Часто нам тятька повторяет: "Не ищите, мелюзга, приключений на задницу! Живите себе тихонько, не лазьте руками в чужую тарелку - глядишь, горя знать не будете!" Мелюзга - это, стало быть, я и сеструха моя, Яська. Её-то я хотел бы обозвать мелкой, да вот беда - мы с ней в один день и час от одной мамки родились. А это значит - не мелкие мы!
Уже чёртова дюжина лет пошла, как мы с ней живём, воздух портим да землю топчем. Умеем картоху сажать, из ружья стрелять и мутаху на вилы поднять (они не страшные совсем, в них ткни - развалятся!.. ), а Яська платок однажды вышила. Тятька его в город отвёз, сменял на книжку - по ней потом все наши читать да считать учились. Книжка, кстати, интересная была, про немого мальчика, который вырос, научился говорить и летать заодно. Не сам, ясное дело, а на специальной машине - "ку-ку-руз-ни-ке".
И всё бы ничего, кабы не судьба наша с Яськой причудливая. Тятька всё ругается, да отучить нас от судьбы этой не может. Потому как "судьба" - слово простое, а всякая там "ге-не-ти-ка" - это уж извиняйте! Не знаем такую! Ну да не то важно, важнее другое: из-за этой самой судьбы-генетики принуждены мы с Яськой и с другой ещё ребятнёй всего беречься, людей чужих сторониться, да и к своим без надобности не подходить. А пуще того - ни на машины старые теперь не посмотреть, ни мертвяка не обобрать, не изучить. Оно, может, и интересно, да только так хреново нам становится - хоть на руках оттаскивай!
Какие уж тут приключения? Знай, сиди себе в избе на заднице, чини лыжи. Ни к реке, ни в лес не суйся. Скукота-а-а!
Одна теперь радость: по выходным тятька нас всех собирает, суёт по ломтю хлеба и ведёт за околицу. А там нас уже поджидает мамка. Близко мы к ней не подходим - не враги же мы ей! Но всегда выстраиваемся кружком у ворот, садимся на притащенные мужиками коряги и учимся. Правда, странная эта учёба - совсем не похожа на чтение и счёт, какими нас тятька по вечерам пичкает.
Мамка нам про другое рассказывает. Как оно до войны было и как стало, когда большая заваруха завертелась. Про генетику эту самую, про машины из железа рассказывает и про то, как очень умные люди задумали сделать машины из людей. Ничего-то у них не вышло, и тогда порешили они вывести особенных мутантов, каких свет ещё не видывал - "эм-па-тов". Это уже про нас с ребятнёй рассказ идёт, тут поневоле заслушаешься да на ус мотать начнёшь, ну, или на косу - у кого что. А ещё мамка нас учит держать свою эмпатию в узде и не давать ей распоясаться, и вот эти уроки, пожалуй-ка, самые полезные!
Хотя главная польза, конечно, в тятькином совете: не совать свой зад в костёр. Ух, сколько раз мы обожглись, пока не поняли, как же он прав! Ух, сколько! Но самый главный раз, пожалуй, минувшим летом случился. Ей-ей, навсегда его запомню! На всю свою долгую и счастливую, конечно, жизнь...
А дело так было. Лето прошлое выдалось жаркое, солнышко так и припекало нам головы - можно подумать, мы картоха какая! И воздух, уж на что не прожить без него никак, противно загустел, что тот кисель на молоке, накалился и драл напополам с пылюкой горло. Еле продышались тогда, чес-слово!.. Мы с ребятнёй отмучились положенное на корягах, хотя бошки тогда совсем не варили, да и мамке, благо что в тени, хреново было - это я на раз определить смогу. Ну так, отсидели мы своё и, вместо того, чтобы в посёлок топать, двинули в лес. На речку - оно бы и лучше, да по весне из-подо льда водица синяя показалась, и на берегах потом ни единой травинки не выросло. Тятька и другие взрослые нам строго наказали в воду не соваться до следующего ледохода. Эх!..
Двинули мы, значит, в лес, да и поразбежались кто куда: самая грибная пора стояла, а уж за грибом не угнаться - себя не уважать, вот как мы считаем! Ну, мы с Яськой, чтоб не теряться, за руки сцепились и за самым крупным, красношляпым, красться стали. Оглянуться не успели, глядь - ни просветов не видать, ни ауканья не слыхать, и тропинка в места незнакомые вывела, хоть и облазили мы весь ближний лес от бочагов до военного склада.
Ой, мамочки-скляночки!.. Тут-то нас с сеструхой дрожь и пробрала, да рано мы испугались: самое страшное впереди поджидало. Пошли мы, дураки такие, по тропке вперёд, а она уже и травой совсем заросла, сразу видно - старая, нехоженая. Вывела нас на полянку, а на ней - холм. Да странный какой! Сам круглый весь, не травой зарос, а пятнистым мхом, серым и коричневым - я такой только один раз видел, им вся дальняя стена военного склада поросла. А из макушки холма доска широченная торчала, тоже вся заросла и бородой обвесилась.
Вроде и тряслись у нас коленки от страха, а все одно интересно стало: чего это он такой, холм этот? Пошли в обход, стали карабкаться, вдруг чувствую - нельзя дальше! Плохой этот холм, ну прям как мертвяк тот, которого мы с ребятнёй некогда с хабаром выудили. И все равно, дурак, полез, и Яську не остановил. Да и она, дура такая, не сказала.
Забрались мы на самую верхушку, а там дверца, и распахнута ещё так - проходите, мол, гости дорогие. Мы и сунулись...
Не знаю, что Яська там увидела. А я вот на всю жизнь запомню, как свистели и жахали одна за другой вражеские торпеды за бортом, как вокруг меня полыхал огнище, как валил чёрный дым, воняло нестерпимо - "плас-ти-ком" - и как кричал мой товарищ в соседнем кресле оттого, что у него ноги оторвало. А может, и оттого, что огонь его с ног до головы облизал. Петькой его звали, Петром, значит.
Я, наверное, и сам кричал, и всё тыкал в кнопки какие-то, а в ответ - сначала хрипы, потом и вовсе тишина мёртвая, только бомбы жахали и Петька... Хотя нет. Петька уже не кричал...
Наверное, так бы я и нажимал кнопки, покуда не издох от истощения, да тут и помощь подоспела. Прибежал на крик Васильваныч с вилами, оттащил нас с Яськой за шиворот и люлей всыпал.
Яська потом неделю в бреду металась, всё кричала, а я с тех пор накрепко понял: нельзя нам с ней приключений на задницу искать, ой нельзя!