Аннотация: Это просто сон, приснившийся не в 2009 году. Я увидела себя лежащей на старинном еврейском кладбище в городке Самбор подо Львовом....
љ Юлия Мельникова 2009
Самбiр алте, Самбiр найе.
В дороге мне приснились древние укры. Были они страшные, заросшие, словно вымершие шерстистые носороги, длинными нечесаными космами, в волчьих шкурах и связках зубов, нанизанных на оленьи жилы, обмотанных вокруг шеи. За спиной вождь укров тащил связанного за лапки, как курицу, большого птеродактиля. Из узкой пасти-клюва капала рубиновая кровь, а черные дерматиновые крылья волочились по траве. Жена вождя вела с собой саблезубую белку, клыки ее выдавались далеко вперед, призывно мерцая жаждой мщения. Глаза белки, выпученные, белые, смотрели с недоумением.
Это все вареники, подумалось мне, не надо было есть вареников, неизвестно, чего они туда намешали, может, и ЛСД, или мука попалась плохая....
Я пытался проснуться, но не получалось. В купе кто-то настойчиво просил говорить по-украински, стучали зубы о советский стакан, проводницы курили, дым полз сквозь щели в двери купе ко мне.
Очнулся я почему-то на кладбище. Поезда не было видно, только где-то вдалеке торчали столбы. Под моим телом оказалась сухая, чуть тепловатая могильная плита. Я поднялся, отряхнулся (сумка, документы и даже бумажник на месте, ничего не украли) и увидел перед собой кривые ряды каменных надгробий, уходящих далеко за горизонт.
Надгробья от древности уходили в землю иногда наполовину, проваливались, кренились. Еврейское кладбище - атрибут украинского захолустья, вспомнилась мне почему-то фраза из купленного в киоске путеводителя. Буквы иврита, впрочем, на большинстве плит или стерлись полностью, или проглядывали местами. Поиск их представлял замысловатую игру: ага, вот "пей", вот "аин", вот "далет", а вдруг вынырнет из зарослей лопуха "рейш" или бутон неизвестного цветка.
Они все, когда выбивали эти надписи, думали об Иерусалиме, о кедрах, лилиях и львах, которые под Самбiром не водятся, но легли здесь, в эту бывшую польскую землю....
На самой старой, выбеленной плите коэна лежала, развратно раскинувшись и обнажив желтое брюхо, черная саламандра. Вокруг нее росли одуванчики.
Я достал фотокамеру и уже нажал на кнопку, чтобы запечатлеть столь приятное сочетание цветов (белый камень, желтые одуванчики, черная саламандра), как она подпрыгнула, перевернулась и скрылась в высокой траве. Понять, почему я оказался не в поезде, так и не удалось. Самое простое объяснение - проводница перепутала меня с кем-то, кого обещала вытолкнуть, не доезжая до городка несколько километров, даже спящего. Пришлось идти к Самбiру, ориентируясь по указателям.
Я шел, стараясь не отклониться от блестящих рельсов, сначала один, потом из ниоткуда вынырнул странник в белой рубахе, белой иудейской кипе.
Он нес тяжелый деревянный крест, не бутафорский, выбрав себе, видимо, такое наказание. Лицо его мне кого-то напоминало.
- В Ченстохов?- спросил я его, когда мы поравнялись, нас отделяли только шпалы: я слева, он справа.
- W Eruzalem - ответил он.
Но там разве кресты не выдают? - удивился я, зачем тащить крест с собой, арабы сдают по дешевке кресты для таких церемоний!
- U nieh nie doprositsa - сказал странник, zydy...
И исчез. Только потом я догадался - это ж Кароль! Но он же умер!
Черт знает что творится в этой Захидщине!
Самбiр приближался, уже сверкала ратуша, которую красили то в зеленый, то в розовый цвет, стали появляться битые немецкие машины, поливалка и ассенизаторская. На ассенизаторской к бочке какой-то шутник приклеил политическую листовку Юлии Владимировны.
Я вошел в Самбiр, который был найе, но не назывался так, чтобы не обидеть жителей Самбiр алте. Кругом были натыканы трезубцы, жовтая блакить равномерно растекалась по фасадам, стояла, изогнувшись в сложной камасутровской позе женщина-мать, символизирующая жертву москальского террора.
Мне же в уряд треба, с документами, а то за шпиона примут.
Я посмотрелся в стеклянную витрину, убедился, что выгляжу прилично.
В приемной уряда сидели мрачные местные польки и два араба. Арабы молчали, видимо, питая большие иллюзии по поводу украинского самостийства. У меня никаких иллюзий не осталось.
Это с Гуантанамо ребята, шепнула мне полька, их улучшать демографические показатели выписали, а они нашими дивчинами брезгуют, по чиновникам ходят, мы, мол, пострадавшие от Буша, платите.
- Что, они так никого? - удивился я.
Да, вздохнула полька, а у меня три внучки подрастают, парни-то наши кололись, пили и все у Альперовича остались....
- А кто этот Альперович?
- Жид наш единственный, в морге работает, кто помер, обрабатывает, бреет, причесывает.
- Это вам не тех прислали. У них стресс от пыток и голода, да к тому же они очень набожные, с иноверками не могут. Но, может, оклемаются и улучшат вашу демографию. Тем более им американцы таблетки давали, ну чтоб совсем о женщинах не думать, и таблетки эти еще год действуют....
Нашу уж не исправишь, сказала мне другая полька, у нас все годы -100 человек, как в 39-м началось, так без конца...
Я понял, что местную власть волнует только один вопрос, и благоразумно удалился, тем более что завтра в уряде не приемный день.
Пройдясь по улице, стал искать Альперовича. Последний еврей - надо б посмотреть, да еще и в морге!
Но Альперович сам налетел на меня: он несся по Бандеровской в белом халате, держа в руках ... голову.
- Вы Альперович?
- Да, я, извините, бегу, тут похороны, а голову забыли, надо вернуть!
Тогда я попозже заверну к вам в морг! - предупредил я.
- С удовольствием! У меня давно никого из Москвы не было, живем как в зоопарке, все свои.
- Я не из Москвы.
- Ну, из России, буду рад!
И помчался с головой.
- Сумасшедший дом! - воскликнул я, ни одного здорового!
- А что вы хотите, меня догнала та полька из очереди в уряд, психушку у нас прикрыли, больных отпустили, и они ходят, неприкаянные....
Альперович, вернув голову, встретил меня с распростертыми объятиями. Сразу на столе морга появилось сало, датский химический рулет и газированная вода "Колокольчик" с привкусом груши.
Спиртного, извините, не держим, норму нам урезали, так что медицинским ректификатом угостить не можем - расплылся Альперович.
- Ничего, я не пью, сказал я, да и сало у еврея как-то странно....
- А я и не еврей, произнес Альперович, я литовец Альперявичус, но когда из Самбiра наши трезубники выгнали евреев, пришлось сойти за еврея и даже паспорт поменять.
- А трезубники у вас зверствовали? - спросил я у него.
- Не очень, ответил лже-Альперович, они тихие, главное, чтоб деньги имелись. Кушайте, кушайте сало, свое подворье, свой засол.
Резко звякнул телефон. Начальник морга поднял трубку и, послушав визгливый женский голос, сказал: выезжаем.
- Пора нам, опять тело! - посетовал Альперович и, дав мне ценные советы, адрес гостиницы и недопитый "Колокольчик", уехал на тело.
Я пошел в гостиницу. Она располагалась прямо в бывшей синагоге, чей большой молельный зал поделили на номера-прямоугольники, а всякие пристройки превратили в кафе, душевую и сортир.
Администраторша сидела на биме - резном возвышении, похожим на университетскую кафедру, и листала книгу учета.
- Вы откуда? - спросила она.
Из России.
- Тогда вы иностранец, платите по евротарифу.
Выхода не было, я достал бумажник.
- Записывайте здесь: паспортные данные, цель поездки.
- Естественно, у нас до войны 97% евреи, цадики жили, здесь недалеко есть "водопад Цадиков", где любили они молиться летом. А зимой шли в синагогу, она звалась "Диврей ха-дат"....
- А сейчас евреи есть? Только не Альперович, я его уже видел.
Администраторша поморщилась.
- Нету, наверное. У нас униаты только, костёлы кругом.
Я взял ключ и отправился в номер. Но не успел заснуть, как меня разбудил скрип двери. Она распахнулась и ко мне просунулась голова в черной вязаной шапочке, вверху которой торчали два рога.
При ближайшем рассмотрении это нечто оказалось молоденькой горничной, напялившей шапочку с двумя прорезями для крысиных хвостиков, крашеных под блондинку. На синем фартучке у нее был пришпилена ламинированная бумажка. Я пригляделся - и о, ужас, прочитал: Marina Mnishek.
В руках она держала сложенные полотенца.
- По нихбар - неожиданно сказала Мнишек, здесь похоронен - и развернула полотенца, оказавшиеся саваном....
Самборская самозванка закутала меня саваном как египетскую мумию, вынула из кармана молитвенник в черной обложке с треугольником посредине.
- Вы же умерли! - возразил я, умерли, и давно! Вы не имеете права меня хоронить!
- А кто сказал, что вы живы? - оскалилась Мнишек, и показала мне свидетельство о моей смерти.
Она завязала края савана бантиком, ловко подхватила меня под мышку и понесла из номера на улицу. Мы проходили мимо магазинчика игрушек, в витрине которого красовалась "лялька у домовине", то есть кукла в гробике, маленьком, кукольном, обитом бордовым бархатом изнутри и черным снаружи, с серебряным католическим крестом на крышке.
У ляльки - это я точно видел - под белокурой головой лежала атласная розовая подушечка с пышными кружевами по краям, а ноги и часть туловища укрывало такое же розовенькое атласное одеяльце, слегка простеганное по косой, и тоже с кружавчиками.
- Мамо, купы ляльку у домовине - раздался требовательный детский рёв, мамо, ну купы, купы!!!
- Nie kupu!!!!
- Купы!
- Nie kupu!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
А Мнишек несла и несла меня мумией неизвестно куда.
Господи, ну и командировочка! Хоть бы вспомнить, зачем я сюда приехал!
Мнишек! Остановись! Я живой, меня рано хоронить!
- По нихбар - ответила Мнишек, по нихбар!
На еврейском кладбище уже собрались грифы. Ой, не грифы, а могильщики, похожие на грифов, опустившие голые шеи с маленькими клювастыми головками, а из-под черных пиджаков у них торчали остатки недовыщипанных перьев.
Принесли надгробие, старое, с шакалами, и двумя знакомыми мне буквами - "пэй" и "нун". По нихбар.
Мнишек внезапно развернулась, сняла шапочку и бросила ее в мою могилу.
Давай, залазь - сказала она, а я пока сына покормлю.
Мнишек достала левую, четырехсотлетнюю грудь и начала кормить ею непонятно откуда выскочившего младенца.
Ворёнка, сына Мнишек якобы от Лжедмитрия 1, то ли от Лжедмитрия 2, а на деле от врача-еврея, ведь убили!
Младенец сосал польское молоко жадно, и чем больше он насыщался, тем крупнее становился, превратившись в Дмитрия Анатольевича.
- Рейд оф идиш? - спросил он у грифов.
- Яаа, рейд оф идиш - хором ответили грифы....
... Я проснулся на верхней полке.
Пьяная проводница пихала меня в плечо, приговаривая: Самбiр алте проспали, бужу, бужу, и все не отвечаете.
- А что теперь? - спросил я ее.
- Ничего, ответила проводница, дотянем как-нибудь до следующей станции.