошили старика? Живой он хоть?
   - Нет, ты о чем вообще. Жив, что с ним будет.
   - А зря, ну ты подумай, зачем тебе по жизни старик еще в нагрузку, когда и так говна воз. Ты квартиру снимаешь, говоришь?
   - Угу.
   - Ну так не будет старика и будет у тебя своя квартира. Деньги лишние появятся. Хочешь, дам один телефончик? Самому-то тебе слабо будет.
   - Прекрати, что ты несешь. Ты серьезно что ли? Какой еще телефончик?
   - Простой. Я тебе скажу по секрету, - Сергей демонстративно придвинулся ближе к Сашиному уху, - тот парень, что нас подвозил, ну, вы поладили, кажется, - он человек серьезный. Думаешь, на что он живет? Запиши телефон.
   Овечкин, будто в трансе, достал мобильник и забил в телефонную книгу номер.
   - Как назвать? - спросил он, в то время как сердце его билось, как сумасшедшее.
   - Андрей, так и запиши, - расплылся в улыбке Сергей.
   - Я все равно звонить не буду.
   Овечкина осенило - ведь они явно врут друг другу! Даже странно, почему он сразу не заподозрил, что и рассказ про отдел логистики, счастливую женитьбу и прочее - чушь, вранье. Под маской Сергея - банального служащего - скрывалось нечто другое.
   - Лева твой все правильно, - говорил тот, - все правильно втирал тебе. Да ты не понял. Послушай... Эй, ну че ты?!
   Прямо между ними на стойку повалился грузный лысоватый мужик в мышиного цвета костюме. Сергей схватил его за грудки и рывком привел в вертикальное положение. Мужчина был вдребезги пьян.
   - Ты видишь, куда прешь? - крикнул Сергей, встряхнув его за плечи.
   Но тот не мог сказать ничего внятного.
  
   16
   Стоило Саше зайти в туалет, как позвонила агент по недвижимости.
   - Ты жив? - спросила она.
   - Угу, - ответил Овечкин.
   Стены норовили уплыть куда-то в сторону, в пьяное лево. Обещал же, сам себе же обещал не напиваться никогда.
   - Что с тобой происходит? Ты где? Может, приедешь?
   Спьяну Саша никак не мог распознать интонацию голоса Киры, с какими мыслями она задает все эти вопросы. Зато алкоголь не давал проснуться стыду, засевшему у него самого в сердце.
   - Я гуляю. По улицам... - нет, хватит, хватит вранья, - я в баре, с другом. Все в порядке.
   - Ты ищешь другую квартиру? Зачем ты убежал? Я большого страху натерпелась. Не понимаю.
   - Я не могу сейчас объяснить, я пьян. Мы встретимся, если хочешь. Я не ищу квартиру. Если честно, я вообще не ищу квартиру.
   Он тут же заразился от нее манерой говорить короткими, словно тычки в живот, фразами.
   - Ты ничего не сломал, когда прыгал?
   - Нет.
   - Я смотрела в шкафу, там ничего нет, - сказала Кира, и Саше показалось, что он услышал, как она щелкает зажигалкой и закуривает. - Что там было, в шкафу?
   - Гулливер. Ничего. Ничего там не было, раз ты смотрела и ничего не нашла. Черт, я же писал - не подходи к шкафу. Это опасно.
   - Саша, мальчик мой, моя судьба - любить шизофреников. Поверь, я знаю все ваши причуды. Знаю симптомы. - Кира фыркнула. - Знаешь, я тоже сбежала из этой проклятой квартиры, ничего не сказала хозяину, не закрыла дверь даже, так бежала.
   Овечкин покрылся мурашками.
   - Ты видела его?
   - Кого? Я видела кое-что другое. После твоей смс я стала осматривать шкаф, и тут вижу ее. Она лежит на шкафу. Я запаниковала. Сначала ты, а потом сразу эта штука.
   - Да какая?
   - Что? Я, помнишь, рассказывала, ну, я почти рассказала тебе ту историю, про Павлика. Понимаешь, после всего, что случилось, я ненавижу компьютеры и все, что с ними связано. У меня появилась фобия. Я боюсь их. А на шкафу в той квартире лежит она. Приставка. Ну, чтобы подключать к телевизору.
   - Dendy?
   - Кажется. - Кира сухо прокашлялась. - Она старая, насколько я понимаю в них. И я сбежала. Я испугалась, похватала какие успела вещи, наверняка что-то забыла, и сбежала. Неслась по лестнице как дура. Дверь не заперла. Не знаю, что скажет хозяин. Какой же ты гад, Саша. Смотри, до чего ты меня довел. Я заражаюсь от вас шизофренией, Саша. От вас, идиотов. Ну почему мне не попадается обычных парней? Сколько раз уже обжигалась! Почему меня тянет только к психам? Блядь! Ну почему?
   - Я не знаю, - зачем-то сказал Овечкин.
   - Ты точно не нашел другую квартиру? - Кира вздохнула. - Звони, найдем тебе жилье.
   - Ну какую квартиру, ночь на дворе.
   - Я схожу с ума, - сказала она и положила трубку.
   Саша отлил, застегнул ширинку. Подумал, снова достал мобильник.
   В его записной книжке находился номер человека, убивающего людей.
   Проклятый номер; если бы он был записан на бумажке, подумал Овечкин, он бы бросил ее в унитаз. Но телефон бросать не хотелось.
   Номер казался смутно знакомым. Словно Саша уже встречал именно такую последовательность цифр. Он прокрутил список. Ну точно. Телефон, который ему дал Петр Иваныч, парня, который сдает комнаты.
   Тот номер и номер бандита с камешком в ухе совпадали.
  
   17
   Протиснувшись сквозь кишащую в полумраке толпу, Овечкин вернулся к стойке бара. Сергей спал, положив на ее деревянную поверхность голову. Соломенные волосы рассыпались по его плечам.
   Саша толкнул его в плечо. Тот поднял красное, отдавленное лицо и неожиданно выбросил руку по направлению к Саше, пытаясь схватить его за куртку.
   Овечкин отшатнулся.
   - Душанбе... - с усилием выдавливая вязнущие на языке слова, произнес Сергей, - мне говорили, что в Душанбе. Душанбе, а не Ашхабад...
   Сказав это, он снова уронил голову на стойку и отключился. Саша пихнул его пару раз в плечо. Сергей не реагировал.
   Тогда Овечкин обхватил его под грудью, осторожно приподнял и запустил руку во внутренний карман, откуда весь вечер Сергей выуживал набитый бумажник. Овечкину удалось вытащить его так, что хозяин не пошевелился. В бумажнике было семь сотенных купюр долларов и несколько тысяч рублей.
   Овечкин сунул их себе в джинсы, положил бумажник на стойку и скорым шагом направился к выходу.
  
  
   18
   Он оказался на пустынной улице, где фонари горели почему-то строго через один. В полумраке сгустком теней виднелся запущенный сквер. И тут вдруг свет, целое скопление света появилось справа, на периферии зрения, затем Саша услышал шум мотора - мимо проплыл, в полуночном рапиде, автомобиль. Он казался нездешним, нереальным.
   Все стихло. Овечкин перешел дорогу, доковылял до сквера. В низком одноэтажном кафе свет не горел. У двери стопкой стояли красные пластиковые стулья. Саша взял верхний из стопки, поставил на серый бетон и уронил себя на стул. Спину ломило, голова, казалось, медленно вращалась, зависнув над воротником.
   Сколько он прошел, после того как покинул Сергея? Овечкин не помнил. Куда теперь? Куда угодно, хоть на помойку, к бродячим псам, лишь бы не обратно, в старую жизнь.
   Ворованные деньги будто жили, ворочались в кармане, попискивали и пахли канализационной крысой. Ты украл, Саша. Ты еще большее говно, Саша, чем думал. Стоило только чуть-чуть приоткрыть дверь запертой комнаты в твоей душе, как оттуда полезли ядовитые пауки. Тебе лучше не смотреть внутрь себя, парень, лучше посмотри очередной сиквел "Пилы", слышишь, Саша.
   Ему осталось только встретить своего Гулливера и сдохнуть, навалив кучу.
   Так, сидя на пластмассовом стуле, путаясь в клубке личных кошмаров, он и заснул. Разбудил его незнакомый мужчина в бежевом плаще. Мужчина тряс Овечкина за плечо.
   - Вам плохо? Эй?
   Саша что-то неразборчиво промычал, попытался укрыться одеялом, но оказалось, что одеяла и нет, а лежит он на холодном бетоне. Мужчина не унимался.
   - Может, скорую?
   Разозлившись, Саша отмахнулся от него, как от мухи, и, кажется, попал по лицу. Мужчина что-то рявкнул и пропал, обиделся, что ли.
   Овечкин перекатился на спину. Открыв глаза, он увидел похожее на крышку кастрюли небо. Ночь прошла, снова утро.
  
   19
   Каждая комната квартиры, которую Саша делил со своим трухлявым дедом, была оклеена отдельным видом обоев: в маленькой прихожей это были широкие вертикальные полосы, в комнате деда белые дубовые листья на коричневом фоне, на кухне мелкий зеленый цветочек. Все эти текстуры были одинаково отвратительны Овечкину.
   - За что тебя уволили-то? - спросил Лева, водя по зеленым цветочкам пальцем.
   - Да так.
   - Ну черт с тобой, не хочешь, не говори.
   Лева подобрал ноги, отхлебнул из кружки горячего чаю и поерзал, устраиваясь на протертом диване.
   - Так что, - значительно сказал он, - предложение остается в силе, только я не учел, что ты несовершеннолетний, придется тебе подождать до восемнадцати. Потом ты сможешь унаследовать квартиру.
   Овечкин вздохнул. Он слушал не Леву, а соседей сверху, которые, вроде, трахались.
   - И теперь, - продолжал Лева, - будь умницей, не посылай меня нахуй. Я твой друг. Ты мой друг. Вместе мы провернем это дело.
   Саша прислушался. Точно, трахались соседи. Сквозь перекрытия было слышно как девушка стонет, как скрипит кровать. Скрип-скрип.
   - Все время, пока тебе не будет восемнадцать, мы должны будем тренироваться. Я тоже, ты понимаешь, не мастер по самбо. Но вместе мы выучимся, и когда придет день, мы устроим твоему деду несчастный случай. Обставим все как несчастный случай.
   Неожиданно девушка громко вскрикнула. Овечкин вздрогнул.
   - Так ты согласен или нет? Саша?
   - Иди ты к черту.
  
   20
   Накрапывал мелкий дождик, бился о стекла, словно хотел достать именно Сашу, словно Саша должен был быть там, на пахнущей сырым асфальтом улице, а не скрываться в стенах теплого кафе. Снаружи было холодно. Овечкин рефлекторно схватился за горячую чашку, как за последнего союзника, и тут ему привиделось, что это черное в чашке - изрыгнутый им самим кусочек тьмы. Вот оно, вот как он выглядит изнутри. Он всмотрелся в черную жидкость. Казалось, сейчас она зашевелится, и вправду, зашевелилась, и Овечкин успел испугаться, не сразу поняв, что это у него трясутся руки.
   Черт, черт, черт.
   Музыка. В кафе тихо журчало что-то неопределенно-повсеместное, и призвать в союзники музыку, после того, как чашка так его предала, Саша не мог.
   Он заставил себя отхлебнуть. Кофе пролез в горло, и ощущения были только приятные.
   Овечкин закрыл глаза.
   И тут явился он.
   - Вот ты где, - громко, даже радостно, сказал он, и, легонько хлопнув Овечкина по плечу, сел рядом, - таки пришел.
   - Пришел, - согласился Саша и открыл глаза.
   Тот, кого он вызвал по телефону, кто назначил Саше встречу в этом дороговатом кафе, был в том же самом растянутом черном свитере-лапше, в котором он предстал перед Овечкиным в первый раз, и так же блестел камешек в мочке его левого уха.
   - Как тебя зовут хоть? - спросил он. - Да не дрожи ты, все свои.
   - Саша, - сказал Овечкин, сфокусировал взгляд, заметил протянутую руку, пожал ее. - Прохладно что-то, вот и дрожу.
   - Андрей, - представился парень с серьгой.
   У столика материализовалась официантка, и Андрей попросил кружку пива и почему-то пирожное. Видимо усталый взгляд Овечкина еще мог что-то выражать, потому что Андрей пояснил:
   - Люблю так. Люблю совмещать несовместимое. Это круто. Круто ведь?
   - Наверное.
   - Наверное-хуерное. У тебя четкое мнение есть? Ты можешь сказать, да или нет? Круто это или нет, как ты считаешь?
   - Ну пусть будет круто, - ответил слегка ошарашенный Овечкин.
   - А если кто-нибудь сдохнет? Кто там тебе нужен? Если он умрет? Тоже "пусть будет"?
   Андрей расширил глаза, но в остальном его грубое, песье лицо было неподвижно, хотя говорил он быстро и с напором. Задавая один за другим свои колкие вопросы, он совсем не был похож на допрашивающего. Даже не жестикулировал, вместо этого он мял и рвал пальцами правой руки попавшуюся салфетку, сам, видимо, не замечая.
   - Ну что ты молчишь? Ты решил или нет? У тебя есть четкое решение? Круто это?
   - А ты... ты уже...
   Овечкин не знал, как спросить, готов ли Андрей взяться за дело, к тому же перестал понимать, про что его спрашивают - про убийство или пирожное? Его спасла официантка, доставившая Андрею его пиво со странной закуской.
   - Спасибо, - бросив салфетку в пепельницу, негромко сказал Андрей официантке, поднял на нее глаза и отмерил долгий взгляд. Официантка улыбнулась в ответ, и Андрей тут же обратил все внимание на пиво, словно получил от девушки плату за свое "спасибо" да и забыл про нее.
   Он совсем не был похож на киношного бандита, но ведь Андрей вроде и не был "братком", державшим точки на рынке, так? Интересно, как должен выглядеть человек, который, случается, убивает себе подобных?
   Андрей глотнул пива и, натурально, откусил пирожное.
   - Ну так что, решил ты или как? - жуя, спросил он, уже не так рассерженно, словно подобрел от сладости.
   - Да решил я, - твердо сказал Овечкин и поставил чашку, - если б не решил бы, не позвонил бы тебе.
   Андрей хмыкнул. Его ловкие пальцы задумчиво забарабанили по кружке, в то время как глаза уставились туда, где девушка возилась у стойки бара.
   - Ну предположим, - наконец изрек Андрей, таким тоном, что Овечкин понял - согласился. - Предположим я сделаю это. Чем платить будешь?
   И правда - что ты отдашь ему, Саша, Саша-лузер, мальчик-без-гроша? Душу заложишь?
   - У меня есть семьсот долларов и восемь тысяч двести пятьдесят рублей, - сказал Овечкин, - и... - он пошарил в кармане, выложил на стол монетки, пересчитал, - шестьдесят пять, и... еще две копейки.
   - Шутник.
   На самом деле Овечкина охватил мандраж, и он внезапно перестал бояться абсолютно всего, словно терять уже было нечего, словно шел на казнь. Что ж, в какой-то степени так и было.
   Андрей сделал большой глоток. Он явно тянул время, ожидая более пристойных предложений.
   - Это будет задаток. Плюс отпишу на тебя квартиру, как только унаследую.
   Несмотря на то, что у Овечкина взмокла спина и дрожали руки, он сказал это легко. И даже не задумываясь произнес слово "квартира", которого избегал, наверное, лет десять - слишком много за ним тянулось дерьма, словно клубок речной тины за поднятым со дна телом. Если подумать, то слово "квартира" могло быть символом всей его жизни. Оно определяло практически все. В любой фразе, описывающей моменты существования Овечкина, слово "квартира" не было лишним. Трахнуть подружку в семнадцать лет - квартира. Писать стихи в одиночестве - квартира. Работа - квартира. Алкоголь - квартира. Счастье - квартира. Смерть - квартира.
   - Зачем же деда губить, как не из-за хаты? - спросил Андрей, уже с интересом разглядывая Овечкина.
   - Квартира хорошая, в самом центре, одно... то есть, то есть, на самом деле, двухкомнатная. Продам, куплю себе скромное что-нибудь на окраине, остальные деньги отдам тебе.
   - Что ж, это уже дело. Только не вздумай меня обмануть. Покажешь паспорт, я перепишу данные. У меня есть знакомые, которые достанут хоть с Луны. А уж я отыграюсь. Может быть, слышал про психа, который телке уши с головы срезал? Но ты же пай-мальчик и не пытаться кинуть меня не будешь, поэтому с тобой ничего такого не случится.
   - Нет, мне и незачем тебя обманывать.
   - Вот и отлично. И еще одно условие.
   - Какое? - встряхнулся Овечкин.
   - Ты пойдешь со мной, помогать будешь. А ты как думал? Дело нестандартное, мало ли что случится, мне нужна помощь. А вдруг подстава какая-нибудь? А? Ты же внучок, знаешь своего дедулю, соседей знаешь, прикроешь меня. К тому же, все не просто, я в данном случае буду грех на душу брать, он же старый человек, ты же понимаешь, не какой-нибудь жлоб с пачкой баксов в кармане.
   - Ну... хорошо.
   Андрей одним быстрым глотком осушил кружку.
   - Отлично. Что за дед-то хоть? Пенсионер?
   - Ну ясное дело, пенсионер.
   - А раньше кем был? При советской власти?
   - Инженером, что ли. Вообще не знаю. Я его только пенсионером помню.
   - Инженер, вот как. Интеллигенция? Поэтому ты такой ненормальный уродился, а? Отвечай, так? - Андрей легонько ткнул его кулаком в плечо.
   - Возможно.
   - Ну и отлично, - успокоился Андрей. - Ну а теперь, братан, собирайся, поедем твою квартиру посмотрим.
   Овечкин снова не ожидал такого поворота событий.
   - Это-то зачем еще?
   - Нужно, братан, нужно. Мне же надо понять, какие деньги ты мне обещаешь. А что если твоя "в самом центре", "хорошая квартира", на самом деле хибара конченная в рабочем квартале?
   - Ну поехали, в принципе, это не сложно, - согласился Саша, думая о том, как приведет Андрея в квартиру, впустит внутрь, представит деду как своего доброго приятеля, ответит на дежурный вопрос "ты что, живешь на кухне?" - Ты на машине?
   - Да-да, собирайся давай, расплатись по счету и подходи, вон видишь машина моя стоит. Я тебя там подожду.
   С этими словами Андрей быстрым шагом направился к выходу.
   Овечкин вздохнул.
   "Пиздец", - подумал он и окликнул официантку.
  
   21
   Ключ не лез в замочную скважину; Овечкин еле открыл дверь, чуть не уронив его на лестничной площадке. Сашу мучила картина знакомства деда и Андрея. Кем представить наемного убийцу? Знакомься, это мой друг Андрей. Мы работаем вместе. Ну, то есть, работали как-то. Господи, что за белиберда. Андрей осматривает деда с ног до головы, прикидывая, как будет лучше: спустить старика с лестницы или проломить ему голову, например, вот этим тяжелым бюстом Дзержинского.
   Дверь с некоторым скрипом распахнулась, и Саша увидел до боли знакомую маленькую прихожую, которую уже внутренне как бы и не рассчитывал когда-либо увидеть. Свет нигде не горел, звуков никаких из квартиры не доносилось.
   - Деда нет дома, - выдохнул Овечкин, проходя внутрь.
   Андрей деловито, будто заправский риэлтор, осмотрел прихожую, но не заходил, мялся на пороге.
   - Проходи, не стесняйся, - сказал посмелевший Овечкин, - деда нет, в магазин, наверное, почапал.
   Хмыкнув, Андрей зашел в квартиру, закрыв за собой дверь, после чего они неожиданно оказались в полной темноте.
   - Свет зажги.
   Овечкин пошарил по холодной стене, нащупал выключатель, и в электрическом свете перед ними предстала квартира во всем великолепии грязных советских обоев. Направо находились санузел и кухня, прямо дверь в комнату деда, рядом с которой, слева, запертая комната. Странно, но все это казалось Овечкину столько же чужим, сколько и знакомым. Он будто раздвоился: один Саша все еще жил на кухне, мучился, жалел самого себя, а другой, тот, что открыл дверь квартиры наемному убийце... тот вообще жил даже не сегодняшним днем, а только текущей минутой. Он вообще был скорее героем кинофильма или книги, чем настоящим человеком. Слишком несвойственными нормальному Саше Овечкину были его поступки.
   - Ну вот, - сказал Овечкин, стоя в прихожей. Он не знал, что делать дальше.
   Андрей пожал плечами.
   - Ну что ж, нормальная хатка. Так однушка все-таки?
   - Ну...
   Овечкин попытался собраться с мыслями, но в голове звенело и мерцало: "Привел убийцу в свой дом! Как он будет убивать? Много будет крови?".
   Андрей прошелся через прихожую, держа большие пальцы в карманах джинсов. Подошвы его ботинок гулко стукали по старому, стертому желтому паркету. Андрей заглянул на кухню.
   - Здесь кухня, - сказал Овечкин, изобразив жест заправского экскурсовода, - там дед живет, там ничего интересного, телевизор, диван, шкаф.
   - А там? - Андрей кивнул на запертую комнату.
   - А там... чулан. Кладовка. Там хлам.
   - М-м, - промычал Андрей, - значит, все-таки однушка. Это плохо, братан. Плохо. Все-таки однушку, даже в центре, разменять на две гораздо труднее, чем двухкомнатную хотя бы. Это жаль.
   - Ну, в центре же, - пожал плечами Овечкин, и сам поразился своему хладнокровию.
   - Но жаль, жаль...
   Андрей прошелся взглядом по потолку, цокнул, что-то, кажется, прикинул в уме.
   - Ну как? - спросил Овечкин.
   - В общем, пойдет, - ответил Андрей, как будто смутившись, - все как договаривались. Дело будем делать вместе. Сегодня вечером встретимся в том же кафе, в десять часов, не вздумай даже опоздать. Сегодня и сделаем дело. Деньги давай сейчас.
   Овечкин действовал как механизм. Достал из куртки деньги, отдал Андрею, молча проводил его из квартиры, потом вернулся в прихожую, и тут его завод кончился. Батарейка села. Он привалился к стене, медленно опустился на пол, обхватил голову. Так он сидел, дрожа, почти ровно полчаса. После чего встал, прошел на кухню и упал ничком на сварливо скрипнувший диван. Дрожь во всем теле не отпускала. Однако уже через несколько минут дыхание Овечкина выровнялось. Он спал.
  
   22
   Саша откинул одеяло и сел на постели. Ноги коснулись холодного паркета. Темнота облепила лицо, сердце нервно дергалось где-то в желудке. Лева должен был явиться с минуты на минуту.
   Всю ночь, пока Саша не мог сомкнуть глаз, его мучило ощущение присутствия кого-то еще на кухне. То скрип рассыхающейся мебели напоминал чьи-то шаги, то жужжание холодильника Овечкин принимал за урчание в животе проникшего в квартиру незнакомца. Один раз он действительно услышал тяжелые шаги, потом залп старческого кашля, и вслед за этим зажегся свет - дед поднялся по нужде.
   И вот теперь Саша задержал дыхание, чтобы прислушаться, и тут же его окатила волна страха - он ясно услышал чье-то ответное дыхание из темноты. Саше понадобилось несколько секунд, чтобы избавиться от наваждения и осознать, что это просто шум от проезжающих автомобилей, доносящийся из приоткрытой форточки.
   Ну что за детский сад! Тебе, Саша, месяц как исполнилось восемнадцать! Призвав себя к благоразумию, он, не включая свет, нащупал штаны и футболку, оделся. Все двери в квартире беспощадно скрипели, но между кухней и прихожей дверь отсутствовала. Стараясь не наступать на шаткие, скрипучие места на паркете, Овечкин прокрался к входной двери, снял с гвоздика ключ, аккуратно отпер замок, выскользнул на лестничную площадку. Здесь тоже было тихо и темно, и лишь где-то на нижних этажах, словно в мистическом колодце, мутнел электрический свет. Овечкин закрыл дверь и прижался к ней спиной, ощущая, как вспотели пальцы, нервически сжимающие ключ.
   То, что он делает - безумие, безумие, безумие. Нельзя Леве позволять вертеть собой, как веником!
   - Привет, псих! - сказал Лева. Он стоял на лестнице, ведущей на нижний этаж. Выражение лица трудно было разобрать в полумраке, но видно было, как блестят его глаза.
   - Я уже думал, ты не придешь.
   Лева хмыкнул, выудил из кармана дутой куртки платок и аккуратно высморкался.
   - Ну конечно же, я пришел.
   - Может отложим на потом? - спросил Овечкин. - Мы как-то не до конца все продумали. Ты все время настаиваешь, хочешь, чтоб поскорее.
   - Но это же в твоих интересах, глупый. Хватит трусить. Это нужно, нужно сделать, и все.
   Овечкин шумно выдохнул.
   - Все очень просто, - продолжал Лева, пряча обратно платок, - сейчас мы дождемся момента, когда он встанет и пойдет в сортир, и войдем в квартиру. Ты зажигаешь свой ночник и гасишь весь остальной свет. Я караулю старого козла у двери туалета. У него зрение слабое, он меня не разглядит, зато я его прекрасно буду видеть. В это время ты стоишь на шухере у входной двери. Я делаю дело. Затем несколько раз бью тебя кулаком, забираю золото, ваш дорогой подсвечник и деньги, и тихонько ухожу. Ты даешь мне десять минут, потом выбегаешь и кричишь, что вас ограбили. Бинго!
   - Тсс... Че ты раскричался, - Саша взял его за плечо. Ткань под пальцами смялась, и Овечкин ощутил, какое у Левы тощее тельце.
   - Неужели ты так и хочешь провести всю жизнь, в этой конуре? Ну что ты ссышь? Тебе же уже восемнадцать! Совершеннолетний! А не можешь прикокнуть деда. Да ничего тебе не будет, клянусь! Бац - и готово.
   - Опять смеешься, издеваешься...
   - Глупый, тебе и девчонки давать не будут, тебе ни одну в гости не пригласить. Ну куда? На кухню? Не смеши. Пусти меня сейчас же в квартиру.
   Овечкин вздохнул и отступил, словно с поля боя, в темную прихожую. Лева прошмыгнул за ним.
   - Веди меня к себе на кухню, - прошептал он, - свет не вздумай зажигать. Хотя нет, включи ночник.
   В коньячном свете ночника Лева выглядел сущим маленьким тощим чертенком, словно за пазухой прятал украденный с неба месяц. Однако пошарив во внутреннем кармане куртки, Лева извлек на свет нечто другое.
   - Ты... ты этим хочешь... его? - задыхаясь, выдавил Овечкин.
   - Лучшего я не нашел.
   Лева держал в руке большой, старый, в выбоинах, с облупившейся красной ручкой, молоток.
   - Левка...
   - Ну что еще?
   - А ты когда-нибудь бил человека? Хотя бы кулаками?
   Лева несколько раз моргнул, как будто ему в глаза сыпануло пылью.
   - Конечно. Это ты, Саша, нытик, не дрался толком. Я же при тебе, помнишь, побил Шурупа?
   - Ты его просто толкнул, а потом дал пощечину. И он тебя был младше на три года и в два раза ниже.
   - Саша, блядь, - Лева воинственно поправил очки, - ты во мне сомневаешься? Мне еще тебя сегодня бить для алиби. Я тебя жалеть не буду, говноед...
   - Тссс! Слышишь?
   Оба замолкли. Снова со стороны комнаты деда послышался шорох, а вслед за ним протяжно взвыла двести лет не смазанная дверь. Овечкин стремительно погасил ночник. В темноте отчетливо блестели Левины глаза, да шумело его дыхание.
   Неуклюжие старческие шаги, характерный кашель и поскрипывание суставов однозначно определяли деда. Овечкин слышал бешеный стук своего сердца. Сейчас дед подойдет к туалету, зажжет свет и увидит Леву. Надо спрятать его.
   Вместе с молотком, который Лева до сих пор сжимает тощей лапкой.
   Овечкин попытался знаками показать тому, чтобы спрятался хотя бы за штору, но он застыл как вкопанный и не реагировал. Щелкнул выключатель, однако дед в коридоре не появился, шуршал, копошился где-то возле своей двери. Саша гадал, где это дед зажег свет, где там еще есть выключатель.
   Набравшись смелости, Овечкин выглянул в коридор. Деда он не увидел, и вообще сначала не понял, что произошло, просто потому, что на его глазах этого еще ни разу не случалось. Дверь в таинственную вечно запертую комнату была открыта.
   - Ну, что он там делает? - подал голос Лева.
   - Ничего.
   - Как это ничего? Где он? Вышел?
   - Он не выходит.
   - Вон он где, - прошептал вдруг Лева совсем близко. Его голова появилась рядом с ухом выглядывающего Овечкина. Худая рука легла на плечо. - Что он там делает?
   - Не знаю.
   - Он эту комнату при тебе никогда не открывал, так?
   - Угу.
   - Пойдем посмотрим, что там.
   - Нет, - отрезал Овечкин.
   - Ты опять? Почему?
   - Молоток положи.
   - Да вон он, на столе лежит.
   В комнате горел свет. Тень деда шевелилась, но никак нельзя было понять, чем он там занят.
   - Ну, что происходит? - не унимался Лева.
   - Да тише ты.
   - Ого. Слушай...
   Овечкин прислушался и различил тихие, осторожные, сдавленные, но самые настоящие всхлипы. Дед плакал.
   - Плачет, - шепнул Лева.
   - Заткнись.
   У Саши появилось ощущение, что все это сон. Просто такого никак не могло быть. Словно сама жизнь Овечкина вместе со злополучной квартирой вывернулась, показав изнанку. Дверь, которая никогда не отрывалась, открылась, друг, безобидный ботаник, собирался совершить убийство молотком, а дед, молчаливый домашний тиран с деревянным лицом и высохшим до костей телом, заплакал.
   Овечкину вдруг нестерпимо захотелось броситься к постели, залезть под одеяло и накрыть голову подушкой, чтобы переждать, пока наваждение рассеется, двери закроются, и секреты снова станут секретами.
   Щелчок. Дед погасил свет. Затем, судя по шорохам, запер дверь на ключ. Овечкин испугался, что дед услышал их шептания и сейчас придет сюда, но он просто ушел в свою комнату, закрылся там и затих.
   - Саша, ты лох, - зашипел Лева, - ты мог бы...
   - Заткнись.
   Овечкин не хотел больше видеть Леву в этой квартире. Выждав пять минут - дед не издал ни звука - он выставил Леву за дверь, вручив ему так и не испробовавший крови молоток.
  
   23
   Сначала ему приснилась давняя история, когда Овечкину было восемнадцать, и Лева приперся к нему с молотком, чтобы убить деда, а потом долго мучили совы со страшными человеческими глазами, все снились и снились, сидели на каких-то ветвях в полутьме, сверлили злыми, как штопоры, взглядами.
   Наконец он проснулся и обнаружил себя дома, в одежде, на своем диване. В окно бил яркий дневной свет. Воспоминания последних дней обрушились на голову камнепадом. Боже, что он делает, в какой тупик он себя загоняет! Но сейчас меньше всего хочется об этом думать, он все еще чувствовал себя уставшим, беспокойный сон не принес желанного воодушевления.
   Саша пошарил рукой под диваном и нашел пульт от телевизора, нажал кнопку включения. На экране появился Путин в отлично сидящем черном костюме и завел надоевшую телегу про то, как Россия упрочивает свой статус на международной арене. Да плевать, подумал Овечкин, на эту промозглую страну, где люди живут в таких пропитанных унынием квартирах, как эта, где люди убивают друг друга из-за стен, обклеенных безвкусными обоями, где то снег, то дождь, то жара, и жизнь превращается в бесконечные поиски теплого и сухого угла, чтобы спрятаться от худшей в мире погоды. Он считал себя русским до мозга костей, но порой уж очень хотелось родиться заново, и не здесь, а в теплых краях, где можно спать на улице и питаться кокосами. Родиться, например, негром. Ну, как студенты-африканцы из Политехнического. И что они у нас забыли? Что ищут в самой большой стране мира, в которой, однако, вечно не хватает кому-нибудь места.
   Он выключил звук, продолжая при этом бессмысленно пялиться на президентскую физиономию.
   Зазвонил мобильный. Это случалось так редко, что Саша не сразу понял, откуда взялся этот звук. Даже не взглянув на имя звонящего, Овечкин ткнул зеленую кнопочку.
   - Ты жив? - спросил динамик голосом агента по недвижимости.
   - Угу, - замычал Овечкин, - порядок. Привет, Кира.
   - Хочу тебя увидеть снова. Да и, черт возьми, просто хочу тебя, психованный мальчишка.
   По Сашиному телу разлилась теплая волна, будто от глотка хорошего коньяка. Его ждут! В кой-то веки он кому-то нужен! Кира, правда, произнесла это с такой усталостью в голосе, что хотелось тут же ее утешить, успокоить.
   - Мы обязательно увидимся с тобой, - сказал Овечкин, - мне осталось разобраться с одним важным делом, и тогда мы снова встретимся. Возможно даже, мне понадобятся твои профессиональные услуги.
   - Договорились, - голос Киры немного оттаял. А сейчас я должна рассказать тебе конец нашей с Павликом истории. Ты помнишь, я рассказывала тебе про моего парня?
   - Я помню, но почему именно сейчас? И по телефону?
   - Я очень устала, Саш. И запуталась в самой себе. У меня внутри, оказывается, целый лабиринт, и в нем очень легко заблудиться. Кстати, было бы здорово найти арендатора на лабиринт, да?
   - Да. А если там еще будет минотавр...
   Кира прыснула в телефонную трубку.
   - Роль минотавра будет играть хозяин жилья. Так вот, история. Когда я тебе что-нибудь рассказываю, мне становится легче, как будто выходит из души что-то черное, какое-то ментальное говно. У тебя есть дар, Саша, ты отлично умеешь выслушивать истории. Поэтому слушай, оставайся на линии и слушай.
   - Ну хорошо.
   - Когда я разбила компьютер Павлика, он ворвался в комнату и словно обезумел. У него, представь, слезы брызнули из глаз. Он посмотрел на разгромленный компьютер, потом на меня, снова на компьютер, и... с размаху отвесил мне пощечину. Я не удержалась на ногах и упала.
   Как ты могла, кричал, убийца, ненавижу тебя, из-за тебя с ним все, с ним кончено, его не починить, как у тебя рука поднялась... Потом лицо закрыл руками, на колени упал и зарыдал. Я на полу, дрожу, и боюсь даже на ноги подняться. Сколько я повидала сумасшедших, а все равно страшно так стало. Лежу так, на полу, а он хнычет и не останавливается. Я осмелела, встала, осторожно направляюсь к выходу, и тут он отнимает руки от лица и говорит: "Стой, не уходи, пожалуйста. Прости меня, пожалуйста, Кира, прости. Я вспылил, я тебя ударил, я ублюдок. Но, пойми меня, он стал мне другом за это время. Я знаю, что он писал тебе послания, я знаю, ревновал меня к тебе. Я тебя не виню, этого стоило ожидать. Я тебе недостаточно все объяснил".
   Ладно, говорю, черт с ним, я тебя прощаю. Ну, я пошла?
   "Нет, погоди". Тут уже я на самом деле испугалась. Ладно ударил, ну шизофреник, первый раз, что ли, таких встречаю, но что-то я подумала, что он меня убивать будет сейчас.
   - Но не убил ведь? - спросил Овечкин.
   - Нет, не убил, как видишь, - спокойно ответила Кира. - Слушай дальше. В общем, он мне говорит: "Нет, погоди, не уходи сейчас. Останься со мной. Мне нужна только ты. Выходи за меня". Я, как ты понимаешь, опешила просто тогда. Не знала, что сказать. Думала молча смотаться оттуда.
   А он продолжает: понимаешь, Кира, этот компьютер, это не игрушка, это величайшее изобретение, тому, кто его сделал, нужно поставить памятник. Но тебя я люблю больше него. Выходи за меня, и покончим с этим.
   Так и сказал - "покончим с этим". Надо было бы просечь, чем дело пахнет, но я вообще дурра по жизни, а тогда еще и такая ситуация. В общем, я согласилась. Как в кино. Сказала: я согласна.
   Так я стала женой психопата. Правда, сначала все было нормально, про эти штучки он не вспоминал. До поры до времени. Все же была у меня в жизни счастливая полоса. Жаль, длилась она полгода от силы. Потом началось снова.
   Павлик взялся собирать разумный компьютер сам. Ходил по радиорынкам, скупал детали, в какой-то момент рынков стало не хватать, и его начали замечать на свалках. Я устроила один скандал, другой. Бесполезно. Мне, говорит, памятник поставят, огромный памятник. Однажды я взяла и разломала все, что он собрал. Я готовилась к самому худшему. Но на этот раз он меня не бил. Просто ушел. Живет с мамой сейчас, ушел с работы, сидит, крутит шурупчики, паяет.
   Знаешь... Был такой момент, когда я ему чуть не поверила. Ведь тот-то компьютер со мной говорил! Вдруг он действительно был разумен? И что если Пашка возьмет и соберет его заново? Я просто пришла как-то к нему домой, попросила прощения, он простил. Мы занимались сексом. Компьютер все это время стоял в другой комнате. Я спросила, как его изобретение. Скоро будет готово, отвечает Паша, это очень хорошо, что ты снова со мной. Я напросилась ему помогать. Рыскала по рынкам, искала микросхемы какие-то непонятные.
   Но прошел месяц, прошло четыре, а изобретение так и не было готово. И у меня снова появились сомнения. Я тайком от мужа заглянула в комнату, где он устроил мастерскую, и что, ты думаешь, я увидела там?
   - Жуткую мешанину из всего, - Овечкин услышал в голосе Киры подкатившие слезы. - Части детских игрушек, нанизанные на провода, к ним припаяны в беспорядке микросхемы, лампы, модель машинки вверх ногами, и просто бесформенные куски пластмассы и металла. Я все поняла. Паша был шизофреником, сумасшедшим, а я просто попала под его влияние. В тот же день я собрала вещи и ушла. Молча. Он тоже не пытался меня разыскать. Положение у меня странное, на развод ни я, ни Паша не подавали...
   Со стороны входной двери зашуршало. Сашино сердце забилось быстрее - дед вернулся.
   - Слушай, Кира, прости, я положу трубку. Не могу сейчас разговаривать. Я перезвоню тебе.
   Она вздохнула прямо в трубку.
   - Хорошо. Не смей не перезвонить.
   - Перезвоню. Я перезвоню.
  
   24
   С силой хлопнув дверью, старик вошел; тяжело дыша, покряхтывая, стал разуваться. Овечкин запустил руку под диван, нащупал там книгу в мягкой обложке и сделал вид, что читает.
   Тщедушная фигура старика появилась в проходе. Саша смотрел на него, словно на незнакомца, как будто за это время забыл, как выглядит его тиран. Желтое, деревянное лицо изрезано оврагами морщин. Живут лишь глаза - две подвижные влажные капли. На выступающих надбровных дугах длинные, как у кота, брови. Выгоревшая синего цвета куртка засалилась на рукавах и воротнике, на полысевшей голове водружена полуистлевшая фуражка. На щеках белая, как снег, щетина.
   - А, вот и блудный сын, - пробасил дед. В старчески дрожащей руке он сжимал какие-то бумаги и конверты. - Шлялся где-то два дня. Или три?
   Овечкин что-то неразборчиво промычал, уткнувшись в книгу, оказавшуюся "Muto boys" Тетерского.
   - Поставь чайник. Я пойду разденусь, да попью чаю.
   Шаркая по полу, дед удалился в свою комнату. Овечкин вздохнул, отложил книгу, встал. Взял с плиты тяжелый эмалированный чайник, подставил под кран. Холодная струя ударила в покрытое струпьями накипи дно. Саша не мог оторваться от этой картины. Казалось, он сам, его сознание с гудением утекает на дно чайника. Скоро ничего не останется, Овечкин исчезнет из чертовой квартиры.
   Вот и дед вернулся. Заходит на кухню, берет свою потемневшую от выпитого за много лет чая кружку с бордовым цветком на стеклянном боку. Узловатые пальцы слабы, кисть дрожит, кружка звякает, ударившись об угол стола. Овечкин почувствовал знакомый запах давно немытого дряхлого тела. Он поспешно лег обратно на диван и открыл книгу. Дед искал ложку, шумно копаясь в столовых приборах. Неожиданно раздался отчаянный сдавленный стон. Овечкин бросил книгу. Только когда дед снял чайник с огня, Саша понял, что это был свисток. Старик опасно трясущейся рукой налил кипятка, добавил заварки, раз, два, три, четыре ложки сахара, и принялся звенеть чайной ложечкой.
   Каждый особенно громкий удар заставлял Овечкина вздрагивать. Глядя в книгу, он не видел букв - со страницы на него глядел Андрей, он то теребил сережку в ухе, то вопросительно кивал: ну че, завалим старика?
   Дед шумно втянул воздух бугристым носом, поднял кружку и отпил. Штаны уныло провисали у него на заднице. Вот он - его кошмар, такой жалкий и такой всевластный. Что ж, другого, настоящего, впечатляющего кошмара Саша и не заслуживает. В голову опять полезли кровавые картины. Как это будет происходить? Ему представился Андрей, сжимающий окровавленный молоток. А что, если поймают? Заголовок маленькой заметки в газете: "Внук заказал дедушку. Общественность в глубоком обмороке". Интересно, если бы Саша был героиновым наркоманом и ему не хватало на ширево, он бы тоже колебался, перед тем как убить старика? Или уже нет?
   В этот момент Овечкин решил - сейчас или никогда.
   - Дед, - хрипло позвал он.
   - Чего тебе, обалдуй?
   Это по-своему нежное "обалдуй" покоробило Сашу, слишком... лицемерно, что ли, оно звучало. То есть наверняка дед не хотел произвести на него впечатление, но в воображении Овечкина дед утвердился уже в качестве смертельного врага, и вот теперь он (которому жить осталось от силы день!) как будто бы стремился поколебать Сашину решимость.
   Однако он все же собрался с силами и спросил:
   - Что в той комнате?
   Дед сделал еще глоток, чему-то ухмыльнулся про себя, глядя при этом на обои, в окно, только не на Сашу.
   - Что в той комнате? - повторил вопрос Овечкин.
   - В какой еще комнате?
   - В запертой комнате.
   - В той, что заперта?
   - В ней, в ней. Почему она не открывается никогда? Если ее открыть, может быть, я бы мог там жить, почему нет?
   Дед крякнул.
   - Вы взгляните на него. Каков наглец. Ты и так тут никто, на птичьих правах, а еще, глянь-ка, комнату требует! Обойдешься, парень, двенадцать лет обходился как-то. Да если б не бедные родители твои, царство небесное обоим, моему Егору, отцу твоему, вечная память, да на кой мне тебя подбирать тогда, скажи?
   Овечкин даже немного опешил, ему почудилась в голосе деда чуть ли не угроза, хотя говорил тот нарочито спокойно. К агрессии Саша оказался не готов. Конечно, старик и раньше делал подобные заявления, но табуированная тема - комната, запертая на ключ - в разговоре при этом не поднималась.
   - И вообще, - добавил дед, - то и не комната вовсе, а простой чулан. Маленький, стул негде поставить. Кладовка там с разным старым хламом, и не твое дело, что это за хлам. Я и сам двенадцать лет туда не заглядывал.
   "А вот и врешь, говнюк!" - чуть не воскликнул Овечкин, но вовремя сдержался. Не рассказывать же ему про Леву и молоток, да и в том, что той далекой ночью те события действительно с ним произошли, Саша уже не так твердо был уверен. Может, всего лишь сон?
   - Чего это ты вдруг про нее вспомнил?
   - Да так... - буркнул Овечкин, капитулируя.
   - Лезешь вечно куда тебя не просят. Лучше б подмел тут, сранье везде какое.
   Овечкин промолчал.
   - Нет там комнаты, и быть не может, - сказал дед, - планировка такая. Стариковская квартира, на одного рассчитана, жизнь доживать, доканчивать жизнь.
   Дед забрал с собой кружку и, поскрипывая рассохшимися суставами, удалился в свою комнату. Вскоре оттуда донеслись телевизионные голоса.
  
   25
   В назначенный час Овечкин сидел в том же дешевом кафе, где встречался с Андреем, и за тем же столиком. Музыки на это раз не было, чашка, кажется, не претерпевая давешних метаморфоз, оставалась нормальной чашкой поганого кофе. Вот и сам Овечкин оставался спокоен, не то, что в прошлый раз.
   В дальнем углу, сдвинув два стола, собралась компания крепких парней в характерных кожаных куртках, правда, один из них был в длинном темно-зеленом пальто. Парни глухо переговаривались, посмеиваясь и звеня бокалами с пузыристым пивом, и только тип в пальто молча пил водку, стопка за стопкой опрокидывал в горло. При этом выпирающий, острый кадык, заросший черной щетиной, дергался, будто у пеликана. Овечкин не мог оторвать от него взгляд.
   Видимо, сегодня старик умрет. Видимо, сегодня. И что, Саша, не боишься, что тебя поймают? Может, и сам этот Андрей никто иной, как мент под маской. Может, соседка увидит, как ты сталкиваешь деда с лестницы. Или как Андрей втыкает нож ему в горло, прямо в обвисший кадык, а ты стоишь рядом и заворожено, с наслаждением, смотришь. Или это будет так: Андрей подходит к старику, уверенным, безапелляционным шагом рабочего класса, на ходу выгибая из-за спины руку, а в руке - готовый к точному удару молоток. Или так: Андрей, или сам Овечкин - эти образы уже перепутались в Сашином воображении - берет двумя руками тяжелый, матово-серебристый бюст с комода, и обрушивает на голову старому ничтожеству. Бац! Кровь, много крови. Много крови.
   Один из парней в кожаных куртках кивнул, привлекая внимание остальных, на дверь. Тип в зеленом пальто отставил поднесенную было к губам полную рюмку. Овечкин непроизвольно посмотрел в ту же сторону, что и они. В кафе вошел Андрей, лицо его растянулось в улыбке, как только он увидел Овечкина, глаза его говорили "смотри-ка, пришел, а я думал, зассышь придти". Он подошел к Сашиному столу, молча протянул руку. Овечкин пожал его большую кисть, и в этот момент Андрей заметил парней за столиком в углу. Улыбка сползла с его лица. Саша обернулся, и увидел, что парни тоже узнали Андрея; особенно внимательно и тяжело, из-под нависающих век, глядит тот, что в зеленом пальто.
   Знакомые, что ли, подумал Овечкин. Тип в пальто встал. Андрей бросил Сашину руку, и она беспомощно повисла в воздухе. Что-то происходило, но Овечкин все не мог взять в толк, что.
   Андрей сделал шаг назад, к выходу. Парни в куртках поднялись, зашевелились, отодвигая стулья. Тип в зеленом вышел вперед. Андрей еще отступил к двери, и тут двое кожаных ринулись на него. Руки одного скользнули по куртке Андрея, но он вырвался, рванул на выход, и вдруг словно споткнулся. Рядом каким-то образом оказался тип в зеленом пальто. У него в руках что-то блеснуло, солнечный зайчик, и тут же он спрятал это. Андрей упал на одно колено, схватился за живот. Между его пальцев текла кровь.
   Парни заторопились покинуть кафе. Все уже вышли, когда тот, что в зеленом пальто остановился на пороге и уставился на Сашу. Овечкин дрожал, как лист, позабыв даже, кажется, как дышать. Тип в пальто все глазел, почти не мигая. Он видел, как Андрей поздоровался с Сашей, значит, знал, что он его знакомый, а может быть, и друг, сообщник. Саша лихорадочно думал, как ему покинуть кафе, ведь убийца и вся компания стоят на входе.
   Обладатель зеленого пальто молча двинулся на Овечкина. Саша вскочил из-за стола. Звякнула снесенная со стола локтем солонка. Убийца приближался. Овечкин пятился назад, но, сколько он ни оглядывался, никто не спешил ему помочь. Посетители застыли на стульях сидящими изваяниями, как были, с полными стаканами, зажженными сигаретами в руках. Персонал кафе жался к стенам.
   Видя округленные глаза бармена, Саша направился к маленькой дверке без надписи, сделал один длинный шаг, другой, третий, побежал. Судя по звукам, тип в зеленом пальто побежал за ним. Грохот и звон посуды - он перевернул стол.
   Саша бежал, беспорядочно шаря руками, натыкаясь на стены. Узкий коридор вывел его на кухню, где кипели кастрюли, лежали на столе куски сырого мяса, но людей не было. Лицо окатило волной горячего воздуха. Саша остановился посреди кухни. Где выход? Где, блядь, здесь выход? Топот преследователя уже доносился из коридора. Саша схватил то, что первое попало под руку, продолжая обшаривать помещение в поисках выхода. Он услышал ругань, и вслед за этим стук, будто преследователь споткнулся, или ударился обо что-то. Уже совсем близко. Где выход? Везде кучи хлама. Вот подсобное помещение. К Саше вдруг пришло осознание, что он держит в руке суповой половник. Он бросил бесполезную железку на пол.
   Здесь и нашелся выход. Овечкин распахнул неприметную дверь, на которой красной краской что-то было неразборчиво намалевано, и выскочил в маленький дворик. Нога куда-то угодила. Размокшая картонная коробка. В нос ударил запах гнили из стоявших тут же контейнеров.
   На бегу он огляделся. Это был двор жилой пятиэтажки. Над головой, свисая с протянутых с балконов проволоках, сушилось белье. Ветер тащил по земле обрывки газет. Саша бежал сквозь дворы. За этой пятиэтажкой была еще одна такая же, за ней другая. Он специально побежал наискосок, чтобы запутать погоню. Наконец он оказался на людной улице, остановился, держась рукой за столб. Сердце сбоило, выстукивая ломаные ритмы, дыхание застревало в горле. В глазах все плыло. Овечкин поднял взгляд и увидел на столбе объявление, криво вырезанное из листа обычной офисной бумаги.
   К остановке через дорогу подошел троллейбус.
   "Квартиры в этом районе". Телефон.
   "Нет, блядь, в этом - никогда", - подумал Саша и замахал рукой водителю троллейбуса.
  
   26
   На лестничной площадке Овечкин встретил того, кого меньше всего ожидал увидеть - агента по недвижимости.
   - Слава Богу, ты жив, - сказала она вместо приветствия. Кира сидела прямо на лестнице, подложив под задницу кожаную папку с бумагами. В руках у нее была книга в мягкой обложке.
   - Здравствуй, Кира. Ты-то что тут делаешь?
   - Я волновалась. Не звонишь, пропадаешь где-то. Ты обещал перезвонить - помнишь?
   - И давно ты тут сидишь?
   - Часа два где-то, - ответила она, кутаясь в черное пальто. - Здесь тепло, у меня есть сборник Маяковского. Подождала.
   - Это здорово, что ты пришла, - сказал Овечкин, - ко мне еще никто не приходил без приглашения, просто чтобы меня увидеть. Зайдешь?
   - Конечно, зайду. Если ты меня уже, черт побери, пустишь в квартиру.
   - В квартиру? Сейчас.
   Он достал из кармана ключ и вставил его в замочную скважину, собрался было повернуть, но остановился.
   В квартире, прямо за дверью, его кто-то поджидал, и это был не старик. Топ-топ-топ. Старый паркет выдавал его, поскрипывая даже под его миниатюрными ножками, обутыми в миниатюрные ботинки. Гулливер.
   - Ну, что ты медлишь? - спросила Кира.
   - Погоди секунду.
   Овечкин прислушался. Лилипут даже не старался скрыть свое присутствие, разгуливая в прихожей. Зачем он появился? Зачем его преследует? Маленькая тварь в стране мягкотелых гигантов.
   - Саша, что случилось? Что у тебя с лицом?
   - А? С лицом?
   Может, его лицо взял себе Гулливер? Там, за дверью - маленький Овечкин, в прихожей, которая кажется ему, букашке, огромным залом.
   Все правильно. Туда, в старую жизнь, ему тоже хода не было. Решившись на убийство, Саша порвал ней, но из-за роковой случайности не смог и обрести новую, зависнув, будто бы между жизнью и смертью, будто бы в католическом чистилище.
   - Что случилось, Саша, мать твою?! - Кира трясла его за плечи.
   Или нет? Хватит ему уже бояться! Что сделает ему злосчастный мальчик-с-пальчик? Что скажет про него такого, что он сам себе еще не сказал? Разве лилипут страшнее, опаснее парня в зеленом пальто до пят?
   Овечкин повернул ключ, замок щелкнул, и они с Кирой почти кубарем ввалились в квартиру.
  
   27
   В офисе риэлтерской конторы было тихо, как в исповедальне, словно десятков тысяч жаждущих обрести крышу над головой не существовало, и взывали из неисчислимых объявлений сами риэлторы, и сами же сдавали друг другу квартиры.
   Кроме нужного Овечкину агентства, здание занимали снулое турбюро и магазинчик с порножурналами. Последний был закрыт и погружен в темноту, а турагентство как раз закрывалось. Усталый клерк в голубой рубашке раскатывал жалюзи. Его ждала девушка, рассеянно топая каблучком. Саша взглянул на часы. Шесть вечера, но риэлторы должны работать до семи.
   Оказалось, что в офисе присутствовал один сотрудник. В приглушенном свете Овечкин разглядел только склонившуюся над ноутбуком тень.
   - Добрый день...
   - Угу, добрый вечер, - ответил ему женский голос, - вы кто?
   - Я звонил. Ищу квартиру.
   - М-м... Ну подходи, не бойся, садись. Сколько комнат?
   Овечкин подошел и сел, как и сказали. Агент по недвижимости посмотрела на него поверх ноутбука. Саша подумал, что, должно быть, работа ее не из легких, уж очень изможденное, худое у нее лицо, и под глазами круги.
   - Однокомнатную. Ну, подешевле.
   - Студент?
   - Нет, почему студент, я работаю. Хочу жить отдельно от родителей... то есть, ну, от деда.
   - С дедушкой живешь? Кира, - сказала она и протянула руку.
   Овечкин не сразу понял, что нужно делать. Тонкая, длиннопалая рука, обтянутая синей тканью, висела в воздухе, пока он наконец не сообразил ее пожать. Его горячая ладонь приняла ее холодную лапку.
   - Саша.
   - Найдем мы тебе квартиру, Саша. Только я позвоню завтра, ты поздно уже пришел. Завтра я посмотрю в базе и позвоню. Вариантов масса, если хочешь знать.
   - Договорились. Ну, тогда я пойду.
   Овечкин встал и направился к выходу, но на полпути что-то заставило его остановиться. Стоя к Кире спиной, он слышал, как она щелкнула зажигалкой; его носа достиг запах сигаретного дыма. Саша вернулся и сел на тот же стул. Агент по недвижимости вопросительно подняла взгляд.
   - Послушайте, - сказал он, - вы... ты тут сидишь одна, все разошлись, скоро начнет темнеть... Что ты делаешь сегодня после работы?
   Она тупо уставилась на него, и он уже ждал волну возмущения, но тут бледные губы Киры растянулись в улыбке.
   - Какой прямой, - сказала она. - И потом, в тебе есть что-то. Что-то неординарное, может быть, даже больное. Но сегодня я планирую поехать домой, одна, и рухнуть на кровать. Никакого секса сегодня.
   Теперь уже Овечкин улыбнулся, но, как ему самому показалось, улыбка вышла какая-то сардоническая, действительно, больная. Саша отчетливо увидел с ней их обоих со стороны: двое странных, одиноких людей в пыльном провинциальном закутке.
   - Я пойду, - сказал он и встал.
   - Увидимся.
   Овечкин развернулся и вышел. На улице и вправду начало темнеть.
  
   28
   Никакого лилипута в прихожей не было. Внутри царила ничем не нарушаемая тишина.
   - Что происходит?
   - Тссс... - Овечкин прижал палец к губам Киры.
   Что-то было не так.
   Саша осторожно, чтобы, если Гулливер объявится, быть готовым, двинулся вперед. На кухне пусто. Так же косо лежит на подушке раскрытая, страницами вниз, книга. На столе стоит кружка старика. Будто в супе, в воздухе плавает медленная муха. На плите, на зажженной конфорке восседает чайник. Из его вздернутого носа уже начинает исходить пар, сильнее, еще сильнее...
   Внезапно заверещавший свисток заставил Овечкина вздрогнуть. Кира сдавленно вскрикнула и уронила своего Маяковского. Он шлепнулся на пол, словно кусок мяса. Саша подошел к плите и, завернув газ, усмирил чайник.
   Сейчас старик прибежит на звук, подумал Саша, но сколько они не стояли молча возле плиты (Кира взглядом профессионала смотрела на стены, Овечкин уставился на дверной проем), никто не появился.
   - Что случилось, Саша?
   Овечкин что-то неразборчиво пробубнил ей в ответ и пошел к комнате деда. Она была закрыта, зато другая, всегда запертая комната...
   Она оказалась приоткрыта, где-то на ладонь. В промежутке был виден неясный свет.
   Сашу так поразил этот факт, что дальше он уже не совсем отдавал себе отчет в своих действиях. Рывком он распахнул дверь в запретную комнату и не раздумывая шагнул через порог.
   За дверью действительно находилась небольшая, но вполне пригодная для обитания комната с плотно занавешенным тяжелой шторой окном. Тут даже имелась кровать, аккуратно застеленная. Кроме нее была в углу тумбочка, заставленная фотографиями в рамках. Все стены тоже были увешаны множеством фотографий: большинство - черно-белые, но попадались и цветные, с бледными, неестественными цветами, как на всех старых фото. На всех - отец Овечкина. Где-то он был запечатлен еще ребенком, где-то взрослым, все в беспорядке, без хронологии. На некоторых он обнимался с красивой женщиной - Сашиной матерью. Кое-где присутствовал и маленький Овечкин. Кроме фотографий, в комнате находились вещи, рубашки, бережно сложенные в стопку, ботинки, что-то, скрытое в многочисленных коробках разных размеров.
   Посреди всего на полу, лицом вниз лежал дед. Руки его были неестественно согнуты над головой. Старик не шевелился.
   Саша сел на корточки, потряс его за плечо. Ладонь ощутила прикосновение холодного, безжизненного тела. Овечкин перевернул старика и отпрянул. Глаза деда были закрыты, зато раскрыт рот, словно старик хотел что-то громко сказать, и все лицо было как-то искажено и даже морщины, казалось, углубились в несколько раз.
   Никаких повреждений, кроме еле заметного синяка на лбу, появившегося, видимо после падения, Саша не увидел. Он попытался прощупать пульс на горле, но безуспешно - старик был мертв.
  
   22.01.08, Краснодар
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"