Merkushev Arsenij Viktorovich : другие произведения.

Инквизитор

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ему за 60. Его зовут Домиций. Его ненавидят многие. Потому что он - "ищущий истину", инквизитор. Он служит Ордену, он противостоит Технограду. Мир, в котором живет Домиций - это мир, 80 лет назад переживший Конец Света или "Смрадную неделю", разделивший людей на везунчиков, уцелевших в "технограде", и лузеров, оставшихся на обочине жизни. Но 80 лет - большой срок. За это время и поселения последних "цивилизованных людей" прошли свой путь упадка и и регресса, и Орден, сумевший объединить часть поселений "лузеров"смог подняться. И Техноград, и Орден прошли свой путь для того, что бы понять, что один их двоих - лишний. А Домиций? Домиций может как раз оказаться тем камнем, что склонит чашу весов на одну из сторон.

  
  "из хорошего железа не делают гвоздей, из хороших людей не делают солдат"
  Китайская пословица
  
  "Гвозди б делать из этих людей:
  Крепче б не было в мире гвоздей"
  Маяковский
  
  
  
  Часть первая
  
  Настоящее. "Первый допрос" 3 марта 31 года Эры Пришествия Пророков
  
  Тут очень холодно и сыро, света почти что и нет, а низкие своды давят сверху, - кажется, что они вот-вот рухнут и раздавят тебя.
  Допрос почему-то все никак не начинается. Очередной допрос, такой мучительный и страшный, лишающий меня сна до самого утра. Время, когда я снова буду заходиться в крике, теряя человеческий облик, или изображать доброго брата, и пытаться обмануть всех - и моих "гостей", и моих братьев, и даже самого себя.
  Болит спина, ноги, руки и даже глаза, - ну да это понятно - пытка еще никому не шла на пользу.
  Слава Богу! Писать мне можно, а старая пергаментная книга вполне для этого подходит. Они думают, что я читаю "Завет основателей" - пусть так думают и дальше, - по большей части братия низшего ранга не столь грамотна и буквы русского алфавита для нее так же священны как знак тетраграмматон, свастика или звезда Давида.
  Зачем я пишу? Право слово - не знаю...Возможно мне хоть кому то хочется выговориться - или самому себе, или образам которые все время рядом со мной, а возможно это моя психика судорожно, из последних сил пытается ухватиться за край разума, и остаться вместе с ним еще хоть какое то время...
  Говорят, что тяжело только после первого убийства, а на второе человек идет с большей легкостью. Не знаю... Может быть и правда, но только не в моем случае. Для меня то и первое было не слишком тяжелым, - видимо я так часто в уме прокручивал его, что мой разум и чувства оказались достаточно подготовленными к виду крови на своих руках и мягкой податливости плоти под напором кухонного ножа.
  В последние годы я часто вижу их лица в полумраке - они смотрят на меня из тьмы - без осуждения и укора. Просто смотрят, а я смотри на них, - на Светочку, и на ее двоюродного брата, девочку лет четырнадцати, грузного мужчину в сером плаще, парня с тюком в руках, и еще...и еще... Я ведь даже начинаю забывать, как зовут некоторых из них, но лица я помню все еще достаточно хорошо.
  Они МОИ жертвы, а я ИХ убийца. Странно, но смерть наложила на обе стороны тень взаимной собственности: они - мои, а я - их.
  Вполне вероятно, что я схожу с ума, но внешне, хвала Всеблагому и Дарующему силу, этого пока не видно, - симптомы мною пока что успешно скрываются. К сумасшедшим тут относятся не очень хорошо - вне зависимости от ранга. Это простой крестьянин или послушник могут безбоязненно слышать голоса, резко менять настроение или ходить нагишом. Но вот если один из иерархов Ордена начинает так чудесить, то... Как там говорилось раньше: что позволено Юпитеру - то не позволено быку. Но правило это, как та палка - о двух концах. Быку тоже можно кое-что из того, чего нельзя Богу.
  Нет, для меня, возможно, сделают послабление, заменив удавку ночной подушкой. Но подобное милосердие совершенно не вдохновляет поведать братьям о моем недуге. Нет! Пусть уж лучше лица мертвых продолжают смотреть на меня из тьмы - не мигая и молча. Они молчат, а потому и не мешают.
  В соседней камере снова кричат, - тут очень толстые стены, но истошный мужской крик все же находит щели и достигает меня, будто поражая, опутывая липкой сетью дурного предчувствия, - предчувствия, что несколько часов спустя и эту камеру будет оглашать не менее кошмарные звуки. И от этого никуда нельзя будет деться.
  Мой почерк начинает дрожать, и я делаю паузу. Они не должны меня видеть таким, - я никому не доставлю братья такого удовольствия.
  Как бы то ни было - допрос все не начинается, и у меня есть время.- Время - это теперь главное, что у меня есть.
  С чего начать писать? Я начну со слов "все пошло не так...".
  Обычно "не так" - это иносказательное выражение, когда человек фиксирует уже свершившийся факт, событие или существующую реальность. - Но только не в моем случае. - Я знаю, когда все пошло не так, как надо. - Это было третьего августа 2018 года - день, когда я сделал первый шаг к тому, что бы стать убийцей...и тем, кем я есть сейчас.
  Крики. Снова кричит тот, что в соседней камере. По голосу ясно, что дознание только-только началось, а Ищущие истину еще достаточно милосердны.
  О! Я знаю их милосердие! Этому даже специально учат...этому милосердию. И у него есть даже несколько ступеней - милосердие вопроса, милосердие ответа, милосердие приговора. Это у свежести было только одна категория, а вот милосердие бывает многогранным. В этом я за последние годы убеждался неоднократно.
  Милосерден ли палач, насилующий 13-летнюю девочку, уже два месяца как ждущую исполнения смертного приговора, насилующий из похоти и знания, что беременных не казнят?
  Милосердна ли мать, прекращающая кормить самого младшего, что бы еды хватило остальным детям?
  Милосерден ли я? - Да, наверное...И это мне порою выходит боком.
  Милосердие вообще страшная штука...Как правило оно всегда за чей то счет.
  Судя по голосу бедолаги-скотокрада, он пока что вкушает лишь "милосердие вопроса" - голос еще силен, и даже орет через силу. Такое бывает, когда воображение сильнее боли, а тело еще не повреждено окончательно.
  А скоро и в этой камера брат Савус и его помощник Савва, и оба под моим руководством будут выказывать милосердие, - с молитвой в душе и болью в сердце. - Ханжество? Не уверен. По крайне мере относительно Савуса.
  Я - старый циник, у Саввы сержантский склад ума, помноженный на отсутствие воображения. А вот Савус?! - Старый хорек Савус, так зовут его враги, да и мы за глаза. Уж я-то знаю, куда он исчезает каждый раз, когда братья выступают в большой поход. И он действительно вопрошает заблудших грешников и воров - с верой в душе и болью в сердце. А молитва в его устах звучит искренне и без лицемерия.
  Снова в углу появляются фигуры из моего прошлого. Сколько это было тому назад? - Двадцать лет или все двести? - Все теперь очень относительно.
  Я киваю им как старым знакомым. Призраки они или мое воображение, но вежливость еще никому не мешала.
  Амбал снизу умолк и уже не орет. Но теперь слышны другие голоса - тут очень хорошая акустика. В это раз не снизу, а откуда - то сверху и сбоку. Отчетливо слышу, как кто-то из неофитов приносит присягу Ордену:
  - Брат ордена - умер для мира. У него нет ничего своего. Он живет для ордена и церкви.
  - Праведно все, что служит Ордену, греховно все, что ему мешает.
  - Брат Ордена каждый день должен быть готов к смерти и мукам.
  Впереди еще несколько минут принесения обетов. По моим прикидкам сейчас она начнет говорить о том, что никому не дано знать "вес" брата, кроме Иерархов и Всеблагого, а потому надо смириться, что "легким" зерном могут пожертвовать, бросив его землю, дабы глянуть на ее всхожесть. Одним словом - смирись и радуйся, что хоть так пригодился Ордену.
  Н-да, основатели Ордена были людьми умными, и не стали изобретать велосипед, а лишь творчески переработали "Кахетиз революционера", - умные люди, ничего не скажешь. Еще что-то взяли от иезуитов, а что-то от кодекса "Бусидо" самураев, - и все адаптировали под окружающую среду.
  Створы дверей в соседней камере раскрываются, слышен их лязг. - А вот и ко мне гости пожаловали. Наконец то! Девушка, совсем юная. А ее "дело" у меня на столе. Судя по первым строкам ее дела - отец или братья научили ее читать, пользоваться четырьмя правилами арифметики, и навыкам гадания - по зерну и печени. Делаю пометку - надо будет о том сообщить полу-брату Йохану. Если у крестьянин того поселения есть время учить детей чему то лишнему, типа ворожбы-на смерть по печени козленка, то тут или пятина податей слишком низка, или крестьян появился гонор. И то, и другое есть вещь недопустимая, а потому вредная и подлежащая искоренению. Но это лишь характеризует Ангелику или Ангелу (так, кажется, ее зовут), но не есть ее главным грехом.
  Вина девочки совершенно в другом: чуть меньше года назад она с братьями, якобы, нашла один из старых схронов. Врет, наверное, детальки тут не сходятся. И ей тут дважды не повезло. Если бы там были консервы, сложное оборудование или что еще портящееся от времени, то, скорее всего они бы просто не смогли воспользоваться содержимым.
  А если бы хотя бы у одного из ее братьев оказалось чуть больше извилин, то они бы поняли, что две разобранные винтовки и несколько сот патронов, тщательно упакованных в деревянный ящик и залитый сверху смолой - это не только большое богатство, но и очень большая опасность.
  А возможно поняли, но у семей, которые учат девочек ворожить на смерть соседей по печени козленка - явно завышенные амбиции.
  Если бы они сразу сообщили о находке Ордену, то все бы обошлось, возможно, даже что семья получила бы благословение Иерархов ордена, а одному из братьев было бы разрешено в него вступить...со временем.
  Но спесивые идиоты решили иначе. Странным кажется то, что их сдали лишь через полгода с момента вскрытия сторона. Скорее всего, они хорошо маскировались, и выгадали время. А потом их таки сдали. Или врут? Будем подумать.
  А полгода - это много или мало?
  Для того, что бы разобраться в оружии древних и убить шестерых наших братьев - этого оказалось достаточно.
  Возможно, мы с ней сможем договориться, и за расположение, высказанное ею к немолодому искателю истины - я подарю ей легкую смерть, случайно утопив в бочке с водой в ходе пытки, и не буду пытать с ущербом для плоти. А может даже вообще признаю раскаявшейся и рекомендую ограничиться испытательным сроком? - Гоню от себя эту мысль. Но это впереди, а пока что допрос. - Привычным движением протягиваю вперед руки, и после краткой Молитвы "Отче наш, спасибо за руки тобою мне даденные, и за труд их благословивший", начинаю скучным тоном задавать ритуальные вопросы:
  - Веруешь ли ты в Господа нашего и блага им ниспосылаемые?
  -Веришь ли ты в силу творца, и могущество, даренное тебе Господом нашим?
  - Можешь ли ты сотворить сама то, что лежит на моем столе?
  - Знаешь ли ты того, кто может сотворить нечто подобное?
  А на столе, в разобранном виде лежит оружие древних - трехлинейка "Мосинка" и россыпь патронов.
  Обычный ответ - Да, Да, Нет, Нет, - К нему я уже привык.
  Идиотка. Если бы она изначально косила под атеистку или еретичку, то я сразу бы советовал отцу Иеремии, нашему настоятелю, высылку на поселение в пустыню, - то же смерть, но на свободе и с шансом выжить.
  В углу скрипит перо, а секретарь из полу-братьев, пришедший вместе с Савусом и Саввой, без особого усердия записывает ответы той, что сейчас обнажена и привязана к столу.
  Тяжело вздыхаю - впереди долгая и тяжелая ночь.
  
  "Человек - есть творец! И в этом он равен Богу! Ни ангел, ни демон не могут творить, и создавать новое. Они лишь могут брать то, что уже создано до них. И в этом их ущербность. Лишь Бог и человек способны творить, ибо в человеке живет часть Творца.
  Но ущербен и проклят тот, кто пользуется не созданным своими руками, не руками ближнего своего, а вещами древними, кои ни он, ни кто либо другой создавать сами не могут.
  Помните! Господа нашего Иисуса Христа не повесили, не отрубили голову, не посадили на кол, не утопили! Враг рода человеческого имя, которому Диавол через слуг своих предал его смерти иным способом.
  Как?! Правильно! Он распял его! Он прибил его руки к кресту. Его руки!
  Вспомните, что когда наступил день великой кары, когда греховные вещи начали источать гнусь и смрад, и отказались слушаться людей - как разделил Всеблагой свою паству?
  Правильно! На праведников что отринули немногие уцелевшие проклятые вещи и ныне живут плодами рук своих, как заповедовал Господь. И на грешников, что и сейчас продолжают цепляться за и остатки дьявольского искушения - за машины, которые они сами создать не могут, но происками дьявола все еще работают..."
  Из послания пророка Яна к людям Восточных равнин, Книга Пророков, Часть 1-я.
  
  
  
  Настоящее. "Первый допрос. Продолжение " 4 марта 31 года Эры Пришествия
  Наверное, уже скоро утро. Нет, дневной свет сюда не пробивается, но свечи, - свечи говорят о том, сколько прошло времени.
  О стеарине и парафине знают теперь лишь немногие, пчелиной же воск очень дорог, а потому простым труженикам Ордена полагаются свечи из говяжьего жира. Я хоть и необычный, как в прямом, так и в переносном смысле, но быть белой вороной без нужды на то - не следует. Скромность - есть высший венец брата Ордена.
  Савус и Савва давно ушли - у них еще работа, менее интеллектуальная, но более тяжелая. Ангелочка впала в забытье - она крепкая девочка, ну а у меня бессонница. Не могу ни спать, и есть.
  Пытка водой и смехом - это все, что она сегодня ночью перенесла, что впрочем, уже немало. Но она не только молода и красива, но и вынослива, а брат Савус далеко не такой зверь, каким пытается казаться.
  Снова смотрю в темноту - Инночка, ее двоюродный брат и Володя, - они снова тут, и смотрят на меня. - Что ж, снова про себя повторяю: Я не хотел Вас убивать, но к этому меня вынудили вы или обстоятельства, и вы это знаете. Они молчат - они знают.
  За последний час я несколько раз подходил к девочке и гладил ее по голове своей сухой и потрескавшейся рукой, мысленно продолжая свои движения вдоль ее спины и попы. Жаль, что только мысленно, - из образа мне выходить нельзя.
  А девочка чертовски хороша, и мне ее искренне жаль. Но кроме ее вкусной попки и дивных бедер, есть еще и шесть свежих холмиков у стены. А, судя по состоянию раненных, будет семь или восемь. Это, не считая умирающего брата Томаша, которого мне еще исповедовать. И я ничего не могу сделать для спасения этой девочки, да особо и не хочу.
  Но ее тело! Нежно белая кожа, правильные формы талии, бедер, медно-рыжие волосы при отсутствии даже намека веснушки. Ее зеленые глаза, полные слез. Она прекрасна!
  Ангела давно уже пришла в себя и неумело проторяется, - у меня достаточно опыта, что бы распознать ее маленькое притворство.
  Но пусть пока полежит. Тут по крайне мере тепло и не так воняет, как в каземате для пленных.
  И пусть заодно уж заплатит за свой маленький обман, - от нее не убудет, если я своей немолодой и морщинистой рукой поглажу ей волосы и полюбуюсь на спинку и то, что пониже спины.
  В коридоре снова звенят колокольчики, и Ангела чуть вздрагивает. Я ее понимаю. Тут, в глубине цитадели есть только два вида домашних животных - кошки и две наши козочки Зита и Гита, - мои питомицы. Это я и так назвал. И если кошек любят все, то вот от бубенчиков на шеях козочек - порою вздрагивают в предчувствии пытки.
  Зита - это инструмент Савуса, и Ангела в этом вчера убедилась. Лет сто назад это называлось бы глубоким пиллингом, а сейчас - это пытка.
  Когда девочку раздели и перевернули на спину, она еще ничего не понимала и пыталась руками прикрыть свою уже немаленькую грудь и персик. А потом ей стало уже не до приличий.
  Зита - очень добрая козочка, и она никогда не укусит. А еще она очень голодная (это ее вечное состояние) и солененька болтушка, которую, с перерывами, Савус несколько часов смазывал пятки Ангелы - Зита слизывала с громадным удовольствием.
  Савва держал ей руки - лучше держать, чем связывать, иначе девочка могла бы их повредить, а я методично задавал вопросы - сорок простых вопросов, иногда прикрикивая на Савву, а, иногда прося Савуса повременить.
  Пытка щекоткой - на самом деле очень, очень страшная вещь. И хотя при этом жертва едва не умирает от языка нашей Зиточки, следов насилия - не остается и тело не повреждается. А еще это больно. Очень больно. Щекотно бывает только первые 5-10 минут, а потом нервные окончания перевозбуждаются и каждой новое прикосновение язычка Гиточки приносит не веселую щекоту и болезненный смех, а невыносимую боль. Не каждый мог вынести пытку щекоткой. Ангела смогла.
  Савус, добрая душа, узнав, что я не спал уже вторую ночь, и что мне еще идти на Взаимную Исповедь к брату Томашу, настоял на том, что бы на пару часов брата старшего дознавателя кто-нибудь заменил. И у меня было несколько часов сна.
  Когда же я вернулся, что бы сменить Янека - Савус и Савва как раз перешли к воде. Ангела лежала связанной и с тряпкой на лице, а Савва методично лил на нее воду.
  От такой пытки человек испытывает симптомы удушья и ему кажется, что он тонет. Это убеждает пытаемого, что он умирает.
  Судя по всему силы Ангелы были на исходе, но ни Савус ни пришедший меня заменить Янек, этого словно не замечали. Более того, Янек кажется, забыл, что, учитывая тяжесть обвинений и стойкость этой девочки, мы вовсе не планировали узнать нужное в первую же ночь. Он начал форсировать события, давя на нее и требуя от Савуса увеличить время "погружения", рискуя действительно ее утопить.
  Брат Янек - это очень прямой, честный и храбрый человек, но и его порою заносит. Все мы грешны. Потому я не стал его одергивать, а просто отпустил, сменив на посту.
  А несколько часов назад Ангела, наконец, потеряла сознание. Впереди у нас еще несколько дней, а силы Савуса, да и Саввы - небезграничны. Поэтому отдых нужен был всем троим - двум моим помощникам и нашей новой знакомой.
  Она храбро держится, - не каждый мужчина выдержит такое. А она смогла, и не ответила ни на один из сорока вопросов, которые ей задавали. И это хорошо. Если она так же стойко выдержит и завтрашнее дознание, то для ее будет большим потрясением, что ответы на многие вопросы мы и так знаем. И на этом можно будет сыграть.
  Мы действительно знаем многое, но не все...
  Артефакты прошлого находят довольно часто.
  Работоспособные артефакты не так уж и редко.
  Но вот что бы крестьянская семейка точно знала, где надо копать, с третьего или четвертого копа нашла, поняла, что нашла и знала, как это действует. Такое совпадение пахнет очень дурно, и надо срочно найти разбитое яйцо, пока все не засмердело окончательно.
  А значит то, что она сказала перед пыткой - ложь. Отсюда простой вывод - то, что она хочет скрыть есть правда еще более страшная. И мой скальпель должен аккуратно, а если понадобится, то и безжалостно, вскрыть нарыв ее лжи и молчания, и найти истину.
  Я очень хочу гладить красивую белую спину Ангелы, талию и то, во что эта талия переходит, мысленно прощаясь с ними. Так, наверное, можно любоваться прекрасной рощей, обреченную на вырубку, или цветущей вишней накануне урагана... Завтра ее ждет пытка - водой или щекоткой, - я пока не решил. А потом, если наша хитрость не удастся - придется портить эту божественную красоту. Не хочется...Но есть свежие холмики за валом цитадели, и есть брат Томаш, который может не дождить до вечера, и есть братья Ангелы, которым удалось бежать с одной из винтовок...
  Резко оборачиваюсь, всматриваясь в темноту зала. И снова вижу призраки свого прошлого.
  Я их не боюсь, и они это знают. Но не уходят и продолжают смотреть. Без выражения и осуждения. Они мои жертвы, а я их убийца. Мы принадлежим друг другу.
  Сейчас, понимая что такое жизнь и смерть, как дорог глоток воды, и каково это - убивать друга, тогдашняя моя жизнь мне кажется мышиной возней...Но это сейчас! - А тогда?! Тогда в далеком 2018-м году молодой сотрудник банка думал, что он умнее всех остальных, и придумал несложную схему, как можно заставить страховую кампанию, в которой банк страховал риски, заплатить немного больше, чем следовало.
  Но тот молодой человек был если не глуп, то точно, что самоуверен. И он почему то не допускал, что его руководитель, оторвавшись от текучки, однажды, субботним днем выйдет на работу. Для того что бы поднять все закрытые дела должников, и выяснить, что примерно каждое 10-е дело является липовым, и с высокой остепеню вероятности - этих клиентов не существует в природе. А вернее есть один Клиент, и это ее непосредственный подчиненный.
  Наверное, если бы Инна Самуиловна Семчук, которую мы звали по-простому - Инночка, лучше понимала, что именно она хочет от меня, все могло бы обойтись. Но похоже, что она сама не знала что делать - то ли сдать меня СБ, то ли заставить поделиться, то ли держать всю мою оставшуюся жизнь на крючке. Это была ее, не моя, а именно что ее ошибка! Это она была виновата в том, что я поступил так, а не иначе!! Я почти убедил себя в этом, но, похоже, что не ее, - последние несколько лет она является все чаще и чаще. А ранней весной и поздней осенью почти каждый день, да и ночь тоже.
  Ее брата я почти не вижу, а вот Володя стоит рядом с ней, и почему то держит ее за руку. Странно, они же вообще при жизни не были знакомы. Значит, мои видения начали жить своей жизнью, а это не есть хорошо. Но пусть живут, женятся, трахаются, пусть хоть поубивают друг друга, оживут и снова поубивают. Пусть только молчат, как и раньше молчали. Меня это устраивает.
  Ангела продолжает упорно притворяться потерявшей сознание, и я пользуюсь этим, по отчески гладя ее голову, и, к моему глубокому сожалению, только голову. Я сейчас в образе, сейчас я тот, кого называют добрым следователем. Только вот процедура немного изменена - рядом с Савусом и Саввой - я злой, а наедине с ней - добрый.
  Мы могли бы форсировать события и выдавить из нее нужные сведения в первый же час. Но это не тот случай. Любой дознаватель ордена знает, что прямая грубая пытка максимально эффективна именно в том случае, если есть возможность тут же проверить правдивость показаний. Например, куда перепрятаны найденные артефакты или где зарыто тело убитого брата Ордена.
  Когда кто-то говорит, что перенес Дознание брат Домиция, ничего не сказав, - не верьте ему. Он или врет, или его спрашивали не о том, что он скрывал. Любой начинает говорить на третьи сутки...или умирает, но это было на моей памяти лишь один раз, и не по вине брата. Просто тогда у негодяя не выдержало сердце, и он смог ловким образом избежать удавки.
  Но вся беда в том, что слова Ангелы мы сможем проверить лишь один раз, и от ее искренности будет зависеть жизнь нашего брата, а возможно и не одного.
  В следующий раз я вижу Ангелу дня через два. Все как и при первом нашем знакомстве: сначала язычок Зита, а потом водные процедуры...и я, зачитывающий ей вопросы.
  Ангела уже не молчит, - она начинает ругаться, умолять, просить. И это хорошо, значит, скоро она начнет врать, и главное тут уловить границу, сработав на упреждение.
  Даю Савусу знак к прекращению дознания, и двое моих помощников уходят.
  А мой ангелочек снова на столе, привязанный и обнаженный, но уже в сознании.
  Укрываю ее шерстяным одеялом, подкладываю под голову свой плащ, сложенный в несколько раз, - и все по-отечески, с заботой и кряхтением, затем ухожу в свой угол.... и начинаю писать.
  Спустя примерно минут 10-15 чувствую на себе ее взгляд. Удивленный? Нет, скорее заинтригованный.
  Пора! Начинаю говорить, делая между фразами паузу примерно в минуту.
  - Допрос должен идти еще два часа. У тебя есть время поспать.
  Она молчит.
  - Завтра я передаю тебя в руки отца Янека, ты его знаешь.
  Она молчит.
  - Ты будешь считаться уже не заблудшей, а нераскаявшейся. Дознания без ущерба для плоти уже не будет. Особо упорствующих ждет огонь и железо.
  Она молчит.
  - Пытки щекоткой и водой - пытками как таковыми не считаются, ибо они, при правильной дозировке, не вредны для плоти. Следовательно, все, что ты скажешь в первые два дня считаются добровольным признанием, почти, что исповедью ...А то, что из тебя Янек вырвет завтра - уже нет.
  Мы оба замолкаем, - я пишу, а девочка начинает о чем-то думать. Пытаюсь на пергаменте нарисовать ее - и нервы что бы унять, и со стороны имею вид углубленного в себя святошу. С бюстом у меня вроде как вроде все в порядке, а вот попка не получается, хоть ты тресни.
  Проходит еще несколько минут, прежде чем я подняв голову и глядя ей в глаза не перехожу к главному:
  - Своим молчанием ты не можешь помочь ни Юлиушу, ни Марку. И не можешь по двум причинам.
  Во-первых, они сбежали и сейчас не в нашей власти, а когда мы их поймаем - у нас достаточно основания засунуть их в костровую плетенку и без твоих показаний. А во-вторых - ты ничего не можешь сказать нам нового. Нам нужно не твои слова, а твое раскаяние. - Нам и так все известно.
  В ее глазах сквозит недоверие. Пора! Начинаю ее ломать...
  - У вас было две винтовки и около три сотни патронов.- Так?
  И твой старший брат натаскивал младшего около месяца. - Правильно?
  Юлиуш немного колебался, и хотел что то сообщить в Орден, но Марк его тогда отговорил. А первый раз вы попробовали стрелять во время грозы 5-го мая.
  А прятали орудие вы у безносой Ляды? Все это нам давно известно. Это тебя пытают щадящее, а вот старуху сразу огнем. Она нам все в первый же день рассказала. Ну а что не договорила, так сегодня доскажет.
  Я же тебе, дуре, два дня уж намекаю, что хочу спасти твою душу. Мне не нужны ответы на вопросы, я их и так уже все знаю. Я хочу Тебя спасти! Но как я могу это сделать, если ты изо всех сил стремишься попасть от брата Домициана к брату Янеку. Льющаяся вода и смех - это я, ну а он - огонь и кровь. Тебе нравится горящий огонь и льющаяся кровь?
  Она молчит, но ее глаза... Она почти готова. Остается лишь немного подтолкнуть.
  - Рано или поздно Юлиуша и Марка поймают. Родителей у Вас уже нет, других близких родственников тоже.
  Чистая душой дева, чистая перед Орденом и Всеблагим может с твердой надеждой молить о снисхождении и для одного из своих братьев, и быстрой смерти для второго, для того, кто стрелял по монахам. Делаю паузу, глядя в ее расширявшиеся глаза. Видишь, я тебе не обманываю. Стрелявшего казнят в любом случае, но вот молить пощаде для второго - это в твоей власти. Но для упорствующей в своем грехе - это невозможно.
  Чего ты хочешь? Спасти от смерти одного из братьев и избавить от мук второго, или оказаться вместе с ними в плетеной корзине на костре?
  Говорю еще минуту. Потом она начинает рыдать.
  Спрашиваю, - готова ли она помочь братьям. Кивает.
  Зову своих - протоколиста и двух свидетельствующих истину...
  Ангелочек начинает очень быстро и бодро говорить, практически поет. И отвечает честно на почти все вопросы.
  Эта игра в одни ворота - мы догадываемся, где Ангела немного лукавит, - враньем это назвать нельзя. Ведь нельзя же назвать лжецом того, кто в беге наперегонки из двух участников победителя назвал предпоследним, а проигравшего - вторым.
  А значит нельзя исключить, что и на нужные нам вопросы она могла или соврать, или сказать не всю правду, не ту правду, или вообще, не сказать того, о чем ее не спрашивали. А это чертовски важно. Важно настолько, что мне выделяют сразу пятерых помощников, не считая Савуса и Саввы. За последние лет десять такое было лишь пару раз.
  Все. Конец. Восковая доска исписана, а далее стандартная процедура.
  Поскольку Ангела грамотная, то свободной правой рукой она ставит внизу свое имя, а потом прикладывается к воску языком. - Стандартный ритуал, означающий, что писали с ее слов, и если она соврала, то пусть у нее почернеет и отсохнет язык. Затем ее провожают, - нет, уже не в камеру, а в келью.
  Мы встречаемся с ней на следующий день. Интересуюсь - готова ли она став раскаявшейся, пройти сложное таинство очищения души и стать вновь чистой. - Соглашается. Предупреждаю, что процедура очищения очень сложная, она длиться трое суток, и три брата принимают на себе, пропускают и отпускают все ее мысли, все помыслы, и все, что она держала в себе.
  Вновь соглашается.
  Ее исповедь длилась около часа, и за это время Ангела успевает наговорить достаточно, что бы братья могли составить тетрадь вопросов.
  Потом трехдневный пост - минимум еды, а за день перед очищением - только вода.
  А затем... А затем в чистую, беленную побелкой светлую комнату, заводят девочку, и привязывают к столбу.
  Она ничего не может видеть, кроме белой стены впереди себя, а брат Савус начинает быстро и размеренно задавать ей вопросы:
  - Как тебя зовут
  - Как звали твою мать
  - Сколько тебе лет
  - Сколько у тебя рук
  - Как тебя зовут
  - Ты уже успела познать мужчину
  - Как звали твою мать
  - Как зовут твоего старшего брата
  
  Голоса братьев Савуса, Лешека, Марика и еще трех, которые сменяются за это время - размерены и спокойны, они расслабляют и вводят в транс. А их инструмент - это кнут и пряник.
  Кнут самый настояний, и он больно стегает девочку первые 2-3 часа, пока она не принимает окончательно правила игры - отвечать не затягивая. И пряник действительно есть. Вино слишком дорогой товар, но вот монастырское пиво на основе багульника, вереска, тысячелистник и паслена вполне себе вставляет ....и снимает барьеры вполне себе неплохо, особенно на голодный желудок.
  Она еще долго будет смотреть в стену, а четыре брата в течении суток будут задавать ей вопросы. - Отвечать она будет быстро, не раздумывая. За длинный и кроткий ответ ее будут бить, а когда утомиться - будут давать немного пива. Это даже не допрос, а долгая и утомительная процедура. Это тысячи вопросов, на которые надо будет отвечать Ангеле, и которые будут записываться, вытираться и снова записываться.
  "Утопить" 40 наших вопрос в тысячах других - не составляет особого труда.
  И если ответы на некоторые из них окажутся правдой, то боюсь что о спокойном сне брату Домицию - старшему дознавателю Ордена придется забыть о сне. И надолго.
  
  "За 80 лет своего существования власти Технограда совершили только две по настоящему стратегические ошибки.
  Первая - это отказ от немедленной экспансии сразу после смрадной недели, и как результат - закукливание поселения внутри себя. Вторая - недооценка появления так называемых пророков и основанного ими Ордена" (дописано другим почерком и много позже -  даже одна - это слишком много)" Из Хроник Технограда .ого позже о даже одна - это слишком много)' Из Хроник Технограда .

'И пришла Смрадная неделя, когда грешные вещи престали слушаться людей. И это было то первая кара Господа.
Затем грешников постигла вторая кара, когда, по прошествии недели наступил великий голод, ибо все старые запасы были съедены, или испорчены смрадом. Но никто, ни писец, ни блудница, ни торговец не могли добыть себе запасов. Ибо были те, или далеко, или испорчены, или захвачены алчными, что брали больше, чем сами смогли съесть. Те же немногие, кто смог вырастить хлеб или иную еду, или откормить кроля или коня были ограблены и убиты. Потому что людей было много, а безумие их от голода и страха было еще.
И в безумии своем люди не могли ничего создавать, ибо безумие лишает людей дара творца. Это была третья кара Господня.
И когда доступной еды стало мало, а людей, было, еще много посмотрели многие вокруг себя, и сказали - лучше пусть один умрет ради многих, чем многие и один умрут вместе. И тогда, по жребию (это богоугодный способ, так можно и нужно - правка переписчика) или беззаконною силою дети убивали своих родителей, а дядья племянников, или вместе начинали охотиться на людей чужих и пришлых, или неугодных, дабы те, своею плотью и кровью продлили их грешные жизни.
Иные же, объединяясь в группы, говорили - зачем выращивать зерно или откармливать коня в ожидании грабежа, когда лучше самому ограбить соседа. И шли отбирать силой то немногое, что было выращено.
Но чем меньше становилось людей на земле, тем больше Господь смягчал свой гнев и жаждал показать детям своим путь к спасению. И по прошествии 30 лет с начала Смрадной Недели ниспослал Господь, тем, кого он хотел спасти, своих Пророков...'



Настоящее. Исповедь. 7 марта 31 года Эры Пришествия Пророков

Память - это очень странная штука. Порою, она спит, и когда кажется, что где то она уже уснула навсегда, а порою, совершенно неожиданно выдает дивные воспоминания. И словно увидев старый пожелтевший конверт на дне картотеки ты что-то вспоминаешь и чаще всего, совершенно неожиданное. Вот и сейчас - почему то вспомнился старый школьный учитель, носивший странную кличку - 'Кефир'. Неплохой человек, кстати говоря, и отличный учитель 'Кефир' преподавал историю, и многое из того, что он нам вложил в головы запомнилось на всю жизнь. Разное нам рассказывал этот худой нескладный человечек. И про битву при Фермопилах, где 300 спартанцев сдерживали громадную персидскую армию, и про бой Давида с Голиафом, когда маленький пастушок Давид сразил камушком дылду Голиафа...
Правильно рассказывал наш учитель - правильную историю победившей стороны.
Только вот не пишут обычно в учебниках, что вовсе не 300 спартанцев прикрывал Фермопильский проход, а около 8 000 тяжеловооруженных гоплитов стали в узкой каменной теснине. И что армия их противников была вовсе не такой уж и громадной, как принято рисовать.
Но историю пишут победители, а победили тогда греки. Они и написали свою версию событий - историю того, как 300 храбрецов выступили против неисчислимых полчищ варваров.
В сущности, вся история человечества - это версия событий, изложенная победителем, это милицейский протокол, записанный со слов того, кто выжил в ночной поножовщине, а не лежит вот тут рядом - на земле, остывая в луже своей крови.
Чего не сказано - того и не было, но было то, что сказали. И так важно остаться в конце тем, кто не будет молчать.
Должно быть, и Давид не был таким уж хлюпиком, а великан Голиаф не сильно отличался в росте от обычного человека. Но победил иудей-Давид, а не чурка-Голиаф. И потому 'Кефир' преподавал нам единственно правильную версию - версию победившей стороны. Она еще обычно называется историей.
И если Орден проиграет, тогда то, что случилось неделю назад, может обрасти мифами, балладами, легендами.
Хотя казалось бы ерунда - бездарная и кровавая попытка, оплаченная
смертью нескольких не самых худших из братьев изъять неизвестные запрещенные артефакты...
Я даже догадываюсь, как какой-нибудь слепой сказитель у костра будет описывать убийство нескольких монахов. Ну, что-то типа - 'И встали двое против тьмы, и тьма сразилась с ними...' Ну и так далее, и так далее. Все так и будет, если мы проиграем. А потому, проиграть мы не должны, хотя бы ради памяти тех, кто погиб.
Палицы и легкие копья в умелых руках - это очень опасное оружие. И разве может сравниться с боевым брусом в крепких руках полубрата Ордена, или меткостью копья из его атлатля маленький фонтанчик земли?!
Может. Еще как может!
И ведь никто не хотел умирать, и никто не хотел убивать.
Но братья Ангелы слишком поздно учуяли, что их обложили, а Орденская стража недооценила степень опасности, посчитав, что речь идет о безобидных артефактах.
А если бы знала? Если бы погибший одним из первых брат Игнаций, уже не молодой и опытный человек, знал, с чем столкнётся. Что бы он сделал? Ну, по крайне мере, оставил бы двум дуракам Золотой мост - возможность спокойно уйти, не связывая себя боем, или взял бы их измором , поджег бы степь, или атаковал бы их башню козырным приемом Ордена - конной звездной атакой - с разных сторон и одновременно...Много всяких 'или', которые уже превратились в горькие 'если бы'.
А получилось пошло и мерзко: гладкое как полотно степь, и плащи братьев разбросанные по степи, и фонтанчики земли, поднимающиеся к верху. Обычно фонтанчики коричневые или серые - те, кто стреляет- волнуются или не умеют быстро взять прицел. Но иногда фонтанчик становится красным, и тогда кричит кто то из братьев, или просто вскрикивает, что бы потом умолкнуть навсегда.
Вот кто-то решает бежать, и его широкая спина становится хорошей мишенью. В этот раз фонтанчик красного поднимается не вверх, а вырывается из его горла.
Мне говорили, что это продолжалось целую вечность. Наверное. Для уцелевших - это была вечность. Но хорек-Савус потом нашел около 40 гильз.
Всего 40 выстрелов на два ствола - это много или мало?
Для пяти убитых и десятка тяжелораненых раненных этого оказалось достаточно.
'Нас трое, из которых один раненый, и в придачу юноша, а скажут, скажут, что нас было четверо' - пошутил какой-то писака из древних. История всегда повторяется дважды, только фарс был вначале, а теперь случилась трагедия. Два десятка темных фигур приближались к скромному домику, зажатому между двух холмов. Только вот не видно под сутаной - кто там. Боевой монах Ордена, или полубрат, или всего лишь послушник, или просто отдыхающий носильщик - один из тех, кто должен нести носилки 95-летнего отца Томаша. Ни лошадь, ни повозка уже не смогли бы доставить своего рода патриарха 7-й цитадели, основная работа которого последние лет двадцать состояла в максимальном продлении срока жизни братьев, лечении их простых и не очень простых хворей. Но 95 лет - это очень солидный возраст, а значит и большой жизненный опыт. А потому и медицина была пусть и основным, но все же не единственным фронтом работы маленького щуплого человека. Вот и сейчас - четверо носильщиков должны были бережно доставить своего 'эксперта', что бы он тут же, на месте мог оценить греховность найденных артефактов. А потому не конь, и не повозка, а только носилки с навесом, и полу-братья, знающие как не растрясти в дороге ценное тело.
А еще очень трудно понять, кто именно из походной колонны скрыт под сутаной, но очень легко догадаться, что впереди идущий и есть глава отряда. Он то и умирает первым - грохот выстрела очень хорошо слышен тихим туманным утром, и вот уже брат Игнаций скребет ногтями горло, пытаясь, то ли остановит кровь, то ли получит еще один глоток воздуха. Это происходит так неожиданно, что все замирают, и никто не смотрит в сторону домика. А зря...Вслед за первым выстрелом следуют новые, уже не такие прицельные, но частые.
И начинается ад. Кто то кто поглупее, или у кого сдали нервы - бежит, и умирает первыми. Более сообразительные сразу же падают на землю, и пытаются найти в этой злой, плоской земле хотя бы крохотную кочку, выемку, хоть что то, что сможет защитить от летящей смерти. Но нет спасения - поднимаются фонтанчики земли - серые и черные, реже красные, и вскрикивают братья, полу-братья, просто мальчики, отданные в Орден в услужение и для подготовки к постригу. Одни кричат, другие стонут, а некоторые просто молчат, теперь уже навсегда.
Сладкая парочка убийц разбила и поставила отряд братьев на грань уничтожения практически в первые же 20 секунд того, что с натяжкой можно было назвать боем...или бойней. Первыми выстрелами был убит брат Игнаций и еще двое или трое монахов. Не менее 5 или 6 было серьезно ранено, остальные же вжимались в землю в ожидании своей пули. Разбитый и деморализованный противник, которому поставлен классический мат в три хода. Это и могло стать концом их истории, но не стало. Война куда как сложнее шахмат, и в ней игрок, которому поставлен шах и мат может ответить - с черта два, игра только начинается.
Ни двое стрелков, ни жмущиеся к земля братья не учли выхода на сцену того, кого можно было назвать джокером, или чертиком из табакерки. Из табакерки, а вернее из своего паланкина он по сути и выкатился...Или выбрался, выскочил или вышел - тут уж показания братьев разняться.
А потом 95 летний старик - встал, и, не пригибаясь, и в полный рост пошел в сторону стрелков.
Братья теперь говорят о чуде - пусть говорят, это полезно. Но испуг, неумение целиться и шок от увиденного я бы тоже не отменял. В конце концов - это была в чистом виде психическая атака - атака старого 95-летнего человека на двух вооруженных убийц.
Раскинув руки, старческим, дребезжащим голосом, но в то же время громким даже для нестарого человека, он шел на них, читая псалом 'Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной...'. Обнаженная седая голова, раскинутые руки, открытая грудь и плащ - его серый плащ, развивающийся на ветру. Это была отличная мишень - и в него стреляют. Стреляют долго и упорно - в его плаще мы потом насчитываем добрый десяток отверстий, но ни одна пуля его не касается даже вскользь. Ни одна!!! И вот один брат, потом второй, третий начинают поднимать головы - с недоверием, и с ожиданием неминуемого. Но это неминуемое все не наступает и не наступает, а старик уже успевает пройти долиной смертной тени, и не убоятся зла, и теперь начинает читать боевую литанию Ордена...Первым не выдерживает Магнус - тихий носильщик паланкина, а за ним, как по команде и другие. И вот уже все - все кто жив и может двигаться на ногах - бегут в сторону стрелков. И у тех не выдерживают нервы - оба урода улепетывают прочь от домика, в степь, бросив родителей и сестру.
И жутко было наблюдать уже потом, после боя, как уже немолодые люди спорили за право внести в Цитадель их спасителя, и первыми поведать братии, людям церкви и просто мирянам о чуде, свидетелями которого они были.
А сейчас это чудо умирало. Ни одна пуля его не коснулась, не задела, даже вскользь. Но те силы, которые он отдал за право пройти свой путь в сотню твердых шагов и чтение молитвы, оказались последними крупинками жизни в его песочных часах.
Отец Томаш умирает, а я должен идти не исповедь.
Все течет, все меняется - меняются и правила. Исповедь может быть тайной и явной, публичной и частной, и даже глухой, когда умирающий не может отвечать. Эта же исповедь будет взаимной - сначала я отпущу грехи брату своему, а потом и брат Томаш примет мою исповедь, мое раскаяние, и мои грехи умрут вместе с ним. Правило не общее, но некоторые, таким как я, например, облегчить душу только перед очень святыми людьми, и главное, перед их смертью, и с их согласия. Мой исповедник - не сказал слова нет.
Маленькая чистая каморка, куда его отнесли, тихий свет свечей из пчелиного воска, и тело, в котором затухают последние угольки жизни. И я рядом.
Почтительность без ритуала приводит к суетливости, так говорил один из основателей Ордена. А потому и исповедь умирающего следует начать с ритуала.
Сначала приветствие. Но брат Томаш молчит, уставившись в потолок. И если бы не мерно вздымающаяся грудь, то могло бы показаться, что умирающий вовсе не погружен в свои мысли, а уже ушел вперед, оставив позади немощь старческого тела..
Следующий шаг - объявление цели визита, - Брат Томаш, я пришел облегчить Вам душу и прошу Вас о той же милости. В ответ - ничего. Только молчание, только чуть сипловатое дыхание, и взгляд, упершийся в низенький потолок кельи. Никакой реакции - брат Томаш молчит.
А теперь третий шаг ритуала исповеди - панегирик. Умирающий должен услышать, как много он сделал хорошего за свою жизнь. И тут мне везет. Очень трудно произносить хороший панегирик над 14-летним послушником помирающим от почечной колики, а за свои 95 лет брат Томаш успел сделать порядком, что бы сказать умирающему какой он был благостный, и как много доброго он сделал за свою жизнь.
Последние несколько десятков лет брат Томаш или лечил сам, или обучал других братьев премудростям врачевания. Об этом и говорю. О том, что многие стали здоровее благодаря ему, о том, скольких людей он спас - братьев, послушников, сестер, да и просто людей Ордена, обращавшихся к нему за помощью.
И тут брата Томаша наконец прорывает. Смех, страшный булькающий кровью горький смех наполняет келью.
Затем, спустя несколько минут, отдышавшись и откашлявшись, он начинает говорить.
- Мы стали здоровее? Да пожалуй, что да! Мы теперь не умираем от рака. Потому что его не диагностируем. Человек просто худеет и умирает.
И у нас нет проблем с аллергией на прививки. Дети просто умирают от дифтерии пачками и все.
- Да, но...
- И с замершими беременностями проблем нет. Она бывает была только одна - первая, она же и последняя.
- Брат, это все так. Но по сравнению с тем, что было еще лет 30 назад...
-Ага-ага...Маленький шаг для нас для монаха, и огромный для Ордена? Так кажется, говорят. Так скажи об этом полу-брату Игнацию. Внутренне кровотечение не смогли остановить, и его женщина умерла родами...Моя правнучка, кстати говоря.
- Мне очень жаль.
Снова кашель, но уже без злого смеха. Лицо брата становится красным.
- Вторая жена и первая жена моего сына умерли в родах, половина моих внуков и правнуков умерли от инфекций, которые тогда нам казались сказочными страшилками. И это сейчас, а не в эпоху основания. Так что не надо мне втирать про прогресс. Мы смогли лишь замедлить падение, и кое где начать карабкаться вверх.. - Умирающий замолкает. Но лишь для того, что бы откашляться и дать легким надышаться теплым летним воздухом. А затем продолжает. - И ведь у нас еще все не так плохо. Ведь кое-где дела обстоят настолько плохо, что зимородков после родов выносят на мороз. Их нечем кормить. Причем выносят дети постарше - им тогда достанется скудное молоко матери.
- Исповедь, брат. Вы готовы?
- А ты, вивисектор, к ней готов? А ну ее! Давай просто поговорим. То, что ты мне захочешь сказать - я и так знаю. Ты умеешь себя сам прекрасно прощать. Это хорошее качество - не утрать его. А я вот я так этому и не научился. Хотя, подозреваю, что на самом деле ты все прекрасно понимаешь.
- Брат Томаш, я пытаюсь быть...
- Заткнись! Из хорошего железа не делают гвоздей, а нормального человека не использовали бы как подопытную крысу в том опыте - как тебя. Но и гвозди тоже ведь нужны?!
- Все в руках Божьих...
- Да, все в его руках. Но столько людей с того дня погибло и умерло не самой хорошей смертью. Я вот ухожу. А ты все еще жив. Ты ведь один из последних, а возможно и самый последний, кто еще помни тот мир.
- Возможно.
- Грядут перемены. Мне так кажется.
- Да. Думаю, что вы правы. Есть что-то, что я могу для тебя сделать, брат?
Молчание. Долгое молчание.
-Братья считают меня героем, чуть ли не святым. Пусть считают. Доброе имя - это тоже хорошее наследство. Когда наступил день, который...в общем ты понял...у меня еще даже не на начал ломаться голос, а сей час мне должно быть под сотню. Я проделал долгий путь. Видел, как мир рухнул за пару суток, но это тогда, по началу, поняли лишь немногие. Видел, то, что наступило потом, и это мне хочется забыть даже сейчас. Видел, как прибыли и те, кто назвал себя апостолами, и основали Орден. И как свалился ты на нашу голову из прошлого двадцать зим назад.
- Ваш голос становится тише, брат Томаш.
- Намек понял. У меня меньше песка, чем я думал. Тогда буду говорить кратко. Почти век - это очень долгий путь, который я шел, и часто шел не в одиночку.
- Женщины?
- Слабый в тяжелое время ищет дружбы сильного. Да, женщины. И вот моя тайна, назовем ее исповедью, - Я слышал, что у тебя в той жизни был долгий опыт, когда...в общем, когда у тебя было в избытке свободного времени и ты много читал - всякого и разного. И Технику допроса, и справочники там ...ммм...разного толка.
- Было дело.
- И по медицине, наверное? Тогда ты меня поймешь. Я ведь мог и не высовываться из той кибитки. Но знаешь, последние пару недель я все четче вспоминаю какого цвета был мой школьный ранец, как пахли волосы мамы, и многое то, из первых дней беды, что я бы не хотел вспоминать никогда, и при этом забывать - где находится компостный нужник, и как зовут послушника, который выносит за мной горшок. Ты сможешь тут найти истину, палач?
- Прогрессирующее старческое слабоумие, скорее всего. Но это не важно.
-Да, это уже не важно. Важно, какое доброе имя я оставлю в наследство детям и внукам. Доброе имя того, кто молитвою победил зло - это очень много.
- Да, это очень много.
-Домиций, что то надвигается. Страшное. Я не знаю что, и это уже ваша чесотка. Но винтовки, да еще в таком хорошем состоянии, да еще так близко от Цитадели. Тут слишком много совпадений.
- Может быть. Но это уже не твой груз. Не тебе его и нести, не тебе его и оценивать.
- Да. Уже твой...Ваш. Ты помнишь еще ту веру. Нашу..
- В целом.
- Я думаю, что у тебя есть шанс спастись.
- Я не ищу спасения.
- Но, возможно, оно само ищет Тебя. Я помню Старую Книгу. В ней Всеблагой очень часто назначал своими пророка редких ублюдков. Знаешь, - снова горький смех и кашель, - мне в голову пришло, что ты очень подходишь на роль пророка. И возрастом, и моральным качествами.
Молчание ненадолго повисшее в келье нарушается голосом умирающего.
- Можешь и ты ответить мне на один вопрос? Уважь любопытство старика.
- Да.
- Тот парень, которому ты прижег лицо во время допроса...что он тебе сделал. Я давно живу на свете, и понимаю, что тут было замешано что то личное. Кто он тебе и за что ты его так?
- Сын. Он не знает, кем я ему прихожусь
- Но зачем?!
- Я его так защитил.
- Как тебе удалось? Он так себя вел, что...
- Надо задавать вопросы, на которые он не знает ответа, на которые он никогда не даст ответ при других, и надо прекращать допрос до того, как он готов сломаться. Это очень просто и очень сложно одновременно.
- Лучший из худших...ты таки будешь..
- Кем?
- Ничего. Это я про себя.
-Могу тебе еще помочь?
- Да. Ты хорошо поешь. Помнишь это - 'Два кольори мої, два кольори..'. Я забыл ее очень давно, но сейчас память преподнесла такой себе подарочек.
- Кажется, да. Это была любимая песня моей мамы.
- И моего отца. Возьми меня покрепче за руку и пой. Мне не будет так страшно и холодно.
Холодная суха рука. Его уже почти час как нет с нами, а я все пою. Пою для него, для себя - почти умершую песню умершему человеку.
Отпускаю эту сухую, почти прозрачную руку только к вечеру, когда Луциус приходит забрать тело на омовение.


Настоящее. Письмо от 8 марта 31 года Эры Пришествия Пророков
'От настоятеля 7-й Цитадели Иеремии 3-му воплощению пророка Яна и всему конклаву'
Во имя Творца пресветлого и всеблагого и всех пророков его сообщаю о делах и происшествиях во вверенной моей опеке и попечению 7-й Цитадели Ордена.
Первое. Важное, но не срочное.
С прискорбием начинаю послание с вести о смерти брата Томаша. Смерть его, ожидаемая, но все равно тяжкая для нас случилась не от пули злодея, а в силу преклонного возраста нашего брата.
Во избежание пересудов и кривотолков среди маловеров и колеблющихся касаемо чуда брата Томаша, нагое тело его после омовения было положено на стол в малой крипте. И слабые в вере могли увидать своими глазами, что у покойного нет свежих ран, а смерть его была от возраста, а не от свинца или стали.
Рядом был положен и плащ покойного. И в нем каждый и без труда смог бы увидеть следы от пуль, милостью Всеблагого, не тронувшие тело брата Томаша.
Ошибка ли это была с моей стороны, или нет, - судить Вам. Но на следующий день плаща там уже не было. Братья Ордена и гости Цитадели поделили его как реликвию святого и как амулет на промах врага. Впрочем, кусок накидки брата Томаша с дыркой от пули мне удалось вернуть и он в самое ближайшее время будет передан Конклаву как реликвия возможно нового святого Ордена.
Кроме брата Томаша мы потеряли еще шесть человек, в том числе и брата Игнация, потеря которого - человека умудренного возрастом и чрезвычайно опытного не может теперь не сказаться на крепости духа наших братьев. Еще двое братьев были настолько тяжелораненые, что им были ампутированы конечности (у одного руку, у другого - ногу). Сегодня мною им было предложено - остаться в Цитадели выполняя посильную работу, или стать полубратьями Ордена. Янус и Люциус (так зовут братьев, пострадавших за веру) выбрали участь полу-братьев и, после годичного обучения, под их опеку будут переданы два наиболее близких к цитадели поселения. Далее их селить - опасно.
Что же до брата Буониса, то его контуженный выстрелом хребет и связанный с этим паралич рук и ног не оставляют мне выбора. Впрочем, ныне покойный брат Томаш незадолго до смерти просил дать бедному брату нашему шанс, объясняя тем, что на его памяти люди восстанавливались после и более тяжелых травм. А потому мы будем ждать до конца осени. И молиться о том, что бы здоровье нашего раненного брата улучшилось настолько, что бы раствор белладонны нам не понадобился.
Второе. Теперь коротко о делах текущих и не срочных во вверенных мне и братьям 7-й Цитадели землях Ордена.
Сбор пятины зерна нынешнего урожая прошел в целом без пролития крови и потерь среди братьев и полу-братьев, и наша цитадель готова оплатить малую толику долга перед Святой Церковью положенной долей зерна, льняной тканью и желатином.
Исключение составило лишь община Зосимы. В ходе сбора податей они отказалось покрыть недоимку зерном, льном и костью за прошлый год, объясняя тем, что в случае полного расчета, им самим нечего будет есть. Мое мнение - врали, считая, что находятся далеко (7 дней пешего пути), и карающая рука Ордена им не страшна. К тому же вряд ли они едят лен и рога с копытами, и уж ими-то могли частично покрыть недостачу зерна. Предложение полубрата Люциус, приставленного, для проповеди и сбора церковной доли, к данной общине, покрыть недостачу девками для огородных и прочих работ внутри Цитадели - было отвергнуто чрезвычайно грубо, а самого брата Люциуса и его женщину крайне жестокого побили и прогнали. Учитывая то, что поселение - новообращенное, и это был их второй урожай, я решил поступить с ними мягко, хотя и в соответствии с заветом первых пророков. Два десятка наших братьев, полу-братьев и наиболее надежных из людей Ордена сумели в два конных перехода достичь границ общины Зосимы и объяснить неразумным детям святой Церкви их неправоту, при-чем без особого членовредительства. В результате мы поладили на пяти девках вошедших в детородный возраст, которые будут работать на полях Ордена до покрытия недоимки, да еще один год сверху, как плата за побои полубрата Люциуса и наше беспокойство.
Четырех девок из пяти, коих дал нам Зосима, по прибытии в Цитадель я осмотрел лично и одобрил, отрядив на огородные работы. Прислали крепких, хотя на лицо и страшных (у двух - заячья губ, еще одна - кривая на один глаз). Пятая же была отправлена назад по причине явного слабоумия (йода ей не хватает или просто дура - Всеблагой его знает)... Зосима обещал найти замену.
Со сбором старого тряпья для выделки бумаги все та же беда - люди веры, даже из самых надежных, берегут любую тряпицу, и в лучшем случае мы сможем отправить только износившуюся одежду самих братьев.
В свою очередь мы надеемся, что три кипы бумаги и две меры металла придут без задержек.
И нам нужна соль. Еще к той, что мы уже получили с прошлым караваном. При увеличении поставок соли хотя бы на 5-ю часть, мы сможем на столько же увеличить поставки в Цитадель сала и солонины. Возможности же заготовки припасов копчением становятся все труднее в связи с исчерпанием леса..
Так же сообщаю о еще об одном деле текущем и несрочном. От полу-брата Ираклия, за которым было закреплено селение Астрахан, была просьба: передать его селению одну из так называемых ткацких машин Дженни, способной работать как 10 прях. И научить местных баб работать с ней.
По-моему скромному рассуждению, если бабы селения Астрахан, и других тоже, будут меньше времен тратить на выделку ткани ночью, то у них будет больше времени на остальные дела, в том числе на работу в поле, и на уход за детьми, что в перспективе даст Ордену увеличение еды и паствы. А потому я повелел обменять одну ткацкую машину общине Астрахан на обязательства передать в служение Ордену младшего сына главы селения - подростка именем Мангума и удвоить поставки льняной пряжи в Орден на срок в 4 года.
Кроме того, согласно завету пророка Яна выделанную льняною ткань глава селения сможет продавать лишь безбожникам, технопоклонникам и необращенным, По моему скромному рассуждению сей запрет Иона Астрахан несомненно нарушит через год или два с момента начала выделки ткани, но мера его отступничества от клятвы не обещает быть чрезмерно высокой. А шанс схватить его за руку во время продажи ткани не людям церкви и делает его небольшое отступничество даже полезным.
Кроме того, пуск прялки Аркрайта две недели назад, льняное полотно которой обещает быть дешевле и крепче, чем от прялки Дженни сделает полотно прялки Дженни среди людей Церкви не таким востребованным, как в начале. Люди церкви селения Астрахан смогут с выгодой менять свою ткань у безбожников, а мы, в свою очередь, сможет им самим менять нашу ткань - еще более качественную и дешевую.
А Теперь о срочном и важном.
Вопрос касается схваченной девки Ангелы и старухи по прозвищу Безносая Ляда. К сожалению, подвергнуть дознанию мы могли только их, ибо оба брата Ангелы сумели уйти, а их мать и отец попытались оказать сопротивление нашим людям, встав перед ними на колени в дверном проходе и взявшись за руки. Гнев же и ярость наших братьев, понесших столь тяжкие потери, были многократно выше желания брать пленных. Я их не осудил и не наказал, ибо меня там не было и я не в праве судить, как поступил бы сам окажись на их месте.
Как установило дознание под руководством брата Домиция, в людей Ордена стрелял только один из братьев, а высокая скорость стрельбы вызвана тем, что у него было двое помощников перезаряжавших винтовки - его младший брат, и полубезумная старуха - ранее упомянутая мною Безносая Ляда.
Первоначальная легенда, озвученная как Безносой, так и Ангелой сводилась к тому, что они де нашли старый схрон, с двумя залитыми в смолу винтовками и парой сотен патронов, и, нарушив Завет, решили оставить найденное себе, или продать технопоклонникам. А что бы понять истинную стоимость найденного сокровища - решили для начала сами в нем разобраться.
Эта ложь была изобличена братом Домицием достаточно быстро, после чего Ангела надолго замолчала, а Ляда, напротив - впала в буйство, начав поносить и оскорблять как самого брата Домиция, так и весь Орден в целом..
А дальше я должен упомянуть о поведении брата Домиция, который достоин как поощрения за свои действия, так и самого сурового наказания, которого я, однако, буду просить на него не накладывать.
Дознание, проведенное братом Домицием показало следующее. За несколько месяцев до подлого убийства людей церкви с Мариком встречался, некий человек с юго-востока, похоже, что из технопоклонников. Он же и передал ему две эти винтовки. Одну для Марику, а вторую - для его брата.
Согласно показаниям Ангелы старший брат предупредил ее, родителей и Безносую, которая приходилась им дальней родственницей, что в течении ближайших четырех-пяти недель к ним должен приехать человек с лошадьми и повозкой, который должен вывезти их, как он сам сказал, к истинно цивилизованным людям. Причем собираться надо будет без промедления. А они с Мариком их догонят.
Кроме того, Ангела слышала, как Марик спорил с братом касаемо, как он сказал, темных. Из четырех человек - собственно говоря, меня, брата Домиция, брата Томаша и брата Игнация спор их коснулся брата Томаша. Насколько она смогла уразуметь - младший брат пытался исключить брата Томаша из числа целей, впрочем, безуспешно. Поскольку старший брат ответил - повторяю с ее слов: 'Сказано было - любого из четырех, или двух, если получится. Если Богу будет угодно - это будет не он'.
Не могу не отметить, что дознание, проведенное братом Домицием относительно Ангелы, было выше всяких похвал, и без ложной скромности скажу - это был шедевр. Как утверждали братья, присутствовавшие при поиске истины или помогавшие брату Домицию, задержанная заговорила сама, без ущерба для плоти, добровольно и со слезами покаяния на третий день. (Полный отчет по допросу я прилагаю к письму)
Для перепроверки результатов дознания под руководством брата Савуса было проведено таинство полного покаяния, которое полностью подтвердило истинность сказанных девкой слов.
Впрочем, для дополнительной перепроверки, к Безносой Ляде как к бабе старой и уже тронутой безумием, а значит и бесполезной, были применены более суровые методы дознания. Проверка огнем проведенная братом Янеком полностью подтвердила истинность сказанных девкой Ангелой слов.
Думаю, что безносую Ляду, как нераскаявшуюся, старую и полубезумную бабу стоило тихо удавить сразу после получения признания, и подтверждения истинности слов девки. Но поступок брата Домиция этому помешал.
В его оправдание могу сказать, что он несколько ночей до этого спал урывками, а за несколько часов до срыва - совершал взаимную исповедь с братом Томашем, выйдя из его кельи сильно потрясенный.
Как бы то ни было, но несколько часов спустя, он был приглашен
братом Янеком в поруб, где была заключена старуха. Вопрос был пустячный - соблюсти формальности, и быть свидетелем при так называемой исповеди безумца, и последующем удавлении.
Подробности случившегося поведал мне послушник Альва, хоть и находившийся за дверью, но все видевший через решетку. Полубезумная старуха словно поняв, что наступили последние минуты ее жизни, начала поносить Святую церковь, меня, присутствовавших рядом братьев Домиция и Янека. Брат Домиций был абсолютно спокоен, и не давал словесной грязи из рта этой грешницы замарать себя... Не давал, до тех пор, пока она не упомянула имени только что преставившегося брата Томаша.
После этого, со слов Альвы, брат Домиций впал в каное то тихое бешенство. Он не кричал на Безносую, а неторопливо подошел и начал ее ломать. Ломать в буквальном смысле слова. Брат Янек пытался остановить впавшего в ярость брата. Тепер он в лазарете, и приемник брата Томаша - брат Витус обещает, что удар локтем не нанес вреда большего, чем простое сотрясение мозг, и брат Янек через пару недель полностью оклемается.
Со слов Альвы брат Домиций отойдя от первоначально охватившей его ярости перестав избивать старуху поднял ее и, взяв за голову, начал несильно бить ее затылком и стену, пока не убил совсем. Все это заняло несколько минут, но хватило, что бы бедный Альва начал заикаться, а брат Янек угодил в госпиталь. Что же до брата Домиция, то Вам известно, что это не первый его приступ, и я молю Всеблагого о том, что бы был последним.
Жизнь и судьба брата Домиция, учитывая его появление у нас и статус, не в моей власти, а лично в руках конклава. И если бы не особые обстоятельства, связанные с заговором против нашей Цитадели, я бы просил конклав, о том, что бы брат Домиций, не взирая на все его заслуги, особый статус, знания и опыт, под благовидным предлогом был отозван в Главную цитадель. Для лечения, или перевода на иную работу, или на суд церковного трибунала, который или его оправдает, или перенаправит душу нашего бедного брата на суд Всеблагого. Ибо нет у меня достаточного опыта и знаний, что бы понять в каком состоянии его истинное душевное здоровье - была ли эта вспышка ледяного бешенства (так назвал ее послушник Альва) лишь досадной, но минутной его слабостью и глыба его разума все так же нерушима, или она потихоньку оседает, или уже сейчас стремительно несется вниз, набирая скорость. Этого я не знаю. А потому я не прошу от конклава ничего относительно брата Домиция, но считаю нужным донести свои опасения и тревоги.
Брат Домиций нездоров душевно и потому опасен. Но считаю нужным отметить, что целью братьев Ангелы должны были стать четыре брата нашей Цитадели. Это брат Томаш, как самый умудренный жизнью, брат Игнаций, как наиболее опытный в делах войны и глава нашей стражи, скромный слуга Церкви и глава 7-й Цитадели - брат Иеремия (то есть я), и Главный дознаватель - брат Домиций. И удаление из цитадели брата Домиция возможно сделает новой мишенью тайных злодеев кого-то иного из братьев. Я не могу знать точно, чего хотели братья Ангелы. Но мне кажется, что если они желали, что бы брата Домиция в Цитадели не стало, то мы не должны за них делать их работу. По крайне мере, пока не выясним, кто, и что за всем этим точно стоит.
В конце письма позволю высказать свои скромные предположения - чего добивались убийцы. Совершенно ясно, что смерть любого из нас четырех (меня братьев Домиция, Игнация и Томаша), или даже всех сразу, не смогла бы дать решающего преимущества злодеям, если бы они попытались захватить Цитадель. Ибо у любого из нас есть брат, который подхватит посох из рук павшего за веру. Но смерть любого из нас будет достаточным поводом для привлечения внимания святого конклава к нашей Цитадели, а возможно и не только внимания, но и сил святой Церкви. Что и случилось в действительности, но раньше задуманного злодеями срока.
Это лишь мое допущение, но мне кажется, что трагический случай с гибелью наших братьев был скорее случайностью, срывом некого зловещего замысла против Святой Церкви. И что негодяи, пролившие святую кровь близ 7-й Цитадели - не единственные, но на сегодняшний день единственные кто попался. И возможно вокруг других Цитаделей Ордена, а возможно и рядом с сердцем нашей матери-церкви негодяи готовили, или продолжают готовить некие приготовления, призванные в нужный момент отвлечь внимание отцов-церкви от чего-то главного, заставив нас распылять свои силы и внимание.
Если мое предположение верно, то подвиг брата Томаша с одной стороны несомненно сорвал планы злодеев, ибо от бежавших они узнают, что их планы полностью или частично раскрыты. И это может вынудить их совсем, или на долгий срок, отказаться от злодейских замыслов против Святой Церкви. Или наоборот, подобно вору, застигнутому в хлеву за покражей, не бросится ночную степь, а ринуться с ножом на хозяина.
Я всей душой бы желал что бы технопоклонники(если это они) отказались от своих злых замыслов..
Но тот факт, что они доверили (фактически пожертвовали) две винтовки и почти сотню сотни патронов двум крестьянам говорит о том, что они очень много поставили против Ордена, и скорее сделают шаг вперед, чем отступят назад.
Выводы делать Вам, а я мог лишь поделиться своим виденьем картины. И оно таково - в самом скором будущем нас ждет война с технопоклонниками.

'За 80 лет своего существования власти Технограда совершили только две по настоящему стратегические ошибки.
Первая - это отказ от немедленной экспансии сразу после смрадной недели, и как результат - закукливание поселения внутри себя.
Вторая - недооценка появления так называемых пророков и основанного ими Ордена' (дописано другим почерком и много позже о даже одна - это слишком много)' Из Хроник Технограда .'

'Ради чего человек готов рисковать жизнью, терять имущество, время, а возможно жизнь? Ради того, что бы жить лучше - ответ кажущийся однозначным.
Но что делать, если завидовать некому, брать пример не с кого. Если он, этот человек, или группа людей живут лучше всех - лучше всех в радиусе нескольких сот километров.
Если он не голодает, а за спасительным периметром по весне мрут от голода.
Если он защищен, а те, что снаружи - нет.
Если он среди своих, ты часть целого, большой группы общности, а те, что снаружи этого лишены.
Нужно ли рисковать, если ты уже живешь лучше всех?
И стоит ли рисковать, если твоя попытка прогрессорства может поставить на кон твое благополучие, благополучие твоей семьи, друзей, твоего еще не родившегося ребенка?
Возможно стоит просто подождать?
Логика понятная, простая, но преступная.' Из Хроник Технограда

Настоящее. 25 марта 31 года Эры Пришествия Пророков
'Если враг захватил Вашу землю, то пусть в вашем колчане будет 10 стрел - 1 для врага, и 9 для трусов'
'стреляйте, стреляйте до последней стрелы, и может именно последняя стрела принесет вам победу'
'Если Бог с нами, тога против кого мы сражаемся?'
Из заповедей пророка Эдда.

Три ступеньки и спуск, послушник Мангума...Дверь, ручка справа, тяни на себя...Коридор, двадцать шагов и налево. Послушник Мангума, верь брату своему, верь Ордену... Послушник Мангума, не бойся, и иди вперед...Не бойся, верь брату Ордена. Верь! Верь, тебе говорят! Твою Мать, Мангума, тебя зимой, что ли родили? Сказал же 20 ступенек вниз. Умей считать Мангума, и привыкай верить брату своему. Так, молодец. А теперь вперед, и до конца коридора...там около 40 шагов, и пригни голову пониже, там свод низкий.
Послушнику Мангуме уже целых 13 лет, и он слеп. Слепым он будет еще несколько недель, а потом возможно наступит прозрение. И это нормально - любой, кто хочет стать зерном Ордена должен пройти сложный обряд из нескольких посвящений, где будут не только ритуалы, но еще испытания. И три недели слепоты - это лишь один из его этапов.
Три недели слепоты ничем не хуже трех недель шагистики. И в том, и в другом случае новобранца учат беспрекословно выполнять команды. Разница лишь в том, что слепой брат Мангума выполняет команды пригнуться или сделать 10 шагов и остановиться куда старательней, чем иной новобранец на плацу во время строевой.
Три недели перемещения внутри цитадели и хозяйственных построек, и все - не снимая повязки с глаз. И не просто перемещения. Всегда есть уйма работы, которую может выполнять даже слепой. Каких? Давить виноград ногами, месить тесто для хлеба, доить коров, и много чего еще. И все с молитвой на устах. Вот и сейчас - обувь, и портки сняты, ноги вытерты поводырем, и послушник Мангума приступает к работе во славу Всеблагого и Ордена: полтонны винограда с утра ждут его в каменной ванной, сок из которой будет струйкой падать стекать в бочку из отверстия в днище.
Давить приходится ногами. Пресс может раздавить косточку, и вино будет горчить. А потому - вперед послушник Мангума! Танцуй!
И слепой послушник начинает то, что с натяжкою можно принять за танец.
-Мангума..
- Да, отец.
-Если скучно - можешь читать молитвы. Это помогает скрасить время.
И паренек начинает...
Господи, помилуй,
Господи, прости.
Помоги мне, Боже,
Крест свой донести. ..
Слепой послушник работает и читает одну из множества молитв Ордена. Я ее знаю - там очень много куплетов, ну а винограда еще больше. И отроку работать и работать.
Он работает, а я отдыхаю. Да, палачам тоже нужен отдых и отпуск, или хотя бы временная смена работы. Так оно и получилось... Ангела дала информацию, полученная информация ушла наверх, а сверху пришел целый ворох приказов, поставивший на уши всех. В том числе и приказ о запрете брату Домицию до особого распоряжения заниматься вопросами Поиска Истины и Дознания - из уважения к его заслугам и во избежание переутомления на рабочем месте.
И что брату Домицию теперь делать? Да то же что и другим старым или увечным братьям - быть руководителем слепого, или, говоря по-старому - поводырем.
Седьмая цитадель, лишь издали кажется чем-то высоким, возвышенным и небесным. Это вообще-то, по сути, город, в котором кипит хозяйственная жизнь. И лишь немногая часть братьев занята служением и сокровенным. Жизнь монаха - это труд. И для незрячего он тоже найдется. Труд с утра и до ночи. Но есть одно большое и жирное но! Брат Ордена никогда не голодает, брат Ордена имеет хорошиешансы умереть своей смертью, и брат Ордена может уйти нести слово Божье неверующим или непосвященным, то есть свалить, когда захочет по достижении 40 лет. Правда, на моей памяти еще ни один сам не ушел. А первых двух благ обитатели этого мира в массе своей лишены.
- Отец?
- Да, Мангума?
- Разрешите спросить.
- Спрашивай.
- В двух днях пути от цитадели, в двух днях пути на восток, там, где степь начинает заканчиваться, и начинаются пески, где начинается земля ...
- Мангума, отрежь себе пол-языка.
-Зачем?
-Болтаешь много. Говори кратко.
- Простите. Я видел как те, кто Обязан Ордену и несколько братьев копали там ямы. И много.
- Опиши... Нет, не братьев, а ямы, которые они копали.
- Ну...полтора локтя в ширину, и два локтя в глубину.
- А! Ясно. Тут все просто. Воды, которая тут выпадает с дождем, в принципе должно хватать. Но она не успевает впитаться в землю и быстро испаряется.
- А ямки этому помешают?
- Конечно. Особенно если в них класть смесь соломы, навоза и листьев. Они будут задерживать воду, и служить удобрением для растений. Уж поверь мне, брат Луциус, тот низенький, что всеми руководил, свое дело знает хорошо, и через пару лет там смогут расти деревья.
- Отец Домиций, я ведь еще не посвящен...
- Ты умный мальчик. Правильно ставишь вопрос. Хочешь узнать, почему тебе, непосвященному, открывают тайну Ордена. Пусть не такую важную, но все-таки тайночку, секретик, нечто такое, чего другие еще не знают?
- Да, - отвечает мальчик. Уже не цветасто, а коротко. И голос его тих и напряжен.
- Судя по тому, как ты затих, ты уже пришел к каким то выводам?
- Да. Орден никому не раскрывает своих тайн. А мне только что открыли секрет Ордена. Небольшой, вы так сказали, но секрет. Я умру?
- Мне нравится твоя сообразительность...Но нет. Орден некому не раскрывает своих тайн просто так. А это?! Это уже не тайна, а фора.
- Что?
- Фора. Слово из старого мира. Скажи, сколько дней пути до общины, где ты родился?
- Десять, или около того.
- И у вас, конечно, есть свободные люди и свободное время, что бы проводить столь интересные опыты с засушливой землей? И еда, что бы кормить этих людей.
- Моя сестра умерла от голода три года назад. Нет, нет и нет - на все ваши вопросы.
- Вот я тебе и ответил, послушник Мангума. Это тот секрет, который нельзя долго хранить. А значит, смысла его хранить, попросту нет. Скажу даже больше - если бы ты сейчас оказался дома и раскрыл секрет своим, когда бы они вырыли...нет, не первую. Пусть будет сотую ямку? И наполнили бы ее соломой и навозом и бросали бы туда для начала, первые пару лет семена клевера, фасоли и гороха, для того что бы почва стала доброй к зерну? Только не спеши отвечать, топчи виноград, думай, представляй, ставь себя на место твоего отца и дядьев...
Тишина. Я молчу, молчит мальчик. Только хлюп-хдюп-хлюп - опускаются его ноги в квашню из виноградин, и течет красный сок в бочку. Прохлада и покой. И хлюп, хлюп, хлюп.
- Через год, после того как люди Ордена соберут первый добрый урожай зерна с 'ямного' поля.
-Молодец Мангума. То есть не ранее чем через 5-6 лет. А за тот срок наши братья еще что-то начнут делать. Например, уже сейчас, чуть далее того, что ты назвал 'ямным' полем несколько послушников просто выкладывают посреди полей каменные горки. Небольшие. Буквально с пол-локтя высотой. Представь себе поле - и на 2-3 свечи ходу на удалении в 10 шагов друг от друга идут длинные линии этих каменных горок. Какие есть идеи?
-Они должны задерживать талую воду?
- Правильно... А есть еще поля где есть и то, и другое. И тысяч ямок с навозом, и каменные заборчики, растянувшиеся из края в край....Мангума, твою Мать, ты зимородок недокормленный, где стоишь? Шаг назад, сейчас свалишься!
Мальчик делает два шага от самого низкого края винной купели. И снова начинается - хлюп-хлюп-хлюп.
-Мангума.
-Да, отец.
-Когда ты думаешь - ты морщишь лоб.
-Да, отец.
-Так вот. Так вот, судя по его гладкости, ты уже пришел к определенным выводам. Я тебя слушаю.
- Отец Домиций, мне кажется, что брат Люциус пробует какой из способов окажется самым лучшим для работы на сухих землях. И потом его и выберет.
-Это все?
-Нет. Я понял, что для того, что бы пробовать разные способы, нужно иметь свободных людей для работы, а еще еду, что бы кормить этих людей.
-И?
- Если опыт удастся, то Орден станет еще чуть сильнее и богаче, чем был до этого. То есть что бы стать сильнее нужно быть сильным, а для того что бы быть богаче - нужно быть богатым?
- Вот над этим ты и подумаешь сегодня вечером. А сейчас подойди к краю купели и протяни руки вперед, я тебя перенесу на спине. А то уже добрых полсвечи ты давишь пустой жмых. А у нас еще четыре таких ванночки.
И снова - хлюп-хлюп-хлюп....
- Отец.
- Да, Мангума.
- Орден богат и у него много еды. Люди Ордена отдают вам пятину урожая, а вы умеете его сохранить.
-И?
- Разве не было попыток эту еду просто забрать?
- Хороший вопрос Мангума. Лет тридцать назад, на Седьмую цитадель напали пришлые. Их было довольно мало, но у них было два пулемета. Обычная банда. А может это был разведывательный отряд технопоклонников? Этого уже никто не знает.
-Пуле-что?
-Пулемет. Проклятая вещь прошлого. Пришельцев было мало, но у них были лошади и они хотели еды. Они сумели втянуть в союз с собой людей северо-запада, это около 5 дней пешего хода от Цитадели. Та община называла себе 'Скифами'. Довольно таки большая была община - несколько тысяч человек.
- И что было дальше?
-Ну...если бы пришлых было много и вопрос был бы поставлен или мы, или они, то мы скорее всего бы дрались. Помощь бы к нам, конечно, пришла, но для этого понадобилось бы время. Которого у нас тогда не было.
- Орден поступил по-другому?
-Да. Мы отдали пришельцам всю еду, что они просили, оставив себе лишь на прокорм и семенной фонд. И они ушли. Ушли, как ты понимаешь, что бы вернуться через год. Глупо было бы не вернуться туда, где тебе дали все, что ты просил без боя.
- Они вернулись.
- Да, пришли. Но год спустя, без союзников уже они не могли серьезно угрожать Цитадели.
- А как же 'Скифы'?
-'Скифы'... Они ведь пасли своих лошадок там, где сейчас находится и твоя община.
- Но я о них никогда не слышал!
- В твоих словах уже есть большая часть ответа.
Хлюп...Хлюп...Хлюп...
- Отец Домиций!
-Да?
- Когда пришли чужаки...ммм...когда они пришли во второй раз, 'Скифы' не хотели им помогать или уже не могли?
- Хороший вопрос. Да, уже не могли. Больше их ошибку никто не повторял.
- Их всех?!
-Да, всех. И мужчин, и женщин, и детей. Да, всех и да, мы. И не только мы.
- А кто еще?
- Ты точно хочешь это знать?
Хлюп...Хлюп...Хлюп... Течет сок в бочку и танцует мальчик свой слепой танец.
- Да, отец.
- Об этом многие помнят, но говорят редко. Мы смогли подойти к их селению ночью. Сняли редких часовых, а потом согнали всех в центр. Они не сильно то и сопротивлялись. Наверное, думали, что мы лишь отберем их еду, скот и молодых женщин. С их точки зрения пусть и очень большая беда, но не катастрофа.
- А вы?
- Мы отделили всех их мужчин и увели подальше от стоянки. Затем закидали их копьями и камнями.
- А остальных?
- Основную силу отряда составляли воины Ордена. В основном полубратья. Но было еще порядка 50 человек из разных кланов. Так сказать наши гости.
Хлюп...Хлюп..Хлюп...Молчание. Мальчик начинает догадываться.
- Мангума, тут уже все. Да шага вперед, и протяни руки - я тебе перенесу.
И снова тишины и хлюп...хлюп...хлюп... течет виноградный сок, танцует мальчик.
- Отец, а что было дальше?
- Мы задали гостям вопрос - с нами они или против нас, и предложили доказать верность, если они с нами..
- Как?
- Ты точно хочешь это знать?
- Почему вы это спрашиваете, брат Домиций?
- Подумай хорошо.
- Кто то из моих был там?
- Твой дед.
Молчание. Только ноги послушника, уже чуть медленнее опускаються в квашею из винных ягод. Наконец Мангума решается.
- Я хочу знать.
- Их было около трехсот человек. В основном бабы, дети и старики. Наши друзья предложили им определиться - в какой из общин они хотят жить.
- А потом?
- Набралось несколько групп по 50-60 человек. Их отводили до заранее выбранного месте и там убивали. За несколько дней все было кончено.
- Что было, когда снова пришли чужаки?
- От них шарахались как от чумных. У них не было союзников, и никто их не прикрывал с тыла.
- А пулеметы?
- А к пулеметам нужны патроны, которых было и тогда не очень уж и много. На третий день осады сзади у них запылала степь, и они должны были уйти. К тому времени они уже успели потерять многих. Отряд полу-братьев шел за ними несколько суток, а вслед за ним шли еще несколько групп водносов
- Зачем? Ведь в степи есть колодцы?!
- Затем, что, опережая отряд чужаков на день пути шли люди твоей общины и забивали эти колодцы дохлятиной. На третьи сутки преследования наши напали ночью на лагерь чужаков и всех вырезали. Организовал ту ночную атаку на пулеметы, кстати, отец Савус, тогда еще совсем молодой монах. Ошибку же 'Скифов' больше никто не повторял. А теперь помолчи, и подумай над всем, что услышал.
Четыре недели прохлады и покоя, бесед с послушниками, или просто выпас двух наших козочек на пастбище, и, конечно же команд, типа - 'Мангума стой! Мангума направо и три шага вперед. Мангума, пригнись. Мангума, прыжок на полтора шага в сторону...'.
А через три недели послушник Мангума приносит часть обетов. И после произнесения Символов Веры и Слова Послушания ему разрешают снять повязку с глаз - теперь он считается прозревшим. Теперь он может работать на благо Ордена, и выполнять ту же несложную работу, но уже не требующую поводыря. Что то вроде сбора утренней мочи для выделки кож, работ в огороде, посадки и поливка деревьев или сооружение каменных или глиняных заборов там, где деревья расти не могут. А еще молитвы - молитвы в свободное время, которого у него почти что и нет. Через 20 лет ему будет подчинятся любой из полубратьев, любой из послушников, и даже любой из старейшин. Но тому, кто будет вправе повелевать надо сначала самому научиться подчинению. Мангума Изот Дастрахан подчиняется.
Вижу мальчика снова через месяц на его последнем и главном испытании.
- Послушник Мангума, готов ли ты стать частью Ордена? - Спрашивает его хорек-Савус.
-Да, отец
- Чем ты готов доказать верность Ордену?
-Жизнью Отец.
- Доказывай.
Мангума испуган и растерян. Его об этом не предупреждали. Он стоит лицом к нам на крепостной стене. Взгляд назад, за стену - а там, внизу, на расстоянии в 4 копья, темная поверхность дворика.
Солнце только встает и то, что внизу трудно разглядеть.
Мангума Изот Даст Астрахан, 15 лет от роду, раскидывает руки подобно распятому Христу, смотрит на солнце. Он словно хочет умереть, глядя на встающее солнце.
Его лицо вдруг приобретает спокойное и отстраненное выражение. Затем глубокий выдох и он начинает медленно заваливаться назад.
Соприкосновение с поверхностью, и послушник Мангума для нас умирает, а его тело уходит дальше и дальше в яму, которую прикрывала слегка натянутая грубая мешковина.
А несколько мгновений спустя, в яму, которая мягко приняла тело 15 летнего послушника, по лестнице спускаются два монаха.
Слышим - Жив! Без сознания!
Один вновь появляются из ямы, держа в руках накидку бедного послушника, и оставляя его самого там голым.
Второй задерживается, но лишь затем что бы пару раз треснуть сомлевшего по щекам и сунуть ему под нос 'вонючку'.
А через минуту, когда становится ясно, что упавший в яму пришел в себя хорек-Саввус продолжает обряд посвящения:
- Где послушник Мангума? - Спрашивает он громко, глядя в пустоту. Стоит он так, что со дна ямы, на фоне восходящего солнца его очень хорошо видно.
- Умер! - Отвечаем мы хором. Нас всего двадцать, когда нужные слова произносятся дружно, из разных концов дворика, кажется, что Савусу отвечает множество людей.
- Где брат Мангума?
- Родился! - Радостно орут все двадцать глоток.
- Брат Мангума, нагими мы уходим из этого мира и нагими мы в него приходим. Сегодня умер сын крестьянин Мангума Изот Даст Астрахан, и сегодня родился брат Мангума.
Дрожащий и голый парень вылазит из ямы. Подбородок его дрожит, а сам он судорожно озирается. Практически каждый из брат узнает в нем самого себе, того, каким был 10, 15, а то и 20 лет назад.
На голого парня набрасывают нормальную монашескую рясу и суют в руки чашу с вином Посвящения.
Новорожденный Брат Мангума хлебает из чаши и оседает. Обряд бывает разным, но общая канва одна и та же - смерть послушника и рождение брата.
Наша жизнь сурова и жестока, и не каждый умеет ловить, улавливать и греть свое сердце тем немногим прекрасным и добрым, что есть на свете. Тяжелая ночь дознания, когда тебя оскорбляют, молят, угрожают и снова оскорбляют. И нужно сохранять голову холодной, не забывать, что ты все таки Ищущий истину, а не душегуб или садист. Что может помочь не рехнуться, и не сойти с ума? Только то прекрасное и доброе, чем ты наполнил свое сердце, перед тем как зайти в каземат: улыбка пробегающего мимо ребенка, или одинокий красный цветок на ярко-зеленой лужайке, или как сейчас - рождение Брата. Спасибо тебе Брат Мангума. Тебя мне хватит надолго.



Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"