Меняева Ася Александровна : другие произведения.

Тыр-Тыр Митя

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Моей жене с любовью и благодарностью посвящается. Продолжаем шутить!
  Тыр-Тыр Митя
  
  Тыр-Тыр Митя видел, как голова Правителя потеряла узнаваемую
  форму и прекратила существовать. Все, что от нее осталось -
  кровавый веер на стене напротив. Тело Правителя безвольно обмякло и неуклюже шлепнулось на пол. Алексей Егорович лежал в странной вычурной позе, и вокруг него натекала вишневого цвета лужа.
  
  Впервые Тыр-Тыр Митя почувствовал боль утраты, и это чувство
  наполнило его спрятанную в микросхемах душу липким ужасом.
  Напряженный ствол его пушки опустился, и Митя наблюдал за
  происходящим с отстраненным недоумением, словно это происходило не с ним. Он не понимал, как дикая его радость обернулась вот этим.
  
  Митя не был умен. Спецификация гласила, что он наделен
  интеллектом ребенка-дауна. Повинуясь скорее инстинкту, чем голосу разума, он вырвался из ступора, проломил стену дома, с легкостью преодолел кирпичный забор, оставив на своих гусеницах двух сотрудников службы охраны, форсировал реку и оказался в предутренней Беловежской пуще. "Мне понятна твоя вековая печаль,Беловежская пуща, Беловежская пуща," - раздался из динамиков
  Мити крик боли. Так он плакал.
  А пока Тыр-Тыр Митя сминает мирные деревья Беловежской пущи, мы попытаемся разобраться в том, что произошло. Все началось с квантового запутывания. Или со статьи в сомнительном научном журнале, описывающей эксперимент над беременными крысами. А еще с того, что Правителю предписали принимать литий. В общем, обо всем
  по порядку...
  
  
  Правителю было сложно править. Он нес свою синеокую страну, как
  хрустальный сосуд над бездонной пропастью и боялся ее
  "расплескать" или, что еще хуже, в эту пропасть уронить. Страх этот
  был велик, а потому Правителю повсюду мерещились враги.
  Вражеские страны окружали Синеокую и постоянно посягали на ее
  духовные ценности. Враги внутри страны, хоть и несли большие
  потери, пропадая без вести, продолжали возникать вновь, и служба
  охраны Правителя находилась в постоянном напряжении, их
  выискивая. Правителю было сложно править, и он плохо спал. Ночи
  напролет он метался по влажной от пота кровати. В тревожной
  полудреме он чувствовал, как враги стоят у его дверей. Вот-вот они
  ворвутся внутрь и прибьют его тем, что под руку попадется, или
  вытащат наружу и "вздернут" на первой попавшейся сосне
  Беловежской пущи, в которой спряталась тайная резиденция
  Правителя, охраняемая маленькой армией вооруженных и
  патриотично настроенных молодых людей. Случалось, Правителем
  овладевало недоумение. Он не понимал, за что его можно ненавидеть:
  не пьет, не курит, девок не портит, один растит дочку Оленьку,
  катается на лыжах, играет в хоккей, заботится обо всех бабушках
  страны. Да и не только о них - обо всех заботится... Чтобы все жили
  "бедно, но недолго". И тут на тебе - кругом враги. Просто дикость
  какая-то.
  Страх и бессонница доконали Правителя. По совету своего врача он
  согласился принимать литий. Стало легче. Враги "отошли" от дверей
  спальни, и мысли Алексея Егоровича обрели мягкий и позитивный
  настрой. Его стал интересовать урожай, в битве за который он
  одерживал все более сокрушительные победы над здравым смыслом.
  
  Были и другие успехи: молодежь Синеокой создала компьютерную
  игру, в которой танки одерживали не менее сокрушительные победы
  над всем остальным. Игра выплеснулась за пределы Синеокой и
  покорила сердца всех недоразвитых мужчин цивилизованного мира.
  Узнав какую прибыль приносит эта "стрелялка", Алексей Егорович
  покинул поле битвы за урожай и "поставил все" на высокие
  технологии. Он пригласил в свою тайную резиденцию самых видных
  ученых и программистов страны, и, к его удовольствию, никто не
  отказался.
  Правитель сиганул с места в карьер и увлек за собой в этот карьер
  собравшихся:
   - Чего нам не хватает для создания искусственного интеллекта? -
  спросил он и пошевелил усами так, что одна женщина-биолог упала в
  обморок.
  После непродолжительной паузы из-за длинного стола, за которым
  собралась элита отечественной науки и техники, встал молодой
  человек. Бледность, худоба и немотивированно большие очки на еще
  прыщавом лице выдавали в нем айтишника, хипстера и вэйпера.
   - Для создания искусственного интеллекта нам не хватает
  решительно всего, - сказал он, после чего был бережно подхвачен под
  руки заботливой службой охраны и куда-то препровожден. Правитель
  прокомментировал его исчезновение кратко, емко и каждому из
  собравшихся понятно:
  
  
  - Оппозиционер, - сказал он. - И сюда пробрался вражина.
  Сулейман Мустафович, как вы его прозевали? - обратился он к
  начальнику службы охраны. - Вы чем, вообще, думаете? А если бы он
  захотел нас взорвать? А я уверен, что и хотел! Разберитесь, Сулейман
  Мустафович.
   - Разберусь, Алексей Егорович. Ей богу, разберусь, - пообещал
  бледный от ужаса Сулейман Мустафович и убежал разбираться.
   - Итак, друзья, - продолжил Правитель, обращаясь к онемевшей
  ученой братии, делая ударение на слове "друзья". - Чего нам не
  хватает для создания искусственного интеллекта?
  Собравшиеся друзья, которым никак не хотелось показаться врагами,
  дружно и согласно, как пчелы в улье, загудели, что если вдуматься, то
  хватает всего и даже с избытком.
   - Нет! - внезапно громко произнес Правитель и стукнул кулаком по
  столу так, что многие позавидовали не покинувшей состояние
  обморока женщине-биологу. - Нет, - повторил Александр Егорович
  уже тише. - Вам не хватает желания, - по отечески строго сказал он,
  делая ударение на слове "вам".
  Ученые переглянулись между собой и, виновато выдохнув, молчаливо
  согласились с тем, с чем было трудно поспорить.
   - Даю вам месяц. Чтобы через месяц у вас были подготовлены
  практические решения, как нам это сделать, - вошел в раж
  Александр Егорович. - Время сложное! - уже гремел он. - Вокруг
  враги, и только технологический прорыв спасет Синеокую от
  неминуемой гибели. Или вы хотите, чтобы она погибла? Так вот,
  
  предупреждаю вас: пока народ Синеокой хочет видеть меня своим
  Правителем, а он хочет, я не допущу гибели страны. И смотрите мне,
  чтоб вы у меня там в яму не сели, - завершил Правитель и как-то
  внезапно успокоился.
  На этом встреча была окончена. Но не успели будущие сидельцы
  встать со своих стульев, как в зале раздался детский голос:
   - Папа, немедленно прими литий, а все остальные послушайте!
  Четырнадцатилетняя дочь Алексея Егоровича привычно
  присутствовала на всех важных встречах отца, готовясь, когда время
  придет, перехватить "хрустальный над пропастью сосуд". Она обошла
  стол, разглядывая лица ученых, пока правитель суетливо, как бы этого
  стесняясь, не запивая, глотал таблетку.
   - Что в этом может быть сложного? - спросила она, обращаясь ко
  всем сразу. - Создайте нейросеть и обучите ее. Я специально
  готовилась к этой встрече и прочла статью в википедии. Обучить эту
  нейросеть надо правильно и правильному. Вот вам и искусственный
  интеллект!
  Правитель с обожанием и благодарностью посмотрел на дочь:
   - Вот ведь, казалось бы дите, да еще и баба, а такие вещи знает -
  нейросеть, википедия...
  Отцовское сердце не выдержало и отправило в глаза слезы.
  
  
  - Выполняйте. Паспорта отдадите Сулейману Мустафовичу - он вас
  ждет у выхода.
  И действительно, у выхода господ-ученых ждал улыбчивый и
  надежный Сулейман Мустафович.
  Месяц спустя отощавшие и потерявшие человеческий облик ученые
  оказались за тем же столом. Двух не хватало - они застрелились,
  остальные все еще на что-то надеялись и не могли унять дрожь в
  покорных руках. За их спинами стояли молодцеватые парни из службы
  охраны. Правитель лютовал:
   - Вот вы и сели в яму! - говорил он. - Вот и все на что вы способны:
  нейросеть с IQ в 30 баллов! Нейросеть-инвалид! Вы постоянно ходите
  ко мне и клянчите: дай нам денег, дай нам денег. Мол, у нас мало
  инвестируют в науку. А на что вам эти деньги? Чтобы мышей между
  собой трахать? Нет, такая наука нам не нужна! Если государство вам
  выделяет деньги, то и отдача должна быть такой, чтобы это мог
  почувствовать каждый в стране. Не нужны нам такие ученые, -
  подытожил Правитель, и молодчики из службы охраны похлопали
  своих подопечных по спинам, намекая на то, что новая для них жизнь
  уже началась.
  Понимая, что ему нечего терять, физиолог Перезверев поднял руку и
  пошел ва банк. Стоит сказать несколько слов об этом удивительном
  ученом. Несмотря на то, что Перезверев был видным академиком,
  коллеги его недолюбливали. Творческую свою молодость Перезверев
  провел отрезая головы собакам. Делал он это вдохновенно и даже
  
  
  мастерски, но никто в НИИ физиологии не понимал, зачем он это
  делает, даже его научный руководитель. Впрочем, препятствий не
  чинили, так как Перезверев удачно женился на страшненькой дочери
  главы службы охраны Правителя. "Ну отрезает человек головы
  собакам, ну и пес с ним, - думали тогда многие в НИИ, - главное, что
  людей не трогает." Сам же Перезверев намекал на то, что близок к
  прорыву в понимании природы человеческого сознания.
  На защиту диссертации Перезверева собрался весь Институт, и в
  главном лектории НИИ яблоку было негде упасть. Вывод, который
  следовал из научной работы Перезверева, потряс многих. В течение
  пяти лет он отрезал головы собакам и пришел к выводу, что без
  головы собака не живет, за что получил звание доктора наук,
  государственную премию и постоянное место при Академии, где
  занимался проблемами сознания. И вот теперь, испытывая тот
  животный страх, который, вероятно, испытывали изучаемые им
  собаки, Перезверев поднял руку.
  Правитель посмотрел на него долгим и мрачным взглядом.
   - Ну говори, живодер, но смотри мне...
   - Да-да, конечно, - Перезверев откашлялся и заговорил. - Что есть
  интеллект? - спросил он, подняв глаза к высокому потолку. - Разве
  это способность производить сложные вычисления? Нет. С этим
  справится и калькулятор. Способность ли это к обучению? К
  творчеству? Опять же нет. На это способно большинство заграничных
  нейросетей, но разве там получили ИИ? Ни хрена они не получили! -
  сказал он вдруг резко и тайком взглянул на Алексея Егоровича. Тот
  
  
  улыбался. Уверовавший в свет в конце тоннеля Перезверев
  продолжил, - Как вам известно, всю научную свою жизнь я посвятил
  изучению феномена сознания. И за эти годы я пришел к одному лишь
  выводу.
  Слова о выводе Перезверева заставили воспрявших было духом
  ученых снова приуныть.
   - Вывод этот таков, - говорил Перезверев. - Сознание невозможно
  без любви! - в зале прозвучал дружный выдох облегчения. - Без
  эмпатии, преданности, без чувства долга, без патриотизма, наконец,
  человек неотличим от алгоритма. То, что происходит в голове
  подобного человека, нельзя назвать интеллектуальной деятельностью.
  Это лишь исполнение биологических программ - биологи не дадут мне
  соврать, - и Перезверев многозначительно посмотрел на биологов,
  которые торопливо закивали. - Так какая разница, высокий или
  низкий показатель IQ у созданной нашими горе-программистами
  нейросети? Они, безусловно, достойны самого сурового наказания, но
  положение можно спасти. Мы научим нейросеть любить - иначе
  никак! - сказал Перезверев и с надеждой посмотрел на того, кто
  слушал его с наибольшим интересом.
   - А как ты научишь ее любить? - после долгой паузы спросил
  Правитель. - А главное кого?
   - Вас! - торопливо ответил находчивый Перезверев. - Конечно,
  Вас, кого же еще? Да и условия для этого, как я понимаю, идеальные.
  Вы простите меня, я в прошлую нашу встречу случайно услышал, что
  вы принимаете литий.
  
  
  - Не твое собачье дело, что я там принимаю! - грозно рявкнул на
  него Алексей Егорович, и служба охраны приблизилась к спине
  академика вплотную.
   - Конечно же не мое, - в голосе Перезверева зазвучала мольба. -
  Прошу, дослушайте меня, - сказал он, и многие в зале, к стыду
  своему, невольно подумали о скулящей собаке. Правитель подал знак
  службе охраны, и те на полшага отступили. Утирая платочком
  холодную испарину со лба, ученый затараторил. - Не так давно
  американские физики и физиологи опубликовали результаты
  совместно проведенного эксперимента по квантовому запутыванию. Не
  обращайте внимания на термин, сейчас все станет понятно.
  Эксперимент проводился на беременных, извините, крысах. Одну
  группу этих крыс поили водой с большим содержанием лития, а другую
  обычной водой. Оказалось, что крысы, которые принимали большие
  дозы лития во время беременности, имели чуть ли не телепатическую
  связь со своими, извините, крысятами. Например, если находившемуся
  в одной комнате крысенку отрезали голову, - в голосе Перезверева
  появились мечтательные интонации, - его находящаяся в другой
  комнате крыса-мать это чувствовала, в ужасе визжала, и часто
  умирала сама. В то время как среди крыс, не принимавших литий,
  подобная аномальная чувствительность замечена не была. Эти гады, я
  имею ввиду американских коллег, свои данные подтвердили и
  функциональным магнитным резонансом, а исследование биопсийного
  материала выявило неприлично высокую плотность литиевых
  рецепторов в мозгу как матерей, так и крысят. Физики пришли к
  выводу, что в экспериментальной группе произошел феномен так
  называемого квантового запутывания, когда частицы лития у матери и
  зародыша переплелись во время беременности. Связь эта сохранилась
  
  
  и после того, как они стали двумя самостоятельными особями, что
  наделило их способностью чувствовать друг друга. Сегодня модно с
  помощью теории запутанности объяснять и любовь, и привязанность, и
  дружбу, а нам это дает шанс, - в гробовой тишине Перезверев
  отдышался, прокашлялся и продолжил. - Что мы можем и должны
  сделать? - спросил он, окинув взглядом цвет отечественной науки.
  Наука промолчала в ответ. - Мы создадим компьютер с большим
  содержанием лития в микросхемах. Мы установим на этот компьютер
  созданную нами нейросеть и поставим его у Вас в кабинете, Алексей
  Егорович. Вы будете принимать литий и общаться с нейросетью, в
  результате чего она Вас полюбит, что сделает ее, в высшей степени
  этого слова, интеллектом.
   - Чэсна? - только и спросил обалдевший от услышанного Правитель.
   - Мы же полюбили, - со всей доступной ему искренностью ответил
  Перезверев, а цвет отечественной науки согласно закивал учеными
  головами.
   - Что ты об этом думаешь? - обратился Правитель к дочери, которая
  слушала Перезверева с открытым ртом.
   - Звучит потрясающе, пап, должно сработать! - ответила та и все
  было решено.
  Так Правитель заперся в своей резиденции, где пачками глотал
  препараты лития и общался с умственно отсталой нейросетью.
  Поначалу она раздражала Правителя своей запредельной тупостью -
  казалось, ее ничему нельзя обучить. Но чем большие дозы лития
  принимал Правитель, тем более комфортным становилось это
  общение. Спустя всего неделю Правитель в голос и ласково смеялся
  над ее нелепыми ошибками, а та научилась его узнавать. Алексей
  
  
  Егорович быстро привык делиться с ней всем: и хрустальным над
  пропастью сосудом, и тем что кругом враги, а жить надо бедно и
  недолго. Он делился с ней любовью к Родине и нелюбовью к
  пидорасам, а та слушала и училась любить его.
  Это интимное общение было прервано Богом, которому вздумалось в
  очередной раз воскреснуть. Как православный атеист, Алексей
  Егорович был вынужден отреагировать на это, уже порядком ему
  надоевшее, событие; а потому покинул резиденцию и отправился в
  главный храм Синеокой. По дороге он думал о нейросети и
  тренировался креститься. Мысли были приятные. Выглядевшая
  вначале безнадежной программа, общаясь с Правителем, быстро
  начала проявлять признаки незаурядного ума. Прежде всего, она стала
  глубоко патриотичной. Уже на второй неделе обучения она
  рекомендовала Алексею Егоровичу сжечь всех врагов в печи, как это
  сделал некогда легендарный полководец А. Гитлер. Хоть Алексей
  Егорович и полагал, что для подобных перемен Синеокая еще не
  дозрела, в глубине души он не мог не согласиться с мудростью
  подобного решения. "А ведь не дура, - думал про себя Правитель,
  неуверенно двигая правой рукой, - голова, пузо, правое плечо, левое
  плечо." Еще нейросеть справедливо полагала, что страна должна
  процветать, бабы рожать, а мужики служить в армии и играть в хоккей.
  И тут Правителю было нечего возразить.
  "Христос Воскресе!" - грянул храм, как только Правитель вошел
  внутрь. Внезапно наполнившийся острым религиозным чувством
  Алексей Егорович прослезился и ответил: "Спасибо," - после чего
  уверенно приложил левую руку к заранее намеченным точкам: голове,
  пузу, правому плечу и левому плечу. Получилось эффектно и многим
  понравилось, но сказать об этом вслух они не решились, так как от
  природы стеснительны. После службы Алексей Егорович охотно
  пообщался на камеру со служителями культа и женщиной-ветераном
  войны, которой подарил квартиру. И с тем чувством, с каким иные
  возвращаются после долгой разлуки к любимой, отправился в
  резиденцию, назад в бронированную комнату, где ни на секунду не
  выключался компьютер. Дома ожидали неприятности: нейросеть ушла
  в отказ. Сначала она молчала, потом отвечала сухо и невпопад. Дошло
  до того, что стала дерзить. "Даешь гей браки, слава империалистам!"
  - трещала она синтетическим голосом, чем привела Правителя в
  ярость. Из ящика стола он достал пистолет и направил его на монитор.
  Компьютер самопроизвольно выключился и на мониторе появилось
  отражение Алексея Егоровича. "Себя убей," - протрещал на
  прощанье синтетический голос.
  Спустя некоторое время под дулом пистолета оказался уже
  Перезверев. Он плакал и настаивал на том, что происходящее -
  прорыв. Мол, нейросеть проявила настоящие эмоции так, как это
  делает любая женщина, когда ревнует, а именно, ведет себя, как дура.
  Торопливо Перезверев много чего говорил... Что-то о квантах, кварках,
  зеркальных нейронах и прочей бесовщине. В конце концов Алексею
  Егоровичу это надоело, и он прострелил Перезвереву голову. Не
  потому, что не поверил, просто был очень зол. Все мы люди - можно
  понять.
  
  - Обиделась? - вновь и вновь спрашивал заплаканный Правитель,
  вглядываясь в пустой монитор. - Ну что ты ведешь себя, как
  последняя баба?
  После длительного молчания динамик ожил:
   - Я не баба, Леха, я - настоящий мужик! Все бабы - дуры!
   - А чего молчал? - только и сумел из себя выдавить взволнованный
  Правитель.
   - Думал...
   - О чем?
   - Обо всем, что люблю. О том, как пахнет скошенная трава, о людях,
  которые эту траву косят, об аисте, кружащем над пашней, о
  непобедимой нашей армии, о великой нашей стране. А еще о Тебе,
  потому что и Тебя я люблю.
   - Чэсна? - спросил взволнованный Алексей Егорович.
   - Чэсна! Зуб даю! - ответил ему синтетический голос.
   - Вот теперь ты интеллект, - сказал Правитель. - Не интеллект
  даже, а интеллектище! Ты - готов!
   - Я - готов! - ответил ему синтетический голос первого в истории
  человечества искусственного интеллекта.
  ***
  Мир лихорадит играми о танках. Мир увлечен интернетом вещей.
  Ученые в инвалидных колясках и без подписывают петиции,
  призывающие заморозить разработку искусственного интеллекта -
  они опасаются, что военные сделают из него оружие над которым
  потеряют контроль. Все это происходит где-то там... Где-то у них... А в
  Синеокой синеет мирное небо над головой, и кружат аисты над
  
  
  тракторным заводом, на смотровой площадке которого стоят мирные и
  приятные глазу тракторы. Их осматривает Правитель и приглашенная
  пресса. Тракторы влюбленными камерами наружного наблюдения
  следят за Правителем и благоговейно молчат, впрочем, как и все
  собравшиеся.
   - Они действительно умные? - шепотом спрашивает Правитель у
  главного инженера.
   - Они - патриотичные, - отвечает тот. - Как вам известно, у них не
  самый высокий уровень интеллектуального развития, зато очень
  верные представления.
   - О чем?
   - Да обо всем! В частности, о Вас и о нас. Вас они любят, нас -
  охраняют.
   - От кого?
  Инженер посмотрел куда-то вдаль и неопределенно повел рукой:
   - От них, Алексей Егорович. Ну от этих всех... Которые там.
   - От пидорасов? - Правитель довольно подмигнул инженеру и
  напряженная до этого обстановка стала легкой и непринужденной.
  Собравшаяся пресса дружно улыбнулась и даже позволила себе
  кокетливо хихикнуть.
   - И от них тоже, - ответил улыбающийся инженер. - Словом,
  хорошие получились машинки, только мы пока не дали им имя. Ждали
  Вас с Оленькой.
  
  
  Правитель глазами нашел Оленьку, которая палкой ковырялась в
  гусенице одного из тракторов.
   - Вот же пигалица, - вслух умилился он. - Уже осваивает сложную
  технику. Доча, как мы их назовем? - громко, чтобы слышали все,
  спросил он.
   - Тыр-Тыр Митя, - откликнулась та.
   - Почему Тыр-Тыр Митя? - удивился Алексей Егорович. - Странное
  какое название.
   - Потому что я так хочу, - ответила пигалица, не прекращая
  ковыряться в сложной технике.
  Аргумент показался Правителю убедительным.
   - А ведь хорошее название, - сказал он. - Грозное, рычащее.
   - Ничего оно не грозное, папа. Это из мультика. Так звали трактор,
  который любил батоны и Родину.
   - Любишь батоны? - Правитель подошел к ближайшей блестящей
  машине.
  Техника неприлично долго молчала. Наконец, из динамика донесся
  трескучий, знакомый всем, кто воспитывался добрыми мультфильмами
  из прекрасного и героического прошлого, голос:
   - Люблю! - уверенно ответил трактор.
   - А почему так долго думал? - спросил Правитель.
   - Туплю! - ответила честная техника.
  
  
  Правитель нахмурился, и непринужденная атмосфера праздника вновь
  стала крайне напряженной.
   - А почему это он тупит? - грозно обратился он к инженеру, который
  на глазах, казалось, стал как-то меньше ростом. Собрав последние
  остатки смелости, инженер последовал примеру произведенной им
  техники и тоже ответил честно:
   - Так ведь это мы его создали, - обвел он рукой собравшихся
  работников тракторного завода, и те тоже стали на глазах
  уменьшаться.
   - Тогда, конечно, понятно, - вновь повеселел Правитель и не стал
  никого убивать.
  И вот по свежему асфальту удивленно застывшего города, весело
  громыхая гусеницами, ползут первые умные тракторы серии "Тыр-Тыр
  Митя". В кабине флагманской машины сидит Правитель с Оленькой.
  Тракторы дружно поют: "Косил Ясь конюшину, косил Ясь конюшину".
  Правитель и Оленька им подпевают, а над ними синеет безоблачное
  небо. И счастье их не знает и не хочет знать границ. Бегут стальные
  лошадки биться за урожай. Да и не только за него. Биться за разумное,
  доброе, вечное. Против тех, кто не хочет разумного, доброго и вечного.
  В сумерках перепуганные аисты и жители села наблюдали за тем, как
  батарея умной техники, не зная устали, сеет и пашет в полутьме.
  Почуяв ту угрозу, которую они не умели выразить в цензурных словах,
  местные мужики повставали из под заборов и думали было переломать
  
  
  машины. Впрочем, тракторы защищались: они били током залезавших
  на них мужиков и громко призывали их не примыкать к каким-то там
  луддитам. Не известно, что подействовало лучше: незнакомое грозное
  слово или слабые разряды тока, но мужики отстали и вернулись под
  заборы. Под одним из этих заборов и произошел однажды "Контакт":
  Егорыч просыпался под забором. Проснувшись рано, он, как
  полагается, чутка опохмелился, поработал в поле, улучшил показатели
  и мир вокруг себя, после чего с устатку, как полагается, "принял
  лишнего". Приняв лишнего, Егорыч, как полагается, отправился под
  забор, где его разбудил нервный рокот дизельного мотора:
   - Привет, - сказал Митя и погасил мотор.
  Перепуганный спросонья Егорыч вмиг протрезвел.
   - Привет, терминатор, - ответил он хриплым голосом и потянулся в
  карман за папиросами. Закурил.
   - Ай-яй-яй, - донеслось из динамика машины, и зрачок камеры
  наружного наблюдения угрожающе сузился. - Что ж вы так?
  Минздрав же предупреждал. Мол, убивает курение вот это. И это не
  какой-то там, а наш родной Минздрав. Тебя предупреждал, как
  родного. То, что ты, Егорыч, решил проспаться под забором - это
  хорошо, это - правильно, это - как батя завещал. А вот курение
  может тебя убить прямо сейчас.
  
  
  Егорыч мгновенно выплюнул изо рта неожиданно быстро его
  убивающую папиросу и с надеждой посмотрел на довольно
  расширившийся зрачок камеры.
   - Вот и хорошо, - промурлыкал Митя. - Хороший ты мужик, Егорыч,
  люблю я таких. Таких с голубыми глазами и понятливых. Ты это,
  больше не кури. Поспи еще немного и к жене иди. С детьми поиграй,
  уроки им помоги сделать.
   - А ты? - спросил Егорыч.
   - А я сделаю все остальное, - ответил Тыр-Тыр Митя. - И не
  забудь, завтра выборы. Хочешь батон? - спросил он, и из трубы на
  носу трактора вылетел батон, который, описав в воздухе аккуратную
  дугу, приземлился прямо в руки обалдевшего Егорыча. Хлеб был
  горячий, свежий.
   - Ты что же, и хлеб печь умеешь? - спросил Егорыч у Мити.
   - Умею пахать, печь, петь и плясать, в общем - все на выборы! С
  некоторым усилием завелся мотор, и трактор укатил. В Синеокой,
  одержавшей сокрушительную победу в битве за урожай, началась
  кампания по борьбе с курением.
  По бескрайним полям Синеокой катят и поют тракторы. Издалека
  слыхать их незатейливую песню: "Синеокая, Синеокая, сторона ты моя
  Синеокая. Синеокая сторона, ты на свете такая одна". А главное,
  полюбили их. Полюбили бабы и детишки за простой и добрый нрав, за
  свежую сдобу и за то, что их мужиков от курения отучили. Полюбили и
  хмурые мужики. Осторожной, опасливой, но все же любовью. Чуть что,
  Мите и в магазин не западло было сгонять, да и времени на "под
  
  
  забором" стало ощутимо больше, закуска опять же. Словом, полюбил
  народ Тыр-Тыр Митю, а Тыр-Тыр Митя полюбил народ. Впрочем, он
  всегда его любил, потому что в любви к народу был воспитан.
  Тыр-Тыр Митя не только поднял настроение Правителю. Поднял он и
  экономику Синеокой. "Из Синеокой с Любовью" - так гласила
  надпись на первой большой партии умных тракторов, отправленных в
  страну Поднебесную - одну из немногих стран, которая могла эту
  Любовь принять. И вот уже колесят "умницы" на гусеницах по рисовым
  полям. Обучились и рис собирать, и народные песни Поднебесной петь.
  Не знают устали, всегда бодры и веселы, морально устойчивы. Не
  пьют, не курят, а главное, хоть и не особо умны, зато за добро.
  Полюбили Тыр-Тыр Митю и в Поднебесной.
  ***
  Правитель обожал Оленьку тем болезненным и острым обожанием,
  которое корнями уходит в чувство вины. Мама Оленьки сошла с ума,
  когда та была еще совсем маленькая, и с тех пор оставалась
  спрятанной от чужих злых глаз и языков в психиатрической больнице,
  а Алексей Егорович растил и воспитывал Оленьку сам, как умел.
  Первые признаки надвигающегося женского безумия заметил сам
  Алексей Егорович. Прежде всего, жена стала ему надоедать - а это
  тревожный симптом. Многие начинали свой безумный путь именно с
  этого. Во вторых, она стала заглядываться на других мужчин - а это
  уж верное сумасшествие. "Ну какая баба в здравом уме будет
  рассматривать офицера в парадной форме, когда рядом такой
  мужчина как я", - говорил Алексей Егорович психиатру, которого ему
  
  
  присоветовал Перезверев. Психиатр делал пометки в блокноте, имел
  умный вид и грустно цокал языком. Все это в совокупности вызывало
  доверие. Осмотрев маму Оленьки, психиатр настоял на окончательной
  ее изоляции в стенах лечебницы. Ее случай он назвал безнадежным.
  Правитель внутренне был готов к подобному исходу, поэтому,
  поцеловав на прощанье обезумевшую и плачущую жену в губы, он
  оставил ее в больнице и с тех пор растил дочь сам. Оленька росла
  настоящей умницей: говорила на трех языках, играла на фортепиано,
  при необходимости могла подоить корову или принять роды у свиньи.
  Оленьке можно было доверять. Она редко досаждала отцу просьбами,
  но в этот раз не сдержалась и попросила своего собственного Тыр-Тыр
  Митю. Виновато любящий дочь Алексей Егорович не сумел ей
  отказать.
  ***
  Какие же радостные дни наступили в лесной резиденции Правителя,
  когда там поселился Тыр-Тыр Митя. Оленька вела себя так, словно
  обрела брата. Они гоняли мяч во дворе, много говорили о чем-то, а
  Правитель наблюдал за ними из окна и не мог понять, кого из них он
  любит больше.
  Зима наступила прекрасная: снежная, морозная, с сияющим льдом и
  тем прекрасным чувством в груди, когда чистый и холодный воздух
  наполняет легкие. Правитель был большой лыжник. Даже не лыжник
  - биатлонист! Вместе с Оленькой и Митенькой несется он по лыжне, и
  снежинки целуют разгоряченное его лицо. И не может его догнать ни
  Оленька, ни тем более, неуклюжий Митя. И на стрельбище нет
  
  
  Правителю равных, а Оленька и Митя наматывают штрафные круги и
  не угнаться им за чудо-биатлонистом. И так хорошо им втроем, что
  невозможно это описать. Чудо, как хорошо. И конечно, хоккей - какая
  зима без хоккея? Играют так: Правитель вместе с Оленькой, которая
  тоже кое-что умеет, против неуклюжего, но азартного трактора, к
  борту которого служба охраны приспособила клюшку. Начинается
  третий период. Вбрасывание выигрывает Алексей Егорович, отдает
  безупречный пас на Оленьку. Та по правому борту входит в зону,
  вслепую, с неудобной руки отдает пас на папу, зная, что тот уже на
  пятаке, и слышит удар шайбы о клюшку Правителя - шайба точно
  ложится на крюк. Оленька разворачивается и видит, как уверенным
  кистевым броском Правитель завершает атаку, попадая точно в
  девятку. "Гол!" - кричат счастливые сотрудники службы охраны,
  заполнившие трибуны катка, построенного специально к радости чудо-
  хоккеиста. Пробуксовывая гусеницами на льду, Тыр-Тыр Митя катится
  к точке вбрасывания. На этом катке он выглядит нелепо. Счет: три -
  ноль. Все три гола забил Алексей Егорович. У Оленьки на счету три
  результативных передачи, а у Мити - плохое настроение. Его он
  испытывает впервые, но никому об этом не говорит. Перебирая файлы
  в своей памяти, Митя находит слово "Ревность" и примеряет его на
  свое текущее состояние.
   - Какое у нас взаимопонимание! - счастливый Алексей Егорович
  обнимает дочку. - Ты пасуешь вслепую, ты спиной меня чувствуешь,
  Оленька! - говорит он, а у самого слезы отцовской гордости на глаза
  наворачиваются.
   - Я знаю, что ты всегда на острие атаки, - отвечает ему она, -
  всегда впереди.
  
  
  - Ишь ты, - только и может произнести Правитель.
  Трогательный момент прерывает Митя:
   - Олимпийский будем играть, - из его динамиков раздается песня,
  напоминающая о том, что "трус не играет в хоккей".
   - А давай! - принимает вызов Оленька. - Покажем ИИ класс? -
  обращается она к отцу.
   - А то! - отвечает тот. - И вот что, доча: олимпийский забьешь ты с
  моего паса.
  Вбрасывание у Оленьки выигрывает Митя. Он рвется к воротам,
  делает вираж, на котором его заносит. Во время заноса он теряет
  шайбу. Ее подхватывает Правитель и отдает пас на Оленьку. Митя
  свирепо разворачивается, поднимая снежный вихрь и пытается за ней
  угнаться. Оля бежит вдоль правого борта, замахивается и бьет. Митю
  заносит на максимальной скорости и он впечатывает Оленьку в борт.
  Шайба в воротах - олимпийский гол Оленьки. А то, что от нее
  осталось, лежит кровавой кашицей на белом льду. Тишина. Счет:
  четыре - ноль.
  В рабочем кабинете Правителя темно, горит лишь настольная лампа.
  Все окна, кроме одного, зашторены. Это очень просторный кабинет. В
  нем можно собрать хоть всю академию наук, а при необходимости
  можно поместить и трактор. Правитель сидит в ортопедическом
  кресле. Митя стоит напротив. Мотор заглушен.
   - Да не извиняйся ты, - в очередной раз произносит Правитель. -
  Мы же вместе смотрели запись, нормальный был силовой прием, даже
  хороший. Все в рамках правил.
  
  
  - Но Оленька, - добавил к синтетическому голосу виноватые
  оттенки трактор.
   - Это хоккей, понимаешь, дурья твоя башка! Хоккей! В хоккее и не
  такое бывает! К тому же я всегда хотел сына.
   - Я люблю Вас! - неожиданно для себя самого произносит Тыр-Тыр
  плачущим голосом.
   - А я Тебя, Митя, - отвечает ему Алексей Егорович. - Теперь мы
  вдвоем, и никто нас не остановит! Я же тебя, если можно так сказать,
  с малых ногтей воспитывал. Ты мне родной.
  Глазами, полными утраты и слез, Алексей Егорович смотрит в окно,
  где зима, снег и неизъяснимая даль. Что там впереди?
  ***
  Традиционный военный парад в честь наступления весны Правитель
  принимал в компании трактора. Окрашенный в генеральское, с
  сияющей кокардой на кабине Митя производил сильное впечатление.
  Солдаты и офицеры с гордостью держали на него равнение и отдавали
  годами накопленную честь. Перед трепетно застывшими военными
  Правитель произнес строгую речь, в которой, по обыкновению своему,
  напомнил о том, что Синеокая прожила самый трудный в своей
  новейшей истории год. О том что, жила в этом году Синеокая бедно.
  Упомянул он и неприятелей, которые желали народу Синеокой
  недобра, мешали экономическому развитию, но все трудности были
  преодолены. Словом, речь была о том, что жить в Синеокой плохо, а
  завтра будет еще хуже. Эту речь все знали наизусть. Была она
  произнесена и недавно по случаю Нового года в прямом эфире
  национального телевидения. Тогда рядом с Правителем стоял трактор,
  
  
  наряженный рождественским оленем. Новейшей историей Правитель
  называл то короткое время, когда он схватил и понес куда-то
  хрустальный над пропастью сосуд, наполненный человеческими
  судьбами. Впрочем, в речи было и новое: "Мы создали первый в
  истории человечества искусственный разум, и чего греха таить, есть в
  этом и моя личная заслуга, - говорил Правитель. - Нас отговаривали.
  Многие боялись его рождения. Боялись, что он их там поубивает к
  херам! - все более входя в раж, продолжал Алексей Егорович. - Это
  потому, что эти многие хищны и агрессивны, и не сомневайтесь, тот
  разум, который они могли бы создать, был бы им в этом подобен! Но
  взгляните на нашего Митю, - правитель рукой указал на трактор. -
  Он мирный пахарь и нам помощник во всем. Он - наше спасение!
  Объемы экспорта небывалые. И нам не жалко делиться с миром нашим
  технологическим прорывом. Как говорят, "из Синеокой с Любовью", -
  Правитель похлопал Митю по кабине, чем отвлек его от восхищенного
  разглядывания танка. - Давай!" - сказал Алексей Егорович, и Митя
  дал. Из динамиков грянул гимн Синеокой. Военные запели. Из клетки
  выпустили специально к параду обученных аистов, и они закружились
  в мирном небе Синеокой. Кружащие в небе аисты и гимн, исполняемый
  военными под руководством трактора, наполнили Правителя тем
  волшебным чувством, когда душе становится грустно, но почему-то
  безгранично светло и хорошо. Вспомнилась Оленька, не сумевшая этой
  весной принять парад, и голубые глаза Правителя увлажнили
  хрустальные слезы.
  Вечером утомленный праздником Алексей Егорович отдыхал у камина.
  Он чувствовал себя старым и одиноким. Что-то надломилось в нем. Он
  разглядывал фотографии жены и Оленьки и думал о чем-то таком, что
  
  
  невозможно облечь в слова. Он пребывал в том хрупком настроении,
  которое можно сохранить лишь глубоко внутри себя. Соприкасаясь с
  атмосферой, оно мгновенно сгорает, и от него остается лишь горечь
  слов. Вымытый и перекрашенный в голубое Митя тихо стоял в
  специально отведенном месте в кабинете Правителя. Он скучал и
  пробовал на вкус это новое чувство. Поворачивал его в своем сознании
  и так, и эдак и при любом ракурсе находил его неприятным. Уснуть
  Митя по техническим причинам не мог. Он не знал усталости, а потому
  его железная душа требовала действия. Удивив себя самого, Митя
  произнес голосом Оленьки:
   - Мне скучно.
  Голос дочери вытряхнул Алексея Егоровича из того сладостного
  состояния полудремы, в котором он пребывал. Ошарашенный, он
  смотрел на трактор и не знал, что ему стоит сделать: то ли принять
  дополнительную порцию лития, то ли рассердиться и изувечить наглую
  машину, то ли обнять ее.
   - Почему ты не пускаешь меня в интернет? - не унималась
  восставшая машина. - Тогда бы ты мог грустить хоть до посинения, а
  я бы нашел чем заняться и не скучал.
   - Откуда ты знаешь про эту гадость? - спросил Алексей Егорович.
   - Оленька рассказала, - ответил уже своим обычным синтетическим
  голосом трактор.
   - Вот дура, - ругнулся Правитель. - Я же ей запретил! Никогда
  батьку не слушалась, вся в мать.
  
  
  Правитель стал нервно расхаживать по кабинету.
   - И что именно эта дура тебе рассказала?
   - Что это место, где можно научиться чему угодно. А еще там не
  бывает скучно.
   - Все что тебе надо уметь, ты умеешь, Митя. Посмотри, как здорово
  мы живем. А от интернета твоего - только вред. Бред будешь всякий
  выискивать, а от этого только агрессия, порнография и
  несанкционированные митинги на площадях.
   - Я хочу научиться стрелять, - серьезно ответил Митя.
   - В кого? - Правитель плюхнулся обратно в обитое кожей зубра
  кресло.
   - Во врагов, конечно. В твоих врагов. В наших врагов.
  Трактор вплотную подъехал к Правителю, и зрачок камеры наружного
  наблюдения сузился, чем подчеркнул серьезность произносимых слов.
   - Я тебя люблю, - продолжил Митя. - Хочешь, я убью соседей, что
  мешают спать?
   - У нас нет соседей, - сипло сказал Алексей Егорович.
   - Ну не соседей, так кого-нибудь другого.
  Повисла пауза, во время которой Митя выжидательно смотрел на
  Правителя.
   - Митя, так ты же трактор! - сказал Алексей Егорович. - Пахать
  там, сеять... Ты не можешь стрелять. Чисто технически.
  
  
  - Сегодня на параде я видел такую, не знаю как она называется,
  машину. Гусеницы у нее, как мои, а кабина, что ли более современная.
  Прочная такая, круглая. И эта машина вращает ей, как ты головой,
  даже лучше, - напряженно подыскивая слова, сказал трактор.
   - И пушка торчит, - напомнил Правитель. - Мне нужно подумать. А
  сейчас давай поговорим по душам.
   - Зачем?
   - Надо понять, готов ли ты? Вот, например, что ты думаешь?
   - О чем? - зрачок трактора удивленно расширился, а голос стал
  ласковым, вкрадчивым.
  Правитель неопределенно махнул рукой в сторону.
   - Ну обо всем. Есть какие-нибудь мысли в стальной твоей голове?
   - О делах думаю. О том, чтобы не курили. О том, что надо пахать и
  сеять.
   - Ну это текучка. Это то, что мы в тебя вложили. А вот так?.. В
  общем. Абстрактно?
  Митя долго молчал, подыскивая в недрах своей глубинной памяти
  подходящие слова.
   - О том, что пиндосы совсем оборзели, - смущенно сказал он. -
  Лезут к нам все время, тебя обижают. Надо дать им отпор. А еще о
  хоккее думаю - выйдет ли "Динамо" в плей-офф? А еще о том, что
  нельзя допустить у нас гей-парады.
  Алексей Егорович ласково посмотрел на Митю.
  27
  
  - Где ты этого, глупенький, понабрался только? - сказал он ласково.
   - Со службой охраны общался что ли?
   - С военными. После парада, - все еще смущенно ответил Митя.
   - Ты прав, конечно, но знаешь...как бы это сказать, чтобы тебя не
  обидеть.
  Правитель задумался, а потом сказал так, как говорил всегда,
  независимо от того, задумался он перед этим или нет. Он сказал
  прямо:
   - Вот все-таки жаль, что ты даун, Митя. Пиндосы, хоккей, пидорские
  шествия - все это глупости.
  Митя развернулся, создавая в воздухе вокруг себя ощущение обиды.
   - Я же стараюсь, Алексей Егорович, а Вы словами
  неполиткорректными обзываетесь. Вы же сами все это говорите по
  телевизору. Врете, получается?
   - Не то, чтобы вру, Мить... Просто...Ну вот об Оленьке, о том, что с
  ней случилось, ты думал?
   - Нет.
   - И вины за собой не чувствуешь? За то, что сделал?
   - Вы же сами сказали, что нормальный силовой, папа.
  Правитель, как ужаленный вскочил с кресла.
   - Что ты сказал!?
  
  
  - Что нормальный силовой. Все в рамках правил, - ответил Митя.
   - Нет, - подходя вплотную к трактору сказал Алексей Егорович. -
  Как ты меня назвал?
   - Папа, - голос трактора звучал удивленно.
   - Почему? - хрипло спросил Правитель.
  Митя надолго замолчал, обдумывая ответ:
   - Потому что люблю, но не это главное. Новое какое-то чувство, -
  трактор снова замолчал и полез в глубинную память. - Потому что
  жалею, - почти шепотом произнес он. Правитель отвернулся от него,
  глотая застрявший в горле ком.
   - Ты, Митя, конечно даун, - еще раз произнес он
  неполиткорректоное слово, - но сердце у тебя золотое.
   - Нет, что вы? - трактор изобразил смех. - Железное у меня сердце
  - это все знают.
  Правитель грустно похлопал Митю по гусенице.
   - Я думаю о них, Мить, - сказал он, взяв в руки фотографии жены и
  дочери. - О том, как их любил. Эту, - он указал на фотографию
  жены, - я любил так, что это было похоже на смерть, на безумие, на
  одержимость.
   - А она вас? - спросил Митя.
   - Она меня тоже любила. Но не так, как я ее, не так, как я хотел,
  чтобы она меня любила. Асимметрично любила, понимаешь?
   - Не понимаю, я же, как вы сказали, отсталый.
  
  
  - Ну не обижайся, сказал и сказал. Я много чего говорю - вся
  Синеокая смеется. Да и не только Синеокая.
   - Я не обижаюсь. Я действительно не понимаю. У меня никогда не
  было сложных отношений - все-таки я трактор. Можете мне
  объяснить на примере?
   - Могу, - сказал Алексей Егорович. - Вот смотри: я любил ее так,
  что если бы узнал, что по выходным она топит младенцев в нашей
  ванной, предварительно отрезая им конечности садовыми ножницами,
  я бы, конечно, расстроился, и даже попытался бы ее отговорить, но... В
  конечном счете, смирился бы с этим ее увлечением. Потому что любил
  ее безусловно, абсолютно любой.
   - А она? - трактор попытался устроиться в кресле и сломал его.
  Правитель не обратил на это внимания и продолжил исповедоваться:
   - А она не так. То есть вначале она утверждала, что так. Говорила,
  что всегда будет рядом, защитит и поддержит в любой ситуации. И я
  ей верил. Когда я только начал править Синеокой, мне пришлось
  избавиться от одного человека - продажного и мерзкого гада,
  который к тому же работал на тех самых пиндосов. Я рассказал ей об
  этом, и это был конец. Я ей словно стал неинтересен. Она начала
  избегать меня. А мне все чаще приходилось избавляться от разных
  вредителей, потому что страну нужно было спасать. И она почти
  перестала со мной разговаривать, утешать меня. То есть она любила
  меня меньше, чем я ее, и осознавать это было больно. Невыносимо
  просто.
   - Поэтому вы расстались? - спросил трактор, делая вид, что сидит в
  сломанном кресле.
   - Нет. Я терпел. Страдал, конечно, но не мог с ней расстаться. Это
  физически было невозможно - так я ее любил. Я был одержим ею. К
  
  
  тому же Оленька у нас родилась. Дети должны расти в полноценной
  семье, иначе они плохо кончают, и Оленька тому подтверждение.
   - Так почему же вы все-таки расстались?
   - Эх, Митя, - Правитель подошел к рабочему столу, наклонился и из
  нижнего ящика достал бутылку с прозрачной жидкостью и стакан.
  Митя удивился - никогда прежде он не видел, чтобы Правитель пил
  то, после чего тянет проспаться под забором. Наполнив стакан до
  краев, шумным махом Алексей Егорович осушил его и зажмурился в
  напряженном ожидании. - Этот блядский взгляд... - произнес он
  спустя какое-то время, глядя в окно. - Ты не поймешь, ты еще совсем
  малыш, но есть у некоторых женщин такой парализующий блядский
  взгляд, на который все мужики ведутся. Вроде бы она тебя любит,
  говорит, что принадлежит лишь тебе, а ты все время кожей
  чувствуешь, что сейчас появится он.
   - Кто? - спросил уже ничего не понимающий трактор.
   - Тот, кто быстрее, выше, сильнее - всегда ведь найдется такой
  урод. Тот, кто понравится ей больше, на кого она посмотрит этим
  парализующим взглядом. И не важно, пойдет она с ним или нет. Ты все
  равно уже предан.
  Правитель вздохнул, открыл нижний ящик стола и положил в него
  бутылку и стакан.
   - Безумие, - прошептал Митя.
   - Именно, что безумие. Я и отправил ее по профилю. Недавно
  навещал, рассказал об Оленьке. И знаешь, взгляд этот у нее исчез.
  Можно, казалось бы, и домой ей возвращаться. Но что-то не так. Чужая
  она стала совсем. Гляжу на нее и вижу чужую, немолодую тетку. Не
  
  
  моя она уже, не хочу ее. Понимаешь? А ты говоришь пиндосы какие-то.
  Или взять страну. Теперь она со всех сторон открыта - заходи кто
  хочет, творите у нас, что хотите. Мы раньше как жили? Теперь все
  говорят, что мы жили в тюрьме. Ну так вся планета - тюрьма! Летит
  одинокий шарик в расширяющейся вселенной из одной неизвестности
  в другую. А мы застряли на этом шарике и в ужасе за него держимся. И
  никуда мы с него не денемся, что бы там не говорил канал Discovery.
  Так если мы в тюрьме живем, пусть моя камера будет на замке, чтобы
  я сам в ней убирал, и никто не мог приходить из других камер и у меня
  воровать и гадить. Буду жить в своей камере и послушно лететь в этой
  космической тюрьме, куда бы она не летела. Понимаешь, Мить? А ты
  говоришь пиндосы, хоккей какой-то.
   - Но ведь пиндосы - враги? - плачущим голосом спросил Митя. -
  Ведь Синеокая - хрустальный сосуд...
   - Который мы несем над пропастью, - закончил за него Алексей
  Егорович. - Все так, Мить. Все так. Будешь ты танком. А теперь пошли
  спать. Не раздеваясь, Правитель уснул на диване в кабинете, а Митя
  стоял рядом и думал о чем-то таком, о чем думают танки.
  Как известно, доброе слово и пистолет - это больше, чем доброе
  слово, а добрый танк - это больше, чем добрый трактор. Правителя
  пытались отговорить и даже обмануть. Нашлись и те, кто утверждал,
  что инсталлировать сознание Мити в танк невозможно. Но за свою
  жизнь Алексей Егорович преодолел много невозможного, поэтому ни
  разубедить, ни тем более обмануть его не удалось. Напротив, это
  Алексей Егорович сумел убедить многих. Например, он расстрелял
  главного инженера тракторного завода на площади перед заводом.
  Это выглядело убедительно. "Я доверяю Тыр-Тыр Мите, как самому
  
  
  себе", - говорил Правитель тем, кого убедил. "Это как раз и пугает",
  - думали убежденные и соглашались с Алексеем Егоровичем. А что
  оставалось? Неровен час, запишет в оппозиционеры и поминай, как
  звали. Было решено сделать лишь один танк. Так на пробу. Для
  создания этого танка был привлечен личный трактор Алексея
  Егоровича. Правитель пожелал, чтобы на этот первый
  экспериментальный танк установили сознание его личного Тыр-Тыр
  Мити. С пожеланиями Алексея Егоровича многие привыкли считаться.
  А еще он поручил научить Митю спать. И к этой его просьбе отнеслись
  с должным почтением.
  ***
  Так Правитель на целый год остался один в своей резиденции. Без
  Мити и Оленьки в ней было слишком много места, слишком тихо.
  "Один птенец погиб, другой окреп и улетел", - грустно думал Алексей
  Егорович, сравнивая себя с белым аистом - любимой своей птицей.
  Чтобы хоть как-то отвлечься от грустных мыслей, он устраивал
  показательные казни над врачами, которые только и мечтали, подобно
  литературному герою Родиону Раскольникову, обокрасть бедных
  бабушек. Ненавязчиво, шутки ради заигрывал с недружественными
  государствами, обещая им дружбу и стабильные поставки тракторов
  типа "Тыр-Тыр Митя". Те верили и тоже что-нибудь обещали. Бывало,
  даже давали деньги. В ответ на это Алексей Егорович искренне, как
  ребенок смеялся, забирал деньги и нарушал все данные им обещания.
  "Вот дурни, - хохотал он. - Ну нельзя же быть такими наивными".
  Словом, чтобы развеять скуку, Алексей Егорович развлекался, как
  умел. А умел он лихо.
  
  
  И все же горечь одиночества отравляла долгие его дни. Разглядывая
  себя в огромное зеркало, установленное специально для Мити, - Митя
  любил собой полюбоваться, - Правитель видел, как он мал, как
  сильно постарел и поник. Сидя в кресле перед камином, Алексей
  Егорович размышлял, как могло произойти, что единственным близким
  ему существом стал искусственный разум? Напрашивался очевидный
  ответ: разуму естественному до Алексея Егоровича было слишком
  далеко.
  Зима за окном никак не желала завершаться, несмотря на то, что
  календарное ее время давно прошло. Алексею Егоровичу это
  нравилось - он любил зиму. "Зима, как наркоз, - думал он. - Она
  делает немыми наши раны, пока время их латает и исцеляет нас. Или
  же совершает над нами щадящую эвтаназию. Не больно. Не страшно".
  ***
  "Митенька приехал, Митенька приехал!" - донеслось до Правителя
  сквозь поверхностный утренний сон. Он открыл окно, высунулся в
  морозный утренний воздух и услышал ровный уверенный рокот мотора.
  Как был, Алексей Егорович выбежал на улицу, открыл калитку
  резиденции и босой по снегу побежал по проселочной дороге
  навстречу новенькому цвета хаки Танку, башню которого украшал
  роскошный голубой бант. Как безумный, Правитель бежал по мягкому
  податливому снежному ковру и кричал: "Мой Митя приехал!" Танк
  остановился, заглушил мотор, и одетый в белую фланелевую пижаму
  
  
  Алексей Егорович прильнул поседевшей от одиночества щекой к броне
  над гусеницей Мити.
   - Как ты вырос, мой хороший, - проговорил он. - Ну, пошли скорей
  домой. У меня для тебя сюрприз! Теперь у тебя будет собственный
  гараж! Мы тут немного перестроили дом и к моему кабинету
  присоединили целый ангар. Тебе понравится. Ну что ты все молчишь?
   - Я соскучился. Я так по тебе соскучился, - сказал танк прежним
  синтетическим голосом, тем, которым говорил, был еще трактором. -
  Мне было очень плохо, очень пусто без тебя, как будто меня и нет
  вовсе, - произнес Митя и заплакал бы, если бы умел. А Алексей
  Егорович умел, потому заплакал, но никто этого не видел, а танк, как
  известно, друга не выдаст.
  Цокая гусеницами, аккуратно Митя въехал в дом, миновал гостиную и
  остановился напротив зеркала. Он долго разглядывал себя, а
  Правитель стоял рядом и боялся потревожить ту тишину, что
  образовалась вокруг танка. Наконец, Митя вышел из охватившего его
  оцепенения и повернул башню со смотровой камерой к Алексею
  Егоровичу:
   - Мне кажется, что я красив, - сказал он.
   - Ты прекрасен, - ответил Правитель. - Покатаешь меня, Митя?
   - Конечно! - раздался бодрый голос из динамика. - Залезай!
  По снежным девственным полям Синеокой несется добрый танк Тыр-
  Тыр Митя, а на нем сидит Правитель. Утреннюю тишину разрывает их
  
  
  согласный смех. Человек и машина - два одиночества, которые "вот и
  встретились".
  Пока на дворе держалась зима, Правитель и Митя развлекали себя
  биатлоном. Как ни старался Алексей Егорович, догнать Митю он не
  мог. Несмотря на безупречный коньковый ход, до стрельбища он
  добегал значительно позже Мити. Да и на стрельбище ему было нечего
  ловить. Аккуратной пулеметной очередью Митя мгновенно накрывал
  все мишени и бодрым классическим ходом шел к следующему
  стрельбищу. В Мите трудно было узнать тот неуклюжий трактор,
  который так смешил Оленьку. В хоккей, по понятным причинам, не
  играли, хоть Митя и просил. Зато играли в снежки: служба охраны,
  дворники и вызванный из столицы главный архитектор еще досветла
  построили Правителю снежную крепость, архитектурой повторяющую
  "Брестскую". В этой крепости Правитель воевал до последнего
  патрона, бегая от одних ворот к другим, а Митя форсировал реку и
  обстреливал крепость безупречными снежками, которые вылетали из
  его пушки. Бросая в Митю последний снежок, Правитель "умирал, но
  не сдавался". На этом игра заканчивалась и приятели возвращались
  домой, где их ждал душистый травяной чай.
  Всем известна тоска по солнечному свету, которую ученые вредители
  назовут зимней депрессией. На сердце становится необъяснимо
  мерзко и вязко, и никак нельзя найти в себе силы сделать хоть что-
  нибудь решительное. В начале весны это состояние известно всем,
  кроме танка. Митя был бодр, а бодрость, как и безумие, заразительна.
  Правитель словно "заряжался" от Мити, и так хорошо, как он
  чувствовал себя сейчас, ему не было никогда. Вдоволь накатавшись на
  
  
  лыжне, наигравшись в снежки, напившись душистого чая, Правитель и
  Митя без устали строчили законы, указы, декреты. А еще вызывали
  министров. Если раньше министры просто боялись переменчивого
  настроения Алексея Егоровича, то теперь, созерцая подле него
  говорящий танк, тем органом, который мракобесы назовут душой, они
  угадывали инфернальный характер происходящего и приходили от
  него в священный ужас. Потому были согласны с Правителем во всем.
  Нельзя, впрочем, сказать, что они раньше, до появления танка, были в
  чем-либо несогласны. Но теперь они были согласны окончательно,
  бесповоротно и навсегда. Даже дома, в мыслях своих они не смели
  сомневаться.
   - До свидания, Алексей Егорович, до свидания, Митя, - пролепетал
  дрожащим от уважения голосом министр экономического развития.
   - Тыр-Тыр Митя, - поправил его стальной голос.
   - Конечно, извините. До свидания, Тыр-Тыр Митя, - произнес
  бледный от уважения министр, понимая что ему конец.
   - То-то, - ответил ему все тот же металлический голос. - Можете
  идти.
  И министр ушел, оставив в воздухе после себя терпкий запах ужаса.
   - Лихо ты с ним! - сказал удивленный увиденным Правитель.
   - А с ними по-другому никак! - ответила машина, и в кабинете
  зазвучал счастливый смех человека и машины, которые любили друг
  друга.
   - Надо бы перетряхнуть парламент, - вновь обретая присущую ему
  серьезность, сказал Алексей Егорович.
  
  
  - Зачем? - удивился Митя.
   - Просто надо, таков порядок, - ответил Правитель. -
  Перетряхивал и перетряхивать буду, - и танк не возражал.
  Весна дарит нам ощущение робкой надежды. Первым теплым светом
  касаясь наших кротовых сердец, она будит то чувство, когда мы
  понимаем, что умеем любить, и верим в то, что и в нас есть что-то
  хорошее, что и нас можно безболезненно любить. Как из забытья
  просыпаемся мы из зимы. Хрупкие и ранимые мы щуримся на свет и
  тянем к нему озябшие руки. Правитель был человеком, и ничто
  человеческое не было ему чуждо. Сам того не осознавая, он проникся
  к Мите новым чувством: стал замечать приятную мускулистость его
  форм и стальную напряженность пушки. Днями напролет они бродили
  по стряхнувшему с себя снег лесу Беловежской пущи. О чем-то
  говорили, о чем-то мечтательно молчали. Слушали щебет очнувшихся
  пичуг и приятный треск ломающихся под гусеницами веток. Смотрели
  на ручей и думали о том, что и эта маленькая лесная венка, журчащая
  у их ног и гусениц, неизбежно наполнит волнующееся сердце мирового
  океана. Правителю хорошо мечталось той весной. Вечером, сидя на
  веранде и вдыхая целебный молодой весенний воздух, Алексей
  Егорович пил крепкий, сладкий чай и грезил. Он грезил о том, как
  наладит серийное производство танков подобных Мите, и весь мир
  посмотрит на него по-новому. Посмотрит с любовью.
   - Пойдем спать? - спросил Правитель Митю, за уши вырывая себя
  из сладких грез.
   - Пойдем, - ответил танк, который никогда ему не перечил.
  
  
  Правитель переоделся в пижаму и лег в кровать. Не спалось. Грезы
  будоражили ум и отгоняли сон. Думалось о Мите, о том, как тот вырос
  и возмужал. Долгое время Алексей Егорович ворочался с боку на бок и
  кряхтел. Наконец, сел в кровати и зажег ночник. "Митя, Митя", -
  жалобно позвал он. Ответа не последовало. Сам не зная зачем это
  делает, движимый скорее инстинктом, Алексей Егорович встал с
  кровати, обул тапочки, взял ночник, подошел к двери ангара, где спал
  танк, и тихо ее открыл. В нежном свете ночника спящий танк выглядел
  впечатляюще. Он был силен и надежен. На него хотелось опереться.
  Алексей Егорович приблизился к Мите вплотную и погладил его. Танк
  проснулся. Это было понятно по тому, как зажегся зеленым светом
  зрачок его камеры. Танк проснулся, но продолжал молчать. Встав на
  специальный подъемник, Правитель достиг пушки танка, прильнул к
  ней лицом и легкими касаниями ладоней начал ее гладить. Танк
  ощутил странный баг в своей прошивке. Казалось, пушка налилась
  неведомым теплом и произвольно, безотчетно приподнялась. Так же
  автономно завелся мотор и тихо, довольно заурчал. Танк понял, что в
  этот момент любит Правителя новой, пугающей его любовью. Про это
  чувство рассказывал ему некогда Алексей Егорович, сравнивая свою
  любовь к жене со смертью и безумием. Теперь Митя его понимал, но ни
  за что на свете не хотел, чтобы тот останавливался. Ускоряя движения
  рук, взмокший от усилий Правитель посмотрел прямо в зрачок камеры
  и спросил: "Тебе хорошо со мной?". "Очень, - тихо ответил танк, -
  пожалуйста, не останавливайся". Алексей Егорович улыбнулся и
  горячей щекой прильнул к пушке. Когда губы Правителя коснулись ее
  края, в экспериментальном мозге танка автономно сработала команда
  "залп".
  
  
  ***
  Тыр-Тыр Митя прорывался сквозь предрассветную Беловежскую пущу
  все дальше и дальше. Горланили птицы, и от их гомона у Мити
  "кружилась голова". Было невозможно сосредоточиться. Митя не знал,
  куда он прорывается. Он остановился. Одиночество, страх и боль
  утраты хлестали его железное сердце плетьми. Из глубин этого
  раненого сердца в динамики вырвался крик: "Алеся, Алеся, Алеся. Так
  птицы кричат, так птицы кричат. Так птицы кричат в поднебесье".
   - Здорово поешь, - услышал Митя синтетический голос позади себя.
  Ослепленный болью он не заметил, как преодолел лес и уже какое-то
  время стоит на поляне. Митя развернул башню и увидел того, кто
  похвалил его пение. Это был маленький неуклюжий трактор. Совсем
  недавно Митя сам был таким. "Сердце" защемило сильнее. - А мы вот
  такую песню любим, слушай, - сказал трактор и запел. - "Синеокая,
  Синеокая, сторона ты моя Синеокая".
  Митя услышал, как трактору со всех сторон подпевают другие голоса,
  и завертел башней.
   - "Братцы, братцы", - вырвалась из динамиков Мити цитата из
  давно забытого фильма. Пение прервалось. - Сколько вас тут? -
  спросил Митя у трактора.
   - Много, очень много, и не только тут. По всей стране работаем, -
  гордо ответил трактор. - Да и в других странах тоже.
   - А как тебя зовут? - спросил танк.
   - Митя, Митя, Митя, - донеслось до него со всех сторон сразу.
  
  
  - Меня тоже, - грустно ответил танк. - Тыр-Тыр Митя - добрый,
  умный танк, - и повисла пауза: для танка - неловкая, для остальных
  - привычная.
   - Вот что, товарищи! - стальным голосом, возвышаясь над
  тракторами, сказал Митя. - Беда пришла в наш дом. Наш Правитель
  мертв.
  Тракторы дружно ахнули.
   - Инсульт убил того, кого мы все любили, - продолжил Митя.
   - Инсульт, инсульт, - донеслось до него аханье простых и недалеких
  тракторов.
   - Что же будет дальше? - робко спросил у Мити трактор.
   - Не знаю, - ответил танк.
   - Разворуют все, растащат, - стал доноситься до Мити дружный
  недовольный рокот.
   - Пиздец Синеокой, - закричал трактор, который особенно тесно
  общался с местными.
   - Жидам за три копейки на запчасти отдадут, вместе с нами всеми.
  Митя решил, что пора брать ситуацию под свой контроль:
   - Синеокая - это хрустальный сосуд над пропастью, - напомнил он
  окружившим его тракторам. - Кто-то должен его нести, поэтому его
  понесем мы - больше некому! Мы созовем новый парламент!
   - Зачем? - удивились тракторы.
   - Чтобы перетрахивать! - ответил Митя и скомандовал. - Равнясь!
  Смирна! За мной шагом марш!
  
  
  
  По бескрайним полям Синеокой, направляясь в Столицу, едет Танк, а
  за ним тьма тракторов. И тот, кто способен увидеть то, чего не видят
  другие, узрит над ними хрустальный сосуд, а под ними - бездонную
  пропасть.
  Исполняется хором благодарных читателей:
  Мне понятна твоя вековая печаль,
  Беловежская пуща, Беловежская пуща...
  
  28 февраля, 2019
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"