Аннотация: Где спрятаны истоки словотворчества Велимира Хлебникова? Как соотносились его эксперименты над СЛОВОМ и панславизм? И кем же он был - поэтом, дервишем, пророком?
Велимир Хлебников. Многие прекрасные слова.
Хлебников - визионер. Его образы убедительны своей нелепостью, мысли - своей парадоксальностью. Кажется, что он видит свои стихотворения во сне и потом записывает их. Н. Гумилев. Из писем о русской поэзии. 1914г.
А я зачем-то бреду Канта учить по-табасарански... Хлебников.
Начну с предыстории. На каком-то "вельми патриотическом" сайте мне попалась фраза, что Хлебников был активным участником панславистского движения начала 1910-х и его литературные эксперименты ставили одну-единственную цель - пропаганду этой идеологии. Более того, русский футуризм, явление не национально-русское, а эпигонски-западническое, панслависта Хлебникова впоследствии отвергло и отринуло. Панславистские настроения, уверял анонимный автор, поэт впитал в семье, его двоюродный брат, близкий друг юности, Николай Рябчевский, был автором марша "Вступление во Львов", который собирались исполнить при взятии этого города, но по каким-то причинам так и не сыграли. Словотворчество Хлебникова там интерпретировалось в качестве продолжения проекта единого языка для мега-государства Славия, который начал разрабатывать еще в 18 веке хорват Ю. Крижанич. Хм, подумала я, что-то в этой версии не клеится, надо почитать о Хлебникове. Мало, что раздирают между русской и украинскими литературами (казацкий род Вербицких), плюс армяне (линия купцов Алабовых). Если так дальше пойдет, его скоро в русские мусульмане занесут (за ориентальную поэму "Труба Гюль-муллы" и общение с персидскими дервишами) или в первые, до Кирсана Илюмжинова, вступившие в контакт с инопланетянами в Калмыкии (ведь Хлебников родился в ставке кочевников-ламаистов, а одним из первых воспоминаний стал хурал). Разбираться пришлось долго: Хлебников - не самая простая персона Серебряного века. Не только потому, что он не замечал ничего, кроме творчества, однажды даже съел сырого дрозда (!!!), предлагал разводить в реках крокодилов. Мечтал, что потомки установят в Москве памятник польскому королю Яну Собесскому, был похоронен "гражданским браком" (крестьяне так называли любую внецерковную церемонию, в том числе и погребение), а на его могилу поклонники водрузили каменную бабу. С могилой Хлебникова тоже не все ясно - есть сведения, что при его перезахоронении крестьяне нарочно указали московской комиссии не то место, оставив его настоящий прах себе. Хлебников писал свои творения веткой вербы и суровой иглой лесного дикобраза. Чтобы понять, возможно ли занести его, не искавшего никаких выгод и далекого от постылой современности, в активисты-панслависты, нужно сначала узнать, кем же был Хлебников?
Однажды к Хлебникову подошла элегантная светская дама и спросила: о вас говорят разное, одни считают гением, другие - безумцем. Но кто же вы на самом деле? Поэт ответил, что ни то, ни другое. (Р. Якобсон. Из воспоминаний).
Никогда не верьте дословным переводам. Несмотря на декларируемую любовь к неведомому будущему, русский футуризм (или будетлянство - так больше нравится) противоречиво тяготел к древнейшим мифологическим пластам, к фольклору и около-фольклорным мистификациям. Они доказали одну простую вещь: все новое может быть не только новым, но и сконструированным из хорошо забытого (или плохо исследованного) старого. Неслучайно свою книгу "Архаисты и новаторы" Ю. Тынянов хотел назвать "Архаисты-новаторы" - через дефис, близкий по смыслу знаку равенства, и формула "архаист-новатор" как нельзя лучше подходит Велимиру Хлебникову. Тынянов имел в виду не до конца понятную, но безотказно действующую закономерность, в силу которой любая попытка новации в области культуры поднимает на поверхность давние культурные слои, и чем мощнее попытка, тем глубже перемещаемый слой архаики.
К сожалению, жизнь, творчество, судьба поэта стали в свой черед мифологизироваться (хотя и не совсем в том смысле, в каком это слово употреблялось до сих пор). Хлебникова непрерывно делали полигоном для мифологических упражнений, превращали поэта в литературную или окололитературную легенду, и на всем хлебниковедении - отечественном и зарубежном - в той или иной мере лежат отражения и пятна этой легенды .
Будетлянство, сдается мне, провозглашалось не столько из любви к будущему, сколько в предсказании своей настоящей славы в этом будущем.
Репутацией заумника, бессмысленника наделило его время - сетовал поэт Н. Асеев.
В начале 20 века футуризм воспринимался примером упадничества, а громкие скандалы освещала желтая пресса. Одним из первых, кто серьезно подошел к этому несерьезному явлению, был вовсе не литературный критик, а молодой лингвист Роман Якобсон, додумавшийся сопоставить заумь футуристов и язык старинных заговоров. Мы имеем дело в данном случае не с поэтической, а с эмоциональной языковой системой - пояснял он.
В дальнейшем узкая группа лингвистов написала о Хлебникове больше, чем все литературные критики, вместе взятые. В 1975г. обнаружились письма начала 1920-х другого лингвиста, Н. С. Трубецкого, посвященные критике критики Хлебникова Якобсоном. Он отзывался о работе так: "Есть много интересного и верного. В области содержания, мне кажется, есть один недостаток: слишком большое пренебрежение эстетическим критерием. Пушкин, народная словесность, футуристы - все это совершенно разнородные величины..."
Насколько открытие его поэтического мира повлияло на создание Трубецким концепции евразийства, неясно, как и то, почему Альберт Эйнштейн прислал русским футуристам, изучающим проблемы времени, приветственное письмо, а в оформлении книг Хлебникова участвовали загадочные художники Малевич и Филонов? Эти странности, умноженные на разрыв между литературной критикой и лингвистическими исследованиями, десятилетиями молчания о Хлебникове в СССР, только способствовала созданию особых мифов. Сам Хлебников признавался, что "я предвижу ужасные войны - через ять или через е писать мое имя". Так оно и вышло. "У вас три осады: осада времени, слова и множеств" - напоминал он. Осада множества идеологических интерпретаций - что может быть хуже для поэта?
Но что же необходимо понять о нем сейчас? Хлебников - не коллекционер слов, не собственник... Он, как ученый, переоценивает языковые измерения. ... Древние европейские вещи замешиваются в современную речь, географически и исторически ее расширяя , отмечал Тынянов.
Он чувствует Россию как азиатскую страну - считал Гумилев, добавляя - "хотя не призывал учиться мудрости у татар".
Он беспощадно швыряется народами. Вот академик, подумал я, подавленный его эрудицией - вспоминал футурист А. Крученых свое первое впечатление при знакомстве. Он убедителен, сочиняя и о галицких мавках, и о персидских сектантах, хотя никто не может гарантировать, что видел их воочию. Хлебников - идеальный простор для трактовок.
Сама жизнь его - скитальческая, безбытная, вкупе с небрежением к рукописям, привела к неконтролируемому расползанию творений. Его идеи, так же, как и рукописи, раздаваемые всем, кто хотел их взять, расхищались и узурпировались в течение всех лет его работы - уверяли современники. Не называя Хлебникова, а иногда и не зная о нем, поэты использовали его .
У всех авторов Серебряного века были альбомы и тетради. У Хлебникова - только наволочка, набитая обрывками бумаги, где неразборчивыми каракулями нанесены путаные строки. Прочесть Хлебникова - задача сложная во всех смыслах. Его экслибрис - <нрзб>. Он терял свои слова, как птица перья, но и собирал их. Своих и чужих. Павлиньи вперемешку с совиными, удодовыми и кецалькоатлевыми. Какие еще экзотические перышки приносил он в свое воображаемое гнездо (настоящего человечьего гнезда не было, он мог спать на голой земле, свернувшись в клубок, или на дереве), остается только догадываться.
Понимаю, здесь нельзя требовать однозначных ответов и четких определений. Любая творческая личность - мифогенна и мифологична по своей сути. Истоки особой хлебниковской мифологии - обращение поэта к области славянских и псевдославянских традиций, превращение заимствованного материала в свою оригинальную идеологическую систему. Разные точки соприкосновения биографии и творчества Хлебникова со славянофильским и панславистским движениями конца 19-начала 20 вв. большинство исследователей затрагивали изредка и очень осторожно. Страх поспешных политических интерпретаций заставил хлебниковедов уделить внимание одним сторонам и замалчивать другие. Да и сам Хлебников, как и полагалась поэту, искусно создавал свой собственный миф, не впадая в простое воспроизведение мифологических схем и образов, а тщательно их перерабатывал, сочетая не сочетаемое . Быстро нарастающее сближение литературы с мифологией и фольклором - одна из особенностей Серебряного века. Главными источниками служили книги лингвистов и фольклористов 19в. - Ф. Буслаева и А. Афанасьева.
На одном поле с Хлебниковым, вдохновляясь, а то и заимствуя его интуитивные эксперименты, трудились Городецкий, Клюев, Есенин.
Но главное: в период 1908-1913гг. российская общественность переживала всплеск панславистских настроений. Это время было беспрестанных дипломатических склок с Австро-Венгрией и Германией, Балканского кризиса 1912-13гг, наплыва деятелей славянского единения в Россию.
В панславизме и антиевропеизме Хлебникова присутствовала немалая доля эпатажа. Так, узнав о гибели "Титаника", зло пошутил, что корабль налетел на глыбу того самого льда, коим известный консерватор К. Леонтьев призывал "заморозить Запад". Однако в это же время Хлебников предсказал грядущую войну России с Германией, в его стихах появляются (наряду с восхвалением "немцеупорности" русской нации) Гете, Лейбниц, Гаусс...
Еще живя в Москве, Хлебников познакомился с журналистом, словенцем по национальности, Янко Лавриным. Он расспрашивал своего нового друга о жизни сербов и черногорцев, просил почитать ему сербские народные эпические песни, собранные Вуком Караджичем. Лаврин пригласил Хлебникова в Петербурге остановиться у него, тот с радостью принял это предложение и прожил у Лаврина около двух месяцев. Там в его распоряжение была предоставлена библиотека, где он пользовался сербским словарем Вука Караджича и словенским словарем Хостника. С Лавриным Хлебников обсуждал многие свои замыслы и готовые произведения, например балладу "Мария Вечора". Но они почти не говорили о футуризме, как, впрочем, и о Балканской войне. Его интересовал фольклор, а не политика. Те, кто пытался извлечь из панславистской истерии какие-то личные выгоды, шли заседать во всевозможные комитеты угнетенных славян, толкали речи и зарабатывали заказными статьями. Хлебников же читал словари. В письме 1913 г футуристу Крученых, он сообщает, что хотел бы заглянуть в монгольский мир и в Польшу, составить книгу баллад о героях славян, воспеть задунайскую Русь и Балканы, заглядывать в словари славян, в том числе и черногорцев, выбрать оттуда многие прекрасные слова. Очень сильное впечатление произвела на него черногорская баллада "Песня о постройке Скадра". Лаврин читал ему вслух "Смерть матери Юговичей" из цикла о сражении на Косовом поле. При содействии Лаврина Хлебников начинает сотрудничать в газете "Славянин". Эта двухнедельная газета выходила в Петербурге в 1913 году, являлась "органом духовного, политического и экономического сближения славян", было сказано на первой полосе. К сожалению, газета существовала до июля 1913г., когда Лаврин вынужден был уехать домой из-за очередного Балканского кризиса и закрыть издание. Хлебников свой 1 гонорар отдал грузинам, заслушавшись их пения. Он едва успел опубликовать там три важные статьи и один рассказ, навеянный разговорами с Лавриным. И статьи, и рассказ посвящены славянской тематике. В статье "О расширении пределов русской словесности" Хлебников говорит, что русскую литературу надо обогащать темами, сюжетами, языком других славянских народов и не только славянских. В двух других статьях Хлебников неожиданно говорит о политике . Но как! Например, в статье "Кто такие угророссы?" Хлебников сравнивает этот народ Австро-Венгрии с дулебами, исчезнувшим славянским племенем, называет их живыми свидетелями Хазарии. Сотрудничество с панславистской газетой воспринято футуристами не очень хорошо. Крученых осторожно пытался увести поэта от исторических тем к современности, но Хлебников, напротив, уходил в них глубже и глубже. Однажды в ответ на очередное вмешательство (Крученых просил сочинить что-нибудь о городе) он написал экспромтом стихотворение, где хвост мавки превращается в мощеный булыжник улицы. Ассоциация ровного ряда одинаковых камней с рыбьим чешуйчатым хвостом. Известен конфликт Хлебникова с Крученых из-за публикации в сборнике футуристов "Садок судей" стихов 13-тилетней гимназистки Милицы. По форме ее стихи приближались к футуризму, но содержание их было панславистское и верноподданническое. Приверженность футуриста к славяно-русской тематике казалась несвойственной не только его соратникам - Бурлюку, Крученых, Каменскому, но и основателю итальянского футуризма Т. Маринетти. Приехав в Россию, Маринетти пожаловался Бурлюку, что стихи его "русских последователей" почему-то переполнены архаикой, когда как футурист должен стремиться в будущее, воспевать машины, город. Не будем останавливаться на противоречивых взаимоотношениях футуристов русских и итальянских, но именно Хлебников стал камнем преткновения между ними. Впрочем, это его не особо огорчало....
То, что Хлебников не являлся панславистом в общепринятой политической трактовке, не занимался пропагандистской деятельностью, признают многие его исследователи. Ничто не может быть невернее представления Хлебникова славянофилом, националистом, исконно-русским человеком в старом смысле этих слов. Все эти мотивы у Хлебникова - просто ближайшие пределы расширения российской словесности, это минимальное осуществление мечты. Его антиевропеизм тоже надо понимать только с этой точки зрения - интернациональной, то есть общеевропейская, буржуазная культура есть смерть для "материковых" устремлений. Она узка и ограничена. А "материковое", в сущности, есть только символ Вселенной.
Поэтому, если говорить о панславизме Хлебникова, то, прежде всего, как о литературном методе, о попытках заглянуть в мистические глубины вселенского праязыка. По свидетельству Дм. Петровского, Хлебников считал украинский язык более архаичным, нежели русский, видел в нем живые черты того праславянского языка, который он либо реконструировал в поэтическом творчестве, либо привнес из словарей, художественных текстов и фольклорных записей. Надо не забывать, что Хлебников был очень застенчивым человеком. Втянуть его в общественную деятельность не представлялось возможным. Говорил, не зная, как его слова будут прочитаны потомками, какие неожиданные смыслы можно из них извлечь! Не принимая современность, Хлебников не раз уверял, что, например, хотел бы жить в Киевской Руси, часто возвращается к воспоминаниям о лете в Святошине (дачное киевское предместье, где он отдыхал вместе с родственниками). Начиная с 1910г., а, может быть, и раньше, Хлебников бывал в украинском имении Чернянке, у отца футуриста Давида Бурлюка. Туда съезжались - отдохнуть и подкормиться - не только братья Давида, тоже футуристы, Николай и Владимир Бурлюки, но и многие деятели авангарда. Футуристы устраивали перфомансы - не хуже нынешних, рисовались безумные абстракции, сочинялись заумные стихи, в непонятности коих слышались мелодии украинской речи (оттуда знаменитое "дыл бул щир"), еврейской молитвы (черта оседлости), польских разговоров (в южных губерниях проживало немало поляков), различных русских говоров и диалектов, жаргонов и детских искажений. Заумь рождалась из непосредственного восприятия чужих языков, из бытовых разговоров, обмолвок и оговорок, недослышанного и недопонятого.
Словотворчество Хлебникова тоже опиралось на лексику других языков. Но оно не остановилось на элементарном переносе услышанного. Особому "хлебниковскому" языку и появлению неологизмов (того же самолета) предшествовала кропотливая филологическая работа. Столь же серьезно поэт относился еще к 2 вещам - исчислению "законов времени" и изучению птиц (сын орнитолога, участвовал в наблюдениях, изготовлении чучел).
Слово поймать иногда сложнее, нежели подкараулить удода или схватить дрофу. Они тоже клевались и ускользали, царапались и щелкали клювами. Попробуйте приручить ужасокрыла, зеленохвостого преддевичьего змея, идолобесие (придуманные им слова). Или выяснить, что прячется за фразой "падение сов, странное и загадочное, удивило меня". Поэт один взвалил на себя необъятную заботу, а его т.н. "доброжелатели" ходят, смотрят и политику приплетают. Ну не обидно ли? Радовался Хлебников атавистичному когтю на краю крыла - так же, как и обнаружив в живом языке считавшееся забытым древнее слово. Надо отдать должное прозорливости Хлебникова, включившего в "Ночь в Галиции" именно те куски заумных заговоров, где особенно отчетливо выявлены общечеловеческие языковые свойства - признают лингвисты.
Сочетания звуков, коими отгоняют мавок, могут принадлежать как к языкам славянской группы, так и к тюркской. Ларин увидел даже переклички зауми с санскритом.
<...> Песня ведьм
Ла-ла сов! Ли-ли соб!
Жун-жан - соб леле.
Соб леле! Ла, ла, соб.
Жун-жан! Жун-жан!
Русалки (поют)
Иа ио цолк.
Цио иа паццо!
Пиц пацо! Пиц пацо!
Ио иа цолк!
Дынза, дынза, дынза!
Русалки (держат в руке учебник Сахарова и поют по нему)
Между вишен и черешен
Наш мелькает образ грешен.
Иногда глаза проколет
Нам рыбачья острога,
А ручей несет и холит,
И несет сквозь берега.
Пускай к пню тому прильнула
Туша белая овцы
И к свирели протянула
Обнаженные резцы.
Руахадо, рындо, рындо.
Шоно, шоно, шоно.
Пинцо, пинцо, пинцо.
Пац, пац, пац . <...>
Почему Хлебников заменяет свое имя Виктор на Велимир (Велемир)? Обычно ссылаются на то, что в 1910-е, во время моды на панславизм стало традицией брать себе народные имена. Но не все столь просто. Есть несколько версий происхождения имени Велимир. По одной, расстроившись, что не сумев поехать в Польшу, Хлебников стал читать т.н. "бархатные книги" и гербовник "Польская корона" иезуита Несецкого, где собраны сведения обо всех шляхетских родах Речи Посполитой. Среди знакомых Хлебникова были потомки польско-литовского рода Довгелло (Довгялло) герба Задора. Основатель этого рода прославился победой под городом Велкомир (Wielkomir). Это созвучно с придуманным именем Велимир.
По другой версии, ключ к разгадке - ранние опыты в подражание Гоголю. В статье 1922г. Иванов-Разумник, рассматривая русский футуризм, определил его так: "это Хома Брут, на котором едет верхом ведьма - вещь". Футуризм действительно обнаруживает мистическую связь с творчеством Гоголя. Роднит их и безумие, тоже ставшее одним из творческих методов (сравните сочинения футуристов с гоголевскими "Записками сумасшедшего"). Ещё в 1907-1908гг. Хлебников пишет произведение "Юноша я - мир", где прибегает к игре - "анаграмме" заглавия гоголевской "Миргород". Русское "мир" в инверсии читается как "Рим", откуда получается новый топоним "Рим-город". Такой же инверсией, в хлебниковском заглавии, получаем "Юноша я - Рим". В 1911г. модель "расшифрована" в подзаглавии "Подражание Гоголю" к произведению "Великдень"